Холодная январская ночь. Первая после столь затянувшейся оттепели. Мороз, пробирающий до костей, вводящий в оцепенение душу своей безмерной пустотой, сковал промёрзший до основания мегаполис, превратив его улицы в огромный сплошной каток. Наверное, это и есть те самые крещенские морозы, которыми так пугают вот уже целую неделю метеослужбы по всем телеканалам, приводя в ужас легковерных горожан.
Ночь вступила в свои права, царственно и неопровержимо. Многоэтажный дом погрузился в тяжёлый, почти болезненный сон. Все жители дома уже улеглись. Завтра их ждёт напряжённый трудовой день. Только одно окно осталось светиться - единственный робкий огонёк среди моря льда, холода и темноты. Один человек из всего дома не спал. В его мозгу происходила сложнейшая работа, словно в процессоре гигантского компьютера.
Мастер заварил себе крепкий кофе без сахара, как он любил. Мельком взглянув в окно, служитель Мельпомены не увидел ничего, кроме причудливого морозного узора на тусклом стекле. В очередной раз подойдя к столу, мужчина снова сел и бесцельно уставился на клавиши старенькой печатной машинки. Густой сигаретный дым, поднимаясь из пепельницы, витал по комнате, наполняя воздух дурманящим ароматом.
Он был известным писателем. Настолько известным, что поначалу «сносило крышу». Его романы, широко растиражированные и модные, можно было найти на прилавке любого книжного магазина. Имелось всё, что обычно сопутствует успеху – поклонники, пресс-конференции, интервью, мешки писем от благодарных читателей.
Мастер вздохнул. Всё это лишь прошлое, а деньги и сегодняшняя карьера – его отголоски. Казалось, исчезло самое главное, что-то тонкое и неуловимое, что заставляло творить. Ушло волшебное состояние эйфории, которого писатель так ждал. Шедевра не было давно.
Сейчас его заботила необходимость уже завтра сдать недописанный роман в проклятое издательство, а Муза, которая была сейчас как никогда кстати, всё не приходила.
Прочитав несколько только что напечатанных строк, он поморщился как от зубной боли. Нет. Всё не то, всё не так. Мастер с раздражением скомкал ни в чём неповинный лист и отправил его в корзину, уже полную смятой бумаги.
Вдохновение не навещало Мастера, наверное, уже несколько месяцев. Что кривить душой, оно и не было нужно для написания тех бездушных, банальных, но таких прибыльных романов, которые в последнее время выходили из-под пера знаменитости. Наш герой и сам не знал, как так случилось, что он скатился до этой планки, создавая лишь то, что не заставляло сердца трепетать, а просто нравилось среднему покупателю. Он никогда не гонялся за материальным благополучием или модой. Это получилось как-то само собой. Понятно, что после надоедливых и скучных будней читатель хочет просто развлечься, прочесть что-то лёгкое, развлекательное. Но всё же то, что автор писал сейчас, не нравилось ему самому, казалось каким-то скучным, бесцветным, до тошноты обыденным.
Мастер потёр виски. Голова болела, а глаза слезились, но ничего не получалось. Писатель встал и прошёлся по комнате, взад-вперёд, разминая затёкшую спину. Ничего. Он сделал себе ещё кофе, в надежде, что этот напиток придаст ему бодрости. Но и это не помогло. Неужели он уже никогда не будет писать как раньше, с той же всепоглощающей страстью, забывая обо всём на свете? Неужели ему больше не испытать безумного ощущения радости, обжигающей до самых костей, до самого сердца, испепеляющей саму душу? Нет! Он не согласен на такой поворот! Раб искусства не может лишиться тех трепетных чувств, ради которых пришёл в этот мир. Это невозможно! Смысл жизни Мастера был только в этом пожаре, и лишиться его пламени было равнозначно творческой гибели. С каждым днём надежда на появление Музы становилась всё призрачнее, она утекала, словно песок сквозь пальцы. Неужели маэстро позволит себе так уныло и бездарно закончить свою жизнь среди этих надоевших читателей - обывателей, с одинаковой радостью проглатывающих то, что модно и востребовано и то, что зовётся высокой литературой?
Теперь он не только не желает, но и не может вновь поймать синюю птицу за хвост - душа попросту молчит. Она онемела, разучилась чувствовать... Понимание этой истины было ужасным - отныне и он будет одним из тех неудачников, которые просто исписались, выдохлись, словно недопитая газировка!
Воспалённое сознание не давало покоя незадачливому искателю вдохновения. Как же понять себя и вернуть блуждающую Музу? Куда она делась? Писатель безумно скучал по ней. Муза была так прекрасна, что Мастер буквально терял голову в её присутствии. Он бы никогда не сумел сказать, как она выглядит, не взялся бы описать её или же нарисовать акварелью. Образ этот был расплывчатым, еле уловимым, как утренний туман. Он не представлял, какого цвета у Музы были бы глаза или волосы, если бы она была просто женщиной, но знал лишь одно – вся она искрилась, сияла подобно свече. И свет этот был до того ярким, что слепило глаза. И почему же Муза позабыла его? Не могла же она покинуть своего верного обожателя навсегда? А если это так, то почему? В чём причина этой метаморфозы? Ведь это же он, всё тот же Мастер, что и был во времена написания своих лучших творений. Или нет? Изменился?
Психолог, психиатр. Это современное решение проблемы. Мастер много раз слышал эту фразу, а теперь, видимо, пора проверить её на деле. Многие его знакомые прибегали к психоанализу. И ничего, им как-то помогало. Но это решение романист отринул сразу. Чем смогут помочь психологи? Успешный писатель будет рассказывать о том, что его время безвозвратно ушло, и бывший гений слова теперь бездарность?! А психолог с умным видом будет поддакивать ему, пытаясь найти связь исчезновения Музы с нерастраченным либидо? Не хватало ещё, чтобы в тонком мире автора бестселлеров грубо копался кто-то посторонний, изучал, раскладывал эмоции по полочкам, применяя сухие математические формулы и схемы! Он не какая-нибудь подопытная крыса и не позволит этим "психам" рассматривать свой мозг под микроскопом.
Никто не поможет исписавшемуся сочинителю. Ни один психолог, ни один детектив или следователь не сможет отыскать пропавшую Музу. Он должен сделать это сам. И только сам. Время неумолимо шло, рассвет приближался, а рождения романа так и не происходило.
Среди этого круговорота безумных идей лишь одна мысль приносила радость и ощущение удовлетворения. Мысль о Ней. С некоторых пор одна молодая особа прочно поселилась в голове писателя и больше не покидала его мир ни на секунду, затмив собой всё. И даже Музу. Маленькая Вселенная. Заняв столько места в его жизни, Она дарила взамен любовь и заботу. Но именно с той самой первой встречи с Ней у Мастера не появилось ни одной дельной мысли!
Электронные часы показывали 00:47, а Она всё не возвращалась. Она – его возлюбленная, тропический островок моря и солнца среди асфальтового мира серых городских будней. Подруга жизни Мастера как обычно возвращалась с работы с опозданием - снова подменяла кого-то из коллег в районной больнице. Святая душа, ангел, сошедший с небес для того, чтобы всем вокруг стало чуточку светлее. Мастер поёжился. Без Неё в тёмной квартире, где одним-единственным огоньком служил тусклый свет настольной лампы, было ещё холоднее. Эта хрупкая молодая женщина привнесла в его жизнь тепло, озарила своим внутренним сиянием, сделала дни безмятежными и полными спокойствия. Год назад Она вырвала любимого из плена бесконечных ночей, когда творчество заменило ему все остальные аспекты жизни.
Мастер едва заметно улыбнулся, вспомнив копну каштановых волос, нежные руки, почти детский смех. Он буквально ощущал сейчас потрясающий аромат корицы и шоколада, которым наполнялась комната с Её присутствием, прикосновение маленькой ладошки к его щеке, покрытой колючей двухдневной щетиной. Ничего нежнее не знало одинокое сердце мужчины. Но больше всего он любил в Ней потрясающе красивые огромные глаза - серые, с золотистыми искорками.
Наверное, Ёё старенькая малолитражка уже подъезжает к дому. Сколько раз Мастер предлагал своей избраннице купить новую машину, но та всякий раз отказывалась. Она ничего не просила взамен. Ей был нужен он, а не его деньги или слава.
Но чёрт возьми, белый лист так и оставался пустым. Блуждающая на лице улыбка сползла при взгляде на этот лист, криво заправленный в машинку. Ни единой строчки не родилось за эти два с половиной часа! Мастер уже боялся этого белого листа. Лист этот был страшнее самой пустоты. В голове тоже было пусто – звенящая тишина, незаметный, но в то же время самый громкий звук в природе. Стоя на грани отчаяния, Мастер метался по комнате из угла в угол, как дикий зверь мечется в клетке. Сквозь приступы неврастенического смеха в сознание писателя отчаянно прорывалась весьма чужеродная мысль. Она медленно готовила почву для своего появления. Казалось, даже метель за окном притихла и в страхе скрылась от этой страшной догадки. Это счастье сделало его душу молчаливой, а перо ленивым! Счастье отняло у автора возможность творить, сделало толстокожим и неспособным на новые шедевры! Когда он создавал свои лучшие произведения, то всё было иначе. Опьянённый идеями, он писал, не поднимая головы, в какой-то агонии, не выходя из дома неделями, даже не меняя рубахи. В те дни, год назад, ни днём ни ночью не смолкал стук печатной машинки. Квартира писателя покрывалась пылью, а холодильник пустовал. Просто некогда было идти в магазин - Муза не пускала. Он мог проснуться среди ночи чтобы записать внезапно пришедшую на ум мысль. Идеи эти не кончались и будто сами лились на бумагу. В то золотое время он не успевал поставить точку в написании одного романа, как в голове уже рождался сценарий следующего. Он был счастлив тогда, счастлив по-своему. Сейчас же у Мастера было всё, что нужно простому человеку – любовь, уют и спокойствие. Но не стало главного. В голове что-то потухло. Как-будто бы кто-то нажал на выключатель.
Он готов был на всё ради искры, бабочек в животе, которые бывают, когда рождается что-то по-настоящему стоящее. Несчастный понял, что оказался пленником сытой и спокойной жизни, она давила на него, душила, не давала крыльям раскрыться. Он был словно опутан толстым слоем ваты, каким покрыты стены в изоляторе для душевнобольных. И пробить эти стены, перекричать тишину не представлялось возможным. Мастер закрыл уши руками, чтобы не слышать этой тишины, рёв которой резал барабанные перепонки и становился невыносимым. Порвать этот слой ваты, этот замкнутый круг, вновь гореть и страдать! Слёзы потекли по щекам мужчины. Лекарство от одиночества обернулось ядом для таланта. И тут Мастер упал на колени.
В порыве отчаяния он воскликнул: «Прошу тебя, Бог ты или дьявол! Забери у меня всё, только верни вдохновение! Я готов на всё, только чтобы Муза вновь пришла ко мне! Я пожертвую чем угодно, только пусть прекратится тишина в моей голове! Верни мне мою Музу!»
Долго призывал отчаявшийся творец неведомую силу, пока в изнеможении не упал ничком на пол. ...Время шло всё медленнее. Вязкая субстанция растягивалась, словно издеваясь над ним.
И тут просьба мятущейся души была услышана. Он вдруг увидел свет, озаривший тёмную комнату. Такой яркий, что хотелось зажмуриться… Мастер склонился над недописанным романом.
...Отчаянный свист тормозов. Она не справилась с управлением, малолитражку закрутило. Темнота... И лишь утренние газеты напишут несколько скупых строк: "Ещё одна авария. Молодая женщина стала очередной жертвой гололёда. Смерть наступила мгновенно".
И как только Её глаза навсегда закрылись, Мастер почувствовал, что что-то в нём проснулось, как просыпается природа после грозы. Он написал свой роман. И это была его лучшая работа. Можно сказать, гениальная. Теперь Мастер знал, что скрипка с надорванными струнами играет с полной отдачей - звуки её порой резки, но лишь скрипач с израненной душой сможет заставить её запеть по-настоящему. Только страдания помогли Мастеру возродиться. И нужно было произойти трагедии, чтобы заставить его вспомнить аккорды этой забытой мелодии.
А Муза... Муза приходила к нему теперь каждый вечер. Она навещала Мастера всегда в одно и то же время - как только в городе зажигались неоновые огни. Она была почти осязаема и как прежде вся сияла. Но теперь сквозь свет он мог без труда различить черты её прекрасного лица. Особенно ему нравились её глаза. Мастер любил эти глаза – серые, с золотистыми искорками.