Виктория Петровна застыла посередине кухни и безвольно опустила руки, не зная, что и делать, видя, что Михаил Александрович не в духе. Он сидел за обеденным столом, смотрел на тарелку с борщом, поставленную ею перед ним, и хмурился.
- Да-а-а… - протянул он, тяжело вздохнул и добавил, - живу, ем, пью и ни копейки не плачу…
- Да что с вами? – поспешила вступить в разговор Виктория Петровна. – Какие пустяки. С вами интересно, и я вам оказываю всяческое содействие, потому что вы не просто, а вы…
Она хотела сказать «революционер», но не решилась, потому что боялась этого слова и иже подобных…
Больше года назад Виктория Петровна, немолодая вдова, как-то неожиданно и, можно сказать, случайно познакомилась с Михаилом Александровичем на улице, чего раньше себе никак не могла позволить. Тогда была поздняя осень, и он, далеко уже не мальчик, не по погоде легко одетый, ежился под холодным пронизывающим ветром и выглядел каким-то неприкаянным, хотя и старался казаться веселым. Потом у нее дома пили чай. Он постоянно грел ладони, обнимая ими горячую большую чашку, и уже грустил. После чая он попросился у нее пожить, пока не уладит, как он выразился, некоторые формальности, и она согласилась.
Поначалу он ей показался несколько странным. Целыми днями просиживал дома, кормился от стола, а к окну подходил осторожно, сбоку, словно опасался, что с улицы его кто-то увидит.
«Скрывается от кого-то, прячется, словно зверь лесной, - думала Виктория Петровна. – Может, украл чего или деньги чужие растратил? Нет, не похож он на вора, а совершил растрату без злого умысла - это больше на правду похоже».
Прожив у нее безвылазно неделю, Михаил Александрович как-то неожиданно, ничего не сказав, ушел и не пришел ночевать. Она подумала, что уйти совсем он не мог, потому что осталась дорожная сумка с его немногочисленными вещами, но предположила, что, может, он пошел улаживать те некоторые формальности, о коих говорил вначале. Он появился через двое суток и даже в хорошем настроении. От него немного пахло спиртным, и, как ей показалось, женщиной. Впрочем, по поводу последнего она все же сомневалась. По тому, что он никуда пока не собирался съезжать, она поняла – ничего он там не уладил или не улаживал вообще. Через неделю он ушел снова, и опять на двое суток, и потом через неделю опять, и так раз за разом. И каждый раз пахло от него немного спиртным и, как ей казалось, женщиной. Она его ни о чем таком не спрашивала, справедливо полагая, что Михаил Александрович состоявшийся самостоятельный мужчина и волен делать то, что считает нужным.
Но однажды, уйдя, как обычно, он явился обратно не через двое суток, а через одни, сильно навеселе, и она, как ни старалась, не учуяла никакого запаха женщины. Было уже поздно, и Виктория Петровна поспешила в постель, слыша какое-то время, как он мечется по квартире, словно не зная, куда себя деть. Потом все внезапно затихло. Вдруг распахнулась дверь, и она увидела Михаила Александровича в дверном проеме совершенно голым. От страха она закрыла глаза, и, казалось, даже перестала дышать, а он тут же забрался к ней на кровать. Виктория Петровна через чуть приоткрытые щелки глаз увидела, как он, стоя на четвереньках, покачивал тазом таким образом, что его детородный орган выписывал разные кренделя, а сам Михаил Александрович смотрел на нее остекленевшими глазами, периодически быстро высовывая и пряча язык, как змея. Она тут же зажмурилась, и уже казалось, что не то что не дышала, а сердце ее остановилось от ужаса. Но это продолжалось недолго, потому что Михаил Александрович почти сразу же ушел к себе.
Утром она подошла к нему и строго спросила на предмет того, что сие значит, и как это понимать. На ее удивление, он воспринял вопрос равнодушно и даже вяло. Он заявил, что это был просто варан. Она переспросила, и он повторил слово «варан». Потом сел за стол и предложил сесть ей напротив, чтобы спокойно поговорить. Она села и посмотрела на него даже с неким любопытством, как на человека, который сейчас будет врать и изворачиваться, чтобы все как-то загладить для ее же блага. Он спокойно выдержал ее взгляд, и лицо его вдруг излучило такую степень благородства и открытости, что она уже никак не могла в данный момент от него ждать ничего другого, кроме правды. Он заявил, что он революционер на нелегальном положении, а товарищи для конспирации зовут его Вараном, в чей образ и подобие он вчера вошел, но ей не следует ни при каких обстоятельствах так его называть, и тогда, как бы ни разворачивались события дальше, с нее взятки гладки.
Теперь как будто была разрушена стена, стоявшая между ними до этого разговора. Он ругал правительство, церковь и общественный строй. Он заявлял, что сверху подлецы, снизу жлобы, а интеллигенция погрязла в конформизме. Он посвящал ее в тонкости конспирации, в принципы демократического централизма, в основы агитации и пропаганды и продолжал исчезать на двое суток, поведав Виктории Петровне, что таким образом проверяет работу первичных организаций. Она искренне стала за него переживать, особенно в его отсутствие, и еще ей едва не сделалось дурно, когда он, придя с очередной проверки, провозгласил курс на вооруженное восстание.
Но вернемся в начало нашего повествования, где Михаил Александрович как бы попрекнул себя куском, а Виктория Петровна не смогла произнести слово «революционер». Он все же взял ложку и стал в глубоком раздумье есть борщ, а она продолжала стоять посередине кухни, безвольно опустив руки.
2015