Юджин Дайгон Сферники
Станция имела вид блестящей сферы, наполовину утопленной в грунте и пологом склоне горы. Сфера – наиболее удобная форма для переброски из одного пространства в другое. Внутри нее кольцами расположились галереи с примыкающими отсеками. Кольца пересекались – похоже на глобус, на котором остались одни меридианы. В центре – ядро (всевозможные невообразимые машины, раздвигатели пространства и ускорители).
Кочки вели прямо к одному из «полюсов» - круглому, окольцованному сиянием входу. Силовое поле, настроенное на энергопоказатели членов экспедиции, не пропускало внутрь никого постороннего – даже если бы обитатели станции захотели этого. Вход не впустил бы даже робота, не говоря уже о всяких андроидах – она обладала анализирующим устройством.
Так что внутри сферники чувствовали себя в безопасности, и эта их уверенность основывалась на твердом знании. Снаружи дело обстояло гораздо сложнее. Но на то ведь они и сферники. Они обучены и подготовлены. Ко всему, конечно, не подготовишь, но у опасностей и реакций на них (благоприятных, единственно верных, заметим) существуют определенные закономерности.
Но любая подготовка, пусть даже самая расспециальная, не совершенна, даже если создает впечатление полных высот.
С-9, Андрея, была найдена с острым кинжалом, явно местного производства, в младой груди. Непостижимо, но она не успела (или не смогла) отправить мыслесигнал об опасности, хотя присмертные всплески обычно бывают весьма сильны. Ее энергосущность пропала, словно ее уничтожили одновременно с телом.
И даже спустя некоторое время спустя, после обнаружения трупа, все ощущали ее спокойный энергофон, точно она была жива и невридима. Абсолютно безответный, но нормальный энергофон.
В недоумении Андрею сожгли, в недоумении вернулись в сферу и разбрелись по коридорам, идя под углами друг к другу – каждый меридиан обладал собственной гравитационной полосой, и если двое шли по одной переборке с разных сторон, то один из них шел «вверх ногами». И при этом никому не казалось, что кто-то ходит по потолку. Разумеется, плоскости галерей пересекались под разными углами. И если что-то падало, то падение никоим образом не зависело от силы тяжести Земли этого мира. Сфера не совсем находилась в этом мире, мире-С, она всего лишь вытесняла в нем свой объем. А могла вытеснять и меньший, и больший, но только это удовольствие стоило дополнительных мощностей. Сложно сказать, где находилась Сфера. Ясно, что ни в одном из миров. Но где-то ведь ей надо было находиться. Так и порешили – в междумирном пространстве. Это конечно, не объяснение, а абстрактная отговорка.
Сфера – не совсем механизм. У нее есть индивидуальность, и, вероятно, какое-то сознание. Никто не исследовал Сферы, ими просто пользовались. Иначе Сфера нагоняла ужаса на всех, кто находился в ней, заморачивала фантомами, парадоксами, необъяснимыми ощущениями – сводила с ума дерзнувших на познание людишек. А когда они убирались из нее, еле живые, она исчезала. Если же ее не изучали, она работала. Как самая безотказная автоматика, и даже лучше. Она помогала сферникам, подсовывала их интуиции неожиданные решения и сногсшибательные идеи, создавала доброжелательную и благоприятную атмосферу. Сферники получали в сфере необъяснимый прилив сил и. не смыкая глаз, а только забежав в нее на минутку, даже не перекусив, вновь бросались из одной вылазки в другую. А интенсивность для деятельности в любом из миров предпочиталась максимальная.
Давно уже и ученые, сориентировав выходы сфер в мир-А, предавались размышлениям в сферах-институтах. И делали открытия разной степени гениальности. Сферы-станции исследовали миры. В сферах-школах учились. В сферах-больницах излечивались, и довольно быстро. И прочая, прочая, прочая. Большинство входов выходила в мир-А. Исключение составляли станции.
Кое-кто даже жил в сферах. Не учился, не работал, не отдыхал и не лечился, а жил. Случалось, что такие отшельники исчезали вместе со сферой, не ориентируясь ни в один из известных миров. А известны пока что только параллельные Земли. Вход можно было настроить в любую из них, а потом перенастроить его на мир-А. А отшельники? Может быть, они попадали в неизвестные миры, а может, задраивали вход и устремлялись в глубины тайн внутренних вселенных, своих и сфер? В любом случае отшельники находили со сферами контакт.
Джэл вместе со всеми прибежал на сигнал Ольга. И смотрел, недоумевал, спрашивал. И согласился с Сергей, что убийство Андреи – дело рук аборигенов.
А после споров он пошел в свой отсек и заснул. И сон ему приснился страшный, настолько страшный, что даже сфера не смогла нейтрализовать этот кошмар.
Первые мгновения он мог понять, где он. Реальностью являлся только холодный пот. И смутное чувство, будто только что пережил ужасное действо, не в качестве зрителя, нет – в качестве жертвы. Но что это было за действо? Чем оно так его напугало?
Прошло секунд десять, и он осознал, что действо принадлежало сну. Вспомнил, что есть такое явление – сон. И что ему приснился страшный.
Джэл встал с ложа и вышел из спального блока в рабочий. Там, возле висящей без видимой опоры столопанели, в креслодиванах сидели Сергея и Ирин.
-Да просияет твой вечер! – приветствовал Джэла Ирин.
-Ты выглядишь так, словно плохо спал, - заметила Сергея. Женщины обходились без приветствий, иногда они здоровались друг с другом. И то только, если были не знакомы. Приветствие – удел мужчин.
-Мой свет, какая ерунда! – воскликнул Ирин. – Как можно плохо спать в сфере? Но выглядишь ты, Джэл, неважно. А так ты в норме. Энергопульсация в норме, небольшие перебои, но это объяснимо.
Андрея, Андрея.
-Ты что, ничего не заметил? – удивилась Сергея.
-Ничего особенного.
-Странно.
Она не смогла сформулировать словами и попыталась передать мысль. Что-то насчет новых, размытых параметров.
-По-моему, ничего особенно, - повторил Ирин.
Но мысленно согласился с превосходством восприятия Сергеи над его способностями.
-Джэл, да ты чист.
-Ну да, он ничего не сказал и оба канала его сознания чисты. Он в полном покое. Джэл, я не могу в тебя проникнуть.
-Да просияет вечер ваш, - сказал Джэл.
Он чего-то не понимал. И он не чувствовал в себе ни малейшей потребности в какой-никакой завалящей эмоции. Вспомнил.
-Вчера убили Андрею.
-Да, - подхватил Ирин. – Стальные драконы давно недовольны нами. Они считают, что мы колдуны и пришли устраивать затмения.
-Феодалы ни при чем, - возразила Сегея и промыслила о жрецах.
На ее мысль наслоилось отвращение Ирина.
Джэл ощутил смутное беспокойство.
Сергея говорила, окартинивая слова виденным вне сферы и собственным отношением.
-Жрецы – вот истинные властители этой страны. Перед ними бессильны и стальные драконы, и воины-бродяги. Жрец может забрать жену, дочь или сестру Первого Дракона, и драконы смолчат, - могучий абориген в панцире, сплетенном из цепей и железной маске с большими прорезями для глаз и множеством мелких для рта и носа – похожей на древнюю вратарскую хоккейную маску. Это стальной дракон. Он стоит, оцепенев, перед жрецом, закутанным в белое, стоит смиренно, - это органический инстинктивный страх, даже генетический, но никак не приобретенный опытным путем. Чрезвычайно странная религия, - храм, множество корпусов, из которых вздымается каменная игла и брезгливая попытка понять.
Храм. Храм! Вот он, страшный сон.
И тут внезапно Джэл вспомнил, вспомнил сон…
Храм.
Похожий на колодец, остросводный зал. Черный свет, падающий сверху. Им светился сам воздух. Черные лучи, падая на кожу Джэла, вызывали в нем резкое неприятие. Он впервые ощутил одежду. Как часть себя – как волосы, например. Она тоже была чужда черному свету и свет злобно жег ее, изгоняя чужака, которому не надлежит присутствовать и существовать здесь, в царстве черного света. Так день убивает нечистую силу, исторгая ее из себя, отвергая и заставляя исчезнуть. В этом храме, в этой ночи Джэл получил тот же статус. Черные лучи не останавливались на коже, они пронизывали насквозь, и сердце жалобно шевелилось под ними.
Испуг, страх, ужас пересиливали тренированную волю и повергали ее ниц – так сменялись чувства.
Он пропитался ужасом насквозь, словно стал губкой и его макнули в таз, наполненный до краев… Тьмой.
Ему хотелось исчезнуть, пропасть, испариться. Просто так и из-за озарения, из-за мелькнувшего в подсознательном канале опасения потерять себя, как личность, как мир, как человека. Стать рабом, и даже хуже – машиной. Исполнителем чьих-то повелений. Повелений жестоких и злых. И самому наполниться жестокостью и злостью.
Джэл стоял, не в силах проснуться, пошевелиться.
В пустом зале возникли, выросли мгновенно, жрецы. Страшные лица, черные плащи. В свете храма их облачение казалось белым, а лики – благостными. Так бы все и выглядело, если бы он являлся одним из них, или хотя бы жителем их Земли. Но он одновременно видел обе противоположности. Возможно, для кого-то из них зрелище меняется и определенный промежуток времени прозревший наблюдает только черное. Но затем – опять одно белое.
Жрецы обладали светлыми тенями, протянувшимися к стенам зала.
Сам он тени не имел. То есть владел. Наверное. Своей обычной, дневной тенью. Но в черном свете она растворилась, став здесь более реальной, чем он.
Внезапно ему привиделся мир. Мир, в котором люди ночью не имеют теней – у одних только жрецов тени есть, но светлые.
Прошлое или будущее этой Земли? Похоже, и то, и другое. В видении солнце этой Земли превратилось в неведомое божество.
Джэл забыл, кто он такой.
И только одно воспоминание – жрецы никогда не говорили о своем Боге. Заветы, пожелания, изречения, правила – да, но о божестве – ничего. А ведь многое можно понять, зная ключевую фигуру. Мир достоин того Бога, который им управляет.
Богослужение!
Явилась огромная светлая тень с алыми очами. Для жрецов она темна, но глаза – те же, красные. Те из старцев, что зрят черный свет (пусть отрывочно) – главные и приходят на каждый ночной обряд. Они способны сознательно жить, преображенные ночью. И играть роль Кары Господней. Прочие насыщаются желанием Господа и творят то, что он велит им. А поутру не помнят ничего. Люди не просто боятся жрецов. Все люди – и крестьяне, и рыцари – рабы. Рабы Господа. А жрецы не дают им забыть об этом.
Воспоминание переросло в откровение – он вспомнил и то, чего не знал никогда.
Явление Бога…
-Горн, Горн, Горн!
Взгляды Джэла и Горна встретились – для этого Бог опустил глаза и пришелец понял, что пережитое им – ничто по сравнению с тем, что предстоит…
-Они панически боятся ночи, - сказала Сергея. – Возможно, это как-то связано с жрецами.
Ирин молча согласился.
Они ничего не заметили! Да ведь то, что творилось сейчас с Джэлом должно было вызвать целую бурю, сметающую сознание!
Но они ничего не заметили – даже Сергея.
И сейчас от них пришло отражение якобы его мыслей, спокойных, размеренных, не раз обернувшихся в идущем разговоре. Но это не его мысли!
Очень мощный заслон. Стена заключила содержание головы Джэла. Что бы ни кипело в нем. Маскировка неустанно распространяет волны стабильности и доброжелательства.
Что это? Джэл попытался вырвать свой разум из этой структуры, жесткой и неуязвимой, которая, казалось, приросла к нему. До сих пор он не удивлялся царившему в нем спокойствию, а ведь настоящий Джэл из-за Андреи…
Структура, занявшая фундамент и каркасы его «я», дернула разум обратно – жестко и властно.
Неужели и сам он, теперешний – всего лишь маскировка? Второго уровня? Или то, что осталось от прежнего Джэла, с чем долго возиться, что проще оставить, поскольку оно не помешает?
-Джэл, - обратилась к нему Сергея, - ты хотел, кажется. Сопровождать нас в нашей вылазке?
Люди мира-А могли бы общаться мыслями, но оставляли речь, как традицию, как часть этикета, как пласт (и весьма солидный) истории и культуры, как вид искусства – изящного, легкого и мимолетного.
-Жаль, никому из нас не удалось побывать в храме. Жрецы никого не пускают, - продолжила Сергея.
-Да, жаль. Просто невыразимо, как жаль. Невозможно высказать. Невыносимо, - поддержал ее Ирин.
И тут же оказался уличен – за последней тирадой, фразой, сообщением ничего не стояло – он воспользовался готовыми словообразами.
Поразительное искусство – словотворение, оно позволяет создавать замысловатейшие сооружения из ничего, а виртуозы делают это без единой мысли. Такая игра – для взрослых. Дети учатся говорить лет в пятнадцать и таким образом не деформируют свое сознание, все-таки словотворение сильно влияет на способности малышей, тормозя свободные трансформации и перемещения мысли.
Они вылетели на диске.
Розовое солнце, голубое небо. Деревья, похожие на дубы, осины и ели – не специалист не отличит эти деревья от их земных аналогов, произрастающих в мире-А. Внизу – яркие желтые, красные, кое-где даже зеленые мозаики листвы. Поля – черные, недавно распаханные. Сеют тут осенью, лето очень жаркое – если посеешь весной, то получишь солому, хорошую солому, из нее можно сплести корзину, плетень, дом, топорище. Деревья не рубят, они священны, они – запасники темной энергии. Андрея предлагала вырубить леса. Почему-то она решила, что если их изничтожить, то жрецы потеряют власть, а мир-С освободится от таинственных негативных чар. Все сферники однозначно прочитали ее мысли. Все они чувствовали эти чары и негативность. Мир-С желал их бегства. Он, пожалуй, самый мрачный из всех миров, несмотря на розовое солнце и голубое небо. Мрак проступает сквозь все прелести здешней осени, тем более, что она очень напоминает осень-А, почти неотличима от нее. И все-таки ей не обмануть сферников – они знали осень без мрака. Все они считали – культ жрецов связан с лесами. В гуще осинно-дубовых скоплений расположился храм – целое поселение примыкающих друг к другу домиков, амбаров, зданий. Над всеми строениями возвышалась башня – игловидной формы, с узкими лезвиями окон. Нет ничего выше ее в мире-С. У Ольга появилось желание выстроить еще более высокую башню, но никто не захотел обострять отношения с жрецами. Они не показывали своей враждебности, охотно вступали в беседы. Но на дне их радушности пряталась безумная ненависть, возникшая без видимого повода.
Сферники избегали летать над башней храма и диск взял слегка левее.
Троица направилась в город.
Город, как город – на берегу реки, у края лесов. Высокие каменные стены, цитадель, двухэтажные сооружения горожан, напоминающие голубятни (второй этаж с крышей на столбах, первый расширен соломенным навесом на все четыре стороны, закрыт немногими постоянными стенками и, в основном – передвижными перегородками, занавесами и решетками; под первым этажом – глубокий колодец с нишами в стенах, в которых спят: земля в мире-С теплее воздуха, и чем глубже, тем теплее; в колодец спускаются по веревочной лестнице, сплетенной из тех же соломенных жгутов). Базара нет, площади, собора и ратуши – тоже. Все запасы горожане складируют в своих жилищах. Нет никаких очагов – греются землей, для приготовления пищи огонь не используется. Воины едят сырое мясо животных, добытое на охоте, простые жители – плоды полей (в лесах ничего, съедобного для человека, не растет), обливая тертые «картофелины» «помидорным» соком – получается вполне удобоваримо, точно сварено или потушено. Никаких активных обменов – обмениваться особенно нечем. Если кто-то нуждается в помощи, ее оказывают бесплатно – как в последний год перед катастрофой. Деньги отсутствуют. Огонь не в чести, похоже, он греховен. При выплавке металлов без него не обойтись – вот все, что ему позволяют делать. Все, связанное с металлами. В руках воинов. Они изготовляют орудия труда и оружие. Отдают, кому надо. Их кормят, им уступают женщин. В мясе животных есть что-то, делающее воинов агрессивными и отчаянными. Горожане и крестьяне подавлены, будто вся их жизнь – одно сплошное горе. Из эмоций и порывов проявляются отрицательные, сменяемые и останавливаемые усталостью. Все мыслят бессмысленно и безысходно, все сломлены. И все - ничто перед жрецами. Люди подавлены, в них нет радости.
Часть горожан работает на полях и зимой живет в деревнях. Ремесленники, врачи и прочие не выходят из горда. Не любопытны. Запуганы. Делают свои дела, не разгибаясь под грузом. Жрецы берут все, что хотят.
Неподалеку от города – замок феодала горда. И так – во всех городах, цепью окружающих леса. Города помогают друг другу. В окрестной степи – кочевники, дикие племена и звери. От них и защищаются города. Жрецы не вступаются, защита – дело воинов.
Жрецы не носят ни оружия, ни лат. Они неуязвимы и способны убивать взглядом, рукой на расстоянии – рвут сердце, сосуды, могут покалечить, заставить заболеть. Никого не излечивают.
Воины владеют мечами, топорами, копьями, луками, секирами. Укрепленные перчатки и налокотники позволяют безоружному биться с вооруженным. У них развиты боевые искусства первого порядка.
На сферников угрюмо не обращали внимания, никак не меняя поведение и не реагируя на вопросы.
Троица сделала наблюдения и вернулась.
А ночью Джэл увидел еще один сон.
Он шел по галерее. Дошел до привходного перепутья и встал на край, которым заканчивался его коридор. Его перевернуло на сто восемьдесят градусов, ноги скользнули по закругленности, и он оказался в другой галерее. Но иеперь он стоял спиной к пространству тамбура и для него начинался новый коридор.
В этом случае ему не пришлось пользоваться кабиной (заходишь в нее, набираешь нужную галерею и попадаешь туда, куда стремился).
Он шел среди бежевого и различных пастельных тонов, плавных линий, эллипсоформии. Все приборы и кнопки были спрятаны – ими управляешь мысленно, мысленно нажимаешь, они выдают данные в особый мыслеканал. Если информация носит личный характер, то она доступна тебе одному, если общий – то всем. Люди мира-А не допускали аварий – аппараты подчинялись непосредственно мысли и все команды выполнялись с той скоростью, какую им сообщали люди. Зачем экраны, если изображение передается в мозг?
Джэл дошел до блока Сергеи.
Любопытно во сне навестить спящего знакомого, тем более, что сон отличается от реальности только уверенностью – все происходит во сне.
Странно, но Джэл ощущал себя машиной. Чистой от всех переживаний машиной. Помнил все, что с ним когда-либо происходило – помнил без эмоций, холодно и трезво. Пока его задачей было дойти до Сергеи. Он дошел.
Наклонился над спящей.
Задача – вытащить кинжал. Он извлек из кармана острый нож.
Задача – освободить кровь Сергеи. Выпустить всю ее кровь на свободу.
Он пронзил сердце спящей и изрезал ее, искромсал – только так можно освободить всю кровь.
Джэл даже удивился во сне – с чего это может присниться? От чего?
Во сне он возвратился к себе и лег. И присоединился к себе. Уже спавшему.
Странный, последовательный сон. Поразительная планомерность. И не было намека на чувства, направленные к сфере у всех сферников – словно он, в образе машины, шел по помещениям. Машине все равно, где она идет. Ее интересуют параметры, очертания, данные, размеры.
Очень странный сон, подумал Джэл и проснулся.
Проснулся. Как в прошлый раз, забыв о сновидении, с воспоминанием о странном и неприятном.
Сферники находились на энергопитании – сфера подзаряжала их особой энергией. Прием пищи – это еще одно искусство, но отягощает организм. В условиях, способных в любой момент превратиться в экстремальные, предпочтительно обойтись без него.
Джэл пресытился. Но сфера не могла его перекормить! Да она и не кормила его таким – черным и холодным.
Вдруг его достиг тревожный призыв. Тело, в луже крови, стояло перед глазами, но от волнения и из-за попыток довести соскальзывающее самопостижение до конца, Джэл не мог понять, кто погиб. Он зажмурился – и обомлел – на залитом красным ложе лежала буквально разорванная на куски Сергея. Все ее внутренности выглянули на свет божий, только Бог на этом свете, в мире-С, оказался страшным и непостижимым. Мгновенно сферник узнал реализовавшийся, воплотившийся в реальность кусок своего сна. Он испугался – другие могут узнать о его сне, но тут же успокоился – сквозь маскировочный мыслезаслон не просочится ничего, способного обратить на него внимание. Да и не возмездия следовало опасаться.
Больше всего Джэл теперь боялся себя; воли Горна, прячущейся в его подсознании; робота, который постепенно потеснил в нем человека. Хаотично мечущиеся частицы сущности Джэла медленно кристаллизировались на жесткой структуре и структура росла.
Структура проанализировала ситуацию и пришла к одному из вариантов, оформившихся еще до убийства – необходимо присутствовать в блоке погибшей; там соберутся все; ему нельзя выделяться; первой реакцией объекта маскировки, согласно выводам о его прежней организации, было бы стремление прийти к трупу; пришельцы должны считать объект маскировки обладателем прежней организации.
Беспорядочно трепыхающимся остаткам Джэла хотелось остаться здесь, забиться в угол и замереть, но структура послала свои импульсы. Тело встало и вышло в галерею. Всего этого сферник не осознавал. Он просто встал и пошел.
Джэл понимал, что немного необычен, но все мы время от времени меняемся. Две смерти изменили его.
Путь повторил первую половину последнего сна – тот же переворот, та же бежевость. Пастельность и эллипсоидность. Отходя от своего блока он еще раз пережил, точно на самом деле, падение вниз, до достижения того же положения, но с другой стороны переборки, нижней по отношению к той, на которой он стоял до этого.
Смерти следовали одна за другой, а сферники так и не смогли ничего понять. И пребывали в уверенности, что и Джэл ничего не понимает, что он так же озабочен и встревожен. Но под покровом прежнего Джэла был уже совсем другой, скорее, вовсе и не Джэл уже. Он убивал, убивал, убивал. Все сны слились для него в одно неодушевленное существование, он лишился памяти и не помнил ничего предшествующего, ни одного предыдущего убийства. Да и к чему здесь память – им управляли дистанционно.
И настал день, когда он остался один.
Он, псевдо-Джэл.
И сфера отторгла его из своей утробы, как неугодное дитя, ставшее опасным. Миры сомкнулись над ним, все миры, известные человечеству. И гораздо большее число миров, не познанных им. Сфера извергла его в Пепел, извергла в последний момент, когда чуть не надорвалась, пытаясь исцелить его.
Иначе Горн шагнул бы во все сопряженные миры, и она оказалась бы не в силах воспрепятствовать ему.
Пепел спалил Прекрасного Нового Джэла своим невидимым пламенем. Пепел являлся одним из проклятых сферами миров – над которыми бледные сферы промчались. Как последние всадники.
Ведь сферы – пастухи миров.
И одновременно – сторожевые псы.
Их долг – охранять свои стада от клыков и тьмы волков.
И от агнцев-оборотней.
А жрецы Горна хотели вернуть прежнее солнце – солнце, которым был Горн. И тогда весь их мир стал бы его храмом. А небо окрасилось бы кровью, выпущенной на свободу. И только светило стало бы темнеть злым глазом, стирающим грани между жизнью и смертью – глазом Горна, одноглазого бога, некоторое время бывшего демоном.