Существуют истории, с той или иной степенью серьёзности рассказ о которых неизбежно приведёт к тому, что вы будете объявлены сумасшедшим. Но что предпочесть – неминуемое безумие наяву, сохранив при этом свою тайну, или же мнимое, - спасая рассудок, но выставляя себя при этом в совершенно невозможном (это самый невинный из всех приемлемых случаю эпитетов), с точки зрения здравого смысла свете? Я, как вы уже догадались, предпочёл сценарий за номером два, и уже вовсю наслаждаюсь сомнительной, но вполне заслуженной славой: круг моих знакомств стремительно тает, словно медуза, брошенная на горячий камень; иные, встреченные мною на прогулке, шарахаются от меня, как от чумы, перебегают на другую сторону улицы и оттуда, с безопасного, по их мнению, расстояния, шепчутся на мой счёт и показывают пальцем; самой же историей, что послужила причиной сему, благопристойные родители нынче пугают своих непослушных детишек, упростив её, впрочем, почти до неузнаваемости.
Если я ничего не путаю, то начиналось всё так: тем летом я долго и безуспешно искал себе уединённого места где-нибудь подальше от города; мне не терпелось по-скорее начать работу над новой книгой, замысел которой уже давно вызревал в моем воображении и буквально требовал немедленно взяться за перо.
Но – увы, все мои поиски оказались тщетны. Кроме того, я был сильно ограничен в средствах и не мог позволить себе даже самой умеренной платы. Это крайне осложняло мою задачу, к тому же, летние месяцы так чертовски скоротечны, что я уже окончательно перестал надеяться покинуть пределы моей небольшой однокомнатной квартиры.
К сожалению, работать в городе я так и не приучился; меня жутко отвлекали шумы и крики на улице, просачивающиеся даже сквозь запертые окна, постоянная возня окружавших меня со всех сторон соседей, плач детей, шаги, скрипучие двери, стуки, шорохи, крики – вся эта бесконечная безумная какофония, обычная слуху простого обывателя и совершенно губительная для человека моих наклонностей.
В отчаянии я занимался всяческой ерундой: катался по дворам на велосипеде, рыбачил в окрестных прудах, а в основном просто скучал в одиночестве, в очередной раз погружаясь в таинственные бездны Достоевского, сидя в своём любимом кресле на балконе с отличным видом на огромную дымящуюся трубу.
Стоит ли говорить, что счастье моё не знало границ, когда один из друзей, узнав о моём горестном положении, предложил весь остаток лета провести на его полузаброшенной даче. Мы встретились на следующий день, но вопреки моим предположениям он не спешил передавать мне ключи, и я немного насторожился, ожидая какого-нибудь подвоха и неизбежного разочарования, однако вместо этого, спустя несколько минут я пришёл в состояние полного восторга, услышав приблизительно следующее:
- Родители эту дачу купили года два назад, - сказал он, - но до сих пор ни разу там не были. И не уверен, что когда-нибудь они там окажутся. Зачем они это сделали, вопрос праздный – продавалась по дешёвке, я думаю, вот и весь смысл. Честно говоря, я уже и забыл о ней. Придётся тебе там немного всё в порядок привести, выкосить траву на участке, дома прибраться. Вода и свет, кажется, должны быть. В доме есть кровать, холодильник и небольшая железная печь, её можно топить – если по ночам мёрзнуть будешь. Одним словом – приедешь, на месте всё поймешь. Несмотря на дикие стада комаров, жить там, кажется, можно. Да, чуть не забыл – теперь запоминай внимательно, телефон там не ловит - ключи от дома и сарая спрятаны под крышей, между шестой и седьмой перегородками от левого края к крыльцу. Лестницу найдешь во дворе. Места там дикие, болотистые, сырые, так что ты не смотри, что лето - тёплых вещей запасай с избытком. Ну что – удачно тебе поработать!
Мы пожали руки и расстались. Если кому-то услышанное показалось бы основанием как минимум для серьёзных раздумий и скорее всего, поставило бы всю затею под сомнение – прямо сказать, если для большинства моих знакомых всё это было фактором душевного и физического дискомфорта, то для меня эти слова прозвучали как приглашение непосредственно в райскую обитель - именно о таком затерянном и позабытом месте подальше от всяческих признаков цивилизации я и мечтал тогда.
Потратив не больше часа на сборы и не менее трёх на дорогу, ранним вечером того же дня я оказался на месте. Точнее, пока я не без труда только нашёл нужный поворот с трассы и свернул на грунтовую, но вполне крепкую дорогу. Согласно моим расчётам, по ней мне предстояло проехать ещё около десяти километров до пересечения с железнодорожным полотном, оттуда свернуть направо, миновать насыпной мост через небольшую лесную речку, и в скором времени по правую руку должен был открыться небольшой дачный посёлок, в котором мне и предстояло простится с летом и приготовиться к встрече с ранней осенью, предложив ей свою компанию вплоть до первых серьёзных холодов.
Поверхностного, невнимательного взгляда проезжающего путешественника было достаточно для осознания простого факта - местность, простиравшаяся вокруг, до странности необычна. Дорога, показавшаяся мне сперва вполне крепкой и ровной, словно ходуном ходила под колёсами машины. Несколько раз мне казалось, что я проваливаюсь в яму. Лесной бор, насколько я мог судить, выглядел совершенно непроходимым. Огромные, в несколько обхватов, поваленные березы, поросшие густым малинником, служили отличной естественной баррикадой. Впрочем, службу свою они несли совершенно напрасно – сразу за узкой полосой леса во все стороны, сколько мог охватить взгляд – тянулись бесконечные, кое-где поросшие низким густым кустарником болота.
Настолько загадочным было всё вокруг, да и сами болота казались мне необычными и не похожими на то, как, по моему теоретическому мнению, должны выглядеть настоящие топи, что я остановил машину на первом подходящем пятачке твердой земли и, сколько мог, пробрался сквозь чащу к воде. Да – это не была в полном виде трясина, булькающая, как кастрюля горохового супа и смердящая сероводородом, скорее, это напоминало архипелаг мелководных сплошных озёр в период весеннего разлива. Не менее половины площади занимали небольшие продолговатые острова, сплошь поросшие каким-то густым кустарником. Немыслимые тучи комаров, буквально висевшие в воздухе, не дали мне как следует насладиться этой таинственной красотой, и я был вынужден продолжить дорогу.
Свернув с трассы, за всё это время я не встретил ни одного человека и только у железной дороги, кажется, одинокая тень мелькнула в кустах и сразу исчезла, впрочем – начинало темнеть и мне хотелось поскорее добраться до места и при свете дня расположиться на первый ночлег. Я разглядел ещё только несколько деревянных бараков, что тянулись вдоль полотна, прижимаясь к полоске твердой земли. Видимо, это был тот самый посёлок, который дома я едва разглядел на карте. Дорога плавно, по большой дуге, забирала вправо, огибая, по всей вероятности, наиболее зыбкие участки; я оставил за спиной небольшую берёзовую рощу и наконец путь мне преградил продавленный и причудливо изогнутый шлагбаум с противовесом. Табличка с огромной дырой посередине и решетом поменьше – от ружейного залпа – гласила: СНТ «Возрождение». Это означало, что я добрался, и вполне благополучно, до места назначения.
То ли завидя меня, то ли следуя своим надобностям, из будки выкатился охранник. Туловище его по форме своей представляло шар диаметром около полутора метров. Одутловатая, стриженная голова сверху и короткие сардельки ног снизу придавали шару некоторые, отдаленно напоминающие человека очертания. Он молча поднял шлагбаум и скрылся за углом сарая. Оттуда послышался грозный собачий лай. Я проехал на территорию.
Звенящая разными тональностями насекомых тишина буквально вибрировала от напряжения. Их монотонный, мерный гул то нарастал, оборачиваясь гулким эхом электрических разрядов, то понемногу стихал, словно удаляясь - постоянно колеблясь, он не секунды не мог держаться у одной частоты. Я обратил внимание, что все строения (большинство из которых выглядели более-менее заброшенными) стоят на достаточно высоких – не менее полуметра – бетонных сваях.
Найти нужный участок оказалось делом несложным, но когда я увидел его, мне захотелось, и даже очень сильно захотелось подумать – точнее, найти серьезные основания для этой мысли, а именно - что я ошибаюсь, – и снова продолжить поиски. Но продолжения не потребовалось. Сложно поверить, что заросли крапивы и лопуха за два года могут так буйно и обильно разрастись. Крыша дома – сам он был одноэтажным, - едва виднелась. Сарая и иных построек, если таковые имелись, совсем было не разглядеть. Ворота проржавели и не открывались. Калитка (в зарослях плюща я не сразу и заметил её), к счастью, болталась на куске медной поволоки; я отпер её и, прорубаясь сквозь двухметровые заросли, начал пробираться к дому.
Теперь прошло уже около двух часов, и можно сказать следующее: ключи оказались там, где и должны были быть, я без труда нашел их и проник внутрь. Увиденное мне сразу понравилось – и первое это впечатление со временем только усиливалось. В наличии имелось: две вполне приличные кровати, холодильник, стол без скатерти, несколько стульев, железная печь, стоящая прямо на полу, шкаф со всякой всячиной, на полках которого, среди прочего, располагалась странного вида ополовиненная бутылка освящённой воды с очертаниями монастырских стен на этикетке, несколько небольших иконок, расставленных по размеру, стакан с цветными карандашами, фотография девочки лет шести – семи, держащей на руках маленького белого котёнка и еще куча с разной степенью полезности мелочей.
В глубине двора нашёлся и сарай, по размерам не уступающий основному дому. Беглый осмотр меня полностью удовлетворил – нашлась и коса, и несколько лопат, и разные инструменты, и даже небольшой запас сухих берёзовых дров.
Планировка дома не отличалась замысловатостью, да того и не требовалось при его общей площади едва-ли превышающей тридцать квадратных метров. Входная дверь вела сразу на кухню; направо, через небольшой коридор, минуя печь, помещалась и моя комната – спальня. Я заварил чаю, приготовил на скорую руку ужин, постелил белье и встретил первый вечерний закат в долгожданной и абсолютной тишине, нарушаемой только чистыми звуками самой природы, которые придают мыслям неожиданные и самые интересные направления.
Более тщательный осмотр привёл меня в восторг. Я обнаружил: превосходный торшер на две лампочки, старое выгнутое кресло и небольшую деревянную подставку для ног. Кроме того, нашёлся старый плед из плотной ткани и небольшая подушечка, обшитая сероватой, мягкой на ощупь тканью, похожей на кроличью шерсть. Плед я постелил на кресло, соорудил отличную мягкую подставку под ноги, и с головой погрузившись в чтение, блаженствовал так до позднего вечера, пока сон не подобрался ко мне настолько, что я перестал различать границу между явью и грёзами. Единственный посторонний звук, проникающим в дом, был следствием относительной близости железной дороги – но этот рассеянный, глухой, монотонный гул меня совершенно не смущал и даже наоборот, являясь тонкой и единственной ниточкой между этой болотистой глушью и той цивилизацией, что я так недавно с отвращением покинул, он предавал особое очарование моему удавшемуся побегу.
Но не только звуками тянулись ко мне проходящие поезда – вполне ощутимая вибрация, расползающаяся по дому, была хорошо заметна, если смотреть на стоящую в шкафу бутылку с водой – степень колебания её поверхности служила отличным индикатором массы и скорости проносящихся мимо составов.
Весь следующий день я с редким для себя энтузиазмом занимался хозяйственными делами. Первым делом я выкосил большую часть участка и перетащил скошенную траву за сарай. Отдохнул, затем немного прибрался в доме и переставил мебель по собственному вкусу. Наполнил водой емкости для летнего душа, и, посчитав трудовую вахту на сегодняшний день более чем закрытой, отправился обследовать окрестности.
Сразу стало ясно, что по каким-то причинам общего характера, или в следствие целого ряда частных обстоятельств, большинство участков, расположенных на этой небольшой, отвоёванной у болот территории давно заброшены. Это в полной мере относилось к моим соседям со всех сторон и почти всем хозяйствам по этой линии. Только у самой границы я заметил, ещё вчера, впрочем, сначала один ухоженный домик, потом, приблизившись, рядом с ним обнаружилось и ещё несколько. Они образовывали своего рода островок, или оазис среди полного запустения, царившего здесь. Обойдя всю территорию товарищества, я насчитал не более десятка очевидно обжитых участка, некоторые выглядели спорно – если они и были оставлены, то совсем недавно и ещё не успели зарасти крапивой и репейником. Встретились наконец люди – двое, - раздутая, с водянистым лицом старуха и с ней мальчишка лет семи. Завидя меня они (или мне так показалось) вдруг резко изменили своё направление, избегая встречи со мной. Побродив ещё немного, вечером я вернулся домой и, почувствовав прилив творческого наваждения, с радостью принялся за свою книгу.
Следующим утром я достал из сумки подробную топографическую карту местности, купленную мной по дороге, и принялся её изучать. Да, и кроме того, я приобрёл также превосходную японскую удочку и радиоприёмник. Эти вещи – рассуждал я, - вполне должны были обеспечить меня занятиями в тех немногих свободных от напряжённой творческой деятельности промежутках.
На карте я нашел и тот небольшой посёлок, что тянулся вдоль железнодорожного полотна, и дорогу, по которой приехал, и даже территорию садового товарищества «Возрождение». Доминирующей особенностью рельефа была разбегающаяся во все стороны голубая штриховка болот, густо засаженная будто нападавшими сверху зелёными кляксами лесных островов. Впрочем, в глубине этих топей – в нескольких километрах, не более, - прятались несколько округлой формы озёр, связанных между собой едва заметной речушкой, скорее даже ручейком. Поискам ближайшего озера я и решил посвятить весь следующий день.
Странно, но причудливая унылая отчуждённость этих мест совершенно не производила на меня гнетущего впечатления, и даже напротив – мне казалось, здешняя природа обладает каким-то особенным, только ей свойственным очарованием.
Итак, утром я отправился на болота. Компаса у меня не было, но зато я имел направление хоть и приблизительное, но весьма надёжное, поскольку крайняя правая оконечность территории, если верить карте, своим углом смотрела прямиком в сторону нужного мне озера. Единственная, но достаточно хорошо протоптанная тропа уходила под прямым углом от требуемого направления, но других вариантов всё равно не было и я пошёл по ней, поминутно натыкаясь на расползавшихся от меня в ужасе змей, греющихся на солнце. Сгущался лес; вопреки моим ожиданиям, болота ещё не начались, земля под ногами была твёрдой, а с обеих сторон тянулись искусственно вырытые неширокие прямые каналы с чёрной стоячей водой.
Скоро я заметил просветы в сплошных рядах деревьев, тотчас миновал небольшой ручей и вышел к авангарду бескрайних болот. Только сейчас я смог по достоинству оценить масштаб этого своеобразного природного явления. С глубиной не более полуметра, покрытые извилистой мозаикой сообщающихся островов, они тянулись, казалось, бесконечно – вплоть до линии горизонта, да и там, по видимости, это было ещё только лишь их общее начало. Передо мной теперь стоял выбор, поскольку с полуострова, где я находился, сразу обозначилось два равнозначных направления – правее начинался большой продолговатый изгиб, и от него можно было начать движение к северу; также и с другой стороны, пройдя немного по узкому перешейку, я мог запросто прокладывать себе путь на восток.
Я выбрал северное направление. Замысловатая паутина связанных между собой островов причудливо переплеталась; иногда, чтобы перебраться с одного на другой, мне приходилось заходить по колено в чёрную жижу, впрочем, почти никогда не опускаясь глубже; блуждая в этом бесконечном лабиринте, с каждым часом я всё дальше и дальше забредал в самые гущи болот. Солнце стояло высоко и заблудиться я не боялся. Мошкара допекала меня безумно, спасал только противомоскитный костюм с защитной сеткой на лице. Ориентироваться, вследствие абсолютной однообразности пейзажа, было практически невозможно; я знал только одно, что озеро, окажись я невдалеке от него, непременно было бы обнаружено. Однако, никаких даже намёков на что либо похожее я не нашёл, и, почувствовав первые признаки усталости, решил выбираться обратно.
На другой день поиски продолжились к востоку, но снова не принесли результата. Скорее всего, меня подвело отсутствие какой-либо системы в моих изысканиях. Я бесцельно, практически наугад часами шатался по болотам, перескакивая с одного острова на другой, а озеро, которое я пытался найти и находившееся, по моим ощущениям, основанным на данных из топокарты, совсем рядом, упрямо не давалось мне в руки.
Теперь я решил действовать умнее. Разбив участки поиска на воображаемые квадраты, я принялся планомерно исследовать их сначала по периметру, а затем пересекая каждый по диагонали. Удивительно, но в сплошном унылом однообразии этих мест я научился уже неплохо ориентироваться и даже узнавал некоторые особо примечательные группы островов. К обеду я обнаружил, что мне никак не удаётся пробраться к одному весьма крупному, словно рвом окружённому, овальной формы участку болот. Несколько раз я обошёл я его, пока случайно, в абсолютно чёрной, смолянистой, как нефть, воде не заметил белеющий ствол невесть откуда взявшейся здесь поваленной березы. Я осторожно шагнул на неё, и, опираясь шестом в топкую жижу, стал медленно пробираться в нужную мне сторону. По стволу я как раз миновал затопленный участок, по кочкам перебрался на ближайший островок, с него на следующий, поднялся по насыпи на небольшой холм и сразу увидел озеро – диаметром около семидесяти метров, оно было идеально круглой формы.
Озеро среди болот – и такая же неподвижная, чёрная поверхность, ртутным блеском сияющая на солнце и, как зеркало, отчётливо отражающая всё, что попадало в поле её зрения.
Моё внимание привлекла лодка, стоящая у берега недалеко от меня. Приблизившись, я обнаружил её полную готовность немедленно отплыть - на дне валялось деревянное весло, она было не привязана и почти не протекала. Я взял курс на середину озера и вышел в открытую воду.
Береговая линия, сколько я мог судить, за редким исключением, была практически недоступна. В сплошной стене зарослей мне удалось разглядеть только один небольшой и очень низкий поход, похожий на естественный природный тоннель, левее того места, где я сейчас находился. Повинуясь всевластному чувству любопытства, я тотчас направил лодку к нему.
Сойдя на берег и пригибаясь, чуть ли на четвереньках я полез в этот злополучный проход, весь исцарапался колючками и попал в результате просто на обычную с виду поляну – это не был в обычном виде остров, а просто кусок ровной, относительно чистой земли. Поляна не показалась мне ни примечательной, ни тем более интересной, загадочной или странной до той поры, пока я не заметил две прислонённые к дереву ржавые лопаты. Что ещё за история - подумал я, и в голову мне почему-то пришли мысли о закопанных сокровищах, тем более, что в центре поляны я увидел явные следы относительно недавних земляных работ. Несколько огромных грибов, каких я никогда в жизни не видел, прятали в тень свои серые, покрытые черными кляксами пятен кургузые шляпы.
Влекомый всё тем же любопытством, я взял одну из лопат и воткнул её в землю. Сырая, рыхлая торфянистая почва легко поддавалась, и скоро я почувствовал, как ржавое лезвие встретило какое-то необычное сопротивление. В руках у меня оказалась черная, пропитавшаяся водой и полусгнившая черная коробка из под обуви, слишком лёгкая, чтобы содержать в себе клад из золотых монет. Я открыл её, но внутри оказалось пусто, только на дне плавала какая-то вонючая серая слизь. Я с отвращением выбросил коробку и хотел было снова придать её земле, как неожиданно и совсем близко раздался резкий, отчётливый стук дятла – сухой и размеренный звук. Я осмотрелся, но птицу не обнаружил. И едва различимый, заглушаемый гулкими ударами, словно прячась за ними - очень далёкий, - мне послышался то ли вой, то ли плач, отдаленно напоминающий нечто, присущее, скорее, человеческим обиталищам, нежели мрачной отчуждённости болот. Наконец я узнал в нём хоть и дикие, почти на грани отчаяния, но всё же знакомые оттенки, свойственные, безусловно, только кошачьему племени. Казалось, вой приближается, но секунду спустя он совсем пропадал и внезапно возникал снова – уже в другом месте. Кошка, что-ли, заблудилась на болотах – подумал я, забросил к чёртовой матери подальше ржавую лопату, пришвартовал лодку к её законному месту и вернулся домой.
Вечером резко начала портиться погода и к ночи разыгралась чудовищная гроза. Гром протяжно гудел, словно далёкие артиллерийские раскаты, а от молний было светло, но свет этот был призрачным, словно в тумане – только вместо дымки всё вокруг тонуло в потоках льющейся с неба воды. Я вышел на крыльцо. Уровень воды под домом стремительно поднимался, и я смог найти высоким сваям ещё одно, более надёжное объяснение. Чувство какой-то смутной тревоги охватило меня, в кустах мне мерещились какие-то тени, слышались странные звуки, среди которых снова, как мне показалось, я различил далёкий протяжный кошачий вой. В оттенках его мне почудились новые краски – а именно требовательные, да-да, не просящие – жалкие, а несомненно властные, повелительные, - впрочем, я списал это на игру моего впечатлительного воображения, возбуждённого капризами разыгравшейся природы, ещё раз прислушался – и не найдя подтверждения этой фантазии, отправился досыпать свой сон.
К утру дождь стих, но продолжался, с разной степенью интенсивности, почти до обеда. Все дела пришлось отложить, я немного поработал над книгой, но шло как-то натужно, и не так, и без настроения. Читать – было моим спасением, но и тут случилась оказия, - запропастилась расшитая шерстью подушечка, которую я подкладывал под ноги. Я тщательно обыскал комнату, даже в шкафу посмотрел, хотя знал наверняка – там ей ни за что не оказаться, и всё зря. Вышел в коридор – нету. Что за притча? На кухне пусто. Где же она?
Нашёл ее за тумбочкой у самой двери на улицу. Я готов был жизнью поклясться, что она оказалась там без моего участия. Но тогда как? Успокоив не сознание, но хотя бы ум, я решил, что ночью, когда просыпался от грозы и выходил на двор, машинально взял её с собой за чем-то, бросил на тумбу, не рассчитав, и она скатилась за стену. Точно, так оно и было – решил я, держа в руках эту необычную штуковину и внимательно её разглядывая.
Интересно, - размышлял я, - кому это пришло в голову обшивать подушку кроличьей шерстью? Она, действительно, была очень мягкая, тёплая на ощупь, сероватая с округлыми переливами, прошитая аккуратными ровными стежками, но явно ручным, а не машинным способом. В общем, я бросил подушку на табурет, сверху положил свои ноги, сам поместился на кресло, вооружился чтением и на два часа выпал из реальности, - если считать её таковой.
Вышел я из этого состояния стремительней, чем предполагал – очередной товарный поезд передал вибрацию такой силы, что я всерьёз испугался за сохранность дома, видимо, это стало следствием повышенной влажности среды распространения колебаний, а именно набухшей от проливного дождя почвы. По привычке (а она по праву уже могла считаться таковой) оценивать степень локального землетрясения по колебаниям поверхности воды в бутылке, я поднял взгляд – и тогда в первый раз мне по-настоящему стало страшно.
Бутылка заметно опустела, я думаю, не меньше, чем на треть от своего первоначального объема. Я кинулся к ней и ещё раз внимательно её осмотрел, не трогая. Нет сомнений, уровень воды сильно понизился, и причём факт этот не допускал никаких логических, а равно и нелогических объяснений. Воды само по себе стало меньше, и точка.
Теперь я всё время думаю, какие силы удержали меня от простого и очевидного решения – без промедления собрать свои вещи и навсегда уехать из этого проклятого места? Я мучительно спрашиваю себя – и не нахожу ответа. Я остался, и мало того, я очень скоро совсем забыл об этом происшествии, и даже вечером, когда встреченный мною первый здесь настоящий живой человек рассказом своим должен был разбудить дремавшие во мне страхи, этого не произошло – я оказался глух, и воспринял его слова, как обычную, и даже малоинтересную историю.
Да – вечером я отправился гулять, и сначала две неясные людские фигуры, идущие впереди меня, чуть только заслышав моё приближение, резко ускорили шаг и скрылись в калитке своего дома. Не успев поразиться такой дьявольской мизантропии, я столкнулся с явлением противоположным – едва завидя меня, небольшой проворный, преклонных лет мужичок чуть не бросился мне вприпрыжку на встречу.
Узнав, кто я, где поселился и иные причитающиеся случаю сведения, он с пылом человека, иссохнувшегося в молчаливом одиночестве, принялся рассказывать. Рассказывал он о том, как лет сорок назад, когда распределяли эти участки, тут было ещё совсем болото, как потом его засыпали, а земля проседала, и её снова засыпали песком; о том, как раньше тут было полно народу, и молодежь гуляла ночами; о том, как постепенно всё пришло к такому гнетущему запустению, и летом сюда уже почти никто не приезжает, а живут постоянно тут в пяти только домах. Оказалось, что бывшие хозяева моей дачи, действительно, продали её года три – не меньше – назад, и больше тут не показывались. В эту же пору и соседи их поступили примерно тем же макаром.
Больше всего он переживал, что остатки товарищества могут отключить от электросети, и тогда уж точно всё, амба – конец «Возрождению». Но – вроде на этот счёт никаких распоряжений пока не выходило, и, бог даст, на его веку не случится. Ну что, - подумал я, - для первого раза, пожалуй, хватит, да и собеседник мой начал выдыхаться, и хотел уже начать закруглять нашу увлекательную беседу, как вдруг – сам не знаю зачем, рассказал ему о слышанном вроде как на болотах кошачьем вое.
- Ах, вот он куда запропастился, проказник! - снова оживился мужичок, - это, выходит, как раз у соседей-то твоих, ну, бывших, понятно, - водился здоровенный такой серый котище, а на спине два пятна у него, тоже серые, только чуток по-темней. Матёрая зверюга была – никому спуску не давал. Говорили, белый котёнок маленький, что как раз на твоём участке обитал, пострадал от него сильно. Точно, славный был кот – только вдруг как-то исчез разом. Ушёл, понимаешь, бывает с ними такое иногда. Искали его хозяева-то, долго искали, только зря всё – так и не вернулся. Должно, ты его и слыхал-то тогда на болотах. А других-то у нас тут отродясь не бывало…
С первого дня я положил себе за правило выкашивать постепенно небольшие участки травы, и теперь моё хозяйство приобрело форму вырубленной в зелёной стене прямоугольной ниши, с трёх сторон окружённой двухметровым забором крапивы. Теперь, вернувшись домой, я заметил некоторые изменения, точнее, нарушения общей целостности с той стороны, что примыкала к началу лесного бора и болот. В сплошной линии толстенных крапивных стеблей появились какие-то небольшие ходы, похожие размером и формой на лисьи норы. Это сравнение мне пришло на ум оттого, что я уже несколько раз замечал мелькание рыжего, пушистого хвоста на чистых участках болот. Выходит, лисица ко мне забредала той ночью, - подумал я, - в поисках чем бы таким поживиться. В кастрюле у меня оставались куриные кости с кусками недоеденного мяса, и я разбросал их в скошенной траве у забора.
Циклон, принесший грозу, привёл за собой и прохладу. Я решил прочистить металлическую печь и перед сном как следует протопить её на ночь. Внутри было полно золы, ржавых запекшихся гвоздей, а на самом дне, покрытый сизым пеплом, обнаружился свернувшийся трубочкой продолговатый кусок какой-то странной полусгнившей шкуры, похожей – на прогоревший хвост? – или на скрученный шмат свинячьего сала, - вонь от него исходила отвратительная, и я быстро всё смёл и выкинул за забор.
Ночью опять пошёл дождь, хотя и не такой крепкий, как накануне. Я несколько раз просыпался, выходил во двор, прислушивался – казалось, всё было тихо, только капли воды размеренно барабанили по крыше и вдалеке ухала сова – как вдруг неистовый кошачий вой, таящий в себе и страдание и угрозу, раздался едва-ли не под моими ногами. Я стал светить фонариком во все стороны, ожидая увидеть большую серую тень; в это время изменилась и стала отдаляться дикая кошачья песня, и уже едва различимый в топоте дождя, в кустах послышался шорох. Призрачное эхо донесло до меня тающие в дождевом тумане отзвуки плачущих завываний. Я запер дверь и хотел уже было ложиться, как луч фонаря высветил из темноты ту самую бутылку с водой, так крепко озадачившую и напугавшую меня накануне. Сначала мне показалось, что причудливая игра света вводит меня в заблуждение, я подошел ближе и уже в ясном свете несомненно увидел – уровень воды упал еще на треть от прежнего значения.
Но куда-же девается каждую ночь вода? Теперь я уже не мог оставить эту загадку неразрешённой и трусливо сбежать, когда всё вокруг, словно болотными испарениями, было пропитано тонкими таинственными ароматами мистического и сверхъестественного.
Странным мне показались и те остатки куриного мяса, что я раскидал вчера у забора. Сначала я подумал, что они абсолютно нетронуты, но, присмотревшись, это оказалось не совсем так. Куски жира и мяса, действительно, остались без внимания, но то, на чём они держались – то есть кости и сухожилия, – были кем-то выгрызены напрочь.
Весь день я без толку валялся на кровати, читая – не понимая прочитанного, размышляя – не зная, о чём; одним словом, я ждал ночи. Дождь то усиливался, то стихал; прохлада и влажность заставляли меня понемногу подтапливать печь; сухие березовые дрова, найденные мной в сарае, своей весёлой трескотней и ароматным жаром немного разгоняли мои меланхолические настроения. Под вечер, неожиданно, на меня напал вихреобразный приступ вдохновения – такой случай не стоило упускать и прерываясь только для поддержания огня в печи, я работал до поздней ночи не отрываясь.
Кресло я поставил спинкой к окну, так, что шкаф располагался у меня прямо по курсу, правее двери. Я не заметил, как совсем стемнело, как кончился дождь и только сильная вибрация приближающегося состава вывела меня из творческого оцепенения. Странным мне показалось, что я не услышал протяжного гудка, каковой машинисты всегда дают, проезжая ночью мимо ближайшей станции. Гул от поезда стремительно усиливался, увеличивалась и тряска – я привычно вскинул взгляд – бутылка было пуста. Вибрация и шум нарастали – теперь это был настоящий рёв словно сошедшей с гор лавины, и даже в нём, в его ураганной силе явственно различался протяжный печальный кошачий вой. Дом трясло – с треском ломались оконные рамы, звенело разбитое стекло, с полок посыпались чашки и всякая утварь, наконец входную дверь, которую я запер на щеколду, буквально вынесло с такой чудовищной силой, что она, описав в воздухе молниеносную дугу, влетела на кухню и, ребром своим насквозь пробив стену напротив, застряла в ней почти под самым потолком.
Овладевшее мною чувство сложно назвать страхом и вообще, измерить в этой системе координат, скорее оно напоминало столбняк, то есть высшую степень удивления; сознание моё при том сохраняло полную ясность и я ни на миг не утратил ощущения реальности – насколько это слово вообще применимо к действительным обстоятельствам.
По дому расползлась отвратительная смрадная вонь – смесь гнили и копоти. Послышались осторожные шаги. Последнее, что я увидел перед тем, как лишиться чувств, были два горящих зелёных глаза, медленно плывущие в темноте. Существо, которому принадлежали эти глаза, общими очертаниями напоминало обычную домашнюю кошку, за той лишь разницей, что туловище его состояло не из костей и мяса, обтянутых шерстью, а из дымящихся углей и кое-где покрытых свежей сырой землей кусков обгоревшей плоти. Оно разверзло свою огненную пасть, и словно мрачное эхо переплетающихся хриплых голосов преисподней коснулось моего угасающего сознания:
- Долго… долго… горячо, горячо… холодно, сыро… страшно…
- Скорей!... скорей... Верни же скорей мою шкуру…
Оставшиеся события вспоминаются мне теперь, как связь прерывающихся небольших, и не уверен, что последовательных временных отрезков. Очнулся я, наверное, часа через два – рассвет едва только прояснялся багряными всполохами зари и тьма ещё не совсем утратила свою силу. Я как бы разделился; тот, что был до этого, куда-то ушёл, а другой – он оказался как раз кстати, теперь на какое-то время заполнил пустующие области моего сознания. Кажется, он знал, что делать; первое – быстро собрать вещи, затем машина – завести, вещи в багажник, открыть ворота…
Дверь, пробившая стену и застрявшая в ней, разбитые окна, ошмётки стекла на полу, покосившиеся бетонные сваи, чёрная бархатная подушка, которую я подкладывал под ноги…
Настойчивый липкий запах гари, какой бывает на пожарах после дождя. Дым из печи…
Разрытая земля на островке у озера, ржавые лопаты…
В дороге у меня проснулся телефон. Я посмотрел на экран, но ничего не понял, кто это был, поскольку нормальные чувства ещё не полностью возвратились ко мне. Тем не менее я снял трубку и услышал голос друга - обычный, спокойный голос. Он интересовался, как мои дела, как отдыхается, или работается – ну всё, что полагается в этих случаях. Похоже, кто-то, говорящий вместо меня пояснил, что по всей вероятности, с сегодняшнего утра дача совершенно свободна. Друг немного удивился, впрочем, не уверен точно, помню, спросил только на счёт ключей – не забыл ли я спрятать их в условленное место, ну – туда, - обратно под крышу.
Теперь я, кажется, начал понимать, что раскопал тогда на болотах…