Часть IV. Глава III.
- Да, пора бы окунуться, - предлагаю я Ирвану, - а то ты всю рыбу переловишь.
- Шутишь? – смеётся он.
- Думай, как знаешь, - отвечаю я, - но уже пора подкрепиться, а, искупавшись, это будет сделать не так жарко.
- Я тут у вас поправлюсь, - отвечает он, - я правильно произношу это слово, поправлюсь? Я тут только и делаю, что ем.
- Это хорошо, - говорю я, - и поправлюсь – верное слово. Но, чтобы проверить это, тебе надо было взвеситься в первый день, а потом в день отъезда повторить процедуру… но ты не бери в голову.
В это время Коля причаливает к берегу и вытаскивает за собой лодку. Он вываливает из неё на траву снасти, маску, ещё какую-то ерунду, но рыбы я не вижу. Несмотря на жару, подбородок у него посинел от холода.
- Не за рыбой приехали, - успокаиваю его я, - согревайся пока, а мы с французом сходим на мелководье искупаемся. Вернёмся, что-нибудь перекусим и айда к дядьке.
Ирван вытаскивает из рюкзака планшет, смотрит на него, всё ли в порядке, и мы направляемся через заливной луг к месту купания. По дороге я напеваю песню «Я умею мечтать» Юрия Лозы. Я её тоже неплохо пою, а потому кошу левым глазом за реакцией француза. Но тот ноль внимания, полностью поглощён собой, смотрит вдаль, и на лице его блаженная улыбка.
Через пять минут мы на месте. Здесь река делает крутой поворот, в результате чего с нашей стороны образовалась большая песчаная отмель. Мы раздеваемся и лезем в воду. Вода на мели, несмотря на август, хорошо прогрелась. Там, где течение слабое, растут кувшинки, а у самого берега я вижу несколько распустившихся белых лилий. Когда-то они росли здесь везде, и в черте города тоже. Теперь же эти дивные цветы занесены в красную книгу. Ирван держит планшетник над головой, будет что-то снимать на память. А снимать есть что.
Вокруг настоящая первозданная красота!
Чистая речка Судость, зелёный косогор, с ещё не пожелтевшей травой, огромный заливной луг. Стрижи щебечут, вылетая из прибрежных норок, а оставленные без присмотра стриженята, щебечут ещё громче.
Всё это моя Родина… и малая и большая одновременно. Здесь я родился, здесь и умру. Это уже сделали мой отец, мой дед и моя баба Фёкла, на которую я был так похож в детстве, а теперь стал похож ещё больше…
Я набираю полные пригоршни воды и подбрасываю её высоко вверх. Прозрачные струи искрятся на солнце, переливаясь всеми цветами радуги, и падают мне на голову, на кувшинки, на белые лилии. Я зачерпываю их снова и снова и забрасываю в самое небо. Но они возвращаются благодатным дождём в своё речное лоно. Настроение у меня, как в детстве. Я прыгаю, кричу от радости и, кажется, немножко плачу. Хорошо, что я весь мокрый, и этого не видно.
Ирван смотрит на меня и снимает всё на планшетник. Потом подходит к берегу к белой лилии, и берёт её крупным планом. Он снимает её вместе с замершей на ней синей стрекозой. Стрекоза не улетает, она знает, на сегодня она фотомодель… Наконец, нарезвившись, я ныряю под воду и плыву на середину реки.
Назад мы возвращаемся молча, полные впечатлений. Я уже не прошу француза, чтобы он рассказал «там у себя, каково оно тут у нас». Всё и так понятно без слов. Николай уже расстелил на траве моё походное одеяло и раскладывает на нём немудрёный обед.
Я смотрю на Ирвана, спина его стала совсем красной, приходится раскрыть над ним зонтик. Хорошо, что в последний момент его всучила мне жена. Я такие вещи не беру на рыбалку. Одно баловство и только…
- Это не для тебя, - скажет она мне, вручая старенький пляжный зонт, который всегда таскает с собой, - это для Ирвана. Ты и так обойдёшься.
Она оказалась права, зонт пригодился.
Ирван моим ножом, полюбившимся ему, на разделочной доске поверх одеяла режет помидоры, малосольные огурцы, колбасу и сало с прослойкой. Коля своим ножом нарезает сало без прослойки. Этим продуктом я всё же угощу француза, но чеснок он откажется есть наотрез, даже пробовать не станет. Сошлётся на изжогу. У нас с Колей изжоги не бывает никогда: ни от сала, ни, тем более, от чеснока, если всё это заедается малосольными огурчиками.
Пьёт француз и наш квас. Николай предусмотрительно обложил его бутылками со льдом, поэтому он достаточно холодный, и на жаре здорово утоляет жажду. Только вот Коля побаивается, не появились ли в нём дополнительные градусы…
Во время обеда снова звонит мой телефон. Это опять Аркадий Сергеевич.
- Где вы? – ещё радостнее кричит он, - выезжайте скорее.
- Уже выехали, - продолжаю я врать, - через полчаса будем.
- А и правда, - говорит Николай, - может, нам пора ехать? Это мы с тобой, Сергеич, тут отдыхаем, а для француза это, может быть, настоящий экстрим. Как бы он тут дуба не дал на такой жаре!
- Цел будет, - говорю я, - он и не в таких переделках бывал. Хотя то, что русскому хорошо, то немцу не очень…
Мы с Колей смеёмся, а Ирван недоумённо смотрит на нас.
- Ну, а если серьёзно, - прибавляю я, - поедем, пока никто из нас не обуглился. Да и дядька уже заждался…
Собрав мусор и остатки еды в полиэтиленовые пакеты, Коля идёт сдувать лодку, а я отпускаю пойманную рыбу обратно в её стихию. Ирван смотрит на меня одобрительно. Я тщательно споласкиваю садок, чтобы он не вонял рыбой в машине, и в это время в небе, как ухнет. Впечатление такое, будто атомная бомба взорвалась. Коля и Ирван даже приседают от неожиданности.
- Это что, Сергеич, химическое оружие уничтожают? – недоумённо спрашивает Николай, - у вас тут в Почепе, я слышал, самый большой его склад.
- Правильно, только это не химическое оружие, его уничтожают в тиши лабораторий. Всё гораздо прозаичнее - это реактивный самолёт преодолел звуковой барьер. Только и всего. В детстве я такие взрывы слышал очень часто, и бояться тут нечего.
http://www.proza.ru/2015/09/29/1171