Глава 18. Взаимонепонимание

Дарина Наар
     Эстелла улиткой свернулась на кровати. Хотелось плакать, а после — тихо умереть. Она потеряла Данте. Три месяца о нём ни слуху, ни духу. И всё из-за письма. Ну зачем, зачем она послушалась Сантану? Поняв слова о расставании буквально, Данте уехал, и она не знала, где его искать. На следующий после бала день Эстелла, растеряв остатки благоразумия, прибежала в «Маску» и напрямую спросила у хозяина про Данте. До сих пор она стыдилась этой выходки, а самое плохое — ничего не добилась. Зато нашла у церкви чёрную розу и в тоске высадила её в цветочный горшок. К счастью, это безумие осталось незамеченным двумя домашними жандармами: Роксана была занята делами Арсиеро, ублажая местных латифундистов, дабы они отписали земли в пользу городского Совета Кабильдо, и ожидая решение епископа о судьбе Комитета Нравственности (рехидор спихнул эту обязанность на него), а Мисолина витала в облаках, строя планы в отношении Маурисио Рейеса.

      Ежедневно Эстелла оставляла красную розу на паперти и высматривала любимого в толпе, бегала на мост, а однажды ночью добралась до самой реки, чуть не умерев в темноте от страха. Но Данте исчез бесследно.

      Через семнадцать дней поисков, надежда сменилась глубокой печалью. Эстелла плакала и плакала и на нервной почве слегла с температурой. А ещё разругалась с Сантаной, обвинив подругу в том, что Данте уехал из-за неё. Сантана обиделась и ушла, заявив, что ноги её в доме Эстеллы больше не будет.

      Минуло три месяца, но Эстелла всё злилась на подругу и на себя. Любовь пылала, сводила с ума, вытеснив иные чувства. Сейчас она бы жизнь отдала, чтобы хоть краем глаза увидеть Данте, но на память ей остался лишь кустик чёрных цветов — роза так вымахала, что её пришлось высадить в клумбу. Зато Роксана и Мисолина со слежкой отстали, ибо Эстелла вообще прекратила выходить из дома. Посещала только вечернюю мессу, каждый раз кладя на паперть красную розу. Но ответа не было.

      А вдруг Данте попал в беду? Эта мысль грызла Эстеллу. Она ждала, что он отправит к ней Янгус или вломится в окно и потребует объяснить содержание письма. Эстелла и боялась, и хотела от Данте какой-нибудь безрассудной выходки. Он же отчаянный, смелый и такими влюблёнными глазами на неё смотрел. Он не мог сдаться так легко. Явно что-то произошло. Только бы он был жив! Эстелла в отчаянье ломала руки, понимая: если с Данте что-то и случится, она этого не узнает — она не представлена ни его семье, ни друзьям.

      Сегодня Эстелла проснулась рано от жуткого кошмара: во сне она горела. Огонь, кругом огонь, и девушка не могла выбраться из него. Задыхаясь и крича, сквозь дым и пламя она увидела Данте. Он протягивал руки, стараясь её вытащить из ловушки, но, когда она схватила его за пальцы, Данте превратился в кучку пепла. Эстелла проснулась в холодном поту.

      Сон выглядел так реально, что Эстелла не усомнилась: с Данте случилось плохое. А ей и поговорить не с кем: с Сантаной она разругалась, а бабушка уехала в Гваделупу, чтобы поглазеть на тамошних свободных рабов [1]. Роксана и Арсиеро отправились в Байрес на деловые переговоры и застряли там на две недели. Мисолина, поглощая один женский роман за другим, напоминала влюблённую курицу; теперь она Эстеллу не трогала, глядя на неё, как на кучку мусора.

      Зато вернулась Либертад. Весьма неожиданно. Поведение дяди Эстебана поразило Эстеллу: когда с Хорхелины сняли бинты, он переехал назад в их общую спальню. И отныне они ворковали, как два голубка. Поэтому Хорхелина проявила «великодушие», забрав обвинения против Либертад и разрешив ей возвратиться в дом. Эстебан теперь не смотрел на горничную, но громче всех возмущался отменой рабства во Франции.

      Эстелла недоумевала, Либертад рыдала по углам, Урсула читала ей нотации, а бабушка объявила Эстебану бойкот, в сердцах ляпнув, что он больше ей не сын. Видите ли, она ему столько помогала, устраивала свидания с Либертад в башне, даже подпаивала конвоиров, дабы влюблённые увиделись, но раз он выбрал Хорхелину, к ней теперь может не обращаться. И Берта укатила лечить нервы на островах Гваделупы.

      Эстелла была с ней солидарна — дядя поступил с Либертад отвратительно. А ведь, казалось, он любил горничную. Неужели все мужчины такие? Что если и Данте нашёл себе другую? Он такой красавец, наверняка девушки с ума по нему сходят. А она этого не переживёт! И как же хочется его увидеть, услышать его голос, ощутить его губы на своих губах… За что ей такие муки?

      Раздался стук в дверь, и Эстелла поспешила утереть слёзы ночной рубашкой.

      — Войдите.

      — Это я, сеньорита, — зашла Либертад с подносом в руках и газетами подмышкой. — Вы не спустились к завтраку, и я его принесла. Нельзя же сидеть голодной, в самом деле! А ещё вам письмо.

      — Мне? Письмо?! — Эстелла подпрыгнула как ошпаренная. Неужели от Данте?

      Либертад покопалась в куче бумаг и выудила длинный конверт. Вся дрожа, Эстелла вырвала его из рук служанки. Та с удивлением воззрилась на неё:

      — С вами всё в порядке, сеньорита?

      — Ага.

      У Эстеллы не хватило терпения дождаться ухода Либертад. Молниеносно открыв конверт, она испытала такое разочарование, что расплакалась.

      — Чего-то случилось, сеньорита?

      — Н-нет… Это от маркиза Рейеса. Он приглашает меня в театр оперы. Пишет, что сегодня будет петь Фифита Мьель, и он купил два билета в ложу.

      — Тогда чего ж вы плачете? Подумаешь, опера. У вас такое лицо, будто кто-то помер.

      — Я не хочу туда идти!

      — Не хотите идти на оперу или не хотите идти с ним?

      Эстелла поймала острый взгляд служанки.

      — С ним.

      — А мне он показался милым, — ответила Либертад. — Он как-то заходил к сеньору Арсиеро, вежливый и симпатичный молодой человек.

      — Но мне он не нравится! Я его видела один раз на балу, а он прицепился, как колючка, и теперь обхаживает мою семью. Даже бабушку очаровал, — пробурчала Эстелла.

      — Не понимаю вас, сеньорита. Кто ж отвергает такого жениха? Эдак себя ведут лишь в одном случае: ежели влюблены в другого. А вы разве ж влюблены?

      Эстелла всхлипнула, закрыв лицо руками. Либертад пожевала губу, сообразив, что наступила хозяйке на любимую мозоль.

      — Сеньорита Эстелла, скажите правду: маркиз вам не нравится, потому что вы влюблены в другого?

      Эстелла, кивнув, разревелась сильнее:

      — Т-только н-никому не говори, Л-либертад…

      — Я-то не скажу. Но почему ж вы сами ничего не делаете? Ежели вы попросите сеньора Арсиеро, я уверена, он не будет вас неволить. Пусть ваш кавалер придёт сюда, познакомится с вашей семьей. Сеньор Арсиеро добрый человек, он вас поймёт.

      — Нет, не поймёт, — качнула головой Эстелла. — Он находится под влиянием мамы, а она не допустит, чтобы я связала жизнь с таким, как Данте. Он не нашего круга.

      — Значит, он бедный?

      — Угу…

      — И его зовут Данте. Красивое имя.

      — Он и сам красивый, он такой, такой… он необыкновенный. Я таких больше не встречала. Но мы потерялись. И я не знаю, где его искать.

      — Вы его очень любите?

      — Очень.

      — Мне это знакомо, — вздохнула Либертад. — А вы знаете его адрес? Может, я помогла бы вам его отыскать?

      — Нет, Либертад. Спасибо, но тут уже ничем не поможешь. Он испарился, как в воду канул. Я не видела его уже три месяца.

      — Ну не расстраивайтесь, сеньорита. Наверняка он ещё объявится. У некоторых мужчин есть такая мания — появляться и исчезать в самый неподходящий момент.

      — А мне-то что делать? Ты думаешь, надо ответить на приглашение маркиза и пойти в оперу?

      — Почему нет? Он ведь не урод и не старикан. Приятный молодой человек. Сходите, развейтесь. Нельзя ж сидеть взаперти и реветь целыми днями. Вы ж красавица, завидная невеста, у вас вся жизнь впереди, а будете сидеть и киснуть, ещё заболеете да помрёте.

      — Наверное, ты права, Либертад, — утёрла слёзы Эстелла. — Да, пожалуй, я схожу в театр с этим занудой. Хотя бы отвлекусь от тяжёлых мыслей. Решено! Вечером иду слушать оперу!

-----------------------------
      Тупая боль сдавила виски. Ощущения были ужасны, словно по телу прогулялся носорог. Не открывая глаз, Данте повернул голову и уткнулся в нечто мягкое, похожее на лебяжий пух. Разомкнул веки.

      Он лежал на кровати у себя в комнате. Рядом, на подушке, сидела Янгус и, прижавшись к Данте пушистым бочком, мерно дрыхла. Данте потёрся о любимицу щекой и кое-как поднялся. Окинул взглядом комнату — на спинке стула висела кипа нарядной одежды. Ах да, свадьба! Свадьба Клементе. Она уже закончилась? Данте вспомнил венчание, обмен кольцами, поцелуй… Значит, они поженились. Но дальнейшие события растворялись в памяти, образуя чёрную дыру. «Исчадие! Вон! Вон отсюда! Осквернил святую обитель…», — чем больше Данте приходил в себя, тем чётче слышал эти вопли. Но лиц не видел. Мрак, блуждающие тени, яркие вспышки — полусны-полугаллюцинации. Этот провал в памяти его не впечатлил. Похоже на признаки безумия.

      Янгус во сне чуть дёргала крыльями и пощёлкивала клювом. Данте кое-как сполз с кровати — всё мышцы болели и двигался он с трудом. Это было обычное его состояние после похода в церковь, но в обморок он раньше не падал. А ведь Салазар предупреждал! Надо поговорить с Каролиной и Гаспаром. Давно следовало им рассказать, что он колдун.

      Данте окунул лицо в прохладную воду, и головная боль отступила. Оглядел себя. Почему на нём ночная рубашка? Сняв и выбросив рубашку на пол, Данте отпихнул её ногой. Явно в кровать его уложил кто-то посторонний (наверное, Каролина) — сам он не надел бы ночную рубашку — признак целомудрия. А Каролина, помнится, бесконечно внушала им с Клемом, что ложиться в постель надо одетыми, и спать в такой позе, чтобы сквозь одеяло не проступали очертания тела — так внушала церковь. Данте втихую крутил пальцем у виска и делал по-своему — спал обнажённым.

      Янгус проснулась, зевнула, широко раскрывая клюв, и что-то сонно пробулькала.

      — Сейчас, Янгус, я схожу в сад, фруктов тебе принесу, — сказал Данте.

      Он оделся и вышел во двор. День, ясный и немного прохладный, был в разгаре. «Часа три», — определил по солнцу Данте. Нарвав спелых персиков и манго, он уже повернул к дому, но услышал оклик:

      — Данте!

      Из-за забора пялилось веснушчатое лицо Табиты, красноватое и обрамлённое кудряшками.

      — Привет.

      — Привет. Чего ты хочешь?

      — Ничего. Шла мимо, увидела тебя и решила поздороваться. А ты всё такой же красавчик. Нет, даже ещё лучше.

      — Поздоровалась? — сердито оборвал Данте. — Вот и топай своей дорогой!

      — А по посёлку столько слухов про тебя ходит! — заявила Табита. — Одни говорят, будто в тебя вселился Дьявол, другие — что ты сгорел заживо прямо в церкви, а третьи клянутся, что тебя отправили в Жёлтый дом.

      — И ты явилась удостовериться? — вздёрнув бровь, Данте стал похож на ястреба.

      — В общем да. Значит, все врут? Я смотрю, с тобой порядок, ты не при смерти и в своём уме настолько, что даже хамишь. А я хотела выразить соболезнование твоим родителям.

      — Не дождётесь! — выпалил Данте и рванул к дому, подавив страстное желание забросать Табиту фруктами.

      — Обожаю, когда ты злишься, мой сладенький! — крикнула та. — Всё равно ты вернёшься ко мне, вот увидишь! Ты без меня жить не сможешь!

      В ответ Данте громко стукнул дверью. В спальне он накормил Янгус и перекусил сам — не хотел есть за общим столом.

      Около часа Данте собирался с духом и мыслями, решив рассказать Гаспару и Каролине правду о своей магической сущности. Зря он сюда вернулся. Надо было уйти из «Маски» в другую гостиницу, но свадьба Клема смешала ему карты. Да и мифические преследователи Данте уже не пугали. Неизвестно, были ли они вообще. Может, это воры, промышляющие чем-то определённым?

      Данте знал, что есть разные категории грабителей: одни не гнушаются забрать всё, что плохо лежит, вторые тащат деньги, а третьи — украшения и драгоценные камни — об этом писали в местных газетах, которые юноша читал, завтракая в трактире. Может, эти воры и были охотниками за драгоценностями, раз они и деньги не взяли? Напрасно он убежал из «Маски», повёл себя как трусливый мальчик. И с чего он решил, что за ним охотятся? Кому он нужен? Колдунов все боятся. Кроме Эстеллы… Нет, сейчас не время о ней думать!

      Данте приблизился к двери, и Янгус села ему на плечо.

      — Хочешь пойти со мной?

      Забулькав, птица потёрлась клювом о его лицо.

      — Ну ладно, идём. Когда ты рядом, я чувствую себя спокойнее, милая моя Янгус.

      Когда Данте вошёл в гостиную, Каролина и Гаспар одновременно подняли головы, будто ждали его. Вздохнув, Гаспар отложил газету. Каролина, побледнев, перекрестилась. Клем отсутствовал — после свадьбы он переехал с Пией в домик по соседству.

      — Проснулся наконец-то, — буркнула Каролина. — Два дня уж в отключке. Сегодня же пойду к падре Хасинто. А лучше бы сразу к падре Антонио податься. Он хорошо умеет изгонять бесов. В тебя они явно вселились!

      — Каролина, — недовольно вмешался Гаспар, — не начинай сначала, твоих бесов мы уже обсуждали. Думаю, мы все втроём должны поговорить серьёзно.

      — А куда уж серьёзней-то? Дьявол в доме, — выдавила Каролина и умолкла, поймав гневный взгляд супруга.

      — Данте, сядь на диван, разговор будет тяжёлый, и… — Гаспар помолчал, выбирая слова, — думаю, так больше не может продолжаться.

      Данте сел.

      — Дядя Гаспар, я знаю, надо было сразу вам рассказать, — он не стал ходить вокруг да около. — То, что произошло в церкви, это… это…

      — Это последствия твоего непослушания и неуважения к Богу, — вставила Каролина.

      — Каролина, помолчи! Данте, продолжай.

      — В общем, я не могу ходить в церковь, — молвил Данте, опустив ресницы. — Мне там плохо. И на это есть причина…

      — Разумеется есть — в тебя вселился Дьявол! — крикнула Каролина.

      — Я маг, — сказал Данте устало.

      Каролина и Гаспар переглянулись.

      — Я маг, колдун, — продолжил Данте. — Моя магия — это врождённый дар или проклятье, не знаю. Я пытался бороться, но это бессмысленно, магия сильнее меня. Она живёт в моей крови, и, когда я попадаю в церковь, то испытываю сильную боль. Я не могу это контролировать. Магия и религия несовместимы. Это и произошло на свадьбе Клема — венчание было слишком долгим. Я потерял сознание от боли, вот и всё.

      Наступило молчание. Гаспар разглядывал стену. Данте — пол под ногами, а Янгус нежно теребила его за волосы. Каролина, крестясь, спряталась за высокий стул в надежде, что он защитит её.

      — Не надо меня бояться, тётя Каролина. Я не причиню вам зла, — прошептал Данте.

      — Да-да, отныне не причинишь. Всё, хватит, я терпела слишком долго твою одержимость Дьяволом и безумие!

      — Я не одержимый и не безумный. Я колдун.

      — Гаспар, скажи ему всё, как есть. Я больше не могу слушать эту ахинею!

      — Дядя Гаспар, поверьте мне! Я не говорил раньше, потому что не хотел вас пугать. Но в этом нет ничего ужасного. Я могу передвигать предметы по воздуху и делать разные красивые вещи. Я не знаю, почему именно я, но так случилось. Вы не должны бояться, — оправдывался Данте, по хмурому лицу Каролины понимая: его слова летят в никуда.

      — Данте, послушай, — прервал Гаспар этот словопоток, — не нужно ничего выдумывать. Того, что ты устроил в церкви, достаточно. Ты испортил свадьбу Клементе. Он из-за тебя поссорился с невестой.

      — Пия до сих пор в шоке. Она молится уже который день! — добавила Каролина. — Бедная девочка! Мне пришлось ей и её отцу рассказать, что ты — приёмный. Ведь безумие передаётся по наследству, и она боится, что оно отразиться на их с Клементе будущих детях. Весь посёлок тычет в нас пальцами, и всё по твоей милости!

      — Простите, — промямлил Данте, чувствуя знакомую боль в груди от осознания своей никомуненужности.

      — Данте, — Гаспар вздохнул, — так больше жить нельзя…

      — Да, мы пытались сделать из тебя человека, видит Бог, но это бесполезно.

      — Поэтому… мы приняли решение. Это было трудно, но ты больше не можешь оставаться в этом доме. Тебе придётся уйти, если, конечно, ты не хочешь накликать беду на нашу семью.

      Не сказать, что Данте этого не ожидал. Но чтобы так, прямо в лицо… Он судорожно открыл рот, закрыл его, снова открыл, но больше не выдавил ни звука.

      — Всё, разговор окончен. Уходи! — сказала Каролина. — Я устала с тобой бороться. Мы приняли тебя, как родного, а ты нам отплатил за нашу доброту, покрыв нас позором. Собирай вещи и выметайся! И не смей сюда возвращаться, посланник Дьявола! Я больше никогда не хочу тебя видеть!

      Рывком встав, Данте ушёл к себе.

      — И не говори, что это неправильно, — Каролина суетливо бегала по гостиной. — Моё терпение исчерпано. Я не знаю, как в глаза смотреть соседям, когда у меня за спиной все говорят, что мы пригрели змею на груди, поселили Дьявола в доме.

      — Я думаю, это единственный выход, — не стал спорить Гаспар. — Я на это согласился, потому что мне жаль мальчишку. Пускай он идёт с миром в большую жизнь, пока его не разорвали на кусочки ты и твои богомольные подружки.

      — Чего ты мелешь? И ты туда же? Ты оскорбляешь Бога! — завопила Каролина. — Этот посланник Дьявола разрушил нашу семью, и тебе его жалко?

      — Это ты, ты разрушила нашу семью, — печально ответил Гаспар. — Я женился на доброй, великодушной и адекватной женщине, а оказался мужем религиозной фанатички. Поэтому я хочу спасти наших детей от тебя. Я не уберёг Клементе от навязанного ему брака, у меня не хватило смелости и авторитета, чтобы сказать своё веское «нет», но он вырвался отсюда. Правда, не знаю, куда он попал. А Данте… что ж… Может, он — единственный из нас, кто построит своё счастье с нормальной женщиной, а не с помешанной на молитвах идиоткой, — Гаспар ушёл, оставив Каролину одну.

      Затолкав в мешок свои немногочисленные пожитки, Данте вывел Алмаза из-под навеса, вскочил в седло и, сопровождаемый Янгус, мигом оставил «Лас Бестиас» позади. Проскакав галопом несколько сотен миль, остановился. Обхватил шею коня руками и заплакал, тычась носом в блестящую чёрную гриву.

      А наутро Каролина обнаружила в комнате Данте записку, где было только два слова: «Берегитесь Пию».

ПРИМЕЧАНИЯ:
--------------------------------
[1] Гваделупа — острова в Карибском море, до сих пор принадлежащие Франции. В 1794 году были французской колонией и в этом же году на всей территории Франции, включая Гваделупу, отменили рабство.