http://www.proza.ru/2015/09/15/1588
Такое, Я более не встречал ни где. Чтоб в самом богатом до революции доме, проживали и прежние владельцы. Слишком сильной была волна жизненного переустройства и передела , брат шёл на брата, сын на отца.
"... до основанья, а затем..." Не просто слова... Много , половодьем людских страстей, порушено было и унесено даже в Закаталах. Однако, сложно не отметить и иное. Кровавых межэтнических разборок, город тогда избежал. От своих, Я почти ничего не слышал и о репрессиях конца тридцатых. Как то , тема эта в доме не возникала. Но эхом такого были новые люди в этих местах. В большинстве своём русские и украинцы.
Вспоминается сейчас и книжка в доме дяди. Довоенная, о Закатальском заповеднике. В которой старательно, со всех страниц, было вымарано имя автора. Затушёваны даже фотографии. Тогда, на вопрос - Почему ? Мне был дан странный ответ - Враг народа...
Правда, иногда вспоминали ребят, из трудколонии в крепости. В большинстве своём, подростки эти, проходили по характерным для времени статьям. Память о них у нас сохранялась в виде нескольких картин маслом. С учётом того что рисовал их юноша, написанных очень не плохо. Самое впечатлявшее, было копией известной картины со сценой гибели княжны Таракановой. Оно для меня неотделимо от образа квартиры бабули. Судьбы вещи после исхода родни из Закатал не знаю. Ещё одна , небольшая картина, сложными путями , попала в "русский колхоз" к сестре моего отца. Это была пастораль. Пастушка у речки. Героиня полотна, очень похожа на старшую из моих тёть , сестру мамы, в молодости. Говорили, что художник к ней был неравнодушен. Имя его, Я обнаружил на обороте третьей, самой примитивной и незатейливой картины, с котятами, которая и сейчас живёт в моём доме. На ней рукой автора написано - Закаталы /Валерий Гусев с колонии ая /художник и беспризорник.
Чуть отвлёкся, но к тем комнатам ещё вернусь.
Итак ,не смотря на все потрясения, в этом доме , как и в большинстве других Закатальских, ставших многоквартирными , оставались потомки первых хозяев. В нашем это был дядя Миша.
Так было практически до девяностых годов двадцатого века. Когда город лишился, не буду утверждать лучшей, все там хороши, но значимой и многое определявшей своей части.
Нет сегодня в памяти, черт лица, просто смутный образ седого пожилого человека. Он с женой занимал одну комнату с небольшой верандой, на первом этаже . Мы непосредственно соседствовали , но вход у каждого был свой.
Вспоминаю сейчас и пытаюсь представить, как выглядел двор до переделок. По логике, комнатка дяди Миши была господской кухней, поскольку нам досталась столовая. Рядом, с фасада, парадный вход и прихожая. В ней сколько помню жила старуха Ашхен. Страшно старая и похожая на бабу Ягу. Я её побаивался, но плохого о старушке не скажу. Она использовала ступеньки главной лестницы, приторговывая жаренными семечками и несколько раз , признав меня на улице, угощала полным , свёрнутым из листочка, стаканчиком. Пятаки тогда у меня залёживались не часто и подарок радовал.
Ашхен была колоритной и значимой для дома фигурой, но вспомнил её Я в связи с иной дамой. О которой только наслышан. Мама говорила, что раньше прихожую занимала другая старушка. Статная и никогда не выходившая из дома не надев старой , видавшей виды, но безусловно модной когда-то шляпки. Мама дяди Миши. По возвращении, как говорили из Сибири, от былого у неё осталась только шляпка. Вот даже и не видел ни разу этого человека, а очень легко представляю у тех ступенек. И приходит на ум фраза из мультфильма, где Шарик принимая в гостях Бобика, на вопрос - Где в этих хоромах спит хозяин, бросает снисходительно - Да, в прихожей , на коврике... Повод грустно улыбнуться и помянуть не простую судьбу.
А Я вернусь к дяде Мише. Ровесник моего деда и фронтовик, он как и многие в городе был пчеловодом. Но известен городу, помимо родословной, джипом ГАЗ 67 ( в простонародьи Козлом), привезённым с войны. Машины частные , были тогда не часты, а уж такие , тем более.
Вот написал и страшно стало , сколько уже живу и что помню. Ведь помню же инвалидов на тележках на подшипниках, помню будки телефонные, жёсткие картонные прямоугольники билетов на пригородный автобус, с дырочкой по середине. Провода помню свитые косичкой и на изоляторах и включатели с кнопочкой, на которую интересно было нажимать. Пусть многого у нас тогда не было, а были счастливы. И что ещё хорошо помню, как спокойно и мирно текла жизнь.
Если так пойдёт, то со двора своего Я до новой речки не выберусь. Надо как то закрывать фонтан. Помяну на посошок ещё раз дядю Мишу и побегу в комнаты к бабушке. Судьба его схожа с многими подобными из соседних дворов. Осенью 1989 го по городу прошла волна погромов. Всё армянское население вынуждено было оставить свои дома и выехать в одночасье. Большинство сумело как то позже продать недвижимость или разменять , часто фиктивно, но потери при этом были неизбежны. Мы смогли только вывезти личные вещи бабушки.
А из того что слышал, дядя Миша тогда тоже лишился угла в собственном большом и красивом доме. Бежал в соседние грузинские Лагодехи и там скончался. У него жили в России дети, но жить дальше сам он не захотел. Так слышал. Судить не берусь. Но знаю о многих кто прожил на чужбине потом тоже очень не долго. Естественным в этом противоестественном, стала остановка сердца.
Нет, вовсе не давлю на слезу, просто вспоминаю. Уже замечал не раз, что тянет нас ,не многих ныне, помнящих, к друг другу. Это сложно измерить купюрами и баранами, просто с памятью той мы вывезли с собой и частичку доверия и приятия , роднящую и безмерно дорогую...
http://www.proza.ru/2017/01/20/1034