Публию в тот год оставалось уже недолго до отставки. Он и Домиций, его друг и соплеменник, оба бывалые солдаты, оказались в городе Сирмии. За двадцать лет они не раз подставляли свой щит под вражеский удар и делились последним куском хлеба и воды, потеряв счет тому, кто сколько раз кому спас жизнь. За их плечами уже были пески Месопотамии, неприступные стены Арбелы, молодость и упоение победой. Потом – быстро густеющая на песке кровь императора, кровавая битва при Нисибисе, ещё кровь, боль, горечь утрат, смерть товарищей. И день, когда они сражались с такими же легионерами, как они, на цветущей равнине под прекрасной Антиохией.
Трех императоров, одного за другим, увидели они затем, а потом они канули в блеске кинжалов убийц. И вот, наконец, тот промозглый день на форуме города Могунтинака. Серое, неприветливое весеннее небо германского пограничья, мокрый снег, валящий на головы легионеров в медных шлемах. Многотысячный рев толпы солдат, до краев заполнившей маленькую площадь. «Аве, император!» и смущенный гигант, поднятый на щит, в том числе и их с Домицием руками. Горящие пурпуром складки припорошенного снегом палудамента на плечах императора-солдата, брата-легионера, брата-фракийца, которого за величие телесное и величие духа назвали в рядах Максимином – этот день тоже за ними!
Сокрушив под предводительством Максимина племена аламаннов в тяжелой битве в германских болотах, где сам император сражался, словно спустившийся на землю Марс, наведя страх на леса от Рейна до Одера, легионы ушли на зимовку в большой паннонский город Сирмий. Сирмий – крупное складочное место при Данубии. Здесь всегда в большом количестве припасен фураж. Сирмий – крупнейший город и столица Нижней Паннонии, стоящий на бойком месте – рядом шумит излучина Савуса, несущего свои воды к Данубию, по которому плывут барки с товарами северных стран, навстречу им – груженые вином, ремесленными изделиями и тканями суда, нанятые аквилейскими торговцами. Здесь начинается Военная дорога, бегущая в богатую Аквилею и далее – в Рим. А из Византия также приходит сюда оживленнейшая дорога, связывающая Рим с Востоком.
Здесь весело и любят солдат, ведь как благосостояние, так и жизни горожан зависят во многом от людей в калигах. Многочисленные армии дают заработок ремесленникам, гадателям, бродячим артистам, продавцам вина и сластей, содержателям кабачков, работницам лупанариев, богатейшим армейским подрядчикам из аквилейских фамилий Барбиев и Цезерниев, перекупщикам мехов и янтаря, которые солдаты сменяют или отберут у варваров. Для них, для солдат, стоят бани и амфитеатр. В свою очередь, это солдаты осушили для города нескончаемые болота, окружающие стоящий у реки город, что не очень удобно для жителей, хотя и удобно для обороны. Сирмий - середина римской границы с огромным варварским миром. Не зря божественный Траян выбрал это место для своей ставки перед завоеванием Дакии. Отсюда руководил великой войной с маркоманнами Марк Аврелий. И вот вновь легионы в Сирмии, чтобы вскоре обрушиться на новых врагов, которые осмелели при попустительстве прежних императоров. Вновь здесь и новый император Рима, ещё ни разу не бывший в Городе, поглощенный войнами с варварами. Вновь Сирмий на положении столицы.
Хотя стоит сказать, что император-воин, при виде которого сирмийская чернь на городском ипподроме захлебывалась от восторга, был далек от того, чтобы жаловать перекупщиков, подрядчиков Цезерниев и Барбиев и прочих дельцов. На том же сирмийском стадионе, не без одобрения зрителей, был зашит в медвежью шкуру и растерзан охотничьими собаками префект снабжения, а вместе с ним – прокуратор имуществ Паннонии. Максимин сказал, что рассматривает хищения продовольствия как преступление против армии, а стало быть, и государства. Максимин хотел сломить варваров так, чтобы они не осмеливались приблизиться к римским пределам, отодвинуть пределы подвластным римлянам земель до теряющейся в варварских лесах реки Альбы, повторить то, что делали Германик и Август и превзойти их. А посему важен был каждый сестерций, на который можно закупить снаряжение и оружие, каждая лепешка, которой можно накормить солдата.
Это понимали те, кто жили в вечном страхе варварских набегов, те, кто давали воинов легионам – жители пограничных провинций. Они платили за мир кровью. Жителей внутренних областей империи Максимин обязал платить деньгами, не думая о том, что в Риме и Карфагене не способны на самопожертвование ради императора-варвара и ради побед над далекими северными народами. Но он пренебрегал их мнением с солдатской грубостью. Пренебрегал и заставлял платить со всей чудовищной жестокостью, на которую способен человек, в молодости промышлявший охотой на фракийских волков, сын гета и аланки.
Закончились казни лихоимцев, армия собрана и готова к походу. Весной казавшийся бесконечным железный поток покинул окрестности Сирмия и пересек Данубий по мосту Траяна, вступил в Дакию. Публий и Домиций, сгорбившись под тяжестью заплечных мешков с недельными припасами, шагали в ветеранской когорте Македонского легиона по плитам великого моста, опытные воины, доспехи которых увенчаны знаками отличия настолько же, насколько тела шрамами. Взгляд их пленяла широчайшая, шире виденного ими Ренуса река и прекрасное чудо труда человеческих рук и римского гения - столетний мост, который в здешних краях зовут Великим или просто Мостом. Но ничто не могло увлечь солдата, когда вдоль пятимильной железной змеи проезжал на коне император. «Наш император», как звали его воины. И на глазах многих из этих людей, не привыкших плакать, наворачивались слезы радости.
- Аве! Аве Максимин! – кричал Публий во всю глотку, но его крик был немым среди приветствий огромного войска.
Мост задрожал, когда на каппадокийских жеребцах свита императора прогрохотала мимо центурии Публия. Это действительно был спустившийся на землю бог войны. На голову выше самого высокого воина, в седле он казался не человеком - статуей. Ходили слухи, что мать Максимина сочеталась тайно с самим Митрой в святилище, и в это было несложно поверить. Император, окруженный закованными в латы друзьями, которых знали решительно все – ведь эти друзья были префектами и легатами легионов, когда-то простыми центурионами и даже солдатами. На голову выше каждого из этих немаленьких мужчин, в развевающемся пурпурном, заляпанном грязью плаще, ткани которого хватило бы на солдатскую палатку, в обычной кавалерийской кирасе, Максимин был подобен статуям Геракла или Марса, какие ставят в храмах. И вот он ведет своих солдат сокрушить дерзких кочевников-языгов и зарвавшихся вандалов, непокорных квадов, костобоков и свободных даков!
Римские войска вошли в Дакию, чтобы прогнать грабителей. Другая часть вышла из Паннонии – обманный маневр, чтобы отвлечь варваров от набега угрозой родным кочевьям и, с другой стороны, при удаче двойным ударом, клещами сдавить на огромных пространствах зловредный бродячий народ. Для этого на Дунай перебросили огромное количество конницы. В основном наемники – варвары: арабские, осдроенские, армянские конные лучники.
Шли по ковыльным равнинам выученные на парфянский манер паннонские и иллирийские конные копейщики, одетые в броню с ног до головы вместе с конями. Мчались впереди них застрельщики - чернокожие всадники из Нумидии и Мавретании и даже родственные языгам, купленные обещанием добычи и несколькими десятками талантов золота некоторые другие сарматские племена, кочующие ближе к Понту – отряды алчных роксоланских князьков, забывших об общности языка и богов c языгами. И, конечно, не слишком стремительные на равнинах между Тизией и Дунаем, но несокрушимые железные легионы вместе со вспомогательными частями тоже наступали на зловредных кочевников. Под защитой медлительной пехоты двигались запасы продовольствия (кумысом, захваченным у языгов, не накормишь войско), стрел, шанцевого инструмента и деньги для подкупа варваров. Они были как бы телом войска, а конные части – его руками.