Рассказы о животных

                КАК РОДИЛИСЬ ЭТИ РАССКАЗЫ

   Когда моя мама была маленькой, она жила в Хабаровске. В её семье было два страшно драчливых кота, названных именами очень воинственных китайских генералов. Одного звали Джанзолин, другого У Пейфу. В доме жила ещё ласковая кошечка Лизетка и старая такса по имени Такс. Он был так стар, что уже плохо видел, почти ничего не слышал и постоянно по-стариковски на что-то жаловался: «Р-р-р …». Во дворе обитал дворовый пёс Шарик, в будку которого мама и её старший брат нередко забирались. Шарик безумно их любил, что не мешало ему ворчать на гостей, если рядом лежала недоеденная косточка.
 
   У маленького папы в Озерках, под Санкт-Петербургом, жили: кот Матрос, пойнтер Леди, кошка и черепаха, имена которых стёрлись в моей памяти. Кошка каждый день ходила на станцию встречать любимого хозяина, возвращавшегося из города со службы. Завидев его, радостно бросалась навстречу, запрыгивала в пролётку и гордо подъезжала к дому. В саду прибывших всегда встречала неторопливая черепаха.

   Когда мои родители собирались пожениться, папа жил со своей мамой, моей бабушкой. У них было восемь кошек разного возраста. Как ни странно, но многочисленность этого семейства совсем не испугала мою будущую маму. До моего рождения с ними жили кошки: Бокс, Серый, Галчонок, Пеструшка, Наточка, а также собаки Дези и Рекс. Родители так часто и интересно рассказывали об этих животных, их забавных проделках и удивительных приключениях, что они стали неотъемлемой частью моего детства.

   Моё первое реальное общение с кошкой относится к четырёхлетнему возрасту. Жили мы тогда в студенческом общежитии Ростовского университета, в котором преподавал мой папа. Помнится, я заболела отитом. Поднялась температура, заныли уши. Я тихо хныкала в своей постели. Неожиданно суровая общежитийная кошка Буба, не склонная к проявлениям особой нежности, запрыгнула на мою подушку, свернулась калачиком, прикрыв больные уши своим  телом, и замурлыкала. Её незатейливая песенка, живое тепло, исходящее от этого уютного мягкого зверька, сотворили маленькое чудо – боль утихла, высохли слёзы. Бубка лечила меня, как своего котёнка, бережно и нежно. Она не отходила от меня ни на шаг всё время моей болезни…
 
   Прошли годы, целая жизнь. Мне посчастливилось быть хозяйкой  очень многих собак и кошек. Это неудивительно. Ведь их век короче нашего, всего десять-пятнадцать лет. Редкие долгожители разменивают второй десяток. К тому же в семье  одновременно прекрасно уживаются несколько питомцев. У каждого своё лицо, свой характер, своя судьба. Неизменно одно – необыкновенная теплота, чуткость, преданность человеку.

   Об этом и о многом другом полвека назад мы часто беседовали с моими тогдашними  учениками во время загородных прогулок, непременным участником которых был всеобщий любимец бело-мраморный дог Ромул. Однажды непоседа с тонкими косичками пятиклассница Лида сказала: «Животные такие интересные. Напишите про них книжку!» Я обещала.
А обещания, как известно, следует выполнять…

   Предлагаемые рассказы я посвящаю светлой памяти своих родителей, открывших для меня удивительный и прекрасный мир общения человека и его четвероногих собратьев. Читателя не ожидает хронологически выстроенное повествование – ему предстоит следовать причудливым маршрутом по волнам моей памяти, которая высвечивает события раннего детства, или зрелого возраста, или периода, предшествующего моему появлению на свет.
 
   Выражаю свою признательность Татьяне Николаевне Кондрашиной,  не только взявшей на себя труд откорректировать рукопись, но сделавшей ряд весьма ценных замечаний.
   Благодарю и Алевтину Ивановну Исаеву за содействие в форматировании набранного текста.
                Автор

 
                ДЕЗИ

   Морозным воскресным утром мои молодые родители вышли на прогулку. На самой окраине посёлка они увидели мужчину с ружьём, который целился в привязанную к дереву, затравленно озиравшуюся, некрупную, волчьей масти немецкую овчарку. В стороне стояла группа возбуждённо переговаривающихся людей. Что-то кричали мальчишки. Вот-вот должен был прозвучать выстрел. Папа подбежал и резко отвёл ружьё. «Опомнитесь! Что вы делаете?» Папа был учителем в местной школе. Его узнали. Из сбивчивых рассказов удалось выяснить, что собака по каким-то причинам осталась без хозяина. Недавно она родила щенят. Их растащили. Сегодня забрали последнего. Защищая своего щенка, она укусила сына  этого мужчины. «Завтра проклятущая псина всех здесь искусает!» – «Завтра она никого не укусит, –  заявил папа, –  потому что мы её забираем!» Он подошёл к дереву и отвязал верёвку.

   Собака кинула последний взгляд на то место, где совсем недавно копошились её дети, перевела взгляд на моих родителей, и встала, как положено служебной собаке, слева, у ноги нового хозяина.

    На семейном совете её нарекли Дези.

    Дези заключила нейтралитет с домашними кошками, привязалась к бабушке и безумно полюбила детей – моих старших сестрёнку и братишку. Она даже помогала родителям их воспитывать. Стоило кому-нибудь закапризничать, мама говорила: «Дези вами недовольна. Она сейчас зарычит». И Дези приходилось рычать.

    Однажды сестрёнка заболела. Мама взяла её на руки и отправилась к врачу. Дези увязалась за ними. Когда мама скрылась в дверях, осталась ждать. Проконсультировавшись, мама с сестрёнкой на руках вышла с другой стороны здания и вернулась домой. Только тогда она вспомнила о собаке. «А Дези не возвратилась?»  –  «Нет! Она же ушла с вами!» –  «Господи! Там же разные вход и выход!» Мама побежала назад. Прошло часа четыре, дул сильный ветер, валил снег. Дези сидела на прежнем месте, поджимая то одну, то другую лапу, и неотрывно смотрела на дверь…

   Прошло немногим больше года. Однажды в передней раздались шаги. Дези радостно заскулила и бросилась к двери. Папа отворил. Вошёл военный. Было ясно, вернулся Дезин хозяин. Он объяснил, что вынужден был срочно уехать, не успев ни взять собаку с собой, ни передать её другому. Благодарил за то, что её спасли и приютили, предлагал заплатить за её содержание и просил вернуть. «Платить ничего не надо, –  сказал папа, – мы полюбили Дези, она стала членом нашей семьи. Пусть сама выбирает, с кем быть».

   Мужчины вышли на дорогу и разошлись в разные стороны. Глаза Дези наполнились слезами. Она металась от одного к другому, пытаясь их соединить. Наконец, последний раз подбежав к папе, лизнула его, повернулась и засеменила прочь… Сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее, пока не догнала того, первого.

   «Где Дези? Неужели она оставила нас!» – в один голос воскликнули мама и бабушка. Дети зарыдали. «Не плачьте! – сказал папа. – Дези замечательная и верная собака». В его голосе звучали грусть и гордость.

                ПЕСТРУШКА

   За несколько лет до моего рождения родители с бабушкой, двумя детьми и трёхцветной кошкой Пеструшкой переехали из Санкт-Петербурга, который тогда назывался Ленинградом, во Владикавказ, в ту пору называвшийся Орджоникидзе. Довольно сырая квартира, в которой они поселились, находилась на первом этаже, окна выходили в сад.

   Была весна. Однажды после обеда папа прилёг в своём кабинете на диван. Ожидавшая котят, выхоленная красавица Пеструшка мирно дремала на его письменном столе. Внезапно папа проснулся и оцепенел от ужаса – какое-то крупное насекомое отвратительного вида быстро передвигалось по его груди, приближаясь к горлу. Папа не смог разобрать, что это за существо. Родители ещё плохо знали местную фауну, соседи же предупреждали, что по весне здешние насекомые бывают ядовиты.
   
   Он не успел ничего предпринять. Краем глаза увидел метнувшуюся в прыжке Пеструшку. Через секунду она уже спрыгнула на пол. В её зубах извивалось напугавшее папу существо. В два счёта с ним было покончено.

   Не прошло и получаса, как у папиной спасительницы начались преждевременные роды. У новорожденных мгновенно чернели носы, и они  погибали один за другим. Все домочадцы столпились около Пеструшки, пытаясь что-либо предпринять для спасения котят. Тщетно. Ни одного из них спасти не удалось. К вечеру Пеструшка ушла из дома. Наутро её нашли мёртвой в саду…
   
   Неудивительно, что когда много лет спустя в мой дом попала трёхцветная бездомная кошка, я назвала её Пеструшкой. Впрочем, это уже совсем другая история.


                БОКС

   Бокс был зрелым, солидным котом. Он жил в семье моих родителей, в которой были ещё бабушка, двое детей и кошка Пеструшка со своим сыном Галчонком. Жили они с соседями дружно в одноэтажном домике на Пороховых, пригороде Ленинграда.

   Папа мой окончил аспирантуру и получил направление на Кавказ. Семья готовилась к отъезду. Для Пеструшки с Галчонком приобрели большую картонную коробку и проделали в ней отверстия для воздуха. Для  Бокса – плетёную корзинку.

   В назначенный час обитатели коробки спокойно дали её перевязать и без особых приключений были доставлены на вокзал. Свободолюбивый Бокс почувствовал что-то недоброе в предотъездной суете, выскочил из корзинки и скрылся в саду. Его звали, искали – безуспешно. Пришлось ехать без Бокса.
Соседи уговаривали: «Не волнуйтесь, мы о нём позаботимся. Не пропадёт!»
   
   В Москве переселенцев с нетерпением ожидала мамина тётя, которую близкие называли ласково Мусей,  и три её дочери, ровесницы моих сестры и брата. В многолюдной коммунальной квартире им предстояло погостить несколько дней. Дети весело резвились, старшие вспоминали пережитое, строили планы на будущее. Радость встречи омрачила вторая потеря – исчез Галчонок. Вероятно, выскочил с кем-то на лестницу и был таков. Обыскали весь дом, все закоулки шумного московского двора. Сгинул. Оставалось надеяться, что кто-нибудь подобрал красивого котёнка. С тем и уехали.

   Кавказ встретил их жарким солнцем и яркими красками. Обживались. Писали письма. Ленинградские соседи сообщали, что Бокс жив, но совершенно одичал, в дом не заходит даже в лютые морозы. Охотится на кротов в саду.

   На следующее лето папу по делам командировали в Ленинград. Перед возвращением он заехал на Пороховые навестить соседей, узнать что-либо о Боксе. Стоило ему только войти в дом, как в раскрытое окно запрыгнул появившийся откуда-то Бокс. Куда девалась его дикость? Он, как и прежде, забрался к хозяину на колени, тёрся о его руки, ласкался, громко пел. Изумлённые соседи принесли злополучную прошлогоднюю корзинку. Увидав её, Бокс сразу же устроился в ней и ни на минуту не вылезал в течение нескольких суток, спокойно перенеся все тяготы переезда.

   «Бокс приехал! Бокс приехал!» –  весело кричали дети, подняв страшную кутерьму около возвратившегося папы, открывшего, наконец, драгоценную корзинку.

   И никто не подозревал в этот радостный час, что совсем скоро  зловещий ураган войны обрушится на эту маленькую семью и  на миллионы других таких же семей, и бушующий водоворот унесёт и бесконечно добрую бабушку и беззаботных ребятишек. Как и миллионы других добрых, славных, беззащитных Мне ещё предстояло родиться в этом страшном мире, где потерявшие человеческий облик люди убивали человеческих детёнышей, научиться смеяться, чтобы вывести из оцепенения и горя своих родителей. Полагаю, мне никогда бы это не удалось без ласковых и милых зверюшек, о которых я собираюсь продолжить свой рассказ.      


                ОХЛОМОН

   Общежитийная Бубка имела нрав независимый и суровый. Это была настоящая кошка, которая (согласно Киплингу) «гуляла сама по себе». Только моя болезнь заставила её на время изменить привычный образ жизни. Позже, когда подошло время ей рожать, она снова решила обосноваться в нашей комнате. Родители подготовили, как водится,  уютную коробку и поставили её в самом укромном уголке. Буба заботу оценила и с удовольствием улеглась в предложенном месте. Но рожать она предпочла в папиной кровати. Ночью нас с мамой разбудил папин крик: «Галя, началось!» Бельё сменили, роженицу с младенцем водворили в коробку, логично полагая, что теперь-то она котёнка не бросит. Следовательно, дальше всё будет как задумано. Однако, вскоре папа закричал: «Галя, продолжение!» Процедуру повторили…

   Когда родился третий котёнок, папа не заметил. Утром в нагрудном кармане его пижамы мирно посапывал новорожденный, Буба с двумя другими нежилась в коробке. Она оказалась заботливой матерью и честно выполняла родительские обязанности целый месяц.

   Одного котёнка, чёрного с белой звёздочкой на лбу, взял преподаватель латыни и назвал Аписом по имени мифического быка. Второго – преподаватель математики и назвал Синусом. Какого он был окраса, я не помню. Какого цвета должен быть настоящий синус для меня до сих пор загадка, хотя я вплотную занимаюсь ими (и не только!) более пятидесяти лет. Третьего котёнка, раз уж Бубка подарила его папе, решили оставить себе. Был он абсолютно чёрный, без единого светлого волоска. Папа дал ему имя Охломон.

   «Поставив детей на ноги», Буба снова стала кошкой, которая гуляет сама по себе. Однажды она не пришла в назначенное время покушать. Через несколько дней её обнаружили во дворе мёртвой. Что с ней произошло – выяснить не удалось.

   Охломоша же рос не по дням, а по часам. Он очень любил играть в прятки. Особенно с папой. Причём прятался всегда в одном и том же месте. Мы ему подыгрывали, громко восклицая: «Где же наш Охломон? Куда он спрятался?» После долгих поисков под кроватями, стульями, столами его, наконец, «находили». Он страшно радовался! Любил по-собачьи приносить в зубах брошенные предметы. Был ужасным озорником и всеобщим любимцем.
 
   Он прожил у нас года три к тому времени, когда у папы появилась возможность вернуться в Ленинград. Ленинградская квартира во время войны пропала. Жить, по крайней мере на первых порах, предстояло у другой маминой тёти по имени Надя. В её доме царствовал огромный старый кот Бима-Эля-Удляляен-Удлялиен. За какие заслуги мамина племянница наградила кота столь нелепым длинным именем неизвестно. Впрочем, это его нисколько не смущало. Он откликался  на любую из его составляющих. Обожал свою юную хозяйку и позволял ей делать с собой всё, что угодно.   
      
   Обычно летом семейство снимало  дачу за городом, в Бернгардовке. По выходным съезжалась многочисленная родня. В саду накрывался огромный стол. На самом почётном месте, у самовара, гордо восседал Бим. У меня до сих пор хранится пожелтевшая любительская фотография одного из таких застолий. Вглядываюсь в родные лица. Большинство из этих людей я никогда не видела живыми. Почти все они погибли в блокадном Ленинграде. Именно поэтому родители, вернувшись в Ленинград после войны, не смогли в нём остаться. Они ходили по родному городу, как по кладбищу. И это было невыносимо…  Родители надеялись, что общение с близкими поможет им пережить личное горе. Ведь совсем недавно их было шестеро, а возвращались теперь только трое. Но  родственников тоже унесла война…

   Бесконечно трудное решение бежать из родного города ожидало родителей впереди. А пока они стремились домой, в Ленинград.

   Было ясно, что ехать к тётушке с Охломоном было неэтично. Оставалось пристроить его в Ростове. Мама узнала, что в семье одного профессора медицинского института жила целая династия  абсолютно чёрных котов: Том Первый, Том Второй, Том Третий и котёнок Атом. Мама побывала в этом семействе и предложила им нашего Охломошу. Его с радостью приняли.

   Недели две спустя мама зашла его проведать. Охломон важно возлежал на бархатной подушке. Услышав мамин голос, он приоткрыл один глаз, царственно - холодно взглянул на неё и брезгливо сморщил нос.

   Вернулась мама подавленная. «Живётся ему хорошо, – сказала она папе, –  но, представляешь, он ко мне даже не подошёл!» – «Ты знаешь, а ведь он прав, – задумчиво ответил папа. –  Мы же его, по сути, предали»…


                УРС

   Однажды в Вологде мама пришла из магазина с необычной покупкой.   Разгрузив сумку с продуктами, она достала из-за пазухи малюсенького котёнка. Ему было от силы две с половиной - три недели.

   «Понимаешь, – объяснила она папе, – магазинная кошка, та, похожая на Бубку, разродилась на складе. Когда вытаскивали ящик с маслом, её обнаружили. Она испугалась и перепрятала котят на новое место, где стоят ящики с макаронами. Когда стали доставать макароны, один ящик упал, и котёнка нечаянно раздавили. Теперь кошка мечется по складу с котятами, перетаскивает их с места на место. Продавщицы уж не знают, что и делать, боятся всех передавить. Пришлось одного взять. За мной, смотрю, и других взяли. Кажется, всех пристроили… Господи, до чего же мал!»

   Котёнок таращился на мир бессмысленными, мутными, ещё молочными  глазками. Его тонюсенькие лапки разъезжались возле блюдца с молоком. Когда в молоко окунали головку, он давился и пускал пузыри. Что же делать? Мама беспомощно оглянулась. В её богатой практике общения с детишками, щенятами и котятами такого ещё не было. Неожиданно пришло решение. «Тащи-ка сюда свой игрушечный чайничек, – обратилась она ко мне. – Вот так, сейчас нальём молока, обмотаем носик чайника ваткой … Ну-ка, Урсик, давай!» И, о чудо, наш малыш обхватил носик лапками и стал жадно, с наслаждением причмокивать.

   Вскоре Урс превратился в мощного, огромного котяру с отменным аппетитом. Но молоко он по-прежнему пил только из чайничка. Обхватывал его передними лапами и сосал. А воду спокойно лакал из блюдца.

   Любимым его занятием была «охота». Поскольку жили мы всё ещё в общежитии, то охотиться приходилось … на студенток. Делалось это так. Утром он выскальзывал из комнаты и ложился в засаду. Коридор возле нашей комнаты делал поворот. Около этого поворота Урс поджидал свою «жертву». Слышался звук отворяемой двери и шлёпанье босых пяток в домашних тапочках – девушка бежала умываться. Как только она появлялась из-за угла, Урс кидался под ноги. Раздавался визг, смех, снова шлёпанье. Значит, эта студентка уже проскочила, охотник ждёт следующую. «Опять девушек пугаешь, иди домой, разбойник!» – звучал папин голос.

   Урсик был очень забавным и весёлым существом. Но прожил недолго. В тот год в Вологде свирепствовала кошачья чума. Заразился и Урс. Спасти его не удалось.


                ПАКС

   Мне было девять лет, когда мы переехали в Астрахань. Весной город утопал в цветущей белой акации. Летом тротуары покрывались ковром зрелых ягод тутовника, который рос, кажется, повсюду. Он расцвечивал детские рожицы и одежду тёмно лиловыми пятнами и с треском лопался  под ногами. Многочисленные мосты через небольшие речушки Кутум и Канаву с утра занимали мальчишки с удочками. Вскоре отовсюду слышались звонкие ребячьи голоса: «Кошкам рыбу, кошкам рыбу!»
   
   Такой запечатлелась Астрахань середины прошлого века в моей памяти. Именно здесь в нашу жизнь вошёл Паксик.

   Было это так. Воскресным летним утром папа, мама и я (уже десятилетнее создание) отправились на Большие Исады. Так назывался по-южному красочный и многоцветный центральный рынок. Посреди шумного  многоголосья наша троица внезапно замерла от восторга перед стариком с плетёной корзинкой. В ней копошилось четверо белоснежных пушистых щенят с тёмными глазками и чёрными влажными носами. Уйти отсюда без покупки было невозможно, тем более, что у нас появилась, наконец, квартира и мы больше не зависели  от комендантов студенческих общежитий.

   Возвращались мы, разумеется, вчетвером. Нести маленькое сокровище доверили мне. Как же мы его назовём?

   «У щенка должно быть звучное, звонкое имя: Рекс, Бокс, Такс», – сказал папа. «Нет, – возразила мама. – Во-первых, он совсем не похож на наших довоенных Рекса и Бокса, и тем более на Такса из моего детства. А во-вторых, назовёшь Боксом, вырастет ужасный драчун. Назовёшь Таксом, вырастет колбаской на коротких ножках. А он такой симпатичный, настоящий белый голубок!»

   Слова мамы били прямо в цель! Мы остановились как раз возле здания школы, на котором красовалась пикассовская  голубка и яркая надпись на трёх языках: МИР, PEACE, PAX.

   «Смотрите: PAX! Это же читается как ПАКС! Конечно, Пакс, Паксик! Это именно то, что нам нужно! У нас вырастет весёлый, добродушный, миролюбивый пёс», – заключил папа.

    Его прогноз оправдался лишь наполовину. Пакс действительно стал весёлым и общительным малым, но миролюбивым его нельзя было назвать даже с очень большой натяжкой. Точнее, это был ужасный задира и забияка, зачинщик всех собачьих потасовок не только в нашем, но и в соседних кварталах.

   Семейство наше тем временем увеличилось. Папа приобрёл ещё породистого щенка восточно-европейской овчарки. Окрасом он напоминал нашего вологодского кота Урсика, в память о котором и был назван. Пакс отнёсся к малышу с удивительной теплотой и нежностью. Играл, вылизывал не хуже самой заботливой мамаши. А когда Урс заболел чумкой, буквально не отходил от него ни на шаг. Неизвестно, что больше помогло больному: наше лечение или заботы и уход старшего друга. Мы страшно боялись за Пакса, так как эта болезнь очень заразна. Удивительно, но он не заболел. Вероятно потому, что оказался не очень чистопородной  западносибирской лайкой. А лайки, как мы выяснили позднее, обладают очень устойчивым иммунитетом.
 
   Запомнился такой случай. Однажды Пакса крепко потрепал в соседнем дворе крупный дворовый пёс. Вернулся наш герой грустным и задумчивым и сразу же улёгся на подстилку рядом с Урсом, превратившимся уже в сильного и могучего великана. Друзья долго о чём-то «шептались». Наутро улучили момент и улизнули из дома вместе. Мотаться по улицам без поводка обоим строжайше запрещалось, но пройдоха Пакс нередко ухитрялся обойти все преграды. Беглецы отправились в соседний двор. Ну и досталось же Паксиному обидчику! С тех пор авторитет Пакса среди окрестных собак поднялся на небывалую высоту. А благовоспитанный Урс больше ни разу не нарушил дисциплину.

   Много забавных приключений произошло с Паксом за его долгую пятнадцатилетнюю жизнь. По природе своей он был охотник. Хозяева же ему достались любящие, но далёкие от его охотничьих интересов, жившие вдобавок в центре южного города. Какая уж тут охота! Разве что на ворон да окрестных кошек, которых он ради забавы гонял с громким лаем. Какая ж это жизнь для лайки! Зато в Петропавловске Казахском, куда нас забросила судьба на несколько лет, наш пёс наконец-то отыгрался. Периодически он исчезал из дома на несколько дней, приводя нас в отчаяние. Чего мы только не делали, чтобы прекратить эти самоволки. Даже сажали на цепочку, прикрепив её к ножке кровати. Бесполезно! Он умудрялся выскальзывать из ошейника и обретал желанную свободу. Возвращался усталый, но счастливый. Знакомые охотники видели его в лесу. Он ходил по следу зайца.
   
   Нередко Пакс уходил из дома с косточкой в зубах. Мы  знали – опять пошёл в гости к своему другу Тарзану. Подружились они, когда мы вынуждены были снимать квартиру у его хозяина. Старый пёс жил в будке, прикованный цепью, с которой его никогда не спускали. Да и кормили не досыта. Мы, естественно, подкармливали бедолагу. Пакс нас удивлял. Он  часто забирался к другу в будку и обязательно приносил во рту что-нибудь вкусненькое: косточку, кусок мяса или пирога. Особенно в мороз. Посещения эти продолжались и когда мы перебрались в новую квартиру, расположенную на другом конце города.

   Такой это был необыкновенный пёс! При всём своём свободолюбии и охотничьем азарте Пакс обожал чинные прогулки на поводке, рядом с хозяевами. Самым любимым его словом была команда «гулять!»  Даже, когда по радио передавали песню «Гулял по Уралу Чапаев - герой», Пакс вскакивал с места и бежал к двери.
   
   Главное дело своей жизни Пакс совершил, когда ему было десять лет. Я в то время училась в институте. Однажды накануне экзамена в летнюю сессию, погладив с вечера  парадную одежду, я  допоздна засиделась за книгами и конспектами, забыв обо всём на свете, тем более об утюге. Пакс ночевал в комнате родителей. Среди ночи он забеспокоился, стал бросаться к двери. Папе пришлось встать, одеться, нацепить на пса поводок. Однако, в передней тот заупрямился и идти на улицу отказался. Он упорно тянул папу в другую комнату. «Паксик, что с тобой творится? Пойдём, погуляем! Не хочешь? Ну ладно, зайдём к нашей студентке». Открыв дверь в мою комнату, папа обомлел. Всё в дыму, тлеет стол под включённым утюгом, дочь без сознания… Балконная дверь была приоткрыта, дым вытягивало на улицу. Поэтому никто из обитателей второй комнаты: ни родители, ни две кошки, ни вторая собака ничего не ощутили. И только Пакс с его охотничьим нюхом  почувствовал запах дыма и предотвратил трагедию.

  Давно это было…
 
  Менялись города и квартиры, но уже более полувека  на стене моего кабинета неизменно висит портрет белой лайки с весёлыми тёмными глазами и лихо закрученным в колечко пушистым хвостом. 




                СНОВА УРС И ДРУГИЕ

   В пятидесятые годы прошлого века папа сильно болел. Сердечные приступы следовали один за другим. Машина скорой помощи почти каждую ночь появлялась возле нашего дома. Однажды папин лечащий врач встретил его на прогулке с Паксом: «А не завести ли вам собаку покрупнее? Вы, я вижу, их любите. Займётесь дрессировкой, будете больше бывать на свежем воздухе. Попробуйте! Очень советую».

   И папа решился. Высоко породный щенок восточно-европейской овчарки напоминал окрасом нашего вологодского кота. Поэтому его назвали Урсом. Он уже появлялся на предыдущих страницах, где было рассказано о дружбе молодого гиганта с невысоким по росту Паксом.

    Папа много и упорно занимался с Урсом. Тот успешно прошёл общий курс дрессировки, был обучен караульной и защитно-караульной службе.

   Настал момент, когда папа понял, что он ничего больше не может дать своему питомцу. Могучий атлет был создан для настоящей работы. Никакие тренировки не могли её заменить. Урс стал прекрасной служебной собакой и тосковал по настоящему делу. Выход нашёлся неожиданно. В Астрахань прибыла команда капитана Иванова из питомника «Красная звезда», чтобы набрать партию собак для армии. Папа познакомился с ними. Ребята были славные. Особенно молодой украинец Коля Рыжук. Спокойный, сдержанный, он излучал необыкновенную энергию и уверенность в своих силах. На этого парня можно положиться, решил папа.

   Рыжук пришёл к нам домой. Папа передал ему поводок и сказал: «Урс, это теперь твой хозяин!» Урс поднял глаза на Николая, перевёл взгляд на папу. В этом взгляде не было укора или отчаяния. Это был спокойный взгляд серьёзного взрослого пса. Он «улыбнулся» нам с мамой, приветливо и прощально вильнул хвостом и спокойно вышел вместе с Колей. Кончилось детство, началась суровая армейская жизнь, для которой он был рождён и воспитан.

   От Коли пришло несколько писем. Сначала из питомника, затем из Венгрии. В последнем письме он сообщал, что оба они были ранены, но теперь поправляются и скоро вернутся в строй. Их дальнейшая судьба мне не известна.

   Конечно, мы очень тосковали без Урса. Особенно папа. Ведь он проводил с Урсом всё время, свободное от работы в вузе. Рос и мужал пёс,  возрастали и нагрузки на организм хозяина. Врач оказался прав, папа значительно окреп. Теперь уже его организм сам настоятельно требовал систематической физической нагрузки. И он решил воспитать для армии ещё одну овчарку. Нового щенка звали Нордом. Он не был призван заменить для нас Урса. Он должен был помочь справиться с пустотой в душе, вызванной  расставанием и тревогой за дальнейшую судьбу нашего питомца.

   Норд был презабавным малышом. Он быстро рос и правильно развивался. Особенно интересно наблюдать, как у маленького лопоухого овчарёнка начинают вставать ушки. Ушные хрящи крепнут постепенно и неравномерно. Сегодня  у него торчит одно ухо, завтра другое. Часто после сна оба ушка наклонены в одну сторону, а потом в другую. При хорошем уходе месяца в три они, наконец, прочно занимают свою позицию. Также по частям формируется его тело. Сначала толстеют лапки, запястья у малыша почти достигают размера взрослого пса. Затем он начинает расти в высоту и становится почти квадратным, потом вытягивается в длину. То у него растут уши, то хвост. Щенок постоянно меняется: то он вислоухий, то коротконогий, то длинный, то высокий. Он очень неуклюж, потому что не успевает научиться управлять своим стремительно растущим телом.

   Чтобы вырастить его складным, необходим постоянный уход, верно сбалансированный рацион и максимум движений: сначала просто игра, затем целенаправленные тренировки, развивающие различные группы мышц.

   Норд прекрасно развивался. Уже в четыре месяца он начал оправдывать своё имя. Обучать его, вероятно, пришлось бы караульной службе, чтобы в полной мере использовать проявляющуюся суровость нрава.

   Однако, эпидемия чумы унесла его в шестимесячном возрасте до начала серьёзной дрессировки. Не помогло ни усиленное лечение, ни заботы сердобольного Пакса.

   В то время ещё не было средств, способных предотвратить эпидемию. В иные годы погибало до девяноста процентов молодняка. Так было и на этот раз. Слезами горю не поможешь. Приходилось спасать уцелевших. Дома сделали дезинфекцию и взяли маленького овчарёнка Люфта, переболевшего чумой под маткой. Остальные щенки из этого помёта погибли. А ведь именно на них в клубе собаководства возлагались большие надежды: мать имела превосходную родословную, отец был украшением московского клуба.

   Мои родители поставили перед собой труднейшую задачу – любой ценой спасти хотя бы одного щенка из этого выводка. Люфтик был совсем слабым, с множеством осложнений после болезни. Дом превратился в лазарет, весь пропах лекарствами. Мы приобрели шприц, я научилась делать инъекции. Почти десять месяцев длился этот бой. Временами наступало улучшение, то были светлые дни. Славный наш Пакс, обладавший, как мы уже знали, стойким иммунитетом,  превратился в самую лучшую сиделку. Дважды помещали Люфта в стационар, консультировались с лучшими специалистами мединститута – безрезультатно! Этот бой мы опять проиграли.

   Неужели ничего нельзя сделать? Неужели человек не в силах помочь своим верным и преданным друзьям? В тот год я кончала школу. Нужно было определяться с выбором профессии. И я решила стать ветеринаром.

   «Пойми, лечить тебе придётся не только собак и кошек, но и коров и овец, они ведь тоже болеют. Я верю, ты научишься побеждать и чуму, и бруцеллёз, и другие страшные болезни. Всё это так. Но вылеченные тобой коровы и овцы неизбежно пойдут на мясо. Сможешь ли ты к этому привыкнуть? – говорил папа. – Пойми, девочка, покупая и разделывая говядину, мы не задумываемся, что совсем недавно она была живой Бурёнкой, щипала травку и радостно мычала при виде своего телёнка. Так уж устроен этот мир: чтобы поддержать жизнь одних, приходится лишать жизни  других».

   «Но это несправедливо, папа!» –  «Конечно! Но когда наш кот, случается, поймает мышку или птичку, мы не можем лишить его законной добычи, как нам ни жаль его жертву. Он так устроен! Он хищник! И чтобы вырастить полноценную собаку, ты же знаешь, ей тоже нужно давать мясо. Тут ничего не поделаешь – мир нужно принимать таким, как он есть! К чести  животных нужно заметить, что они никогда не убивают просто так, ради удовольствия, только для поддержания жизни. Выше голову, дочь! Утри слёзы! Я не хочу, чтобы ты всю жизнь плакала. В конце концов, можешь стать вегетарианкой и носить одежду из искусственного меха. Только коров не перестанут из-за этого убивать, вот в чём дело»…

   Папа, конечно, был прав. Я выбрала другую профессию и ни разу не пожалела об этом. А мир этот, такой несовершенный, очень люблю. И если где-нибудь по соседству прихварывала домашняя зверюшка, первым делом обращались ко мне. Много их бегало в округе, моих бывших хвостатых пациентов.


                МИШКА И ОПЯТЬ ПАКС

   Это был говорящий кот. Правда, разговаривал он только с мамой и произносил лишь одно слово, но зато как! «Мишенька, ну скажи мне, чего тебе хочется?» – «Мя-са !» – чётко и внятно отвечал он.
 
   Номер этот пользовался неизменным успехом. Многочисленные наши друзья, дети и взрослые, без конца требовали от мамы, чтобы она ещё и ещё раз выяснила его заветное желание. «Мя-са, мя-са!» – скандировал Мишка, входя в раж.
 
   Мясо он, действительно, очень любил. Поэтому, когда он надолго уходил на прогулку в сад, расположенный в полукилометре от дома, то, чтобы  вернуть гуляку домой, следовало выйти на крыльцо с мясорубкой в руках и начать её раскручивать. Этот магический звук достигал Мишкиных ушей в любом, самом удалённом уголке сада. Результат был всегда одинаков: сначала между прутьев ограды появлялось белое пятно, затем оно стремительно приближалось, и через несколько мгновений возникало белоснежное, без единого цветного пятнышка, пушистое существо с бледно-жёлтыми глазами, ярко розовым носом и по-собачьи свёрнутым в колечко хвостом.

   Эту манеру держать хвост Мишка заимствовал от своего друга и ровесника Пакса. Подозреваю, что он вообще осознавал себя более собакой, нежели котом. И общался преимущественно с собаками, поражая всех своей безудержной храбростью. В Петропавловске, где нам год пришлось мыкаться по съёмным квартирам, Мишка первым обследовал хозяйский двор. Несмотря на бурное негодование дворовых собак, смело подходил к ним знакомиться, без приглашения забирался в их будки и даже обнюхивал чашки. Потрясённые такой наглостью аборигены сразу и навсегда становились его друзьями.

   А появился он у нас через месяц после Паксика. Однажды к нам зашла соседка и сказала: «У нашей Мурки от вашего Гаврилы родились котята. Я всех раздала, а одного, самого красивого, оставила для вас. Возьмёте?» Лукавая Маруся предвидела ответ и задала вопрос только ради приличия. Мурка была известная в округе белоснежная красавица-ангорка с разноцветными глазами, а огненно рыжий персидский кот Гаврила – самым знаменитым и непобедимым котом.

   Котёнок и впрямь был прелестный: квадратный, хвостик морковкой и очень любопытный. Чтобы лучше видеть происходящее, он постоянно вставал на задние лапки и становился похожим на белого медвежонка. Поэтому его и назвали Мишкой.
   
   С Паксом они моментально подружились и образовали чрезвычайно хулиганистую «белую банду». Чего они только не вытворяли: то заберутся вместе в ведёрко с углём, наиграются вдоволь и улягутся отдыхать на белоснежном покрывале; то Мишка заберётся покачаться на новой тюлевой занавеске, а Паксик начнёт его оттуда стаскивать; то Мишка запрыгнет на обеденный стол и сбросит на пол своему другу несколько кусочков рафинада. Последняя проказа Паксу особенно по душе. Обидно только, что он не умеет так хорошо прыгать, как Мишка, чтобы самому добираться до любимого лакомства. Вскоре пришлось убедиться, что с этой задачей он научился успешно справляться. Однажды, закончив приготовление уроков, я не задвинула стул, как обычно, под стол и вышла из комнаты. Сообразительный пёсик запрыгнул сначала на стул, оттуда на стол, забрался в сахарницу и опустошил её. Захотелось пить. А чернильница на что?  Когда я вернулась, чернил уже не было. Бедняга сильно отравился. Пришлось его отпаивать молоком.

   «Белобандиты» были моими закадычными друзьями, участниками различных игр. Больше всего мы любили играть в школу. Я была учительницей, а Мишка и Пакс прилежными учениками, внимавшими каждому моему слову. Видимо, тогда они и научились понимать человеческую речь. Я уже писала о том, что самым любимым для Пакса было слово «гулять». Он узнавал его в любом контексте.  Эта привычка разговаривать с «бандой» сохранилась у меня надолго. В старших классах я читала вслух параграфы учебников, доказывала теоремы – за мной непременно следили четыре внимательных глаза.

   Оба друга пережили с нами два утомительных переезда: из Астрахани в Петропавловск и из Петропавловска в Йошкар-Олу.
 
   Мишка прожил восемнадцать лет, на три года пережив своего замечательного друга. К старости он стал таким мудрым, что все соседи называли его «профессором».


                РЫЖУЛЯ

   Много лет спустя мы с подругой, в те годы уже молодые преподаватели вуза, возвращались из кино с последнего сеанса. Ватага подростков копошилась в сквере около скамейки. Увлечённые разговором, мы бы, наверное, не обратили на них особого внимания, если бы не какой-то странный звук: что-то среднее между лаем, стоном и всхлипыванием. «Что это вы тут делаете?» Оказывается, они тренировались на меткость, швыряя под скамью мелкие камни, комья земли, всё, что попадёт под руку. А мишенью служила небольшая грязно-бурая собачонка, забившаяся под скамейку и вздрагивающая при каждом попадании. Ватагу мы без труда разогнали.  «Что, бедолага, несладко тебе живётся? Э, да она вот-вот разродится!» – заметила подруга. Действительно, огромное вздувшееся брюхо висело на тоненьких кривых ножках, куча костей и клочья шерсти – вот что представляло собой это существо. Но глаза! Тёмно-карие, выразительные, и в них такая боль и такой укор! Стыдно становится за человечество, когда смотришь в такие   глаза.

   «Ладно, пойдём со мной. Рожать-то тебе, видно, негде». И мы пошли.

   Возле дома меня поджидала мама.  «Что-то ты задержалась! Господи, что это с тобой?» – спросила она, увидев мою убогую спутницу. «Это Рыжуля, мама,  на ней, видишь ли, меткость отрабатывали. Посмотри, как дрожит».
«Что ж, иди, Рыжуля! Кушать поди хочешь? У нас там от ужина осталось».

   Собачонку, видимо, крепко били, потому что к многоэтажному дому она подошла с большой опаской, но всё же прошла в дверь вслед за нами. «Папа, к нам вот Рыжуля жить пришла». –  «Рыжуля, говоришь? Иди-ка, покажись. Ну и красотка, ничего не скажешь! А глаза хороши! Пусть живёт! Устрой-ка ей логово под письменным столом, где Паксик любил лежать.  Там ей рожать будет спокойнее»…

   На третий день Рыжуля ощенилась. Девять разномастных смешных толстячков закопошились около мамаши. Как она, такая истощённая, смогла их выносить – осталось загадкой. Трое суток она не отходила от детей, видимо, всё ещё не до конца нам доверяя. Затем стала выбегать. Оправится и опрометью назад, к детям. Через неделю осмелела, подошла к папе и лизнула его руку.  «Ну вот, поверила. Наконец-то! Видишь, совсем не страшно, когда  тебя ласкают, даже приятно». Они очень подружились – папа и Рыжуля.  Папа к этому времени был уже очень слаб, еле передвигался по квартире.  Из щенят ему больше всего приглянулся последний из родившихся, самый маленький, прозванный поэтому Бэби. «Давайте оставим Бэби себе!», – предложил он. – «Ну что ты, папа! Две дворняжки в семье! Да нас просто засмеют, – возразила я, – его тоже надо пристроить!» 

   Если бы знать, что это было последнее папино желание! Через месяц его не стало… А нам предстояло жить, хотя казалось, что без него это невозможно.

   Щенят пристроили. Двоих взяли цирковые артисты, остальных – хозяева частных домов. Рыжуля тем временем превратилась в настоящую красавицу. Шерсть заблестела и приобрела ярко рыжую окраску. Грудка и живот стали  белоснежными, прекрасные глаза заискрились весельем. Нрава она была замечательного, но имела единственный недостаток – люто ненавидела рыжих колли. Завидя их издали, заливалась мерзким пронзительным лаем, выкрикивая, вероятно, страшные ругательства.

   Мне кажется, я угадала причину этой ненависти. Окрасом она была вылитая колли, но кривенькие ножки достались ей в наследство от какой-то таксы, а слегка расширенная мордашка явно выдавала «дворянское» происхождение. Честно говоря, это была пародия, карикатура на колли. И она своим женским чутьём это ощущала! «Ты страдаешь из-за своих коротких ножек, малышка? Ладно, попробуем вот что!»  Завидя колли, я брала Рыжульку на руки, она становилась значительно выше любой из них. И величественно проплывала мимо, не произнося ни одного ругательства.

   Следующие щенята у Рыжули были от чистопородного кокер-спаниэля Санчо, который жил в соседнем доме и с которым её связывала многолетняя нежная дружба. Один щенок сразу же покорил мамино сердце. Памятуя историю с Бэби, я с радостью оставила его. Второй щенок волею судеб вернулся к нам через два года. Таким образом, в нашей семье оказалось уже не две, а три дворняжки.

   Рыжуля прожила с нами пятнадцать лет. Она не совершила никаких подвигов, просто жила, рожала щенят, пристраивая которых мы познакомились и подружились со многими хорошими людьми. И за это мы ей бесконечно благодарны.



                НЕЛЯ

   Найти для щенят хороших хозяев – задача непростая. Особенно, если все ваши друзья и близкие знакомые уже осчастливлены предыдущим помётом вашей собаки.

   Поэтому, когда Рыжулькины щенята достигли месячного возраста, мне пришлось выйти с ними на «птичий рынок». Чтобы как-то гарантировать, что надоевшего щенка не выбросят на улицу, я установила для них таксу в десять рублей. В семидесятых годах эта сумма была эквивалентна приблизительно десяти килограммам сахара или трём килограммам сливочного масла. Поскольку сахар и масло в таких количествах на помойку обычно не выбрасывают, я предположила, что подобная участь не  постигнет и Рыжиных деток. Очередному покупателю я вручала свой адрес.  «Если щенок вам не подойдёт, верните его назад. Взамен получите свои деньги». Такой метод себя оправдал. Белоснежная красавица Ремка с чёрным пятном на мордочке, очень напоминавшая бассета, возвращалась к нам трижды. Она громко скулила в чужом доме, скучая по своей рыжей маме, братишкам и сестрёнкам. Неумелые хозяева не могли её успокоить и через день-два возвращали назад. При этом, в последний раз ей надавали успокоительных таблеток, она отравилась, и нам стоило немалого труда её выходить. В конце концов, ей всё же повезло: она попала в семью очаровательной молодой театральной актрисы. Хозяева души в ней не чаяли и через год увезли из Пензы, переехав в другой город.

   Родившийся первым самый крупный щенок Бим был по окрасу точь в точь, как наш чёрно-белый сибирский кот Барс. «Знаешь, мне что-то жалко отдавать этого щенка, – призналась мама. – Они с Барсом составят замечательный гарнитур». – «Дожили! – восхитилась я, – у людей мебельные гарнитуры, а у нас собаче-кошачьи!» Таким образом, Бимкина судьба была решена раз и навсегда.

   Последним, самым маленьким щенком была белая самочка с чёрными ушками, вся усыпанная чёрными крапинками, настоящая «курочка Ряба». Поэтому мы назвали её Рябкой. Большинство щенят было уже пристроено. Поиски хороших хозяев привели нас с мамой в драматический театр.

   Пройдя через служебный вход, мы поинтересовались у вахтёра, нет ли среди артистов любителей домашних животных. «У нас все любят животных. А одна актриса очень любит собак». –  «Она-то нам и нужна!» –   «Тогда подождите, скоро закончится репетиция, я вам её покажу».

   Репетиция закончилась. К нам подошла красивая блондинка средних лет и спросила: «Вы ко мне?»  Через пару минут они с мамой уже оживлённо беседовали. Актриса Миля училась в Ленинграде, а одна из многочисленных маминых тёток работала костюмершей в Мариинском театре. Поэтому мама
видела все довоенные премьеры и прекрасно знала актёров, которые для Милиного поколения стали уже легендой. Краса и гордость театрального Ленинграда знаменитый артист Вивьен преподавал на Милином курсе. Да, маме и Миле было о чём поговорить.

   У нашей новой знакомой был муж, тоже актёр, дочь –  студентка музыкального училища, цветная болонка Тяпа и лесной ёжик. В тот же вечер Миля с дочерью были у нас. Мы и не подозревали, что это посещение не только положит начало нашей многолетней дружбе, но и коренным образом изменит судьбы обеих семей.

   Гости засиделись допоздна. Ушли они с Рябкой в сопровождении жившего у нас маминого племянника, студента-политехника…

   Щенка Миля переименовала. Та стала теперь называться «Неля Рябкина в замужестве Тяпкина». Хозяев своих Нелька обожала и выражала свои чувства весьма эмоционально. От Тяпы она научилась петь под пианино и под гитару. При первых же аккордах оба пёсика задирали головы вверх и самозабвенно музицировали. Концерты эти пользовались неизменным успехом. Со временем у музыкальной пары появилось трое щенят. Пришла пора пристраивать Рыжулиных внуков…

   А вскоре и наша молодёжь – мамин племянник и Милина дочь объявили о своей предстоящей свадьбе. Ведь там, где встречаются двое симпатичных молодых людей студенческого возраста, непременно рождается любовь. Впрочем, эта книжка не о студентах. О них, вчерашних и сегодняшних, я, даст Бог, ещё напишу, потому что люблю эту братию ничуть не меньше, чем героев моих теперешних рассказов. Через год молодая семья уже готовилась к встрече своего первенца. Это счастливое событие явилось, тем не менее, суровым испытанием для нашей Нельки.

   Дело было так. На время гастролей Нелю обычно оставляли у нас, Тяпу с ёжиком брали с собой. В обществе мамы и братика Нельке было неплохо, но она с нетерпением ждала возвращения хозяев. И когда они появлялись, радости не было предела. В этот раз всё было, как обычно. Обожаемые хозяева, наконец, вернулись. Нелька скакала вокруг, как сумасшедшая, пыталась лизнуть в лицо, визжала от восторга и счастья. Пили чай, беседовали.  «Понимаешь, –  сказала Миля, –  нам будет сейчас тяжело с двумя собаками, малышу нужен покой. Подыщи Неле других хозяев». Я-то понимала, мама тоже. Но как объяснить это Неле?

   Когда за хозяевами закрылась дверь, Неля с лаем бросилась к окну, затем снова к двери. Она кричала своим хозяевам: «Я здесь! Вы забыли меня взять!»  Потом  легла у двери, ожидая, что они вспомнят о ней и вернутся. Но они не возвращались.

   Прошло несколько томительных часов, прежде чем она поняла, что от неё отказались. Тогда глаза её наполнились слезами, и крупные капли одна за другой медленно заскользили по её рябой шёрстке. Первый раз мы видели, как плачет собака. Смотреть на это равнодушно не было сил. Что можно было сказать? Чем утешить? Всю ночь мы были рядом, но мы не были ей нужны, она оплакивала своё горе.

   Под утро мама нашла всё-таки подходящие слова: «Нелечка, милая, иди сюда! Мы тебя никому больше не отдадим! Иди сюда!»  Неля отошла, наконец, от двери, прыгнула к маме на диван и прижалась к ней всем тельцем.

   С тех пор до конца своей жизни Неля ни на шаг не отходила от мамы. Если мама выходила из комнаты, Неля выходила вслед за ней. Стоило маме выйти из квартиры, она поднимала страшный вой. Она не оставляла маме выбора: или сиди дома,  или бери меня с собой.  К своим бывшим хозяевам Неля не проявляла больше никаких чувств. Позволяла себя ласкать, но на ласки не отвечала, старалась отойти и сесть рядом с мамой. Мы так и прозвали её: «Мамин Хвостик». Прожила Неля восемнадцать лет. Её не стало за две недели до маминой смерти.

   В жизни Маминого Хвостика был период, о котором следует рассказать особо. 


                СЫНОЧКА, СНОВА НЕЛЯ  И  БИМ

   После Нелькиных родов прошло более двух лет. Щенки её успели вырасти и превратиться во взрослых собак. Следы двух затерялись, а третья, по имени Кнопка, дважды по месяцу гостила у нас, пока её хозяева проводили летний отпуск на юге. Зимой на третьем году жизни она простудилась и погибла.

   Неля жила в дружбе и согласии с мамой Рыжулей, братом Бимой, старыми котами Барсом и Зетом и болезненной кошечкой Чупой.

   Однажды поздно вечером я вышла во двор выносить мусор. Неожиданно из контейнера раздался жалобный писк. Было очевидно, что я высыпала содержимое ведра на какое-то живое существо, скорее всего на котёнка. Я стала его звать. Писк становился всё громче и отчаянней. Было темно, контейнер не заполнен и на треть. При моём небольшом росте обнаружить и достать крикуна было очень трудно. Наконец, я нащупала обмотанный мокрой тряпкой живой комочек. Развернула. На моей ладони оказался новорожденный котёнок. На вид ему было не более двух-трёх суток. Вероятно, его утопили и выбросили. От холода и навалившейся на него тяжести он очнулся и вступил в неравную схватку со смертью.

   Что было делать? Я принесла его домой. «Господи! Да он мёртв», –  воскликнула мама. Действительно, котёнок израсходовал все свои силёнки и не подавал никаких признаков жизни. Без особой надежды на успех мы стали растирать крошечное тельце, сполоснули тёплой водой и, о чудо, он задышал! Но как его накормить? Игрушечный чайник, спасший в своё время Урсика, на сей раз оказался бесполезным. Решили попробовать пипетку. Каплю за каплей выдавливали чуть разогретое молоко в крошечный ротик. Малыш сглатывал, ни разу не поперхнувшись.

   Вся семья с волнением следила за нашими манипуляциями. Старые коты и Чупа –  издали, собаки же вертелись около, скулили, пытались прикоснуться к малышу. Пришлось их отгонять.

   Эту ночь мы почти не спали. Через каждые два часа я повторяла кормёжку мелкими порциями. В перерывах, лёжа на диване около коробки  с котёнком, размышляла о жизни. Этот маленький зверёк преподал мне хороший урок. В те годы я сильно болела. Меня изматывал астматический бронхит. Приступы кашля продолжались по нескольку часов. Каждый вдох казался последним. Волнами накатывал страх. Лекарства не помогали. Врачи настоятельно советовали сменить климат и профессию.

   «Посмотри, –  обратилась я сама к себе, –  это маленькое, никому не нужное существо, приговорённое к смерти, карабкается, цепляется за жизнь, борется за неё. А ты, взрослый человек, киснешь из-за какого-то ничтожного кашля! Сейчас, буду я вам менять профессию! Может, прямо в гроб ложиться посоветуете? Ну, нет! Не на того напали! Мы ещё поживём, малыш! Пойдём лучше пить молоко»…

   Забегая вперёд, скажу, что средство победить свой недуг я нашла, профессию и климат менять не стала. И помогла мне в этом маленькая искорка жизни, чуть тлеющий огонёк, подброшенный судьбой в тот давний вечер.
 
   Утром я передала вахту ухода за малышом маме, а сама пошла на работу. Вернувшись, застала Нелю, лежащую на подстилке и вылизывающую котёнка, который уютно примостился возле неё. Оказывается, Нелька так неистово требовала у мамы допустить её к крошке, что мама рискнула и устроила для них уютное лежбище. Но что стало с нашей ласковой собачкой! Она на всех рычала, обнажая зубы. Котёнок был её и только её! Никто не смел к нему приближаться!  «Мама, что же ты наделала! Ведь теперь он погибнет от голода, ей же нечем его кормить!» На это мама решительно ответила: «Я дала ей котёнка, я же и отберу! Ну-ка, дурочка, отдай малыша! Я его покормлю и верну обратно!» Нелька задрожала всем телом, но укусить обожаемую хозяйку не посмела…  Так и повелось. Мы кормили котёнка, остальные заботы Неля взяла на себя, причём делала это самозабвенно. Играя, малыш нередко теребил её сосочки. «Зря стараешься,  нашёл себе пустышку!» –  посмеивались мы с мамой. И, как выяснилось, напрасно. Неделю спустя мы заметили, что котёнок от пипетки отказывается. Неужели заболел? Пощупали Нелькин животик и ахнули от удивления. Из её  сосков действительно выделялось настоящее целебное молоко! Неужели  одно лишь неистовое ощущение материнства может запустить физиологический процесс выделения молока? Ай да Нелька! Ай да мамка!  Поэтому котёнку дали имя Сыночка (с ударением на первом слоге).

   На собачьем молоке Сыночка развивался прекрасно. Его неистовая мать некоторое время продолжала терроризировать всё семейство, не давая никому приближаться к котёнку. А когда он стал повсюду бегать и прыгать, стараясь ускользнуть от её опеки, бдительно следила, чтобы кто-нибудь из домочадцев не бросил на него косого взгляда. Впрочем, в этом не было никакой необходимости. Сыночку все страшно любили, и каждый норовил его приласкать. В конце концов, Неле пришлось с этим смириться. В доме снова воцарились мир и согласие.

   Вскоре семейство пополнилось ещё одним членом. Надо заметить, что Нелькин брат Бим, о котором пока мало говорилось, тоже был удивительным созданием. Этот довольно крупный полуспаниэль обожал … лазить по деревьям! Если ствол дерева был слегка наклонён, Бимка легко запрыгивал и с поразительной ловкостью передвигался вверх от ветки к ветке. Если понравившееся ему дерево было стройным, он садился около и просил, чтобы я его подсадила. Обычно он наслаждался этим занятием во время утренних прогулок. Во время одной из них  Бим бережно снял  зубами с дерева бездомного котёнка и передал его в мои руки. Удивительно, но котёнок совсем не испугался и покорно висел во рту у своего спасителя. Естественно, что его тоже пришлось приютить. А поскольку этим утром выпал первый снег, новичка нарекли Снегом. Сыночка и Снег мгновенно подружились. Они затевали такую весёлую кутерьму, что даже старые коты не выдерживали и принимали участие в шумных играх.

   Прожил Сыночка недолго. Ему не было и года, когда он погиб от ущемления грыжи. Причём случилось это внезапно, в один день, мы даже не успели ничего предпринять. Мы все горевали. Но сильнее всех –  Неля. Она опять потрясла нас глубиной и искренностью своих чувств. Нелька отказывалась от еды, как-то поникла, несколько месяцев буквально не находила себе места. Если во время прогулок нам попадался похожий на Сыночку кот, кидалась за ним с жалобным
плачем.

   
                БАРС И НЕ ТОЛЬКО ОН

   «Нашему Барсику палец в рот не клади», – не раз говаривала мама. И была, как всегда, права.

   Этот кот был настолько прекрасен, что вдохновил папиного друга, известного марийского художника, на создание очень оригинального портрета, без малого пятьдесят лет украшающего мою личную библиотеку, называемую в нашем доме Книжной Комнатой.

   Барс был сыном скромной чёрной кошечки Читы, которая досталась нам в наследство от прежних владельцев Петропавловской квартиры. Её прежний хозяин, проректор пединститута, уезжая из города, не удосужился пристроить свою животинку, хотя знал, что новый жилец имеет двух взрослых собак. Кошка была    молода, абсолютно неразвита и даже не имела клички. Она производила впечатление маленькой затравленной обезьянки, невесть как попавшей в холодные заснеженные края.Чита –  было самое подходящее имя для этого жалкого создания. Жила она на кухне и в комнаты  своими прежними хозяевами не допускалась. Собакам Чита явно не понравилась. Кот Мишка был холоден и равнодушен. Необходимо было выстраивать отношения. Читу брали на руки, заносили в комнату. Собак на всякий случай держали на коротких поводках. Всех троих ласкали, приговаривая: «Чита хорошая, хорошая; Ромул  хороший. Рома очень любит Читу. Паксик, посмотри, какая хорошая Чита». Процедуру повторяли несколько дней, пока не почувствовали, что напряжение спало, и собак можно спустить с поводков. Недели через три  мы уже спокойно могли оставлять компанию без пристального контроля. Чита, наконец, обрела семью и полюбила всех домочадцев. Особенно могучего немецкого дога Ромула. От него исходило ощущение силы и покоя. Читка пристраивалась около друга на подстилке, часто вставала на задние лапки и обнимала его за шею. Роды у неё принимал, разумеется, он. И надо сказать, был отменным акушером.

   Чита приносила котят регулярно два раза в год все десять лет, отмеренных ей судьбой. Она была хорошая мать, но любила прогулки на свежем воздухе. Когда ей хотелось освежиться, она подходила к кому-нибудь из нас, тёрлась спинкой о ноги и указывала на входную дверь. Но перед тем, как выйти, вела нас к коробке с котятами. «Понятно, ты хочешь, чтобы мы за ними последили? Не волнуйся! Иди, погуляй!»  Мама укладывала малышей в  карман фартука, мы с папой прятали их на груди под свитерами. Убедившись, что детки пристроены, мамаша удалялась. Через полчасика отдохнувшая от забот Чита возвращалась к своим материнским обязанностям. Как только котята начинали выползать из своего гнёздышка и знакомиться с окружающим миром, первым делом они проявляли интерес к еде. Особенно их привлекали собачьи миски с вкусной густой похлёбкой. Удивительно, но собаки не только не рычали на мелких воришек, но деликатно отходили от еды, издали наблюдая, чтоб те не захлебнулись. Затем аккуратно вытаскивали налопавшихся нахалов, облизывали и передавали матери для дальнейших гигиенических процедур.
 
   Первых «читят» мы назвали: Икс, Игрек и Зет. Икса усыновил папин сослуживец, второго – учительница школы, в которой я работала. У неё был сынишка, который похвастался в детском саду: «У меня теперь есть котёнок Игрек». –  «Ты что, –  сказали ребята. – Такого имени нет. Игорёк, наверное!» Так наш «читёнок» стал Игорьком. А с Зетом произошёл казус. Он был очень любопытен и однажды сунулся носом к пауку на балконе. Паук, видимо, не растерялся и укусил его в переносицу. Нос распух, и Зет в одночасье превратился в сайгака. Опухоль долго не спадала, и такого уродливого котёнка никто не хотел брать. А когда всё прошло, мы так привыкли к нашему Зетику, что ни за какие коврижки не согласились бы с ним расстаться. Он прожил с нами восемнадцать счастливых лет и принёс много радости. 

   Но вернёмся к Барсу. Уверена, что он сознавал своё совершенство и  ощущал некоторое превосходство над сородичами. Да и в отношениях с нами  держался с большим достоинством, не допуская никакой фамильярности. Единственной его привязанностью и нежной любовью был папа, плативший ему той же монетой. Одному только Барсику позволялось нежиться среди книг и рукописей в кабинете хозяина. Никто из домашних не имел права прикасаться к папиному столу, на котором, казалось, царил вечный хаос. Однако, хозяин без труда и практически мгновенно извлекал из груды бумаг необходимую ему в данный момент вещицу.

   По вечерам, когда папа возвращался после продолжительной прогулки с Ромулом, они с Барсом подолгу засиживались за столом в клубах папиросного дыма. Папа читал или писал что-то. Кот растягивался под настольной лампой, стоически перенося дым, громко мурлыкал, изливая переполнявшую его нежность.

   В такие часы на свет появлялись удивительные стихи, не предназначавшиеся для широкого круга читателей. Они рождались без всякого напряжения, сами собой и наспех записывались на папиросных коробках или каких-то немыслимых клочках бумаги:

   «Ночь течёт, как чёрные чернила опрокинутого кошкой пузырька.
   О, бессонница, коварная Далила, обольстившая Самсона мудреца» …

   Или такие, навеянные острейшим приступом радикулита:

   «Сплясавши жигу,
   В тот же миг
   Рассыпался больной старик.
   И бренные останки
   Его сложили в банки,
   Чтоб на досуге рассмотреть
   И случай сей уразуметь».

   Тогда же, вероятно, зарождалась канва фантастических устных рассказов, доставлявших затем огромное удовольствие нам и близким друзьям. «Папка, ты зачем  опять врёшь? Ведь не было же этого!» – задыхаясь от пережитого восторга и пытаясь восстановить истинную картину  описанного рассказчиком происшествия, в очередной раз взрывалась я, юная правдолюбка. –  «Я не вру, а сочиняю. Я беру кусок жизни, грубой и чёрствой, и творю из него легенду», –  смеясь, отвечал он.

   Барс поразил нас своей верностью и, если хотите, мудростью.

   После смерти папы он не исчез из дома, не отказался от еды, терпеливо сносил наши ласки. Но не мы были ему нужны, не к нашим шагам он напряжённо прислушивался. Он почти безвылазно находился в кабинете, на своём обычном месте – на столе под лампой и терпеливо ждал возвращения хозяина. Недели, месяцы, годы…

  Это упорное ожидание, надежда, что встреча вот-вот произойдёт, как ни странно, помогали нам справляться с острым чувством утраты и безысходности…

  Несчастье произошло с Барсиком через несколько лет после смерти папы. Он подавился рыбной косточкой, которая поранила гортань и завязла в зубах. Как обычно бывает в таких случаях, кот заметался, изо рта потекла кровавая пена. Ситуация не для слабонервных. Но с ней мастерски справлялись и моя бабушка, и мама, и я. Нужно только открыть потерпевшему пасть, подцепить косточку большим пальцем правой руки и сделать резкий рывок. Обычно с этим справляется один человек. Однако, учитывая нрав нашего Барса, мы взялись за дело в четыре руки. Мама крепко зажала пациента, через секунду я с воплем вытащила из его рта окровавленный палец. Вторая попытка использовать в качестве инструмента карандаш также окончилась неудачно – карандаш разлетелся в щепки. Тогда в ход пошли маникюрные ножницы. Через мгновение косточка была на полу, а возмущённый посягательством на свою неприкосновенность Барс начал зализывать помятую шёрстку.

   Тогда принялись за мой изуродованный палец. Верхняя его часть была срезана, как ножом, и держалась только на коже. «Срезай!» –  скомандовала я.–  «Ты знаешь, –  произнесла моя рассудительная мама, –  теперь целый палец и даже руку научились приживлять, а тут всего-то какой-то кусочек. Давай попробуем!» Ранку смазали йодом, «кусочек» водворили на место и крепко перебинтовали. Действительно, прирос. Через несколько лет восстановилась чувствительность. И только небольшой шрам напоминает о случившемся.

   А Барсик прожил ещё много, надеюсь, не самых плохих лет, до самого конца напряжённо прислушиваясь к шагам и с надеждой глядя на дверь кабинета.


                РОМУЛ

   Летом пятьдесят седьмого года (прошлого века –  какая старина для современного читателя!) в астраханский цирк приехал дрессировщик Щетинин с удивительным аттракционом «Хищники и доги». Львы и тигры искушённым зрителям не были в новинку, мы их видели и в зоопарках, и на арене, но доги в нашей стране в те годы были большой редкостью. В Астрахани не было ни одного. Члены клуба служебного собаководства, лучшего в Поволжье, загорелись мечтой украсить свой город представителями этой замечательной породы. Крупные, статные, гордые, не уступавшие царям зверей ни красотой, ни искусством, они буквально покорили сердца собаководов. По счастью, одна из догинь должна была через месяц ощениться. Следующим городом в гастрольном графике Щетинина был Саратов. Договорились делегировать туда одного из членов клуба.

   Выбор пал на немолодую медсестру Таисию, владелицу восточно-европейской овчарки. Она жила на окраине города в частном доме с больной матерью и двумя дочерьми подростками, родной и приёмной. Не слишком счастливая в семейной, жизни эта женщина обладала большим открытым сердцем и добрым нравом. Она загорелась мечтой завести ещё и догиню.  Домочадцы поддержали её и заранее выбрали имя новому члену семейства – Марго. Молодой собаковод студент рыбного института Ромуальд попросил привести и для него одного кобелька из этого помёта. В Саратове Таисия Щетинина уже не застала, цирк уехал дальше, вверх по Волге. Наконец, в Горьком (который ныне носит прежнее имя Нижний Новгород) её мечта осуществилась. В Астрахань она вернулась с двумя очаровательными щенками. Ветреный Ромуальд забрать своего щенка отказался. Дочери Таисии уговорили её оставить малыша себе. Естественно, отказника назвали Ромкой.

   Наша семья переживала в то время расставание с Урсом, воспитанным для армии, смерть от чумы Норда и Люфта и трагическую гибель маминой тёти Вари. Детали её мучительного конца до сих пор стоят перед моими глазами. Однако речь сейчас не об этой трагедии.

   Навестить Таисию родители смогли, когда догам исполнилось уже девять месяцев. Маргоша и Ромка почти сформировались, были здоровы и подвижны, но недотягивали по росту. Было очевидно, что несмотря на титанические усилия Таисии, содержать трёх очень крупных собак ей не под силу и материально, и физически. Приходилось искать дополнительные заработки. Выручал огород. Заботы о детях и матери не оставляли Таисии времени на серьёзную дрессировку. И она предложила моим родителям купить у неё Ромку. Это был, вероятно, единственный выход из создавшейся ситуации. Так молодой дог появился в нашей семье и стал Ромулом. Доброту и ласку своих прежних хозяев он не забыл. Они нередко приходили к нам в гости, да и мы  с удовольствием посещали их «бабье царство» до самого своего отъезда из Астрахани.

   Усиленное питание и многочасовые тренировки сделали своё дело. Ромул прибавил в росте целых десять сантиметров, хотя по теории рост трубчатых костей у него должен был уже закончиться, возмужал, приобрёл замечательную мускулатуру и стал под стать своим породистым цирковым предкам. Окраса он был замечательного: бело-мраморный, одна лапа белая, другая чёрная и весь в чёрных крапинках. Однажды на прогулке один мальчуган, не зная, как описать эту потрясающую красоту, воскликнул: «Мама, посмотри, какая интересная собачка … в клеточку!»  С тех пор Ромул получил псевдоним Собачка-В-Клеточку. В другой раз его внешний вид ввёл в заблуждение одно весьма солидное существо.  Гуляя в пригороде Йошкар-Олы, мы с удивлением заметили, что за нами следует незнакомая корова. Поскольку воровать чужих коров никак не входило в наши планы, мы недоумевали, что предпринять. Вскоре появилась запыхавшаяся хозяйка и объяснила, что у этой коровы на-днях забрали пёстрого телёнка и она обозналась, приняв Ромула за своего дитятю. Ростом наш Рома, действительно, смахивал на телёнка. Сидя на полу, он свободно клал голову на стол. В кухню стандартной «хрущёвки» наш пёс едва втискивался, а уж развернуться в ней никак не мог, приходилось пятиться задом.

   Хотя в литературе высказывалось мнение, что немецкие доги ревнивы,  злопамятны и плохо поддаются воспитанию, Ромул покорил нас своим спокойным и доброжелательным нравом. Он сразу же нашёл общий язык с жившими у нас лайкой Паксом и котом Мишкой и затем безропотно принимал появлявшихся в семье новых домочадцев. В нём, казалось, сошлись все лучшие черты собачьего племени. Ромул быстро освоил общий курс дрессировки и все премудрости защитно-караульной службы. Завоёвывал медали на выставках и состязаниях. Летом активисты клуба служебного собаководства постоянно проводили показательные выступления своих собак в пионерских лагерях и детских домах. Разумеется, папа с Ромулом были неизменными участниками этих мероприятий. Короче, спортивная жизнь нашего Ромы била ключом. За два года он заработал пять медалей, множество дипломов и призов. Они  бережно хранятся у меня уже более пятидесяти лет.

   Ромул был не просто замечательной собакой, о которой мечтает каждый любящий животных человек, это был тонкий, умный, интеллигентный и преданный друг. Он трогательно оберегал всех членов семьи, включая многочисленных животных, нежно заботился о папе и маме, не позволяя им поднимать тяжести. На базаре или в магазине Ромул решительно отбирал у них сумки, наполненные продуктами, и нёс в зубах до самого дома. Иногда это бывало целое ведро картошки, и идти нужно было несколько километров. Часто в своей заботе он перегибал палку и выхватывал у мамы из рук дамскую сумочку, зонтик или даже газету. Его обожаемая хозяйка не должна себя утруждать, на это есть он, сильный и надёжный! «Ромочка, дай мне зонтик, я сама понесу!» Но Рома был непреклонен. Удивительно, но он был так же обходителен и с нашими друзьями. Если у мамы руки были свободны, а знакомая дама несла какую-либо тяжесть, он вежливо предлагал ей свою помощь. Ромул точно знал, в какое время папа возвращается с работы. Он брал в зубы поводок, подходил к маме и звал её встречать хозяина. На остановке автобуса садился у маминых ног и терпеливо ждал. Как только в дверях появлялся папа, Рома вскакивал, подбегал и отбирал портфель.

   Меня он опекал иначе. Я была уже студенткой. Мои сверстники в те годы грезили космосом. Только что запустили  первый советский спутник, его движение отслеживали специальные станции визуального наблюдения. Одна из первых таких станций была открыта в Астрахани. Мы с однокурсниками с огромным энтузиазмом на ней работали. Наблюдать за звёздным небом, естественно, приходится ночью. Ходили мы на дежурства вдвоём с Ромулом. Пока мы устанавливали оборудование на площадке, он охранял вход и зорко следил, чтобы никто из посторонних не мешал нашей работе. Под утро, закончив дежурство, мы  провожали подружек по домам. С таким спутником бояться было нечего.

   Много лет спустя, когда бывшие наблюдатели –  первокурсники  выросли и сами стали учить студентов, мои друзья прислали мне сборник Учёных Записок Астраханского пединститута; одна из статей была посвящена истории нашей станции. С большой теплотой  там упоминается и Ромул. Впрочем, это не единственное печатное слово о нём. Я храню пожелтевший номер Петропавловской газеты «Ленинское Знамя» с его фотографией и заметкой «Пять медалей Ромула». Существует также рассказ «Девочка с собакой идёт по городу»; мне прислали рукопись этого небольшого лирического повествования. Был ли он опубликован – не знаю. Связь с автором оборвалась, так как мы снова переехали. 

   Спортивная карьера Ромула закончилась, когда судьба забросила нас в северный Казахстан, в город Петропавловск. Клуба служебного собаководства там не было. Отсутствие тренировок приходилось компенсировать прогулками. Несмотря на непривычные после астраханского климата холода наш короткошерстный Рома ни разу не простудился и сохранял настолько хорошую физическую форму, что когда нас пригласили на выставку в Кокчетав, он получил там малую золотую медаль, хотя ему было в то время уже семь лет. В городе его воспринимали как некую экзотическую достопримечательность.  «Поклонники» не раз обращались к папе с просьбой продать его. Один наиболее настойчивый однажды обратился с предложением: «Мужик, ну не хочешь продать, давай  обменяем! Даю мотоцикл! С коляской!»

   Смех смехом, но однажды Ромина популярность сослужила хорошую службу. Один из поклонников как-то во время прогулки сфотографировал Ромула с папой. Через некоторое время к нему приехал друг, художник, высланный из Москвы по «идеологическим соображениям». Ни о его «идеологии», ни о таланте судить не берусь – не знаю, но человеком он был, вероятно, неплохим, потому что в ссылку поехал с собакой, не предал её. Это была настоящая породистая догиня. Увидев её, петропавловский друг воскликнул: «Смотри-ка, а у нас в городе тоже есть такой пёс!» и показал фотографию. С этой фотографией они исходили весь Петропавловск, спрашивая у прохожих, не видел ли кто этого человека с собакой. И ведь нашли! Через положенное время нам принесли двух месячных щенят.

   Художника в городе уже не было, его отправили ещё дальше, и он снова пустился в путь со своей собакой. Как сложилась их судьба –  неизвестно. А жаль! Встреча была мимолётной, мы даже не успели познакомиться. Так наш Ромул стал папашей. Девочку назвали Ремой а мальчика Барсом. Мы подарили их своим близким друзьям. Таким образом, после нашего отъезда из Петропавловска, в городе осталось два прекрасных дога.

   В этом городе с папой произошло два инцидента, едва не лишивших его жизни. Как-то поздним вечером он выгуливал Ромула недалеко от нашего дома. Неожиданно идущий впереди прохожий резко развернулся и с грязной бранью двинулся навстречу. Рома напрягся, папа предупредил: «Поосторожней, парень!» В ответ незнакомец вытащил из кармана нож. Через мгновение он уже лежал на асфальте. Ромул навалился ему на грудь  без единого звука и укуса. Папа подобрал выпавший из рук мужчины нож, скомандовал Роме: «Фу!», подал лежащему руку и сказал: «Поднимайся! А теперь расскажи, что произошло!» –  «Прости, батя! Я не хотел!» И начал, захлёбываясь, повествование о своей загубленной жизни. Оказалось, он живёт по соседству.

   Проводив рыдающего незнакомца до ворот, папа с Ромулом вернулись домой. Выложив нож на стол, папа рассказал нам об этом происшествии.  «Понимаете, это не бандит, не пьяница, скорее всего – психопат. Боюсь, не натворил бы бед. Сейчас он безопасен, истощил всю свою нервную энергию, а вот завтра…». Что же делать? Проще всего было бы позвонить в милицию или скорую помощь, но во всём районе не было ни одного телефона-автомата. Утром папе и мне нужно было идти на работу, так что мы ничего не успели сделать. А днём трагедия всё-таки произошла. Оказалось, этот человек наблюдался в психолечебнице, ежедневно к нему приходила медсестра делать уколы на дому. В этот день пациент её задушил. У неё остался маленький ребёнок.

   В другой раз среди бела дня папа с Ромулом, проходя по центральной улице, увидели дикую сцену: на крыльце парикмахерской вдрызг пьяный военный наносил удары пожилому человеку. Папа возмутился: «Прекратите безобразие!» – «Ах, ты так! Ну, ты сейчас у меня получишь!» –  закричал   негодяй и навёл на папу пистолет. Ромул молниеносно вцепился в запястье его правой руки, повалил мерзавца мордой в снег и с яростью начал рвать «мягкие части» его тела. Папа с трудом оттащил Рому от визжащего противника. По счастью, в парикмахерской был телефон, вызвали скорую.  Оказалось, что военный вломился в парикмахерскую, потребовал, чтобы его побрили, разбил зеркало и, не заплатив за работу и учинённый погром, отправился восвояси. Пожилой парикмахер кинулся за ним на крыльцо, пытаясь образумить. Дальнейшее происходило на папиных глазах. Пока ждали скорую, избитый парикмахер подобрал пистолет, от госпитализации он отказался. Искусанного отвезли в больницу, а папа с Ромулом отправились домой. Крайне расстроенный папа весь вечер переживал.  «Я никогда не видел Рому в такой ярости!» –  « Ты ещё пожалей бандита, папа! Я бы на месте Ромула загрызла его насмерть! Ведь ты был на волосок от гибели!»

   На следующий день папа отправился в военкомат. «Вы насчёт вчерашнего происшествия? Знаем, знаем. Парикмахер уже был у нас, принёс пистолет, написал заявление. Негодяя ждёт суд. Мы за ним уже три дня охотились. Он прибыл из Алма-Аты в командировку, напился, избил хозяйку квартиры, у которой остановился, устроил дебош в ресторане и побоище в парикмахерской. Если бы ваша собака его не остановила, мог бы ещё бед натворить. Покажите мне эту собаку, она ведь граммов четыреста из задницы  этого бугая вырвала! Очень хочу на неё взглянуть!», –  так эмоционально отреагировал военком на папино появление. Через четверть часа машина с папой и его новым знакомым подкатила к нашему дому.  «Вот это пёс! Первый раз такое чудо вижу! Спасибо вам! А заявление на мерзавца всё-таки напишите!» –  «Не буду!» –  ответил папа. – «Он уж и так наказан! Не скоро, наверное, сидеть сможет».

   Ромул прожил достаточно длинную для собак своей породы жизнь, последние месяцы его, также как и любимого хозяина, мучили сердечные приступы. Он тихо угас, немного не дожив до четырнадцати лет.


                КСЮША

   Мы с мужем стали дачниками довольно поздно. Мне было в ту пору пятьдесят, ему на девять лет больше. Собаки, с которыми была связана первая половина жизни, прожили отпущенный им срок. Заводить новых не хотелось.    Большинство животных (а их по самым скромным подсчётам было не менее пятидесяти, и каждое, поверьте, достойно отдельного рассказа!) появлялось в нашей жизни в силу каких-то обстоятельств, напрямую не зависевших от нашей воли и желания. Кто-то из них болел, кто-то был предан хозяевами, кому-то негде было рожать. Короче, каждому нужны были участие и реальная помощь. «Ну, а если не мы, то кто?».

   В это время дома жили только четыре подобранные кошки, уход за которыми не занимал много времени и сил. Поэтому новому своему увлечению – садоводству и огородничеству мы отдались со всей страстью, на которую только были способны.

   Во время отпуска мы ездили на дачу практически ежедневно. С наступлением холодов поездки становились более редкими. Но даже зимой
каждое воскресенье мы проводили на даче, потому что, на мой взгляд, нет ничего более прекрасного, чем запорошенный снегом сад. Кормушки для птиц нужно наполнить, дорожки почистить, а главное – проведать соседского Шарика. Хозяева навещали его нечасто, поэтому принесённое нами угощение никогда не бывало лишним. Вообще же дачные животные – особая тема для разговора. Их судьба часто бывает трагична. По весне на многих участках появляются собаки и кошки, их привозят для охраны, ловли мышей или просто для забавы. А осенью нередко безжалостно оставляют. Выживают не все. Лишь те, чьи хозяева хотя бы изредка наведываются. С какой радостью встречают бедолаги своих безответственных горе-хозяев! С какой любовью и преданностью им служат! Шарику повезло, ко времени нашего знакомства он перезимовал уже несколько раз. Его хозяева держали пчёл, и он был им нужен, как сторожевой пёс.

   Летом соседи обычно вывозили пчёл на пасеку и брали Шарика с собой, но однажды по какой-то причине его оставили на даче. Мы возились на своём участке, когда муж заметил забавную сценку в соседском саду. «Посмотри-ка, что там происходит!» – позвал он меня. А происходило следующее. Уезжая, хозяева спустили Шарика с цепи, и он имел возможность пригласить к себе «подружек». Одна была длинноногая блондинка, вторая – брюнетка с короткими лапками. Шарик водил их по саду, показывая свои владения.  «Это мой дом, это мой сарай, это моя будка, а вот это мой бассейн, здесь я купаюсь», – объяснял он, подводя подруг к старой ванне, которая стояла на середине участка.  «Вот это да! Чудо!» –восхитилась блондинка и сходу запрыгнула в ванну, только брызги полетели в разные стороны. «Что там? Что там? Дайте посмотреть!» – заволновалась коротконожка. Она встала на задние лапки, но всё равно ничего не увидела и забегала вокруг ванны.

   Зрелище было уморительным! Чёрненькая собачонка имела шёрстку  короткую и жёсткую, как ворс. «Да это настоящая Ксюша, девочка из плюша!» –заключили мы. Так её и прозвали. После экскурсии Шарик повёл своих гостей в наш сад. Он давно проделал к нам лаз в заборе. Ведь с нами всегда можно было поиграть и полакомиться чем-нибудь вкусным. Мы как раз собирались чаёвничать, булка со сгущёнкой произвела на гостей настоящий фурор.

   Так мы подружились с Ксюшкой. Блондинку мы больше не видели, а Ксюша навещала нас и Шарика регулярно, пока не вернулись соседи и не посадили Шарика на цепь. Тогда она бегала на свидание с ним тайком, улучая момент, когда его хозяев не было в саду.

   Вскоре мы заметили, что Ксюшечка заметно округлилась, а затем и вовсе пропала. Значит, родила где-то щенят, но где? Всё прояснилось после первого снега, по следам я нашла её логово в одной из дач, расположенной сравнительно недалеко от нашей. Никаких человеческих следов на этом участке не было. Хозяева бросили собачку на произвол судьбы. Пришлось навещать кормящую мамашу не только по воскресеньям, но и среди недели.

   Незадолго до нового года Ксюша впервые вывела ко мне из-под дачного домика своих щенят. Им было уже около месяца, пора было их пристраивать. Решили, что в ближайшее воскресенье мы их заберём. Но  когда я пришла за щенками, увидела страшную картину. Весь снег истоптан и забрызган кровью, на крыльце валяется окровавленный топор. На мой зов из подпола вылезла дрожащая от ужаса Ксюша, щенят не было. Оглядевшись, я увидела их разрубленные останки. Как я кляла себя, что не забрала щенят два дня назад, когда Ксюша впервые их мне показала! Чёрт дёрнул этого изверга появиться на даче! И чего теперь от него ожидать? Не расправится ли он теперь и с мамашей?

   Я решила написать хозяину дачи записку. Извинилась, что заходила на  участок без его ведома кормить собаку. Умоляла её не трогать, и, если она им не нужна, просила его разрешения забрать собаку себе. Записку положила в целлофановый пакет, чтобы не размокла от снега, и прикрепила к ручке двери. Ксюша поела, но уходить от своих мёртвых щенят отказалась.

   Через два дня на том же месте я обнаружила ответ:  «Собаку зовут Пальма. Можете её забрать». Муж соорудил Ксюше тёплую будку под нашей верандой. С большим трудом мы уговорили её покинуть страшное место. Нам помогал Шарик. Уходя, мы оставили их на новом месте тесно прижавшимися друг к другу. Без малого два месяца раз в два дня мы приносили им еду и каждый раз находили в своём саду то лапку, то хвостик, то ушко. Мы осторожно забирали страшные останки, пока родители занимались едой, и уносили их с собой. Но в следующий раз всё повторялось вновь. Собаки  совсем перестали играть и оставались безучастными к нашим ласкам. Они горевали по своим детям ничуть не меньше, чем люди.

   Постепенно Ксюша и Шарик начали выходить за ворота, провожая нас каждый раз всё дальше и дальше. Приходилось останавливаться и командовать: «Домой! Домой!» Они неохотно поворачивались и семенили назад. В один из воскресных дней в феврале Ксюша никак не хотела возвращаться. Давно повернул Шарик, и муж уже успел уйти далеко вперёд, а я всё останавливалась и приказывала Ксюшке идти домой. Она садилась, но как только я делала несколько шагов, вставала и упрямо шла вперёд. Вот уж мы подошли к оживлённой трассе, ведущей в город, а Ксюша всё брела за мной. Она никогда раньше не выходила за территорию дачного посёлка, прожила в садах два или три года (на взгляд трудно было установить её возраст), с ужасом смотрела на проносящиеся по трассе машины, но не отставала. Обрекать её на смерть под колёсами было невозможно. Оставалось одно – снять с шеи длинный вязаный шарф, превратив его одновременно в ошейник и поводок, и продолжить дальнейший путь вместе. В городе моя собака страшно испугалась троллейбуса, пришлось подхватить её на руки. Так и доехали. Муж был уже дома.  «Похоже, Ксюша не оставила тебе выбора? Впрочем, как всегда», – резюмировал он.

   Наши кошки встретили нового члена семьи с распростёртыми объятиями. Они очень скучали по Нельке и Биму, которые прожили восемнадцать лет и ушли один за другим. Но вот какое открытие я сделала: кошки не приемлют смерть как конец существования. Даже, если они видят, как умирает близкое им существо, они ждут его возвращения. Верят и ждут!

   И пусть Ксюша совсем не похожа на их любимых друзей, она своя, родная. Кармен встала на задние лапки и обхватила её за шею, трое других стали тереться около. Надо было видеть Ксюшку в этот момент! Она так растерялась, что у неё задрожали губы. «Ведь это кошки! Значит, их надо загнать на дерево! Но это их дом, они тут хозяева. Значит, нельзя?» Пришлось её выручать: «Это свои кошки! Любимые! Поняла?»  –  «Странно всё это! Но зато так хорошо! И так спокойно!»

   Ксюша прожила с нами двенадцать счастливых лет. Обожала хозяина, дружила с кошками, навещала Шарика, а когда чрез несколько лет он неожиданно исчез, интерес к даче потеряла. Ей хватало небольших прогулок около дома. И обязательно на поводке. Тогда она никого и ничего не боялась. Больше всего Ксюшка любила нежиться на диване и лакомиться булкой со сгущенным молоком.



                РЕКС

   Что же я помню о Рексе, кавказской овчарке, жившей в семье моих родителей в довоенные годы? И может ли вообще человек помнить о событиях, которые происходили до его рождения? В нашей семье это вполне обычное дело. Мои родители так часто и так интересно рассказывали мне истории из своей жизни, что я как бы становилась свидетелем и участником этих историй. Иногда это приводило к курьёзам. «Помнишь, в тридцать пятом …?» – спрашивала мама. –  «Мамуля, а ты случайно не забыла дату моего рождения?» – «Ах да, конечно, тебя ведь ещё не было на свете!» – «Ма, ты это о том, что твоя тётя Маша …?» И дальше мы во всех подробностях вспоминали давно минувшие события, как две настоящие ровесницы.
   
   Рекса папа с моим братишкой подобрали на базаре города Орджоникидзе. Так называлась тогда столица Северной Осетии. С детских лет я помню папино стихотворение, посвящённое этому событию.

                Однажды папа с Толей
                На рынке находились.
                Задел щенок их лапой,
                Они остановились.
                И Толя тут промолвил,
                Щенка того лаская:
                «Ах, папа, милый папа,
                Собака - то  какая!
                Расстанусь с ним, наверно,
                И больше не увижусь.
                На сердце даже скверно.
                Я на тебя обижусь,
                Если собачку эту
                Домой ты не возьмёшь
                И именем хорошим
                Её не назовёшь».

   Так брошенный кем-то щенок сам выбрал себе хозяев и получил звучное имя.
 
   Рекс рос не по дням, а по часам. Он обладал добрым нравом,  ребятишки (и свои, и соседские) могли делать с ним всё, что угодно. Больше всего им нравилось кататься на нём верхом. Вскоре Рекс стал любимцем всего двора. Своих хозяев он боготворил. Казалось, всех ожидает долгая, счастливая жизнь.

   Беда грянула неожиданно. Во время загородной прогулки на родителей с детьми накинулась свора бродячих собак. Рекс бросился защищать хозяев. В секунду образовался клубок из пяти яростно дерущихся псов. Родители метались около, пытаясь помочь своему другу, но разогнать собак не удавалось. На стороне Рекса была молодость, сила и справедливость – он защищал своих любимых. Вскоре клубок распался, трое нападавших были отброшены Рексом и, поскуливая, отползли прочь. Но последняя, четвёртая, крепко вцепилась ему в шею.

   «Папа, почему Рекс не загрыз её?» – замирая от ужаса, вся в слезах воскликнула я, когда много лет спустя услышала от папы эту историю. – «Потому, что Рекс был не только прекрасным бойцом, он был настоящим псом, а вцепившаяся в него собака была самкой. По собачьим законам, дочь, самец не может покалечить самку! ... Вытри слёзы, нам с мамой удалось всё-таки оторвать собаку от Рекса».

   До сих пор помню впечатление, которое произвёл на меня папин рассказ. Всякий раз, когда я узнаю о случаях рукоприкладства со стороны мужчин в отношении представительниц слабого пола, недоумеваю, почему же в человеческом обществе так часто нарушается этот закон.  Мужчина  не может, не должен поднимать руку на женщину (даже если она этого заслуживает)!

   Домой возвращались в подавленном настроении. Обработали Рексу рану. Но спасти его не удалось. В те годы ещё не были изобретены антибиотики и сильно действующие антисептики.

   Неужели я больше ничего не могу вспомнить о Рексе? Но память моя  на сей раз была абсолютно пуста, я о нём действительно ничего больше не знала. В это трудно поверить, но мои печальные размышления внезапно прервал звук падающего тела. Прибежав на этот звук, я увидела старый потёртый портфель, неожиданно свалившийся с антресолей. Это моя нынешняя озорная кошка Икса сбросила его к моим ногам. Я сразу его узнала. В нём хранились пожелтевшие от времени школьные тетрадки и рисунки моих унесённых войной сестрёнки и братишки. Как родителям удалось сохранить эти семейные реликвии во время эвакуации и многочисленных переездов – не знаю. Я часто перелистывала их в детстве, а недавно сокрушалась, неужели они всё-таки потерялись?

   Целую ночь я перебирала вновь обретённые страницы, заново переживая жизнь своей семьи за несколько лет до моего рождения. Неожиданно в тетрадке моей сестрёнки второклассницы Марины обнаружила «Рассказ о собаке», написанный ею семьдесят пять лет тому назад. Это было как раз то, что я искала, и чего не было в моей памяти. Это был небольшой эпизод из щенячьей жизни Рекса. Перескажу его своими словами.

   Однажды мама с Толей отправились на базар. Рекса взяли  на поводок, и он гордо засеменил рядом со своим юным хозяином. Мама отошла и встала в очередь за мясом. Внезапно на рынке появились «собачники», отлавливавшие бродячих собак. Один из них подбежал к братишке, вырвал из его рук поводок и потащил упиравшегося щенка к фургону.  «Отдайте собаку! Это моя собака!» –  отчаянно закричал Толя и кинулся за обидчиком. Он кричал и плакал, и бросался на громилу с кулаками.  Собралась толпа из торговцев и покупателей.  «Отдай щенка, мерзавец! Ты же видишь, собака на поводке! Зачем обижаешь ребёнка!» –раздались разгневанные мужские голоса, и «собачнику» пришлось всё-таки отпустить Рекса. Подбежавшая запыхавшаяся мама увидела утиравшего слёзы Толю, обнимавшего своего  спасённого друга. «Молодец, парень! Джигитом будешь, – слышались одобрительные голоса. – Хорошего сына вырастила, мать!» – «Спасибо вам! Спасибо!» – только и смогла вымолвить мама и расплакалась…

   Я перевернула последнюю страницу и закрыла старый портфель. Светало. На душе было грустно и светло от переполнявшего меня чувства благодарности к суровым осетинским мужчинам, семьдесят пять лет назад не давшим в обиду маленького русского мальчонку.

   А впереди и этих мужчин, и этот край, и всю нашу огромную родину  ожидали нечеловеческие испытания и неизбывное горе. На дворе стоял сорок первый год. Но об этом написано и, уверена, будет ещё много написано прекрасных книг.

   Я убрала портфель на место. «А ведь ты умница, Икса! Как вовремя ты мне его подбросила! Может, ты умеешь читать мои мысли и тебе ведомо то, о чём я даже не догадываюсь?» –  «Возможно», – последовал ответ, и она  внимательно посмотрела мне в глаза.
          

                МЫ ЕДЕМ, ЕДЕМ, ЕДЕМ В ДАЛЁКИЕ КРАЯ

   В 1959 году исторический факультет в Астраханском пединституте был закрыт по причине «перепроизводства учителей истории на европейской территории Союза». В Казахстане же их катастрофически не хватало, впрочем, так же, как учителей других специальностей. Так папа оказался в Петропавловске. Друзья уговорили его не бросать астраханскую квартиру и не срывать семью с места. Буквально через месяц мы поняли, что это самое нелепое решение. Бог с ней, этой квартирой, с маминой работой и моей учёбой! Учиться можно и в Петропавловске! Там тоже есть физ-мат! Мало ли мы мыкались по студенческим общежитиям! Поживём теперь на частных квартирах.

   В последних числах сентября мы с мамой были уже готовы к отъезду. Наши питомцы: дог Ромул, лайка Пакс и кот Мишка, безумно тосковавшие целый месяц по своему хозяину, разумеется, поехали с нами. Под Саратовом закончились хорошо знакомые станции Горьковской железной дороги, нужно было сворачивать на Урал. Перевалочный пункт представлял собой небольшую станцию, переполненную пассажирами. Наш поезд только что отошёл, ждать следующего предстояло двадцать три часа. На вокзале яблоку некуда было упасть, плакали измученные транзитным переездом усталые ребятишки.  На перроне никаких скамеек не видно. Короче, пристроиться с собаками негде. Начал накрапывать дождь. Мы примостились у какого-то пакгауза, стало холодно и тоскливо. Больше всего мы боялись простудить гладкошерстного Ромула. В Астрахани было ещё тепло, тут же холодно и сыро, а впереди почти целые сутки ожидания.

   Неожиданно мы услышали приветливый голос: «Какой поезд вы ждёте? Э, да он будет только в пять утра. Вы совсем замёрзните. Пойдёмте ко мне, я тут недалеко живу». Наша спасительница была, вероятно, самой бедной женщиной посёлка. Она работала на станции, куда её с тремя ребятишками несколько лет назад привёз муж железнодорожник. А затем бросил, уехав куда-то в поисках лучшей доли.  За долгой и задушевной беседой время пролетело незаметно. Ребятишки были в восторге от необычных гостей и скромных подарков, которые можно было раздобыть в вокзальном буфете. Наигравшись с собаками и Мишкой, они уснули, да и нам удалось подремать, обнявшись с гостеприимной хозяйкой на лежанке возле топящейся печки. Рано утром она вместе со старшей дочкой усадила нас на поезд, и мы благополучно продолжили путешествие. С Галей мы переписывались несколько лет, посылали ребятишкам посылки. Потом переписка оборвалась. Может быть, вернулся заблудший муж, может быть, Галя обрела новое счастье. Хочется верить, что всё в жизни этой семьи сложилось благополучно.

   Доехали мы до Петропавловска без приключений. Только на вторые сутки произошёл забавный эпизод. Вечером, когда уже притушили свет,  по вагону прошла сменившаяся паровозная бригада. Бравые железнодорожники с удивлением увидели, что на груди пожилой пассажирки сладко спит огромный белоснежный пушистый кот.  «Вот это котище! Мне бы такого!» – с восторгом воскликнул один из них и протянул руки к нашему Мишке. Собак он не заметил. Паксик свернулся калачиком под полкой,  у Ромула же под полкой могла уместиться только задняя часть, остальная часть туловища располагалась под столиком и при тусклом свете ночника была едва видна. Увидев руки незнакомца, собаки мгновенно, как две стрелы, вылетели из укрытия с громким лаем. На человеческий язык его можно было перевести одним словом: «Не трожь!» Это было грозное предупреждение. Как существа воспитанные они не стали кусаться, но замерли в грозной стойке. Пассажиры ещё не спали. Весь вагон буквально взорвался от смеха. «Ишь чего захотел, кота ему подавай! Мы тут двое суток вместе едем, голоса их не слышали! А ты на кота позарился!»  По команде «Фу!» оба пса моментально сели, а Мишка открыл глаза и удивлённо посмотрел на незнакомцев, чего, мол, раскричались, поспать не дадут! Тут уж и железнодорожники расхохотались.

   Наконец, прибыли на место. Увидев в окошко любимого хозяина, собаки опрометью бросились к выходу. Поезд отправился дальше, наши попутчики приветливо махали нам руками, наблюдая из окон трогательную встречу.

   В Петропавловске мы прожили четыре года и приобрели новых друзей. Но тяжёлый климат и желание быть поближе к родственникам вновь позвали родителей в дорогу. Вакансия для папы нашлась в Йошкар-Оле. Я уже с большим энтузиазмом работала учителем математики, но в глубине души мечтала об аспирантуре в Новосибирском Академгородке. Оказалось, что аспирантура по математике есть и в Йошкар-Оле. Трудно было решиться оставить полюбившихся учеников и свою тайную мечту об Академгородке, где в то время обучался нейрохирургии один очень приятный молодой человек. У него были далеко идущие планы. Обладая завидным чувством юмора, он нередко повторял: «Я стану президентом «Акамедии», а ты – «Акапедии», вот только нужно сначала аспирантуру закончить». Но родители мои были уже далеко не молоды и очень одиноки, поэтому в моих тайных колебаниях победила Марийская столица.

   Папе сразу же предложили хорошую квартиру в преподавательском доме в двух шагах от института. Он снова решил выехать вперёд, чтобы сделать ремонт, так как семейство наше пополнилось двумя новыми членами и ремонтировать квартиру с таким количеством домочадцев весьма затруднительно. Нам с мамой предстояло привезти Ромула, Пакса, Мишку, кошку Читу и её сына Зета. Несмотря на наш богатый опыт транспортировки животных, это путешествие едва не окончилось трагически.

   Провожали нас все мои ученики, сто двадцать семиклассников. Наших собак они хорошо знали, так как любили ходить со мной в походы в сопровождении Ромула или Пакса. Ребята выстроились на перроне по-одному, на расстоянии метра друг от друга в длинную шеренгу. Так, что уже  платформа закончилась, замелькали служебные постройки, а на насыпи всё ещё виднелись фигурки провожающих, машущих вслед уходящему поезду. Мы с мамой утирали слёзы, на душе было очень грустно и тревожно.

   После отъезда мы с ребятами долго переписывались. От двоих самых озорных мальчишек пришло несколько писем даже из армии, а одна девчушка приезжала ко мне в гости в Йошкар-Олу. Она стала юристом, вышла замуж, родила ребёнка, жила в Омске, но своих школьных друзей не забывала и  сообщала мне об их судьбах.

   Но вернёмся к нашей поездке. На сей раз мы ехали с комфортом, одни в купейном вагоне.  «Распаковали» кошек, собак спустили с поводков. Прошли почти сутки. Приученные к порядку кошки без хлопот оправились в горшочек. Собак же нужно было выгулять. Наконец, подъехали к подходящей станции. «Ревда, стоянка двадцать минут», – объявил кондуктор. «Успею выгулять обоих, –решила я. – Начнём с Пакса, он старше, ему терпеть труднее». Сказано – сделано. Передала Пакса маме, вывела Рому. Едва он успел оправиться, как поезд тронулся с места. Стоянку неожиданно сократили, так как поезд запаздывал. Подбежали к вагону, мне подали руку, я забралась на подножку, но поводок предательски выскользнул из рук. Поезд набирал ход. Ромул бежал рядом, но было очевидно, что запрыгнуть ему уже не удастся. Выхода не было, оставалось прыгать мне. Я хорошо знала физику и прыгнула вперёд, по ходу поезда. Упала на колени и, видимо, на несколько секунд потеряла сознание. Очнулась оттого, что верный мой пёс стоял надо мной и вылизывал мне лицо. С ужасом представила себе картину, как Ромул мчится за уносящим меня составом до тех пор, пока не остановится его сердце или не попадёт он под колёса встречного поезда … Ну что ж, в действительности всё не так-то страшно, мы оба живы и до станции возвращаться придётся всего метров двести. За происходящим с замиранием сердца следили  все  люди, находящиеся на перроне. Меня сразу же отвели к начальнику вокзала: «Это что за удивительная порода? Видели, всё мы видели! У вас при себе, конечно, ни документов, ни денег. А кто остался в поезде?»

   Меня тронула чуткость и деловитость начальника вокзала. Тотчас радировали бригадиру ушедшего поезда с указанием высадить маму на  станции, название которой я запамятовала, а меня отправить до этой станции на электричке, затем нас обеих с животными усадить на поезд, следующий через Казань. Через несколько минут мы с Ромулом были уже в электричке. Казалось, она двигается крайне медленно, останавливаясь на каждом полустанке.
               
   Теперь о маме. Когда поезд тронулся без меня, она была в отчаянии. Успокоили её отчасти лишь слова бригадира. Значит, дочь жива, но в каком состоянии, и жив ли Ромул? Мама стала судорожно собираться и вышла в тамбур. Пассажиры отнеслись к ней очень участливо. Помогли сойти, передали Пакса, сумку с Мишкой и корзинку с кошками. Стоянка была очень короткой, поезд тронулся, и из дверей уже на ходу выкидывали собачьи миски и коврики. Стоявшие на перроне люди собирали эти «пожитки» и складывали у маминых ног. И тут Мишка неожиданно решил размяться. Лёгким движением головы раздвинул молнию на сумке и неторопливой походкой двинулся по перрону. Мама растерялась. Несколько молодых парней кинулись его ловить. Поняв, что дело принимает серьёзный оборот, Мишка кинулся наутёк. Парни всё-таки настигли беглеца и, несмотря на его отчаянное сопротивление, передали в руки хозяйки.

   Выбравшись из электрички, мы с Ромкой увидели маму в окружении совершенно незнакомых людей, которые расспрашивали и успокаивали её. Огромный, мощный красавец Ромул покорил всю толпу. Он с радостью бросился к хозяйке, облизал Пакса, проверил все ли кошки на месте.

   Указание начальника вокзала Ревды были выполнены в точности. Нас посадили в купе подошедшего строго по расписанию поезда. Мы  тепло попрощались с вновь обретёнными знакомыми. Когда двери купе закрылись за проводником, мы с мамой крепко обнялись и разрыдались впервые за этот насыщенный событиями день. Приютивший нас поезд оказался скорым, и мы приехали в Казань на час раньше, обогнав в пути тот поезд, от которого мы с Ромулом отстали. В Казани мы без особых приключений перешли на пригородный вокзал, откуда отправляются поезда до Марийской столицы. Однако, на этом наши треволнения не закончились.

   Высадившись ранним утром в Йошкар-Оле, мы не увидели папу ни среди встречающих на вокзале, ни на опустевшей привокзальной площади. Это было невозможно! И означало только одно – случилось несчастье! Учитывая, что у папы больное сердце, искать его, по-видимому, следует в больницах. Но сначала нужно добраться до дома и оставить там маму с животными. Все прибывшие одновременно с нами пассажиры давно разъехались. На площади не было ни одной машины. Город незнакомый, у нас только адрес, но как туда добраться –неизвестно. Наконец, появилось такси. Водитель оказался толковым парнем. Во дворе дома нас встретила дворничиха: «Не волнуйтесь, ваш муж жив - здоров, его подвёл институтский шофёр. Он опоздал. Так что уехали они минут пятнадцать назад, – объяснила она маме. – Вы тут пока подождите, вон окна вашей квартиры. А дочка съездит на вокзал, встретит его».  Терпеливый таксист развернулся и повёз меня обратно. Папу я действительно встретила на вокзале.

   После окончания аспирантуры меня направили в Пензу и снова поселили в студенческом общежитии. Чтобы объединиться с родителями, пришлось подыскать подходящий обмен Йошкар-Олинской квартиры. На это ушло время. Наконец, обмен осуществился. Папа в свои шестьдесят девять лет вышел на пенсию, и теперь уже я перевозила семью на новое место. Состав семьи изменился. Пакс и Мишка завершили свой жизненный путь. А Чита родила новых отпрысков. Так что в Пензу мы везли Ромула, Читу, Зета, Барса, Тёпку и Дымку. И это, последнее наше переселение, прошло без всяких происшествий.

 
                ПОСЛЕСЛОВИЕ

   Оглядываясь назад, перебирая в памяти страницы прожитой жизни, я не перестаю удивляться тому, как переплетаются подчас судьбы людей и их любимых питомцев. Нередко хозяева наивно полагают, что именно они играют партию первой скрипки в общении со своими четвероногими друзьями.  Право, это не совсем так. Более того, судьба всего человечества во многом определялась его взаимоотношениями с миром животных. Хорошо известно, какую роль в становлении человека  сыграли собаки. Но мало кто задумывается о том, что обыкновенная, такая привычная «мурлыка», пришедшая в человеческое жилище, спасала наших далёких предков от голода, защищая от грызунов запасы зерна в хранилищах. Не случайно египтяне поклонялись кошкам, и в обычаях многих народов до сих пор сохраняется культ этих животных.

   Мои размышления на сей счёт вылились в следующие строки:
      
                Когда-то, видно, я жила у Нила.      
                Когда-то я уже была живой.   
                Богиню-кошку я боготворила –
                Красавицу с кошачьей головой.

                Задолго до того я у костра сидела,
                Закутанная в шкуру, над рекой.
                Мне дикая собака ноги грела,
                А я делилась с ней своей едой.

                И в душу мне от жизней тех запали
                И завязалися в крутой клубок
                Кошачьих глаз загадочное пламя,
                Собачьей шерсти мягкий завиток…

                Свернувшись по-кошачьи на диване,
                Мурлыча под нос песенку свою
                Я в жизни новой  пёсьими глазами
                На друга неразумного смотрю…
    

               
               

 
               

 
                СОДЕРЖАНИЕ

1.  Как родились эти рассказы
2.  Дези
3.  Пеструшка
4.  Бокс
5.  Охломон
6.  Урс
7.  Пакс
8.  Снова Урс и другие
9.  Мишка и опять Пакс
10. Рыжуля
11. Неля
12. Сыночка, снова Неля и Бим
13. Барс и не только он
14. Ромул
15. Ксюша
16. Рекс
17. Мы едем, едем, едем в далёкие края
18. Послесловие