Я не считаю, что моя жизнь бьет ключом, блещет энергией или разбрасывается событиями удачи или счастья, поэтому я был в большом предвкушении чего-то нового и интересного, ранее мне не доступного, перед тем как поехать с Лили покупать обои и краски. Бродили долго и вяло по торговому центру в поисках нужных нам цветов и размеров бумаги. Мы собирались сделать очередное «арт-событие»: на большом листе нарисовать своими телами нечто необычное. К слову, Лили придумала такое модное событие, которое, несомненно, выделялось ярким пятном в моей скучной холодной жизни.
Кухня. Мы разделись. Я остался в трусах, а она в черных трусиках и белом лифчике. Это не вызвало у меня никакого возбуждения. Мы расстелили на кухне обои, намешали в тазике краски с водой, обмазались ею и начали валяться по кухне. Потом начали мазать друг друга. Поверьте, это все было так же неуместно и нелепо, как и звучат эти слова. Я обмазывал ее красно-желтой краской, не ощущая и грамма удовольствия. С таким же успехом я мог бы обмазывать стену. Мои трусы намокли от воды, мне стало холодно, и мой член хотел только одного: покоя и тепла. Валяться более становилось бессмысленным. Она повела меня в душ. Перед кабинкой остановилась и разделась. Ее тело не вызвало у меня никаких внутренних содроганий, мне оно показалось скучным, полноватым и неуместным. Ведь даже сейчас, произнося слово «тело», я представляю совсем не Лили, а ЕЕ. Поэтому тело Лили само по себе для меня ничего не значило. Лили та девушка, которую я всегда считал интересным собеседником, своим источником вдохновения, примером того, что энергию можно всегда направлять в нужное русло, примером счастливой подвластной жизни. Только это являлось причиной наших встреч: я хотел почерпнуть вдохновение, которое так мне было тогда нужно, вдохновение, которое позволит мне создавать, получать удовольствие от проделанной работы. Я долго пытался и до сих пор пытаюсь найти себя, пытаясь ухватиться за людей, которые не такие раздолбаи, как я, которое знают, что любят, знают, чего хотеть, знают, что делать и в какую сторону идти. Представьте, сколько часов я могу потратить на рассуждения такого рода и не сделать ничего из того, что требуется. Знали бы вы, сколько времени убито мной на осмысление своей бесцельной сущности и грустного поиска своего предназначения.
Однако тесная кабинка не позволила мне опять уйти от реальности и снова задуматься о смысле своего незнания: и иногда мой полувозбудившийся член докасался до ее треугольничка или ягодиц, в зависимости от того, кто какую часть тела мыл. Я вам скажу, что это больше походило на дружеские посиделки с элементами пошлости. Когда она повернулась ко мне спиной, я не удержался и прикоснулся к ее горячему влажному месту, будто невзначай, убирая с ног краску. Она повернулась, и не оставалось ничего другого, как поцеловать ее.
Я не испытывал никакого удовольствия. Все происходящие для меня проплывало безразлично перед моими глазами. В голове иногда мелькала радость от того, что передо мной- голое воплощение хорошей молодой идеи жизни, которая заключается в создании чего-то нового, которая представляется мне идеальной. Я же могу только существовать, поэтому я радовался, что смогу переспать с такой недоступной мне жизнью.
Лили пыталась возбудить меня, но мысли все мои были с НЕЙ. Я пытался сосредоточиться на теле Лили, но оно не задевало никаких мои чувств; думал, что в ТАКИХ моментах нужно получать наслаждение, но на самом деле, ни черта не переживал. Я чувствовал только лишь омерзение, свою несостоятельность, стыд и боль. В голове звучали слова: «Зачем ты все это начинал, если знал, что не сможешь ничего сделать? Если знал, что твои мысли сейчас с НЕЙ? Если был уверен, что Лили не то, что тебе сейчас нужно? Кем ты себя возомнил?»
У Лили ничего не получилось, и я решил хоть как-то реабилитироваться. Моя ладонь нехотя блуждала по ее впадинке, я нажимал на нее. И думал совершенно о бытовых вещах: когда я вернусь домой, будет ли работать метро, какие красивые большие окна, кстати, грязные. А сейчас я целую ее шею и плечи, просто из какой-то привычки, а не из удовольствия или желания. Маша вздыхала своим громким сильным голосом, на что я смеялся про себя и постоянно удивлялся. Вскоре это закончилось. Я читал в ее глазах горячее желание овладеть мной, а мои глаза, бьюсь об заклад, выражали жалкую тупость.
Чем же была забита моя голова? ОНА. Спустя три года, три долгих мучительных года. Только наши встречи оправдывали все эти мучения, которые приходилось переносить вовремя невыносимой, разрывающей душу разлуки. Моя голова, мои мысли, они тогда были не со мной. Я только сейчас готов признать, что я не хотел Лили. Не хотел ее ни единой секунды.
Слышу, Лили говорит ободряющие слова, что голова у меня забита всякой фигней, что я очень сильно "заморачиваюсь", что я не должен быть альтруистом. А ОНА так и застряла в моей голове.
Лили сушила мои мокрые, испачканные в краске трусы феном, а я смотрел на нее, притворяясь себе или для нее, что мне нравится ее тело. Мне хотелось скорее уйти, за окном пошел снег. Выходя из квартиры, я услышал ее «все хорошо», спустился по лестнице и вышел на улицу. Ветер не давал забывать о влажных трусах. Было некомфортно. И что уж там: я проклинал себя за то, что позволил стереотипам одолеть себя, позволил своему ложному самомнению повлиять на мои действия, которые впоследствии, как вы видели, показали меня в не лучшем, если не сказать худшем, свете и позволили мне быть нечестным с моей девочкой, которая до сих пор живет далеко от меня. Я хотел стать ближе к жизни, которую я не могу постичь, а стал дальше от чистых чувств.
Я побежал домой, прикрывая руками свой пах, дабы не застудить его. Бежал широкими шагами, оставляя свежие следы на тонком слое снега. У меня большой размер ноги- 45. Иногда в спортивных магазинах я прошу принести мне 46. Только стопа узкая, длинная и неплотная.