Борис выскочил из зала. Не дожидаясь окончания первого действия. Хуже подарка в его жизни не было. Повести его в день рождения на оперу М. П. Мусоргского «Борис Годунов». Он, конечно, любил искусство. Но сегодня жена с сыном превзошли все его ожидания.
- Сюрприз, ****ь!.. – психовал Борис, спускаясь в уборную на первом этаже. Больше всего его, конечно же, расстраивало то, что на работе он оставил недоумённых сотрудников, которые заказали ему фонтан с бьющим по мозгам шампанским и торт с голой стриптизёршей внутри. – «Дорогой, не задерживайся на работе!» – ворчал он у писсуара, стряхивая последние капли. – Семьянин недоношенный. – Он ополоснул руки, вытер их бумажным полотенцем, и закурил.
- Здесь не курят! – послышалось откуда-то сзади.
- Мать твою! – поперхнулся дымом Борис. – Вы сегодня все, что ли, против меня?..
- Я говорю, курилка – рядом. А после себя нужно смывать!
- Что?.. – Борис обернулся.
Возле него стоял художник-сценограф в испачканном халате, но больше смахивал он на уборщика, чем на столичную богему.
- А, понимаю, - язвительно улыбнулся Борис. – Но… тебе же за это деньги платят. Вот и смой, - он затянулся в последний раз и отправил щелчком окурок в обоссанный писсуар.
Окурок зашипел. Первое действие оперы близилось к завершению. Сценограф взглянул на потухший в моче окурок, затем на ехидно улыбающегося Бориса. Валторны в оркестре взволнованно переглянулись.
В антракте Мария пыталась дозвониться Борису. Сын недовольно заметил:
- Нашла что подарить.
- Ты-то хоть не бурчи. Сам говорил, что проходите сейчас «Бориса Годунова», а читать – в лом. Как лучше же хотела.
- Отец-то тут причём?..
Борис даже не догадывался о том, где пришёл в себя. Хотя географическое местоположение его не изменилось. Приблизительно на три этажа ниже. Вот и всё. День рождения в этом году не заладился. Настроение было окончательно испорчено. Голова гудела. Но когда Борис осознал, что связан по рукам и ногам, и сидит на стуле в комнате, люстры, светильники и подсвечники в которой сделаны из позвоночников, костей и черепов людей, - из глаз его хлынули слёзы:
- Господи!
- Не поминай имени Господа Бога твоего всуе, - приблизился к нему рехнувшийся художник.
- Чего ты хочешь? – голос Бориса дрожал.
- Целуй! – и сценограф протянул к его губам свои ладони, испещрённые невероятным количеством шрамов.
Его отец был чокнутым. Помешанным на чистоте придурком. Однажды он избил своего друга, с которым они прошли Афганистан, за то, что тот принёс на сапогах в дом грязь с улицы. И, не вытерев ног, ступил на чистый ковёр. Само собой, ковёр дусту пришлось вылизывать языком. Дружба на этом закончилась. А приступы отца – нет. Больше всего сыну доставалось за невымытые руки.
- Что это? – спрашивал отец перед ужином, глядя на его ладони.
- Краска! – отвечал мальчик.
- Я вижу, мать твою, какого чёрта ты меня дразнишь? Я, по-моему, не раз говорил тебе о том, что мужик должен заниматься делом, а не рисованием.
Но до дела никогда не доходило. А рисование казалось единственным, ради чего стоило жить.
Поэтому отец брал самый острый нож в доме и кромсал сыну ладони. Чтобы тот образумился. Сначала было больно. Пока боль не переросла в любовь.
После ставшей традицией кухонной резни мать перевязывала сыну ладони, обжигая раны перекисью слёз. И целовала их. Старые раны не успевали заживать, как рядом с ними появлялись новые. Весь одиннадцатый класс парень ходил в школу, не снимая повязок с рук. Мать не придумала ничего лучшего, как оправдать это перед учителями тем, что у сына открылись стигматы.
Борис целовал руки художника и плакал. После того, как тот отрезал ему оба уха.
- Прошу тебя, только не сегодня, - умолял Борис.
- Почему?..
- У меня день рожденья… что ж за день-то такой?..
- Как тебя зовут?..
- Борис.
- С днем рожденья, Борис! – и сценограф отсёк ему нос.
После второго действия Мария с сыном начали переживать. Машина их по-прежнему стояла на улице. Бориса никто не видел. Телефон его всё так же молчал. Но сын обратил внимание на странную тряпку на пороге национального театра оперы и балета. Кусок человеческой кожи с татуировкой, как у отца на спине.
- Мам… – одёрнул сын Марию.
- Как вам оформление спектакля?.. – послышался голос сценографа, поднимающегося снизу.