ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
РОКОВОЕ РЕШЕНИЕ
С тех пор жизнь Андрея резко изменилась. И дневал, и ночевал он теперь большей частью в доме Сандро. В институт они ездили вместе, на лекциях, на практических и лабораторных занятиях сидели парой. Из института домой возвращались тоже только вдвоем. И не то, чтобы он совсем уж переселился на Ленинский проспект, нет, просто обстоятельства теперь складывались так, что на себя одного времени у него больше не оставалось совсем. Только вместе с Сандро. Она стала для него всем: и его тенью, и другом, и товарищем, и собутыльником, и любовницей. Все сразу и ничем в отдельности. Несколько раз у Андрея лопалось терпение и он, махнув на все рукой, отправлялся после занятий в свою родную «общагу», к друзьям-товарищам.
Тогда Сандро ехала вместе с ним, не отходила от него ни на шаг, садилась за стол вместе с ним и пила наравне со всеми ребятами водку до самого победного, в кавычках, конца. А там уж волей-неволей приходилось провожать девушку домой, на Ленинский проспект и, естественно, оставаться там до утра. Правда, надо отдать должное родителям Сандро. Вели они себя по отношению к Андрею очень сдержанно и тактично, лишних вопросов не задавали и укладывали спать Андрея всегда отдельно, в кабинете хозяина, на кожаном черном диване, где он провел свою первую ночь в этом доме. Но конечно же Сандро ночью приходила к нему и надо было быть круглым идиотом, чтобы не понимать, что родители обо всем знают или догадываются о случившемся и лишь просто из деликатности не подают вида.
И прошло не так уж много времени, прежде чем Андрей понял, что попал в очень даже непростую, можно, сказать, щекотливую ситуацию. Молодая, красивая девушка, решительно презрев всякие там условности, привела к себе в дом молодого человека и практически открыто стала с ним спать и по семейному жить. Что толкнуло Сан дро на такой сверх смелый и конечно же нелегкий для нее поступок, трудно сказать. Но ее явно перестала устраивать такая неопределенность и романтическая туманность их сегодняшних отношений с Андреем. Она устала и измучилась. Ей потребовалась большая ясность их отношений, в первую очередь, для нее самой. Она не могла и не хотела больше ждать. Терпение ее было на исходе. Она хотела строить свое будущее, строить активно, целенаправленно. А будущее свое она представляла только с Андреем. И она, собрав все свое девичье мужество, отбросив стыд, достоинство, честь, пошла «ва банк», решительно взяв инициативу в свои руки. Либо-либо, и все тут... Если гора не идет к Магомету, тогда Магомет идет к горе. Если парень не мычит и не телится, не говорит ни да, ни нет то девушка сама тогда скажет «да!» за двоих, за обоих. И поставит всех перед уже свершившимся фактом. Поэтому «да, да и только да!!! Другого уже не дано. Для другого уже возможности нет. Жертва поймана, капкан захлопнулся. Можно уже и радоваться и трубить в трубы...
Только вот радости почему-то нет. Отчаянная атака смертницы дала свой результат. Победа! Ура! Ура! Жених уже в доме! Родители, друзья, знакомые все знают, все в курсе дела, потихонечку уже поздравляют. Так что же, все так победа?! Победа?! Или же это пиррова победа. После которой хоть в петлю лезь. Потому что в жизни тебе теперь уже ничего не надо Господи! Если бы все жизненные проблемы можно бы ло бы решать вот такими безумствами, вот такими мощными натисками, как бы тогда просто было жить на свете. Ра-аз - и в дамки, и н-икаких тебе проблем. Дешево и сердите. Ни бессонных ночей, ни переживаний, ни угрызений совести. Все просто и ясно. До тошноты, до отвращения к самому себе. Стоило ли огород то городить? Воистину, знать бы где упасть, так туда соломки подстелил. Заранее. Да побольше, чтобы не ушибиться наверняка.
Но ведь хотелось-то сделать, как лучше. Неужели и вправду дорога в ад выстлана нашими благими намерениями? И мы, делая зло ближним, считаем, что делаем им добро... Хотя внешне все было очень даже «окей», нормально, «нормалёк», так сказать, как у нормальных, уважающих себя и других людей. Полная идиллия счастливей пары накануне своей свадьбы. Только вот буду- щий жених почему-то молчит, не делает предложения? Стесняется? Да нет, что-то не очень он похож на стеснительного. И в эту игру, зате янную Сандро, он включился, не слишком-то сопротивляясь, а сразу. И пусть без особой охоты, не и без явного нежелания. Все естественно непринужденно, как будто так и надо. Но если ты ухитрился сказать «а», то будь уж другом, говори заодно и «б». Иначе получается какая-то нехорошая недоговоренность, двусмысленность, граничащая с самой элементарной непорядочностью. И если ты назвался груздем, то изволь «полезать» в кузов. Ведь ты не можешь не понимать, за кого тебя здесь принимают. Нельзя же оплевывать надежды и ожидания людей, не сделавших тебе ничего, кроме хорошего. Конечно же Андрей все это прекрасно понимал. Однако он спокойно плыл по течению ,ни о чем особенно не задумываясь, не делая никаких попыток изменить хоть что-то в своей жизни, безропотно смирившись с превратными завихрениями своей судьбы, окончательно подчинившись тем новым обстоятельствам, которые начали складываться в последнее время вокруг него и Сандро.
Думал ли он в это время о Зине? Конечно же думал, не мог не думать. И на письма Зины после колхоза он ответил. Письмо его было искренним, теплым и буквально переполненным ничем не скрываемой тоской по любимой. И Андрей не претворялся, когда писал это свое письмо, оказавшееся, в итоге, последним его письмом к Зине. Он действительно был искренен и перед со бой, и перед Зиной. Ему было плохо без Зины, плохо так, что порей невмоготу становилось жить и он инстинктивн начинал искать опору для себя где-нибудь поближе. Он устал от сложностей жизни, от сложностей большой любви. Устал и запросил пощады. Ему захотелось простоты, успокоенности. А вместо простоты он выбрал упрощенность. И жизненных сложностей от этого у него отнюдь не убавилось. Просто, они видоизменились и на смену одним сложностям, уже привычным и, вроде бы надоевшим, приевшимся, пришли другие, более новые, пока еще неизведанные и оттого показавшиеся более на привлекательные.
Но все эти сложности и трудности были сейчас где-то там, далеко, в небытии, а облегчение совсем близко - вот здесь, рядом, под рукой. Это уже потом выяснится, что облегчение и не предвиделось, его не будет, а будет одна лишь видимость этого облегчения, иллюзия, самобман. Но ведь известно, что проще всего обмануть того, кто хочет, кто жаждет обмануться. Андрей жадно искал пристанища, жаждал забвения. И он его получил. Правда, потом оказалось, что это совсем не то, что он искал, на что он надеялся. И это было еще одна его беда, еще одна его трагедия.
А пока все шло хорошо, как по маслу. В доме Сандро Андрей освоился очень быстро и скоро стал своим человеком. Особенно близко он сошелся с хозяйкой дома Марией Николаевной. Она прямо-таки души не чаяла в Андрее и он отвечал ей тем же. Между ними установились те трогательные, доверительные и очень теплые отношения, которые свидетельствовали о родстве душ. Они понимали друг друга с полуслова и могли часами сидеть наедине и разговаривать непонятно о чем. не ощущая усталости от общения друг с другом.
С отцом Сандро, Василием Петровичем, Андрей виделся редко. Тот работал где-то в аппарате Совмина, каким-то руководителем среднего звена и большую часть своего времени проводил в дальних командировках. Или в пределах Союза, или же за рубежом. Старший брат Сандро после окончания МГИМО работал за границей в каком-то посольстве. Так что, истосковавшаяся по мужчине в доме Мария Николаевна всю свою нерастраченную материнскую любовь перенесла на Андрея. Но не только любовь, еще и ответственность. Ведь в доме появился мужчина, мужские руки. Как же их не использовать в деле? Ведь в доме дела всегда есть. Был бы желающий их делать.
И по просьбе Марии Николаевны Андрей с первых же дней своей жизни в этой квартире был основательно загружен различными работами по дому. Он переделал кучу самых разнообразнейших и, естественно, очень нужных с точки зрения хозяйки дел. Он передвигал мебель, перевешивал полки, менял люстры, ремонтировал газовую плиту и сантехнику, переносил с места на место выключатели и розетки. Все, что можно было восстановить, отремонтировать, снова привести в божеский вид, он делал охотно, с нескрываемым удовольствием и довольно квалифицированно. Годы работы в геологии научили его многому, а руки у него действительно были золотые, способные к любому мастерству.
Мария Николаевна не могла нарадоваться, не могла надышаться на Андрея. Он ее устраивал во всех отношениях. О таком зяте можно было только мечтать. Другого зятя ей и не нужно было. А ведь расположение тещи к зятю является чуть ли не основой семейного счастья супружеской пары. И кто знает, как сложилась бы в дальнейшем судьба Андрея, если бы он смог воспользоваться представившимся случаем и стал бы полно кровным членом семьи Кондратьевых, получив при этом в актив и московскую прописку, и московское жилье, и возможность хорошего трудоустройства после института при содействии влиятельного тестя.
Но, к сожалению, жизнь не имеет сослагательного наклонения и идет вперед по своим законам, мало считаясь как с нашими возможностями, так и нашими желаниями, а также с нашими слабостями. И путь, выбранный Андреем под влиянием минутных обстоятельств, вел только в тупик и никуда больше. И ничего, кроме боли и чувства горького разочарования этот путь не принес ни самому Андрею, ни его невольной жертве, красивой, чистой и наивной девушке, вчерашней школьнице, впервые в жизни вкусившей не только терп- кой сладости, но и острой горечи любви.
К концу октября Андрей внутренне определился. Как ни трудно было ему, но с Зиной он решил порвать. Перспективы здесь не просвечивало никакой. Впереди было глухо и темно. Никакого просвета впереди даже и не предвиделось. Все, буквально все, было против них. И ничего уже здесь от усилий или желаний Андрея не зависело. Ближе к ноябрьским праздникам он получил от Зины письмо. Письмо было радостное, солнечное, переполненное ожиданием и предчувствием скорой встречи на праздниках в Лебедяни. И заканчивалось письмо фразой, прямо резанувшей Андрея по самому сердцу: «Да здравствует Лебедянь!» Это письмо стало той, последней каплей, что перевесила чашу весов в пользу Сандре. Ничего не оставалось делать, как ставить крест на Зине, на своей первой Любви. Все шло, все вело к концу...
Господи-и! Ну, какая там в болото, Лебедянь! О чем здесь говорить! Ведь на поездку нужны деньги, а Андрей живет на одну стипендию. А от нее, от стипендии, в сумме 39,5 руб. через неделю уже не остается ничего. Кормят и поят его в доме Сандро. Хорошо еще, что не одевают. А то вообще со стыда можно было бы сгореть. И о какой же здесь поездке теперь можно говорить?! Когда он обложен со всех сторон.. Куда ни кинь, везде клин. Господи-и-и!
Позови – и я приеду,
Помани – и я приду…
Где познал я эту небыль:
Бег по треснувшему льду?!
Я бегу – а лед хохочет,
Я стою – а лед кричит,
Жизнь лишь тень забытых строчек,
Что всплывают без причин…
Ты зовешь- я тихо плачу,
Прогоняешь – я молчу…
Мне бы взять от счастья сдачу,
Да зажечь впотьмах свечу.
Ведь смотрю –тебя не вижу,
Обнимаю – не коснусь,
И с глазами черных вишен
Надо мной смеется грусть…
Ну, хорошо, ладно, деньги все-таки, при желании, можно было бы и достать. Это вопрос не так уж и сложен. Сложнее другое. Ведь деньги это только часть проблемы. Есть еще и второй вопрос, не менее сложный - к кому он там приедет, в Лебедяни?! У кого остановится, где будет жить? У родителей? После того случая с отцом опять там появиться? Избави боже, ни за какие коврижки... Тогда к кому идти? К Зине? Ведь к ней он приедет? Нет, к ней нельзя. Родители ее Андрея не жалуют. Тогда к кому? К кому? У ребят остановиться? Ребята не откажут, это ясно.
Но-о, какие тогда разговоры пойдут по городу...Как косточки начнут ему перемывать, перетирать - закачаешься! Ну, ладно, хорошо, и это все можно пережить, плюнуть на все и не обращать внимания. Как говорится, цель оправдывает средства, поэтому все, мешающее достижению этой цели уже заранее отбрасывается в сторону, игнорируется. Закрыть глаза и... Но, есть и еще одна проблеме, есть еще од на загвоздка, Сандро... Как с ней-то быть, как исхитриться объяснить ей все происходящее. Она ведь рядом. Как ей в глаза тогда смотреть?! После всего, что у них произошло?! Как?!
Нет, видно с Зиной у них действительно ничего не получится. Все, весь мир против них. Не судьба, это уж точно. Точнее и не бывает. Надо рвать, пока еще не поздно. Нечего резину тянуть, обманывать и ее, и себя. Но как же объяснить, как сказать, как написать ей обо всем?! Невозможно. Рука не поднимется взять ручку. Страшно, стыдно и больно, сил не хватит на подобный поступок. Начинаешь ощущать себя самой распоследней сволочью на свете. Не-ет, лучше промолчать. Честнее будет промолчать. А она - умная девчонка, догадается сама. Раз не пишет, значит все, конец.
Но она же переживать, волноваться будет А вдруг что-нибудь выкинет невероятно или с собой что сделает?! Не-ет, избави боже! Не может быть ничего такого, не должно быть. Здесь самому бы выдержать. Но мне-то проще, у меня Сандро есть. А у нее?! Госпо-о-д-и! И этот нескрываемый крик радости: «Да здравствует Лебедянь!» Радости от предстоящей встречи с ним. Подонок... Мразь... Скотина... Плюнуть в душу человека, который тебя любит... Есть ли преступление более постыдное, чем это?! Пожалуй, все таки нет... Вот и вывод сам собой определился. Сам себе приговор вынес. Это уж точно - приговор. Так оно и получается: что таким, как он, Андрей Орлов, нет места в порядочном обществе. И ты еще смеешь надеяться на какое-то счастье в будущем? Глупец, ой, какой же ты глупец! На чужом несчастье хочешь построить свое счастье? Смотри, не обожгись...
Андрей не ответил на это письмо Зины. Ничего не написал ей. Замолчал. Надолго. Почти навсегда. И чувствовал он себя при этом препогано. Неделю ходил сам не свой. Даже к спасительному стакану не хотелось прибегать. Настолько велико было отвращение к самому себе, что пить не хотелось совершенно. Он купил на последние деньги бутылку водки и уехал после занятий к себе в «общагу». При этом он таким голосом сказал Сандро, что поедет один к ребятам в общежитие, что она лишь испуганно глянула на него и торопливо закивала головой:
-- Конечно, Андрюша, конечно...
Он приехал в «общагу», зашел к себе в комнату, поставил бутылку на стол. Ребята раздумывать долго не стали, быстро скинулись, принесли еще пару бутылок водки, пива и сообразили нехитрую студенческую закуску из батона хлеба и килограммового пакета жареной кильки за 60 коп. Завьялов разлил водку по стаканам, поднял свой кверху и сказал:
-- Ну, вздрогнули...
Ребята выпили и стали закусывать. Андрей смотрел на свой стакан на водку, налитую в него, ощущал ее неприятный запах и чувствовал, что пить он сегодня не сможет. Душа сегодня водку не воспринимала. Ей было сегодня не до водки. Он решительно поставил стакан на стол:
-- Не могу что-то...
-- Ого-о! - усмехнулся Бубнов, - если уж пить уже не хочется, значит, дело более, чем серьезное…Дрянненькое дельце-то…
Он достал сигареты, ловким щелчком большого пальца выбил одну сигарету из пачки и протянул Андрею:
-- Накуривай шею, Андрей Миронович. Лучшее средство от угрызений совести - это водка и сигареты. Если они не помогают уже, тогда тебе, дорогой Андрюша, путь только один - в монастырь, в монахи, в схимники. Замуровать себя в келье и денно и нощно бить лбом поклоны, замаливать свои грехи и преступления перед человечеством. Говорят - помогает.
Андрей взял сигарету,.. закурил и сердито буркнул:
-- Ну тебя к черту. Все бы тебе, Бубен, «смефуечки» да «писькоханьки». Хоть бы разок увидеть тебя серьезным...
Завьялов тоже взял сигарету и тоже закурил:
-- Кончай, Бубен, трепаться. Видишь - человек не в себе.
Бубнов хохотнул. Он был в своем неизменном репертуаре:
-- Человек не в себе, ого-го-о! А в ком же он тогда, если не в себе, а? В тебе, Толян? Или же во мне? Если во мне, тогда никаких проб- лем нет. Я в затруднительных ситуациях поступаю всегда одинаково, как англичане. Из двух зол не выбираю ни одного. И пускаю все на самотек. Куда-нибудь да кривая вывезет…
Завьялов махнул на него рукой:
-- Хохмач ты, Бубен. С тобой ни о чем серьезном поговорить нельзя. Все ты вечно наизнанку выворачиваешь да высмеиваешь только. Посмотреть бы на тебя, когда ты влюбишься в девицу какую-нибудь, а она от тебя к другому уйдет.
Но от Андрея же никто не уходит, -- рассмеялся Бубнов, - Здесь все наоборот. Это он уходит от одной к другой...
-- А это еще трудней, - сказал Завьялов и залпом выпил стакан водки Потом помолчал, помолчал и добавил, - Там проще, там вина на другом лежит. А здесь ты сам себя в дерьмо загоняешь. Тебе противно, тебя на изнанку выворачивает, а ты все равно делаешь.А это уже страшно. Так и свихнуться можно. Или сам в дерьмо превратишься...
-- А что такое дерьмо? - опять хохотнул Бубнов, -Дерьмо - это, к вашему сведению, питательная среда, почва для культурных растений. Понятно? В нашем мире все взаимосвязано. Без дерьма не будет и культурного слоя. Дерьмо - основа, фундамент культуры, так сказать. На фоне дерьма-то порядочность и проявляется. Иначе и невозможно определить ее, порядочность эту, пропадет она без дерь ма-то, не выживет...
-- А-а, иди ты, балаболка, - отмахнулся от него Завьялов, - тебе бы только «побазлаить», язык свой почесать. А что, как, по поводу чего - тебе абсолютно все равно. Ты - равнодушнейший из людей, если не самый равнодушный из всех, кого я встречал на своем веку.
Дальше разговор становился все более оживленным, все более эмоциональным, все более сумбурным и все менее связанным и понятным. Ребята пили и разговаривали, пили и разговаривали. Андрей сидел рядом с ними и молча курил, погруженный в свои мысли. Пить в этот вечер он так и не стал. Его душа требовала сегодня чего-то другого. Воистину, пьянство - это болезнь духа, болезнь души, а не тела. А дух Андрея сегодня был настолько безнадежно болен, что отказывался да- же от сладких мгновений забвения после стакана водки.
К Сандро в этот день Андрей не поехал. Он уложил спать изрядно подзакосевших ребят, убрал со стола, выпил несколько чашек крепкого чая и завалился на свою койку. Сандро он даже и не позвонил, хотя знал, что та будет ждать его звонка и весь вечер просидит около телефона. Опять та же мерзость: знать, что делаешь плохо и все равно так делать и испытывать при этом какое-то мелкое, подленькое, мстительное удовлетворение нате, мол, вам тоже! Мне плохо - пусть и тебе будет также...
Пол ночи Андрей пролежал недвижно на койке, глядя в потолок щироко раскрытыми, но ничего не видящими глазами и смолил одну сигарету за другой. Голова была тяжелой и совершенно бездумной. Ни одной мысли. Полнейший вакуум, пустота. А в груди вместо сердца огромный, застывший кусок тупой, ноющей боли.
Забылся Андрей где-то в середине ночи и утром, когда зазвонил будильник, поднялся с большим трудом. Он растолкал ребят, заварил крепкий чай, выпил сразу пару стаканов, закусил засохшей коркой батона, оставшейся после вчерашнего пиршества, и поехал в институт. Поехал к людям. Быть одному, наедине с самим собой, он уже не мог. Ему хотелось потолкаться среди людей, затеряться среди них, раствориться в их массе и забыть, наконец-то, о себе, о своих болячках.
В вестибюле института он увидел Сандро. Она стояла у стены напротив входа с группой девчат и молча курила. Лицо ее было бледным, под глазами темные круги. Увидев Андрея, она замерла и напряглась. Лицо ее застыло, словно бы окаменело и стало неподвижным, как маска. На нем остались живыми лишь одни глаза, переполненные тревогой и ожиданием.
Андрей подошел к ней, поздоровался, положил руки на ее плечи, при- тянул ее к себе и поцеловал в губы. Она сразу же просияла, словно где то в глубине ее организма зажглась лампочка, робко глянула на него снизу заблестевшими глазами и тихо спросила:
-- Как дела, Андрюша?
--Нормально,- ответил Андрей, -- все хорошо...
Он был спокоен. Даже слишком спокоен. Вчерашний вечер и бессонная ночь не прошли для него даром. Они оказались для него переломными. Он принял решение, определился наконец-то в своих отношениях с Зиной. И это решение оказалось для него психологически настоль ко трудным, что он даже внутренне как-то надломился и сник. Порвав с Зиной, отмахнувшись от нее, он предал, по сути дела, не только свою первую любовь, не и самого себя. Он сделал нравственный выбор, пойдя против собственной совести и переступив ту незримую черту, что разделяет в нашем сознании понятии добра и зла, подлости и героизма, продажности и бескорыстия. Сделал сознательно и расчетливо, жестоко и беспощадно, и душа его, мягкая, добрая, жалостливая, ужаснувшись от содеянного, сжалась, съежилась, ушла в себя, точно улитка в раковину.
И Андрей внешне сразу же изменился, он стал невозмутимо спокоен, даже безразличен и к самому себе, и к окружающим его близким людям. Нескрываемый интерес к жизни в ее самых разнообразнейших проявлениях, и к людям, живущим сейчас и жившим когда-то раньше, у него пропал, исчез безвозвратно и надолго. Полнейшая апатия и равнодушие ко всему вокруг овладели им. .Он напоминал воздушный мяч с проколотой стенкой. Внешне круглый, упругий, зовущий к играм и движениям, а дотронешься, возьмешь в ру ки обмякшая, пустая оболочка и ничего больше.
«И тоскливо, и весело, И в «смятеньи» душа, Крест на шею повесила - Смех раздался в ушах. Так смеяться иль плакать мне? Жизнь – «кошмарнейший» сон! В слове сказанном матерно Мне почудился стон. Где же прячется истина? Что- скрывает Судьба? Или только лишь мистика Снова скажет мне- Да! Видно мир перепутался, Зло сменяет добро… Не хочу быть отступником – Слишком страшен «Оброк»!
Но отступником он, все-таки, стал, как ни крутился, как ни вертелся И оброк действительно оказался слишком уж страшным. Но все это он поймет потом, потом, потом…
Сандро же была счастлива до самозабвения и ничего не видела вокруг. Андрей был с ней, рядом, послушный, внимательный, позволяющий делать с собой все, что угодно, потакающий любым ее капризам, безропотно выполняющий все ее просьбы. Что еще нужно молоденькой, зеленой девушке в качестве доказательства любви? Да ничего! И так все ясно! Любит, любит, любит..! Кричало ее сердце, кричала ее душа, кричало ее тело.
Но ведь вправду говорят, что любовь слепа. И она очень часто видит не то, что есть на самом деле, а то, что хочется видеть. И Сандро дол- гое время достаточно было лишь сознания того, что Андрей вернулся к ней и остался с ней, в качестве основного доказательства его любви. Даже мысли о том, что Андрей может быть с ней и не любить ее, не могло возникнуть в ее голове. Настолько это было дико и противоестественно для сознания восемнадцатилетней девушки, впервые только полюбившей в своей жизни, что она заранее уже отвергала подобным мыслям всякое право на их существование.
Но ослепление со временем проходит. И ты потихонечку начинаешь замечать то, на что раньше не обращала внимания, чему раньше не придавала значения, что считала случайностью. А потом какой-нибудь пустяшный, нелепый случай вдруг ставит все эти отдельные, разрозненные факты на свои места и ты неожиданно для себя прозреваешь и начинаешь видеть все вокруг в совершенно ином свете, по другому, иначе, не так, как раньше. И тебе становится страшно, отчаяние сжима ет твое сердце и тебе не хочется жить. Потому что ты со всей очевидностью начинаешь понимать, что тебя не любят, что ты никому не нужна, что твое присутствие не только не радует, но лишь раздражает твоего избранника, что тебя начинают уже еле-еле терпеть...
Рано или поздно, но такое должно было произойти. Весь вопрос заключался лишь в том, насколько долго сможет Андрей притворяться и обманывать Сандро. Сколько? Неделю? Месяц? Год? Всю жизнь? Но Андрея хватило лишь на пару месяцев. Лгать всерьез он не мог. Ни чу жим для него людям, ни близким, ни самому себе. Правда все равно должна вырваться, хочешь ты тоге или нет. Особенно, если ты находишься в забытьи или же во сне и не можешь контролировать собственные мысли, собственные чувства и собственные действия.
Надо отметить, что Андрей искренне хотел полюбить Сандро, тем более что она ему, как женщина, все-таки нравилась. Но как не долги бывают наши симпатии! Если бы они не были так молоды и нетерпеливы, Андрей с Сандро, те может быть из их союза что-нибудь да могло бы выйти. А они сразу же кинулись в объятия друг друга и познали друг друга тоже сразу, ничего не оставляя на потом. И если действиями Сандро двигало искреннее и полнокровное чувство, которое поддерживало ее, направляло ее и позволяло ей не замечать дна источника, из которого она жадно пила, то за Андреем не стояло ничего, кроме элементарного мужского любопытства и наивной попытки решить с помощью Сандро свою любовную истерию с Зиной.
Однако очень даже скоро сексуальное любопытство Андрея оказалось полностью удовлетворенным и новизна взаимоотношений превратилась в заурядную обыденность. Не испытывая к Сандро никаких особых чувств, он механически, заученно выполнял свои мужские обязанности, компенсируя отсутствие любви имитацией страсти, пылкости, нежности, теплоты, призывая на помощь всю свою фантазию, свои нереализованные мечты и желания. И здесь он к своему глубокому удивлению вдруг обнаружил, что мысли его, фантазии и мечты вновь начинают вращаться вокруг образа Зины. И он, сам не замечая того, в минуты физической близости с Сандро, в забвении пылкой страсти шептал имя Зины, а не имя своей будущей жены, своей невесты.
Для Сандро это было настоящим шоком, страшным ударом и по женскому своему самолюбию, и по рухнувшим враз надеждам на семейное счастье. Она поняла, что ничего хорошего у нее с Андреем не сможет получиться. И винить здесь Андрея не имело никакого смысла. Он не был перед ней виноватым. Он сам оказался жертвой, жертвой своего недавнего прошлого, оторваться от которого у него не получалось никак. Слишком уж крепко зацепили его в том прошлом. Зацепили и не отпускали, держали намертво.
Сандро притихла, сжалась и с нескрываемым ужасом ждала ночей отказываясь под любым предлогом от близости с Андреем, и часами лежала без сна, напряженно прислушиваясь к вздохам и бормотаниям спящего рядом Андрея, страшась услышать ненавистное для себя имя. Но в жизни чаще всего происходит именно то, чего ты боишься, чего ты опасаешься. Своими страхами ты, наоборот, начинаешь как бы притягивать к себе эту самую беду. И вероятность ее прихода становится уже неотвратимой. Имя Зины все чаще и чаще стало звучать по ночам в стенах комнаты Сандро. Сандро похудела, осунулась, стала замкнутой, неразговорчивой.
Но Андрей ничего не замечал, занятый своими проблемами. Он много возился вечерами в квартире, переделывая ее по указаниям Марии Николаевны, возился с удовольствием, с интересом, сильно уставал и не слишком протестовал, когда Сандро уклонялась от близости с ним. Он даже не задумывался над странностями поведения Сандро, считая их несущественной блажью молодой женщины, недовольной затянувшим ся периодом его собственного жениховства, недовольной его долгим молчанием и вытекающим отсюда некоторой пикантностью ее собственного положения как в семье, так и в институте. И пикантностью, и неопределенностью.
Но где-то к середине декабря Андрей наконец-то пересилил себя и сделал Сандро официальное предложение. Она испуганно глянула на него и ничего не ответила. Андрей опять же не заметил ничего особенно го в поведении Сандро. Он был доволен собой, доволен тем, что наконец-то сделал то, что должен был сделать уже давно, и на что у него никак не хватало решимости, да и просто совести. Теперь же все утряс лось. И слава богу! А то, что Сандро не ответила, так это ерунда! Поду маешь! Да он и не нужен, ответ-то ее. И так всем ясно, что –да, да!
Предложение Андрей сделал в присутствии Марии Николаевны. Та ра достно всплеснула руками, заулыбалась и сказала:
-- Давно бы так. А то я смотрю на вас и ничего не пойму. Вроде бы любят друг друга, живут друг с другом, как муж и жена, а свадьбы не делают. Может сейчас и принято так среди молодежи...Но, извините уж меня, свадьба есть свадьба. Это память на всю жизнь. Для вас память. А для нас - радость! Дочка счастье свое нашла! Как же не порадоваться за нее!
Она подошла к Сандро, обняла ее и поцеловала в лоб:
--Я очень рада за тебя, дочка, очень! Вы оба - чудная пара! А свадьбу мы на Новый год сделаем. Двойной праздник будет.
Сандро стояла и молчала, глядя куда-то в сторону невидящими, пусты ми глазами. Марина Николаевна тряхнула ее за плечи и рассмеялась:
-- Сашенька, милая, ты что это замерла?! Али не рада?!
-- Рада, мама. Почему же не рада? Действительно праздник, - тусклым, бесцветным голосом произнесла Сандро и, отстранив мать, вышла из комнаты.
Андрей шагнул за ней. Мария Николаевна остановила его:
-- Не надо, Андрюша . Девичье дело нехитрое. Пусть посидит, при- привыкнет, в себя придет. Одно дело - думать о замужестве. И сов сем другое – становиться женой. Здесь мир сразу переворачивается. Жизнь на другой уровень переходит, как по ступенькам шагаешь.
Потом она подошла к Андрею, поцеловала его в лоб, обняла и прижала к себе:
-- Ну, здравствуй, сынок. А я уже думала, что не дождусь светлого дня, когда у меня зять появится. Слава богу, решились наконец.
На другой день они подали заявление в ЗАГС. Мария Николаевна пошла к заведующей, «поднадовила», «поднажала», «подмаслила» и договорилась на регистрацию 30-го декабря. И-и началось в доме! Впрочем, вся эта суета подготовки к свадьбе Андрея совершенно не касаясь и проходила в стороне от него. Для него внешне ничего в доме Сандро не изменилось. Если не считать оживления Сандро. Два дня она ходила, как в воду опущенная, а затем отошла и даже повеселела. Единственно, на чем настояла категорически - не говорить пока в институте никому о предстоящей свадьбе. Сама, мол, потом сообщу, когда надо будет. Андрей пожал в недоумении плечами, но перечить особенно не стал. Какая, впрочем, разница! Противиться женским капризам пустое и бесполезное дело. Пусть делает, как хочет. Ему абсолютно все равно. Как будет, так оно и будет. Андрей свое дело сделал, а дальше куда кривая выведет...
И все бы оно ничего, но, как только Андрей с Сандро подали заявление в ЗАГС, до его сознания вдруг со всей очевидностью дошло, что случилось непоправимое. У него как будто неожиданно открылись закрытые до того глаза. И он посмотрел на себя, на свои действия несколько со стороны, как бы на расстоянии. Увиденное потрясло его, он буквально содрогнулся от отвращения к самому себе. Боже ты мой, до чего же он докатился! Женится на девушке, которую совершенно не любит и никогда не сможет полюбить. Зачем?! Ради чего?! Почему? Его что, подпирает, что ли? Заставляет его кто? Нет, нет и еще раз нет. Сандро не такая. Ей подачки, милостыни не нужны. Зачем же он тогда добровольно накидывает на себя петлю и ее еще за собой тянет?! За- чем?! Зачем?!
На Андрея навалилась такая жуткая тоска, что он с громадным удовольствием плюнул бы на все вокруг, закрыл бы глаза и сбежал бы из этого дома куда-нибудь подальше, лишь бы только ничего этого не видеть и ничего бы об этом не слышать. Ощущение загнанности в угол, потери своего лица и невозможности в дальнейшем принятия самостоятельных решений преследовало и угнетало его, не давало покоя.
И ему вновь почти каждую ночь стала сниться Зина. Сон всегда был сюжетно примерно один и тот же. Менялись лишь место действия, да второстепенные действующие лица. А все остальное повторялось из ночи в ночь. Зина появлялась перед Андреем откуда-то из мрака, из тумана, из пучины. Или же из чего-то непонятно странного и пугающего Появлялась вдруг, неожиданно, смотрела на него печально укоризненными глазами, качала головой, пыталась что-то сказать, затем поворачивалась к нему спиной и медленно, медленно уходила, понурив голову.
Андрей кидался за ней вслед, звал ее, кричал ей, умолял остановится, пытался догнать ее, но перед ним начинали вставать, вырастать из под земли какие-то малопонятные преграды, земля рушилась и расступалась под его ногами, он куда-то падал, летел стремглав, все вокруг него начинало вращаться и кружиться, сначала медленно, потом все быстрее, быстрее, превращаясь в волны, в вихрь, в громаднейшую воронку, которая постепенно затягивала, засасывала и забирала в себя Зину. И вот она становится все меньше, меньше и меньше, пока, наконец, не исчезает совсем. Андрей от ужаса, отчаяния и бессильной ярости кричит что-то невразумительное, нечеловеческое и ... просыпается в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем.
А рядом с ним лежит Сандро и спит. Но спит ли?! Андрей молча встает, берет со стола сигареты и идет на кухню курить. И курит там до утра. А в комнате, на кровати, уткнувшись лицом в подушку, плачет Сандро. И в ушах ее стоит душераздирающий крик Андрея:
Зи-и-на-а-а! Не ухо-о-ди-и-и..!
Скажи, зачем мне эти сны,
В которых я всему виновник,
Как будто память той весны
Мой постоянный, вечный «кровник»
Скажи, зачем мне эта боль,
И чувство вечности утраты,
Как будто бросил в рану соль
И с наслажденьем жду расплаты.
Скажи, зачем мне этот страх,
Как будто сны уже реальность,
И восстает из пепла прах,
А жизнь уходит в виртуальность.
Скажи, зачем мне этот мир,
В котором властвует лишь мука,
И где извечный наш Кумир –
Все поглотившая Разлука
КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ ГЛАВЫ
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ГЛАВА ЗДЕСЬ:
http://www.proza.ru/2015/09/26/1111