(или "Цивилизованные асы и варварские обычаи страны приземления" из цикла "Про штаны и подштанники")
Войну мы встретили в Брянской области на 188-ой сещинской авиабазе (показанной в первом советском телесериале «Вызываем огонь на себя»), где отец служил в санчасти.
Что война будет и скоро – все знали. Мы, восьмилетние пацаны, по плакатам в клубе запомнили силуэты всяческих фоккеров. А с началом войны научились различать их и по звуку моторов. Вначале нас густо бомбили. Но лётчики на «ишачках» (тупоносые, тихоходные, но вёрткие истребители И-16) и зенитчики быстро наловчились, и армады юнкерсов стали облетать базу на почтительном расстоянии.
Из авиагородка семьи вывезли и разместили по окрестным деревням. Мимо нас по большаку пешком с узлами, колясками, на подводах двигались беженцы из Белоруссии и Смоленска. На переполненных полуторках везли детей из детсадов и пионерлагерей. Иногда единственной мамой, начальницей и нянечкой у них была старшеклассница-пионервожатая. Деревенские бабы, детишки, и мы с ними, тащили к дороге воду умыться-напиться, полотенца, хлеб и молоко. А заботливые фоккеры и мессеры поливали им дорожную пыль свинцом. В этих же местах при таком поливе потерялась и попала в детдом моя будущая жена. С матерью, грудным братиком и бабушкой они бежали из горящего Минска.
Однажды мы играли на лугу. Внезапно из-за леса на малой высоте появился фокке-вульф. Над железнодорожным мостом от его брюха отделилась длинная сигара. Поднялся столб воды, но мост остался стоять, а самолёт развернулся в нашу сторону. Мотор его заработал с перебоями. Видимо, его обслужили зенитки.
Над нашим лугом он летел совсем низко. На фюзеляже самолёта красовалось несколько крестов. Лётчик выглянул из открытого фонаря кабины и даванул гашетку пулемёта. Мы разглядели даже его глаза за очками. А он отчётливо разглядел, что на лугу только дети. Очередь прошла рядом, закидав нас клочьями дёрна.
Промах асу можно извинить – самолёт уже не слушался, мотор глохнул. Он цапанул верхушки деревьев и где-то неподалёку сел. Взрыва и дыма не было. Когда мы добежали до самолёта, лётчика с разбитым лбом уже вытащили из кабины. Он вышагивал как высокомерный индюк с красным гребнем и черным крестом на шее, а руки, с гордо оттопыренными локтями, поддерживали штаны, лишённые по обычаю страны приземления ремня, подтяжек и пуговиц.
Через день нас навестил отец. Я взахлёб стал рассказывать о происшествии.
- Знаю, - сказал отец, - Этого лётчика приводили ко мне в санчасть на перевязку
- Зачем ты его лечил?! Он же хотел меня убить!!!
- Я давал Клятву Гиппократа.
И объяснил, что это такое.
Гиппократ со своей затеей мне не понравился. И я дал встречную клятву, что никогда не стану доктором. И сдержал! Два раза.