Черный цепной пес по кличке Байкал с аппетитом ел овсяную кашу из глубокой миски, поставленной ему хозяйкой возле деревянной будки. Каша казалась ему необыкновенно вкусной, она была приготовлена на наваристом мясном бульоне, который придавал еде особенно приятный вкус и необычайную сытность. Чавканье собаки далеко разносилось в чистом воздухе загородного поселка. Слюни текли по желтым клыкам из пасти, при этом пес умудрялся есть аккуратно, так что ни один кусок не упал на землю. Время от времени он делал перерывы в еде, поднимая голову вверх от миски и облизывая испачкавшиеся в каше челюсти и усы. Покончив с кашей, кобель стал испускать довольное урчание. Потом, на минуту забывшись, дернулся было вперед, влекомый своими никому не известными желаниями, но крепкая железная цепь напомнила ему о его положении. Пес дернулся еще раз, цепь громко зазвенела. Он напрягся всем телом и встряхнул густой черной шерстью, покрывавшей тело пса наподобие теплой шубы, будто бы это движение могло освободить его от привязи. Видно, смекнув, что рваться вперед – дело бесперспективное, он утихомирился, присел на задние лапы и замер, прислушиваясь к доносившимся со всех сторон звукам. Одно ухо поднялось вверх, другое продолжало мягко свисать, как мягкая тряпка. Морда у него ничего не выражала: ни злобы, ни радости. Вел он себя естественно, как и пристало сытой собаке, оставшейся в тишине и покое наедине с собой.
А ведь не прошло еще и полугода, как он попал в хозяйский дом с улицы, где вел непростое существование бездомного пса. Он не помнил своих родителей, не знал, что такое родительская забота, будучи уверенным, что всему, что умел в этой жизни, научился сам. Тогда ему казалось, что всю жизнь будет свободно бродить по поселку, выискивая, что бы покушать, и оставляя свои метки на всех выступающих предметах по дороге. Иногда он примыкал к какой-нибудь стае. В подмосковном населенном пункте под названием Палёново обитало много бездомных собак, обычно бегавших небольшими группами по две-три особи. Так было легче охотиться. Летом им жилось особенно привольно. В лесозащитной полосе часто собирались веселые компании людей, чтобы крепко выпить и закусить. Обычно они громко шумели, разрезая тишину своими выкриками, ощущая, по-видимому, полное раскрепощение после выпивки. И тут, и там стояли мангалы, на которых палили и жарили свежее мясо или купленные в магазине шашлыки. Собаки подбирали остатки пищи. Люди навеселе часто были добрыми и во время еды бросали собакам лакомые куски мяса и кости. После того, как отгулявшая компания расходилась или разъезжалась по домам, псы тщательно прочесывали поляну, в надежде найти какой-нибудь оставшийся от гулянки кусок съестного. Они вылизывали даже упаковку, брошенную на месте бывшей трапезы на природе. Не редко между ними начинались потасовки из-за добычи, при этом всегда побеждал сильнейший.
С наступлением холодов положение с едой обстояло гораздо хуже. Компаний подгулявших людей становилось все меньше, да и собирались они значительно реже. Собаки сбивались в большие стаи, часами бродившие между деревьями в поисках пищи. Редко когда какой-нибудь дяденька или тетенька делились с ними своими бутербродами, взятыми на прогулку. Многие люди вообще старались обходить большие стаи бродячих собак из осторожности. Зимой собаки перебирались поближе к жилью или другим учреждениям типа детских садов и школ, рядом с которыми им иногда перепадало что-либо вкусненькое. Они их находили просто, по запаху. Голод и мороз заставляли их жаться ближе к зданиям и искать помощи в пропитании у людей. Особым вниманием собак пользовались помойки с мусорными контейнерами.
То ли дело было летом! Ничего, что жарко. Пар, как говорится, костей не ломит. В окрестных прудах и болотах водилось много диких уток. Они откладывали яйца, чтобы потом высиживать утят в гнездах, спрятанных в камышах. Эта пора была для бездомных собак благоприятной. Они бросались прямо в воду, обшаривали прибрежные заросли камышей и рогоза, выискивали и разоряли гнезда птиц. Бывало гнались за какой-нибудь уточкой: одна собака сзади, другие наперерез. Однако, к их сожалению, добыча часто улетала от своих преследователей, взмывая в воздух. Зато если они находили замаскированное гнездо, то могли полакомиться насиженными яйцами или только что вылупившимися утятами.
Ранней весной черный пес бродил по улицам поселка, бегая от одной канавы к другой. Иногда в них можно было найти остатки какой-нибудь еды. Там же талой водой можно было утолить жажду. Если находилась какая-либо жирная бумажка или пакет из-под съестного, то он тщательно вылизывал их шершавым красным языком почти до блеска. Но разве можно было этим вдоволь наесться! Как-то раз, отвлекшись от поисков пищи, пес увидел человеческую фигуру в шапке-ушанке и ватнике, теплых штанах и кирзовых сапогах, с тяжелой сумкой в руках, неторопливо шедшую по улице из магазина домой. Он поднял голову и посмотрел на незнакомое двуногое существо. Человек тоже обратил внимание на крупного черного кобеля, который чем-то ему приглянулся. Он вынул из брюк кусок завалявшегося в кармане сахару. Издавая тихое повизгивание, пес пустил слюни. Давно он не пробовал ничего сладкого. Он подбежал к человеку поближе, и тот поднял вверх руку, бросив вожделенный сахар в сторону собаки. Пес поймал его на лету, тут же, не разжевывая, жадно проглотил и, усевшись, стал выпрашивать второй кусок сахару.
– Ну что, дружок? Голодный? Да? – услышал он человеческий голос. – Ах ты, бедолага!
Мужчина присел на корточки и потрепал собаку по черной шерсти на спине. Псу это понравилось, и он дружелюбно завилял лохматым хвостом. Потом по-дружески положил свою лапу на бедро мужчине, скребя когтями о брючную ткань, и заглянул человеку в лицо. Возможно, эти собачьи нежности не тронули человеческую душу, потому что мужчина встал на ноги и быстро пошел прочь. Запас его любви к животным, казалось, иссяк. Кобель нерешительно поплелся вслед за уходящей фигурой, потом перешел на рысь и догнал человека. Так они дошли до калитки отдельно стоящего дома. Мужчина на минуту-другую призадумался и впустил пса во двор.
Вошедши во двор, добрый человек позвал жену. Она вышла на крыльцо и удивилась, увидев, что муж вернулся домой не один. Женщина вопросительно посмотрела на мужа, который вместо объяснений просто показал ей рукой на гостя. Потом он наклонился к псу и спросил его, как будто тот понимал человеческую речь:
– Будешь служить? Да?
Пес ничего не понял из слов, вылетевших изо рта человека, но на всякий случай начал тихонько поскуливать в ответ, изредка помахивая загнутым вверх хвостом вместе с запутавшимися в нем репьями. Затем он получил две миски: одну с теплой вкусной баландой, другую с чистой холодной водой из колодца, – и жадно набросился на еду, чавкая и не разбирая, что именно он поглощал. По старой памяти, опасаясь, что у него отберут еду, он наступил передними лапами прямо в миску. Наевшись и напившись, стал облизывать морду и лапы красным лоскутным языком. Пес был на вершине блаженства. Он терся у ног нового хозяина и заискивающе заглядывал ему в глаза. Сытая жизнь была ему в новинку.
Недолго думая, человек принес откуда-то крепкую железную цепь, немного заржавевшую от времени. Тут же во дворе стояла пустая будка, по-видимому, оставшаяся от прежнего ее обитателя. Посадив пса на цепь, мужчина ушел, оставив его одного в новом, еще не знакомом ему положении цепной собаки. Пес рванулся было сначала в одну, потом в другую сторону, но его попытки освободиться из плена были напрасными. Он громко залаял. Пришел хозяин, потрепал его по лохматой шерсти, почесал за ухом и ... назвал Байкалом. Так у пса появилась кличка. Вскоре он к ней привык и стал отзываться. Жизненное пространство собаки было ограничено длиной цепи, он утратил прежнюю свободу. Взамен получил миску с кашей на мясном бульоне. Часто ему перепадали кости с хозяйского стола, которые он грыз долго и со знанием дела. Так он точил крупные желтые клыки. Иногда ему попадалась сахарная косточка, которую он тщательно разгрызал, чтобы полакомиться костным мозгом. Пожалуй, он был вкуснее каши. Пес довольно быстро свыкся со своим новым положением и особо не тосковал по прежней жизни бездомной собаки. Если бы он мог анализировать, то оценил бы свое нынешнее состояние вполне положительно. Он основательно устроился на хозяйском дворе. Верно служил, охраняя жилище людей.
Хозяином собаки стал человек с непростой судьбой. Он был трудягой, большую часть жизни проработал на заводе. Стоял у станка, потом доработался до наладчика, мастера производственного обучения. Рабочие его уважали, прислушивались к его мнению. Он умел решать технические вопросы, вовремя дать полезный совет молодым. Говорили, что у него золотые руки. Но как-то раз спьяну он ввязался в драку, покалечил кого-то, за это получил срок. Отбыв наказание, твердо решил стать законопослушным гражданином. Ему пришлось начинать все сначала. Его с трудом взяли обратно на завод, но теперь уже простым рабочим. Так он доработал до пенсионного возраста и тут же вышел на пенсию по старости. Ни минуты не стал ждать. Соседи знали, что он может починить забор, поставить новую уборную и пристройку, срубить деревья. Мастерил он и более сложные вещи. Никаким трудом не гнушался. В общем, на жизнь с женой ему хватало. А дети у них давно выросли, разъехались по разным городам, и лишь изредка приходила от них какая-нибудь весточка. Внуки росли вдали от стариков. Но он с женой к этому привык и не расстраивался. Да и некогда ему было. Трудяга все время был занят делом.
Псу жилось сытно у хозяев. Служба протекала без особых происшествий. Он был доволен переменами в своей жизни. Лишь изредка какая-то невидимая волна необъяснимой тоски налетала на него, сжимая собачье сердце, как будто жесткими клещами. Так мастеровой ритмичным движением зажимает ими обрабатываемую болванку. Что-то острое кололо его в бок, словно туда вбивали гвозди. Тогда пес поднимал морду вверх и начинал выть, печально поскуливая в перерывах между воем. Обычно это случалось в лунные ночи, а луна в Палёнове была какой-то особо яркой и крупной. Она стояла низко над горизонтом и словно фосфоресцировала в темноте. На ней невооруженным глазом можно было разглядеть темные пятна. В поселке было светло, почти как днем. В такие ночи ему не спалось. Перед внутренним взором вставали навязчивые картины из прежней жизни бездомной собаки. В дневное время суток он сидел или лежал возле своего нового дома – будки. Изредка подремывал, но если слышал громкое топанье ног за забором, исправно лаял на прохожих. Когда начинали лаять собаки из соседских дворов, то, как правило, он отвечал им звонким лаем. Иногда расхаживал по двору вдоль ограды, насколько ему позволяла цепь. Он свыкся с ней. Его перестал пугать заржавленный звон, который она издавала при каждом его движении. Ее длины хватало, чтобы просунуть боком пасть и хотя бы один глаз под забор. Тогда он мог видеть проходившие мимо него ноги в ботинках или туфлях, мелькавшие подметками, и, оскалившись, громко лаял на них через щель между землей и оградой. Что он хотел выразить таким поведением, остается загадкой. Потом кобель успокаивался, потому что на него теплой волной неизменно накатывала уверенность, что он сделал правильный выбор, последовав за незнакомцем, и хорошо устроился в своей собачьей жизни.