Как же долго тянется время в ожидании. Резиновые минуты неохотно складываются в резиновые часы, а часы упорно отказываются превращаться в сутки. Время словно издевается над тобой. Только во сне оно идет быстрее, но не заснешь ведь на всё время разлуки.
“А было бы неплохо”, — думал он, — “Вот бы впадать в анабиоз, пока её нет…”
Осталось всего три дня, но как же он извёлся за прошедшие часы. Настроение менялось от полной эйфории до черной депрессии. Мечты переходили в жестокое отчаяние: то — “скоро, совсем скоро я увижу её”, и тут же — “а что, если она больше никогда не придёт?”
Отчаяние всякий раз незаметно отступало, стоило ему вспомнить их прошлую встречу — горячую, страстную, сладкую. Кажется, они знакомы целую вечность. Он не помнил, не знал — да и не хотел знать, это было не важно — когда впервые понял, что не может жить без неё. Как удивительно, что за эти долгие годы, сложившиеся для них в один сладостный миг, они нисколько друг другу не наскучили. Он иногда лениво размышлял об этом неуловимом, недоступном разуму секрете вечного счастья — размышлял, не пытаясь его постичь, а только предавался блаженству осознания.
И вновь блаженство сменялось тревогой. Она должна прийти… Она всегда приходила. Он успокаивал себя и мучился бездействием. Приблизить её приход он не мог никак.
Но вот до встречи остался всего один день. Наконец. Он смог выдержать так долго — один-то день выдержит точно.
Пора как-то готовиться, решил он. Квартира не сияла чистотой, но его любимая никогда не обращала внимание на холостяцкий беспорядок. Он зашвырнул кучку носков подальше под диван, и на этом уборка закончилась. С лёгкой душой отправился за провиантом. Ему нравилось баловать её, и он никогда не экономил на их праздничном ужине. К тому же аппетиты гостьи были скромны — он прекрасно знал её маленькую слабость, и заранее подготовил полкило свежей печени. Для себя же решил подкупить солёных огурцов, пару лимонов и пачку пельменей. Так, с едой покончено, теперь осталось взять спиртное. Долго стоял у полки, уставленной многоцветными бутылками. Остановился на коньяке. Он любит коньяк, а ей все равно — она всегда беспрекословно разделяла его алкогольные предпочтения.
Ах, как он был весел накануне. Но это веселье не сравнить с настроением, с которым он проснулся на следующее утро. Счастье. Чистое счастье. Она уже почти пришла. Осталось отработать какие-то восемь часов, и они встретятся. Работа в этот день была особенно тяжела, но он механически, словно заведённый, отрешённо справлялся со всеми трудностями. Предвкушение скорой встречи мирило его с окружающим миром. Сегодня он ни за что и никому не позволит испортить себе настроение.
Вот и все — на часах пять, и он едва не вприпрыжку покидает опостылевший серый офис. На крыльях любви он летит встречать свою единственную.
Как же она красива сегодня… Каждый раз он радостно удивлялся: как ей удается становиться всё красивее от встречи к встрече? Само время было не властно над его любимой. Всегда цветущая, всегда желанная…
Незабываемый вечер перешёл в восхитительную ночь. О, как они упивались друг другом, какую восторженную песнь любви сложили они в унисон.
Утром он проснулся поздно. Да и куда спешить? Он знал, что рядом увидит нелюбимую. Полежал с закрытыми глазами. Вспоминал вчерашнее томительно-сладкое ожидание, радость встречи, вечер, который для них пролетел как всегда незаметно, волшебную ночь... Потом нехотя открыл глаза и брезгливо подёргал торчащую из-под скомканного одеяла корявую волосатую руку с облезшим лаком на ногтях.
"Вставай, эээ..." — позвал он с отвращением. Она мерзко всхрапнула, приоткрыв косящий глаз, мутно взглянула на него и подсказала: "Суббота я, говнюк. Спи давай".
Он вздохнул, поморщился, взял с тумбочки загодя приготовленный аспирин, разгрыз, не запивая две таблетки.
"Ничего. Через неделю, ровно через одну неделю она вернётся ко мне. Моя радость и услада. Моя единственная любовь на всю жизнь. Моя Пятница".