Лисий чертог. Бусина тринадцатая

Полина Гладыш
БУСИНА ТРИНАДЦАТАЯ

Дети всегда были для меня загадочными существами из иного мира. Что-то вроде эльфов: непонятные, непохожие на взрослых, со своими причудливыми желаниями— и бесконечно далёкие.

И вот в моей жизни возник ребёнок. Молчаливый Ким — словно маленький зверёк с шоколадного цвета шёрсткой и бездонными глазами с длиннющими ресницами. Он пришёл в мою жизнь вместе с Извель, и я избегала его насколько могла. Но в совместном путешествии люди узнают друг друга гораздо лучше, чем соседи в городе. Ты разделяешь свой скудный ужин с другом, строишь из плаща навес, пытаешься разглядеть в дали поселение,— и все эти мелочи странным образом сплачивают вас.

С Кимом же выходила иная история. Его обожание Атоса, казавшееся мне поначалу забавным, раздуло во мне нешуточной огонь ревности. Мальчишка всюду следовал за крайницем хвостом, старательно повторяя его жесты: например, ерошил свои волосы рукой и хмурился точь-в-точь как Атос.

А мой учитель видимо решил поиграть в доброго  дядю и иногда показывал малышу то как заточить нож, то как правильно перетереть коренья. Во мне бурлила абсолютно детская и искренняя обида на то, что Атос перестал уделять всё свое время мне. Я больше не была единственным его учеником. Нет, мы тренировались как прежде, и он даже чаще хвалил меня. Но у меня словно появился маленький и хитрый соперник, которого хвалили чаще и за любую глупость, вроде собранного хвороста.

Ким, как и большинство детей, был проницательнее толстокожих взрослых. Он прекрасно чувствовал мой истинный настрой и причину моей злости. И в то время как Извель и Атос ссорились по поводу бесконечной распри между крайнийцами и ока, у нас с малышом Кимом началась своя битва. Любое моё действие он воспринимал, как повод посоревноваться. Если я бросала камень — он тут же подбегал и кидал камень ещё дальше. Если я сидела и рисовала в пыли — Ким  топтал мои каракули и начинал чертить именно на этом месте что-то своё. За ужином малыш пытался быстрее меня съесть свою порцию, а улыбался он Атосу так — что аж щёки трещали.

Я ужасно злилась на Кима, но ещё больше на себя, так как понимала всю глупость своего положения. Сражаться с пятилеткой за внимание взрослого, и более того, участвовать в этой незаметной глазу войне! Весь этот фарс только доказывал, насколько я сама оставалась капризным ребёнком.

Однажды вечером Извель решила, что одна из её старых юбок уже ни на что ни годна и, присев у костра, стала рвать её на лоскуты, чтобы использовать в качестве бинтов для стёртых ног. Каждый раз, когда ткань трещала под её сильными пальцами, я вздрагивала. Атос видел, как меня трясёт, и даже хотел что-то сказать, но я предостерегающе помотала головой. Это были мои демоны и страхи, и мне предстояло жить с ними ещё долгое время.

Даже после того, как Извель расправилась с юбкой, звуки продолжали раздаваться внутри моей головы. Чтобы отвлечься от них, я рассматривала пламя костра и тени сидящих людей, а затем взглянула на Кима. Почему-то в этот вечер, несмотря на бесконечный треск ткани, я увидела его совершенно иным.

Мальчик сидел и держал в руках камни, которыми он стирал в порошок корни зум-зум, приправы, придающей пище пряный аромат. Ким уставился на камни странным взглядом и совершенно не детским.

Камни. Что же было такого особенного в камнях? Тихий голос внутри меня произнёс: «А чего такого особенного в треске рвущейся ткани?». В груди  что-то  сжалось, и я почувствовала боль и холод. В это же мгновение я вспомнила, при каких обстоятельствах погибли родители Кима. Но впервые я задумалась, как же выжил мальчик — без единой царапины или шрама, взирающий на мир молча и сурово сдвигая брови?

День был полон утомительных переходов, и я не заметила, как задремала у костра. На душе было тревожно, поэтому и привидевшийся мне сон был тяжёлым, но ясным и четким: покрытые кровью с ног до головы мужчина и женщина ока сидели, привалившись к друг другу и сцепив руки  в смертельном объятии. Вокруг них рассыпана груда тяжёлых булыжников мокрых от крови. А пара сидит в багряной луже, руками и телами закрывая единственную свою ценность. В небольшом просвете между локтём женщины и склонённой головой мужчины виден блеск. Это отсвечивает маленький голубой глаз. Крошечные пальчики выбираются через просвет и трогают локоть женщины, ещё тёплый, но уже совсем не живой. Раздаётся хриплый шёпот: «Мама. Мама. Мама».Это слово звучит похоже во многих языках. Родители так и сидят, скрывая своё дитя, даже когда опускается ночь, а во тьме всё слабее звучит дётский шёпот: «мама…мама…ма…».

Я проснулась в холодном поту. Костёр давно догорел, и все мои спутники уже улеглись спать. Возможно, сон не был правдой, а лишь игрой моего чересчур взбудораженного воображения... Но заснуть снова я не смогла, в ушах продолжал раздаваться треск невидимойткани. Да и от сна про родителей Кима мне было паршиво. Я подошла к спящему мальчику и присела рядом.

— Ты не представляешь, как мы похожи,— прошептала я. — Но я взрослее, и на мою участь пришлось меньше горя, поэтому я должна быть мудрее. Прости меня.

Тыльной стороной руки я вытерла глаза, которые слезились, видимо, от попавшей в них степной пыли. Я нежно погладила малыша по голове. А он неожиданно во сне перевернулся и уткнулся мне в бок, ручкой схватившись за край моей рубашки. Мне было страшно его будить, и я легла рядом. Спокойное дыхание Кима незаметно вытеснило стон ткани из моей головы, и я заснула. С утра мы оба притворились, что ничего не произошло. Это же такое ребячество спать в обнимку, а мы оба чувствовали себя очень взрослыми. Поэтому мы занялись серьёзными делами: соревновались, кто быстрее съест завтрак, кто проворнее вскарабкаетсяна холм, кто шире улыбнётся Атосу. И Ким весь день выигрывал.

***

Первое сравнение, которое пришло мне в голову — это походный котелок, в котором бурлит невероятное месиво. И конина с бараниной, и слиток серебра, замасленная старая тряпка и пара массивных серёжек. Всё это варилось, издавало звуки, булькало. Пахло отвратительно, выглядело ещё хуже. Но именно такое впечатление на меня произвёл токан.

По сравнению с упорядоченным строем палаток в легионе, их чёткимразделением по цветам и назначению — этот палаточный  являл собой  хаос. Вокруг теснились самые разные палатки: высокие из тростника, какие строят в Симме, тарассийские— плоские из натянутой кожи животных, шатры Королевства, но расшитые невероятными цветами и украшенные блестящими металлическими пластинами.

Сказать, что в токане бурлила жизнь, значит не сказать ничего.  Смуглокожие люди всех возрастов и телосложений двигались в разных направлениях, но странным образом стекались в единый поток. При этом ругались и ссорились, смеялись и плакали, торговались и плясали. Незнакомый язык перемешивался с наречием Королевства и в соединении рождал что-то новое. Вокруг бегали абсолютно голые детишки, играющие с большими чёрными лохматыми псами. Кошки прыгали с палатки на палатку. Между жилищами сновали курицы и даже свиньи, словно не принадлежащие никому и всем одновременно.

Всего было слишком много: жизни, звуков, людей. Токан накатил на меня волной и захлестнул так, что я чуть не задохнулась. То его не было совсем, и вот, стоило нам преодолеть небольшой холм, вокруг был только он. Я испуганно попятилась и спряталась за Атоса, чего не делала раньше никогда. Он только потрепал мои волосы, вглядываясь в развернувшуюся картину.

А вот Извель вела и чувствовала себя совсем иначе. Глаза её заблестели,  она опустилась на колени перед обомлевшим Кимом и взволнованно заговорила:

— Смотри, мой дорогой. Смотри и впитывай в сэбя дух нашэго народа. Это твой дом — эти люди, всэ они тэбе братья и сёстры. Здэсь тэбя никто нэ обидит, и всэда каждый из них станэт на твою защиту. Это токан, Ким — это наш дом.

Мальчишка испуганно взглянул на Атоса, словно ища у него подтверждения словам своей спутницы. Крайниец заметил взгляд и кивнул малышу с лёгкой улыбкой. И словно маленькая рыбка Ким нырнул в стаю своих земляков, таких же потерянных, как и он. Для него токан всегда был домом, просто он никогда об этом не знал.

***

Мы сидели в так называемом гостевом доме. Здесь останавливались те ока, которые путешествовали налегке,  без палатки. И чтобы попасть сюда Извель пришлось пообщаться с двумя крупными ока, которые мало походили на предсказателей, больше — на головорезов. Они гортанно и сердито  говорили с Извель, то и дело тыкая в Атоса, который и сам был на взводе. Вероятно, нашей проводнице всё-таки удалось уговорить родичей и доказать, что мы— гости токана, после чего нас впустили в палатку. Однако мой учитель всё время был настороже, и его правая рука время от времени принималась массировать плечо, поближе к рукоятке меча — как бы невзначай.

Так как Ким нырнул в толпу и пропал, в полотняной засаленной палатке с высоким потолком сидели лишь мы втроём. Как выяснилось Атос нервничал, вовсе не из-за того, что нас не хотели пускать в палатку. Стоило нам присесть, как мой друг заговорил:

— Он совсем малыш, Извель. С ним что угодно может произойти.

— Нэ здэсь,— ока покачала головой и начала доставать из походной сумки книги, и прятать их под полотняный пол палатки. — Здэсь его никто нэ обидит. Ты живёшь в большом мире, Волк, там много опасностэй, но ваши люди забыли, что такое братство. Когда вас мало — то каждый на счету. Поэтому в токане цэнят людей, а болээ всэго дэтей. Это будущээ нашего народа.

— Будущее вашего народа в учении,— покачал головой Атос, наблюдая за быстрыми движениями рук Извель. Книги одна за другой исчезали под слоями ткани.— Значит правда, что у вас наказывают за хранение книг?

— И жэстоко. Но такова воля людей. Мы потэряли дом имэнно из-за тяги к знаниям — безмэрной и ничэм не ограничэнной. Тэперь эти знания пугают мой народ. Мы все боимся нового лиха…

Ока слабо улыбнулась. Пока мы шли по токану, она здоровалась с родичами на родном языке. Она и внешне была одной из них: та же одежда, тот же цвет кожи и волос. Но  сердцем я понимала, что Извель была совершенно другой — она была очень мудра, это просто исходило от неё словно сияние. Я решилась вклиниться в разговор:

— Если ваш народ уже не одно поколение презирает книги, почему же ты читаешь?

— Нэ могу нэ читать. Моя слабость, мой скрытый грэх.

— Важнее не то, почему ты читаешь. А почему ты не убеждаешь поступать так же своих людей! — Атос снова начинал заводиться. Он встал и начал мерить шагами небольшую палатку, задевая макушкой полотняный потолок. — Меня это бесит. Ты словно считаешь себя выше их. Умная и смелая, бросаешь в грязи и нищете свою «семью». Не стараешься сделать её лучше. Ока гонимы, потому что они бродяги и шарлатаны, но ведь они даже и не пытаются спорить. В этом всё дело!

Извель уставилась на последнюю книгу, которую держала в своих ладонях, а затем почти шёпотом произнесла:

— Но развэ это дало право людям Королевства, начитанным и умным, убить родитэлей Кима?…

Из Атоса словно весь воздух выпустили, а лицо приобрело растерянное выражение:
— Это нэ самый честный довод в нашем споре.

Извель же развернулась ко мне:

— Ягн'ёночек нэ понимает нас,Волк. Она плохо знаэт историю мест, откуда мы родом.

— Я раньше не особо увлекалась историей, тем более столь давней и столь далёкой. Расскажи из-за чего погибла твоя страна?

— Заокраина не всегда была бэсплодными землями, по которым гуляют только призраки. Нэсколько столэтий назад она быласрэдоточием наук и магии. Там были унивэрситеты, училища и школы, в которых изучали самые странные дисциплины. Воздух в столицэ моэй страны искрил от волшебства и осэдал на лицах путешэственников мэрцающей пылью.

Люди всэгда стрэмятся к знанию,Ягн'ёночек. И это даже хорошо. Плохо то, что эти стрэмления ничем нэ ограничэны. Люди эгоистично ищут то, что им знать нэ слэдует: вскрывают мрачные тайны мироздания и навлэкают на сэбя бэду.

Никто точно нэ знает, что нашли наши учёные маги, но эта сила за пару днэй уничтожила всю страну, подобно смэрчу — смэла всё живое. Уцэлели лишь те, кто находился в путешествии, как моя прабабка, или в приграничных зонах, как мой дед.
Многие пытались вэрнуться в нашу столицу Ирбис, но всэ они пропали бэз вэсти. Тэ кто подходил как можно ближе к городу, но кому хватало ума вэрнуться, рассказывали, что на его мэсте что-то вроде дыры в пространстве. Огромное магичэское облако — гораздо страшнее ваших Удэлов Мрака и Свэта. Проходят столэтия, а оно всё ещё там.

Мне показалось, что по комнате прошёл ледяной ветер. Волоски на руках встали дыбом, а присевший рядом Атос невольно поёжился.

— Поэтому я и извинилась пэред тобой, Волк. Потому что искрэнне считаю, что мой народ открыл тайну, которую нэ стоило трогать, и заразил «больной магией» весь остальной свэт. Но может теперь тебе, мой сладкий Ягн'ёночек, будет более понятно, почэму мои люди боятся книг и знаний, и предпочитают безграмотность, нищэту и лишэния.

Ока встала и резко отдёрнула полотно у входа. Свет факелов, шум голосов и запахи приготавливаемой на кострах пищи мигом заполнили мрачную пустоту палатки.

— Мы нэ плачэм о прошлом,— Извель подмигнула мне, словно знала о чем я рассказала   Атосу. — Мы смэёмся в настоящим. Танцуем, гадаем, пьём вино и вэселимся. Пэред тэм как представить вам Мама-Ока, я хочу чтобы с тебя, Ягн'ёночек, сняли мерки на броню. Ты должна получить её.

Я почесала рану на плече. Благодаря мазям Извель, которыми та щедро делилась по пути из Штольца, я почти не чувствовала боли. Но рана есть рана, словно сама судьба говорила мне, что нужно лучше заботиться о своем безопасности.

В нашу палатку вошёл мужчина, бесцеремонно как к себе домой и кинул пару слов Извель на языке Заокраины. Он был громадный и чёрный словно ночь, за исключением белых волос, сплетённых в косички и замысловатые колтуны.

— Это Борон. Лучший кузнэц из тэх, кого я знаю,— Извель похлопала гиганта по плечу. — Он пришёл измерить тебя для брони. Тэбе придётся раздэться.

Я стянула наплечную сумку и походный плащ и в ожидании уставилась на ока. Те в ответ смотрели на меня, почти не моргая.

— Нэт, дорогая. Снять придётся всё.

Я ошарашено смотрела то на гиганта, то на Извель:

— Я же не собираюсь носить броню на голое тело. Зачем мне снимать одежду? Всё равно нужна рубашка. Ведь нужна же. Атос, да скажи им.

Но мой учитель уже разве что не хохотал, наблюдая за моим отчаянием.

— Ритуал,— развёл он руками.

— Ритуал,— подтвердила Извель. — Мастер смотрит твоё тэло, чувствует его и создаёт броню нэ для одэжды, для тэла. Чтобы именно твоё тэло могло жить в этой броне.

Под взглядом, как мне казалось плотоядных глаз чёрного великана, я почувствовала себя уже раздетой. Прижав руки к груди и на миг прикрыв глаза, я собралась с духом.

— Отлично. Надо так надо. Но ты хотя бы Атоса выведи!

Извель всплеснула руками:

— О боги, а я думала, в чём дэло. Мой Ягн'ёночек, оказывается, стесняется мужчин и их похоти. Не бойся, моя сладкая, Борон уже десять лет как живёт с мужчиной. Твоё тэло для него не более чем вэрстак для брони.

Стоило пройти через это унижение, хотя бы ради того, чтобы увидеть выражение лица Атоса, когда он узнал о любовных интересах Борона. Мой учитель побледнел и постарался вжаться в стенку палатки:

— Отвратительно,— произнёс он почти шёпотом. — Я, пожалуй, пойду.

Борон же белозубо улыбнулся  и подмигнул Атосу. Я никогда не видела магии исчезновения — но то, что продемонстрировал мой крайниец, выглядело не хуже. Он скрылся за считанные секунды, а ока переглянулись и дружно расхохотались.

Процесс примерки был странным. Я сняла одежду и стояла на сквозняке в центре палатки, а Борон ходил вокруг меня словно вокруг статуи и то укоризненно цокал языком, то качал головой. Сложилось ощущение, что ему всё во мне не нравилось. Он не прикасался ко мне, но периодически делал жесты, чтобы я подняла руки, обхватила плечи, согнула ногу в колене. Смущение прошло — слишком уж странным было это снятие мерок.

Матерчатая дверь в палатку колыхалась от ветра, и я периодически видела людей снаружи. Они, скользнув по мне взглядом, шли дальше — нагота видимо не была здесь чем-то особенным или постыдным.

Наконец Борон закончил и жестами разрешил мне одеться. На ломаном языке Королевства он спросил:

— Ты. Имя.

— Лис,— сказала я. И чтобы он  лучше понял, попыталась изобразить ладонями острые уши и сморщить лицо. — Зверь. Хищник.

То ли мои ответы, то ли разыгранная пантомима развеселили кузнеца. Он всё повторял: «Лис. Зверь. Хищник», и аж приплясывал от удовольствия. Когда Борон покинул палатку, за мной зашёл Ким, который видимо никуда и не терялся. Мальчик схватил меня за руку, и вывел в токан.

В вечернем воздухе витал ясный, но непонятный мне дух праздника. Теперь запахи уже не напоминали мне палёную тряпку и прогорклое сало. Нет, теперь это были запахи жизни и празднества. Люди вокруг стали заметно более раздетыми, словно наступила внезапная жара. А ведь, пожалуй, и наступила: воздух накалился. Между шатров, палаток и шалашей жарили мясо. Сумерки отгоняли весёлые фонарики из зелёной ткани, развешанные то тут, то там. Дети бегали дружной гурьбой, играя странными игрушками: длинными палочками со светлыми шнурками на одном конце и петлёй на другом. Смысл игры был видимо в том, чтобы поймать петлей руку или ногу товарища по игре, и вся толпа как стайка игривых котят барахталась в пыли.

Ким между тем вёл меня вглубь токана. В центре импровизированного «города» на большой вытоптанной поляне танцевали ока. Много ока, очень много. Их танец вокруг огромного костра был сродни мистическому ритуалу, словно темнокожие люди взывали к какому-то своему богу. Но согласованности не было — кто-то танцевал быстрее, кто-то медленнее. Кто-то просто кружился, кто-то вокруг воображаемой оси, а один тощий мужчина преклонных лет голым бегал вокруг танцоров и кричал что-то невразумительное.

Это напоминало дом скорбных умом, и одновременно завораживало. Представить подобное безумие в Штольце, с его порядочными гражданами, было просто невозможно Я прыснула от смеха, и Ким тоже заулыбался. Нашему маленькому путешественнику  нравился его новый дом, пусть и  был он немного сумасшедшим. Но этот дом был полон живых и радостных людей.

Перед костром на помосте я увидела и Атоса и Извель. Они оба сидели и беседовали с кучей тряпок. Вернее так мне показалось вначале. Подойдя поближе, я поняла, что среди бесчисленного количества накидок, юбок, капоров и жилетов находится маленькая сморщенная старушка с удивительно яркими светло-голубыми глазами. Она продолжала говорить, похоже, обращаясь к Атосу, но её пронзительные глаза уже следили за мной — я была уверена, что даже с расстояния в тридцать шагов она смотрела прямо на меня.

Ким настойчиво тянул меня к помосту, да и взгляд старухи притягивал не хуже магнита. Поэтому я пошла сквозь танцующих ока. Они словно волны расступались, стоило мне подойти ближе. Не было ни тычков, ни пинков, будто  меня приняла в себя живая вода, состоящая из танцующих тел. Мне внезапно захотелось тоже сделать что-нибудь сумасшедшее.

Словно угадав это желание, меня подхватил один из танцоров. Молодой парень ока с симпатичным открытым лицом. Из одежды на нём была только набедренная повязка. Он начал кружить меня, да так сильно, что у меня перед глазами всё поплыло. Но я засмеялась. На этом празднике жизни можно было только радоваться и дурачиться. Докружив меня до помоста, новый знакомый бесцеремонно поцеловал меня в губы и снова нырнул в водоворот танцующих. Я присела на край деревянного помоста и взглянула на сухую старушку. Она склонив голову,  изучала меня, а потом заговорила чистым и без малейшего акцента голосом:

— Тебе интересно, почему при входе в токан мои люди были так суровы, а внутри все радуются и никто не обращает внимания на ваш цвет кожи?

Когда я кружилась в танце с юношей, этот вопрос  мелькнул у меня в голове. Но он не срывался с моих губ, более того я уже успела забыть о нем. Ким вышел из толпы и уселся у моих ног. Обхватив мою лодыжку своими ручонками, он уставился на старуху. Она продолжила, казалось ей и не требовался мой ответ.

— Войти в токан сложно, но войдя однажды в нашу реку, ты становишься её частью.
Атос, сидящий справа от старой ока, неодобрительно хмыкнул, видимо, его смешила сама мысль стать частью чего-то подобного.

— Это Мама-Ока,— сказала Извель, чьи белоснежные волосы были  заплетены в две пышные косы с украшениями в виде чёрных капель. — Она— однаиз чэтырёх наших прэдводителей. Два Папа-Ока — один на сэверо-западе, другой на юго-востокэ, и ещё одна Мама-Ока на юго-западэ.

— Вы прекрасно говорите на нашем языке,— я не знала, что ещё могу сказать старухе.

— Я прожила достаточно, чтобы изучить его. Он не такой сложный, как тебе кажется, дитя,— старуха пожевала губами. — Наше племя обязано тебе жизнями двух наших детей. Нет. Даже не отрицай, я знаю больше, чем тебе кажется. Мы— гордый народ и всегда платим по своим счетам. Тебе, лисье дитя, мы даруем броню, крепкую как кожа голема, и ещё кое-что… оставьте нас.

Атос и Извель поднялись с помоста. Извель подхватила Кима и пританцовывая нырнула в толпу. Учитель же коснулся моего плеча и указал на костёр поменьше неподалёку:

— Мы будем там. Если старуха решит принести тебя в жертву, или ты просто заскучаешь — присоединяйся.

Когда мои друзья скрылись из виду, на помосте остались лишь я да старая предводительница умирающей расы.

— Мы не умирающая раса. Мы живём, как можем. И да, твои мысли слишком громкие для меня, дитя.

Пока мы шли к ока, мне довелось убедиться в таланте Извель читать мысли.  Но эта старуха видимо была намного сильнее. Все свои способности к магии и гаданию ока приобрели в результате магического бедствия, разрушившего их родину. Прадеды и прабабки нынешних ока были  столь сильно накрыты тем магическим облаком, что даже спустя столько лет магия пробивалась в каждом заокраинце, как молодой побег по весне.

— Ты сказала, что дашь мне что-то кроме брони.

— Может быть совет? Тебя тревожит что-то.

— Слишком многое,— я замолчала. В голове проносились картины: люди-монстры, собирающие железо по всей стране, ключ с изломанной спиралью, магическая башня, что ждала меня впереди. — У меня необычные кошмары в последнее время. К обычным я уже привыкла, но новые… Ты могла бы мне погадать?

Старуха жестом  показала, чтобы я приблизилась, и когда я присела рядом, положила руку на лоб. Мне пришлось наклонить голову, и я разглядела, что каждый слой её пёстрого одеяния сделан с большим мастерством и любовью. Например, кант одной из юбок был  расшит журавлями, причём яркой, нехарактерной для этих птиц оранжевой окраски. Журавли крыльями сплетали узор, словно кружились в танце, как и дети Мама-Ока.

Старуха между тем произнесла пару слов и отдёрнула руку. По её ладони текла кровь. Я схватилась за лоб, испугавшись, что это моя кровь, и ока поранила меня чем-то. Но лоб был сухой. Сама гадалка заметно погрустнела.

— Дитя. Тьма впереди тебя, позади тебя и внутри. Я не буду раскрывать тебе увиденное, ибо твоё будущее сейчас покоится в тёмной бездне.

— Звучит не очень утешительно,— заметила я, всё ещё проверяя лоб. — Но если говорить честно, больше похоже на бред. Я ничего не поняла.

— Лис, ты бежишь по жизни, соревнуясь в скорости с ветром. Пока ты бежишь — ты жива. Но стоит тебе остановиться, как ветер догонит тебя, и смерть догонит тоже. Ты должна быстро принимать решения… и выбор… да, делать выбор всегда так тяжело.
Ока вытерла кровоточащую ладонь о юбку.

— Вы идёте в проклятое место, где встретите жестокость и зло. Но башня будет лишь прелюдией к тому, что ждёт вас впереди. Чтобы жить — ты должна будешь сделать тяжёлый выбор, и сделать его быстро. Смерть догонит тебя в розовом саду и дыхнёт тебе в лицо своим смрадом.

— Я всё ещё ничего не понимаю. Но видимо посещение башни я переживу,— гадание перестало быть развлечением. Слова Мама-Ока были непонятны и тревожили меня, хотя могли быть всего лишь бредом окуренной дымом костра старухи.

— Башня станет началом,— ока вдруг легонько хлопнула меня по лбу и перед глазами пролетела череда картинок: мой старый лисий шлем, сияющая сабля в чьих-то тонких пальцах, огромная туча, наползающая на город, тени, бегущие в красном тумане, и стук чьего-то сердца, бьющегося в унисон с моим.

— Впечатляет,— заметила я, встряхнув головой, чтобы прогнать видения. — Вы что-то в костёр подсыпаете, чтобы у людей, говорящих с вами, были видения?

— Ты не веришь, как и твой друг. Но скоро вам придется поверить. Правда, поздно будет,— старуха вздохнула. — Иди дитя, передай Извель, что Атосу пригодятся узоры духов, а тебе она обязана жизнью — поэтому пусть пожертвует свою самую большую ценность. Этот подарок тебе должны вковать в броню.

— Я думала, её самая большая ценность Ким. Сложно мне будет носить его вместе с бронёй.

— Мальчик не принадлежит ей,— покачала головой старуха. — Она поймёт мои слова. Иди.

Я почти сошла с помоста, но всё-таки обернулась. Старуха кивнула, разрешая задать вопрос:

— Вы говорите, что впереди тьма и смерть. Что будет тяжело. Неужели там нет ничего хорошего?

Старая ока подперла ладонью подбородок и уставилась в пламя огромного костра:

— Я видела свет впереди. Но этот свет не принадлежит миру живых, Лис. Это свет мертвых. Он согреет тебя, он сделает тебя счастливой, а потом исчезнет во тьме, которая окружает тебя.

Меня внезапно охватило отчаянье, несмотря на то, что я ни на секунду не поверила во все эти предсказания:

— Так что же мне делать? Просто не идти к башне?

— Ты уже не можешь не идти,— Мама-Ока покачала седой головой. — Ты можешь только бежать вперёд, наперегонки с ветром и смертью. И делать выбор  в одно мгновение, как ты это делала всегда. Ты откроешь два ларца из трёх…

Последние слова я услышала лишь краем уха. Во мне клокотала ярость, и я быстрым шагом направилась к своим товарищам. Вспоминая предсказания Мама-Ока позже, я даже не могла с уверенность сказать, говорила ли она  про ларцы. Это вполне могла быть другая мистическая чушь про несчастья, ожидающие меня впереди.

Когда я дошла до костра, около которого сидели Атос, Извель и Ким, буря внутри немного поутихла. Мне уже хотелось не метать молнии, а обратить всё в шутку.

— Атос, мне предсказали, что всё будет плохо. Мы все умрём, или что-то вроде этого.

— А она не предложила купить тебе пару сушёных лягушек, чтобы избежать напастей? — слова Атоса как тёплое молоко разлились в моём беспокойном разуме. Ну, кто вообще верит в такую чушь? Просто забыть и выкинуть из головы. Вокруг не было смерти, а наоборот такое море жизни, что немудрено было и захлебнуться.

— Мама-Ока стара и тэряет хватку,— призналась Извель, наливая в мисочку какое-то варево из горшка на костре. По запаху это было не только съедобно, но и вкусно. — Она можэт наговорить тэбе такого, что нэ заснёшь. Но Мама обычно хорошо чувствуэт людей, и с этим не ошибается. Знаэшь, что она сказала, когда ты шла к помосту? «Вот идёт сильнэйшая из вас». Поэтому Атос и надулся…

— Вовсе нет,— Атос сверкнул глазами из-под чёлки. — Просто это глупо. Силы в Лис на комариный укус.

— А она и нэ о той силе говорила…

Чтобы прервать начинающийся спор, я примирительно подняла ладони:

— Да забудьте вы. Мама-Ока просила передать две вещи. Что-то про душевные узоры для Атоса…

— Узоры духов,— мягко поправила Извель.

— Да-да, именно про них,— затем я на миг задумалась, а не промолчать ли о второй просьбе. Но ведь вредная старуха всё равно расскажет Извель. Поэтому я нехотя продолжила.— И ещё она хотела, чтобы ты отдала свою самую большую ценность, чтобы её вковали в броню. Но даже и не думай, мне это не нужно! Броня сама по себе отличный подарок.

Извель моя новость  явно расстроила. Она побледнела и обхватила себя за запястья. Я попыталась ещё раз заверить её:

— Мне это не надо. Можешь просто сказать своей старейшине, что выполнила её наказ.

— Ты очень-очень добрая, Ягн'ёночэк. Но Мама-Ока права. Ты подарила мне двэ жизни: мою и Кима, и мэньшее, что я могу сделать— этозащитить тэбя, хотя бы и так.

Она поднялась, зашуршав всеми своими юбками. Я обратила внимание, что ноги её были босы, хотя в путешествии на ней были мягкие ботинки. Ногти на ногах были выкрашены в белый цвет, и в зелёной траве выглядели как маленькие маргаритки. Заметив мой взгляд, ока дружелюбно улыбнулась:

— В токане нэ носят обувь — так мы ближэ к зэмле. Твою броню вмэсте с моим подарком ты получишь завтра. А пока я пойду, мнэ надо… отдать кое-что,— и она поспешно удалилась, словно боясь передумать. Мне хотелось окрикнуть её и уговорить не отдавать мне свою драгоценность. Но ока была слишком стремительна.  Почему-то я подумала о её гребне, которым она расчесывала мне волосы в пути. Я представила, как мне вковывают гребень в броню, и я так и хожу с расчёской, торчащей из груди — и прыснула.

— Погоди, Атос, она сказала, что я получу броню уже завтра. А не слишком ли это быстро?

— Местные кузнецы куют из заокраинского серебра. И я так понимаю, работа будет идти всю ночь — Борон,— при этом имени крайниец поморщился — вероятно, работает с подмастерьями.

— Серебра? — уныло протянула я. — Разве из него можно сделать хорошие доспехи?

— Заокраинское серебро это название сплава. Раньше его выплавляли из пятнадцати видов руды, добываемых в Заокраине, но после бедствия добыча прекратилась. Так что тебе делают по-королевски щедрый подарок. Изделий из этого сплава по пальцам пересчитать во всём мире. Серебром оно, кстати, зовётся из-за цвета. Тебе понравится, он вполне девчачий,— Атос перегнулся через сидевшего между нами Кима и щёлкнул меня по носу.

Я попыталась поймать его руку, но не успела. Кима это рассмешило.

— А ты знаешь, что за узоры духов?

— Понятия не имею. Но надеюсь, обойдётся без кузнеца-мужеложца — это всё о чём я прошу…

***

Процедура нанесения узоров духов была странной и чарующей. Атоса раздели по пояс, и пять юных девиц ока белой глиной рисовали на его торсе плавные линии, переплетающиеся в причудливые узоры. Меня смешило, что он согласился на это только, когда узнал, что наносить узоры на обнажённое тело будут именно девушки.

Он сидел на земле, скрестив ноги, и я видела, как от холодной глины подрагивают его мускулы под загорелой кожей. У него было прекрасное тело, и девушки, наносящие узоры это знали и пересмеивались, поглаживая его широкую спину и безволосую грудь. А Атос мучительно краснел, но видимо был доволен.

Во мне вновь проснулась ревность, пока я следила за движениями девичьих рук. Не ревность женщины к своему мужчине, а скорее ревность обладателя к прекрасному и дорогому ему предмету. Словно юные ока гладили и нежили мой меч или принадлежащий мне когда-то шлем. Мою вещь, мою гордость. Атос видимо заметил мой недобрый взгляд и растерянно пожал плечами, помешав одной из ока наносить узор и вызвав новый взрыв смеха.

Чтобы больше не мешать процессу, я перевела взгляд на Извель. Вернувшись от кузнецов, она казалась потерянной. Её руки не могли успокоиться и то теребили подол платья, то начинали разглаживать волосы. Её надо было отвлечь от потери:

— Извель, а зачем эти узоры?

— Вы идёте на сэвер,— она помедлила. — И если я правильно поняла обрывки ваших рэчей — вы идёте к башне. Если это то мэсто, о котором я думаю, то узоры духов вам пригодятся… Узоры духов— что-товроде усилитэля связи с незримым миром, мощный источник силы. Там, куда вы идёте, там нэчестивое мэсто, Ягн'ёночек. Там обитает тьма.

— Лисий чертог,— произнесла я, смакуя слова. — Лисье место.

— Ты ошибаэшься, если думаешь найти там родственных лис. Узоры духов — это дрэвняя магия, не из книг, а от народа. Они защитят его от тьмы с помощью тех, кто покинул этот мир.

— Звучит жутко,— я пожала плечами. — Они ведь не опасны? За нами не начнут ходить ожившие мертвецы?

Извель впервые после возвращения улыбнулась:

— Ты так буквально всё воспринимаэшь, дорогая. Узоры призовут к вам только чистые души.

— А почему в таком случае мне не наносят узоров?

— О, моя сладкая,— Извель потрепала меня по щеке. — Твой подарок будет цэннее, или вэрнее сказать — бесцэннее. Он ничуть нэ хуже защитит тэбя от тьмы.

Атоса попросили встать, и я снова залюбовалась им. Высокий и статный, но всё же занимающий слишком много места в пространстве — с широкими плечами и узкой талией. Только сейчас я начала понимать, почему девушки в легионе Алой Розы вились вокруг него. А он мой учитель и мой друг — это была приятная гордость. Похоже, Извель угадала мои мысли.

— Ты знала, что Атос на старинном языкэ Края значит «вэрный»?

— Правда? Я думала просто имя…

— Не бывает просто имён, Ягн'ёнок. За каждым из них своя история и скрытая мощь. Напримэр, Извель — значит «пэрвая», причём именно в жэнском роде. Это имя с очэнь мощной аурой — для сильных, тех кому предстоит много вынэсти. Так ока называют только тэх дочэрей, чья судьба будет нэлёгкой.

— Ничего себе. Ты поблагодарила родителей за такой «подарок»?

— А чэм нэ подарок,— Извель тряхнула косами. — Я же знаю о своей нэлёгкой судьбе — значит они прэдупредили мэня.

— Жаль, что Лис ничего не значит.

— Вовсэ нэт. Лис — хищник, и мужского пола. Нэ лисица и нэ лиса, нэ Лис'ёнок,— она ущипнула меня за щёку, и я рассмеялась. — В твоём имэни кроются и мудрость, и горэсть, и вэчный бэг от охотников. Но с другой стороны — твоё настоящее имя, данное при рождении скрыто. Значит ты защищэна лучше нас с Атосом.

— Это почему?

— Есть старая присказка: «Нарэки врага своэго, и он станэт смэртным». Власть над имэнем даёт власть над чэловеком. Твоё имя скрыто, ты даёшь людям только то, что позволяешь им видэть.

— Значит, если я захочу победить в схватке, мне достаточно будет назвать имя врага? — как я ни старалась, у меня не выходило относиться к её словам серьёзно. Мне вспомнилась деревня Тарра в горах и её полоумные обитатели.

— Выходит, что так.

Она поднялась и жестом пригласила меня составить ей компанию. Мы шли сквозь токан, где шум не стихал даже после полуночи. Детей не гнали спать, а взрослые сами вели себя как дети. Мы дрейфовали в толпе, и мне вдруг стало грустно. Завтра мы должны были покидать токан — и беззаботность этого места придётся оставить здесь. Как и Извель.

— Я вот думаю, как это странно. Я начала своё путешествие давно. Встречала плохих людей, и даже омерзительных. Много глупых и жадных, трусливых и подлых. Но я встретила в дороге и настоящих друзей. И все они такие разные. С кем-то я никогда не сойдусь во мнении, кто-то был для меня лучом надежды в тяжёлое время, кто-то…— я взяла мою подругу за руку. — Заставил меня признать своё прошлое. Я, наверное, очень счастливый человек — раз все эти друзья встретились на моём пути.

— Помнишь, что я говорила тэбе про костёр, отбрасывающий тэнь на камэнь, Ягн'ёночек?

Я кивнула.

— Я открою тебе сэкрет. Если костёр горит достаточно ярко, то пэпел и копоть очэрчивают силуэт на твоём камне. Люди могут оставлять следы в твоэй судьбе. Они мэняют тэбя — одни к лучшэму, другие — к худшэму. Но ты всё время мэняешься.
Посмотри на Атоса. Где тот нэнавистник ока? Он ест нашу еду, слушает наши совэты, позволяет нашим дэвушкам умащать его тэло. Да что там! Он даже позволил своэму дорогому Лисёнку надэть наши доспэхи. Мы влияем на нэго. А он влияет на нас. Я задумалась, нэ пора ли открыть свою любовь к книгам моему народу, или постараться привить её хотя бы Киму?

Мы остановились на выходе из токана. Перед нами расстилалась степь. Снаружи было намного холоднее, и ветер заставил меня поёжиться. Однако Извель не чувствовала прохлады.

— Мне жаль расставаться с тобой так рано, Ягн'ёночек. Я много хотэла бы ещё тэбе рассказать.

— Я могла бы пока не идти в башню,— с надеждой произнесла я. — Остаться здесь чуть подольше.

— Нэт, нэ могла бы. Тэбя нэсёт ветер, дорогая, и ты уже нэ в силах остановиться.
Может Извель говорила сМама-Ока, а может просто их мысли совпали.

— Я услышала так много сказок в пути. Но иногда мне кажется, что моя жизнь сама — сказка,— неожиданно сказала я. Эти мысли пришли словно из ниоткуда.

— Слушай сказки, которые слышишь — слушай и запоминай их, Ягн'ёночек. Сказки могут вести нас как путэводная нить. Приглядись. Видишь справа вдалэке малэнкое пятнышко?

Звёзды и луна сегодня довольно ярко освещали ночное небо, и я и вправду увидела около линии горизонта сгущение тьмы в одном из участков степи.

— Это Львинная чащоба. Уговори Атоса идти по нэй к башне.

— А что там? — спросила я. Но Извель уже развернулась и быстрым шагом шла в токан. Её босые ноги неслышно ступали по траве. Секреты ока окружали меня,  смыкая круг. Я не нашла в токане ответов ни на один из своих вопросов.

Спецвыпуск "Лисьего чертога" ожидает вас по ссылке: http://www.proza.ru/2015/10/05/359

Иллюстрация - Александра Гладыш.
Сайт книги - http://www.foxlot.ru