Я нашла рисунки пятнадцатилетней давности. Мятые, кое-где тронутые рыжеватыми отпечатками времени по краям листа. Всё города, города черной ручкой: в центре замок на большой горе, поросшей вечнозеленым кустарником, дальше дома, рынки, фестивальная площадь. На лугах пасутся овцы, коровы, лошади вперемешку. На скалах у моря неловко примостились доки, а рядом с ними гнездятся на якоре корабли. На каждой крыше – яркое фломастерное пятно знамен. И самый большой главный флаг гордо реет над замком – он зелено-голубой, как мои разные глаза.
Я никогда не рисовала стены, зато за городом всегда помещала лес и высокие заснеженные горы, над которыми поднималось спелое рассветное Солнце.
Слоняюсь по двору, раскидывая носком кроссовка листья. Двор пуст, и лишь один ребенок в джинсовой курточке с нашивками что-то старательно строит в песочнице. У девочки бледные тонкие косички, почти как у меня в детстве. Одета она так, словно явилась из девяностых.
– Что ты делаешь? – мягко спрашиваю у нее, подходя.
– Строю для своих животных, – сосредоточенно отвечает она, почти не отрываясь от дела, и коротко кивает на лежащий рядом пакет с маленькими резиновыми зверями.
Наблюдаю за ее делом – она не против, строит податливым влажным песком башню, а затем сложенной в лодочку рукой делает в ней нутро.
– Я построю им город, – неожиданно разговаривается ребенок, стараясь не не смотреть на меня. – У меня есть животные хищники, и есть травоядные. Они раньше все время ссорились, но...
...но я построю им такой город, чтобы там могли уживаться сразу лев, бык, орел, жираф и все остальные. Там будет сад, и просторные улицы, и норы, и дома для всех, и река. А потом, когда вырасту, я буду строить города людям, потому что мне не нравятся эти дома, они уродливые, в мало света. Я буду делать такие города, чтобы там все были счастливые и радовались, и много гуляли, и не мерзли в зиму.
Она говорит, а я обнимаю себя руками за плечи и тупо смотрю себе под ноги. Мне не нужно ее слушать, чтобы понять. Когда я осмеливаюсь посмотреть на нее сквозь муть на ресницах, я сталкиваюсь с ее взглядом. Один глаз голубой, другой зеленый. Она несмело улыбается, ожидая реакции на свой блестящий план.
– Здорово, – выдавливаю я из себя. – Только знаешь, мы всегда так думаем в самом начале. А потом придется вырасти. Ты даже не представляешь себе... ;Поначалу я говорю медленно, но мой голос истерически крепчает, что-то несет меня, как ветер листья, и я даже не успеваю ужаснуться своим словам.
– ...даже не представляешь себе, что начнется. Школа будет первой твоей тюрьмой, ведь от садика мама тебя уберегла. Потом ты будешь бояться, что не похожа на остальных девчонок с их мальчиками, нарядами и глупыми шутками, а они будут тебя дразнить за глаза, за волосы, за все. Им не будет интересно, о чем ты там мечтаешь. Затем ты поступишь в университет и там почувствуешь на себе удар штампа против твоей веры в лучшее и оригинальности, и тебе будут ставить в пример подхалимов, которые старательно носят звание старосты и все делают под линейку и указку. Никто никогда не будет слушать твои бредни о том, что и зачем ты будешь строить. А затем ты влюбишься, и он сначала будет терпеливо выслушивать твои мечты, а потом обязательно разобьет тебе сердце, потому что так всегда происходит, когда влюбляешься впервые. В слезах ты, может, вспомнишь однажды о Городе, но затем твое сердце очерствеет, погребенное под бумажками, поисками работы и денег, пьяными или спящими людьми, тоской по чему-то. Жизнь жестче, ты пойми, и чем раньше поймешь... ;Девочка непонимающе смотрит на меня своими разными глазами, опустив руки на мокрый песок, не видя, как башня ее оседает, а я вдруг вскакиваю, злясь, и бегу подальше от этого страшного двора. Деревья, дорога, старые машины, маленькая, вмиг обессилившая фигурка с тонкими косичками в старом шмотье от старшей сестры, вся моя жизнь – все смазывается в одно желто-серое пятно. Мои ватные ноги заплетаются, и я падаю плашмя, чудом не выбивая себе зубы.
Пытаюсь встать, но вдруг чья-то нога с силой вжимает меня в асфальт.
– Эй! – кричу в недоумении. – Что происходит? ;Нога вдавливает меня с тупым упрямством. ;– Отпустите меня! – рычу, как зверь. – Зачем вы это делаете?
– Споткнулась – лежи. Так и валяйся, – ответили мне голосом, в котором не было ни пола, ни тембра, но хорошо ощущалась усмешка. – Или не это ты имела в виду?
Некто убирает с моей спины ногу, и я медленно поднимаюсь на ноги. Мои глаза возвращают миру резкость. Негодяя нет нигде поблизости. Я одна. Я делаю нерешительный шаг вперед, словно ребенок, еще не обретший уверенность в своем шаге.
А затем разворачиваюсь и со всех ног бегу обратно.
– Привет. Что ты делаешь? – мягко спрашиваю у девочки с разными, подходя.
– Здравствуйте, – сосредоточенно отвечает она, но не отрывается от дела. – Строю для своих животных. – Коротко кивает на лежащий рядом пакет с маленькими резиновыми зверями.
– Ты построишь им город, в котором все уживутся, да. А затем ты вырастешь и будешь строить такие города для людей. Да?
– Да. Наверное, – нерешительно отвечает она. – Только если...
– Не наверное. А – да.
Мы застроили всю песочницу домами и башнями, выстлали листьями целый лес, вымостили каштанами площадь, принесли большую липовую ветку для дерева друидов, проложили реку с дном из куска шины, а затем отправили в город всех зверей и даже пластикового солдатика и дочь куклы Барби, завалявшихся в пакете. Я ничего ей больше не рассказывала – этот гениальной архитектор не нуждался в скучных историях. Которые, кроме того, уже не были правдой.