Подметки были абсолютно новые. Рельефный, глубоко врезанный в резину их рисунок идеально четкий. Тем не менее, ноги сильно скользили. Брызги веером вылетали из-под сапог при каждом ударе ноги о мокрую траву. Взвод, мерно вздымающейся и сразу же опадающей лентой вспотевших спин неуклюже двигался по краю футбольного поля. Над лентой, как пастух над стадом гусей, в середине ее, возвышалась поджарая фигура сержанта. Молодые солдаты, присев и неловко расставив в стороны руки, выбрасывая вверх тощие коленки, ползли «специальным шагом» друг за другом, к тому месту на истоптанном поле, где сержант скомандует: «Отставить! Встать! Разобраться на вытянутые руки!»
Новыми были не только подметки на сапогах, новыми были просторные черные сатиновые трусы и белоснежные майки. Красные от напряжения лица, теперь, когда мальчики были все одинаково раздеты, казались совсем детскими, как на уроке физкультуры в восьмом классе. Солдаты были молоды, многие еще не брились, многие никогда в своей жизни не носили отглаженные утюгом брюки.
Три дня назад их выгрузили на дебаркадер грузовой платформы в сосновом лесу. Под Новгородом. Недолгое, в четыре часа, неспешное путешествие в «общих» вагонах спец- эшелона закончилось. Призванные не успели съесть бутерброды, которые запихали им в карманы пальто и курток плачущие мамы. На воротниках рубах еще не высохли слезы, куда влюбленные в ребят девушки, после неумелого поцелуя в губы, утыкались покрасневшими носами…
Строиться вдоль полотна, два метра от рельса!
Первая команда на боевой службе. Первая, которую нельзя игнорироать. Последует наказание…Призван. Что-то изменилось во мне, царапнув глубоко и тревожно. Я не принадлежу себе…
Молодые люди не выпускали из рук потертые лямки, как бы опасаясь разорвать невидимую нить, которая через этот брезентовый мешок все ещё связывала их с прошлой жизнью, с антресолью, над с детства знакомой кухней, на которой годами пылился этот старый рюкзак.
Выстроились в относительно ровную линию.
Т-а-а-к! Разнеслось над опушкой – слушать сюда внимательно!
«-На вопросы офицера, или сержанта отвечать кратко и четко! От вашего ответа зависит, кто, в какое подразделение будет направлен для получения воинской специальности. Называть гражданскую профессию, указывать наличие дипломов, свидетельств, прав на управление транспортом. Все. Начали!»
Вдоль линии, разбив ее на участки, двинулись поджарые лейтенанты и пожилые, вальяжные сержанты-сверхсрочники с блокнотами.
Невысокий, коренастый парень с деревенским лицом и помятой красной полоской на тряпичных летних погонах строго глядит не на меня, а в тетрадь. Отвыкшие от работы, чистые короткие и толстые пальцы с квадратными ногтями, сжимают щеголеватый, остро отточенный Кохинор, как медведь талию Машеньки…
-Дипломы, свидетельства. Быстро!
-Инженер. Судоводитель, Пионер-инструктор по эксплуатации киноаппарата «Украина-2», Репетитор. Художник. Холост.
-Это не надо. Чё можешь?
- Могу!
-???
- А-а-а, -да, простите. Рисую. Когда-то играл на фортепьяно. Хороший слух и чувство ритма. Взялся бы за организацию балетной студии…
-Ладно. Это после.
Сержант сверил мою фамилию со списком и перешел к соседу, тощему долговязому парню.
На грузовиках привезли в расположение части, выдали форму, сапоги, трусы и майки, остригли наголо, помыли в душе.
В брошенном нами барахле копошились какие-то личности, выбирая, что поприличнее и унося свертки. Нас предупредили: на свои вещи-мешки, сумки и чемоданы прикрепить бирки, куда вписать адрес для отправки, но это сделали очень немногие – тряпье просто бросили…На всё это ушел остаток дня.
Утро. Лучи нещедрого майского солнца через матовую белесую дымку облили холодным неоновым светом кирпичные стены Мариинских казарм. Старинные кирпичи стали от времени буро-рыжими, образовав на бастионах неожиданные мозаичные панно, которые, как головоломку я буду разгадывать долгими тоскливыми месяцами.
Выгнали на улицу, прямо на футбольное поле перед казармой.
-Взвод! Гусиным шаго-о-о-м марш!
Мы присели на корточки и неловкая лента из согбенных мальчишеских спин поползла в поле.
…………………………………………………………………………………………………….
Еще в первый день я заметил этот маленький холмик за дорожкой с южной стороны футбольного поля. В минуту, свободную от науки правильно пользоваться портянкой и пришивать подворотничок, я сбегал и осмотрел поросший кустиками бугорок. Это оказался небольшой, закрытый на висячий замок земляной погреб. Кустики были невысокими, но росли плотно. Место мне понравилось.
На третье утро, в тот момент, когда гусиная стая огибала южный угол, я юркнул за бугорок и поспешил распластаться, прижимаясь к траве.
-Тихо, ты придурок!
-Ты кто?
-Юра, из Питера! А ты?
-И я из Питера…и тоже Юра.
Мы, переговариваясь сдавленным шепотом, поведали друг-другу свои сжатые до предела биографии, узнали, что жили совсем рядом: я на Невском, Юра возле Сенной, на Петра Алексеева.
Я сказал: - я не от трудностей прячусь, у меня мениск в левом колене разорван, боль адская…
-У меня с менисками все порядке! Но я, что -дурак!? Я согласен Родину защищать, но не «гусем» за сержантом ползать! Юра, надо «косить» и комиссоваться. На гражданке -я, ведь, тоже инженер, «Корабелку» кончал, от меня Родине куда больше проку, чем здесь, в портянках и с чистым воротником!
Мы сдружились, хоть и проходили службу в разных подразделениях.
Как-то меня вызвал к себе командир роты-капитан с изысканной фамилией Метла. Сослуживцам он жаловался: мне моя фамилия-по барабану!, но, понимаете, у меня жена –учительница в школе, представляете!?
Капитан Метла вызвал меня к себе в кабинет. На его столе стоит хитрый приборчик: стальные колечки, электромоторчики -все в карданном подвесе, на подставочке.
Метла грустно говорит:
- вот, инженер хренов, что это такое? Посмотрим, какой ты инженер нахрен…
-Гироскоп, говорю, свободно подвешенный гироскоп. Я присмотрелся: -две степени свободы, по зет и игрек.
Капитан чуть со стула не упал: -откуда знаете?
Он от потрясения, со мной на «вы» перешел…
Тут надо объяснить, что часть была «ракетная», оперативно-тактические ракеты 8К14. Ориентация в полете, как раз, принцип гироскопа. Самая сверхсекретная часть. А мне, филону и бездельнику, уклоняющемуся от физзарядки, откуда известно?
Потом со мной долго и ласково беседовал особист, старлей Смирнов, перед которым в струнку вытягивался полковник Клепиков, фронтовик, командир части. Настоящий мужик.
Смирнов вкрадчивым голосом выпытывал у меня, откуда мне известно про гироскопы, недоверчиво выслушивал объяснения и очень неохотно, явно страдая, признал мою непричастность к коварному институту сионизма и шпионажа.
Так вот, Метла вызывал меня по другому поводу. Про Вас(достойного врага надо уважать!) тут написано: -так-так-так, где это? Ага! Вот! Может рисовать. –Можете?
-Ну, тут сложный вопрос. Мнения критиков, знаете ли…Я реалист, по жанру письма (Метла несколько напрягся и отодвинулся.). Могу портретец карандашом или темперой, если желаете. Масло не люблю…
-Масло он не любит! Так никто больше нормы и не даст, хлеборезы маслом обжираются! Короче, (понизил голос) Ленина нарисуете?
-Что проще! - Давайте, что не жалко, ну, хоть промокашку…
-Рядовой! Держите себя в рамках! Отправляйтесь в корпус «Д», к оформителям, найдите старшину Цвирко, доложитесь ему…
-Что прикажете доложить, извиняюсь - про гироскоп или про Ленина?
-Выполнять! Кругом!
Старшина Цвирко был откровенно пьян. Ребята из подразделения зашикали: тише, мол-не буди лихо, пока оно тихо. –Тебе чего?
Все они были из старослужащих, но без всякого «стариковского» налета. Даже в первом помещении, в которое я попал, чувствовался дух «богемы» На стенах висели, вперемежку с портретами местных офицеров и старшин, приличные работы: пейзажи, этюды. Пахло краской, скипидаром, клеем.
- Да, вот, прислали, вам в подмогу…
Тощий парень в нестроевой матросской тельняшке плюхнулся на стул: -давай, в «три четверти!»
Дело для меня несложное: еще студентом зашибал трояки в Екатерининском садике. Карандашом. Парня нарисовал в секунду. Получилось. Хоть и волновался. Самому понравилось.
-Толя. Парень встал с табуретки, протянул ладонь - Толя. Если что, или кто, сразу ко мне! Учился, или так?
-Так.
-Молоток. Наш!
Вот так я попал в бригаду оформителей города Новгорода на Волхове, организованную для придания старинному русскому поселению вида достойного великой даты- 100 лет со дня рождения В.И.Ленина. Друга Юрика, не умеющего по капризу природы изобразить даже точка-точка, огуречик, вот и вышел человечек, я, подкупив Цвирко, пристроил в наш коллектив для «технической помощи». Юрка был счастлив. Большую часть дня они с Цвирко спали «валетом» на диване, причем старшина постоянно забывал кто он такой, пробуждаясь, требовал встать «смирно» и доложить о себе по форме, «предъявленной Уставом» Юрка зевал, чесал под гимнастеркой живот и рапортовал. Цвирко, глотнув из пузырька с надписью «Живичный скипидар», используемый для конспирации, умиротворенно засыпал.
Жизнь была сказочной. Как мы не спились, не понимаю…Днем, подобно альпинистам, ползали на головокружительной высоте по лесам, выстроенным на торцах зданий, малюя вождя во всех его обликах и ипостасях. Вечера я помню плохо. Главный художник Новгородского Кремля Рудольф Вальковский, талантливый, проспиртованный до состояния законсервированного в анатомической колбе органа, руководил всей работой, одновременно передавая нам свой богатейший опыт химика- эксперементатора: научил выделять пищевой ингредиент из сложного состава клея БФ-2 и доводить продукт до нормы, допустимой к употреблению внутрь. Я не то, чтобы любил употреблять внутрь, но как-то, чтобы не выделяться, втянулся…Клей в его мастерскую привозили бочками.
Однажды вечером нас посетил замполит части подполковник Крестьянинов. Ребята, выпив, безмятежно спали, я отрешенно и тупо рассматривал клеточки кроссворда в замызганной газете «На страже Родины»(выступ над дульным отверстием на стволе винтовки, используемый для наведения оружия на цель). Что бы это могло быть?
В этой газете мы из города принесли двести граммов хамсы на закуску.
- Т-а-а-ак!? Чем занимаемся?
Тише, говорю, люди устали, отдыхают. Прилегли до вечерней поверки, осторожно так говорю, чтобы не сбиться c артикуляции.
-Вы, конкретно, чем занимаетесь? Фамилия!
-Перевожу Джона Донна, вот, послушайте:
-who clefts the Devil’s hoof?
Teach me to hear Mermaids singing,
Or to keep off envies stinging
And find what wind
Serves to advance a honest mind…
-в конце надо читать неправильно: минд, или к винд приделать «е», чтобы читалось: вайнд. Как Вы думаете, что лучше? У меня так получилось:
Черту кто рассек копыто?
Песнь сирен понять сумей,
Змея зависти убей!
Где на свете веет ветер,
Что приветом честным встретит?
Я заплакал. Видите ли, сказал я остолбеневшему от ужаса подполковнику, я здесь, вместо русалок ввел сирен, ну, чтобы глубже вошло…в сознание…
Все, сказка окончилась! Тем более, что юбилей уже прошел, оформительский раж иссяк, прочей работы было немного. Нам ввели настолько глубоко, что до конца службы мы больше не увидели подшефных школ, в частности той, где географию преподавала госпожа Метла. Где мы, сами немногим старше голенастых десятиклассниц, набивали руку дерзая кистью в Ленинских и Пионерских уголках.
Легко еще отделались. Юру отправили в гараж. Он очень страдал. Нам не хватало его желчных комментариев и ядовитых острот в адрес догнивающего в стране строя.
Юрка был симпатичный, полноватый парень с коротким темно-русым ежиком, с круглым лукавым лицом Швейка, осилившего ВУЗ. Небольшое, круглое брюшко, под которое упрямо сползала латунная пряжка ремня, придавало Юре вид уютный и совершенно домашний. В Армию он попал, как и я, поздно, в 24 года- мы угодили в один и тот же «военкоматовский» бредень и не смогли проскочить в ячею. Работал в КБ НИИ Ленгидроприбор – его отец был Гендиректором, но с женой – Юркиной мамой, давно разошелся. Юра, скорее всего, был на хорошем счету. Одаренный инженер, хороший товарищ. Прекрасно образован, ироничен, начитан. Оказалось, что у нас одни любимые авторы, оба театралы, оба любим поэзию, оба до безумия влюблены в Ленинград. Юра родом из русской дворянской семьи Богатыревых-Градусовых, предки верой и правдой служили Царскому двору.
Мы дурачась, общались цитатами из любимых книг, хохотали, если при этом удачно попадали в «точку». Сослуживцы иногда, не понимая, смотрели на нас, как на идиотов. Незаметно шагнули за черту, переступив которую, просто хорошие отношения переходят в таинственную, непостижимую духовную общность – мужскую дружбу, братство. Младшая ягода с того поля, на котором вызревают любовь и ненависть, добро и зло…
Мы придумали такую штуку: разделили 186 км, отделяющие Ленинград от Новгорода, на число дней предстоящей службы и получили условные метры, ежедневно приближающие нас к дому.
Мы вошли на Московский проспект. Хвостик оставшейся службы превратился в бульдожий обрубок. Где-то, на пройденном этапе остался тот километр, на котором я, изумив армейское начальство, сложил с себя чин художника и постригся в автослесари. Добровольно. Не будучи сослан. Чтобы быть рядом с другом. Не жалею: я теперь не только «Инструктор по эксплуатации киноаппаратаУкраина-2», свидетельство номер 14 от 24.07.1960 г. Пионерский лагерь в с.Тухля, Закарпатского р-на, Львовской области, но и «Специалист по ремонту и обслуживанию боевой автотракторной техники. Механик.» Во как!
А художник? –Мастерство не пропьешь! Хоть я и старался… Юрка тоже. Я оказался слабаком и сошел с дистанции, не дойдя до финиша, еще там, в армии. Юрка, увы-нет..
Я вернулся в море, занялся делом своей жизни. Карьера складывалась, стал капитаном. Долгие годы работал в Германии, языки сначала путались, потом сравнялись-офицеры, как правило, из поляков, венгров или хорватов, реже - немцы. Матросы почти всегда с Филиппин или Капеверде…В отпуске, забываясь, заговариваю на английском, даже с женой…
С Юрой виделся редко. Он потерял работу -институт развалился, а другую не искал.
Жена Лена, эстонка, грузная, постаревшая, уже уставшая страдать и стыдиться, тоже стала попивать. Меня встречали с радостью – боюсь, уже не как друга, а как прелюдию к выпивке…Грустно.
Крепок оказался фундамент, заложенный в домике под Новгородским Кремлем кудесником Вальковским, на растворе из клея БФ-2.
Выпив, Лена дремала, Юра мрачнел, уходил в себя. Я вставал, извиняясь, прощался. Они вяло реагировали. Шел распад личности. И тела. Юра умер в 46 лет от панкреонекроза в сочетании с переставшей сопротивляться разбою печени. У Лены жизнь наладилась, спасибо умной и трудолюбивой дочке Свете. Я им позваниваю, поздравляю с праздниками.
Юра лежит на Петербургском кладбище, а душа его, надеюсь, бредет из неведомого далека, куда ее занесло, по призрачным километровым столбикам сюда, ко мне, в Питер, чтобы когда-нибудь встретиться, тогда, когда путь между нами станет короче бульдожьего хвостика…