Глава 9. СНЕЖАНА.
Мы познакомились с ней еще весной 1991 г. В нашем маленьком отделении та весна ознаменовалась конфликтами внутри среднего медперсонала. Если выразиться грубее и точнее, то по ночам медицинские сестры вместе с дежурным милицейским постом «водку пьянствовали и беспорядки нарушали».
Начались доносы, жалобы, планёрки и разборки. Вскрылось регулярное хищение спирта из сейфа старшей медсестры. По отделению прошёл слух, что спирт выпиваю я «для снятия стресса». Это нынче я непрошибаема при таких известиях. А в те времена я была весьма и весьма расстроена. Поэтому пришедшая в облздрав путевка на повышение квалификации по медицинской психологии в Ленинградском институте усовершенствования врачей оказалась для меня весьма кстати.
Я уехала тогда, несмотря на недовольство друзей, ведь к середине марта 1991 года из трёх частей «Фетиды» были созданы лишь две.
Ленинград принял меня хорошо. Впрочем, этот город всегда меня принимал хорошо, в нём я себя чувствую грустно и уютно.
В просторной трёхместной комнате общежития меня поселили с психологом Лидой из Тамбова, Близнечихой, и социологом Снежаной из Гомеля, высокой стройной голубоглазой Водолеихой. Таким образом, в нашей комнате сложился тригон Воздуха: Весы, Близнецы, Водолей. Это я продолжаю тему комфорта и гармонии, в неге которых я прожила с середины мата до середины апреля 1991 года.
Немаловажную роль в этом сыграло моё сближение со Снежаной.
Она закончила философский факультет Минского университета. К медицинской психологии, единственная из всей нашей маленькой группы, не имела практически никакого отношения. Работала в Гомельском доме здоровья, который и направил её на нашу специализацию. Да, чуть не забыла: до того, как поступить в университет, Снежана год отработала в Гомельской женской колонии, правда, не с осужденными, а в канцелярии.
Мы сошлись почти сразу же. В наше первое совместное чаепитие я рассказывала о своей работе. Снежана слушала-слушала, потом подняла на меня глаза и спокойно сказала, что в моём лице впервые в своей жизни встречает умного и незаурядного человека, качества которого не пропадают втуне, а, как она чувствует, воплощаются в реальную жизнь.
Мне понравился её спокойный и уверенный тон, скромно скажу, что и содержание сказанного тоже пришлось по душе, слыть дурой уже поднадоело.
По натуре она увиделась мне такой же Бродягой, как я сама. Правда, в отличие от меня, она была более элегантна в одежде и менее стеснительна в разговорах со сферой обслуживания. Мне нравилось видеть, как она уточняет дорогу, покупает, заказывает. Под её надменным взглядом съёживались наглые лица буфетчиц и официанток, продавщиц и таксистов. Если же их лица были приветливыми, то меняла тон и Снежана, в таких случаях ей особенно старались услужить.
Так приятно было с ней бродить по городу, рассматривать здания и прохожих, время от времени заходя в кафе или ресторанчики. Мы обе любили сладкое. Испытывая недостаток в деньгах, купленные две пирожные делили пополам, чтобы каждая попробовала оба сорта.
Однажды я вслух сравнила её со скандинавским пейзажем: холодные льды с замаскированными в них огнедышащими вулканами. Величие белоснежных равнин. Блеск голубых облаков. Спокойствие неподвижных сосен. Назвала этот пейзаж очень опасным своей непредсказуемостью и закрытостью, холодом и суровой романтикой.
Заколдованная тайна была мне не под силу. Да и самому пейзажу, как я чувствовала, была не под силу собственная тайна. Тоска не осознающей себя материи.
Снежана тогда ответила, что хоть она и скандинавский пейзаж, но «уже порядком загаженный».
В группе нас почему-то прозвали «сёстрами Карамазовыми».
Цикл лекций закончился, все разъехались. Мы со Снежаной уезжали последними. Отобедали в немецком ресторане «Швабский домик». Поели мороженого в кафе на Невском. Она проводила меня до аэровокзала. Когда Снежана уходила, в белой куртке, тёмно-зеленой, цвета хвои, короткой прямой юбке, высоких сапогах, высокая, стройная, одинокая, моё сердце трепетало в обретении и потере.
Я вернулась домой. Мы не переписывались, да, собственно, ни о чём и не договаривались. И вдруг в один из майских деньков я получаю телеграмму из Гомеля:
==СООБЩИТЕ О ВОЗМОЖНОСТИ ПРИНЯТЬ В МАЕ СЕСТРУ КАРАМАЗОВУ==
Снежанка, милая! В такую даль! Счастливая, я тут же бросилась на почту с ответом:
==К ПРИЕЗДУ КАРАМАЗОВОЙ ВСЕ ГОТОВО СООБЩИТЕ ДАТУ ВЫЛЕТА==
Те четыре дня, что мы провели в нашем городе, выдались чрезвычайно жаркими для конца мая. Я сводила её в свой любимый бар. Удалось выкроить время даже для поездки в Сосновку. Там в двух шагах от больницы есть небольшое озеро-карьер, окруженный со всех сторон высокими старыми соснами. Удивительно органично вписывалась Снежана в этот пейзаж.
Когда она уезжала, я положила ей в пакет номер «Верены». Этот журнал с моделями для вязания в то время был дефицитом. Попросила не открывать пакета до Гомеля.
Позднее она написала, что была «неприятно обрадована», когда увидела, что это – «Верена». Она думала, что я дарю ей рукопись какого-нибудь своего произведения. Но ничего своего я ей тогда читать не давала. Обнаружив в ней много общего с собой, я пыталась рассказывать о Богах и Титанах, как рассказывала о них Борисычу и Феликсу. Но легенды древности не интересовали её, несмотря на гуманитарное образование.
Последующие месяцы нас связывала оживленная переписка. Снежана настойчиво звала в Гомель. В ноябре я решилась. Купила подарки, собрала сумку и отправилась.
Она встречала меня в Минском аэропорту. Сойдя с самолета, я долго искала глазами знакомый образ, но не нашла, пока Снежана сама меня не окликнула. Я обернулась.
Она была бесподобно красива, в лёгкой черной искусственной шубке, с непокрытой головой. На темно-каштановые волосы опускались редкие снежинки. Извиняюсь за штамп, но её голубые глаза сверкали искренней радостью.
Мне не нравятся самолетные туалеты, поэтому я предложила Снежане немедленно посетить это заведение в аэропорту. Снежана тут же обернулась к прохожему, высокому, модно одетому молодому человеку.
- Скажите, пожалуйста, где здесь туалет?
- Женский? – почему-то растерялся он.
- Ну не мужской же! – воскликнула Снежана. И обе мы рассмеялись.
После туалета она повела меня ужинать в уютное кафе, расположенное в полуподвальчике. Как сейчас помню, заказали мы мясо с грибами в горшочках, салат, коньяк.
Потом пошли в кафе-мороженое, где продавалось мороженое банановое, клубничное, фисташковое, лимонное, малиновое, грушевое. По тем временам, такая палитра вкусов была в новинку. Как и в Ленинграде, мы старались попробовать по максимуму.
Незаметно подошло время ехать на железнодорожный вокзал. От Минска до Гомеля на поезде почти ночь пути.
Первый утренний автобус вёз нас к Снежаниному дому. К тому времени она жила с родителями. Муж Снежаны, кандидат философских наук, работал в Витебске. Она собиралась с ним разводиться.
Между тем я волновалась тем сильнее, чем ближе подвозил нас автобус к её дому. Работая на Централе, с одной стороны, и ведя очень закрытую жизнь в свободное от этой работы время, с другой стороны, я везде общалась с людьми, среди которых не принято задавать вопросов. Когда знакомишься с кем-то посторонним, начинается: а где вы работаете? а какая у вас зарплата? а где работает ваш муж? а сколько у вас детей? а почему у вас их нет? а к экстрасенсу обращаться не пробовали?
Я не хотела слышать каких бы то ни было вопросов от Снежаниной мамы и заранее нервничала. Возле входа в подъезд Снежана призналась, что тоже нервничает, боясь, что своеобразный быт их семьи произведет на меня неприятное впечатление.
Наши страхи оказались напрасными. Мама Снежаны, Стелла Павловна, понравилась мне с первого взгляда. За обе мои поездки к ним она не задала мне ни одного вопроса. Как и папа Снежаны. Как и младшая сестра Юлия.
Мне понравилась и квартира их. Снежана и раньше говорила, что, если семья проживает в трёхкомнатной квартире, то в большой комнате - неизменная стенка, цветной телевизор и мягкая мебель, в другой – спальня родителей, в третьей – детская.
А у них всегда было не так. Залы, как таковой, у них не было. Большая комната была перегорожена шкафами на две половины. Половина с телевизором и дверью на балкон досталась Юлии, а Снежане – половина с лицевой стороны платяных шкафов. Комната поменьше вмещала в себя рабочий стол, диван-кровать и книжные полки. Это был рабочий кабинет отца, одновременно спальня родителей.
В самой маленькой комнате находились обеденный стол, стулья и кадка с пальмой. Стены были оформлены картинами из перьев: папа Снежаны и Юлии несколько лет по контракту работал в Корее. Девочкам разрешалось курить в присутствии родителей, и мне это тоже понравилось , хотя сама не курила (Феликса-то рядом не было!).
Четыре дня ноября 1991 года пролетели, как в сказке. До сих пор они вспоминаются мне счастливыми и спокойными. Был как раз мой любимый период осени, когда уже нет грязи, но еще нет снега, когда вокруг ярко-желтые листья под высоким, пустым и синим небом. Таким и был ноябрьский Гомель.
Мы гуляли по его знаменитому парку, разговаривали. Народа на аллеях почти не было. За разговорами Снежана вывела меня к берегу реки. Мы стояли и молчали.
Тихо шуршали жёлтые листья возле ног. Голубело молчаливое небо над головой. Вокруг нас не было ни души. И вот, когда я с этого высокого берега посмотрела на противоположный, низкий, я вдруг почувствовала, что если человек когда-нибудь захочет учиться летать, то вот с этого места он сможет полететь. Я тут же и сама попыталась взлететь, но не получилось, видно, тогда было еще не время.
Во второй и последний раз я принимала Снежану у себя дома сразу после рокового сна с нечаевским «ОН ТЕБЕ МЕШАЕТ? НЕ ВОЛНУЙСЯ, Я ВСЕ УСТРОЮ».
На ней было светло-серое пальто, сшитое очень аккуратно, по последнему слову моды. Она была очень довольна тем, как сидит на ней новое пальто. Разговоры наши изменились. В рассказах Снежаны фигурировал некий Женя, которому было лет сорок, и ростом он ей едва до плеча доставал. Но у Жени были деньги, и были связи в коммерческом мире, и жил он в Москве, изредка выезжая в Гомель.
Снежана рассказывала (ах, как сверкали её голубые глаза!), что в жизни её появилась подруга Катя, Рыбка, но Женя предпочёл Кате Снежану. Встретил её в Москве, ходил с ней по магазинам. И купил ей губную помаду за 200 рублей. Для помады весны-1992 это были бешеные деньги.
Тема двухсотрублёвой губной помады за четыре дня снежаниного гостевания всплывала через каждые четверть часа. Особенно ей нравилось представлять, как побледнеет подруга Катя, узнав об этом подарке.
Мы гуляли по городу, сфотографировались в лучшей фотографии на память. В магазинах Снежана скупала кружевные трусики, поясняя, что обратно тоже летит через Москву, а не через Минск.
В последние сутки мы больше молчали. Ночью Снежана пришла в мою комнату и тихо спросила:
- Глаша, ты в этом разбираешься, скажи, ведь Горбачев – Рыба, а Ельцин – Водолей, правда же?
- Правда.
- Ельцин победил Горбачёва. Водолей победил Рыбу. Может, сейчас эпоха победы Водолеев над Рыбами?
Ей явно хотелось услышать от меня, что и она-Водолеиха во всех отношениях превзойдёт Рыбку-Катю. Но я пробормотала что-то уклончивое. Совсем отмолчаться было бы жестоко.
На следующий день я провожала её на самолёт. В тот год в конце марта было очень тепло, в залах ожидания преобладали люди в демисезонных пальто и куртках.
Женщина в шубе из чернобурки невольно выбивалась из общего потока авиапассажиров. Ей было лет 19-20, она сидела на чемоданах без шапки, по меху чернобурки струились длинные густые каштановые волосы. Её большие влажные глаза спокойно созерцали снующих взад-вперед людей. Возле женщины бегала симпатичная деваха лет трёх, время от времени называвшая её мамой. Появился высокий грубоватый мужчина с уверенным выражением лица, явно муж.
Лицо Снежаны слегка побледнело, она буквально впилась взглядом в красавицу.
- Я не успокоюсь, пока не найду в ней хоть один недостаток, - сквозь зубы выговорила она, не отводя глаз от всего того, чего ей и мне так не хватало в жизни. – Подожди, не уходи, постоим.
Через минуту с облегчением вздохнула.
- Я нашла недостаток. Носить золото с янтарём – это признак дурного вкуса.
Лишь после этого она смогла отправиться к накопителю. Расстались мы на этот раз с ней спокойно, без слёз.
Итак, моя последняя поездка в Гомель, после телеграммы от Снежаны, что в Минске она меня встретить не может.
Она не встретила меня ни в Минске, хотя я всё-таки на что-то надеялась, ни на железнодорожном вокзале в Гомеле. Более того, она не встретила меня даже дома. Зато Стелла Павловна была рада мне сверх меры. Накормила, предложила поспать. Спать я не хотела. Тогда Стелла Павловна сообщила, что Снежана будет ждать меня на работе, то есть в Гомельском Доме здоровья, и любезно предложила проводить меня.
По дороге я стала смутно догадываться о причине радости Стеллы Павловны.
Из её полунамёков и отрывочных реплик у меня сложилось впечатление, что все университетские подруги у Снежаны остались в туманной дали, что общается она в последнее время лишь с некоей Катей и находится при этом под её полным влиянием, что очень изменилась, а как – не понять.
Но и на работе Снежаны не оказалось. Я не смогла скрыть своего огорчения. Мы вернулись домой. Снежана встретила нас на пороге. Мы обменялись приветственными репликами, будто я жила не за тридевять земель, а в соседнем подъезде. После этого пошли в поликлинику. Снежана сказала, что на время моего приезда ей удалось договориться с невропатологом насчет больничного.
Я мимоходом отметила для себя, что в пространство больничного листа мог бы входить и день, который позволил бы Снежане встретить меня в Минске. Вслух я этого, конечно, не сказала.
Пока мы шли, я молчала. Снежана тоже чувствовала себя некомфортно. В ожидании врача сказала, что все дни пребывания меня в Гомеле, а по традиции их было четыре, у неё уже распределены. Один день – посещение загородного пикника, другой – посещение кафе «Золотой петушок» с одним из поклонников Снежаны, третий день – Гомельский парк, четвертый – как фишка ляжет.
Парк-то я хотела увидеть. Конечно, из-за того места, где чуть не взлетела осенью.
После «Золотого петушка» меня почему-то долго тошнило, поднялась температура. Очнулась через сутки, когда в программе был парк. Но может быть, общее впечатление от Снежаны, а может быть, иное время года… но парк был не таким, как в прошлый мой приезд. И того места на высоком берегу реки я не нашла.
А теперь расскажу про пикник. Собственно, только из-за этого пикника и всплыл в моём повествовании образ Снежаны. Судите сами.
У Снежаны были друзья-коммерсанты. Точнее, даже не друзья, а, как я поняла, деловые партнёры. По моим догадкам, кроме Дома здоровья, Снежана теперь занималась и коммерцией.
Я не помню, как называлась эта фирма, последняя часть названия звучала, как «…инвест». Пикник был посвящён удачной продаже партии мёда.
Снежана предупредила меня, что в пикнике примет участие подруга Катя. Я ничего не имела против.
И вот Снежана, её подруга Катя и я в сопровождении восьмерых людей, младшему из которых было лет 20, а старшему – под пятьдесят, приехали за город, к небольшому озеру, среди невысоких холмов, покрытых редким кустарником.
Мы расположились в маленькой лощинке метрах в двадцати от воды. Был жаркий июльский день. Стали разводить костер, нанизывать кусочки мяса на шампуры, накрывать импровизированный стол. Пили, ели, купались, загорали, пели, шутили, играли в мяч. Никто не приставал с расспросами, и я чувствовала себя достаточно комфортно.
А потом случилось следующее.
Из-за ближайшего холма на большой скорости вылетела белая иномарка. Заметив нас, водитель подрулил к костру и остановился.
Из машины вышел невысокий коренастый мужчина с шапкой волос из плотных тугих кудряшек средней величины. Когда он снял тёмные очки, я увидела бледно-голубые глаза, взгляд которых он пытался сфокусировать то на одном, то на другом коммерсанте. Следом за ним выпрыгнула пацанка лет двенадцати в купальнике, с поцарапанной мордашкой. Потом показалась еще одна девочка, лет четырнадцати, очевидно, подружка водителя.
Я тогда еще не читала набоковской «Лолиты». Видя столь очевидную интимную связь с пацанки со взрослым мужчиной, рассматривала, в основном, её. Подошла Снежана, шепнула:
- Это Паша Пардон, один из самых крутых парней в Гомеле.
- А почему он с такой юной… , - так же шёпотом спросила я Снежану, пропустив слово «крутой» мимо ушей.
Наш разговор был услышан подругой Катей.
- Ха, да ты посмотри на него! Тебе будет с ним интересно? Или Снежане? А? То-то! Что он может дать мне? Тебе? На что он способен в общении с нами? А для этой девицы он – всё!
Коммерсанты шевелились всё проворнее. Они наперебой принялись угощать Пашу, его юную даму и сопровождающих лиц самыми лакомыми кусками с так называемого стола. Девочки закурили. Закурили и Катя со Снежаной.
А я боролась с желанием ляпнуть что-нибудь этакое. Теперь слово «крутой» дразнило меня, цепляясь за образы Чики, Феликса, Степана. Неожиданно до меня дошло, что Степан-то из Гомеля. Потом чётко блеснула мысль, что Степан и Паша Пардон не могут быть незнакомыми. Интересно, знает ли Паша, что Степан находится под следствием по обвинению в заказном убийстве коммерсанта.
Видимо, от меня стали исходить флюиды напряжения, потому что Паша обратил внимание на мою особу.
- У вас новые люди! Эту девушку я не знаю!
- Это Глаша, она из … , - представил меня глава «…-инвеста», назвав мой город.
«Только бы Снежана не ляпнула, что я в тюрьме работаю», - пожелала я и оглянулась на неё, но моя подруга с деловым видом подбрасывала полешки в костер.
- Очень приятно, - одними губами улыбнулся Паша Пардон. – Хороший город, у меня там знакомые есть.
Подошла Снежана с шашлыком, подала ему два шампура. Он взял, протянул один своей спутнице, прищурил глаза, примерился к кусочку мяса. Не успел.
Потому что из меня самовольно выскочила фраза:
- А у моих знакомых тоже есть знакомые в Гомеле!
Паша отстранился от шампура и перевел на меня прищуренные глаза:
- У каких твоих знакомых?
- Ну вот у Стёпы Сизикова есть знакомые в Гомеле.
В общем, дура – она и есть дура. Это я про себя. После этой фразы я почувствовала невесомость во всём теле, будто прыгнула с разбегу в неизвестный омут. Будто шагнула из самолётного люка с парашютом, который не то раскроется, не то запутается.
Оглянулась на Снежану. Она тоже напряглась, но была явно чем-то довольна. Перевела взгляд на Пашу Пардона. Он швырнул нетронутый шампур с шашлыками на середину стола и захлопал вокруг себя руками по траве, видимо, что-то искал. Потом заорал на водителя:
- Где мои очки?!
Грубо толкнул свою пацанку, она повалилась на бок, неловко подвернув ногу. При этом я разглядела, что внутренние стороны бёдер у неё тоже исцарапаны. Паша стал искать очки на месте, где она сидела. Потом рывком поднял её. Она попыталась что-то пошутить, но ему почему-то было явно не до шуток.
Снежана толкнула меня в бок, и я видела, что подруга Катя жестами подзывает нас к себе.
- Что-то он взбесился, - прошептала она.
Настроение Паши Пардона испортилось заметно и резко. Он даже не пытался это скрыть. Мы отошли к костру, вроде как проследить за очередной порцией шашлыков.
- Молодец, Глаша, молодец, - жарко шептала Снежана, потом возбужденно заговорила:
- Я всю жизнь мечтала о чём-то таинственном, рискованном и н а с т о я щ е м, понимаешь? Только рядом с тобой я чувствую себя человеком, с тобой н а с т о я щ и й риск и н а с т о я щ а я тайна.
Я улыбнулась, не желая ни поддерживать её, ни возражать, мне надо было следить за Пашей Пардоном, который резко жестикулировал, о чем-то разговаривая со своим водителем. Потом он с пацанкой подался за ближайший куст, а водитель двинулся в нашу сторону.
- Катя, только ради тебя, - посмотрел он на Катю, потом на нас. – Девчонки, вам лучше незаметно исчезнуть отсюда. И немедленно.
Катя сориентировалась мгновенно. Благосклонно кивнув водителю, она обернулась к нам:
- Снежана, Глаша, идите в купальниках к озеру, в кульке возьмите с собой одежду, и мою тоже захватите, а я потом следом за вами приду.
Что потом было! Короткими перебежками, от лощины к лощине, от кустика к кустику крались мы до дороги. Потом три километра шли до большака. Подруга Катя время от времени принималась выяснять то у меня, то у Снежаны, что случилось.
Я недоуменно пожимала плечами. Снежана же шла с важным и довольным выражением лица, ведь произошел инцидент, в котором подруга Катя оказалась почти не при делах. Мне это было на руку, ведь получалось, что именно Снежана взяла на себя ответственность за наш побег. Ближе к большаку Катя замолчала. Потом мы услышали гудение мотора, еле успели спрятаться за кустарник. Промчалась белая машина Паши Пардона. Зачем-то я глянула на номер. Цифры показались до боли знакомыми: 67-43.
Потом мы мчались на остановленном Катей грузовичке. Мы со Снежаной сидели в кузове, сама Катя – в кабине. Спрыгнув на тротуар, она похвасталась, что водитель не взял с нас ни рубля, точнее, ни купона. Тогда в Белоруссии были введены денежные купоны с изображениями медведя, рыси, белочки, зайчика.
На следующее утро я улетала. Всю ночь мы со Снежаной пили коньяк, она жаловалась на изматывающее душу соперничество с подругой Катей, на неумение исполнять в постели требования своего нового поклонника (как я поняла, с Женей было давно кончено), на нехватку денег, на морщины, на лишние килограммы веса тела.
Простились в Гомельском аэропорту. Навсегда. Странно, но я совершенно не помню её слов, глаз, одежды… Хотя наше первое прощание в Ленинграде, её сутулящуюся спину, тёмно-зелёную юбку и белую куртку, своё щемящее чувство обретения и потери – это всё помню и по сей день.
Домой я вернулась четвертого июля. Маршрутка довезла меня от аэропорта до моей остановке в пятом часу утра.
Пока я шла до дома, а длилось это минут пятнадцать, я всей кожей дышала потрясающим утром. Рассвет. Воздух напоён чем-то медовым, и это на улицах, где обычно дышать нечем! Никого. Лёгкий дождь. Трепет ветерка. Тончайшие краски летнего рассвета. Я шла, и мне верилось во всё, даже в то, что дома меня будет ждать Свен.
Но никто не отозвался на трель звонка. Когда я искала ключ от дверей своей квартиры, перед глазами всплыл номер машины Паши Пардона. 67-43. Теперь я знала, почему он показался мне знакомым. 67 – номер дома, где жил Феликс. 43 – номер его квартиры.
Через пару недель я получила письмо от Снежаны, в котором она умоляла не покидать её. Но я понимала, что давно ей не нужна. И не было ни грусти, ни боли.
Скажу только, и по сегодняшний день она приходит ко мне в снах, всегда красивая, уверенная в себе. Чаще всего повторяется мотив, когда я блуждаю по незнакомому городу чужой страны, и рядом со мной оказывается Снежана. Хотя она тоже не знает языка этой страны, почему-то рядом с ней я чувствую себя уверенней. Каким-то образом она умудряется объясняться с водителями такси, швейцарами, просто прохожими. Вдвоём мы быстро находим нужную мне дорогу.
Вот и всё о Снежане.
http://proza.ru/2015/10/07/359
Продолжение следует.