Ушли они. Пивные советские. Мы даже не успели помахать им вслед: как-то под старт девяностых перекинулись на баночное пиво и сосиски у киосков. Потом пришли спорт-бары и пивные рестораны. Джоны Булли всякие.
Ну, понятно, что из-за малого числа пивных нашей юности основным «пивбаром» были дворы. Вечером мужики скидывались и с трехлитровыми банками в авоськах или алюминиевыми бидонами шли к пивным ларькам или к желтым бочкам на колесах (в кино на них всегда написано «Квас», но и пивко так продавали). Брали «в розлив» на весь двор.
Когда появились полиэтиленовые пакетики, которые прозрачные, самые ушлые носили пиво в них. Но это было стремно, можно и проколоть случайно. Тогда приходилось либо паровозом мчаться до своего двора, либо быстро к этой дырочке присасываться и выпивать все, холодея от мысли, что мужики-то ждут...
У бочек обычно сидели упитанные продавщицы. В белых таких коротких куртках-халатах. Можно было и кружку пива купить. Но это делали непрофессионалы. А так, спринтеры, глоток на бегу. Кружки мадам продавец тут же мыла на встроенном «фонтанчике»: к бочке была обычно черным шлангом подведена вода от дворницкого крана ближайшего дома. Никто на это внимание не обращал.
Обращали внимание на то, не разбавлено ли пиво. Ну, это была судьба - разбавят или нет, - вылившаяся в реплику: «Мужики! Пиво сегодня не разбавляла, поэтому буду недоливать!» и тот самый лозунг: «Требуйте долива пива после отстоя пены!» Лозунг, кстати, был официальным, на табличках.
А точки пивного рая были дивные! Ни одна пивная в Москве никогда среди знатоков не называлась так, как писали на ее вывеске. Вот у Ленинградского рынка был Огурец. Этакое сооружение, помнится, облицованное гофрированным алюминием и длинное, как пенал школьника. Потому, видать, и Огурец.
И в каждой пивной была своя «фишка». Например, в том же Огурце, как и во многих, были стоячие мраморные столики (их шикарно показали в «Стилягах»). У столиков было особое предназначение, кроме как выпить стоя. Но он нем позже. А фишкой были креветки. На тарелку из кухонного проема повар лично насыпал их огромной шумовкой. Их есть было жаль - такие заморыши, словно через крупный дуршлаг просеянные. И даже не вареные, а паренные, потому как закладывали их в огромные алюминиевые кастрюли, а потом только досыпали по мере поедания публикой. Это были котлы, кипящие вечно, как у Данте в аду.
Второй частью марлезонского балета являлись пивные автоматы. Под конец месяца, для плана, видать, их подкручивали, как спидометры, и и они на 20 копеек (автомат работал только от этой монетки) давали меньше пива, чем положено. И пиво это, помнится, было каким-то немного мыльным на вкус и, другую прости Господи, органолептику.
На кружку уходило в обычные дни, по-моему, копеек 60 (восемь тогдашних поездок на метро), а после подкручивания что-то под 70. Но сдачи автоматы не давали. И тогда народ начинал возмущаться.
И вот тут мраморные столики были незаменимы. Под них, когда возмущение доходило до полудраки с персоналом, можно было поднырнуть, чтобы не получить кружкой, брошенной в повара или администратора. Кружки были пузатые, тяжелые, не то, что нынешние игрушечные бокалы почти елочного стекла...
Еще бала пивная Тетя Роза. Это на «Спортивной». Но там уже были официанты и ассортимент. Туда ходили люди состоятельные (рублей по пять на карман!) или по праздникам. Там не дрались. Не принято было.
Там же, в Лужниках, можно было выпить пивка, правда бутылочного, в двух кафе на набережной за Большой спортивной ареной. Названия у них были такие, что мужики их не переименовывали из уважения: «Старт» и «Финиш». Вполне годилось для программы на вечерок пятницы.
Или вот еще Яма. На Дмитровке (бывшей Пушкинской улице), говорят, и сейчас есть пивной ресторан «Яма». Но я про него пишу в кавычках, потому что это подделка, а настоящая Яма была как раз напротив «Луи Вюиттона» - на углу дома, что у нынешнего главного архива России и бывшего Архива Института марксизма-ленинизма (того, где барельефы Маркса - Ленина - Энгельса со слепыми глазами, мужики так и говорили: «А, это там, где три слепца!»). В Яму вели несколько ступенек вниз, в полуподвал.
Там тоже были свои достопримечательности. Например, мужик-инвалид, которому когда-то пробили голову. Так он на пиво зарабатывал в Яме так: за 50 копеек бил об эту самую голову кружку вдребезги. Нет, в десантуре он не служил, просто ему вставили, говорят, титановую пластину. Рисково, но эффектно все это выглядело. Так что без (спешки!) рубля три за день он на пивко башкой наколачивал.
А был еще «Бермудский треугольник» в который входила пивная у Савеловского вокзала, закусочная «Узбекистан» (в народе - Узбечка) и «Якорь» на улице Горького (ныне Тверская-Ямская). Там обычно пропадали, как корабли, все мужики, вышедшие «на минутку перекусить» с ближайших заводов и прочих институтов. Ну, рестораны не в счет. За них тут разговора нет. А вот в пивной у Савеловского был один завсегдатай, видимо начальник. Приходил всегда в костюме, с портфелем. Заказывал кружку пива. Выпивал залпом половину. Потом — вся пивная уже знала и затихала в бездне внимания — доставал из портфеля огромное яблоко и бутылку дешевого портвейна. Из яблока привычно вырезал круглый ломоть ровно по диаметру половины кружки. Аккуратно клал его на пиво, как крышку. А в кружку доливал портвейн. Молча подносил это сооружение к губам и выцеживал, морщась, портвейн.
Всю пивную передергивало.
Когда портвейн был выпит, «крышка» из яблока проворачивалась и открывала доступ пива к мужику. Он с удовольствием допивал пол кружки пива, вытаскивал двумя пальчиками яблочную «крышечку», съедал ее, молча смотрел на часы, поправлял галстук и уходил.
Перерыв у него кончался...
Не менее интеллигентным местом была пивная в Елисеевском магазине, налево за рыбным отделом. Ее сейчас нет. Там сделали ресторан, меблированный, похоже, от «Икеи», да сейчас и он сгинул.
А ходили в ту пивную исключительно менеджеры соседних центральных контор, актеры близлежащих театров и интеллигентная публика, зашедшая что-то прикупить в главном гастрономе Москвы. Однажды я там познакомился за пол дюжиной кружек с майором французской армии. И там делали чудесные бутерброды с килькой на черном хлебушке с маслицем и лучком. Правильные такие - на половинке ломтика хлеба кильки лежали валетом. Ну, кроме других закусок к пиву или водочке. В других пивных можно было закусить сосисками с зеленым горошком, кое-где - солеными сушечками или самодельными черными солеными сухариками.
Но лично меня изо всех источников жизни поразил большой деревянный пивной ларек на Бауманской, кажется. Он был зеленый и открывался в восемь утра. К нему выстраивалась молчащая очередь: работяги, офицеры, студенты Бауманки. В глазах их светилась собачья благодарность, когда они читали название этой пивточки, белое на зеленом, корявыми буквами написанное, но честное, как Божье благословение - «РЕАНИМАЦИЯ».
В общем, целый мир был ни на что не похожий.
Но главное - это уютный шум пивных. Это разговоры, которые не стихали от первой кружки до последней. Это табачный дым. И это незнакомые, чуть уставшие москвичи, которые после третьей кружки становились ну если не друзьями навек, то уж точно — своими. Потому как мало было нормальных мест у мужиков, чтобы душевно пообщаться за пивком — бани, да вот эти «бермудские треугольники», в которых никогда не было вайфая и никто не торчал в смартфонах.
Мечта!..