Дом был старый, один из первых в тбилисской Нахаловке. С виду неказистая, одноэтажная мазанка, но прочная. Много землетрясений перенесла. Её построил мой прадед, молоканин-переселенец.
Вот уже 10 лет, как дом закрыт, с тех пор когда его хозяйку, мою мать, я взял к себе, на квартиру, что в центре города. Подниматься к нему надо было по крутой мощённой улице. Признаться, наведывался туда я без охоты. Другие дела одолевали. Но вот с некоторых пор я чаще стал навещать, как говорил, «завещанную мне недвижимость». Появился дополнительный мотив. Мои домашние заметили такую перемену. Она им казалась благотворной, но чтоб не искушать судьбу в подробности не вникали...
Я прохлаждался у забора, в тени огромного инжира и глядел на улицу. Стоял полуденный зной. Было пустынно. Меня тянуло к зевоте. Тут я услышал, что кто-то насвистывает мелодию. По бетонной дорожке, делящей мостовую пополам, бойко поднималась особа средних лет, в бейсболке, в джинсах. Я не сразу рассмотрел её – отполированная шинам машин тропинка отражала солнечный свет и слепила. Тротуары здесь потеряли свою функцию. Население их приватизировало, разбило клумбы, устроило беседки. Пешеходы облюбовали эту дорожку. Пользуясь ею, я даже раздражаюсь, когда вижу спускающееся или поднимающееся авто, мол, проходу нет.
- Тамуна всё такая же, - заметил я про себя. У неё была спортивная сумка через плечо, губы собраны, насвистывание явственно слышалось в летнем мареве. Эту особу я помнил ещё ребёнком. Худющий, в очках с толстенными линзами подросток также быстро поднимался мимо нашего двора вверх в гору и затем пропадал из виду, свернув в один из переулков. Получилось так, что она надолго исчезла из моего поля зрения.
Внешне она отличалась от сверстников, более светлая, черты лица славянские. Не дурнушка, но чудная. Девочка была угловатой и настолько, что смахивала на мальчика. Никто не видел её в платье. Она постоянно носила брюки, коротко подстригалась, говорила как парни с биржи, будто приблатнялась. В округе знали, что Тамуну младенцем удочерила бездетная пара, привезла её из Прибалтики, из детдома. Почему-то в Грузии усыновляли детей именно из этого региона.
Уже с детства обозначились её пристрастия. Где-то в 13-14 лет она заявила, что будет кинологом. Не все в окружении знали значение этого слова и думали, что странная девица хочет связать своё будущее с кино. Дескать, жутковато неадекватны её планы. Непосвященные хмыкали меньше, когда им стало ясно, что имелось в виду. Скоро она стала местным авторитетом в кинологии. Однажды я стал свидетелем уличной сцены. Мужчина, державший на поводе английского сеттера, спрашивал у местных о «собачнице» Тамуне, и добавлял, что эта особа носит в очки, худая. Потом он замысловатой пантомимой попытался показать, какие у неё манеры. Оказалось, что он – охотник и что ему надо вылечить собаку.
Подросток явно чувствовал себя уязвимым. Со спины особенно было видно, как он тревожно поглядывал по сторонам, костлявые плечи напряжены. Но вид у неё был не унывающий. Она одинаково по-дружески воздевала правую руку, завидев знакомых и полузнакомых людей. «Привет!» - громко произносила она и улыбалась. У неё по природе были хорошие зубы и оскал получался светлым. Говорила она громко, во всеуслышание, показать, вероятно, что никаких секретов не держит.
Тамуна оставалась тем самым подростком, с неразвитой грудью и другими формами, женственность к ней не пристала. На лице ни следа от макияжа.
Она пронеслась бы мимо, не поздоровайся я с ней. Тамуна сразу узнала меня. Я не увидел никакой растерянности, хотя раз-два она настороженно оглянулась вокруг. Спросила о моей матери, а потом, как будто что-то вспомнив, и о сыне (проявила осведомленность). Я не предполагал, что она могла знать его. Он почти не бывал в этих краях. Её лицо приняло торжественное выражение. Девица многозначительно и одобрительно покачала головой, узнав, что он учился в Германии и живёт в той стране. Тамуна неожиданно по-детски искренно засмеялась, когда я сказал, что в Германии у меня есть внук и что я его называю «немец-перец-колбаса». Я повёл плечами – мне показалось, что такой смех делает её незащищённой. Чистый, заливистый.
Тамуна не знала, что у меня есть дочка.
- Она тоже носит очки, - сказал я ей.
- У меня катастрофа со зрением, - ответила она – минус 22, с разными осложнениями.
Тут я узнал, что Тамуна замужем. Несколько помялся от неожиданности. Аналогичной была реакция моей сестры, когда я поделился с ней этой информацией. «Почему бы и нет», - обозначилось в невольном движении глаз сестры.
Тамуна отметила, что ей запрещено рожать, что муж переживает из-за этого.
- Кто твой муж? – спросил я.
- Он – шоферит. И это с трудом получается. После операции на желудке он носит корсет. Тот давит на рубец, который не просыхает. Его грубо зашили, как корову. Со всех дырок из раны постоянно сочится сукровица.
Я узнал, что она разрывается на две части – между престарелой матерью и больным супругом. Мать живёт на Лоткинской горе, муж в Поничала, очень отдаленные друг от друга районы Тбилиси.
- Я с базара иду, продаю там черепах, - продолжила она.
- Где ты их достаёшь? – спросил я несколько заинтригованный.
- Ловлю их в овраге, - ответила она и неопределённо показала головой в сторону, где ориентировочно находится всем известный овраг.
- С собаками возишься?
- Сейчас столько модных кинологических салонов развелось. Куда мне за ними угнаться! Есть у меня немецкая овчарка. Для себя держу, - ответили мне.
- Черепахи - ходкий товар?
- Сегодня 2 штуки продала за 10 лари каждая.
- Кому они нужны?
- Они как живой элемент дворовой обстановки, их даже красят, на панцире цветочки рисуют, - пояснили мне.
- У меня осталась одна, могу подарить её вам, - сказала она.
Я не стал отказываться. Открыл двери железных ворот и впустил Тамуну. Она сняла с плеча спортивную сумку, раскрыла её и достала небольшую черепаху.
- Это вам на счастье! – сказала она и отпустила пресмыкающееся. Оно некоторое время лежало камнем, потом выпростала из панциря лапы и голову и сделал первое движение. Я отвлёкся на некоторое время и, когда снова повернулся к рептилии, к моему удивлению долго не мог найти её глазами.
Тамуна заметила:
- Такие они, тихоходы, бесшумные и хитрые. Пропадают вдруг из поля зрения, вписываются в среду. Тем более сад у вас запущенный, много укромных местечек.
Постепенно я ощутил, что мне приятно с ней говорить. Она была непосредственная, почти как малахольная. Ощутил даже некоторое опьянение от такой лёгкости обращения.
- У тебя не должно быть врагов, - заметил я ей вдруг. И тут последовало:
- На *** кому я нужна!
Увидев мою растерянность, она повторила фразу. Прозвучало, не грубо, не кокетливо, без надрыва, а естественно.
Другой раз после работы в саду я сидел на скамейке под виноградником. Моё внимание привлекли звуки, кто-то копошился в углу. Это была черепаха. На некоторое время я потерял её из виду. Сейчас она дала о себе знать, передвигался вдоль забора. Я признался себе, что ждал появления Тамуны, посматривал на часы.
Тамуна спускалась вниз, ведя на поводке молодую немецкую овчарку. Она спешила. Её лицо оживленно, проступал румянец. Выглядела симпатично. Я ещё подумал, что без очков её лицо смотрелось бы приятным.
- Мне надо на раздачу поспеть в столовую для бедных, - бросила она мне, уже оборачиваясь и с трудом сдерживая егозу-пса.
Я уже направлялся домой, когда встретил её, нагруженную склянками. Собака вырывалась у неё из рук. Пёс подскочил ко мне и начал обнюхивать руку.
- Не бойтесь её, она дурная, молодая ещё, - предупредила меня Тамуна.
- А что хорошая пища? – спросил я её, указывая на банки.
- Терпимо. Нарежу зелень, добавлю специй и будет нормально, - ответила она. Она запыхалась.
Тут я ввернул вопросец:
- А не снять ли тебе очки? Мне, кажется, что ты совсем другая без них.
Тамуна зарделась. Она улыбнулась своей приятной улыбкой.
- У меня руки заняты, - тихо сказала она.
- Можно мне их снять самому? – спросил я. Она ещё больше раскраснелась и ответила:
- Люди подумают, что вы ко мне пристаёте, - ответил она. Мне показалось, что она не прочь, чтобы я так поступил, но...
А не предложить ей женские одежды, вот бы она преобразилась,- промелькнула в голове шальная мысль. Здесь я начал по сторонам озираться, как бы кто мою мысль «не подслушал».
И в следующее воскресенье я стоял у забора, «на часах». Выглянул на улицу. «Народу многовато высыпало!» - с раздражением подумал я.
В тот день она показалась осунувшейся, не такой развесёлой. Меня насторожил аппарат в её нагрудном кармане сорочки. Не оглядываясь по сторонам, с серьёзным выражением лица я открыл ворота и пригласил ей зайти.
- ***во мне! – заметила она без обиняков, - неделю назад во время очередной перебежки от мужа к матери, на базар и обратно, я потеряла сознание на улице. Сделали кардиограмму. У меня сильные изменения в сердце. Не проявленный детский порок сердца.
Потом она показала на аппарат, чуточку приоткрыла сорочку.
- Этот аппарат снимает данные с моего сердца. Дорого стоит. Пришлось мою овчарку продать из-за него! - сказала она.
Глаза её покраснели, но плакать она не стала.
Потом будто опомнилась. Раскрасневшись, весело затараторила.
- Конкурент у меня появился на рынке. Хер моржовый! Из Турции товар привёз. Черепашки кайфовые – лапами быстро-быстро поводят, желтоватого цвета панцирь – говорила она и руками показала, как рептилии лапками перебирают.
Тут на меня нашло, прильнул к ней, поцеловал в губы. Поцелуй продлился, а она не протестовала. Я первым пришёл в себя. Некоторое время мялся, неудобно было. Помолчали.
- Дурная наследственность! – вдруг сказала Тамуна и показала на аппарат в кармане, - мои биородители бомжами были. Я с мужем через интернет о них справку навела, ещё то, что меня Ларисой зовут.
- Да-да, именно так, - ответила она на мой деланно удивленный взгляд, - не долго народ мою тайну удочерения соблюдал.
Она ушла довольно скоро.
Через неделю я удерживал себя, чтобы не подойти к забору. Домашние заметили во мне перемену, спрашивали не заболел ли. Я отнекивался, а в мозгах навязчивые думы роились: «На старость лет задурил! Как она!?» Даже вспомнил фразу: «Какому злобному веселью, быть может, повод подаю!»
Тамуна пропала из виду. Я как будто успокаиваться начал, но потом растревожился. Раза два под благовидным предлогом по рынку прошёлся, вдоль ряда с домашними животными. Без результата. Тамуны-Ларисы нигде не было. Несколько раз меня подмывало соседей расспросить, не слыхали ли что. Но пока фразу сочинял, чтоб особо внимание к себе не привлекать, желание наводить справки проходило.
Кстати, не видна подаренная ею черепаха. Наверное, забилась куда-нибудь в угол.
Я не сдержался, как бы невзначай спросил телефонный номер Тамуны у соседки, которая работала в научной лаборатории. Моя знакомая разводила для неё белых крыс. Она говаривала о них, что они у неё толстые, как поросята, и ласковые... Мне ответил звонкий бодрый голос Тамуны. Мол, она в больнице на очередном обследовании, что спешит на процедуру. Я пообещал перезвонить через неделю.
Вот уже который раз мне отвечает жуткий голос робота: «Абонент находится вне зоны досягаемости». Позже я узнал у соседки, что Тамуна умерла.