Данте планировал доехать до города к вечеру, но новое эмоциональное потрясение отняло у него силы, и, когда стемнело, он тихо сполз с коня на землю. Разжёг огонь и поужинал запечённой рыбой и фруктами. Янгус предпочла сырые, а Данте вспомнил об Эстелле. Некогда они сидели у костра и лопали груши, а восторженный стук их сердец отдавался эхом в ушах. И так хотел Данте поцеловать её нежные щёчки, перемазанные сладким соком. И не знал, не думал он тогда, что Эстелла так быстро его забудет. С новым женихом у неё перспективное будущее: она станет маркизой, завсегдатаем городских балов и салунов. А он, Данте, может подарить ей только свою любовь, отдать всю жизнь, но это ничтожный подарок. Он её недостоин. Одиночество и боль — его удел. Если бы Эстелла осталась с ним, он мигом надоел бы ей.
Данте не ощущал обиды — счёл, что Эстелла права. Он страшный человек, псих и моральный урод, который всех ненавидит и внушает ненависть к себе. Никто не испытывает к нему любви и жалости, так почему он должен всех любить и жалеть? Надо принять себя таким, какой есть и, вне зависимости от того, сколько дано ещё прожить — пять месяцев или пятьдесят лет — нужно идти вперёд с поднятой головой, не унижаясь и не лицемеря, даже если будет больно.
Данте пролежал в траве до утра, не сомкнув глаз. С усилием встал и двинулся в путь. Янгус то летала по округе, то сидела на его плече. Алмаз, которого юноша при любой возможности избавлял от седла и узды, свободно шёл позади.
Когда солнце, вынырнув из-за пышных — наряд невесты — облаков, поднялось над горизонтом, Данте прибыл в Верхний город. Много времени ушло на поиск жилья. Он обошёл с десяток гостиниц, но в каждой ему что-то не нравилось: в одной за тесную комнатку хозяин просил баснословную сумму; в другой было сыро и воняло плесенью; третью портили громкогласные соседи — семейство с двумя детьми, от шалостей которых стонали все жильцы. Данте не выносил шум и крики и от этой перспективы отказался. И не везде пускали с животными — где-то не было конюшни, а куда-то не принимали с птицей. Отвергнуть любимцев Данте не мог — лучше бы провёл ещё ночь на улице.
Под вечер, смертельно устав, он вернулся в «Маску», чему сеньор Нестор невероятно обрадовался. Взлохмаченный, измученный и с травой в волосах, Данте без лишних расспросов получил ключ от комнаты.
— А я знал, что вы вернётесь! — улыбнулся сеньор Нестор.
— Почему?
— Не могли же вы уехать с концами, не попрощавшись с эдакой красоткой.
— С какой красоткой?
— Да тут сразу после вашего отъезда прибегала девушка, спрашивала о вас.
Данте побелел так, что труп в гробу был бы румяней.
— Что за девушка? Какая из себя?
— Не та, что приходила до этого, — хитро сощурился сеньор Нестор. — Другая. Очень-очень красивая, худенькая, с большими глазами. Темноволосая. Расспрашивала о вас и очень волновалась. Ушла расстроенная, когда я сказал, что вы уехали. Она даже назвала своё имя. Дайте-ка вспомнить… Эсперанса… нет, Эсмеральда… Эс-эстрелья…
— Эстелла, — прошептал Данте.
— Точно! Вот голова моя дырявая! Да, Эстелла, очень красивая девушка.
— С-спасибо, — шокировано пролепетал Данте и двинулся наверх.
Комната была та же: с широкой кроватью, резным комодом и мягким ковром. Последствия вторжения незваных гостей хозяин, очевидно, убрал. Жердь Янгус стояла в углу за портьерой. Бросив мешок с вещами в угол, Данте выдвинул жердь и поставил её на место. В мгновение ока облюбовав её, Янгус взялась чистить пёрышки. Данте налил воды в поилку и подвесил к жёрдочке яблоки, сорванные с яблони, ветви которой тянулись прямо на балкон.
Его качало от усталости, но рассказ сеньора Нестора взбаламутил. Эстелла приходила! Сама. Но зачем? Наверное, хотела объяснить, что любит другого. Значит, она не лгунья, просто поняла, что они не пара. Но ему-то что делать со своей любовью?
Заставив себя лечь в кровать, Данте на несколько часов рухнул в беспокойный сон. Ему приснилась Эстелла. Она нежно улыбалась и манила его за собой. «Данте… Данте… иди сюда… ты мне нужен… пойдём…». Данте схватил её за ладошку, прильнув к ней губами, зацепил пальцами шнуровку корсажа. И целовал, целовал… Эстелла блаженно подставлялась под ласки. «Люблю… я тебя люблю, Эсте…», — шептал Данте. Платье упало на пол. Пальцы юноши скользнули по обнаженному телу девушки, поцелуи спустились на плечи и… вдруг Янгус завопила диким голосом. Данте резко сел, потирая оглохшее ухо. Птица взгромоздилась ему на голову и махала крыльями.
— Янгус, ты чего кричишь? Мне приснился такой сон… такой сон, а ты взяла и всё испортила, — обиженно вздохнул Данте, стряхивая птицу с головы.
Откровенные сны к нему приходили часто, но с Эстеллой — впервые. Для Данте она была богиней, дивным невинным ангелом. Юноша обожествлял её, воздвигая на пьедестал, по сравнению с которым иные женщины меркли так, что вызывали презрение.
Данте заглянул в комнатку-пристройку, что служила ванной. Охлаждая жар, сунул голову в ледяную воду. И вышел на балкон. Часы показывали семь вечера. Отвлекаясь от навязчивых мыслей о том, что надо бы наведаться к церкви, Данте вглядывался в прохожих.
По бульвару гуляли влюблённые пары и проносились экипажи. Кучера, сидящие на козлах, приветствовали друг друга кивками и выкриками. Богомольные дамочки и старушки в мантильях торопились на вечернюю мессу. Аптекарь, стоя на углу, обсуждал новости с низкорослым рыжим толстячком — владельцем парфюмерной лавки «Ароматы для изысканных натур», немцем французского происхождения, мсье Шарлем. Рядом, пыхтя и переваливаясь, ходил грузный мясник сеньор Дади — неразговорчивый вдовец с двумя детьми, всегда улыбающийся только сеньоре Марте — зеленщице из лавки напротив. Туда-сюда по улице бегал её сын — конопатый мальчик лет десяти, выгуливая на поводке неказистую таксу по кличке Сарделька. Он так носился, что едва не сбил с ног девушку в серой униформе с длинным белым передником и чепцом на голове; прикрывающим жёсткие кудри урождённой мулатки. Она несла в руках корзину с овощами.
Данте разобрало любопытство, когда девушка остановилась под его балконом. Плюхнув корзину на мостовую, она озиралась по сторонам, пока натруженные руки её отдыхали от ноши. Девушка показалась Данте знакомой. Хотя эти создания — цветные горничные — все на одно лицо в своих чепчиках и фартуках. Но из глубин памяти выплыл белоснежный дворец на Бульваре Конституции. Он, мальчик двенадцати лет, однажды был там в гостях. И дверь ему открыла премилая мулатка…
Спотыкаясь, Данте ринулся на выход. Служанка Эстеллы! У него под балконом! Он не успел ни о чём подумать. Сообразил, что вытворяет несуразицу, когда уже схватил считавшую бабочек Либертад за локоть.
— АЙ! — визгнула та, выпучив круглые глаза. — Вы кто такой? Чего вам надо?
— Не бойтесь, я не причиню вам зла, — пробормотал Данте задыхаясь. — Я просто хочу кое-что узнать…
— Узнать? — Либертад разглядывала юношу, открыв рот — его малочеловеческая внешность слегка её потрясла. — Чего же?
— О… о вашей хозяйке…
— О хозяйке? О, у меня их много! — лукаво сказала Либертад, быстро сообразив в чём дело. — О какой именно?
— Об… об… Эстелле…
— Я могла бы догадаться. Значит, это вы тот самый её ухажёр?
Данте покраснел до корней волос.
— Не знаю…
— Вы Данте?
— Да.
— А я запомнила ваше имя, потому что оно редкое. Знаете, а сеньорита говорит, будто вы без вести пропали, хотя вы наверняка просто её обманули.
— Нет… я… я…
— Ежели б это раньше было, я бы даже помогла вам встречаться, но теперь я не доверяю мужчинам, — искренне заявила Либертад. — Все вы одинаковые: сначала говорите о любви, а потом делаете вид, что вы ни при чём. Я не скажу сеньорите Эстелле, что вас видела, и вам советую не лезть к ней. Она девушка приличная и семья у ней строгая. Я-то прекрасно знаю, чего делается с высоконравственными девушками, когда они втюриваются в красавчика вроде вас.
Данте пытался вставить хоть слово, но его замкнуло так, что голос сел.
— И у сеньориты Эстеллы есть на примете другой кавалер, — продолжила Либертад, наплевав на шок Данте. — Очень приличный, богатый, воспитанный. Он уж наверняка сделает её счастливой. Кстати, вечером они идут в оперу. Туфита… Титита… Не помню… Не важно. Некогда мне с вами лясы точить, наша кухарка ждёт овощи, чтоб ужин готовить.
Схватив корзинку, Либертад ушла. А у Данте в груди вулкан взорвался. Эстелла развлекается с другим, а он весь извёлся, сходит с ума, умирает!
Ярость ослепила юношу, и он пнул ногой увесистый горшок с маргаритками, что стоял на газоне. Тот, отлетев, разбился о стену дома. Ах, вот она как! Тогда он поймает её с поличным! Пусть, глядя ему в глаза, она скажет, что любит другого! Пусть! Он имеет право это услышать!
В безумном состоянии Данте вернулся в номер, вытряс из мешка одежду и выудил что получше, — вещи, которые надевал на свадьбу Клементе. Не рискнув ехать в театр верхом, он поймал экипаж.
Здание театра на улице «Ла Фортуна» — массивное сооружение с колоннами и облупившейся штукатуркой, было частично заклеено афишами. Не прошло и десяти минут, как Данте, прибыв туда, увидел Эстеллу и Маурисио. Маркиз помог девушке снять плиссированное манто, отдал проверяющему билеты и, пропустив вперёд, отвёл её в ложу. Данте хотел устроить сцену ревности прямо в холле, но не решился и купил билет.
Оказался он на балконе третьего яруса, напротив ложи, где сидели Эстелла и Маурисио, и теперь мог разглядывать любимую в бинокль. В нежно-голубом платье, с лилией в волосах и жемчужинками в маленьких ушках, Эстелла была великолепна. Заставляя себя сидеть ровно и не направлять на неё бинокль через каждую секунду, Данте начал разглядывать круглую сцену, что походила на арену цирка.
Хвалёная певица Фифита Мьель, чья розовощёкая физиономия красовалась на афишах, напомнила Данте сильно откормленную хрюшку, затянутую в платье ярко-малинового цвета. Огромная грудь её едва не вываливалась из малюсенького корсажа; голову венчала серебряная диадема, шею украшало колье из фальшивых бриллиантов.
Когда Фифита начала петь, Данте чуть не навернулся с балкона от неожиданно резкого, сиреноподобного звука, вырывающегося из её горла. «Какая вульгарная баба, похожа на проститутку из «Фламинго», — брезгливо подумал Данте. Он направил бинокль на зрителей: одни слушали певичку с благоговением, другие — зевали. Вскоре к Фифите присоединился партнёр — усатый высокий брюнет с идиотским именем Бонбон Куартье, пение которого напомнило Данте блеяние овцы.
Эстелла, сидя как каменная, таращила глаза. Маурисио сжимал её руку, иногда касаясь губами запястья. Ревность, досада, обида и вместе с ними любовь, горячая и необузданная, оглушили Данте. Ему хотелось выть и стучать ногами от злости. Этот мужчина не имеет права целовать ей руки! Только он, Данте, может это делать. Она должна быть с ним, в его объятиях!
Со всей одури Данте шмякнул бинокль на колени и сжал кулаки. За что Эстелла так с ним поступает? Унизительно тут сидеть, наблюдая, как она милуется с другим.
Чтобы отвлечься, Данте взглянул на сцену. Певичка надрывалась от натуги, голося особенно занудную арию, то прижимая руки к груди, то обхватывая ими голову. Это невыносимо! Надо бежать отсюда. Но Данте не двинулся с места, пока не объявили антракт. Некоторые зрители отправились на выход, иные остались на местах, ожидая официантов, разносящих напитки и сладости.
Эстелла и Маурисио покинули ложу. Данте рванул за ними. Сейчас он их поймает! Сейчас он увидит, как она целуется с этим маркизом, схватит Эстеллу за руку и потребует объяснений. А потом вызовет соперника на дуэль. И плевать, что они давно запрещены! На всё плевать!
В толпе зрителей, неприкаянно бродящих по театру в поисках уборной, Данте не сразу увидел, что Эстелла и Маурисио намерены уйти совсем. Маркиз помог девушке набросить манто на плечи, галантно открыл дверь, обмахивая Эстеллу веером, и поцеловал ей руку, прикрытую тончайшей ажурной перчаткой.
Они вышли из театра и двинулись вглубь аллеи. Данте метнулся следом. Прячась за кустами и деревьями, он приблизился настолько, что услышал разговор:
— Маркиз, мне дурно, прошу вас, отвезите меня домой.
— Вам не понравилась Фифита?
— Она была омерзительна!
— Хорошо, простите меня, Эстелла, это целиком моя вина. Но Фифита очень известная певица, о ней говорят по всему вице-королевству, и я полагал, вы будете очарованы. Наверное, я должен был поинтересоваться вашим вкусом прежде, чем вас приглашать. Но я не думал, что вам не нравится опера.
— Мне нравится опера, но не в таком исполнении, — резко сказала Эстелла. Рука её, дрогнув, взметнулась к шляпке и поправила её. — Маркиз, отвезите меня домой!
— Хорошо, мы сейчас поедем, но прежде я хочу сказать кое-что.
— Что же?
— Эстелла, это самая важная вещь, о которой я когда-либо говорил. Что в сравнении с этим все мои титулы и земли, если рядом не будет вас?
— Я вас не понимаю.
— Вы так холодны со мной, а, меж тем, ни дня не проходит, чтобы я не думал о вас.
— И?
— Эстелла, я люблю вас!
— Что?
— Я люблю вас, — повторил маркиз.
Девушка не успела ответить — раздался шорох в кустах. Эстелла и Маурисио обернулись, но никого не увидели, только услыхали звук отдаляющихся шагов — кто-то убежал прочь.
— Наверное, зверь какой-то, — сказала Эстелла.
— Даже если и человек, какая разница? Мне скрывать нечего! Я говорю как есть: я вас люблю и намерения мои серьёзны. Что вы мне ответите?
— Ничего.
— Ничего? То есть вы подумаете? — настаивал Маурисио.
— Ну да… Отвезите меня домой.
Данте бежал в лес, пока у него не закончился воздух в лёгких. Споткнулся о корни и упал. Даже не ощутил боли — боль в груди перекрыла всё. Он яростно заколотил кулаками по земле, представляя, как дубасит соперника, как распухает смазливая физиономия маркиза, а по его белоснежной шёлковой рубашке расползаются красные пятна крови. Да как он посмел признаваться Эстелле в любви? Кто он такой? Данте вцепился ногтями в траву и зарычал в ночную мглу разъярённым тигром:
— Какого чёрта?! Она моя! Моя! Я не отдам её! Не отдам!!!
Не успокоился Данте ни за два часа, ни за три. Напротив, к полуночи, доведя себя до нервного срыва и разбив костяшки пальцев до крови, со всей дури молотя ими об землю, он решил, что не может больше выносить эту муку. Всё, хватит! Эстелла должна сказать ему, глядя в глаза, что любит другого. Он хочет это услышать, прочитать в её прекрасных глазах, даже если умрёт от горя.
Ошалев от ревности, Данте поднялся на ноги, выбрался на мостовую и, спотыкаясь, побрёл вперёд. Дошёл до дворца алькальда, окружённого многочисленными фонарями, в свете которых парили ночные жуки и бабочки. Зияя чернотой, окна дома твердили: его обитатели давным-давно спят.
Перемахнув через забор, Данте ягуаром скользнул к знакомым кустам акации. Собак не встретил. Что делать? Бросить камушек в окно? Эстелла не услышит, а услышит, так не выйдет. А если и выйдет на балкон, навряд-ли его впустит. Не станет же она компрометировать себя перед этим расфуфыренным маркизом. Данте закусил губы. Ну почему, когда надо сделать нечто важное, его мучает неуправляемый страх? Страх показаться идиотом. Страх быть осмеянным и изгнанным прочь.
Данте поднёс руки к лицу — они осветились серебром. Он припомнил свой давний магический опыт — когда разрушил стену в подвале. Что там говорил Салазар? Надо направить руки на объект колдовства и представить что ты хочешь сделать. И Данте нацелился ладонями на балкон, вообразив, как он залезает на него.
Щщщщ… — шипя змеёй, у ног упало лассо. Данте схватил его. Лассо как лассо, только светится в темноте. Неплохо для человека, который не колдовал пять лет.
Данте прицелился и забросил лассо на балкон — оно зацепилось за выступы перил. Раз, два, три. Секунда. Он подтянулся на руках и вот — он уже на балконе. Но дверь в комнату была закрыта изнутри и занавешена шторами. Данте совершил ещё манипуляцию рукой, и лассо исчезло.
Эстелла лежала в постели, но заснуть не могла уже битый час. Признание Маурисио потрясло её. И зачем она пошла с ним в оперу? Теперь она не знает как быть. Эстелла не хотела обижать Маурисио — человек он неплохой, пусть и навязчивый, — но ведь она влюблена в Данте. А Данте как в воду канул. О нём так давно ни слуху, ни духу. А она так мечтала о любви. И вот любовь пришла, но счастливой она себя не чувствует.
— Данте, — всхлипнула Эстелла, шёпотом призывая его к себе, — Данте, ты мне нужен, так нужен…
Но, очевидно, с ним произошло страшное, и его нет в живых. Эти мысли не покидали голову Эстеллы, сердечко её сжималось от тоски, а слёзы катились по щекам ручьями.
Впав в нервную дремоту, прерывающуюся её собственными вздохами, Эстелла вдруг услышала странный звук. Навострила ушки. Будто мыши скребутся, тихо-тихо. Она зажгла свечу, вылезла из кровати и прошлась по углам в поисках мышиной норки.
Лёгкий стук в окно напугал её так, что она чуть не устроила пожар, уронив свечу на ковёр — вовремя схватилась за подсвечник. Водрузив источник пламени на туалетный столик, Эстелла распахнула дверь и выпала в осадок. Данте! У неё на балконе! Она чуть сознание не потеряла. Он живой! Только какой-то измученный.
— Д-д-данте… Ты… ты… как здесь… оказался? Боже мой, с тобой всё в порядке… это ты, я не верю…
Он не произнёс ни слова. Планировал жёстко объясниться с Эстеллой, но, увидев её, такую красивую, в домашнем платьице с кружавчиками, растерял всю решимость. Он её любит, любит до безумия, несмотря на обиды и боль! Заметив муку в дорогих её сердцу глазах-сапфирах, Эстелла проглотила комок в горле. Схватив Данте за руки, с небывалой для такой хрупкой девушки силой, она втянула его в комнату и захлопнула балконную дверь.
— Ты безумец! Совсем рехнулся? А если бы тебя увидели? Боже, как я соскучилась, я не верю, что это ты! Данте, где ты был так долго? Почему ты молчишь?
У Данте язык отнялся от нахлынувших чувств, а Эстелла ничего не понимала. Пришёл к ней среди ночи и молчит. Даже не обнимет её. Ах, неужели у него есть другая, и он явился, чтобы об этом рассказать?!
— Данте, что с тобой? Скажи мне, что происходит? — чуть не плача спросила девушка.
Он глянул на неё болезненно и, наконец, выдавил, не размыкая губ:
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему… ты… так со мной… поступила?
— Я не понимаю, о чём ты? — Эстелла похлопала ресницами, лихорадочно соображая, что же такого она сделала. Ах, да! Письмо! — Я… я… поняла, ты обиделся, — затараторила она скороговоркой. — Я не должна была писать это глупое письмо. Я послушалась Сантану, но сразу пожалела об этом. И на следующий день я приходила к тебе в гостиницу. Мне сказали, что ты уехал. А ещё я нашла чёрную розу на паперти. Это было жестоко с твоей стороны. Я думала, с тобой что-то случилось!
Но Эстелла видела: её слова Данте воспринимает по-своему. И всё бледнеет и бледнеет, окончательно превращаясь в бескровный труп.
— Надо… было… сказать мне правду… — стараясь сохранить капельку рассудка, выговорил он.
— Но я… погоди. Да, это было глупо, но надо ли так обижаться на чепуху?
— По-твоему это чепуха? — с горечью спросил Данте.
— Конечно!
— Ты считаешь, я должен всё проглотить? А в общем ты права. Кто я? Ничтожество, нищий ублюдок без рода, без племени, без денег и титулов. Зачем я тебе нужен? Но я думаю, во имя той дружбы, что связывала нас в детстве, я имею право услышать объяснения. Ведь это просто: скажи мне прямо, что больше меня не любишь.
Эстелла глянула на Данте с искренним непониманием.
— Да как тебе в голову это пришло? Я так тосковала, а ты, ты сам исчез куда-то, молча, без предупреждения на целую вечность!
— Тосковала? — глаза его, почернев, метнули молнии, и обречённость в них уступила место холодной ярости. — Я видел, как ты тосковала! Это было ещё до моего отъезда! Ты развлекалась с другим, а мне запудрила мозги этим дурацким письмом! Я не понимаю, зачем врать? Почему нельзя прямо сказать, что ты любишь другого?! — Данте повысил голос.
— Тише! Не кричи, весь дом разбудишь. Что ты городишь? — у Эстеллы челюсть отвисла от таких обвинений. — Я три месяца по тебе с ума сходила, я чуть не умерла. Я думала, что больше не увижу тебя. У меня нет других мужчин!
Данте встряхнул волосами так, что они ударили его по лицу.
— А я видел! Я сам видел! Я сидел в твоём в саду. Ты пришла вся расфуфыренная и кокетничала с каким-то франтом прямо у двери. А сегодня ты ходила с ним в театр! Я это видел своими глазами! Я там был!!! Он тебе руки целовал, а потом признавался в любви! Я не думал, что ты такая подлая! Зачем ты врёшь? Скажи мне правду! Или ты хотела обманывать нас обоих, водить за нос и его, и меня? Тебе мало одного мужчины, надо сразу много, да?
— Да! Мне мало! Мало! Мне нужно много мужчин! Я не собиралась тебе говорить, но раз ты узнал, что ж… Маурисио — мой жених. Он прекрасный человек, уважаемый в обществе и очень добрый и воспитанный. Не жестокий и не злой, как некоторые, — выдала Эстелла потоком. Пусть, пусть ему тоже будет больно!
Но злость Данте как ветром сдуло. Прикрыв глаза, он весь как-то сжался и облокотился о дверцу шкафа.
— Услышал что хотел? Доволен теперь? Уходи! — бросила Эстелла, разрываясь между двумя желаниями: спихнуть его вниз с балкона или обвить руками его шею.
— Хочешь, чтобы я ушёл? — хрипло спросил Данте. — Наверное, жених придёт для дальнейших развлечений?
Эстелла чуть ногами не затопала. Ну почему он так её обижает?
— В отличие от тебя, Маурисио нормальный человек и не лезет ночью к девушке через балкон, как грабитель.
— А ты любишь только хороших мальчиков, да?
— Уходи, — повторила Эстелла, глотая слёзы.
Полуопущенные ресницы Данте дрожали. Он добрался до балкона и — Эстелла ахнуть не успела — сиганул вниз, перемахнув через ограждение. Закрыв ладонями рот, чтобы не кричать, Эстелла выскочила на балкон посмотреть, не разбился ли он. Данте упал в кусты, перебудив всех дворовых собак. К счастью, они были на привязи и не могли бегать по саду, но начали захлёбываться лаем. Данте выбрался из кустов, прорвав дыры в одежде. Шатаясь как пьяный, он добрёл до забора, перелез его и был таков.
Эстелла беззвучно заплакала. Что она сделала? Вот дура! Наговорила ему всякий вздор, и он ушёл. И больше не вернётся.
— Данте, — шепнула она звёздам. — Вернись…