На развилке двух старых, заросших, давно не езженных дорог мы с Витькой окончательно разругались. Мало того, что на этой ровной, как стол, местности не было ни одного ориентира, который можно было бы привязать к карте, так Витька еще и компас умудрился оставить на месте какого-то очередного нашего привала.
- Дался тебе этот компас! Нам нужно на север, сюда! – Витька тыкал в угол карты, где на берегу извилистой реки маленькими квадратиками была обозначена деревенька Глифтеевка – цель нашего путешествия. – Сейчас – пять вечера, солнце уже садится, оно слева. Что тут непонятного? Значит север – там, и нам нужно идти по этой дороге...
- А ты уверен, что она через пару километров опять не свернет в противоположную сторону? – мой вопрос был не лишен оснований, поскольку мы, ориентируясь на эти, Бог весть кем и зачем проложенные тропы, уже с самого утра колесили по ним. Колесили в буквальном смысле слова – один раз даже вышли к тому полустанку, откуда начинали свой вояж.
- А где гарантия, что с другой дорогой не произойдет то же самое? – тоже резонно поинтересовался Витька.
- Значит, пойдем напрямик, по траве, - предложил я.
- И далеко ты по ней уйдешь? Посмотри, это не трава, а бурелом какой-то...
Трава, действительно, стояла стеной. Невысокая, ниже колен, но лет сто не кошеная. Я продрался по этому пестрому цветному ковру метров десять, оставляя за собой борозду, как от плуга, ругнулся, отдышался и вернулся к Витьке.
- Нужно было компас не терять, - я в очередной раз намекнул на его расхлябанность.
- Ну, и чем бы он тебе помог? – Витьку мои придирки уже достали. – Итак, все ясно, север – там!
- Нам бы ЛЭП увидеть, - примирительно предложил я.
- Дураку понятно, - буркнул Витька. – Еще бы и речку не мешало бы.
ЛЭП, пожалуй, была нашим единственным ориентиром. Но проходила она по низине, там, где и речка протекала. А низина, если верить карте, находилась за краем «стола», по которому мы и блукали. А этот край даже не угадывался. ЛЭП прямой линией шла по низине, несколько раз пересекая довольно широкую и полноводную речку, а также и так необходимую нам деревню.
- Пошли! – скомандовал Витька. – Душно что-то становится, наверное, гроза будет. Нужно засветло добраться, не ночевать же в поле.
- Вот сейчас пройдем километров пять, выйдем снова на полустанок, там и заночуем, - успокоил я Витьку.
Он юмор не оценил, зло посмотрел на меня, поднялся, расстегнул до пупа свой камуфляж и двинулся по определенному им маршруту. Пришлось подчиниться. Он, в отличие от меня, - человек бывалый, в прошлом контрактник, но, как говорят, без царя в голове. Я бы даже сказал – без компаса. Но не скажу – этим компасом я сегодня Витьку уже окончательно достал.
Плетясь за ним, я между делом любовался цветущей степью, вспоминал Николая Васильевича Гоголя и тот отрывок из известного произведения писателя, который нас в свое время заставляли зубрить в школе. Плелся, пока не уткнулся в Витькину спину.
- Смотри, это уже кое-что! – он радостно указывал себе под ноги. – Здесь недавно ехали на телеге. Я уже минут пять иду по следам ее колес. А вот и конский навоз, и он совсем свежий. И бычок папиросы «Беломор». Тоже свежий. Телега выехала из травы, и если мы прибавим шагу, то через полчаса ее догоним.
- Почему «выехала» из травы, а не «въехала»? Почему мы догоним ее именно через полчаса?
- А ты что, не видишь следов подков? – возмутился Витька, но тут же, подобрев, покровительственно похлопал меня по плечу. – Сынок, и чему вас учат в ваших университетах? Вот видишь, след подков? Он ведет в ту сторону, куда и мы топаем. Навоз свежий, еще дымится. Лошадь оправилась недавно, учитывая жару. Кормили лошадку овсом, значит дома, в противоположной стороне. Видишь зерна в навозе? Лошадка страдает несварением желудка, значит, старенькая, далеко не могла уйти. Да и после того, как через эти заросли продралась, лошадка немного подустала, идет шагом...
- А почему именно лошадь, а не конь, например? – не унимался я. – Ты что, прокладки увидел?
- А может, и конь, - неожиданно сдался Витька. – Вон и дымок! Сейчас выясним...
Действительно, впереди из зарослей вился дымок, тонкой струйкой устремляясь в начинающее грозно темнеть небо. И не через полчаса, а уже через пять минут мы были на степной пасеке.
Она, и впрямь, оказалась лошадью – старой, возможно, даже старше своего хозяина – древнего, но еще крепкого белобородого деда.
- Дорога на Глифтеевку? – дед удивленно рассматривал нас, двух чумазых, потных чудаков, неизвестно откуда возникших в этом бескрайнем приволье, наполненном густым благоуханьем медоносов. – Да вы ж по ней идете, - тут Витька победоносно взглянул на меня. – Еще километров шесть, и увидите электрическую линию. Она там как раз мыс пересекает. Глифтеевка на противоположном берегу будет. Вам на мыс нужно. Там кликнете, и вас перевезут. Только поспешайте – гроза находит. А если не успеете до грозы, то на мыс лучше не суйтесь, переждите хоть в поле. А то и у меня в курене можно переждать. Заночуете, медком накормлю, а завтра пойдете в свою Глифтеевку. Мед у меня знатный. Любого спросите, подтвердят, что Иван Спиридонович Петров – лучший в районе пасечник.
- Спасибо, Иван Спиридонович, но нас сегодня ждут, - отказался от приглашения Витька. – Свадьба там завтра, понимаешь? А мы и так весь день по степи кружим... А что ты там про мыс сказал?
- Что сказал, то и сказал... Негоже там в грозу быть.
- Это почему? – встрял в разговор я.
- Молния может ударить... Ну, давайте, поспешайте. Свадьба – это хорошо... А у кого ж? Может, знаю? – сменил тему разговора дед.
Я назвал фамилию, и дед начал, было, генеалогические исследования, но спохватился и стал нас выпроваживать, не забывая пугать грозой и опасностями, которые ее сопровождают.
Через час мы стояли на краю глубокой поймы, по дну которой змеей извивалась река, и сверкали струны проводов ЛЭП. В сочетании со свинцовой тучей холодное серебро реки и жужжащие струны мощной линии электропередачи выглядели зловеще, но завораживающе.
Поддаваться чарам жутковатого пейзажа мы не собирались. Нам с Витькой до начала грозы нужно было преодолеть километров пять, отделяемые нас от переправы на Глифтеевку.
Но мы не успели. Пока спускались по траве в пойму, все шло хорошо, но на берегу, возле зловещей линии, трава не росла, и ноги грузли в мелком красном песке, замедляя наше продвижение. Тут и сверкнула первая молния, а моментально вслед за ней раздался оглушительный гром. Гроза разыгрывалась как раз над нами. ЛЭП была уже в двадцати метрах, и я четко увидел и услышал, как на миг вспыхнули, а затем затрещали провода.
- Зря не послушали деда, - Витька остановился. – Но теперь уже поздно... Ну, что, брат? Нам бы в промежутке между молниями стометровку преодолеть под этой чертовой линией. Ты за сколько стометровку бегаешь? Что ж неплохо. Учитывая некачественное покрытие беговой дорожки, в минуту должны уложиться.
Тут все вокруг снова озарилось ярким светом молнии, провода уже не затрещали, а взвыли, как струны бас-гитары. От удара грома я на мгновение потерял слух и только по Витькиным губам понял, что он отдал команду «Вперед!» Когда я ринулся по песку вслед за ним, мне показалось, что от оглушительного раската грома песок как бы поднялся в воздух, и бежать теперь приходилось, загрузая в нем чуть ли не по колено.
- Давай, брат, давай! - донесся откуда-то спереди Витькин голос. – Не уложимся в минуту, нас в сборную страны по бегу только посмертно запишут.
Как мы бежали! Со стороны зрелище, наверное, выглядело забавно. Два идиота по колено в песке судорожно изображали бег на месте. Нет, конечно, это не было бегом на месте. Мы продвигались вперед. Медленно, но уверенно. И мы очень старались. Но опять не успели. Когда мы уже почти выбрались из-под зловеще шипящих проводов, вновь сверкнула молния. Чтобы понять, как она сверкнула, нужно влезть на уличный фонарь, прислониться лицом к горящему люминесцентному светильнику и хотя бы секунд тридцать, не мигая, смотреть на него. А потом разжать руки и сорваться вниз на мостовую. Впечатление будет полным. Именно так я себя и ощущал, когда пришел в себя.
Шел ливень. Я, промокший до нитки, лежал, уткнувшись лицом в песок, который, уже успев пропитаться водой, стал плотным и твердым.
«Значит, лежу я довольно долго», - сконструировав в гудящей голове этот дедуктивный вывод, я вспомнил о Витьке.
Ноги были ватными, голова гудела, но я отправился на поиски друга. Кромешная темнота периодически озарялась вспышками, но я их уже воспринимал как огоньки зажигалки. Во время очередной вспышки этой зажигалки я и увидел Витьку. Он брел мне навстречу. Выглядел неважно, но, увидев меня, обрадовался.
Усевшись прямо в лужу, мы попытались сообразить, что мы здесь делаем и, вообще, - где мы? Примерно через пять минут, используя железную логику все того же дедуктивного метода, мы почти полностью сориентировались во времени и пространстве. Но завершить этот мозговой штурм нам не удалось.
- Хенде хох, - прошептал кто-то сзади хриплым голосом, и я услышал, как клацнул затвор.
Если это был послешоковый синдром, то он был коллективным, поскольку Витька команду «руки вверх!» на немецком услышал тоже.
- Ты че, дядя, решил в войнушку поиграть? – он повернулся на голос. – Нашел время и ме...
Досказать свое мнение по поводу неуместной шутки Витька не успел – что-то чмокнуло, и он мягко завалился на бок.
- Руки вверх, гнида, - так же хрипло прошептал голос. Я поднял руки, и меня пощадили: бить не стали, а просто обыскали. – А теперь ляг и замри. Ребята, берите этих сволочей и быстрее к командиру. А я их пожитки прихвачу. Наверняка где-то здесь и рация есть.
Несколько дюжих парней, пропахших потом, передвигаясь по пластунски, волоком потащили нас с Витькой «к командиру». Я смотрел в темное небо, озаряемое уже далекими вспышками молнии и умиротворенно представлял себе спокойный и размеренный быт психушки – мое ближайшее будущее. Потом мы свалились в узкую траншею. Я ударился головой обо что-то твердое и сознание не потерял только потому, что упал лицом в холодную вонючую лужу. Но галлюцинация продолжалась.
- А теперь вперед по окопу в блиндаж, - уже не шепотом предложил один из наших конвоиров, насколько я смог рассмотреть – парень лет восемнадцати. – Да пригнись, а то тебе твои же дырку в башке сделают, ничего и рассказать не успеешь. И дружка своего поддерживай, а то Федорович перестарался.
Опыт последнего часа моей жизни подсказывал, что, если я не сошел с ума, то, мягко говоря, в нем слегка повредился. А в самом обнадеживающем случае – просто продолжаю находиться без сознания. В результате удара молнии. Или мне все это снится. Прерывать ночные кошмары усилием воли и вовремя проснуться я умел, но так же выйти из бессознательного состояния, по-моему, выше человеческих возможностей. Поэтому я решил подчиниться логике своего состояния.
Блиндажом оказалась расширенная тупиковая часть окопа, прикрытая сверху брезентом. Там едва помещалось два человека – неопределенного возраста капитан, от которого пахло свежим самогоном, и сержант-радист с ящиками аппаратуры. Втиснулись и мы с Витькой. Он уже полностью пришел в себя и вызвал неподдельный интерес капитана.
- Та-а-ак, - протянул капитан, разглядывая Витькин камуфляж. – Значит, власовцы перешли на новую форму? Гитлеру что, денег девать некуда? Ишь ты, нашивочка «Россия», флажок царский... Ты что, идиот, переодеться не успел? Кто ж так в разведку ходит? Приятель твой, смотри, тоже, как клоун вырядился, но хоть в гражданке, - и он скептически осмотрел мои грязные голубые джинсы и красную футболку. – Нет, ты только погляди, Смирнов! Решил замаскироваться! – он ткнул пальцем в герб Советского Союза и крупную надпись на футболке «СССР». – Все, что в карманах – на стол!
У меня в карманах оказалась размокшая пачка «Кэмэла» и несколько сотенных купюр. У Витьки – только паспорт. С Витькой для капитана все было ясно – придурок, власовец, поэтому двуглавый орел на обложке его паспорта он воспринял спокойно. А вот тот факт, что у меня, «клоуна», имеются такие сигареты, его просто возмутил.
- Это что же получается? – он вертел пачку в руках. – Это что же выходит? Где ты эти сигареты взял?
- Купил, - честно признался я. И это было единственное слово, услышанное капитаном от нас с Витькой во время импровизированного допроса. Я решил отвечать честно и довести капитана до сумасшествия. С виду он был человеком неплохим, и в одной палате психушки мы втроем ужились бы.
Капитана от перспективы сумасшествия спасло то, что он оказался человеком нелюбознательным. Он даже на мои сторублевки внимания не обратил. Или допрашивать нас не входило в его полномочия.
- Смирнов, сообщи в штаб полка про двух языков! – распорядился он. – Петров! Отведи их в самый дальний конец окопа и глаз с них не спускай! Пусть с ними потом смершевцы разбираются. Ишь ты, прав был товарищ Сталин – двурушничают американцы! Вот, пожалуйста, фрицам свои сигареты поставляют. Смирнов, высуши пачку, потом попробуем империалистический табачок...
По человечески хотелось успокоить его – в моей сумке, которую сейчас принесет Федорович, этого «Кэмэла» целый блок, и он сухой. Но я не стал этого делать.
Нас с Витькой, как ценную добычу, засунули в узкую щель, а Петров с автоматом наперевес уселся чуть в сторонке и в буквальном смысле не спускал с нас глаз. На разговор он не шел, но из отрывочных фраз, которыми он обменивался с периодически приходившим навестить его приятелем, я понял, что нас взяли на нейтральной полосе, отделяющей немецкие позиции от нашего плацдарма, захваченного накануне. После боя от их взвода осталось девять человек вместе с капитаном и радистом, и, если немцы попробуют отбить позиции, особого труда это не составит. Песок после дождя мокрый, бежать по нему легко, не то, что давеча, когда их взвод захватывал плацдарм. Наши начнут атаку на рассвете, а до рассвета еще нужно продержаться.
- Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – спросил меня Витка. – На съемки какого фильма мы попали?
- Скорее всего, фильм снимают по заказу ООО «Псих»...
- Молчать! – оживившись, перебил нас Петров. – Не положено разговаривать!
- Спокойно, сопляк, - ухмыльнулся Витька. – Тебе тоже не положено разговаривать, а пока мы молчали, ты со своим дружком столько интересного рассказал – и про время атаки, и про численный состав, и про панические настроения... Я сейчас свистну твоего капитана и все ему расскажу, и будешь ты, салага, вместе со своим приятелем, сидеть с нами в щели, а количество боеспособных бойцов сократится до семи человек. Вместе с капитаном и радистом. Но я этого делать не буду. И знаешь, почему? Нет, не из сострадания к твоему юному возрасту, а потому, что нам и вдвоем в этой щели тесно.
Петров растеряно заморгал, а Витька повернулся ко мне.
- И все же, если серьезно, что это такое? Что произошло?
- Не знаю...
- Мы что, попали в другую реальность?
- Да брось ты эту чушь!
- Ну, тогда ты, студент последнего курса хоть и не физмата, а истфака, но все-таки человек почти с высшим образованием, объясни мне простому прапору, что могло произойти?
- Давай мыслить логически.
- Давай. Люблю я это дело.
-Была гроза. Сильная. Была ЛЭП. Мощная. Были мы, два дурака, сунувшиеся в сильную грозу под мощную ЛЭП. Мы не уложились в минуту и в момент очередного разряда находились как раз под проводами. И получили по голове. К счастью, остались живы.
- Значит, мы – реальны, а они, - Витька кивнул в сторону Петрова, - мираж?
- Выходит, так.
- И это тоже мираж? - Витька потрогал синяк под глазом.
- Это – другая реальность.
- Вот и объясни мне, как мы из одной реальности попали в другую? И, самое главное, как нам вернуться назад?
- Дай подумать хотя бы о том, как мы здесь оказались.
- Ну, подумай, подумай. Только активней. Не забывай, на рассвете атака. Так ведь, Петров? Ну ладно, Петров, не расстраивайся. Сверни-ка, брат, нам по самокрутке, а то нашим табачком сейчас капитан со Смирновым дымят. А ты, - он повернулся ко мне, - думай. Уж очень не хочется мне в руки СМЕРШа попасть, понимаешь?..
Я все прекрасно понимал и начал усиленно думать. Связь молнии и ЛЭП несомненна. Плюс, конечно же, вода. Много воды с неба плюс река, которая правильной подковой огибала мыс и могла служить проводником, экраном... Экраном... Для чего? Неужели, голограмма? Нет, голограмма работает по другим принципам. Да и не может голограмма физически воздействовать на предметы. Я покосился на «предмет», на Витьку с его фингалом. Он, дымя самокруткой, что-то увлеченно рассказывал Петрову и снова пришедшему приятелю нашего стража. Итак, голограмма отпадает. Но остается мощный заряд электричества. Разряд есть, проводник есть, остается какая-то мелочь. Именно эта мелочь и засунула нас в прошлое. Слава Богу, не в доисторические времена, к каким-нибудь динозаврам. Динозавры... У какого писателя я читал о феномене, когда в пустыне Гоби при определенных обстоятельствах можно было видеть живых динозавров? Обручев? Стоп! Мысль про динозавров мне так понравилась, что я потребовал у Петрова еще одну самокрутку.
- Что, процесс пошел? – поинтересовался Витька.
Я ничего не ответил, только усмехнулся. Наверное, получилось убедительно, потому что Витька отстал.
Ну, как же я это упустил? Пустыня, песок, кварц... Кварц ведь великолепный проводник электричества. Тем более, здесь песок, насколько я помню, красного цвета, то есть, насыщен примесями соединений, содержащих железо. Где применяют комбинацию кварца с солями железа? Конечно же, в магнитных лентах и видеопленках. Для историка вполне неплохо!
Я вскочил на ноги, чем вызвал тихую панику со стороны Петрова. Он быстро пришел в себя и рявкнул:
- Стоять! Один гад, значит, мне зубы заговаривает, а другой бечь собрался?
- Успокойся, Ваня, нам бечь пока некуда, - Витька, оказывается, уже познакомился с Петровым. – Или уже есть куда? – он прищурился в мою сторону.
- Еще некуда, - я снова забился в свой угол.
- Вот видишь, Вань, еще некуда. Пока, - успокоил Витька Ивана. – А ты, брат, думай, думай, - это уже относилось ко мне. – Еще не светает, но время идет.
Он что-то еще разглагольствовал о быстротечности времени, но я его уже не слушал. Мне вспомнились первые лекции в университете. Умница-преподаватель Алексей Максимович, чтобы заинтересовать нас, первокурсников, рассказывал на лекциях занятнейшие байки из истории, в том числе и из истории физики, об аномальных, труднообъяснимых природных явлениях и исторических фактах. Как-то речь зашла о голосах из прошлого. Помнится, тогда он рассказал о необычном явлении в музее военно-воздушных сил Великобритании. В одном из ангаров стоял отреставрированный бомбардировщик времен Второй мировой войны. Однажды вокруг него начали слышать какие-то стуки, гул работающего двигателя, голоса экипажа... Сделали ряд магнитофонных записей, проанализировали. Феномену появления шумов и голосов предшествовали хлопки, похожие на электрические разряды. Они же и завершали сеанс вещания. Аналогичные явления наблюдались и в различных старинных зданиях Франции, Соединенных Штатов, той же Великобритании. Их тоже фиксировали на пленку, но и только. Потом два британских ученых – не помню их фамилий – предложили свое объяснение феномену: определенные строительные материалы, содержащие кварц и соли железа, кирпич, например, при определенных же условиях способны сохранять звуки не хуже магнитной пленки. Они провели эксперимент: вставили электроды в стены одного из таких говорящих зданий и пропустили через них мощный электрический ток, чтобы привести в движение электроны в кварце и высвободить накопленную в них звуковую энергию. Спустя четыре часа они услышали не только различимые голоса людей, но и лай собак, звуки органа... Все – из далекого прошлого.
Итак, в нашем случае мы имеем песок, спрессованный ливнем почти до кирпичного состояния, серию мощных электрических разрядов, усиленных удачно проходящей линией электропередачи и экран, созданный руслом реки. Сочетание этих условий и привели к возникновению нашего феномена. Помнится, мы с Витькой бежали по кратчайшему пути и пересекли ЛЭП в центре отрезка между двумя ветвями подковообразной излучены. Значит, попали в фокус, своеобразный «гиперболоид инженера Гарина», где сконцентрировались действия всех составляющих. Сам же феномен из-за возможности физического участия в нем является самым уникальным в истории подобных наблюдений. Вероятно, что-то подобное случалось и раньше, ведь не зря пасечник нас предупреждал о грозе... Теперь я знаю, куда бежать – к реке, подальше, подальше от эпицентра. Но теперь нам нужна одна из составляющих, самая малость – сильная гроза.
Что-то громыхнуло, и я с удивлением подумал, а не услышал ли меня Господь и не вернул ли грозовую тучу? Но, когда где-то справа раздался взрыв, я понял, опасения Петрова подтвердились – немцы решили отбить плацдарм.
«Ну, вот и все, - подумал я. – Сейчас проблема решится сама собой. Группе из девяти человек не удержать этот мыс до рассвета. И всех нас ждет смерть. И никто никогда не узнает об этой природной аномалии. Жаль».
Страха не было, я все еще продолжал воспринимать случившееся как сон и надеялся на внезапное пробуждение. Когда бабахнуло совсем рядом, я окончательно понял, что пробуждения не будет.
- Это артподготовка, ее нужно пережить, - Витька уселся рядом со мной. – Дальше будет атака. Это проще, но хуже. Лучше в том плане, что будешь хоть видеть, куда стрелять, а хуже – силы явно не равны. Наших положат... Черт, минометами работают... Эх, автомат раздобыть бы...
- Вить, я знаю, куда нужно бежать, - начал, было, я, но осекся. Он так взглянул на меня, что мне стало стыдно.
- Бежать мы уже не будем. Если выживем, будем отступать. Господи, да ты же в армии не служил! Да ладно, не дрейфь, - и он, похлопав меня по плечу, вернулся к Петрову. – Ну что, Петров, где мой автомат? – расслышал я сквозь грохот очередного взрыва.
Что ответил Петров, слышно не было. Пригнувшись, к нам подбежал капитан.
- Что, гады, дождались своих? Надеетесь, что освободят? Не надейтесь! – капитан зло пыхнул в нашу сторону моим «Кэмэлом». – Петров, если совсем худо будет, ты их шлепни. Не слышу ответа!
- Есть шлепнуть, товарищ капитан! – вытянулся Петров.
- Да вольно, вольно... Пригнись, дурак, не то осколком голову оторвет, - и капитан побежал обратно.
Канонада смолкла.
- Скромно, - прокомментировал Витька. – Под Уюк-Кертом нас два часа долбили, прежде, чем в атаку пойти. Но мы его не сдали.
- А где этот Уюк-Керт? – неожиданно спросил Петров.
-Уюк-Керт? В Чечне... – Витька удивленно уставился на Петрова. – А что?
- Родился я там, - Петров осторожно выглянул из-за бруствера. – Ну, началось... Сохрани, Господи, и помилуй, - он перекрестился.
Сухой треск автоматных очередей казался далеким и каким-то игрушечным. Но над головой тенькнуло раз, тенькнуло второй. Потом метрах в трех от нас в окопе кто-то охнул и послышался плеск воды от падающего тела.
- Ну вот, и мой автомат, - Витька метнулся к упавшему солдату. – Убит, - констатировал он, вернувшись. – Да не бойся ты, - повернулся он к занервничавшему Петрову. – Хотел бы тебя убить, давно убил бы. Давай рассредоточимся, - и он вернулся на место убитого.
Я выглянул из-за бруствера. Судя по вспышкам, немцев было раз в пять больше, чем нас. Они шли цепью.
- Гранаты к бою! – послышался голос капитана. – Бросать по моей команде.
После броска гранат цепь противника поредела, но и с нашей стороны мы лишились двух человек. А тут еще, охнув, сполз на дно окопа Петров.
- Глянь, что с ним, - крикнул Витька.
По правому рукаву гимнастерки Петрова от плеча к кисти расплывалось темное пятно.
- Тут пакет, помоги перевязать, - простонал он.
Я как мог, перевязал, но даже мне, непрофессионалу, было видно, что этим не поможешь, плечевая кость Петрова была перебита, и рука болталась плетью.
- Как из него стрелять? – я протянул Витьке автомат Петрова, и в течение минуты Витька прочитал мне полный курс молодого бойца.
- Попадали немцы, ползут, – появился капитан. – Ты тут как, Петров? Держись, нас шестеро осталось...
- Семеро, - сказал я. – А Петров ранен, плечо перебито. Я перевязал, но надо бы шину наложить.
Капитан кинулся к Петрову, потом уставился на нас с Витькой. Пауза затянулась.
- Ладно, капитан, после боя поговорим, а пока... Нам бы гранат. Немцы-то ползут, - прервал молчание Витька.
Капитан быстро удалился, и так же быстро вместо него появился Федорович с ящиком гранат. Косо глянув на Витьку, он расположился рядом с Петровым, но ящик оставил возле меня, на равном расстоянии от себя и Витьки.
- Слышь, Федорович, сколько, думаешь, продержимся? – миролюбиво спросил Витька.
- Это как посмотреть, - пробурчал Федорович. – Немцы сейчас второй эшелон двинут.
Но в атаку пошли остатки первого эшелона. Они появились внезапно, словно выросли из-под земли метрах в десяти от нас. Их осталось восемнадцать человек. Это я сосчитал быстро – они шли по трое, всего шесть троек.
- Приготовить гранаты, - скомандовал Федорович. – Моя тройка крайняя слева, а дальше по порядку. Не спешить, подпустим поближе... А теперь – бросай!
Мы попали, это было хорошо видно, но где-то на правом фланге взрыв раздался в окопе.
- Кого-то на замахе подстрелили, - Федорович выругался. – Сбегаю, посмотрю. Немцев осталось шестеро. Они залегли. Вы мне тут смотрите – они рассредоточатся и могут появиться, где угодно, - и он исчез.
На правом фланге раздались выстрелы. Я дернулся туда, но Витька меня остановил:
- Там разберутся, а ты свой фланг держи.
Выстрелы вскоре смолкли.
- Наша взяла. Последними стреляли «калаши», - подвел итог боя Витька.
- Вить, а почему немцы гранаты не бросали? – повернулся я к другу.
- Они нас не видят, мы в земле, поэтому и минометы стреляли наугад. Мы же их видим, они на фоне неба.
Действительно, посветлело, приближался рассвет. И вот здесь, на рассвете, я убил человека. Тех, кто погиб от моей гранаты, я не считаю, как и тех, кого сразили мои, можно сказать, шальные пули, выпущенные в перестрелке. Этот же появился слева от меня, на том месте, где только что был Федорович. Он выполз из-за бруствера и направил на меня автомат. Я резко дернулся, отпрянул к задней стенке окопа и выпустил в него полрожка, а может и больше, пока меня не остановил Витька:
- Хватит, брат, он уже давно мертвый.
Немец свесился в окоп над Петровым, вытянув к нему руки.
- Уберите, из него кровь на меня течет, - простонал Петров.
Витька подошел к фрицу и рывком сбросил его в окоп. Потом наклонился и что-то сорвал с его шеи.
- На медальон, - он присел рядом со мной. – Сообщишь родственникам, пусть знают, где их деда убили. Немцы это ценят... Знаешь, сколько они за этот медальон могут денег отвалить?
Я не знал, да и не хотел знать. Я только что убил человека. Не в компьютерной игре, не в пэйнтболе – в жизни. Пусть в другой реальности, но от этого не легче. Витька понял мое состояние.
- Да, шли на свадьбу, попали на войну, - глубокомысленно изрек он. – А на войне, понимаешь, существует закон – стреляй, чтоб тебя не убили. Что я должен был завтра на свадьбе рассказывать? Погиб, мол, вчера мой друг на полях Великой Отечественной?.. А что ты там про отступление говорил?
Нас прервал Федорович. Он вынырнул неожиданно, грязный, в крови.
- Хлопцы, только мы в живых остались, - отдышавшись, прохрипел он. – Это капитана на броске подстрелили, это его граната еще двоих наших положила. Ну, а остальные... – и он махнул рукой. – Что делать-то будем? Сейчас начнется самое интересное.
И, как бы в подтверждение его слов, откуда-то издали со стороны немцев послышался гул.
- Вот он, второй эшелон, - Федорович выглянул из окопа. – Матерь Божья! И танки, и пехота... Несметное количество...
Танков было три. От нашего окопа их отделяло метров двести. За ними шла пехота. Действительно, «несметное количество». Роты две, не меньше.
- Тут мы, ребята, и помрем, - подытожил Федорович свои визуальные наблюдения. – Танки – ладно, гранаты у нас еще есть, а вот личный состав... Вы хоть кто будете? Разведка какая, что ли? Или союзники десант сбросили?
- Свои мы, батя, свои, - успокоил его Витька. – Только вот форму немного не угадали.
- Партизаны, что ли?
- Партизаны...
- То-то я смотрю, чудные какие-то... Ты, парень, того, извини меня за кулак. Кузнецом я до войны работал... Ну что, примем последний бой?
Мы не успели подтвердить свою решимость принять последний бой. Над головой раздался свист, который через пару секунд перешел в вой. А со стороны немцев послышались взрывы.
- Наши! – заорал Федорович, окончательно срывая голос. – Вот, сволочи, на полтора часа раньше начали артподготовку! Вечно у них все в тайне. Смотрите, хлопцы, два танка уже горят! Ну, все, мы свою работу сделали... Он повернулся и устало опустился на дно окопа. Из одного глаза у него струилась ниточка крови, а другим он изумленно смотрел на нас с Витькой. У меня начался озноб.
- Шальная пуля, - поднимаясь, сообщил Витька. – Это бывает... Ну, берем нашего сторожа и пошли. Ты ведь знаешь, куда?
- Знаю, но нам нужна гроза.
- Гроза будет. Чувствуешь, как с утра душно?
С полкилометра мы тащили потерявшего сознание Петрова к реке, на восток, туда, где должно было встать солнце. Но небо затягивали свинцовые тучи, сверкали зарницы. Может быть, был и гром, но мы его не слышали – над нами выли снаряды, неся на запад смерть.
- Что-то грандиозное начинается, - тяжело дыша, сказал Витька. – Дальнобойные орудия работают. Наши сегодня могут километров двадцать у фрицев отхватить. Эх, нам бы такую тактику в Чечне...
Но всю грандиозность происходящего мы смогли оценить только на берегу. По двум понтонным мостам двигались танки. Десятки танков. На лодках и плотах переправлялись солдаты – сотни, тысячи...
- Раненые есть? – спросил какой-то старшина, пробегая мимо нас. – Николаев, санитаров героям!
Появились санитары с носилками, уволокли Петрова. И тут грянул гром, сверкнула первая молния и полил дождь. Мы с Витькой лежали на песке и смеялись. Мимо нас шли колонны, какой-то офицерик с возмущенным лицом кинулся, было, к нам, но его быстро одернули солдаты – не трожь героев! Ну что ж героям – героево. И мы уснули.
Я проснулся первым. Рядом лежал Витька, а над ним колдовал вчерашний наш знакомый дед-пасечник.
- А, проснулся? – обрадовался он. – Как это вас занесло в другую сторону? Глифтеевка-то вона где. Да и вещички свои вы под самой электролинией побросали... Я всю округу обрыскал, пока вас нашел. Когда гроза началась, подумл: парни не местные, заблудятся... Хотя, как тут заблудиться? Может, вчерась, уйдя от меня, приняли на грудь? Фингал, вон у твоего друга под глазом... На опору наткнулись, что ли? Иль поругались?
- Молнией, дед, нас шандарахнуло, - отозвался проснувшийся Витька. – Я синяком отделался, а ему, вишь, хуже – контузило его, слова вымолвить не может.
Я засмеялся. Засмеялся и дед. Как его зовут, напрочь отшибло. Наверно, Витька прав – контузило.
- Вы, сынки, собирайтесь. Свадьба уже скоро. Я уже и в Глифтеевку успел смотаться. Узнал, что да как. Заждались вас в Глифтеевке. Заодно и меня пригласили – все-таки родственником оказался, хоть и дальним. Да и медок мой пригодился. Как ни крути, а лучший пасечник района.
У меня в голове, довольно пустой от пережитого прошлой ночью, мелькнула смутная мысль. Я взглянул на Витьку. Похоже, мыслительный процесс возрождался и в его голове. Но я среагировал первым.
- Отец, ты извини, но после этой грозы меня, хоть и не контузило, но память местами отшибло. Напомни, как тебя звать-то? – спросил я и затаился с тайным предчувствием чего-то необычного.
- Петровым кличут, Иваном Спиридоновичем. Лучший пасе...
- Ладно, ладно, - не совсем вежливо оборвал его Витька. – А где ты воевал-то?
- Да везде воевал, почитай на всех фронтах. Дважды был ранен. Последний – как раз на этом мысу. Плацдарм мы тут держали. Тридцать человек нас было, один я в живых остался. К герою представили, но потом орденом Славы заменили... А наши после этого боя на полсотни километров в немецкий тыл углубились...
- На полсотни? – удивился Витька. – Молодцы...
- Да, на полсотни. И пошли, и пошли. Эту операцию потом так и назвали – «Глифтеевский плацдарм». А я после войны сюда приехал, друзей пособирал, похоронил. Памятник в Глифтеевке им уже потом поставили – общий. Будем в деревне, покажу. Так тут и остался...
- А родом вы из Чечни, - брякнул я.
- Да, из Уюк-Керта. А ты почем знаешь?
- Мама ему рассказывала, - нашелся Витька.
- Видишь, помнит дядю Ивана! – обрадовался старик. – И я ее сегодня ночью вспомнил. Маленькая такая была, беленькая... Жива-здорова? Ну, и слава Богу.... Поехали, поехали, хлопцы! Заждались нас, - вдруг встрепенулся он.
И мы поехали с нашим бывшим сторожем Иваном Петровым на свадьбу в Глифтеевку.