События, описываемые в этой книге, частично являют

      События, описываемые в этой книге, частично являются авторским вымыслом, а за основу взяты реальные люди и события.



Глава 1

 - Начало марта, Федька, весна. Чувствуешь, теплом тянет? Земля скоро отойдет, пахать и сеять будем.
- А зачем, тятя, пахать?
- Как зачем? Чтобы жить.
- А без земли нельзя?
- Никак не можно, Фёдор.
По накатанной просёлочной дороге лошадь везла телегу, на ней сидел пацан лет восьми. Рядом с телегой, держа вожжи, шагал крепкого телосложения мужик.
- Дед твой, Фёдор, уехал за оборудованием в город. До посевной вернётся али нет, не знаю, а надо бы, чтоб вернулся. Можа, какую - никакую диковину привезёт.
- Тятя, а Карько разве не спашет плугом? Он, смотри, какой сильный.
- Спахать-то спашет, но ведь надо в ногу с прогрессом идтить, мать его.
Мужик выругался, махнув рукой.
- Земли-то у нас аж двенадцать гектаров, успеть надо обработать. Вырастим  хлеб, уберём, купим коню новую сбрую, тебе валенки к зиме. В общем, Фёдор, под лежачий камень вода не течёт.
Стукая ободьями о голый лёд, телега подпрыгивала и тряслась. Федька нахлобучил шапку на лоб и ткнулся в сено телеги. Парнишка решил, видимо, поспать, но на колдобинах сильно трясло. Он снова обратился с вопросом к отцу.
- Тятя, а почему дед не приехал?
- Дела свои не сделал, али еще чего. Через неделю поедем снова встречать.
Мальчонка не унимался.
- Тятя, а почему деда Пушком зовут?  Как нашего кота.
Мужик чертыхнулся, что-то пробубнил про себя, а затем продолжил:
- Что это за галоша тебе сказала? Язык люди за зубами держать вовсе не могут. Ладно между собой, так пацану зачем плести? - немного помолчал.
 - Хорошо, слушай. В молодости дед твой промышлял зверя: белку, куницу, лису. Словом, мех добывал. Мех - он мягкий, пушистый, вот и прозвали Пушком. Барину нашему поставлял, тот за труд и заслуги отмерил ему земли. Вот эту землю из года в год пашем и сеем. Кабы не он, так, можа, и маялись, как все. А так мы крепко на земле стоим.
- Дед один уехал, его по дороге не ограбят?
- На руку-то он тяжёл будет, если приложит, так бычок на ногах не устоит. В своё время на медведя с рогатиной хаживал.
За разговорами не заметили, как показалась деревня.
- Гляди-ко, у Куделиных журавль шевелится, воду черпают. Сейчас поднимемся на горку и увидим кто.
Когда они поднялись на возвышенность, перед ними открылась двумя рядами деревня. Возле домов копошились люди, гуляла выпущенная скотина. Доносились обрывки фраз, крики петухов и ещё куча всяких обыденных звуков. Лошадь, подъехав к высокому пятистенному дому, остановилась. На крыльцо вышла моложавая женщина в платке, и сарафане, широко улыбаясь. Федька, растопырив руки, бросился к ней.
- Коля, открыть стайку? - спросила она мужа.
- Да не надо. Карько пусть постоит на солнышке, овса сейчас ему вынесу.
Пацан тормошил подол матери и что-то бубнил. Взяв его за руку, женщина скрылась в проёме. Брякнула щеколда, дверь закрылась.
Семья Кустовых считалась на деревне зажиточной. Во дворе  стояло несколько коров, пара лошадей и ещё всякая живность. Да и в доме тоже шевелилось и двигалось. В избе пол застелен цветными домоткаными половиками, на которых весело и громко играла девчушка.  Но и среди этого веселья чувствовалась в доме какая-то нервозность. Все ждали старшего Кустова. Дед Захар уехал ещё в начале зимы, как говорили в деревне, невесть знает зачем. Старик был хватким и за всё цеплялся, потому и сумел сколотить состояние. Словом, дедок с головой и расчётом. Кто поговаривал, что он  уехал в Петербург, кто – что в Выборг к тамошнему свояку, то ли в Архангельск, толком никто не знал. Времени прошло достаточно, посему семейство и нервничало.
Дед вернулся, как говорится, с первыми грачами. Те уже плотно освоили освободившиеся от снега проталины и важно ходили, выискивая себе пропитание, а ближе к вечеру собирались в кучи на тополях и кричали.
Главу семейства ждали с нетерпением,  готовилось шумное застолье. Наконец-то все собрались, и было о чем поговорить. Домашние наперебой стали рассказывать деревенские новости, но как только дед
- Чё я хочу сказать: люди бают, революция какая-то намечается, неминуемо будет. То бишь царя сбросят, и власть рабоче-крестьянскую установят. За старшего, слышь, у их Ленин.
Немного помолчав, продолжил.
- А на хрена она нам, эта власть, коли и так хорошо живем? Кто работает, тому некогда языком трепать. Агитируют, кто за Ленина, кто за царя. А нам чё делать? Весна пришла, землю пахать надо, хлеб сеять, а революцией желудок не наполнишь. В общем, жить будем, а там можа, все и устаканится, образуется. Ладно, чё это я все про эту хрень. Давайте выпьем за встречу.
Налили в стаканы мутной самогонки, подняли.
- Ну, давай, Микола, шоркнем по стакану, а ты чё, Мария, не пьешь?
- Тяжёлая я, дед, глядишь, еще бы столько задержался, дак на роды попал бы.
- Да вы тут, я погляжу, ночами-то не спите, благо зимой они длинные. Ну, это хорошая новость. Поди, за это не грех и выпить. Вырастут, и будет это наша опора и надёжа,  ради них и жить будем.
Залпом опрокинул большой гранёный стакан, сморщился, утёр рот рукавом, затем с хрустом откусил солёного огурца и медленно стал жевать.
- Чё бают на деревне?
Николай посмотрел на жену, та отвела глаза в сторону.
- Да как тебе сказать, батя, много чего мелют.
- Ну, ты говори все без утайки, как есть.
- Тут давеча  у Митьки Конева каторжанин какой-то ночевал, так он тоже про эту революцию баял. Говорил, что землю крестьянам отдадут, а заводы рабочим.
- Да… Микола, слышь, дай землю таким Митькам, так чё они с ей делать-то будут? Его самого по полю вместо бороны за ноги таскай, иначе он на поле-то не придёт. Лень-то вперёд его родилась. Ребятишки до ползимы босиком бегают, не будет от этого толку.
- Слышь, батя, у брата Трофима тоже речи мутные. В последнее время я его чё-то не пойму.
- Неча воду мутить, работать больше надо, тогда времени не будет ерунду молоть. Чем языком трепать, лучше валенки подшей, какая-никакая, а польза. Не надо идти туда, куда ветер подует, башкой надо думать. Федька, подь сюды.
Внук подбежал и довольный забрался на колени деда.
- Когды вырастешь, чё делать будешь?
- Бабу найду и женюсь.
- Ни черта себе, ты где этому поднаторел?
- Петька Шмыгин с Андрюхой Рыжовым трепались.
- Ты этих оболтусов не слушай. У их труха вместо мозгов. По двадцать лет, а как были раздолбаями, так и остались. Горе матерям. Батьки-то ихние, слышь, шли с гулянки зимой, а ледок-то на реке тонкий, и утопли оба. Так и сынки ихние всё вместе, блин, не разлей вода. Ты, Федька, давай забирайся спать, а мы тут еще покалякаем.
Внук молча сполз с коленей на пол и, шлёпая босыми ногами, побежал в кровать. Керосиновая лампа дымила, свет пускал странные тени, которые плясали по стенам и потолку. Мария суетилась у стола, убирая посуду. Николай вдруг встрепенулся и спросил отца:
- Ну, дык чё завтра делать будем?
- Овин надобно подлатать. Возьмём лошадь, съездим в лес, навалим дерев, благо еще по утрам подмерзает, а то дней через несколько развезёт. Трофима  оповести. Кстати, чего он не пришел?
- Тожа в уезд по делам подался.
 - Чё там ему делать?
- Так ведь яблоко от яблони…
- Ну ладно, чего завёлся, приедет - скажет. Мы дерев навалим на новине, а он тем временем и поспеет. Пошли ночевать, рано вставать  надо.
Пошаркав из угла в угол, Захар обратился к жене:
- Ну-ко, старая, подвинься, а то прилечь негде.
Та проявила свое недовольство бурчанием, понятным только одному Захару.
В хозяйстве Кустовых первой просыпалась Евдокия, а после неё петухи. Сначала раздавалось кряхтенье, потом брякали ведра, трещали в печи дрова. Нужно было приготовить еду семье и скотине. И как в ней  находились силы, тут здоровый мужик не выдюжит.  Со снохой управлялись быстрее, но та была на сносях, и основной домашний труд лежал на плечах этой хрупкой женщины. Вскоре к ней присоединились Захар и Николай, дело спорилось, каждый знал, что делать, всё было отработано годами. Наконец, скотина была обряжена, и все собрались за завтраком. Быстренько перекусив, Николай пошёл запрягать лошадь. Захар бросил в дровни топоры и пилу, прилёг на подстилку и закурил цигарку.
- Трогай, Микола.
Лошадь потрусила в сторону леса, а на дворе еще долго стоял стойкий запах махорки. Морозец, дышалось легко, скрипели полозья дровней. Километра через полтора Захар обронил:
- Слышь, Микола, чего-то следов волчьих много? Деревенские не видели волков?
- Да нет вроде, батя.
- Чую, не к добру это.
Вдруг лошадь взбрыкнулась и остановилась, пытаясь пятиться назад.
- Слышь, животина серых чует, ну-ко, поворачивай оглобли, дуй в деревню за дробовиком.
Через несколько минут из леса на опушку вышла волчья стая.   
- Гля, батя, штук пятнадцать, не мене! Да и ведут себя как-то не так!
Постояв еще несколько секунд, серые разбойники направились краем леса прочь.
 - Сытые, а так бы они дали нам жару. Ну, они ещё вернутся, приберут наших собачек.
- Почему так думаешь?
- Опыт как-никак. Помню, в девятисотом годе старовер Онуфрий Сорокин обосновался в Глухом болоте с семьей. Ты знаешь, хаживали мы с тобой туда. Конца края нету этому болоту, такая солотина, жуть. Я всё голову ломал, где он поселился, ни следов, ни дыма, ничего не видать. Как же, думаю: он, жена, трое детей, где-нибудь да следок должен быть. Ну, хоть лопни!  А года через два куницу там промышлял, так вот волки-то и указали направление на его стойбище. Такую тропу намяли, ну, думаю, неспроста. Сунулся я по следу в глубь болота, да куда там. Несколько сотен метров прошел и рюхнулся по пояс, трясина не держит, даром что и зима. Вылез обратно, кострище развел, и давай одёжу сушить, чтоб не замерзнуть. И кто его назвал глухим, я бы так гнилым назвал, в самую пору. Воняло от меня за версту. Подсушился и думаю: боле не полезу туда, лучше осенью приду. А когда время подошло, вернулся, вырубил слегу метра четыре и в болото. Кружил, ну ни в какую, везде топь, только-только кола хватает, воротился обратно. Сел, покурил, и тут вспомнил, что можно сплести на ноги мокроступы, типа лыж. Нарубил черёмухи, часа три плёл. Отемнал. Заночевал и на рассвете опять в болото. Ходить, правда, неудобно, в раскоряку, но не проваливаюсь. Помаленьку пошастал, места выбираю, где старый пень, где кочка, чтоб в случае было за что ухватиться, верёвку повесил на плечо - так, на всякий случай. Далеко ушел, на пнях затёски делал, чтоб обратно не путаться. Тут кустарник пошёл, стал я тропу рубить, дальше деревья, вышел в сосновый бор. Иду лесом, деревья ядрёные, по сторонам осматриваюсь и вижу: кость валяется, поднял - вроде как человечья, на животину не похожа, положил, дальше пошёл. А выхожу на поляну - матки! Поле-то паханое было, только заросло. Оглянулся - сбоку край крыши торчит. Подхожу - изба избой. Ума не приложу, как он это хозяйство построил? А потом уж и его тропу на болоте отыскал. Только живых никого не было. Вокруг одни кости человечьи, большие и маленькие. Чё случилось, одному богу ведомо. Только знаю одно: серые уже на падаль пришли, тут и пировали, пока было чем.
Захар замолчал, подняв голову к небу, видать ком к горлу подкатил  или слеза от пережитого.
- Я эти кости собрал в мешок, вырыл яму и похоронил. Всю утварь и одёжу сжег, избу протопил по-чёрному, как баню. Дольше простоит, да если зараза какая была, сдохнет.
- А чё мне раньше не говорил, как тропу искал и дом? Сколь раз там бывали и всё молчал.
- Ты не спрашивал, а мне лишний раз тоже ни к чему вспоминать.
- А я думал, собаку прикопал, что ли. Нда… Ну, батя, у тебя и терпенья. Я бы так кому-нибудь да рассказал. Так и распирает.
- Язык-то, Никола, иногда и врагом может быть, не всё трепать надобно. Ты вот молчишь про тропу? А-а-а… То-то, не всегда правда нужна, иной раз и соврать полезней.  Своё место знать должен кажный:  волки своё, мы своё, а иной раз и человек на место волка метит, -  подытожил Захар и замолчал. После некоторой паузы  скомандовал:
- Давай трогай, а то пробазарим весь день.
Николай хлестанул вожжами, и лошадь побежала,  словно чуя, что беда прошла и мимо неё.

Глава 2
 
      Трофим вернулся из уезда затемно. Глафира ни о чём не выспрашивала, считая, если что нужно, муж скажет сам. Собрала на стол и села напротив. Трофим ел похлёбку и явно о чём-то серьезно думал. Затем нарушил молчание.
        - Ты, Глашка, сильно не переживай, но вскоре мне надобно будет уехать, можа, надолго.
         - Что ж ты удумал? Связался с этими, политическими, толку-то от них никакого.
        - А это ещё посмотреть, с какого боку. Как завертится, так о-го-го! А ты говоришь, толку нет.
 - Николай приходил, они с отцом лес валят, помог бы.
- Наконец-то батя вернулся. Вовремя он поспел, и то ладно. А помочь я завсегда рад. Пойду до его, коли лампу не потушили, зайду, а так будить не стану. А то вместе пошли?
- Да нет, я тута останусь, вы мужики, и разговор у вас свой. Поди один, я подожду, видать судьба у меня такая - ждать. Детей нет, жду.., тебя жду.
 - Ну, ну, успокойся, чего заладила, образуется всё.
 Он вышел в сени, надел сапоги  и вышел на улицу. На дворе забрехала соседская собака. «Шуму много», – подумал он. Хренов конспиратор - по-молодецки перепрыгнул через забор и пошагал в сторону родительского дома. Леший вылез из конуры и, виляя хвостом, стал тереться о ноги.
      - Припозднился я, Леший, спят хозяева, - погладил собаку по голове. - Ладно, иди спать,  и я пойду восвояси.
        Собака проводила его взглядом и залезла в конуру. Подойдя к дому, он поймал себя на мысли, что какое-то звериное чутьё  у него появилось. Опасаться стал, а ранее этого не замечалось. Долго ещё стоял, вслушиваясь в ночные звуки. Что-то его гнело и мучило от грядущих перемен. Надо идти ночевать,  и он вошёл в дом. Не успел раздеться, как в дверь постучали. Трофим осторожно вышел в сени, спросил шепотом:
   - Кто там? -  В ответ услышал:
   - Свои. Я, Котов Серёга.
   - Что случилось на ночь глядя? - спросил Трофим, открывая дверь.
   - Бумаги кое-какие принёс, велено распространить.
   - Давай, коли такое дело.
   - Трофим, тебе велено на явочную квартиру прибыть. Я на телеге, там за деревней в лесу оставил.
   - Я мигом.
Жена почуяла неладное, встала с кровати:
    - Видать, день с ночью перепутал, как филин стал.
    - Не ворчи, скоро вернусь, - ответил муж и выскочил на улицу.

Вернулся на другой день, уже темнеть стало. Глафира тут же набросилась на него:
  - Где шатаешься? Чего ты лезешь не во свои сани? На кой черт тебе эти комуняки? Хлебом они тебя накормят или мёдом? Житья нет! Все люди как люди, а у тебя чё в голове? Или детей нет, так и шатаешься? - Глафира закрыла лицо руками  и всхлипнула, было от чего. Немного погодя, успокоившись, заявила:
   - Чего опять задумал, сидишь, как пень. Отец приехал, шёл бы поговорил, и я с тобой схожу, а то все одна да одна.
  - Ладно, одевайся, пойдем.
  Та долго ждать не заставила, вмиг оделась. Жили они мирно, ладно. Только вот бог детьми не наградил. Иногда и сказывалась зависть по этому поводу, но в злобу никогда не перерастала. С этим они смирились и на колкие шутки односельчан не обращали внимания. Так люди и перестали судачить по этому поводу. К детям брата относились хорошо и считали их своими, а те в свою очередь  этим пользовались и всегда радовались их приходу.
      - И чего к ночи-то пошли, можа, спят уже?
      - Ну, побурчи, побурчи. Это тебе не на собрании, батька-то быстро рот закроет.
      - Ладно, пошли молча, а то еще и соседей разбудим.
В темноте виднелся силуэт родительского дома. Из подворотни вылез хозяйский пес и, виляя хвостом, стал тереться об ноги пришельцев.
       - Чё, пустовес, не спится? — обратился Трофим к собаке. Тот в свою очередь стал повизгивать и выписывать зигзаги, поднимая лапами грязь.
        - Фу, Леший, перепачкаешь.
Почистили обувь, постучали в дверь. Захар с Николаем сидели за столом.
       - Слышь, Никола, стучится кто-то, поди, глянь.
Выйдя в сени, Николай спросил:
       - Кого нелегкая принесла?
       - Не ругайся, Никола, свои.
       - То-то Леший не лает. Ну, давай проходьте.
Женщины собрали на стол, а сами ушли в другую комнату. Старший  Кустов налил самогонки в стаканы и обратился к сыновьям:
- Ну, что ли вздрогнем, чтоб все ладно было. - Опрокинул стакан, - Выпили, закусили, а теперь покалякаем. Ну, что там нового, Трофим, слыхать  в уезде?
- Да как сказать, живут вроде, только все по-разному.
- Ну-ну, давай, можа, нас чему поучишь? Трофим, а ты ведь крещёный, а я как-никак кое-чему за время поездки поднаторел. Как ты в этот осиный рой войдёшь?
- Батя, марксизм не рой, а так сказать, новая общность людей.
- Если честно, то это хренинизм, баламутят народ.
- Ну, я вижу, так разговора не будет. Давайте о другом, - встрял в разговор Николай.
- Ну, о другом так о другом. Крещёные мы, Трошка. - Не унимался Захар. - Как же без веры? Вера, она хребет  человеку крепче делает, а комуняки? У них другая вера - идея. Чую, добром это не кончится, а если честно, то ну её, эту пропаганду. Лучше вон новым сепаратором масло делать. Человек сытый добрее.
 Трофим, зная характер отца, возражать не стал, но слово вставил:
- Бог не выдаст, свинья не съест.
- Бог-то один, а вот свиней может быть много. Вот такой мой сказ. Так вот, сынки, завтра с утра пораньше будем хозяйство обустраивать. Хватит, отдохнули, пора и поработать. Всё вроде обговорили, давайте ужо ночевать. Полезу-ко на печь, старые кости погрею, да и вы, робята, спать валите.
  Захар полез по скрипучим ступенькам на печь. Трофим встал со скамьи и заглянул к женщинам.
- Глафира, собирайся, хватит языком чесать. Людям спать надобно.
  Та послушно встала. – Ладно, пойдём, заходьте к нам как-нибудь.
- Зайдем обязательно, - ответила Мария.

Глава 3

Слухи о грядущих переменах ходили по деревне, как дворовые собаки, только вот толку от них не было никакого. Одни прозябали в нищете, озлобившись на тех, кто в достатке. Появилась какая-то неоправданная злость, хотя и понимали, что в таком порядке вещей виноваты сами. Злоба, она что камень за пазухой, когда-нибудь да вынут. Весь вопрос, в кого полетит. Вновь появившаяся власть дала полномочия и свободы тем, кто к земному труду непривыкший. Глотку рвать оно сподручней, это тебе не спину в поле гнуть. Так за этими разногласиями деревня поделилась на два лагеря. И никто тогда и подумать не мог, то это противостояние будет длиться годами. Каждый думал, что он поступает правильно, защищая своё добро и интересы. Одни по воскресеньям шли в церковь, другие же собирались на сходки. Люди поговаривать стали, что скоро белокаменной конец. Дескать, новая власть  утверждает, что церковь дурманит умы сельчан и что с этим нужно кончать.
Захар пришёл домой мрачный. Долго сидел, выкурил несколько  самокруток. Видно было по нему, что старик о чем-то размышляет. Евдокия спросить не осмелилась, боялась гнева мужа. Вдруг он начал говорить:
- Слышь, старая? Я вот что сказать хочу. Наша семья спокон веку верующей была, а Трофим от её отказался, как вот это понять? Можа, он и прав? А можа, я чего-то не понимаю? Если мы порядку в своей семье не можем навести, так чего говорить о всей  стране. Иконы-то, старая, припрячь на всякий случай, демоны и вправду церковь хотят порушить. Ну, ужо этот комуняка придёт, я ему всё выскажу, хотя и ему меж двух огней, поди, не сладко.
 - На нашем веку всякого хватало, переживем и это, - ответила Евдокия.
- Четыре года властвуют, а ничего не меняется. Год от года только хуже и хуже. Внучков вот надо бы окрестить, пока церковь не разрушили.
 Шел 1921 год. У Николая с Марией родилась двойня. Двое
 здоровых пухленьких  мужичков. Захар говорил с гордостью:
- Несмотря на  смутные времена, род свой множить надобно.
 Событие это значимое и к нему готовились, как-никак праздник.
- Евдокия, а как нам с Трошкой - то быть. Ему в церковь нельзя? Ладно, посля в доме отпразднует, а можа, ещё и не приедет. Слышь, мать, баню завтра натопить надобно, грехи старые смоем и с чистой совестью в церковь.
- Когда это ты, старый, нагрешить-то успел?
- Цыц мне, будешь еще указывать. Когда надо, тогда и грешу.
- Ну-ну, побухти, побухти, можа, полегчает.
- Чё-то, старая, ты нонче страх потеряла? К чему бы это? Не гневи.
 Евдокия, поняв, что зашла далеко, взяла подойник и быстренько ушла к корове. Захар же наоборот почувствовал, что его слово в этом доме закон. Годы, как не крути, а свое брали. Он стал замечать, что больше стал задумываться о жизни, подолгу смотрел в окно на деревенскую дорогу, словно ждал чего-то. То ли Трофима, который давно переехал жить в уезд, то ли Николая, и ловил себя на мысли, что снова проснулись отцовские чувства с какой-то новой силой.  И эта сила толкала его и давала стимул жить, а  не доживать. Тишину нарушил детский плач. В матицу заколочено кольцо, через него пропущена жердь, а на ней привязана зыбка. Он встал, привязал веревочку к ноге, дернул, зыбка закачалась. Плач потихоньку стал стихать.
- Давно ли своих вот так качал?  - произнес он и тяжело вздохнул. Захар не слышал, как зашла Евдокия.
 - С кем бубнишь?
 - Не бабье дело, иди, процеживай молоко.
 В ответ услышал непонятное ворчание Евдокии.
 Воскресный день выдался на славу. С утра выкатило солнце, на небе ни одного облачка, легкий ветерок покачивал рожь, и она шевелилась и гуляла, как море. Выйдя во двор, Захар слегка прищурился своим стариковским глазом и с радостью выдавил:
- Хорошо! Спасибо тебе,  господи! – и перекрестился.
  И действительно, день начал складываться удачно. Сноха с Евдокией все утро стряпали. В доме пахло свежим хлебом. Обе в праздничных сарафанах  суетились возле печи. И так получалось, что возле розовощёкой снохи, кажется, помолодела и свекровь. Захару это было по нутру. Он разгуливал взад и вперед по двору довольный. К нему вышел Николай:
- Давай, батя, курнём, что ли.
 Сели на скамейку под черемухой, закурили.
- Слышь, сын, воскресенье-то правильное выдалось, значит, всё ладно у нас будет, по-божески, - и опять перекрестился.

- Ну, дык я, батя пойду Карька запрягать, позавтракаем, да и в путь.
- Да ты не торопись, успеем, благо у нас еще весь день впереди. Отдых-то нам не часто выпадает, а коли выпал, дак используем, как могём.
- Ну, коли так, то другое дело, - согласился Николай. – Брательник чё-то вестей не шлет, - продолжил он.
- Пропал, безбожник.
- Зря ты, батя, на него так, человек другой путь избрал. Не зря же говорят, пути господни неисповедимы.
- Давай, счас ты агитируй в предатели меня.
- Да какие предатели, он просто отступил. Апостол Пётр трижды отступал от  бога, но при этом не предавал. Так что батя и  Трошка нас не предал, видать власть того требует.
- Да я, Никола, понимаю, но все равно обидно, когда все вместе оно сподручней. В церковь съездим, самогонки по стакану хряпнем, бабы спляшут и жить-то сразу захачивается. Ладно, пошли в дом, поди, там ужо все готово.
Они встали  и направились в избу. На столе все было собрано к завтраку. Оба остановились перед иконой висевшей в углу, ещё раз перекрестились и сели за стол, как вдруг услышали шаги в сенях, в открывшуюся дверь вошел Трофим:
- Здорово живём.
- И тебе не хворать, - с какой-то иронией ответил ему отец. Трофим подошел к иконе и тоже перекрестился. Сел за стол, немного помолчав,  начал спокойно говорить.
- Знаю, батя, злишься на меня, наверно, и поделом. В церковь я не пойду, нельзя мне там появляться. Слухи поползут, меня  загребут и вам не поздоровится, а так  буду больше вам полезен, да прости меня, господи.
- Ладно, Трошка, злись не злись, а родная кровь, как ни крути. Жизнь  длинная, она все расставит по местам, - подытожил Захар. – Мы, коли такое дело, в церкву поехали, а ты тут по хозяйству чё- нибудь поделай, у нас тут работы краев не видно. Жену чё не взял?
- Да приболела маленько, трясти жаль, все-таки дорога длинная.
Федька за эти годы заметно подрос, можно сказать, возмужал не по годам. Крепкий паренек, весь в отца. Он вел за руку младшую сестру Веру, которой исполнилось два года. Следом за ними  шла беременная мать.
- Слышь, Микола, если дело пойдет таким темпом, места на телеге не хватит.
Тот в ответ ничего не сказал, только улыбнулся. Трофим в свою очередь вставил:
- Это он за меня старается.
- Ну и ладно, пусть старается, бог даст, всех поднимем, Ну, Федька поворачивай оглобли, все вроде уселись.
 Конь тронул, заскрипели колеса, покачиваясь, повозка выехала со двора. У дома одиноко стоял Трофим и махал рукой.
Среди жёлтых полей ржи выделялись чёрные хатки и от них, словно муравьи, спешили люди к церкви, как к муравейнику. В столь смутное время и эта святыня с её каменными стенами и колоколами уже не казалась такой величавой, как раньше. Повозка Кустовых направилась не к церкви, а к тамошнему свояку, жившему недалеко от неё. У дома слезли с повозки. Ребятишки кричали, взрослые были сдержаннее. Захар привязал лошадь к забору и все не спеша направились в сторону церкви.
- Слышь, Никола, а в эту церкву мой отец труд вложил.
- Это каким образом?
-Так ведь он, однако, любил всякую хрень  раскрашивать, мог и человека запросто намалевать. Вот в церкви этой и рисовал. Ну, до икон ему далеко, а так можа и их, толком не могу сказать, я при этом не присутствовал, но то что он тута марал, это точно, как божий день. Ну, вот и пришли.
Возле церкви суетился  народ. Подойдя к ней, все перекрестились, кроме Веры, та ещё не понимала, зачем её сюда привезли. После того, как окрестили детей и сделали запись в церковной книге, просветлённые и радостные направились к выходу.
- Ну вот, сделали доброе дело, глядишь через годик - другой  бог даст, снова приедем на крещение, а чё, хорошо, жизнь продолжается. Радоваться надоть, - сказал Захар, выйдя из церкви.
Трофим с матерью остались дома. Мать суетилась у раскаленной печи. Что-то стряпала: то садила в печь какие-то крендельки, то вынимала. Трофим колотил отвалившиеся за зиму доски сарая. За делами не заметили, как подкатила повозка. Радостные и весёлые дружно пошли в дом. На столе стояли угощенья, дымился самовар. Захар обратился к сыну:
- Слышь, Трошка, как в былые времена съездили честь по чести, слава тебе господи. Ни комуняк, ни хрена собачьего не слыхать. Ты уж меня прости. Не со зла баю. Видать, как у кого на роду написано, так и выйдет. Как ни крути, все мы на этой земле родились. За её и помрем, будь ты красный или белый, один хрен. Родину не выбирают, ну лады об этом. Пошли что ли, спрыснем это дело. День-то какой выдался. Да и праздник как-никак,  сынки.
Обнял сыновей, и они пошли в дом.

С тех пор минуло несколько лет.

Глава 4

Ивана и Алексея с рождения мир не брал. Они все время что-то делили: игрушки, кусок хлеба, материнскую ласку. И всякий раз между ними пробегала кошка. Но одно радовало - драки были короткими, а зло, которое они чинили друг другу, быстро забывалось. В деревне их между собой называли однояйцовыми, так как они были близнецами. На шутку эту они не обращали внимания, а наоборот, это их объединяло. И грех тому, кто со стороны их обидит. Гнев и ярость удваивались, и тогда пощады не жди. Молодёжь на деревне знала про это и побаивалась. А они, в свою очередь, гуляли широко, не страшась получить синяков. Ходили на гулянки в соседние деревни. Как говорится, в чужой деревне девки слаще. Вот за этими сладостями и ходили несмотря на дождь, слякоть, мороз и снег, любое время года их устраивало. Да что там погодные условия, время такое настало, что народ чихнуть боялся. По ночам люди пропадали невесть куда, был человек - и нет. Без того смутные времена, а эти оболтусы сеют скандалы да драки. Сидели как-то в соседней деревне Кашине у тамошнего бригадира с его дочерью и подружкой, балагурили да посмеивались. Во дворе забрехала собака.
- Варька, кто-то в гости к тебе идет, можа, сразу морду набить?
Дверь распахнулась, и вместе с морозными клубами зашли военные. Стало тихо. Старший сквозь зубы выдавил.
- Где хозяин?
Варвара и ее мать Ефросинья заплакали. Те, как быки, все сметая на своем пути, двинулись в смежную комнату. Гремела посуда, что-то тяжёлое упало на пол, слышалась ругань и маты. Андрюха встал и спросил:
- Что творите, демоны?
Один из военных подошел и ударом усадил Андрея на стул.  Иван, долго не думая, подогретый унижениями  брата, с размаху огрел вояку по голове. Тот выронил винтовку на пол и затем сам рухнул следом за ней.
- Ничё приложился, выживет.
- Ванша, чё будет-то?- спросил Андрей.
- Драка, - ответил брат.
Услышав, что в передней заваруха, те двое бросили хозяина и выскочили к парням. Братаны успокоили и этих. Вышел потрёпанный бригадир. Алёха задал вопрос:
- Михал  Иваныч, чё они приперлись?
- Видать, кто-то настучал, а за что,  никак не пойму. А вы то зачем впряглись в это дело? Сейчас и вам не поздоровится. Дядька ваш в комиссарах, можа и замнет дело, по мне дак, видать, вилы, заграбастают один хрен. Вы давай домой и батьке все доложите толком, он мужик правильный, чё да придумает. А я этих подыму, можа, чё и заглажу.
Братья быстренько оделись и пустились в бега. На полу зашевелился старшой.
- Суки, всех постреляю, зажрались, власть ни во что не ставите. Сгною!
- Будет тебе орать-то, как баба верещишь, а еще властью себя называешь. Толком-то объясни, что случилось. Такой же ведь человек, мать и отец наверно есть.
- А как же.
- Ну, так и говори по сути.
- В уезде спекулянта взяли с зерном, показал, что  с вашей деревни вывез. Вот и решили нахрапом взять, больше страху нагнать.
Послышались стоны служивых, медленно они поднялись и уселись за столом.
- Слышь, мужик,  крепкие пацаны у вас, к нам бы их на службу.
- Хлеб растить тоже сила нужна, придет и их время послужить. Вы бы простили их ради бога.
- Мы-то простим, но доложить об инциденте обязаны. Устав.
- Повяжут ведь пацанов ни за что.
- Ну, повяжут, не повяжут, не знаем, но доложить надо. А ты обувайся, одевайся, там начальству все объяснишь.
 Домочадцы малость повеселели, раз такое дело, то всё еще обойдется, все вышли на улицу. Метель разгулялась не на шутку. Усевшись в сани,  лошадь с повозкой скрылась в темноте.


Глава 5

Братья подходили к дому.
- Слышь,  Ванша, батя разгон учинит, а дед добавит.
- Не паникуй раньше времени. Это полбеды, а вот те показания дадут, точно не поздоровится. Тюрьма или лагеря.
       - Мать твою… Влипли.
Оба вспотевшие с красными рожами ввалились в избу.  За столом при свете лампы сидели отец и дед.
- Чё - то не похоже, чтоб вы от кого-то убегали. Не поверю, - заявил дед.
- Как лошади загнанные, где были, чего учинили?- отец нервно стал выдергивать ремень из штанов - Я сейчас вас отделаю мордовороты.
- Да погоди, батя, дай молвить.
- В самом деле, давай, Микола, послухаем.
 Чем дальше шла исповедь, тем мрачнее и мрачнее становились лица деда и отца. Услышав это, мать с бабкой завыли, песню эту подхватили остальные дети.
- Цыц, я сказал! - гаркнул дед, - соображать мешаете,  Трошка можа и поможет, а можа и нет. Над им тоже власть есть. Вот чё я вам скажу, ребятки. Собирайте одёжу, спички, соль и прочую утварь, отвезу вас на заимку староверов. Жильё есть, чё подлатаете. Там кроме нас никого лет  двадцать не было. Ружья возьмите, мех промышлять будете. Время пройдёт, позабудется. Тюрьма не тюрьма, но всё же свобода, да и польза будет что не что.
      Сборы были недолгими, расставание еще короче.
- Слышь, молодежь, погода-то как на заказ, все следы заметёт. Были и нет, как сгинете, никто не узнает.
     Часа через три подъехали к болоту.
- Ванька, Андрюха, за мной!
    Те дружно встали и пошли за дедом.
- Речка в этом месте неглубокая и ширина малость - метров пять, семь, и того не будет. Я к чему это? Вишь, на том берегу кусты,  а на этом березка с рогатиной наверху?
- Ты к чему, дед, клонишь?
- А к тому, внучки, что в лесу марать нельзя, вмиг вычислят.
- Ну и к чему березка, кусты? - спросил Иван.
- А к тому, недотёпы, сюда я приеду через два месяца. Жорева , табаку привезу, вы мне - мех.
- Так причем береза-то? - не унимался Ванька.
- Сейчас объясню. Стар я стал, мешок через речку не переброшу. Так вот березку-то мне Карько нагнёт, благо он конь смирный. Верёвкой насторожу, мешочек положу в рогатинку, верёвку перережу, березка мешочек и отправит к вам, как раз за кусты улетит, ни следов, ни хрена. Поняли? Так что давай разувайтесь и на тот берег, одёжу не замочите, долго вам еще переться, по болоту дорогу знаете, хаживали. В добрый час, внучки!
      Оба сняли валенки, штаны и ступили в холодную воду.
- Дед, не сенокос по реке бродить.
- Ты поменьше языком чеши, шагай смелей, на том берегу жарко будет, в раскоряку-то по болоту.
- Прощевай, дед!
Постояв еще чуток, Захар развернул лошадь в обратный путь.
- Все образуется, - и хлестнул лошадь по заду.
     Миновав благополучно топь, братья зашли в зимовье.
- Слышь,  Ванша, как они в этой дыре жили? Гляди-ко, дед тут нам порядок навёл, а говорил, давно не бывал.
- Да ты чё, удержишь его зимой, коды делать нечего. Другой бы лежал на печке, а наш только дай по лесам шататься.
- Радуйся, что он у нас крепкий, нам бы до его годов дожить.
- Это точно.
- Гля, Ванша, патроны, порох, дроби правда маловато, быстро расшмаляем.
- На глушняк надо валить, первым выстрелом, - подытожил Андрей.
- Это как получится.
- Не как получится, а на первый.
- Лады, сам знаешь, лучше твоего бью.
   Направился к окну избы и выглянул на улицу
- Андрюха, надо же, дед могилу-то сделал прямо под окном.
- А он сие объяснил, чтоб  она живым напоминала об опасностях, Чтоб нас волки не пожрали.
- Ладно, хорош об этом, давай обустраиваться. Печь не топлена давно, дымить будет, зараза, глаза вывернет, шишь поспишь.
В сенях были нарублены сухие дрова, на шестке лежала связка смоляной лучины. Огонь заплясал в печи, изба стала наполняться дымом.
- Началось!
- Пока жратву готовим, то – сё, пронесёт, - со знанием дела произнес Андрей.
- Тут-то пронесет, а лучше бы в деревне пронесло с этими вояками.
- Чего уж теперь, скрылись, назад хода нет. Чё будет, предки дадут знать.
- Эх, с девками бы тут.
- Забудь и надолго.
   Приоткрыли дверь, дым стал медленно исчезать.
- Слышь, Ванша, дед наш мировой мужик, мало таких.
- Ты к чему?
- Все у него ладно, без ошибок, Что не задумает, а всё в дамки.
- Да уж точно, башковитый,  как знал, что изба пригодится. Подушки, одеяла, крупа, капканы - всё есть, ни черта делавши  можно полгода прожить.
-  Давай ночевать, выспимся и пойдём владения осматривать.
 Расположившись на нарах, задремали под звуки оживших насекомых.

 Захар вернулся  домой затемно. Деревня спала, только изредка брехали собаки. Во дворе распряг лошадь, завёл в сарай, бросил охапку сена.
- Ну, вот, Карько, и управились.
Старик разговаривал с лошадью, как с ровней себе. На шум вышла старуха.
- Чё, старая, не спится?
- Рази уснёшь тута.
- Ставь самовар, околел я.
- Счас, счас, родимый, он у меня горячий, - засуетилась старуха. Захар вышел из сарая на улицу, закурил. Долго смотрел в небо, о чём-то думал.
- Управились, не найдут, - кинул окурок в снег, околотил веником снег с валенок и зашел в дом.
- Захар, я заварила свеженького, поди грейся. Можа, самогоночки?
- Нет, разум от её мутнеет, не токмо бутыль.
- Как там внучки-то? - старуха шмыгнула носом, затем подтёрла подолом.
- Как, как, дрыхнут без задних ног, чё им еще делать.
- Получается не власть, так мы их сослали.
- Да ничё, это им на пользу пойдет. Молодые, горячие, а там малёхо поостынут, опыта кой-какого приобретут, пригодится. Если Иваныча не отпустят, то и нам надо гостей ждать.



Глава 6

Трофим за свою революционную деятельность дослужился до заместителя комиссара, а затем службу нёс в НКВД.
Среди своих пользовался почётом и уважением. Одним словом, авторитетный товарищ.
Все кляузы и доносы, какие бы то ни были инциденты - всё проходило через его руки. Своих сельчан он оберегал, и если что-то случалось, старался замять дело или вообще не давал  хода.
Михал Иваныча привезли в уезд, когда эта контора уже работала. По коридорам ходил разночинный народ, кто-то сидел и тихо почти шёпотом переговаривался. Бригадира завели в кабинет и усадили на стул.
- Сиди тихо. Сейчас начальство придет.
 Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Трофим, взглянув на бригадира и не подав вида, что знаком, холодно поздоровался, затем махнул рукой караульному, тот сразу вышел из кабинета.
- Ну, здорово, Миша.
- Доброго здоровья, Трофим.
- Доносов на тебя не было, так что чем сумею, прикрою. На днях задержали барыгу, торговал зерном, показал, что вывез с вашей деревни. Можа, и врет, зараза, скорее так оно и есть, но проверку  всё - таки учинили.
- Ну, со мной как-то и пронесет, ежели всё по чести  разберутся, а с племяшами чё делать? Они же твою охрану уделали, видал, какую синеву навели воякам?
- И с этим вопросом тоже буду думать. Вот хреновы оболтусы, до смерти, видать, придется ихнее дерьмо расхлёбывать.
- Ну, ты не кипятись, пацаны поделом наклали воякам.
- Разговаривал я с ними, старшой мужик зануда, была бы воля - сам где-нибудь кончил его, сволочь порядочная. Тебя задержу для порядку, посидишь малость. Сиди, как рыба: ни гу-гу, везде ищут врагов народа, так что и в камере могут быть чужие уши. Вот и роюсь в этом дерьме как жук. Иной раз думаю, землю пахать сподручней.
      Уставившись в пол, Трофим замолчал, затем продолжил:
- Ну, пока время терпит. Время, время, Миша, такое, немец шевелится, не ровен час воевать придется. А у нас и так почти война. Скоко народу ухлопали, все враги народа. Целыми семьями, Миша, а за что? А в лагерях сколь народу сгинет, одному богу ведомо. А ведь и я к этому руку приложил, вольно ли, не вольно ли. Революцию завоевали, думали власть народу, а получили хрен собачий, лагеря да пулю. Только названия меняют: ЧК, ОГПУ, НКВД, уезды на районы. Паспорта ввели, а сами целыми областями народ высылают. Дети-то чем  помешали? Что толку в этих переменах, коль суть не меняется? На пересыльном пункте люди мрут, как мухи. А живут в бараках из снега. Совесть мучает, Миша, на деле всё гораздо сложней. Прав мой батя был еще тогда, да чё теперь говорить, дело сделано. Да-а-а… Как же нам эту сволочь объегорить, вот уж действительно, свою фамилию оправдывает.
- Чё эт у его за фамиль такая?
- Дятлов, вот и стучит, сука. Будем думать. Сейчас вызову охрану, тебя отведут в камеру и помни, чё я сказал.
- Да уж куда понятней.
       В камере было человек тридцать. Как только Иваныча завели, он почувствовал на себе пристальные взгляды. Молча прошел в глубь, ища свободное место. К его удивлению никто, ни о чём не спрашивал, а ему нужды в этом не было, помнил наказ Трофима.
На следующий допрос его увели через неделю. Трофим сидел за столом, писал какие-то бумаги.
- Здорово, Миша, как там, поди не весело показалось?
- И тебе не хворать. Да бывало и похуже, но мы люди привычные, потерпим.
- Дело твое, думаю, что прекратим по двум причинам. Во-первых, никакого компромата на тебя не нарыли, откуда нарыть, если фактически его нет. Зачастую бывает и без компромата: хлоп и нету… - Трофим опять замолчал, минуту спустя продолжил:
 - Во-вторых, Дятла отправили заключенных этапировать до города, а там эшелон в Сибирь. Появится не скоро, можа, и вовсе не появится, дай бы бог, - и перекрестился.
- Трофим, а ведь твой батько шибко ругался, чё ты бога забыл, а вижу, крестишься, знать не совсем забыл. Я вот не вразумлю, с одной стороны ты за бога, а с другой против, это же тяжко душе-то, поди?
- Так что поделать. Пусти козла в огород, так он всю капусту пожрет. Я же капусту не ем, а на счет первого так это людям судить, козёл я или нет. Посему до сих пор и невредимый. Всё надо аккуратно делать, головой думать, а не так что слова впереди языка бегут. Вот ещё новость какая.  У бати пять дён назад гумно спалили. Вот думаю, кому и зачем это надобно? Опять, видать, про кулачество вспомнили, чёрт бы их побрал. В общем, чё прознаешь, дай знать. Нет, я тебя не агитирую, так, по совести прошу.
- Трофим, а с племяшами-то чё?
- Батя их на исправление сослал, пускай ума поднаберутся. Сейчас пропуск выпишу. Привет нашим передавай. А поджигателей я найду, рано или поздно, а найду.

Глава 7

Услышав крики, Захар выглянул в окно и тут же, не одеваясь, выскочил на улицу. Горело гумно, пожар охватил уже бревенчатые стены. Вокруг бегали люди с вёдрами. Кто кидал снег, кто  из вёдер воду плескал. Но куда там, разве такое строение потушишь! Огонь всё сильнее и сильнее разгорался. Осветило зимнюю ночь и стало светло, как днем. Искры снопами взметались ввысь  и там затухали, падая обратно черными хлопьями. Сельчане поняли, что с огнём им не справиться. Успокоились и стали наблюдать, как догорает добротная постройка. Захар ходил угрюмый вокруг пожарища. Поначалу сильно ругался. Затем принял спокойный вид и все ходил, ходил кругами, ища что-то. Евдокия, глядя на старика, шепнула снохе:
- Глянь, Марька, старик-то чё-то удумал, не иначе, стал бы он шастать кругами, ой чую, неспроста!
- Да он просто нервничает, вот и ходит, можа, ему от этого легче.
- Сколько трудов и все разом полетело. Господи, накажи иродов, хоть и грех так говорить, но что поделать, коли мочи нету.
У старушки покатились по лицу слёзы. Стараясь ее успокоить, Мария продолжила разговор:
- Трофим дознается, это как раз по его части.
- Трошка с горя-то бы дров не наломал, властью-то наделённый. Пойду старого в дом звать, тута уже ничему не поможешь.
         Она направилась к Захару. Тот стоял в телогрейке и словно не чувствовал, что на улице мороз.
- Слышь, старый, айда домой, всё же до земли выгорело, да и замёрз ведь, простудишься. Пойдем, давай, пойдем.
На этот раз он не стал перечить жене.
- Пошли.
       Всем семейством отправились в дом, остался один Николай. Спать явно никто не собирался. Евдокия раздула самовар. Мария и дочери Вера с Катей сели за стол. Молчание прервала Вера.
- А мы, дедушка, новое гумно построим, лучше старого.
- Хорошо, Верка, мыслишь, -  оживился старик, - да ведь для этого мужицкая сила нужна. Я стар, внучки на заимке скоко там пробудут, а Николаю не одолеть.
      Дверь распахнулась, вошел Николай
- Ничего, батя, не нашёл все под головешками, рази днём, когда потухнет.
- Чё и найдем, Никола, так то в негодность пришло, такая жарища, железо не терпит. Вы, бабы, чаёвничайте и спать, а мы тута с Николой покумекаем.
Женщины выпили по чашке чаю  и пошли в другую половину дома.
- Чё я хочу сказать, Никола. От пожарища два следа по полю в сторону леса. Зашли от деревни, можа, где ночевали или притаились. Чужих никто не видал, можа, кто и спрятал, в душу не заглянешь. Ежели так, то кто? Дорогу мы никому не переходили, а уж тем более зла не чинили. Спать я ложиться, поди, не буду. Снаряжу сейчас патронов с десяток и с утра пораньше, а куда там, часа через два на лыжи и по следу, авось чё проясню.
-Можа, мне с тобой?
-Нет, дома оставайся, делов хватает, да вдвоем и подшуметь можем, а мне не впервой зверя тропить. Эти, пожалуй будут поматерей, справлюсь, не горюй.
     Дождавшись своего часа, Захар стал на лыжи, перекрестился.
- Ну, с богом, – и неходко направился полем в сторону леса, нашёл след.
- Двое убегали, теперь стали след в след. По такому снегу много не набегаешь.
  Он двигался, слушал лес, напрягал уже не такое острое зрение, щурясь  всматривался вдаль, годы брали своё.  Пройдя километра два, увидел, что след раздвоился.
- Ишь, чё удумали, видать не впервой бегают, с пути сбить хочут, чуют, что погоня будет. Ей богу, как волки, токмо на двух ногах. Так, этот повернул в сторону дороги, устал, поди. Этот направляется в сторону землянки, что нечто, а жильё переждать времечко можа, - старик размышлял вслух, – пойду за этим. Идёт ровно бы не впервой, странно! Так, так, так. Землянку эту строили два оболтуса, можа, они и есть? Их в деревне поди лет, э-хе-хе, уж и не помню скоко не было, думали, что сгинули, а можа, как на грех и объявились?
   Он двигался по-стариковски неспешно. Шёл меж берез, сосен, обходил завалы. Большая часть жизни прошла в лесу, и этот опыт  помогал  в его деле. После очередного завала след изменил форму, и уже не цепочка тянулась, а целая борозда. На снегу появились красные пятна. Старик остановился.
- Ого, зверюга стал на четыре лапы, что-то произошло? – он подошел к завалу, -  не иначе, с ногами, ползти дело трудное, бог даст, скоро настигну.
 Он вновь не торопясь направился по следу. Остановился, осмотрел лес, глянул на небо - там издавая крик, летел чёрный ворон.
- Не иначе, падаль учуял, ишь, кровищи-то. И как это они узнают? Токмо зверя завалишь - тут как тут.
      Он достал махорку, закурил, понимая, что запах дыма никого не спугнет.
- Теперь, поди, скоро, маленько передохну и дале.
Через несколько сот метров он заметил чёрный предмет на снегу, чуть приостановился, вглядываясь.
- Э-э-э, да это человек, вроде как не шевелится?
Осторожно передвигая лыжи, словно чтобы не спугнуть зверя, двинулся вперёд. Выглянул из-за дерева, там лежал мужик с открытыми глазами, смотрел поверх деревьев, явных признаков жизни не подавал. Захар вышел из-за дерева и направился к нему.  Подойдя, он узнал человека.
- Здорово, земеля!
Еле ворочая языком, тот ответил:
- Здорово.
- Эко тебя угораздило, не ровен час откинешься.
- Скорей бы уж, как бродячая собака подохну, не по-людски.
- Раньше надо было думать, Петро. С людьми надо по-доброму, а ты…
- Тебе бы меня добить за то, что я тебе сделал, а ты успокаиваешь.
- Зло порождает зло, а ты,  Петька, похоже, этим токмо и занимался. - Петр закрыл глаза, сглотнул слюну, тяжело дыша, хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег.
- Много, дядька Захар, я натворил: кражи, поджоги, убивать приходилось.
- Мать твою чужие люди хоронили, не ведали где ты. Семья-то есть?
- Нет у меня никого, один.
      Он закрыл глаза.
- Дако, я погляжу чё с ногами? - Захар наклонился над Петром, потрогал ногу.
- Больно?
- Неа.
Он дотронулся до другой.
- А теперь?
- Неа.
Захар достал охотничий нож, разрезал сапог, затем штанину, покрытую красной ледяной коркой. Он увидел рваную рану, из которой торчала сломанная кость. Захар разрезал другой сапог, нога была целой, но сильно помороженной.
- Сколя ты тут лежишь?
- Затемно ногу сломал, ни ног не рук не чую. Ворон, дядька Захар, летает, к падали. Не оставляй меня тута, страшно, глаза выклюет.
- Эт почему же?
- Так тебе могилу нечем копать, я помру, а ты уйдёшь.
- Ну-ну, начал, давай покайся теперя, так я не батюшка. Ты лучше скажи, кто второй, пока при памяти, хотя я уже догадываюсь.
- Правильно догадываешься - Андрюха Рыжов. Ты всегда у нас правильный был, мы беспутные  и безродные, такой наш век.
- Вот он тебе и есть родня по несчастью. Как вы до этого докатились?
- Долго рассказывать, не успею. Андрюха скажет, найдёте всё равно. Крови я потерял много, стыну.
- А ты попробуй, время ещё есть, сколь сможешь, говори, я послухаю.
- Всё больше по Двине промышляли, передвигались на лодке. Так меньше вероятности с властью встретиться. В Архангельске один тип нас и прибрал. Сначала шутки, прибаутки, кражи, драки. Одним словом, завербовал он нас, за дела расплачивался деньгами. Чем больше будем вредить советской власти, тем больше магарыч. А как влипли по самые уши, там поджоги, убийства пошли.  Поняли, что из этого дерьма не вылезти. Злость появилась. Ну и пошло, поехало. Андрюху может  и не найдете, у его документ другой. Вербовщика он порешил, много приказывать стал, надоел. В столе у него документ чистый взял, а уж чё туды написал, я не ведаю. Ты уж прости меня, я свое зло кончаю, надоть и Андрюху остановить… в ад попаду, кажись. Примета у Андрюхи есть, злодей тот ему два пальца на руке отрубил, чтобы на войну не забрали, а она, по его словам, скоро будет, сколько людей  он завербовал не…
Паузы становились длиннее, как будто он засыпал от тяжелого ратного труда, сделал вдох, а обратно уже выдохнуть не сумел. Так  и замер с открытыми глазами.
- Прости господи раба твоего Петра, – Захар перекрестился трижды, закрыл рукой глаза, - при жизни от тебя были одни проблемы, так и смертью своей учинил проблему. Теперь надоть идти в деревню за лошадью, эх-хе-хе… Работка.
Наломал еловых веток, закрыл ими тело сверху, припорошил снегом и направился в обратный путь.
 Захар вышел из леса в поле перед деревней. Над пожарищем поднимался сизый дымок. Надо же,  еще не остыло, подумал старик, а вот поджигатель-то уже остыл. Как в этом мире все хрупко, размышлял он, главное все мы живы здоровы, а добро бог даст, наживём. От этих мыслей ему стало легче, прибавилось сил что ли, и он уже смотрел на место сгоревшей постройки спокойно, без гнева в душе, но всё равно в ней оставался непонятный осадок от пережитых событий.  Как только лыжи коснулись проселочной дороги, он сразу сбросил их. Николай тут же подхватил лыжи и, ни о чём не говоря, они вместе направились к дому. Отдышавшись и немного передохнув, Захар продолжил:
- Никола, собери народ, кто пусть гроб делает, кто могилу копает. Кому-то со мной за покойником ехать придется. Запрягай лошадь, в общем, давай, шустри.
- Кто там, батя, помер-то?
- Кто, кто земляк наш Петька, будь он неладен.
- А чё с ним?
 - Околел, прости господи, такие дела.
Женщины, услышав сказанное, заплакали, на что Захар по-стариковски заворчал:
- Вот бабы, я вас не вразумлю, то вы просили господа, чтоб он наказал ирода, а когда это свершилось, вы слезы льете. Вот уж действительно чудны дела твои господи, все хватит реветь, брысь все в дом, тоску наводите.
      Как только слух прошел по деревне, народ стал собираться. Уговаривать никого не пришлось. Одни поехали на кладбище, другие с Захаром в лес. Среди толпы поползли слухи, что нельзя его хоронить на кладбище, грех. Потому как он сотворил много зла, другие наоборот, мол пусть покоится рядом с матерью. На том и порешили. Мероприятие это тихо, спокойно завершилось во второй половине дня. Словно ничего и не было, ни вчерашнего пожара, ни паники на нём.
 

Глава 8
 
Фёдор был отвезён в Архангельск в ремесленное училище и жил там, в семье Сергея Котова. В семью эту его привез Трофим, с ним они принимали участие в революционных делах, вместе прошли гражданскую. Котов до революции работал на судоверфи, а после гражданской работал на ней мастером. Он приметил у парня тягу ко всему новому, тот всё ловил на лету. Фёдор осваивал новые специальности, сначала строил суда, затем пошёл на них в море. Время шло, вместе с ним мужал и рос он. Из-за долгого отсутствия в деревне его вспоминали редко, разве что в кругу семьи за каким либо праздником. Захар гордился внуком, хотя и был против этой затеи, но при случае сразу заявлял:
- Я всю жизнь землю пахал, а внук мой моря пашет, такие значит дела. Должон дальше меня пойтить, на роду написано. В капитанах ходит, это тебе не кобыле под хвост смотреть.
- Слышь, старый, ты бы ему весточку какую дал, помрём ведь мы скоро, а поглядеть на него хочется.
- Ты чего, старая, слюни распустила. Помрём, так помрём, на всё воля божья. Бог даст,  свидимся, а нет - так не судьба.
- Старый, чем больше с тобой живу, тем больше удивляюсь.
- Чему это ты удивляешься? Я вот твою удивлялку-то приструню, ишь, моду взяла гавкать. Цыц мне, как скажу, так и будет!
- Всё, всё, молчу, молчу, - и чтобы дело не закончилось скандалом, быстренько вышла из избы.
       Фёдор ходил капитаном на буксире, иногда доводилось ходить до Мурманска, но, правда, это случалось редко. Жизнь его была не обременена семьей. Сначала учёба, затем работа в море, по девкам гулять некогда. Захар ставил в пример Фёдора младшим внукам, те слушали его, но делали своё дело. Жизнь на буксире его полностью устраивала. Правда по дому скучал, но дела брали верх, он так и не смог собраться их навестить.
      Евдокия вошла в дом и сильно брякнула ведром. Зная характер жены за столько лет совместной жизни, Захар спросил:
- Слышь, старая, чё-то сказать хошь?
- А вот и скажу!
- Ну-ну, продолжай, я послухаю.
- Река-то вскроется, съездить бы к Федьке?
- Старая, да ты вовсе ополоумела, землю-то кто пахать будет?
       - Ой, чёй-то я не подумала!
- То-то и не подумала. Не зуди на эту тему, изладимся  с посевной, там малёхо передых будет, вот и съездим.
      Такого поворота событий Евдокия и предвидеть не могла, от этого выкатилась слеза, она шмыгнула носом в подол.
- Вот не пойму тебя. Плохо - ревишь, хорошо - тоже ревишь!
- Так и остается теперя, рази что реветь. Младшие внучки нами сосланы, старший за тридевять земель.
-Не реви, старая, все живы, здоровы, радоваться надо, а ты пузыри пускаешь, всему своё время.

Предстоящая весна началась дружно и незаметно в делах и заботах подошла к своему завершению. До сенокоса оставалось время, и Захар стал поговаривать о поездке в Архангельск к внуку. Пароход издал пронзительный гудок, колеса захлопали плицами по воде, и он медленно стал отходить от пристани. Захар с Евдокией стояли на палубе, опершись на леерные ограждения, махали Николаю руками. Вскоре пристань скрылась за поворотом, а старики все еще стояли, вглядываясь вдаль. Река пугала их своими размерами, и казалась огромной по сравнению с их сельской речушкой.
- Слышь, старая, и как это наш Федька дорогу в море находит, тута на реке дух захватывает, тама не лешего не видать?
- Чай поди научили, он у нас толковой.
- Пойду у матроса спрошу, сколя нам тута бултыхаться.
     Дед направился в сторону матроса, тот сворачивал швартовые концы в бухту. Они поговорили, затем он, о чем-то бубня, подошел к Евдокии.
- Старая, будем без дела двое суток сидеть.
- Хоть здеся отдохнем, всех дел не переделать. Харчи есть, будем плыть да есть. Сытому-то  чё не валяться ?
- Чё-то ты стала много разглагольствовать, а… ?
- А настала моя пора, это тебе не дома. Там ты хозяин, а тута мы ровня.
- Ну-ну, пошли  вниз, место искать, куда старые кости бросить.
Когда пароход стукнул о причальную стенку порта, народ уже почти весь стоял на палубе, готовый сойти на сушу. Старики не торопились, так как спешить им было ещё неизвестно куда. Нужно было разузнать у местных адрес Фёдора, чтобы лишка не блуждать по городу.
- Счас сойдем на берег и все разузнаем, чай не в лесу, не заблудимся.
- Ой, Захар, а мне так в лесу сподручней.
- Привыкнешь, поначалу я тоже трусоват был, ан нет, привык.
-Да куды мне привыкать-то, поздно уже.
- Ну, мы еще покоптим малёхо, как это пароход. Ишь, пыхтит, да едет, так и мы потихоньку, помаленьку пойдём.
- Скорей бы уж!
Захар не стеснялся останавливать прохожих, так они нашли дом Фёдора. Постучали в двери, им открыла женщина с папиросой в руке. Захар с Евдокией переглянулись.
- Мы к Фёдору Кустову, родственники с деревни, -  она жестом руки пригласила войти.
- Вон та его комната.
Квартира оказалась коммунальной: три комнаты и общая кухня.
- Только Федьки нет, он вернётся вечером, проходите, там открыто.
В комнате стояла кровать, стол, шкаф, пара стульев, одним словом, холостяцкое жилье. В комнате полный порядок. Захар заметил.
- Ишь, один живет, а порядок блюдет, это хорошо! Ну, чё, старая, разувайся, раздевайся, опять отдыхать будем.
- Снова мы, Захар, бездельничать станем. Сколя время впустую убили, страсть. И как они в этих городах живут, не пойму. Слышь, старый, а эта курилка нашего Федьку случаем не окрутила?
- Тьфу на тебя, да она для его стара.
- Стара не стара, а опыт поди в этих делах есть, ишь нафуфырилась и курит.
- Фёдор придёт, всё  скажет, что к чему, и точка!
 Время до прихода Федора казалось никогда не кончится, такого длинного дня старикам не доводилось проводить.
- Слышь, Евдокия, можа у соседки спросить, где посуда, да ты б чего поесть сварганила, а то на пароходе сухомятка достала, супчику бы похлебать, а там и Федька, глядишь, поспеет.
- А можа, не вернется, в море свое уплывет, и нам, не повидавши его, воротаться придется?
- Слышь, старая, Федька говаривал, в море ходят, а плавает токмо говно.
- Фу на тебя, распоясался на старости.
Захар громко засмеялся. В это время дверь распахнулась, в чёрной форме вошел Фёдор. К нему  с плачем бросилась Евдокия.
- Слышь, старая, усофтаешь внука соплями, не отмоется. Ну, будя причитать, не помер ведь.
- Да что ты, на радостях и пореветь не грех, сколя лет не видала. Видать, бог есть, коли дал свидеться, – она перекрестилась. Фёдор с Захаром по - мужски поздоровался, обнялись.
- Ну, я вижу, вы тут не скучаете, коли смеётесь.
- Да я тут  вспомнил, как ваш брат моряк бает, вот и посмеялись.
- Вы вовремя приехали, пароход мой на ремонте дней несколько простоит, так что время у нас есть.
- Ну и слава богу, погостим день, другой и обратно. Нам засиживаться грех, да обратно еще плыть, жуть берёт, крещёные люди работают, а мы прохлаждаемся.
- Да вы наверно за всю свою жизнь столько не отдыхали?
- Это точно. На одном месте и камень мхом обрастает, а мы шевелимся, потому и живём.
- Так, дорогие мои старички, я сейчас сбегаю в лавку. Тут у меня особой провизии нет, я больше на пароходе харчуюсь. Я сейчас мигом,
- Фёдор, ты б показал, где твое хозяйство, а то супчика хочется.
Они вышли на кухню, и там сразу все завертелось с проворством и умением Евдокии. За время долгой разлуки было чего рассказать друг другу. Беседа зашла далеко за полночь. Старики основательно говорили, что делалось на селе, а Фёдор про свою городскую жизнь
- Дядька Трофим был давеча по делам. Встречался с Котовым, правда, недолго задержался. Дознавался про Андрюху, бает, что тот предатель. У нас в порту народ всякий со всего света, говорят не по - нашему. Мы с ними общаемся так, с горем пополам. Они по - нашему немного, мы по - ихнему, но понять можно. Война в Европе, немец всё захватил и на нас может двинуть.
- Так это чё получается, опять воевать? Чёрт бы их побрал, никакого сладу нет, то финны, то немцы, чё и надо? Какое неспокойное время выпало на нашу долю, а всё терпим. А чё остается, токмо терпеть.
- Вот  и дядька Трофим говорит, тяжко будет.
- Он бы этого оборотня как-то  нашел, да осудить его по закону.
- Да ну его, этого Андрюху, ты нас завтра в железный магазин своди, кое-какой утвари купить надоть. Будем думать о дне завтрашнем, можа, и не будет никакой войны? А будет, так нам всё равно хлеб ростить, без его не навоюешь.
- Ой, мужики, у меня глаза закрываются,  я, пожалуй, прилягу.
- Вы давай на кровать, а я на полу себе постелю, завтра я вас по городу ушатаю.
Время в гостях пролетело незаметно. Старики не знали, чему больше радоваться: встрече с внуком или предстоящему отъезду домой. Вновь раздался пароходный гудок, и город Архангельск медленно стал удаляться.
Глава 9

В начале июля Трофим приехал в деревню. Захар вышел на встречу.
- Чую, с плохой вестью прибыл, Трошка?
- Да, батя, не в добрый час, и не по своей воле.
- Ну, коли такое дело, пошли в дом, обсудим.
- Война, батя, с немцем видать будет долгой, добровольцев прибыл набирать, а коли такое дело, начну с племяшей. Хорошего они  видели мало, да такой у них век выпал. Отрядом командовать буду я, так глядишь, под присмотром будут, а на заимке, как ни крути, не отсидишься. Честь, глядишь, нашу да и свою не опозорят. Так что, батя, пока я тут по деревням собираю, ты поезжай на заимку. Хватит им там париться, настала пора серьезным делом заняться.
        Захар понимал суть происходящего.
- Ну, коли надо, так надо.
       Запряг в телегу жеребца без лишних разговоров, направился в сторону болота.
У близнецов в это время года работы было мало. Они оба находились в хате, когда Захар вошёл в неё.
- Доброго здоровья, оболтусы.
    Внучки бросились к деду.
- Какими судьбами, дедушка? Али случилось чё?
- Случилось, случилось внучки. Давай собирайтесь, пришел ваш час.
- Толком, дед, объясни! – в один голос заявили Иван с Алексеем.
- Собирайте пожитки, кои напромышляли, по дороге объясню.
  Братья ждали этого момента, собрались быстро.
- Дед, так объясни толком, чё случилось то?
- Вот болото перейдем и скажу, под ноги смотрите, не ровен час рюхнетесь по шею, вытаскивай вас, а так оно спокойней, нервы, так сказать, крепче, отсюда мысли и поступки обдумывать легче. Давай шагайте след в след и без вопросов.
- Слышь, Ванша, дед темноту наводит, к чему бы это? - шепнул Андрей.
- Тссс, а то зашумит.
- Дед, ты у нас еще, как лось по лесу ходишь.
- Ваши годы мне бы, так давно слюни бы распустили, не угнаться. Скоко я верст отмахал, внучки, не счесть, одному богу ведомо, а скоко вам выпадет отмахать, тоже не ведомо. Трудные времена настали, а хотя для меня так они и не кончались.
- Дед это чё, философствуешь или к чему-то клонишь?
- Время ужо придёт, узнаешь, а покуда под ноги смотри, и размышляй наперёд, чтоб голова враз смогла принять решение, а то глядишь, а оно уже тютю.
- А чё тютю-то ?
- Здоровые, но зеленые вы  ещё, внучки, как вот эти ели.
На опушке заржал жеребец.
- Вот чертяка, учуял. Животина, а всё понимает, токмо говорить не может, хороший конь.
Неспешно подошли к телеге, уложили поклажу. Захар закурил.
- Малёхо передохнем и тронемся.
Братья молчали, за всю дорогу никто не проронил ни слова. Когда подъехали к деревне, то увидели что - то непонятное. Посреди деревни ходила толпа народу, слышался плач, пели песни под гармошку.
- Дед, слышь, чё это? На свадьбу не похоже, на похороны тоже!
- Приедем, разберёмся, – ответил Захар. Подъехали к дому. Евдокия, Мария, сестры Вера и Катя набросились со слезами на Ивана и Алексея. Захар напустился на них.
- Вы чего раньше срока болото развели, или заняться нечем? Марш все в дом на стол собирайте. Трофим коды приедет? - спросил он у Евдокии.
- Обещал после полудня, а точно не баял.
- Лады, давай в дом, собирайте стол, коды нам еще выпадет вместе собраться? Мы с тобой, Евдокия, и так землей пахнем, - помолчал немного, добавил:
 – Кому как выпадет, война да смерть не выбирает возраст.
Евдокия всхлипнула.
- Цыц мне, моду взяла, чуть что слюни распускать, и чтоб я не видел!
Та послушно утерла лицо платком, и ушла в дом. Братья пошли на деревню, но долго там не задержались. Тем временем подъехал Трофим.
- Слышь, батя, народ у нас активный, уговаривать не пришлось.
- Что я тебе скажу, сын, во все времена родину защищать от врагов святое дело, а враг у нас явный и сильный, такие, значит, дела. Пойдём, посидим на дорожку, а там уж как карта ляжет.
За столом собралась вся семья, не было только Фёдора. Захар первым прервал молчание.
- Когда еще свидимся, не знаю, а хотелось бы. Чё я хочу сказать, дело такое, выпадет коли умереть, лучше умрите с честью, чем жить без чести, такой мой наказ.
    Женская половина всхлипнула.
- Опять вы за своё! Мёртвых оплакивают, а вы с утра живых, пороть буду!
Наступила тишина, только сёстры шмыгали носами. Захар налил самогонки в стаканы.
- Ну, давайте, чтоб все возвернулись, да хранит вас господь.
    Залпом опрокинул стакан. Трофим прервал образовавшуюся паузу.
- Никола, ты остаёшься, время придёт, и твоя очередь настанет, а лучше, чтоб не настала.
- Да мне как-то несподручно, не по совести.
- Ничё, из остальных семей по человеку, по два, а от нас трое, на первый раз хватит. Давай, молодежь налегай на еду, когда еще нас горячим накормят?
Время Трофима торопило, а он всё тянул с отправкой, давая тем самым побыть племянникам дома. Захар подошёл к нему.
- Давай, Трошка, уводи мужиков, сроки-то, поди, жмут. Короче проводы, меньше слез.
- Это точно. Ванька, Лёшка, пошли.
Женщины заплакали и уже не стеснялись окриков Захара, а тот уже не пытался их ругать, думая: пусть наревутся, коли от этого легче. Черная колонна деревенских мужиков двинулась под звуки женских воплей. Кто-то шёл рядом с колонной, а кто стоял и махал руками.


Глава 10

Шёл третий год войны. Деревня трудилась, всё для фронта, все для победы. Трофим с племянниками воевал на карельском фронте, Николай на волховском. Захар за годы войны сильно сдал. Основной мужской труд лёг на женские плечи. Лошадей почти всех тоже забрали на фронт, землю приходилось пахать на быках. Они являлись основным видом транспорта. Вера с Катей и еще три женщины готовили стадо коров к перегону на мясокомбинат, который находился вёрст за сто пятьдесят от деревни. Путь не близкий, но ничего не поделаешь. За день проходили вёрст тридцать, а затем ночевали. Утром пересчитывали стадо и опять отправлялись в путь. Сдавали коров по документам, и тут же отправлялись домой. После очередного перегона к ним пришел уполномоченный. Девчонки еще отсыпались после дальней дороги. Он поговорил с Евдокией и Марией, затем ушёл. Когда девочки проснулись, мать позвала их завтракать. Вера посмотрела на мать.
- Мама, что-то случилось?
- Почему ты так решила?
- Ну, я вижу по твоему лицу.
- Ой,  девочки, опять вам дорога длинная выпала. Давеча приходил уполномоченный, вас забирают на торфоразработки. Ой, лихонько, опять триста верст пешком, а может, на телегах? Даже не знаю, что и сказать. И когда это все закончится, проклятая война! Одно радует, что пока мужики все живы, здоровы. Спаси и сохрани  их, господи.
 Мария встала на колени перед иконой и стала молиться. Девочки молча пили чай, похрустывали, как мыши, сухарями. Катя обратилась к сестре:
- Помнишь, Вера, как  сухари на полатях ели? Засунем голову в голенище от валенка и грызем, чтоб дед не слышал, а ведь как ругался.
        Захар глянул на них, заулыбался.
 - Ешьте, ешьте, да и грызите, можа, долго домашних сухарей не грызть. Вот, девоньки, и вам выпало по полной. Был бы я помоложе, я б за вас  сходил. Да куда там, через раз в одну сторону дышу, не ровен час, помру.
-  Дедушка, да что  вы такое говорите? Война закончится, соберёмся все вместе, и всё будет хорошо.
- Ох, складно баешь, Верка. Твои слова, да богу в уши.  Пейте да ешьте, и поманеньку вещички собирайте, не на неделю уходите. Хоть ба не пешком вам шлындать, девоньки. Э-хе-хе-е-е-е – по-стариковски закряхтел Захар, - Сколь себя помню, лихие времена на наш век выпали. Чуть - чуть вроде ба полегчает, ан нет, какая да зараза свалится.
Вдруг речь неожиданно прервал, задумался.
- Мы дедушка  кажется, собрались, пойдем помаленьку.
- С богом, девоньки.
- Да ты не расстраивайся, не на фронт же мы, на работу, скоро вернёмся.
 Вера с Катей пошли на сборный пункт.
- Ой, Катя, телеги стоят, слава богу, не пешком. Так может, отоспимся.
- Уснешь разве на телеге, так кое- как бы полежать.
 Сёстры сели на телегу, на ней уже сидели две женщины. Обоз тронулся.
 Торфоразработки напоминали собой не что иное как лагерные постройки. На них работали осужденные, политические ссыльные, переселенцы и даже пленные. Женщин привезли к конюшне, лошадей там не было. Бригадир открыл ворота, зашел вовнутрь, огляделся.
- Вот, девочки, чистите стойла, отрывайте доски и колотите себе нары, иначе спать не на чем будет. До ночи успеете.
 Девчонки дружно взялись за работу, одна  Катя взбунтовалась.
-Не могу я в этом гадюшнике, не хочу.
- Катя, дак не будешь же ты ночевать на улице? Болото кругом, сейчас темнеть начнет, комары заживо сожрут, пошли, давай.
- Нет, я останусь на улице.
Всю ночь она не спала, плакала. Глаза от слёз опухли, лицо от укусов комаров. На уговоры сестры ещё поупиралась, а затем согласилась и вошла вовнутрь.
 Каждый день девчата копали траншеи для осушения болота. Дневная норма на человека была четыре метра длиной, один метр шириной и метр  глубиной. За это каждый день выдавали двести граммов хлеба, если выполнишь норму, еще добавляли двести. На обед варили суп из крапивы. На поварих ругались, что в супе были черви, а те в свою очередь оправдывались тем, что им некогда каждый листок осматривать, но голод своё брал, приходилось есть. С такой еды не то что норму, лопату не поднять. Копать приходилось стоя в воде, правда, на ноги выдавали бахилы, но всё равно ноги были сырыми. Через месяц их из конюшни перевели в барак. Там была печка кирпичная, но помимо двадцати пяти человек  жили ещё и клопы. Девчонки грелись на печке по очереди. Некоторые, чтобы избавится от клопов, ложились на полу и пол вокруг поливали водой, это помогало хоть какое-то время поспать спокойно.
Однажды вечером бригада женщин возвращалась с работы, навстречу им шагал мужчина. Вера посмотрела на него, и он тоже остановил взгляд. Что - то показалось Вере в нём знакомо.  Она обратилась к подругам:
- Кто это?
- На втором участке, на сушилке работает. На фронт не взяли, у него пальцев на руке нет.
- Катя, этот дядька с нашей деревни, Рыжов его фамилия. Он пожар в деревне устроил. Надо, наверное, начальству сказать. Может он тут неспроста?
        На следующий день случился пожар, горело болото. Чтобы огонь не распространялся, всех с лопатами выгнали окапывать лес. Верховой огонь отсекли, вот само болото тлело и дымило. Торф горел изнутри, и была угроза провалиться и сгореть заживо. Такое за время торфоразработок случалось, особенно в засушливые года. Сёстры отстали от основной группы, Обходили опасные участки, говорили о доме. Вдруг почва под ногами Веры дрогнула, она толкнула сестру в сторону, а сама тут же провалилась. Раскинула руки в стороны.
- Катя, не подходи, ищи жердь быстрей!
 Вокруг ее валил дым. Катя вернулась, неся в руках жердь, протянула сестре.
- Хватайся, Веерка! Давай, давай, шевелись!
- Ноги жжёт, не вытерплю, сейчас отпущу, сгорим обе.
- Не смей, ну еще маленько!
       Ещё несколько усилий и Веру удалось вытащить.  Катя перевернула ее на спину, платье тлело, ноги были обожжены.  От ожогов и едкого дыма Вера потеряла сознание. Катя подхватила ее под мышки и потащила ближе к лесу. Оттащив на безопасное расстояние, взяла платок сестры и стала перевязывать раны.
 - Сейчас, сейчас, полегчает, я сбегаю быстренько за своим платком, я  мигом.
 Она вернулась к месту происшествия, схватила платок, повернулась назад, путь ей загородил Рыжов.
- Я гляжу, вы тут развлекаетесь, землячки. Думал, одна провалится, меньше мне работы.
- Ты о чем это, гнида?
- Ты чё, не понимаешь? Совсем дура, что ли? Я же вас все равно в живых не оставлю! Ну, чё, пошалим напоследок?
 Он стал расстегивать брючный ремень, навалился всем телом на Катю. Она в ярости ударила коленкой в пах. Рыжов вскрикнул, и скорчился от боли. Девушка вывернулась из-под него и толкнула в зад. Тот, спотыкаясь, полетел в только что образовавшуюся воронку. Падая, ухватился за тоненький ствол берёзки, корни её стали вылезать из земли. Рыжов держался только за счет этого деревца, готового в любой момент выскочить из грунта.
- Слышь, дура, вытащи быстрей, подай кол! Ничего с тобой не сделаю, помогу сестру донести. Помоги ради бога!
- Нет у тебя ни бога, ни совести! Дядя Трофим говорил, ты предатель, им и останешься.  Случаем не ты опять поджог устроил? Опыт есть, скотина.
 Катя подошла к жерди, взяла ее в руки.
- Вот, молодец, давай, протягивай его мне.
 Она размахнулась и  с плеча, сколь  было силы в ее хрупких руках, ударила Рыжова колом по голове, тот сразу обмяк, и соскользнул в черную дыру. Из дыры вырвалось облако сажи и дыма, туда же Катя бросила кол.  Подхватила упавший платок, бросилась к сестре. Вера пришла в себя, постанывала.
- Голова болит и ноги.
- Потерпи, сейчас уж недолго, вон девки бегут, сейчас тебя унесём, там санитарка есть, потерпи.
    Слезы текли по её лицу, щеки в чёрных от сажи разводах.
- Кать, ты как трубочист, - сестра улыбалась, несмотря на боль.
    Сестру отнесли в лазарет. Вечером Катя подошла к подруге:
- Нинка, я, наверное, сегодня ночью домой сбегу, надо родителям о Верке рассказать, может, со мной?
- Я девкам с нашей деревни скажу, может, они тоже, всё веселей будет.
  Ночью они вчетвером отправились в бега. Днем, когда выходило солнышко, отсыпались, а ночью шли. Как только слышали гудение машин, сразу прятались в кустах. В деревни заходили, просили  милостыню. Когда давали, а иногда просто закрывали двери. До дому оставалось идти километров пятьдесят. Подошли к очередной деревне.
- Нинка, иди, проси  поесть, у тебя лучше получается.
Девочки спрятались за огородом, Нина подошла к дверям и постучала.
Дверь открыла женщина.
- Чего тебе, милая?
- Тётенька, родненькая, дайте ради бога что-нибудь поесть. Неделю идём не евши.
- Э-э-э, да это не вас ли ищут? Мы уж наслышаны про вас. Поди зови остальных, накормлю.
       Нина позвала подружек. Всех качало от голода. Тетка накормила и уложила  всех на печи, благо размеры ее позволяли. Следующим днём они разошлись по своим деревням.
       Катя зашла в дом, мать, её увидев открыла рот, и стояла, как будто потеряла речь. Через несколько секунд замешательства бросилась к дочери со слезами:
- Господи, кровинушка, как исхудала!
  После объятий принялась ее раздевать.
- Господи, грязная какая, обовшивела вся. Все снимай с себя, баня со вчерашнего еще не остыла, вода теплая. Поди, отмывайся, а я твою одёжу замочу.
  - Сейчас, только молока попью.
Катя взяла крынку с молоком, и жадно пила, молоко текло мимо рта. Отдышавшись, ещё сделала несколько глотков.
 - Все, пойду мыться.
   Вернувшись из бани помытая и в чистом белье, она села за стол. По её виду было заметно, что она устала и хочет спать.
- Покушай, доченька, и поди спать, поговорим после.
Дочь спала, не просыпаясь, вечер и всю ночь. Встала утром с кровати, умылась. На столе уже шипел самовар.
 - Садись, доча , кормить буду. Мы ведь ужо знали, что вы сбежали. Уполномоченный с сельсовета был, всё рассказал. Бает, как объявятся, пусть отдохнут день и обратно готовятся, а иначе осудят. Обещался прийти завтра. Так что насушим картошки, муки гороховой намелем, сухарей и обратно, девонька …- мать не договорила, заплакала.


Глава 11

Трофим зашел в землянку разведвзвода, бойцы встали.
- Здравия желаем, товарищ политрук.
- Садитесь, бойцы, как тут у вас дела, настроение?
- Настроение боевое.
- Это хорошо. Работка вам скоро предстоит, так что отсыпайтесь, отъедайтесь. Иван, Андрей, выйдем.
 Братья направились к выходу, отошли вглубь  траншеи.
- Ребятки, наступление готовится, придется вам за языком сходить. Так что вы там по аккуратней, потихоньку и назад. Командир у вас грамотный мужик, да и вы не лыком шиты. Ну, я как бы по-отцовски прошу, осторожней там. Кукушек много развелось, поглядывайте, головы берегите.
- Да мы, дядя Трофим, не в первый раз, и не хуже ихних кукушек стреляем, так что пусть они не высовываются.
- Ну, ну, не горячись, они этому делу специально обучены.
- А нас дед с детства учил стрелять. Дядя Трофим, от отца ничего не слыхать?
- Нет, где-то на волховском фронте. Всё, идите, отдыхайте, братцы.
- Слышь, Ванша, чё-то серьезное намечается, коли дядька сам пришел.
- Согласен, пошли, поваляемся, пока время есть.

 Ближе к полудню по траншее прошёл слух: убили политрука. Иван с Алексеем выскочили из землянки и бросились на наблюдательный пункт. Там на плащ палатке лежал мёртвый Трофим.
- Как так случилось, товарищ командир?
- Снайпер, прямо в голову. По офицерам лупит, сволочь. Всем командирам надеть каски, чтоб все были как цыплята в инкубаторе, одинаковые. Хороший был человек и командир ваш дядя.
Братья не скрывали своих слёз.
- Как это, Андрюха, вчера говорили, а сегодня уже нет, не справедливо.
- Ванша, завтра, может нас шлепнут? Надо бы похоронить!
- Наверно.
   После похорон вернулись в землянку. Долго молчали.
- Пойдем, выйдем.
- Чё скажешь?
- Смотри, Ванша, снайпер бьёт с передка, значит, недалеко от нас? Давай просмотрим передок, каждое дерево, пенек, камень, может, чё увидим?
- Короче, ты чё, удумал отомстить? Так мы и так воюем, а значит, мстим.
- Я хочу конкретно, этому гаду шею сломать.
- Лейтенант не пустит.
- Уйдем втихаря, за день никто не спохватится, туда и обратно.
- Лады, бери бинокль, пошли.

 Шел четвертый час наблюдений.
- Ну, чё, Ванша, какая картина вырисовывается?
- Конкретно, хреновая. Я бы выбрал вон тот бугорочек.
- У расщелины тоже хорошо, там можно залечь, вся местность, как на ладони.
-Он тоже не дурак, так же думает, и залёг совсем не в подходящем месте, и хрен подумаешь.
- А может, ночью заляжем в этом месте, пройдём как у себя дома, заляжем, кукушатина должен где-то объявиться, а там как получится. Помнишь, что дед говорил? Если придется умереть, умрите с честью. Вот завтра и проверим, на что способны.  Пошли собираться.
 Братья взяли полный боекомплект, сухой паек, и, как только стемнело, перевалились через бруствер. Проложенный заранее маршрут оказался верным.
- Андрюха, в этих скалах траншей не нароешь?
- Это хорошо, на камнях любой человек долго не высидит. Нам на пользу камушки, тссс…
 Сверху что-то посыпалось, братья затаились, немного погодя продолжили движение.
- Ванша, который раз ходим за линию фронта, а мне все кажется, что я на охоте, только зверь опасней.
- Это точно, спасибо деду, хоть чему-то нас научил. Всё, скоро светать начнет, давай норку делать, а то не ровен час они нас засекут, а не мы их. Не нарушая ландшафта, забрались под упавшее дерево, завалив себя сверху хворостом.

После полудня комвзвода вернулся из штаба.
- Где Кустовы, почему не вижу?
- Всё тут были, может, решили к землякам сходить, помянуть дядьку?
- К заданию готовиться надо, а они чёрт-те знает где! Куда бы они могли деться?
- Не можем знать. Лейтенант, не кипятись, вернутся, куда им деваться? Да, на передок ходили с биноклем.
- Та-а-ак. Народные мстители, они же туда ушли? Та-а-ак, под трибунал не их, так меня отдадут. Сержант, давно они ушли?
- Не могу знать, догадываюсь, с ночи. Пока ничего не случилось. Следопыты они от бога, вернутся по-тихому, как пить дать. Давай бузу не будем поднимать. Когда на задание?
- Через два дня выход.
-Ну, вот время ещё есть, подождем.
         
    Начало светать.
-Андрюха, кто-то идет?
Метрах в пятидесяти от братьев шёл немец в маскировочном халате с винтовкой. Спрыгнул в расщелину, по ней спустился вниз, там залёг за куст.
- Ванька, ты прав, почти снизу бьёт, по горизонту чуть выше наших траншей.
- Как брать будем? Незаметно к нему не подойти, видишь, он спокоен, как дохлая лошадь. Знает, что ни спереди, ни сзади к нему не подойти, грамотный, сволочь! У нас две головы, подумаем.
Каждый погрузился в свои раздумья. Полчаса лежали молча.
- Андрюха, сверху до него метров семь - десять будет? Не прыгнуть ему на спину, сам себе всё переломаешь, а другого выхода я не вижу.
- А зачем прыгать, мы молча спустимся по расщелине, и унесём его.
- Это как?
- Вынимай из мешка пожитки, в него наложим земли. Я думаю, кило семнадцать влезет, и пошлём ему гостинец на спину. Подумаешь, перепутает пару ребер, но я думаю, живой останется.
- Ну, бляха, ты и авантюрист, смотри, не промахнись деятель! Я тогда к расщелине, вдруг что не так пойдёт, пока он очухается, я возле него буду.
- Андрюха, я пошёл.
Иван осторожно передвигался, благо под ногами был мох, подполз к самому краю каменного уступа. Немец лежал на животе и осматривал передовую, очевидно, выбирал жертву. Иван аккуратно поднял мешок и как бы прицеливаясь, опустил его вниз. Мешок упал как раз между лопаток. Через минуту на нём уже лежал брат.
- Гля, Ванша, как новорожденный воробей клюв раскрыл, а закрыть не может. Не отъехал бы, сволочь.
      После непродолжительной паузы немец сделал вдох, и тут Андрей ударил ему по щеке, тот открыл глаза, не понимая, что происходит.
- Очухался, кукушатина, отдышись, сейчас мы тебе снова клюв закроем. Садись на жопу, гад! Кажись, мы ему ничё не сломали, мог бы и камушков в мешок положить, а то больно культурно получилось, - и с размаху ударил в челюсть. Немец опять потерял сознание.
- Андрюха, ты чего творишь, нести же придётся.
- Так на всякий случай, чтоб не забывался, с кем дело имеет. Пусть отдохнёт до потёмок, он бы тоже по темноте  к себе попёрся, значит, его сейчас не хватятся, а когда хватятся, мы будем дома. А если честно, я его, Ванша, хотел зарезать за дядьку.
- Дед чё говорил: злоба - худой советчик. Завяжи этому уроду рот, очухается - кряхтеть, стонать начнёт, это нам ни к чему.
 Как только спустились сумерки, братья с пленным стали возвращаться к своим. Благополучно пересекли нейтральную полосу, свалились в траншею. Втолкнули немца в  землянку.
- Принимай, командир, гостинец.
- Бойцы, что  творите, под трибунал захотели?
- Командир, все же гладко вышло.
-Ладно, бойцы, - и уже улыбаясь, обнял братьев. - Но всё равно взбучку получите, радуйтесь, что оба целехоньки. Досрочного язычка спроворили, молодцы.. Наград не ждите, а вот люлей получите. Надо сдать в штаб, а как объяснить эту операцию?
- Да ладно, командир, победителей не судят.
- И то верно. 
Утром наступившего дня немца  свели в штаб. Лейтенант вернулся в расположение взвода.
- Итак, бойцы, дело обстоит следующим образом. Язычок оказался стоящим, но начальство требует подтверждений, а стало быть, будем готовиться к походу. Завтра выход, пойдем  вглубь немецкого тыла. Вопросы есть? Нет. Всё, пошла подготовка.
 Никто из бойцов тогда и подумать не мог, что вернуться с задания им не придётся. В их личных делах будет записана короткая, но ёмкая запись: «Пропал без вести».


Глава 12

Фёдор с начала войны на своем катере обслуживал порт. На палубе установили пулемет, а больше никакого вооружения не было. Катер из гражданского принял статус военного, но в военных действиях не участвовал. Война здесь ощущалась по прибытии большого количества  транспорта с грузами продовольствия и техники. Порт работал сутками.
 Фёдор находился в рубке, когда начался налет немецкой авиации. Бомбежка была массированной, небо гудело от самолетов, земля  содрогалась от разрывов бомб, деревянные строения горели.  Команда катера спустилась вниз. Бомбы ложились по причалу и соседним судам. Одна из них упала на палубу катера, раздался страшный взрыв. Железную палубу разорвало, как консервную банку, катер подкинуло взрывной волной, в жилых помещениях валялись бесформенные тела команды. Катер горел, пахло  гарью и подгоревшим мясом.

        На волховском фронте вводились новые силы с опозданием, это затягивало развитие операции, а противник получал возможность  усилить свои войска. Все советские атаки, сила которых с каждым днем слабела, были отражены. Немцы завершили перегруппировку прибывших дивизий, и начали контрнаступление решительным образом. Удары наносились  с севера и юга, чтобы отрезать  вклинившиеся войска волховского фронта прямо у основания клина, а затем рассечь, и уничтожить окруженную группировку советских войск по частям. Немцы подтянули мощную артиллерию, которая могла вести огонь по котлу. Благодаря этому огню, район с лесным массивом превратился в поле, изрытое воронками, на которых виднелись остатки стволов, когда-то деревьев-великанов. Рвались снаряды и мины, горели леса и болота, земля застилалась едким дымом.  В результате этой операции, часть в которой воевал Николай, оказалась в окружении в районе синявских болот. Он лежал на дне траншеи, закрыв затылок руками.
- Господи, неужели и нам придется заживо сгореть, как Фёдору? Да когда же это все кончится? Который час уже долбят, - он разговаривал сам с собой. Когда пришел в себя после бомбежки, уже всё стихло. Тишина наполнялась стонами раненых и обрывками немецкой речи. Николай открыл глаза, грудь была присыпана землей, пропитанной кровью. Над ним стоял немец, смотрел в глаза. «Ну вот и всё, - подумал он, - конец моим мученьям, только бы все это было не зря, не напрасно». Немец поднял винтовку и воткнул штык в грудь, синее небо с клубами дыма потухло в глазах Николая.


Глава 13

         Война по роду Кустовых прокатилась страшной, тяжёлой машиной, которая способна только убивать, ища все новые и новые жертвы. Вся мужская половина семейства не вернулась с войны. Дед Захар тоже не дожил до её конца, а  вскоре после него умерла и Евдокия. В доме остались Мария и ее  дочери Вера и Катя. Выросло новое поколение рода Кустовых. Прошли года, у Кати выросли сыновья. Двое отслужили в армии, а двое ещё служили. Егор в десанте, Виктор в морской пехоте. У старшего Владимира состоялась свадьба с соседской девушкой Юлей. Жили дружно, пока в деревне не появились шабашники из Прибалтики. Они строили местный новый клуб.  Сельчане негодовали, что не дали строить местным мужикам, а доверили этим косоязыким. Среди них были молодые белобрысые парни. Случай свел Юльку с одним из них. Завертелся роман, жизнь семейная пошла побоку. Владимир сильно переживал. Мать ему говорила, что надо бы побить жену для порядку, не грех считалось раньше это. Владимир был человеком добрым, покладистым и на  такое дело пуститься не мог. Терпи, не терпи, но всему когда-то приходит конец. И это случилось, он не вытерпел всех унижений жены, коли решился на такое.
 Его обнаружили рыбачившие на речке мальчишки, он лежал на дне  среди водорослей. Телеграммой вызвали братьев. Егор приехал утром на попутной машине, а после полудня пешком пришел и Виктор.  Семья собралась вечером за ужином.  В дом заходили сельчане, молча стояли перед гробом и затем также тихо уходили. Братья вышли во двор, поговорили, затем пошли на деревню. Курс  взяли к строителям.
- Здорово живём.
Строители переглянулись, не ожидали таких гостей.
- Где этот гопник, который с Юлькой шарится?
 Мужик в годах встал из - за стола.
- Его здесь нет, вышел куда - то.
- Ты, как мы поняли, старший? Короче, дядя,  скоро у нас дембель, тебя не тронем, а остальных всех уроем. Этого гопника найдём сегодня, изуродуем.
       Дверь открылась, вошла мать.
- Сынки, ради бога никого не трогайте, пусть всё миром будет. Вы же жизнь себе испортите, молодые, жить да жить ещё.
- Ладно, мам, пошли, - Егор взял мать под руку, вывел на улицу.
- Мы за свои слова отвечаем, бойтесь, суки! -  Уходя, огрызнулся Виктор.
После похорон Виктор подошел к брату.
- Братуха, такое дело, сегодня в колхозной бане мужской день, эти, наверное, пойдут мыться, а мы их на берегу и встретим. Отметелим по -тихому, завтра на автобус и в часть. Пока участковый приедет, то да сё, не поедут же нас искать. Ну как, годится мысль?
- Да как сказать, чтобы не обидеть?
- Ты прямо говори, да или нет.
- Согласен, наказать надо. Только у меня вопрос.
- Какой?
- Бить будем грязных или мытых?
- Я думаю мытых, так как темнее на улице будет.
- Не повезло чувакам.
- Не расслабляйся заранее, думаешь морпех да десантура победят?
- Родная земля и штакетник нам помогут.
 Как будто мощный ураган разметал бригаду из пяти человек по заборам и чернозему. Намытые и напаренные рожи прибалтов, перепачканные чернозёмом,  стали бледнеть. Один  пожилой бригадир стоял нетронутый. Он прижался к забору, и только, моргая глазами, смотрел за происходящим. У Егора в руках была штакетина из забора, он ловко ей орудовал по спинам строителей.
- Где твои боевые приемы?- крикнул ему Виктор.
- Этот самый лучший и надежный.
 Молодые парни валялись на земле и стонали, рядом валялось рваное бельё. У братьев под глазами появились гематомы, которые начали синеть.
- Мать  с отцом заметят, ругаться будут.
- Не первый раз с синяками.
- Так - то оно так, но эта драка не ко времени, брат.
- Что уж теперь, дело сделано.
- Вы, орлы, снова ползите в баню и помалкивайте, а то снова вернемся.

На следующее утро братья уехали служить. Жизнь стала входить в свою колею. Строители работали ударным темпом, как стахановцы, начальство местное только удивлялось. Клуб построили раньше срока, прибалты уехали, вместе с ними сбежала и Юлька, оставив свою мать одну.


Глава 14

   1994 год. Мурманская область. Батальон морской пехоты. Казарма. Сослуживец разговаривает с Виктором.
- Ты слышал, Витя, что будет набор на большой десантный корабль? Тридцать человек с нашего батальона с дружественным визитом в Средиземку пойдут. Вот бы попасть, мир посмотреть! Я дальше детдома, нигде не был. Хорошо бы!
- Меня не возьмут.
- Это почему?
- Наш замполит, ты же знаешь, мой земляк, с нашей области. Он до меня доколебался, почему я не комсомолец. Сказал, пока в комсомол не вступишь, отпуска не видать. Дома я уже побывал, но лучше бы так к родным не ездить. Засунул бы себе в зад этот комсомол, вместе  с партбилетом.  Вот поэтому меня и не отберут. Туда надо идейных, преданных делу КПСС, а я несознательный. Таким, как мы, место в только горячих точках, туда сразу возьмут. Ты из детдома, никто не заплачет, а у меня родители из деревни, ничё не скажут, раз надо, так надо.
- А ты чего такой обозленный на партию?
- Отец с мамкой в бога верили, я с детства запомнил, как мамка каждый вечер говорила: господи, благослови! Батя в войну в четырнадцать лет бригадиром в колхозе был, четыре класса образование, самый грамотный в деревне. И при этом ни пионером, не активистом не был, человеком был. Знаешь, я сейчас вспоминаю, это мне, наверное, по наследству передалось. В школе принимали в октябрята, я хорошо помню. Мне мамка купила октябрятскую звёздочку, я её в руках подержал, понравилась, всё - таки первый значок. На линейке в школе, когда нам их стали прикреплять, мне значка не хватило. Знаешь, как обидно было! В пионерах я не любил гладить галстук, он у меня все время мятый был. В восьмом классе стали в комсомол принимать, ну пришлось и мне, не быть же белой вороной, вступил.  После училища работал в городе, познакомился  с девчонкой из общежития. Пришли с пацанами в гости, билет оставил на вахте, иначе не пустят. После одиннадцати часов разве охота уходить? Менты облаву устроили, пришлось убегать, выпрыгнул со второго этажа.
- А билет где?
- Потом повестка пришла из отделения, но я решил, на хрен он мне нужен, тем более в армию через неделю забирали.  А за границей охота побывать, мы ж не последние люди в батальоне. Пойду к замполиту рапорт писать в комсомол.
- Я тоже напишу, так сказать, может, учтут активную жизненную позицию.
- Братан дембельнулся, хочет в горячую точку. Пока меня ждет. Пошли что ли к замполиту.
        Отслужив свой срок, Виктор демобилизовался. В поезде в купе с ним ехал офицер.
- Где служил, сержант?
- А по форме не видно?
- У береговой службы такая же. Может  в бане два года отслужил? Извини, не хотел обидеть, сам огрызаешься. Я вербую демобилизовавшихся парней для службы по охране дипломатических представительств. Ну, как, пойдешь?
- Это можно.
- Вот заполни этот бланк, пиши разборчиво. Сразу скажу, проверять будут долго, всю родню до седьмого колена, контора у нас серьёзная.
 Через три станции офицер вышел, а поезд покатил дальше. Виктор смотрел в окно и улыбался: всё складывалось хорошо.
Егор работал в деревне, Сергей жил в городе, но чем занимался, толком никто не знал, как потом выяснилось, спутался с бандюками. Мать с отцом переживали.
- Все не слава богу, - говорила мать, - не одно, так другое, не живётся спокойно.
- Образумится, возьмётся, может, за ум, - ответил отец, - пороть надо было, когда поперек кровати лежали, а теперь поздно. Эти вот бы к нему не перебрались, будет хорошая группировка.
- Нет, батя, мы с Егором решили дипломатов охранять.
- А кто вас туда возьмет? - решительно заявила мать.
- Как кто?
- Так я в войну с колхозного поля охапку сена унесла своей корове, меня осудили на два года  исправительных работ.
- Да, мам, ну и времена были! А через сорок лет медаль дали за труд в годы войны. Я  говорю, у этих коммуняк всё через жопу.
 Виктор подошел к комоду, выдвинул ящик, где лежали документы. Взял комсомольский билет завернул в газету «Правда» и  бросил в печь, чиркнув спичкой.
 - Неладно,  Витя, делаешь!
- Да пошли они… - и вышел на крыльцо.
 К началу осени принесли письмо, на конверте стояла печать мосгорисполкома, в конверте был отказ. Мать посмотрела на сыновей.
- Оно может и к лучшему, кто знает? Поезжайте к Сергею, тот за ум взялся, дальнобойщиком за границу ездит, он похлопочет.
Сергей отошел от бандитских дел, устроился на автомобиль  «Вольво» и ездил за границу.
 После этого разговора прошло еще два месяца. С почты опять принесли письмо, в котором говорилось, что нужно приехать для опознания трупа. Как потом выяснилось, Сергея нашли повешенным, на воздухозаборнике между машиной и фурой. Сама машина стояла в лесополосе в стороне от дороги.
 Мать плакала, мужики курили сигарету за сигаретой.
- Это его бандитские дела.
- Точно, – ответил Егор. - У них вход рубель, выход два. Или тюрьма, или могила. Чё делать то?
- Может отомстить?
- Кому? Приедем с колхоза, ничё не знаем. Всё, паровоз ушел.
- Господи да что это такое, что за наказание, бабы в роду живут, а мужики не держатся? – плача, говорила мать, – не зря говорят, мужики рожаются к войне.


Глава 15

Лихие девяностые принесли немало бед. Одна беда: не платили или задерживали зарплату  месяцами. Странно как-то, работа есть, а денег нет… Егор собирался жениться.
 - Вить, как денег намыть на свадьбу? Вроде работаем, дурака не валяем, а все впустую.
-Я знаю, контракт в горячую точку.
- А чего, давай махнем завтра в военкомат?
      Так они оказались в Чечне. Война, она везде война, человек ко всему привыкает: к стрельбе, взрывам, тишине и, наконец, к смерти. За первые два года войны братья насмотрелись всякого.
- Помнишь, мать говорила, что её братья на войне разведчиками были, смелые, однако пацаны были.
- Помню, только вот никто не вернулся. Сидим  на блокпосту,  а то, может какой гад как вжахнет, и пипец.
- Который год жахают, не ссы, прорвемся. Нельзя нам помирать, не велено. Нинка родила, а я помру, не повидавши дочь? Меньше года осталось, не помрём.
 Вдруг ударила пуля в мешок с песком.
- Опять шмаляет, что это за гад завёлся? Похоже, история повторяется, только гад промазал, если снайпер, то хреновый. Или решил с нами поиграть, шутник. Надо бы проверить. Егор, давай я схожу в зелёнку, у меня дочки нет.
- Ты чё, брат мне или насрано?  Пошмаляет да и уйдет.
 Егор надел на ногу каску, высунул ее чуть выше мешка, и тут же вскрикнул.
- Бля! - каска свалилась с ноги, она вместе с ногой была прострелена.
- Ты чё, чучело, думал, на стволе не высунуть было? А лучше бы на голове, глядишь, не корчился бы.
      Снял с ноги ботинок, стал перевязывать.
- Лежи теперь, жить он хочет, ни хрена ты не хочешь.
- Удачно это я высунулся - пытался шутить Егор.
К вечеру Виктор решил сходить в разведку. Он привязал гранату на уровне подбородка, примерил зубами, потянул. Да получится, решил он, в крайнем случае подорву себя. Предупредил товарищей и Егора, и пополз в зелёнку. Друзья находились в боевой готовности. Виктор внимательно осмотрел склон, приметил несколько едва заметных троп, установил растяжки, тщательно замаскировав их, вернулся обратно.
- Ну, сейчас послушаем, кто там ходит.
      Прошло несколько часов. Егор лежал перевязанный, ухмылялся, видимо рана не сильно его тревожила. Прогремел взрыв.
- Я мигом, посмотрю и назад, прикроете огнем, если что, ориентир видите.
  На месте взрыва лежал человек, корчась от боли. Ноги в крови, руками зажимал живот, оттуда тоже сочилась кровь. Подходить Виктор стал со стороны головы, ногой отопнув винтовку, так безопасней.
- Надо же, бабы воюют.
    Он убрал ей волосы с лица, и удивился: перед ним лежала Юлька.
 - Мир тесен, подруга боевая! Ты как гончая, круги режешь по многострадальной нашей земле.
       - Я за вами давно наблюдаю, хотела кончить обоих, да пожалела.
- Егора тоже пожалела? А Володьку?
- Зато хохмить больше не будет, нога заживет. Володька хороший был, только я дура, поздно поняла это.
 Она засунула окровавленную руку во внутренний карман, достала рулон из долларов.
- Возьми, отдай матери, они мне не понадобятся, и прости, если сможешь.
 Закрыла глаза и затихла, на землю из брюшной полости вывалились внутренности.
- Валить надо отсюда.
Окровавленные деньги спрятал, и, прячась за стволы деревьев и кустарник, отправился в обратный путь, судорожно перебирая в памяти случившееся. На блокпосту стоял бронетранспортёр, в него грузили раненого Егора.
-Витюха, подфартило мне, ладно не двухсотым отправляют. Мамке ничего не пиши, вернёмся, скажем, может быть. Ты поаккуратней тут, потом расскажешь, чего напромышлял. Пока, братуха!
Бронник взревел мотором и попылил вниз по ущелью.
       Закончился контракт, Егор с Виктором вернулись в деревню. На следующий день пошли к матери Юльки. Она смотрела на них добрыми глазами, радовалась, потом долго говорили, слушала и утвердительно качала головой, затем ткнулась лицом в грудь Егора и плакала. Успокоилась.
- Это вам, Юлька просила передать.
- Мне они ни к чему, оставь деньги у себя, хоть этим она заплатит за свой грех. Живите долго.