Блеять, блять! Я залил очки пивом. Не видно ни ***. И какого рожна звонить в дверь на середине глотка. Ссуко, в глазок не видно. И без очков тот же. Я протер его ацетоном, а эта китайская гнида оказалась пластиковой. У этих миллиардных хуепутал, косоглазых, тупо не оказалось стекла. Понимаю, геополитика, экономика, рожать не более 1-го ребенка, остальных ныкать, в темноту, как картошку, шоб не прорастала.
"Кто там?",
"Привет, открывай, я завтракать пришла",
"Щас, блять, я только попил кофе со свернувшимся молоком, и от расстройства пью пиво в полдень, иди на ***, со своим завтраком",
"Да как это так, я перла через всю Москву эти ****ные сырки, свари мне суп, не будь скотиной! ,"
"***, с тобой, заходи, нех соседей пугать своим воем".
Я не хочу варить суп из сырков, я не хочу чистить и жарить лук, мне противно отмывать очки от пива. Но она ссука просит, она виновато улыбается, и как бы молит. Ладно, я согласен. Я жарю лук. Раскаленное масло брызжет во все стороны, похоже опять придется откипячевать чайник в соде. Да на *** мне все это нужно.
"Может поцелуешь меня?",
"Я так соскучилась".
"Ага, клево!",
"Я не хочу, я хочу нажраться и спать!".
И тут меня тошнит, тошнит почти на сковородку с этим ****ным луком, но ее я спасаю, я убираю ее в сторону, но больше не в силах сдержаться, блюю на конфорку и убегаю к унитазу. Этой идеотке не хватает мозга выключить газ. Я обнимаюсь с унитазом и мне хорошо. Пере до мной практически альпы, все белое, и в конце озеро Эдельвейс. Я раскрашиваю все это великолепие, оттенками вчерашнего борща, и картина становиться совсем радужной.
Она все же не выключила газ. Все им воняет. Возможно, если бы я курил и блевал одновременно мы были бы уже там.
"Сволота, выключи плиту, и *** тебе а не суп!",
"Я не виновата, это же ты...",
"Ну хочешь я тебе поцелую и ты успокоишься?".
"Я, блять не хочу, ни что б ты сосала, ни целовать тебя, я хочу нажраться и уснуть!".
И все же суп я доделал. Она ест. Она смотрит как кролик, чуток искоса, чуток боясь и крошечку улыбаясь. Я отчасти ведусь, возможно, она и взаправдь любит. И она так и не завернула плиту. Я покуриваю, этот срач во рту можно победить только обилием дыма. И не происходит ровным сетом ни чего. Мы не взрываемся, мы не идем ко дну, нет затмения. Я просто сижу и стряхиваю пепел на и без того задранный пол.
"Ты наелась? Убирайся на ***, ты мне не нужна!",
"Я хочу лечь, у меня куча дел нам завтра. Я хочу приготовить яичницу с помидорами ."
Она почти плачет.
"Я хочу с тобой, я здесь живу, ты забыл?",
"Да ни *** я не забываю в этой жизни вообще, Просто убирайся, впрочем мне похуй, я ушел лежать".
Я ложусь. Кровать давно не стелена, простыни смяты, серые и не очень приятно пахнут. ЯЫ каждую ночь обливаюсь литрами пота. Я вылил в стиральную машину бутылку уксусной эссенции и она отказалась работать. Это был протест против калгона. Лучше бы я ее выпил и сдох. Мне не лень поменять простыни и свою любимую девушку. Мне так нравиться. Что б они вместе были смятые и серые.
А она и правда любит меня. Она не уходит. Ложиться рядом. Волосы, обоссаться, струяться по моему плечу. Они нежные, они тонкие, и какого то неимоверного цвета. Нет, конечно я не поддаюсь на эти инсинуации. Посапываю, и ворочаюсь как медвежонок. Не прокатывает. Нет чувства такта. Спящий человек для нее не ребенок и не святой. Она опять лезет со своей нежностью. Она пытается гладить мой *** и целовать спину, плечо. Я делаю вид, что уснул, и мне все это по фиг. Не катит.
"Сучка, как ты меня достала. Ты читала "бесов?",
"Да, конечно, мы их чуть ли не в школе проходили",
"Их, блять, да как "их" можно проходить, это можно читать, и может думать, все убирайся! Ёб".
И все же животное берет верх.
"Я же пьянь и импотент, убери от меня свои руки!",
"Но тебе же нравиться, у тебя встает?",
"Да и хуль, мне противно, это просто рефлекс!".
Банный суп, и эта плита, он так и остался стоять на зажженном газу. Он сварился, Он стал настоянным, и применительно к мясному бульону наваристым, он выкипел, он убежал заранее, и залил огонь. Я все же стал целовать ее губы. Я всегда их любил. Не ее, ее губы. Я просыпался ночью и любовался ее лицом. Капельку ее телом и плечами. Меня тошнило на не взбитые сплющенные подушки, и мы трахались как остервенелые. Как в последний раз.
Убежавший суп залил кухню, и стал потихоньку пробираться в комнату. Мутная, мерзкая квинтэссенция. Я кончил прямо в нее. Мне не доступна была мысль о детях, мне нужно было пожарить яичницу с помидорами.
И конечно, я закурил. И опять не случилось взрыва. Плохая вода из по крана, плохой бензин на заправках, плохой газ от газ-прома, но за то дешевый.
Я просто взял ее в охапку.
"Любимая, ты до дому?",
"Нет я с тобой, оставь меня",
"И опять на хй!",
Вынес на балкон и скинул. Второй этаж, это и не так уж много, пьяные люди падают и с девятого, и ни чего, перелом шейки бедра, ключицы, легкий испуг. Она убилась. Нет, это не я убил ее. Она нарвалась со своей любовью, бесконечной, беспричинной, зачем она была ей нужна, за чем я? Я не ел этот гребанный суп, но я блевал им на труп соей милой женщины. Но приехала скорая и менты. Дети ковырялись палочкой в ошметках ее тела.
Утром я ковырялся в яичнице с помидорами, я ковырялся в своем мозгу, что там? Больше у меня не будет такой, будет другая, лучше - хуже, но не она. Как то я напишу реквием, и *** с ним, что она проходила "Бесов", ведь это не важно совсем. Я не умею этого делать. Я умею жарить яйца. Но я буду грустить, и охуенно скорбеть, я в этом. Я в этом супу.