Рассказывают, что Набоков, читая американским студентам лекции о русской культуре, поступал так: занавешивал все окна в аудитории и выключал свет; затем, включал одну настольную лампу и, указывая на нее, произносил: «Это Пушкин»; переходил на противоположную сторону кафедры и, со словами «Это Гоголь», включал другую; потом он подходил к окну, распахивал шторы и восклицал: «А это Толстой!». Довольно эффектно, по-голливудски, но… на любителя. Многие русские с ним поспорили бы если не по списку, то по приоритетам силы света, однако, видимо, именно Набокову мы обязаны тем, что в мире из русской литературы знают лишь Войну и мир. Да и черт с ним и с ними (я и о Набокове, который, по собственному его признанию, мыслил на английском языке, и о его студентах). Писатель вспомнился здесь лишь из созвучия, точнее, полной аутентичности его имени-отчества имени-отчеству известного русского политика. Хотя…, правильнее, более подходит к последнему прилагательное «российский»; согласитесь – есть некая неуловимая семантическая разница между «русский» и «российский», но американский студент ее не заметит, ну и мы не станем – пускай будет русский.
Политики, в исторически протяженном ракурсе, оказывают на культуру нации никак не меньшее воздействие, нежели представители искусств; более того – они даже влияют непосредственно на мировоззрения этих представителей, а те, лишь только в свою очередь и лишь в известной степени, на культуру. М-да… Вот и подумалось: а как бы поставил свою лекцию какой-нибудь Владимир Владимирович писатель, спустя сто лет от нас, рассказывая о русских политиках и под какую лампочку или за какие шторки спрятал бы он имя своего тезки-политика, да и включил бы его в топ-список вовсе? Почему лекция о русской культуре нашей с вами современности в 2115 году была бы о политиках и не содержала бы имен писателей? – ну наверное потому, что их теперь нету. И сегодня нет тандема, категорической пары «царь – поэт», зато есть пара «президент – журналист». Журналист, хоть и старательно выводит свою подпись под публикацией, но все же цифра безымянная, однако, коль скоро без имени нельзя, назовем ее условно «Набоков», взяв, разумеется, в кавычки, а президента станем писать здесь «ВВ», дабы не привлекать к себе пристального внимания цензурного интернет-поисковика (метко именуемого на сленге «паук»).
Конечно весьма затруднительно предузнать, что стал бы говорить журналист «Набоков» про «ВВ» через сто лет, зато сегодня и предполагать ненужно – мы его натурально лицезреем, можно сказать, осязаем и лекция его сегодня могла бы выглядеть так: в кромешной тьме аудитории вдруг загорается лампочка и голос «Набокова» произносит: «Это Пушкин»; затем загорается другая и тот же голос: «Это Гоголь»; а далее…, вдруг распахиваются алого бархата портьеры, в аудиторию врывается яркий, даже золотой свет и звучит…, нет, гремит голос лектора: «А это наше все! Это «ВВ»!». Литаврами лязгает гимн России, студенты, в восторженном экстазе, срываются со своих мест, откуда ни возьмись появляется море букетов, волнами накатывают аплодисменты, «лай, хохот, пенье, свист и хлоп, людская молвь и конской топ»… В общем…, русская культура, точнее, Татьянин кошмар во всей красе.
Человеку, родившемуся в эпоху Хрущева и возмужавшему в эпоху Брежнева, представить такую репродукцию несложно, а если человек этот еще и философ, то ему не удивительно, что при самодержавии возникновение культа одной личности неизбежно, но ему удивительна скорость, та умопомрачительная, головокружительная быстрота, с коей сегодня вновь захлестывает это цунами его родину. Самое паршивое, что и винить особо некого. Разве журналиста «Набокова»? С одной стороны оно так и выглядит: в начале он лишь робко, наугад лизнет, отбежит и смотрит, как реагирует «ВВ» - «ВВ», из скромности, природной воспитанности своей, надо полагать, молчит; «Набоков» тогда подбегает снова и решается лизнуть уже чуть пониже – снова сошло; опять подбегает, и уже язык влажнее, глубже – опять молчок; и вот уже, виляя хвостом, и вовсе даже не отставая теперь от предмета лизания своего, бежит он рядом и тявкает направо, налево, в небо, в землю…, а кругом вторится, множится, кипит, дыбится, накатывает и захлестывает всеобщая волна искреннего восторга.
Нет, «Набоков» конечно та еще пакость, но а что же «ВВ»? Он что, вовремя не сумел отогнать? Не заметил, не досуг было, а после лень? Или приятно стало? Или…, может быть, это самый простой путь удержаться у власти до смерти? Чтобы владеть коровой, достаточно владеть лугом, на котором она пасется; но чтобы владеть человеком, народом – нужно владеть его мозгами. Мозги же народа заполнены в основном бытовыми заботами, но есть и пустоты. Если эти пустоты не заполнять нужным заполнением, то туда всенепременно просочатся заполнения ненужные и тогда власть потеряна. Можно конечно отвлечь на что-либо абстрактное, типа веры в бога или в НЛО, но тогда как управлять? Можно еще повысить благосостояние народа, наладить медицину, образование, полицию, быт, а после лишь намекнуть, что это, мол, благодаря «ВВ», но это ж труд какой! Все кости себе переломаешь, инфаркты, инсульты всякие… Нет, «Набоков» надежнее да и дешевле. Он вообще бесплатный – ты только не мешай ему лизать.
Боже-боже… Старость никого не радует и умирать никому не хочется, но я вдруг впервые, когда услышал вчера из телевизора до физической боли, до дурноты, до тошноты знакомую формулу: «Выполняя наказы «ВВ», мы изыскали резервы», обрадовался, что уже стар, что скоро помру и значит не увижу вновь этого паскудства, в коем родился, вырос, повзрослел и состарился. Боже, Господь милосердный! Что ты творишь, куда, в какую сторону смотришь?! Ужели снова попустишь?! Многотерпива Русь, да ведь не сдюжит однажды! Не можешь унять «Набокова», вразумить «ВВ»? Не можешь или не хочешь? Или не в силах?.. Никто ведь не против – пускай правит, вроде и получается иногда, только урезонь, только запрети лизание, не дай опять опоганить русскую культуру, чтобы никогда и никем не сводилась она больше к одному распахнутому окну, к одному имени, о большем не прошу, а Набоковы пускай занимаются лучше своим делом – пишут Лолит и ловят бабочек.
Я что, многого прошу, или я тихо спрашиваю?