Перелет Семипалатинск - Свердловск

               
       рассказ ветерана

       Тогда я был молодым, дико растущим, совсем недавно выпущенным из училища летчиком, где мне внушили, что в авиации все делается правильно, в соответствии с требованиями документов, регламентирующих летную работу. Наивно и я думал так же и в душе поклялся беспрекословно следовать написанным кровью правилам. Однако очень скоро я убедился, что училищные преподаватели очень далеки от реальной действительности. Налет к тому моменту был невелик, часов 40, может, чуть больше.
        И вот в составе экипажа прославленного трудяги ЛИ-2 взлетаем из Семипалатинска на Свердловск. Взлет.
   -- Убираю шасси (шасси на ЛИ-2 не убираются, а подтягиваются).. шасси убраны, кран законтрен.
     Красноречивый командирский взгляд на бортового техника. По традиции борттехник, как какой-то фокусник, непонятно откуда достает солдатскую фляжку, четыре металлических стаканчика. Для информации – ЛИ-2 оборудован противообледенительной системой лобовых стекол и винтов, поэтому на борту всегда 20ти килограммовый запас настоящего питьевого спирта. Кстати, история не знает случаев применения этой системы по ее прямому предназначению.
      Я, естественно, отказался – кто-то же на борту должен быть ответственным, да и клятва еще не забыта. Набрали эшелон.
   -- Включаю автопилот… автопилот согласован, включен.
 Традиция повторяется.
 Штурман
   -- В полете 30 минут, борт порядок.
  Снова традиция. Двигатели монотонно гыр…гыр…гыр…смотрю – экипаж клюет носом, а позднее просто нахально спит. Усиливаю бдительность. Вскоре замечаю, что стрелка указателя давления топлива предательски ползет вверх и скоро достигнет красной черты. В мозгу: «Порвет топливопровод, бензин попадет на горячие цилиндры, выхлопные трубы и … пожар». Аккуратненько и молча (что бы не разбудить остальных) толкаю борттехника в бок. С третьего толчка поворачивает голову в мою сторону и также молча глазами вопрошает, мол, что случилось? Тыкаю пальцем в прибор. Смотрит, поворачивает ко мне голову и молча спрашивает – много что ль? Киваю – конечно много. Коричневый от табака ноготь большого пальца правой руки вставляет в кремальерку установки «0» прибора и начинает поворачивать ее против часовой стрелки, «давление» падает. Смотрит на меня и снова молча – «так пойдет?». Киваю, ну да, пойдет. Вскоре бортач снова засыпает. Еще через полчаса и меня посетила сонная бацилла, задремал.
      Автопилот на ЛИ-2 древний, как и сам самолет, несовершенный, с горем пополам держит курс, корректора высоты вообще нет. Так вот поэтому наш трудяга гыр…гыр…гыр…гыр…плавненько теряет высоту. Все проснулись от довольно-таки сильной болтанки. Смотрим – идем по верхней кромке облаков, на высотомере менее 100 метров. Штурвал на себя и набираем заданный эшелон. Успокоившись, начиная приходить в себя, осознаем, что это была не верхняя кромка облаков, а ковыльная степь, обдуваемая легким ветром, да и превышение рельефа там именно около 100м. Сколько мы по ней катились – неизвестно.
  Думаете, это все? Как бы не так. Подлетаем к Свердловску. Командир
   -- Отключаю автопилот, приступаем к снижению.
  Куда же от традиций деться! Заходим на посадку на свой, родной, до каждой собаки знакомый, базовый аэродром, расчет выполняем с большущим перелетом, выкатываемся за полосу, правым колесом попадаем в невесть откуда взявшуюся яму (не так уж и большую), капотируем, слава Богу, не загораемся. С синяками, ушибами, переломанными руками-ногами нам помогают выбраться из кабины, грузят в санитарку и везут в госпиталь.
       На следующий день на обходе лечащий врач посмотрел на нас и только и смог сказать «КРАСАВЦЫ» с ударением на последний слог. А эти красавцы в зеленке, в самых причудливых повязках, у кого рука подвязана, у кого нога висит на веревке, протянутой через блок к гире, короче, картина, достойная кисти Рафаэля.
Молчим. Но где-то минут через пять не сговариваясь начинаем дружно и заразительно смеяться. Командир
   -- Ну бывает же так – катиться по степи несколько километров и ничего, а тут, дома, на родном аэродроме….
    И снова хохот.