Отзыв слушателя на произведения Татьяны Парфёновой «Лютики для Себастьяна» и «Беж», автор которых, будучи известным модельером, на литературном поприще скроила и сшила плохонькую безрукавку. Впервые опубликовано на сайте «Наставник-СПб» (nastavnik-spb.3dn.ru), это первоначально два отзыва, публикуемые здесь как один.
Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве,- но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова. Есть такие же две культуры в украинстве, как и в Германии, Франции, Англии, у евреев и т. д. (В.И. Ленин)
Только безрукавка - безрукавка и есть: руки видны. И диво, что и теперь есть, кто этому верит. (П.П. Бажов)
Рефератов и контрольных работ, посвящённой массовой культуре, в последние два учебных года у меня было достаточно, как «Культуротворческая функция средств массовой информации. Роль СМИ в трансляции массовой культуры», написанная наспех в мае 2014 года: заказали в последний момент, поэтому не было времени, а то бы написал лучше. Но в тех случаях, когда времени было достаточно, примеры для подобной темы подбирались сами собой, их больше, чем достаточно.
Сам процесс работы сметал весь сор навязанного мне чужого. В 2010 году я приветствовал появление фильма «Ирония любви», и даже написал, к счастью, не сохранившийся, короткий восторженный отзыв. Сейчас бы мне было стыдно печатать такое, помню лишь, что назвал причину восторга: я противопоставил этот фильм более старому «Всё будет хорошо», в котором женщина из двух достаётся богатому, тогда как в «Иронии любви» - бедному. Но сейчас я считаю, что оба сюжета один другого стоят. Оба фильма – одинаково антинародные. Для меня неприемлемо и унижение бедного (показанного как человек, у которого нет даже мечты), и победа такого же бедного в условиях «кооперативного мата» (в шахматах так называется разновидность игры в поддавки). Торжеством такого подхода в культуре стал осыпанный наградами «Миллионер из трущоб».
Все мои работы о массовой культуре – это справедливая и надлежащая критика. К сожалению, тему я всегда раскрывал только в объёме первой половины, ведь у меня никогда не было в исполнительской практике работы по элитарной культуре. И тем более – о её сравнении с массовой. Потому что деление культуры на «массовую» и «элитарную» неправомерно. Обе эти «культуры» - антинародные. И в нынешнем мире это осознаётся намного острее.
В настоящее время во всех сколько-нибудь значительных странах настоящей элиты как таковой нет. Есть ложная элита, по сути дела – «праздный класс», и его прислуга. А те, кто мог бы составить настоящую элиту, находятся не на своём месте. Нынешний «досужий класс» переплюнул представление, данное широкой читательской публике В. Ойкеном и Т. Вебленом. «Досужий класс» представляет собой сборище полностью потребителей, не встречавшихся в странах и эпохах прошлого: такими «полностью потребителями» не были ни рабовладельцы, ни помещики, ни буржуазия. Более того, этот образ жизни не только стал основным в «элитарных» кругах, но и очень сильно распространился в кругах «массовых». Демонстративное потребление, желание жить напоказ, среди бедных даже в привычном капиталистическом обществе встречалось не реже, чем среди богатых. А сейчас в этом направлении пропагандируется ещё и нереальный образ жизни, представляемый как «свободный от обязательств», и эта «свобода» попадает в рекламу, например, квартир в строящихся домах (видел в рекламе ЛСР на перекрёстке проспекта Славы и Бухарестской улицы), Интернет-провайдеров (на станции метро «Ломоносовская» мне встретился плакат с огромной надписью – «Интернет без обязательств»), а то и откровенных издевательских развлечений (филиал ретро-клуба «Пионер» на Гражданском проспекте; ограничения на плакате – тоже в метрополитене - указаны «21+», когда даже при продаже спиртного и сигарет, не говоря уже о существующей между законом и понятием рекламе проституции всегда проставлено «18+», то есть – стоит призадуматься).
Соответственно, у ложной элиты и её прислуги не может быть даже критиковавшейся в СССР «элитарной» культуры капиталистических стран. Она по форме и содержанию стала такой же массовой, следовательно, антинародной.
Народная культура возможна даже в таких условиях, и она должна стать ответной реакцией на антинародность того, что для благовидности делится на «элитарную» и «массовую» культуру. То, что пишу я, уже обозначило такой подход, переставший быть просто прецедентом и намеченный для последователей, а не подражателей.
***
Если какие-то события совпадут по времени, даже если каждое из них само по себе, реакция может быть неожиданной. Так как я сейчас пишу не только курсовые и дипломные работы, но и тексты для сайтов, только не «продающие», а «народные», мне приходится относиться к своей работе более осмотрительно и быть готовым отказать даже самым «выгодным» в денежном отношении кандидатам в клиенты. Вот и в эти августовские дни мне позвонила незнакомая женщина и спросила, смогу ли я написать тексты на тему организации свадеб на Кипре. Я отказал, причём одновременно объяснил напрямую, что это исключительно для «праздного класса», и я не смогу написать искренне, то есть хорошо. К тому же я осознавал, что у меня-то свадьбы на Кипре никогда не будет. Причём независимо от материального положения, так как предпочту потратить деньги на что-то более полезное, а не жить напоказ. То есть мне незачем гоняться за удовольствиями.
Этот отказ и был одним из событий, совпавших по времени с другим: по радио в разделе «Литературные чтения» передавали ненапечатанную повесть Татьяны Парфёновой «Лютики для Себастьяна». И тема организации слишком блестящих мероприятий для представителей «праздного класса» присутствует открыто в начальных частях, на момент завязки центральный персонаж (героем назвать его не могу, ничего героического в нём не вижу), молодой человек из «праздного класса» возглавляет компанию в сфере такого рода дорогостоящих развлечений.
Такое совпадение обычно обостряет все мои чувства. Так было и на этот раз. И я каждый вечер внимательно слушал очередную серию.
С точки зрения художественных характеристик это произведение мне показалось более чем посредственным, это современная сказка для взрослых с линейным сюжетом. Я бы мог даже сказать, что в ней нет «ни картинок, ни разговоров», поскольку действующие лица появляются вне связи с обстановкой, свободно вписываются в неё и так же просто исчезают, а сама повесть написана с постоянным использованием косвенной речи. Но всё же одна картинка присутствовала в начале, а один разговор – в конце.
Картинка в начале – единственный фрагмент, доступный в Интернете, и я привожу его полностью:
Он подумал: «Люблю ветер. Люблю холодную погоду. Люблю дождь». Стояла сорокоградусная жара всю неделю. Город был невыносим. Целый день солнце. Пыль. Неяркие закаты и душные ночи. Всю неделю он жил один и никого не хотел терпеть рядом. У него невыносимая работа. Бесконечно выдавать различные идеи, как развеселить скучающих людей. Он – талант. Бесспорно. Всеми любим. Вхож во все светские гостиные, любимый гость на вечеринках. Любитель портвейна и красивой одежды. Любимец женщин и их мужей. За глаза его называли Лис. Некоторые получали право – просто Лисицкий.
Он был красив и хорошо сложен. Следил за фигурой, занимался спортом. Не был женат. Имел не одну, а пару, а то и тройку подружек – веселых и беззаботных женщин, достаточно молодых и не вульгарных. Основное правило: хороший вкус и манеры. Как только ему начинала надоедать какая-нибудь из них, он прощался сразу и навсегда, поэтому не было долгих ссор и слез. Он это не любил. Брошенные считали его жестоким. Он считал себя сильным, но романтичным.
Он вышел из офиса: «Надо уехать из города хотя бы на пару часов в тенистый лес или к озеру». Скучный день. Сел в любимую машину, открыл окно, закурил сигарету. Включил приемник, новости. Отъехал, встроился в поток машин. Через час остановился на берегу огромного, бледно-оранжевого от заката, озера. У самой воды сидит девушка. На голове венок. Она смотрит на озеро. Он хотел к ней подойти, но передумал. Она встала, собрала вещи, привязала к багажнику велосипеда, сняла венок и положила у берега в воду. Проходя мимо Лисицкого, отвернулась. Он не увидел ее лица, но точно знал, что она красавица. Он жалел потом, что не остановил ее, что не спросил ее телефон и не проводил через черный вечерний лес по извилистой, лесной дороге. Это все летняя невыносимая жара виновата. Он разделся и вошел в воду. У берега плавал ее венок из желтых лютиков. «Какое-то время они еще поживут в этой воде, но вообще-то им конец. У этих цветов не будет семян, от них не будет других цветов».
Что с ним? Он удивился своим мыслям. Этот венок на него странно подействовал. Он подумал о продолжении рода. Плохая примета. Он боялся даже мысли о возможности брака сейчас и в будущем. Пугало нести ответственность, кому-то принадлежать, быть мужем…
Перед нами – обычный представитель «досужего класса», родившейся в «нужной семье», с характерной классовой психологией и классовым образом жизни, живущий, как гость на пиру, в обычной обстановке не задумывающийся о том, что будет после того, как праздник окончится, и тем более - о том, что где-то есть иная жизнь, не праздник, человек с завышенной самооценкой и даже в чём-то с сознательной безответственностью.
Понятно, что и имя ему дано «говорящее», даже с культурной отсылкой, напрямую названной в тексте, но это всё же не канонический святой Себастьян, это скорее трактовка образа в мистерии Дебюсси, наделившего святого Себастьяна языческими чертами Адониса.
Как слушатель, я больше обратил внимание не на личную жизнь, а на деятельность персонажа, составляющую фон простой и единственной линии сюжета. У него как будто всё само собой получается, за что бы он не брался, при всём при том, что он далеко не талантлив, хотя сам себя считает таковым, взяв за показатель одну способность – организовывать развлечения для тех, кто ловит усталость от безделья. И тем более он не трудолюбив. У него быстро идёт дело и при организации выставочного дела, и при открытии магазина перепродажи модной одежды иностранного пошива (то есть он продаёт то, что не производит), и когда он начинает писать повести и сценарии для сериалов. И так же легко он расстаётся со своими делами, продавая их или оставляя своим бывшим жёнам. Ни одного потрясения, ни одного столкновения с конкурентами, ни даже хотя бы одной помехи в работе, что слишком идеально для нынешней массовой культуры, где, например, в кинематографе участились сюжеты, превосходящие по степени устрашения «лихие девяностые».
Слушатель – это не просто слушатель, это незамеченный наблюдатель, в данном случае – человек «не того круга», то есть в понимании классовых собратьев действующих лиц повести – не заслуживающий внимания. Я даже вообще задумался: а как давно понятие «успешности» появилось не только в обывательском словаре, но и в науке, подменив собой «профессиональное мастерство»? Сейчас даже искусственно создают условия, чтобы над мастерами своего дела могли насмехаться, дескать, что тебе это «мастерство» приносит? Не деньги, во всяком случае! Действительно способные люди, но не принадлежащие к «досужему классу», рисованы в массовой культуре неудачниками.
Иногда я и к себе ощущаю такое отношение от окружающих. Возможно, отражением этого осознания для меня именно в дни названных радиопередач был очередной «Сальвадор Дали», как я называю утренние кошмары, перед пробуждением, в шестом часу утра. Будто умершая много лет назад мать ставит в пример кого-то, едва ли не в 18 лет снявшего какой-то фильм. Я пытался едва ли не плакать и доказать, что что-то не так, что сделали другие и пустили под его именем. И что сюжет фильма просто кому-то в правительственных кругах угоден оказался. И что я могу лучше, но не для восхваления того, что мне не нравится (а я намерен делать всё, чтобы не нравящееся мне прекратило существовать).
Себастьян Лисицкий рисован тем, кого называют «успешным». У него всё получается само собой, и это преподносится как должное. Из «других людей», «не его круга» в таком произведении могут появиться только представители «обслуги», из которых выделяется нанятая для его дочери няня-армянка, едва ли не самый яркий персонаж второго плана. Понятно, что Лисицкий считает, что «мир принадлежит ему». Хотя этих слов в тексте повести не было, это моё мнение как слушателя, составленное на основе описания поведения персонажа и вообще повседневной жизни представителя «праздного класса».
И поэтому в «успешность» я не верю, тем более, что мне всё сильнее представляется цена такой «успешности»: много тех, про кого говорят «у тебя ничего не получается». Особенно если нет немедленных результатов, или хотя бы не получилось «раз навсегда сделать», например, разместить на сайте нужные тексты, чтобы навсегда гарантировать себе первые позиции во всех поисковых системах сразу. В обывательском понимании – «подработать, заработать, и, наконец, не работать». Станиславский сказал бы: не верю. Слишком неестественным мне это представляется, и я повторю слова Станиславского.
«Успешность» таких людей построена на том, что не создаёт новой стоимости, а лишь перераспределяет созданное. А когда он переходит к «творческой» деятельности, хотя содержание его произведений в повести не раскрывается, но нетрудно догадаться, что писать он может только о подобных себе, и продюсер для экранизации сразу находится, потому что вряд ли кто откажется продемонстрировать в очередной раз образ жизни «досужего класса» в качестве идеала и нормы, подавляя желание к труду у массового зрителя (а также читателя, слушателя).
Даже детали, создающие фон и обслуживающие сюжетную линию, говорящие. Хотя родители основного персонажа – католики, на чём заостряется внимание в связи с выбором говорящего имени персонажа, мы видим, что и католикам не чужда упрощённая «протестантская этика», сведённая к делению на «успешных» и «неудачников», и «успешность» первых есть следствие отъёма труда и времени вторых через многочисленные ряды посредников и просто махинаторов. Сколько людей должны действительно работать, заниматься производительным трудом, чтобы была возможна «успешность», окружающая сюжетную линию повести!
Сама же сюжетная линия – это череда сменяющихся женщин в жизни основного персонажа. Меня запугивали тем, что в случае неправильного поведения я вот так буду «баб считать», то есть с отрицательной окраской, а в повести то же самое представлено не ниже нейтрального, повышаясь иногда до положительного.
Картина с венком из лютиков сразу же уступает место первому более или менее длительному роману персонажа, но женщина уходит в никуда. Знакомство со второй женщиной описано более детально, оно даже заканчивается свадьбой, и обстановка представлена так, что все счастливы, но это оказывается обманным счастьем. Эта женщина даже после рождения дочери предпочитает друзей семье и постоянно проводит время среди друзей. И в итоге медленно, но верно дело заканчивается распадом семьи. И распад этот преподносится так же естественно, как и предшествующее ему достижение временного удовлетворения. Потом ещё отдельные небольшие знакомства, так или иначе приводящие к перемене рода занятий Лисицкого.
После несостоявшихся отношений с продюсером – женщиной старше и опытнее – он вдруг вспоминает завязку, девушку на берегу озера и даже вновь её видит, и снова мимолётом. И, казалось бы, Лисицкий задумывается, что тогда поступил неправильно, не заговорив с ней, и именно поэтому, как он считает, у него не получается найти свою любовь. Даже проскальзывает решение – разыскать её, но оно быстро забывается, и вместо этого Лисицкий связывает свою жизнь с ещё одной ненужной ему женщиной, заставившей его жить «по расписанию». Потеряв ещё три года жизни, Лисицкий просто сбегает от неё, оставив ей значительную часть имущества. И вот после этого, когда он задумывается, что наконец-то он свободен, происходит то, что называют «deus ex machina»: виденная им девушка с озера сама приходит к нему, и даже в момент ощущения его «свободы».
Оказывается, она всегда была рядом и работала во всех его организациях, даже снималась в массовке в экранизации его «творчества», а он за эти годы ничего не предпринял, чтобы найти её, несмотря даже на тот порыв, не получивший развития.
Здесь и происходит единственный в повести настоящий разговор, всё ставящий как бы «на свои места»: не следует искать решение, оно приходит к тебе (в данном случае в буквальном смысле, хотя с опозданием на несколько лет и вдобавок после избавления от «излишеств», созданных самим персонажем).
Автор и девушку с озера идентифицирует «говорящим» именем – Рая, и у Себастьяна начинается «райская жизнь» (так и сказано!), ему предстоит продолжение «деловой успешности» и впоследствии ещё три новые дочери, которым тоже находят армянских нянь, и слишком слащавое счастье; как говорится, «только птичьего молока нет».
В такие простые финалы тоже верить не следует. Даже для людей «праздного класса» это единичный случай, а вообще в простые решения я не верю. Как и в то, что вне личной жизни у центрального персонажа всё слишком хорошо, и он просто получает то, чего ему недоставало, но остаётся таким же безответственным, плавая на поверхности жизни на плоту и не задумываясь ни о чём. Никакого столкновения интересов, никакого сюжетного конфликта нет, и несмотря на способность создавать сценарии для развлечений, внутренний мир персонажа мне представился обеднённым. Мысли Лисицкого и то в большинстве случаев, кроме описания картины с лютиками, передаются простыми предложениями - без дополнений, определений и обстоятельств. Не этот ли стиль жизни и не такое ли мировоззрение скрыто подают слушателю, и не рассчитан ли рассказ именно на слушателей - на тех, кто, как я, предпочитает радио телевидению?
У меня же эта слишком красивая и простая сказка для взрослых с предельно упрощённым, более чем линейным сюжетом вызывает средней величины расстройство. Я задумываюсь: ну, пусть обо мне неправильно сказать «ничего не получается», но «всё приходится брать с боя» - это уже ближе к истине. Я не представляю себя организатором праздников для «досужего класса», так как всё это на один раз, и уже никогда не захочу заниматься торговым посредничеством, так как неприятно перепродавать то, что не создано твоим трудом. Я не смогу и писать угодные кому-то рассказы либо сценарии фильмов. Потому что только написанное искренне может получиться хорошим и не будет поверхностным прикрытием обманного счастья.
А считать ли меня «успешным» или нет? Может быть, это обозначение придумано для того, чтобы обозначать очередного представителя «праздного класса», чьи потребности изначально удовлетворены без его участия, пассивным приобретением, наследованием или выделом (при живых родителях, как в данном случае), которому за развлечения или дорогостоящие безделушки готовы платить, то есть - в направлении которого в данное время ведётся обмен деньгами в среде этого «праздного класса», а сами эти деньги – результат неоплаченного производительного труда многих и многих, не попавших в разряд «успешных».
Погоня за «успешностью» немногим умнее, чем погоня за удовольствиями, это не больше, чем ещё одно «статусное» отличие для демонстрации «превосходства» представителей «праздного класса» над теми, кто трудится. Ещё в 2011 году я с некоторой смесью недоумения и горькой иронии воспринял само существование темы дипломной работы «Взаимосвязь психологических особенностей и успешности деятельности специалистов по клинингу», то есть уборщиц, а теперь понял, что словом «успешность» здесь подменили профессиональное мастерство, которое как обозначение в представлении культуры речи намного уместнее, к тому же «успешность» каждый оценивает по-своему, а значит, предвзято, тогда как мастеров своего дела не заметить нельзя, можно только сделать вид, что не замечают, но это уже будет злостное притворство.
То есть «успешность», как и «стабильность», введены в состав «значимых показателей» манипулятивным путём для подмены действительно значимого, чтобы представителям «праздного класса» было проще присваивать чужое время и чужой труд, поскольку те, чей труд присваивается, будут отдавать его, даже не замечая этого, и стараться при этом поддерживать нерушимость существующего порядка, вместо того, чтобы содействовать прекращению его существования.
Описание жизни глазами человека, живущего своим трудом, может дать зрителю, читателю, слушателю намного больше, чем сказка об «успешном» представителе «праздного класса», который, и то время от времени, бывает недоволен только тем, что женщина оказывается «не той», но не идёт дальше воспоминаний и мечтаний в этом направлении, и в итоге просто получает желанное.
Для меня желанное – совсем другое. В том числе в отношении женщин. И я не считаю значимой оценку «в моём/не в моём вкусе». Раньше у меня были вкусы. Но теперь, если приходится выбирать между вкусами и интересами, я предпочитаю интересы.
***
Другим примером, в котором различия между «массовой» и «элитарной» культурами больше не существуют, является также не публиковавшееся произведение Татьяны Парфёновой «Беж», существующее, насколько мне известно, в двух вариантах, – как пьеса и как рассказ, по «Радио России» я слышал только второй вариант. Слушал я это сразу после предыдущего произведения – «Лютики для Себастьяна», и даже авторский стиль изложения тот же (скучное повествование с монотонным описанием деталей, никаких диалогов). Общественное положение автора, таинственность произведения, обстановка, в которой оно было презентовано (как составная часть «связей с общественностью» для «Модного дома Татьяны Парфёновой») указывают на принадлежность рассказа к культуре «элитарной», но сюжет и композиция – к культуре «массовой».
Рассказ начинается с конца, описывается утро адаптировавшегося к постсоветской России потомка аристократов, так же ранее адаптировавшихся в условиях Советской власти. Даётся сравнение его привычек «сейчас» и «раньше». Затем начинается собственно рассказ, объясняющий эти перемены, вроде бы не заслуживающие внимания.
Савва, как зовут основного персонажа, изначально работал директором магазина модной одежды и держит себя чопорно по отношению к подчинённым. Режим его жизни – чередование работы и дома. Но однажды магазин посещает, казалось бы, совершенно случайная личность, внешне выглядящая простушкой Сашенька, легкомысленная веснушчатая дурочка, и Савва даже обозначает её словом «беж» (видимо, сокращение от «бежевый»). Покупает она «всё и сразу», и её образ благодаря одежде меняется (вспоминается одно из произведений Г. Гейне, само название которого – «Платье делает человека», но это у слушателя, автор, видимо, такую ассоциацию не вызывает). Савва не интересуется, кто она, и главное – на чьи деньги она всё это покупает. И здесь следует авторский комментарий, что это решающая ошибка, то есть финал (если не рассказа, то отношений между Саввой и Сашенькой) предрешён.
Понемногу Савва начинает сближаться с Сашенькой, которая становится постоянной покупательницей, и в один день она заявляет ему, что ночь проведёт с ним. При этом автор даже описание ощущений обманного счастья (для сравнения: так неожиданно хорошо получившееся при характеристике жизни Себастьяна и Нины) даёт более чем посредственно. Так же повседневно описывается то, что Сашенька старается побольше узнать о Савве, а о себе ничего не говорит. Впрочем, это участившееся поведение женщин.
Так продолжается жизнь Саввы в течение месяца, и он на дорогую одежду для Сашеньки тратит всю свою зарплату, влезает в долги и даже засовывает руку в кассу магазина, где дела идут хуже, продажи снижаются. На следующий месяц Сашенька пропадает, на звонки не отвечает, а затем внезапно появляется вновь, не объяснив ничего.
И сразу после этого Савва получает распоряжение владельца сети магазинов, в которую входит и управляемый им магазин: быть готовым к проверке. Спешно создав внешнее благополучие, незадачливый управляющий не может объяснить боссу причин несоответствия того, что внешне, и того, что в отчёте. При этом между делом перед чтением отчёта босс впервые упоминает о своей любовнице, которая предпочитает этот магазин, и это только служит усилением его недовольства при ознакомлении с отчётом. Савва должен предоставить боссу полный отчёт, и когда облапошенный директор на следующий день приходит в кабинет к боссу, то потрясён вдвойне: за спиной босса он видит Сашеньку в позе сексуальной провокации (стоящей в ломаной вызывающей позе, держащей руки на плечах босса, и смотрящей томным взглядом) и в образе простушки «беж». Казалось бы, банальная история об обманутом мужчине и женской подлости, тем более как бы в «добивание» Савву уволили и обязали в течение недели возместить недостачу, возникшую в магазине.
Так заканчивается первый фрагмент, из которого скроена эта безрукавка, а теперь второй, заведомо из другого, жалкое подобие общеизвестных сюжетов. Сидя в своей квартире, унаследованной от бабушки (и продажу эту квартиру как выход из тяжёлого положения Савва отвергает отчасти из фамильной гордости, отчасти из опасения довести живущую отдельно мать до сердечного приступа), персонаж в состоянии аффекта бьёт рукой по сохранившемуся на стене изображению их родового герба, и оказывается, что в квартире есть тайник, где Савва находит шкатулку с бриллиантами. Самый нелюбимый для меня финал «deus ex machina», как и в «Лютиках для Себастьяна». Продав только два из них, Савва возмещает недостачи. Затем он находит новую работу и старается не общаться ни с кем из бывших подчинённых.
Содержание рассказа не стоит тех затрат, которые понадобились бы на его публикацию. Читателю или слушателю предлагается не задумываться, что «за кадром». Например, насколько далеко заходит женская подлость. Почему Савва терзался месячным отсутствием Сашеньки, а босс за предыдущий месяц её отсутствия по отношению к нему, когда она жила с Саввой, ничего не заметил? При всей своей подлости Сашенька не могла одновременно находиться в двух местах. Не действовала ли она сообща с боссом против незадачливого директора? В рассказе этого нет и даже не подразумевается.
Ведь в кабинете босса Савва обвинять Сашеньку, даже ненавидя её за предательство, не стал, «потому что любил её», как пишет автор. Разве предательства недостаточно, чтобы даже остатки любви исчезли, да и поверил бы ему босс? Допускаю, что босс мог всё знать и сознательно сделать вид, что не верит, даже проявив при этом ещё более сильную агрессию. За последние три года такое участилось, и меня этим не удивишь. Пережив ряд таких издевательских обвинений в обмане, хотя другая сторона имела зримые и осязаемые доказательства, подтверждающие мою правду, я в своих раздумьях постоянно то веду воображаемый спор с теми людьми, с кем рвал когда-то отношения (что-то им доказываю, и ощущаю, что они притворно-равнодушны к моим доказательствам, сами понимая их очевидность: они знают правду, но не хотят в корыстных целях признать её); то сожалею: а как бы было, если бы я поступил иначе (но затем вспоминаю скрытые унижения или доведение до истерики, и только так могу временно отбросить мучительные воспоминания).
Автор не раскрывает в полной мере и поведенческие установки Саввы, который, найдя клад, не пользуется им до конца. Например, если только двух бриллиантов хватило, чтобы одним ударом решить всё, то представим себе, что бы мог Савва, используй бы он всё содержимое шкатулки. Мог бы скупить всю сеть магазинов своего бывшего босса и нанять его самого в швейцары! У меня сохранились наброски планов, придумывавшихся мной в разное время сюжетов, все они – насилие снизу, праведная месть. Среди них есть и такой: в компанию, дела которой идут всё хуже, назначается арбитражный или конкурсный управляющий, и босс узнаёт в нём уволенного по вздорному поводу несколько лет назад работника этой компании, который прибыл с намерением унизить своего старого работодателя.
Из всего этого Татьяна Парфёнова оставляет только одно: босс – через посредников – даже предлагает Савве вернуться на прежнюю работу, но Савва отказывается, причём больше из гордости, а не от обиды. Поведение работодателя так же, как и всё названное выше, остаётся нераскрытым, но не так, чтобы слушатель мог бы допридумывать.
Наконец, Сашенька уже после всех событий снова звонит Савве и даже приходит к нему, но он не открывает ей. Поведение Сашеньки в данном случае – то самое бесстыдство после греха, которое хуже самого греха. Автор не объясняет это поведение, как и отношения её с боссом. И Савва не открывает дверь только вновь из фамильной гордости – «спасает свой род», говоря авторскими словами. А открыть дверь, впустить её и - хотя бы сказать всё, что он о ней думает, следовало бы. Потому что Сашенька продолжит сеять зло, и очень скоро – как только найдёт новую жертву. Если же нанести ей хотя бы психическую травму, то это зло можно уменьшить, если не получится совсем уничтожить.
Поведенческая карта рассказа «Беж» - обострённый индивидуализм, развязка «deus ex machina», когда решение находится само, но мало того - результат этого случайного решения не используется до конца, а зло остаётся безнаказанным при имеющейся возможности наказать его. Другие возможные ответвления также не получают развития. Адресовано это произведение одинаково «элите» и «массам», причём и те, и другие представлены сообществами личностей глубиной в один сантиметр, привыкших не задумываться.
«Беж» - это «памятник» культуры, которая одновременно «элитарная» и «массовая», в открытом проявлении антинародности.
Я понимаю, что в тех условиях, когда «Беж» используется как приём «связей компании с общественностью», предложенные мной сюжеты (как об уволенном работнике, который становится внешним управляющим и мстит своему обидчику-боссу, не говоря уже о революционных рассказах на тему «Россия 2017») могут быть осуществлены только как «самиздат». Но описанной антинародности следовало бы противопоставить всеобщий «народный самиздат», используя для этого Интернет.