Дядюшка Фугенбрухус навсегда остался таким в моей памяти: тем самым бесподобным насекомым, один лишь внешний вид которого достоверно вызывал у каждого поровну чувства оторопи и восхищения. Он сидел на бамбуковом кресле-качалке, курил нидерландский хмель и слушал патефонные записи стрекотания сверчков. Его мечтательная возвышенность души и благородного ума мухожука иногда заклинивали в переплетении единства настолько, что дядюшка тотчас впадал в блаженный ступор, где мог пребывать в полубессознательном состоянии зимнего анабиоза, проживая долгие месяцы и даже годы в вяло вожделеющем ожидании некоего фактора, который бы мог потревожить, пробудить дядюшку и вывести его из стёртых границ состояния ожидания.
Там он созерцал чудесные сны о не менее чудесных жизнях за самыми запредельными гранями существования, составлял многотомники тайных манускриптов и клинописные таблички, слагавшиеся в особом новом порядке в целостные картины, исполненные смысла через текст, содержащийся в семантических глубинах этих картин, самое сердце которых было явлено в сути изображения, открывавшегося в дальних полётах любому визионеру, прельстившемуся отрадными кущами этернальной обители Фугенбрухуса, путешествующего между цельными вселенными, отражёнными через конструкции его парадоксально-изменённого разума.
Именно в таком состоянии оцепенения я и застал недвижимого дядюшку в художественной лаборатории, организованной им дома. Как сейчас помню: я пришёл расспросить о житие во времена прошлые и давным-давно почти всеми позабытые. Никто точно не ведает, сколько дядюшке Фугенбрухусу лет, да и он сам, похоже, уже в упор не помнит собственного возраста, даже если пытается крепенько так вспомнить. Что поделаешь - на старости лет проблемы с памятью, как известно, случаются даже у жуков, а тем более - у древних, первородных, которые, казалось бы, готовы вспомнить ещё, как жилось в каменноугольный период, если бы существовали в те времена на Земле, а не пришли намного позднее на эту дурацкую планету из собственных измерений и пластов Бытия.
Ещё Фугенбрухус однажды признался, что собственное имя ему просто чертовски не подходит, однако традиции инсектоидов не позволяют ничего менять в заложенной с рождения первозданности личности, а в особенности связанное с личным именем, ведь заложенное подобно жёлудю, что прорастая должен обратиться в древо могучее и крепкое, а уж никак не в травинку, белку или моллюска, чем чреваты бывают любые эксперименты над самим собой. Потому-то всякое средь прочего, закреплённое во времена пребывания расой насекомых в личиночной форме, вечно, незыблемо, истинно и неизменно.
Я даже начинаю потихоньку склоняться ко мнению, что все эти крепко сложенные насекомые-амбалы с хрустальными плёночками крылышек по-своему правы, ведь заложенная основа их гусеничной первозданности становится стартовой единицей для процесса эволюционирования всех последующих поколений насекомых в вечном полёте прыжка в недостижимую бесформенность жука-идеала, жука-пророка, жука - примера для всех ребят, конечно же, включающего в свой состав и немалую частицу истока мух в плане высших идей.
Дядюшка мой никогда и не скрывал, что цивилизация инсектоидов оказывала влияние на развитие человеческой цивилизации, прежде всего, в структурном аспекте, причём влияние весьма изрядное, я бы даже сказал - знаковое. Однако, пожалуй, наиболее ярким и чётко очерченным периодом жизни, на веки веков влившимся в память человечества, оставив в летах исторического прогресса раскалённый шрам глубокой печати, стало пребывание Фугенбрухуса в городе Хертогенбосе в пятнадцатом-шестнадцатом веках.
В те далёкие времена дядюшка был ещё очень и очень молод своим новообретённым телом, мягок и податлив хитиновыми пластинками, равно как и крайне далёк от представлений о человечестве, будучи повсеместно и далеко устремлён вовне от родного жизненного пространства сформировавшимся у восхитительного мухожука способом целеполагания. Уже в это самое время дядюшка обнаружил у себя недюжинный талант к пережёвыванию ткани, повсеместно натянутой такими же вот точь-в-точь, как и он сам, крылатыми насекомыми поверх обобщённых глаз человечества.
Поскольку одной из грандиознейших целей личного жизненного кредо мухожука была именно культурно пережеванная переработка восприятия, по подобию переработки груш, яблок и крыжовника в соковарке для приготовления домашнего варенья, то мой дядюшка вершил великое переосмысление и перевоспитание ещё не вполне зрелого в плане перцепции человечества в духе гораздо более архаичной, но при этом тайной цивилизации высших инсектоидов.
Именно следуя этой цели Фугенбрухус и отважился идти в своей жизни до конца, следуя устремлению передать собственную оболочку разума хоть опосредованно, хоть через высокое художественное искусство эпохи Ренессанса, в кою ему довелось проявиться на человеческой планете через раскрытия глубин подсознания, нашедших себя в воодушевлении живописи и претворяя мухожучьи идеи в жизнь под прикрытием вполне благовидной, хоть и посредственной и ничем особо не примечательной внешности человека. В обмен на жертву обманного облика к нему пришла слава, вовсе излишняя для сохранения тайны насекомого среди людей.
Но слава эта своего среди чужих имела один крайне приятный и необходимый именно для Фугенбрухуса аспект: он наконец-то получил столь долгожданную возможностью влиять на умы человеческие, которую взалкал ещё чуть ли не с личиночного возраста. Слава впоследствии неизбежно преследовала дядюшку во все времена, начиная с пятнадцатого века, в любом государстве, в любой реальности и в любой проекции, где бы тот ни оказывался. Уж такова была его жизненная удача и его жизненное предначертание фортуны.
Как только решение было принято, тотчас же последовала вполне стандартная схема осуществления идей, а именно проникновение повсеместного видения мира посредством его жучьего гения, находящего всё более и более подноготное и мало понимаемое даже им самим выражение, вершащееся на начальных шагах ранней художественной поступи по Европе и огранки рассудка любого гуманоида под собственный манер. Уж ей-ей, где-где, а вот в отношении дистанционной гипнотической суггестии, даже не сомневайтесь, у дядюшки было всё в порядке - он ведь мастер на все лапки, истинный сын своего народа. Оттого-то, к слову сказать, мухожук решил отказаться от истинной алхимической трансформации собственного протоестества, то есть суть оборотнического изменения первоначал всех природных стихий, складывающих насекомую целостность, всецело противоестественного общемировому порядку вещей, определяющему жизнь всех существ во все времена.
Нет, мой дядюшка оказался умнее и поступил проще: он выбрал лишь казаться человеком посредством гипнотического транса, наводимого на каждого встречного, ни на миг не становясь человеком в действительности. И лишь в минуты ночного покоя и блаженства он позволял себе расслабиться и явить миру исконное мухожучество. Рассказывают, что всякий, видевший Фугенбрухуса в эти томные часы тёмной неги и отдохновения, тут же падали оземь от разрыва сердца, настолько страшен было настоящий облик для человеческого взгляда. Конечно, дядюшка мог бы просто стереть у всех этих бедолаг память об увиденном, он же не изверг всё-таки. Мог, но не успевал, ибо те погибали раньше, чем он способен был способен хоть что-то предпринять.
Псевдогуманоид наведённых иллюзий придумал себе легенду, благозвучное, хоть и не совсем человеческое имя Ерун Антонисон ван Акен и провозгласил себя якобы сыном художника, активно пробующим творить и развиваться на этом же наследственном поприще. Но легенда, как оказалось впоследствии, не была достаточно подробно проработана, поэтому до сих пор о жизни и деятельности в человеческом обществе этого донельзя загадочного художника имеется очень и очень мало достоверных сведений, зато ходит просто масса всевозможных и даже невозможных домыслов и легенд, большинство из которых, я уверен, дядюшка придумывал и внедрял сам, всеми правдами и неправдами способствуя распространению сведений, способных окончательно запутать ход исследований даже у самого смелого и глубокомысленного учёного-библиографа.
Нельзя не отметить высокую степень способности разумных инсектоидов адаптироваться к возможностям и свойствам той среды, в которую они решали по той или иной причине внедриться. Так, проникая в человеческую среду обитания в качестве писателей, все мухожуки обязательно становились очень и очень неплохими писателями своей эпохи, постоянно глаголя свежие для человечества истины, преподносимые на самом деле в интересах насекомых.
Впрочем, мысли и идеи мухожуков бывали свежи только для тех людей, которые обладали гораздо меньшей степенью осознанности, нежели у насекомых, развившихся в нематериальных мирах. А таковых людей оказывалось в обществе любой эпохи абсолютное большинство, поскольку степень развития цивилизации лишь меняет декорации, но не устраняет основной причины всех проблем, конфликтов и особенностей работы сознания - человеческой природы, развёрнутой в общественное соглашение мыслить и действовать так-то и так-то, а не иначе.
По этой же самой причине провозглашать всё те же истины, находясь на родной земле Фугенбрухуса, считалось среди его сородичей занятием, не приличествующим и не подобающим благородным насекомым: всё одно, как рассказывать всем и каждому банальщину повседневности с видом только что совершённого открытия. Над каждым, решившим поступить подобным образом, все лишь посмеются, как над дураком, до которого только что дошло всё, ясное и понятное окружающим ещё чуть ли не с самого вылупления из яйца медно-зелёно-оранжевой гусеницей. Но в отношении людей дядюшкины сородичи всегда могли позволить себе подобные стеганографические фамильярности: человечество давно и основательно «прославилось» в среде разумных инсектоидов редкостным тугодумием и консервативным отсутствием гибкости инерционного сознания, так что элементарные вещи приходилось втолковывать в людские умы буквально на самых кончиках коготков лапок.
При сложившемся положении вещей люди всегда рассматривали нас в качестве своих благодетелей, ошибочно причисляя, вследствие незнания истинной обстановки, мухожуков к лучшим представителям рода человеческого, тогда как на самом деле мы даже отдалённо никогда не имели с людьми ничего общего, кроме тайной и повсеместной жизни в составе человеческого общества во все времена. Хотелось бы надеяться, что никогда ничего общего и не будем иметь.
Именно повсеместное почитание, граничащее с преклонением перед пришедшими из энергомиров разумными инсектоидами, скрывающихся под масками крупных деятелей разных времён и народов, и породило в нашей среде так много баек и анекдотов на тему полуразумных и полубезумных безволосых обезьян, неспособных создать или придумать хоть что-то действительно своё, пока их цивилизацию увесистым пинком не подтолкнёт к техническому развитию или высокому искусству кто-нибудь из моих и дядюшкиных родичей, снизошедших в тот или иной век, чтобы очередной раз отыграть заданную ему атмосферой времени роль в истории человеческой цивилизации, всё более и более приближая её к цивилизации мухожуков.
В конечном счёте, мы когда-нибудь добьёмся своего и сумеем-таки переселиться в плотный материальный мир окончательно, заняв на Земле отведённое нам самой природой место властителей планеты, столь несправедливо занятое глупыми обезьянами, которые при верно выбранном и обкатанном, как морской камешек, курсе процессов глобализации и качественно подготовленной почве явления жуков народу будут продолжать благословить нас даже увидев инсектоидов в истинном обличье.
Только вот когда же наступит то светлое и благостное для всех интеллектуальных насекомых время, когда мы получим возможность не прятаться среди людей, скрываясь под множеством личин, а расхаживать по улицам в том самом виде, который имеем по своему происхождению эволюции Вселенной? Ведь люди, не зная о нас ничего, никогда и не задумываются, что, быть может, для нас их облик столь же гнусен и омерзителен, сколь отвратительным кажется наш облик для этих тонкокорых макак с мягкими дряблыми телами? Им никогда не узреть и не постичь красоты хитиновой брони, сияющей гордым металлическим отсветом в прохладных, равномерных и тихих лучах раннего рассвета, будящих эмоции запредельного вдохновения в каждом из сограждан моего родного подпространства.
Впрочем, первые подвижки в сторону открытия природы мухожуков человечеству уже произошли, пройдя, как водится первым признакам чего бы то ни было, целиком и полностью незамеченными. Примеров тому множество, если не хлопать усиками и быть достаточно внимательным к событиям, происходящим на планете в то или иное время. В собственной инсектоидной природе однажды признался культовый рок-певец в тексте одной из песен, исполненных незадолго до отзыва из командировки обратно в мир насекомых.
Также в самой завершающей точке своей карьеры раскрылся перед обществом и насекомый по своему происхождению президент крупнейшего земного государства, настолько усердно и реалистично изображавший для народа еле ворочающего языком пьянчугу на протяжении всего срока нахождения у власти, что нет и не может быть ничего удивительного в его действительной сильной усталости от бредовости человеческих политических перипетий и дипломатических хитровывертов, а также в последовавшем вполне закономерном желании уйти на заслуженный отдых, чтобы наконец-то почаще бывать самим собой в мухожучьем обличье.
Но, конечно же, как в первом, так и во втором случае, указанных насекомых все люди услышали далеко не так, как следовало бы по смыслу и исходя из сложившейся ситуации на планете, а так, как захотели услышать. Я уж не говорю об известном писателе, прибывшем из моей проекции, который, ничуть не скрываясь и ничего не утаивая, опубликовал несколько достоверных историй из жизни моих сородичей, основанных на их же собственных личных мемуарах, но и в его опусах литературные критики усмотрели лишь винегрет из восточных мистических учений вкупе с едко-сатирическими реминисценциями на тему позднесоветской и раннероссийской действительности.
Другой писатель, живший до него в несколько более раннюю эпоху, буквально и дословно описал свою способность превращаться в насекомое, лишь чуть завуалировав неприкрытую правду с помощью персонажа, описанного от третьего лица, но и в тот раз никто среди людей ничего не понял, окончательно запутавшись в литературных поисках глубинного смысла, совершенно, между прочим, напрасных. Это ещё одно из свойств человеческого ума, порождающего миллион искажений и заблуждений, когда истина, казалось бы, лежит на самой поверхности: люди всегда видят, слышат, а затем и думают вовсе не то, что действительно происходит или думается, а то, что положено видеть, слышать и думать по желаемому или предполагаемому контексту складывающихся событий и происшествий, искусственно разделяемых и выделяемых из единства и общности вообще всего.
Причём даже чаще, чем желаемое за действительное, люди склонны выдавать за действительное нежелаемое, то, что их страшит и то, чего бы они всеми возможными путями хотели бы избежать. Так вот и живут постоянно между смутным отблеском самоотражения, принимаемого за счастье, и смутной тенью самого себя, принимаемой за грусть-печаль. Когда же в их жизнях действительно приоткрывается узкий лаз в настоящее, то самое настоящее, где постоянно обитает весь мой насекомый народ, то люди в лучшем случае начинают испуганно креститься и говорить, что им, видите ли, «показалось», а в худшем начинают думать, что вообще сходят с ума. Хотя всё оказывается как раз наоборот: именно в такие-то моменты ум к людям и приходит, но зато во всё остальное время их жизни... В общем, давайте лучше не будем о грустном.
Нельзя, конечно, утверждать, что тайна нашего происхождения и постоянного присутствия в человеческом обществе никогда не давала трещину. Конечно же, нет, бывают промахи в плане конспирологии и у нас. Ещё во времена активной художественной и общественной деятельности моего дядюшки на Земле о нас упоминали сектанты-гностики, называя «древнейшими», «архонтами». Впрочем, не без нашего же старания христианский гностицизм впоследствии был объявлен официальной католической церковью опасной ересью и практически полностью истреблён, так что полученные этими духовидцами знания постепенно сошли на нет, покрывшись завесой вековой паутины, столь же тёмной и пыльной, как тайна, окутывающая визионерское знание гностиков.
Спустя столетия, уже в двадцатом веке, известный мистик, тройственный шаман и друг астральных сущностей, следовавший по пути древнеиндейского культа и насочинявший о собственном обучении дюжину книг, увидел как-то раз в поле одного из моих сородичей, весело резвящегося в естественной среде обитания. В дальнейшем времени встреченному магом инсектоиду пришлось приложить немало усилий и даже вложить вовнутрь абстрактного намерения Вселенной значительное количество личной Силы для того, чтобы человечество посчитало этого мистика мистификатором и не особо-то ему на слово поверило.
Потому среди людей мы так и остались кем-то из разряда страшилок в бабушкиных сказках, где-то между ожидающими совместными усилиями очередного богатыря-дурачка всё никак не перебродящим лешим, котом, умничающим в оцеплении, и сидящей на ветвях русалкой лёгкого поведения в обнимку с Соловьём-разбойником. Хотя, должен признать, рассказанный мною случай был для нас действительно крупным проколом: вся наша миссия чуть было не завершилась полной катастрофой.
Благо, люди оказались слишком трусливы, чтобы честно самим для себя признать наше существование. Они готовы поверить во что угодно и в кого угодно из разряда собственных защитных выдумок, но только не в реальность мухожуков, хотя мы-то как раз и находимся у человечества буквально по самым носом, попадаясь людям ежедневно и даже сопровождая все их мысли в течение всего периода бодрствования. Может, оно и к лучшему: нас подобное положение вещей более, чем устраивает.
Я уж подумывал, бывало, о том, а не прогуляться ли мне по улице в своём истинном облике. Максимум - набожные старушки подумают, что увидели чёрта, да ещё несколько школьников среднего звена, встреченные мною, решат, что пора бы им завязывать мешать дешёвый кустарный алкоголь с холинолитическими обезболивающими. Все же прочие меня, вероятнее всего, просто не заметят: слишком уж заняты насущными работами и заботами, чтобы обращать внимание на какого-то там мухожука двух с половиною метров ростом, расхаживающего в толпе на задних лапах. Всё решаюсь на этот отчаянный эксперимент, да вот всё как-то окончательно решиться на него никак не получается. Быть может, как-нибудь на днях пройдусь, если скучновато будет.
Ну да вернёмся к биографии моего дядюшки, о котором я решил вам поведать из чувства глубочайшего уважения к делам, заслугам и художественным творениям этого действительно великого и неординарного во всех смыслах насекомого. Уходя в науку, например, физику или биологию, мы, мухожуки, абсолютно обязательно приоткрываем двери в сторонние, с точки зрения землян, миры таких разумных существ, как дядюшка Фугенбрухус, либо же незаметно и постепенно рассказываем людям побольше об отличиях жизни людей от жизней моих более примитивных собратьев - насекомых без разума, обитающих в мире той же информационной плотности, где обитают и люди, то есть на Земле.
Естественным следствием производимых преобразований стала достигнутая ещё в Древности открытость человеческого рода к получению знаний от тех, кто владел гораздо большими возможностями по сравнению с человеческими, и доверие к сведениям, получаемым подобным же путём под видом откровений от разнообразных якобы ангелов и божественных снисхождений, не говоря уж о том, что каждый из известных человечеству пророков был, само собой разумеется, командированным на Землю насекомым, ведь люди по природе своей не способны ни обладать подобным уровнем восприятия, ни, тем более, творить чудеса.
Конечно же, у каждого чуда есть своё точное объяснение, очевидное для мухожуков, но все эти квёлые обезьянки, привыкшие видеть лишь внешнее и никогда - внутреннее, всем своим стадом следовали каждый раз за очередным пророком, стоило тому лишь ляпнуть пару бестолковых труизмов и продемонстрировать пару способностей, столь естественных для любого высшего интеллектуального насекомого, что мы даже не задумываемся о возможности этих способностей удивлять хоть кого-то в целом мире, особенно - в нашем собственном.
Людей ведь не удивляет собственная способность говорить и ходить прямо на задних лапах. Казалось бы, что особо сложного в элементарной трансмутации энергии при переводе её с одной несущей волновой частоты на другую, что в воображаемом пространстве материи отражается, к примеру, превращением одного напитка в другой, воды в вино там и всё такое? Раньше мы думали, что подобными вещами проще удивить камень, чем кого бы то ни было живого. Но оказалось, что это не так: люди как раз удивляются нашим обыденным действиям. Вот ведь чудаки-то.
Проделки дядюшки Фугенбрухуса, оказывая скрытые, сторонние и опосредованные влияния на людские умы, позволяли целым нациям полностью раскрыться, постепенно склоняя развитие общества на всей планете в сторону инсектоидного направления, о чём я выше уже упоминал. В этом отношении дядюшка был отнюдь не исключением, а очень даже правилом. Да, были те, кто, оказавшись вдруг под властью нашей высокой цивилизации, создавали мощную и безграничную питательную основу для любых условий, знаменующих возвышенное мухожуческое величие и процветание во всех проекциях Реальности.
В старинные же времена, впрочем, как и почти всегда, обстановка в обществе задавала достаточно жесткие рамки для ограниченной тематики жизни, и оттого дядюшке моему ничего не оставалось, как настырно и упорно осуществлять попытки перекоса и искажения человеческих идей о природе явления и сути насекомых оккупантов, неустанно продолжая стараться всячески нас скрыть, завуалировать и мифологизировать. Конечно же, люди отнюдь не могли быть столь же безупречными, естественными и сильными, как мы, чтобы даже захотеть раскрыть поддерживаемый насекомыми обман, и куда уж людям было идти против воли и смекалки самого Фугенбрухуса.
Однажды Ерун ван Акен спускался в подвал собственного дома, чапая лязгом чёрных модно заточенных коготков на лапках по сыроватым каменным ступеням, неся на руках закопчённый масляный фонарь, который давал едва ли больше света, чем горсть полудохлых светлячков, собранных в баночку заместо земляники прямо на летней лесной поляне. Вдруг где-то в самых низинах подвала нечто гулко и смачно затрепетало и загрохотало, издавая скрежещущий лязг, вероятно, твёрдых, как осмий, челюстей. Сердце в груди ван Акена забилось чаще, разбудив дремлющие страхи его великоосознанности, отразившиеся в неверном и обманчивом отблеске едва заметного света фонаря, пляшущем на крупной известковой кладке подвальной стены.
В этом тусклом сиянии, к которому далеко не сразу адаптируются глаза, художник увидел гигантскую чуть ли не демоническую тень, а вскоре и владельца этой тени. Перед дядюшкой, изображающим ван Акена, стояло огромное, метра под три существо, покрытое чешуйками, тёмное своим блестящим панцирем, как гранит ступенек под ногами. Под отливом пластинчатой брони, тускло-металлической на вид и отсвечивающей слюдяными искорками мушек, по всей поверхности туловища существа периодически то там, то здесь вырывались из многосантиметровой толщины хитина отталкивающие пучки куцых и линяющих волос буро-рыжего цвета, довольно жёстких и колких на вид, как тончайшие иглы пронзающих шипов, готовых переломиться где-то под кожей у любого, бросившего встреченному монстру вызов, оставив там коричневатые червячки проволок, ломких, как полупрозрачные стеклянные нити, и болезненных на ощупь острых заноз, как от кактусов.
Из-за спины, точно бы надрывно смеясь и быстро пытаясь показать Фугенбрухусу змеящийся надвое протяжённый язык, дабы весело подразниться, это громоздкое создание, с посвистом издавая тяжёлый ухающий звук, на доли секунды вытягивало мерцавшие, подобно толстой целлулоидной плёнке, полупрозрачные сероватые крылышки, отсвечивающие мокро-радужным отливом и издающие хруст, напоминающий шелест перелистываемых толстых пачек купюр, которые ван Акен видел когда-то в безоблачном гусеничном детстве, когда всей его заботой был разве что выбор между листочком посочнее и попитательнее да цветком покрупнее и поароматнее.
Дядюшка почему-то мгновенно вспомнил свой давнишний редкий случай наблюдения купюр издалека, разумно помыслив, что после случившейся встречи с созданием, похоже, уже никогда ничего подобного в своей оставшейся недолгой жизни не увидит. В плане купюр, а не в плане существ. Впрочем, в тот раз он сумел ошибиться от мгновенно наступившего испуга.
Создание стояло на своих задних лапках, пританцовывающих от холода каменного пола в подвале. Колючей мохнатостью лапки немного походили на мышиные, но не очень сильно, просто складывалось впечатление, что на каждой из них растёт по жиденькой козлиной бородке. Остальные же четыре передние лапы были крест-накрест сложены на груди и скреплены друг с другом шипастыми отросточками по краям, как застёжки-молнии.
Тут существо вытянуло лапы строго вдоль плеч, точно генерал на параде, и вложило их в небольшие полосы возле закрылков, как это зачастую крайне удобно получается делать у клопов. Существо ошарашенно посвистывало расположенными вдоль брюшка сопелками дыхательных отверстий, куда свободно смог бы закатиться даже грецкий орех. А вот кокосовый уже великоват оказался бы. Голова инсектоида являла собой весьма массивное образование, напоминающее средневековые шлемы варваров с востока, но всё описанное выше было просто ничем по сравнению с шарообразными фасеточными глазами исполинской величины, состоявшими из простых глазков поменьше, подоткнутых вплотную, точно сочные клетки в цитрусовых дольках.
Глазки складывались в единую, лишь слегка вдоль самого краешка отделяющуюся от тела структуру матовых светочувствительных элементов, взирающих на всё с такой ледяной отрешённостью, что тут же восприятие Фугенбрухуса подкинуло ему ассоциацию с подвешенными под потолком кладками паучьих яиц в его родном мире, покрытых мягкой ленивой шапочкой переливчатого ежевично-грейпфрутово-мятно-фиолетового или, скорее, даже серо-буро-малинового бархата, равномерного, как чуточку мышастенькая поверхность только что проросшей плесени, выглядывающей любопытствующими нитями по-младенчески непосредственных плесенят из глубин скомканных и обрямкавшихся пор пожилого каравая, как-то недоеденного по молодости и потому уже порастерявшего всякий смысл собственного существования, кроме как дать новую жизнь вездесущему мукору. Над фасеточными глазищами подвального гостя нависали маленькие и острые, как у великого сюрреалиста, усики, больше напоминающее в то же время брови знаменитого генсека, который, к слову сказать, будучи, разумеется, мухожуком, в действительности использовал свои роскошные брови для обоняния и ощущения движения объектов вокруг себя, подобно тому, как кошки привыкли использовать вибриссы, растопыренные в разные стороны.
Чуть ниже глаз у встреченного дядюшкой инсектоида на месте рта торчал мерзенький такой хлюпающий хоботок, точнее, даже целый хобот, заканчивающийся чем-то наподобие приплюснутой присосочки размером с небольшое блюдце, подаваемое в аристократических кругах на ужин с россыпями арабских фиников или нарезкой свежевыпеченной свинины. Существо, потирая передние лапки друг о друга и об огромные выпученные глаза, периодически липко и неистово с шумом пробовало воздух и стены на вкус, вытягивая свой хобот на расстояние почти шестидесяти дюймов и оставляя повсюду круглые мокрые следы от лижущей всё подряд присоски.
Молодой художник непонимающе уставился на своего сородича, решившего вдруг заявиться в гости в столь поздний час, да ещё столь необычным путём, но подвальный монстр учтиво, как на приёме у короля, шагнул вперёд, нижайше поклонился и произнес бархатистым и приятным, прям как у Левитана, дикторским басом: «Дорогой друг, мой ненаглядный жучий живописец, настали, наконец-то, те времена, когда тебе потребуется исполнить свой возвышенный и животворящий долг перед человечеством. Я же пришёл из наших родных пластов оказать полное содействие как лично тебе, так и возвышенным целям твоим, а точнее - целям нашим, общим для каждого сознательного и ответственного мухожука. Прошу, выслушай меня внимательно, и тогда судьба твоя сложится вполне благополучно, гарантирую».
Ерун ван Акен аж оцепенел в неудобной позе от удивления, снизошедшего на него в тот миг, и, не смея даже пошевелиться, вытаращился на лапопреклонённое насекомое прямо перед собой, похожее, причём, на него же самого, только ярче оформившегося, возмужавшего и помудревшего. Между тем, таинственный незваный гость продолжал свою речь: «Чтобы не возникало лишних вопросов, скажу тебе сразу, что имя моё Фугенбрухус, как и твоё собственное, поскольку я - это и есть ты, только в далёком будущем. Зная все предстоящие тебе дела, свершения и поступки, я прибыл с миром, дабы помочь тебе, то есть себе самому, выбрать наиболее верный жизненный курс во враждебном для мухожуков человеческом обществе, избежать возможных ошибок и обогнуть ожидающие тебя на жизненном пути подводные камни, дабы ты сумел исполнить нашу миссию на Земле самым наилучшим образом из всех возможных личных вариантов.
Именно поэтому у меня есть вполне заманчивое предложение для тебя. Навряд ли без помощи себя самого из будущего ты станешь выдающимся художником, тогда как именно я могу тебе помочь в этом нелёгком деле. Скорее всего, без оказанного содействия ты будешь лишь одним из тех художников, народная память о которых целиком и полностью совпадает со сроками их жизней, сопровождающихся выпуском в свет очередных лубочных картинок. Мы с тобой вдвоём исправим ситуацию. Видишь ли, дорогой товарищ я сам, чтобы пролить свет истинной высокой культуры инсектоидов на лоно культуры человечества, нам сейчас, то есть в твоё, а не моё сейчас, не хватает ставленников, которые помогли бы мухожукам окрепнуть, встав на ноги в столь разнообразном и непривычном земном мире.
Но просто быть ставленником мало, поскольку отдача будет слишком невелика, чтобы стать хоть сколько-нибудь заметной во всём переплетении творящихся процессов человеческой цивилизации. Ведь далеко не каждый из нас, подобно тебе, готов ради родного народа идти на самопожертвование настолько, чтобы согласиться на отшельническую жизнь среди людей. Дабы результат деятельности таких, как ты, самоотверженных мухожуков был хотя бы чуточку заметен и оставил очередной вклад в культуру человечества, быть просто расслабленным насекомым здесь мало. Нужно собрать воедино все силы, словно ты сейчас находишься на войне - а по факту так и есть: ты борешься за становление нашей культуры и исход всеобщих боевых действий человечества и интеллектуальных насекомых ещё ох как далёк от завершения. Так превозмоги же себя и начни действовать идеально, стань из простого мухожука сверхмухожуком, которому всё нипочём. Вот почему я здесь.
С одной стороны, как ты знаешь, наш истинный облик слишком уж устрашающ для среднего обывателя, и не всякий из нас, а только самые лучшие представители инсектоидного рода имеют способности к постоянному поддержанию в людях иллюзии человеческого внешнего вида. Но ведь гораздо важнее для нас - это поддерживать духовный облик человечества на долженствующем уровне, что крайне сложно делать, не сокрывая свою истинную природу.
Даже если мы всем скопом несём миру исключительно свет, благоденствие и радость, люди - увы - по глупости своей не склонны доверять существам, у которых на теле произрастает больше четырёх конечностей. Именно в этом противоречии и заключается древнейшая дилемма взаимодействия двух рас, двух биологических видов разумных существ, диалектически противопоставившихся друг другу в процессе жизнедеятельности, парадоксально став в то же самое время симбиотически зависимыми друг от друга.
Люди слишком свободолюбивы, они страшатся опеки со стороны тех, кто легко досягаем, и в то же время слишком раболепны, ибо жаждут опеки со стороны своих физически недоступных эфемерных фантазий. Человечество предпочтёт создать образ нечто такого, что выше их, для того лишь, чтобы тянуться к этому нечто, сваливая на него всё то, до чего лень дотянуться человеческому осознанию. Происходит своеобразное вытеснение на периферию непознанного всех нерешённых проблем, большинство, если не все из которых не более, чем «призраки» ума. И всё, человек отказывается что-либо решать, размышлять, осуществлять выбор практических действий, а потому чувствует своеобразное «облегчение», но суть его - не более, чем оковы сознания, уютная ветхая конура в обмен на бесполезный и вполне превозмогаемый страх перед безграничной свободой путешествия по Непостижимому. Именно на крючок страха и туманных надежд «спасения» ловят людей все ортодоксальные культы и религии, возделывая и взращивая в людях зёрна ужаса перед самоизменением, развитием и достижением высших состояний беспристрастности, осознанности и Свободы.
Религии, постулирующие «спасение» через упование на некие «высшие» силы, отказывающие человеку в преодолении собственной природы, сковывающие и консервирующие ледяной коркой догм и постулатов, сужающих сознание до уровня, при котором любой наблюдаемый факт жизнедеятельности начинает искажаться через призму религиозной мысли - вот первостепенные проводники тьмы в мире людей, ибо тьма и есть ограничение, отсутствие возможности действия и раскрытия потенциала действия.
Впрочем, в высшей точке абстрагирования восприятия, когда происходит выход за пределы любых смыслов, логических связей и бинарных противопоставлений, там, где остаётся лишь набор невыразимых вероятностей чего-угодно-в-чём-угодно, самая суть представлений о Тьме или Свете, сливаясь воедино в неограниченную невыразимость, теряет всякий смысл, становясь просто явленным здесь-и-сейчас выражением целостного Бытия, которое при желании можно переконструировать как угодно в любом порядке, найдя новые применения выбранным диапазонам необусловленного существования, складывающегося в любые возможные формы, образы и миры из бесконечного количества достижимых вариантов - все они лишь наборы для конструктивных интерпретаций, «суповые кубики», из которых свободные странники по энергиям Абстрактного собирают уникальные проекции, лежащие за пределами описания модальностями чувственных позиций дискретной сенсорики повседневности, обусловленного шаблонной формой энергетической конструкции человеческого вида, выработанной в процессе биологической и социокультурной эволюции.
Пока же человечество сохраняет тенденции свойств и функций ума к бинарному разделению и диалектическому противопоставлению, мухожуки способны предоставить людям сколь угодное количество иллюзорных противоположностей, являющихся в действительности звеньями той самой цепи единого целого, к которой и привязан посредством соглашений коллективный разум общества, словно грустный дворовый пёс на привязи, ограниченный в передвижении несколькими метрами окружающего пространства.
Но социум никогда не признает, что мы - именно мы, мухожуки - действительно выше людей по уровню развития. Скорее уж вся земная цивилизация возненавидит нас за это, ведь до хитиновых закрылок дотянуться куда как проще, чем до мясистых крылышек ангелочков, которые, наверное, в прожаренном или запечённом виде были бы очень и очень вкусными и хрустящими, с золотистой мясной корочкой, если бы существовали в действительности. А мы существуем, хоть никто и не верит в реальность разумных инсектоидов.
Если кто-то и узнаёт о нашем существовании, то для бесчинствующих и безумствующих масс толпы мы кажемся демонами, падшими, но вовсе не потому, что хуже или мрачнее этой толпы - отнюдь, а лишь потому, что учим людей жить, и это видится толпе оскорбительным. Оскорблений же толпа не прощает. Нас ненавидят и считают злом и тьмою не оттого, что мы зло или тьма - ничего подобного во вселенной безграничной относительности просто не существует - нет, нас считают злом и тьмой как раз потому, что мы лучше, сильнее и совершеннее людей. Человечество интуитивно чувствует, что ему не одержать победу в случае борьбы с нами, ощущает исходящую от нас потенциальную угрозу, даже если мы желаем людям добра и привносим в их мир лишь самое лучшее, что имеем сами.
И этот повсюду преследующий человеческую цивилизацию страх, скорее уж околоосознанный, чем явственно понимаемый, заставляет людей всеми доступными способами убегать, избегать, уползать, пугаясь не нас, но скорее уж теневых демонов отражений и самооправданий, порождённых сном разума толпы - демонов куда более жутких и опасных для человечества, чем мухожуки, поскольку, никогда не существуя отдельно от области архетипических энергоформаций в сферах неосознаваемых структур разума людей, выдуманные «демоны» не ограничены в собственных мерзопакостных порывах ничем, кроме самых мрачных и пагубных уголков человеческой фантазии, обретая реальность, слитую с реальностью каждого человека воедино.
Страх лишь до той поры сохраняет собственное качество, пока состоит из непонятного смутно клубящегося клубка ощущений и предчувствий, но лишь стоит единожды столкнуться со страхом лицом к лицу, познав его до дна, и вот уж он бесследно испаряется, точно пар над чайником, подобно любой другой иллюзии человеческого рассудка. Страха просто не существует, его заставляет чувствовать гипноз общепринятых порядков, под которым почти все люди пребывают в течение всей своей жизни, за исключением самого раннего детского возраста.
Да, мы действительно хотим беспрепятственно властвовать на планете Земля, но это ведь вовсе не означает, что мы желаем зла людям. Вовсе нет, мы лишь стремимся к гармоничному восстановлению природной справедливости иерархии развития и совершенствования, при которой низшие формы разума должны находиться под властью и опекой высших, ведь люди по природе своей достаточно обидчивы, агрессивны и эгоистичны, а потому, оставшись без нашей сторонней поддержки наедине лишь сами с собой, они низвергнут собственную планету в такую пучину хаоса и раздора, что на Земле может больше не остаться места не только для нас, но и для возможности существования самой жизни как таковой.
Вот почему наша опека над человечеством необходима как нам, так и людям. Нам - ибо мы не можем допустить, чтобы погибла планета, в отношении которой у нас есть столько пока ещё нереализованных планов, вынашиваемых тысячелетиями с самых ранних времён, когда только зарождались древние цивилизации на Земле. Людям - ибо без нашего вмешательства они вмиг погубят всё живое на планете, включая самих себя. Твоя миссия здесь, дорогой Фугенбрухус, заключается в привнесении в среду обитания людей знаний посредством высокого художественного искусства, к которому у тебя среди всех прочих занятий и увлечений имеется наибольшая склонность. Но всегда помни об относительности, ведь любое из качеств красоты или безобразия, умеренности или расточительности, утончённости или грубости, мудрости или глупости - всё это, знаешь ли, вопрос чувства и меры стиля, культуры и вкуса, образа мышления и содержательной части системы ценностей.»
Сказав слово «вкуса», дядюшка Фугенбрухус из будущего чуть-чуть причмокнул с мечтательным видом и элегантным движением втянул присоску своего склизкого и блестящего мушиного хоботка, будто воображая, как отправляет в рот кубик сахара-рафинада. Помолчав немного в раздумьях, гость из подвала продолжил, будто бы, наконец-то, собравшись с духом, сказать самое главное, ради чего и был затеян весь этот разговор: «Всё, что требуется от тебя, так это перестать рисовать собственные картины в старом стиле, но для того лишь, чтобы обрести стиль новый. Я попрошу тебя чуточку нарушить общенасекомое соглашение о неразглашении тайны присутствия мухожуков в мире людей, ниспослав людям хотя бы полунамёк о нас через картины. Люди всё равно посчитают твои произведения искусства слишком символическими и мистическими, почти что алхимическими, чтобы столь уж сильно захотеть разгадать тайны и загадки подобного рода живописи.
И даже если найдутся такие дотошные и полные отваги юноши со взором горящим, что сочтут делом всей жизни сидеть и размышлять бессонными тёмными ночами над ребусами твоих картин - что же, тем дальше они будут пребывать от той правды, которую мы все прямо-таки жаждем донести и которая запрятана, как и подобает тайне, самым надёжным способом, то есть находится у всех на виду и не требует никаких принципиальных разгадок и методов решения. Нам нужно подготовить почву, дабы тема инсектоидов больше не казалась людям настолько безмерно чуждой и неожиданной. В этом-то и заключена вся цель твоей жизни на Земле, поставленная тебе сородичами».
Ерун Антонисон ван Акен еще не оправился от потрясения встречи с самим собой в иной ипостаси, а оттого воспринимал складывающиеся на тот момент причинно-следственные связи достаточно смутно и сумбурно, ему оставалось только согласиться с Фугенбрухусом из будущего, слабо кивнув пластинчатым лицом в ответ на выдвинутое дядюшкой творческое предложение. С этого самого момента уже ничто не было возможно повернуть вспять, ведь, как общеизвестно, любые соглашения в цивилизации гигантских насекомых заключаются окончательно и бесповоротно, отменить их невозможно в принципе, поэтому даже слабый кивок головой, сделанный Еруном, был расценен дядюшкой в качестве окончательного, тотального и бесповоротного согласия.
И правда, уже через некоторое, достаточно короткое время, прошедшее с момента состоявшегося между Фугенбрухусом и Фугенбрухусом разговора, ван Акен действительно стал знаменитым художником, как и обещал ему он сам. Но уже на тот момент становления и возвышения дядюшкиной популярности никто из людей не понимал до конца, и пожалуй, до сих пор не понимает символики картин, через которые замечательный художник рассказывал о своём мире, творений, в которых гибкая насекомая грация переплетается с секретными отсылками к уникальной и разносторонней культуре цивилизации разумных инсектоидов.
Вечный, как сама Реальность, ван Акен, создавая великолепные произведения Эпохи Возрождения, тем не менее, не собирался раскрывать все карты, искренне и уверенно желая, чтобы человечество усвоило его уроки в самом нативном, самом природном и самом глубинном подсознательном уровне, в том сокрытом устье, где разум каждого человека вливается в океан ноосферы и где безгранично правят древнейшие образы, импринтированные на уровне генокода алгоритмы и рефлексы, хранящие печать таинственности ещё с самых ранних времён зарождения человеческого разума, приоткрываясь лишь некоторым представителям рода человеческого, да и то всего лишь на миг.
Но этого мига, многократно повторённого впоследствии по одним и тем же рельсам, оказывается вполне достаточно, чтобы случайный визионер зачастую сумел получить в обществе повсеместное признание и статус целителя, колдуна или мистика. Однако же, право слово, дядюшкина тайна по-прежнему остаётся нераскрытой, ведь тайна - это, по сути дела, исконная вещь в себе по рефлексивному смыслу, суть её в её же статусе, теряя который тайна оказывается неспособна сохранить самое своё существование.
Именно поэтому я подумал, что, быть может, уже спустя прошедшие со времён описываемых события столетия настал наконец-то тот сокровенный час «икс», когда мой дядюшка Фугенбрухус, давным-давно уже почивающий на лаврах в родной проекции во время заслуженного отдыха после долгих лет верной и исправной службы на благо человеческое, всё же решится поведать нам сокрытые от непосвящённых взоров мотивы и идеи, заключённые в дядюшкиных работах. Ведь мы живём в мире, где совершённая им временн`ая петля показала преотменный результат и, вероятно, тот дядюшка, которого я знаю столько лет, не только помнит себя молодого, встретившего самого себя же из далёкого будущего, но и уже успел, пребывая в этом самом будущем, ставшем на настоящий момент уже прошлым, сгонять во времена своей молодости и побеседовать с самим собой, тем самым, который из прошлого, и которому суждено было стать одним из величайших художников эпохи Ренессанса.
Я посетил Фугенбрухуса совсем недавно, буквально на прошедших выходных, и задал вопрос о том, насколько его творения оказались эффективны с точки зрения выполняемой на планете задачи и о том, какова в настоящее время обстановка взаимодействия человеческой и мухожучьей цивилизаций. Дядюшка оказался весьма словоохотлив, я же, в свою очередь, переписал интервью с ним слово-в-слово, и вот что художник оказался готов поведать новым насекомым поколениям, вальяжно восседая в мягком кресле и потягивая хоботком из черпака специально собранный для него приторно-слатимый нектар:
«Начнем с того, что информационные технологии, развившиеся в последнее время повсеместно, сделали наше пребывание на Земле более лёгким, кратковременным и малочисленным. Любые знания распространяются через Интернет со скоростью быстрее лесного пожара, поэтому мухожуки, как правило, в последнее время объявляются под видом скандальных блогеров или просто людей творческих профессий, делая даже скорее не вклад в общемировую культуру, а просто вброс в мировую паутину - и исчезают так же неожиданно, как появились, а их миссия на планете оказывается успешно выполненной, достигая всех поставленных целей. Конечно, нам довелось немало постараться, чтобы некогда маленькая и закрытая военная сеть Соединённых Штатов стала общемировой и даже ознаменовала становление новой субкультуры, базовые аспекты которой искусственно были разработаны лучшими из наших насекомых специалистов-философов, психологов и антропологов. Зато мы значительно облегчили себе жизнь и теперь можем пожинать в деле плоды прошлых стараний и страданий.
Именно потому-то в будущем цивилизованные насекомые решили отказаться от посещения планеты в весьма напрягающем нас противоестественном человеческом внешнем облике. Поначалу наши цивилизации и культуры имели здесь на планете довольно крепкие взаимосвязи, даже совместные научные изыскания проводились в те времена. Высший совет инсектоидных иерархов временно провозгласил самобытный принцип развития человечества, заключавшийся в извлечении сути человеческой глупости, так сказать, общемирового камня преткновения.
А потому нам оставили право вмешиваться тогда и только тогда, когда уровень этой самой глупости начинал зашкаливать, что становилось чревато последующими глобальными катаклизмами. Но, к сожалению, даже при таком раскладе нам удалось предотвратить далеко не все катастрофы, вызванные неразумными и необузданными действиями людей на Земле. Первое, что было наиболее загадочно и проблематично, так это принципиальная разница в уровнях восприятия мухожуков и людей, приводившая к недопониманию в самые разные времена и на самых разных уровнях взаимодействия наших столь непохожих рас.
Паутина сознаний, переплетаясь, плотно облегает каждого из нас, заставляя любого инсектоида проникаться настроением своих соседей по частотам, дополняя друг друга до идеально целостного состояния. Нужно лишь выбрать требуемое настроение и заставить себя проникнуться этим настроением полностью, растворившись в нём - и вот уж недочёты, дыры и бреши вчувствования оказываются залатанными сами собой посредством настроений соседей по ощущениям, лишённых наших недостатков. Зато у нас в настроении могло в избытке оказаться нечто такое, чего изначально оказывались напрочь лишены наши соседи по ощущениям, и что позволяло им латать собственные дыры за счёт нас.
Только рождённый мухожуком способен полностью проникнуться вдохновенным порывом центростремительного идеала коллективного сознания, когда каждый из указанных соседей уравновешивает каждого другого соседа, становясь на время полностью идентичными друг другу личностями, ввергнутыми в определённое, выбранное по ситуации состояние, и действующими как единое целое сознание, волей и силой помноженное на количество воли и силы каждого из участников роя, собранного здесь и сейчас для решения поставленных насущных задач.
Люди лишены счастья действовать единым и неразрывно целым коллективным сознанием в силу заключённой между ними социальной договорённости о разделённости, вот почему мы в качестве своеобразного костыля создали для человечества Интернет, хотя он не способен дать людям и сотой доли тех эмоций, которые испытываем мы, объединяя собственные осознания в целостность.
Мы мерим существование не пространством и временем, а чувством информационной близости. Для нас сосед - вовсе не тот, кто сидит, сопит, стоит или обитает рядом, а тот, кто чувствует примерно так же, как и мы сами, тогда как пространство на самом деле не имеет для мухожуков никакого особенного значения на выбранном пути прогресса насекомого разума. Мы решили исходить от обратного в эксперименте над человечеством, выдвинув принцип торжества времени и пространства над разумом среди отдельных индивидов. Конкретно моей личной задачей было рисование картин о нашем с тобою мире сообразно принципам функционирования примитивного не фасеточного зрения всех этих лысых обезьян.
В паутине разумов мы также замечаем слепки выдавливающихся узелков информации, различимых как отдельные объекты, но опять-таки несколько по-иному, чем подобное способны делать некоторые люди: точно лучи, ниспадающие из другого пространства на земную поверхность, составляют при этом связующие звенья с космосом Нечто Совершенно Иного. Здесь речь, конечно же, идёт вовсе не о том космосе, где каждый из людей имеет возможность наблюдать каждую ночь над головой ночные светила, звезды, планеты и висящую Луну, вовсе нет - я лишь попытался выразить в понятной для людей зрительной форме представление о моём собственном пространстве, откуда происходит инсектоидная цивилизация, и каким образом эта цивилизация даже и по сей день соединена с цивилизацией разумных гуманоидов, то есть людей. Всё вышеописанное всегда можно самостоятельно лицезреть на одном из моих старинных полотен.
Если рассматривать описываемые структуры хотя бы приблизительно, то именно они и становятся носителями направления развития всего в рамках локальных действительностей, и это направление являет собой нечто среднее между несомой отовсюду и везде энергии мира, глобальных образов стереотипной цели модуса экспансии осознанности человеческих существ и наших насекомых плюралистических целей, а также безграничных возможностей тех первозданных конструктов обустроенности причин всего, в которых развертываются бесконечные измерения существования.
Именно этому многообразию позиций и представлений следовал я когда-то в своих работах, выдавая себя за Еруна ван Акена, сына художника, также ставшего художником якобы по наследию семейной деятельности. И я усердно и старательно развертывал назначенную мне задачу в городских условиях позднесредневековой старины, в собственной лаборатории, бывшей по совместительству и моим тайным личным убежищем, где я мог хотя бы ненадолго отдохнуть от опостылевшего человеческого обличья, хотя и негде было укрыться от всепроникающей повсеместности человеческого пласта существования, который я тогда рассматривал в качестве неизбежной издержки несомой мною боевой службы, а оттого всеми возможными правдами и неправдами стоически терпел, несмотря на всё отвращение, вызываемое проекцией людей и ежесекундно отдававшееся мелкой дрожью до хоботка и самых коготков моих художествующих лап, отныне накрепко привыкших к кисти с мольбертом и уже почти забывших о том, как ползать по потолку и по стенам.
В те стародавние времена я создавал художественные работы, настоящие произведения искусства, редактируя и оттачивая каждый масляный мазок оных до совершенного шедеврального состояния. Изображённый на картине человек с перевернутым фильтром на самом же деле имел реальный прообраз, носивший на голове антенну и излучатель довольно обширного диапазона частот. Конечно же, прототип человека с фильтром являлся таким же точно, как и я, агентом-насекомым, а излучатель его позволял отслеживать, контролировать и корректировать зарождающиеся в человеческих головах идеи по радиусу достаточно обширной территории, окружавшей моего коллегу с излучателем. Немало народа направил он тогда в нужное для нас русло, обустроив в поле деятельности, выверенном жуками-антропологами, лучшими среди лучших в своём роде.
Мы все имели разветвлённую сеть лично знакомых друг с другом спецагентов, взаимодействующих каждый с каждым посредством коллективного разума, и эта искусственно воссозданная среди людей часть насекомого мира позволяла нам поддерживать здесь своё существование в значительных масштабах, оказывая содействие и взаимопомощь другим мухожукам, но со временем разветвлённые и запутанные структуры нашей организации совсем пообветшали и пошли трещинами, засвистев сквозь ветошь общинного искусственного пространства дырами ненадёжности и хрупкости. Наша самоорганизация постепенно стала столь же неустойчива, что напоминала Колосса Родосского, готового рухнуть в любой момент.
И когда неминуемо близящиеся разрушение и крах некогда непоколебимо прочных структур инсектоидного взаимодействия стали более чем очевидными, большинство инсектоидов отправилось на поиски новой, запасной планеты, дабы обрести более подходящие структуры для внедрения. Мы также искали и новые стороны собственной жизни, находящейся где-то по ту сторону проекции моих картин в человеческой мещанской повседневности. Искали - и, приложив немало совместных усилий, нашли таковых столь же немало, ставших в последующие столетия самой мощной подспудной платформой и самой совершенной средой для нашего существования, позволявшей нам чувствовать под лапками твердую почву бытия, раскрывая и претворяя в жизнь бесконечный ресурс для вечного продолжения существования и обретения дополнительных форм самих себя, свойств самопроявления и возможностей самосознания.
Но самым главным нашим достижением стала подготовка величайшего за всю историю существования мухожуков плацдарма для последующего штурма Земли. Наивно было бы полагать, что переселившись на другие, доселе необитаемые планеты, расположенные в сторонних измерениях, мы успокоимся и откажемся от достижения цели, на которую потратили бессчётный объём приложенных усилий и несколько тысяч лет жизни.
На Земле во времена свершения инсектоидной расой Великих Космических Открытий остались средь наших представителей одни лишь ученые да творцы, подобные мне самому, увлечённые неэгоистическими идеями и готовые служить высшим целям ради постижения процесса жизни новых, дотоле непонятных существ, чуждых в равной степени как людям, так и нашей высокоразвитой цивилизации. И вот, как раз в этот самый период существования планеты мы обратили внимание коллективного осознания не только на более-менее цивилизованные народы, но и зарождение на некоторых землях первобытных родоплеменных обществ.
Тогда было принято решение поставить эксперимент и проследить, к чему приведет ненавязчивая интериоризация и ассимиляция культурных уровней наших собственных структур с зарождающимися полудикими человеческими народами. Слишком короткий срок жизни людей привёл к тому, что нас, живущих на несколько порядков дольше, стали называть бессмертными, а привносимые нами знания буквально возводились в ранг снисходящих на эти отсталые народы божественных откровений. Но мы были отнюдь никакими не божествами и даже не «духами Верхнего мира» и «прародителями всех стихий», а всего лишь учеными и насекомыми, настроенными на поиск максимально прагматичных решений для поставленных задач экспансии в людскую обитель. Да, мы вновь вернулись на Землю, но в этот раз уже из глубин космоса, где на время обретали новый дом мухожуков.
Когда старый способ взаимодействия с относительно развитыми земными цивилизациями у нас совсем уж подраскис, мы устроили совместное собрание-совещание, на котором довольно легко и без излишних споров, путём быстрых телепатических объединений разумов, столь часто нами практикуемых и доныне, приняли решение распустить объединение учёного совета и снять с насекомых-исследователей всю ответственность за дальнейшую судьбу человечества, оставив за каждым мухожуком личное право оказывать когда угодно и какое угодно влияние на идейную направленность философствующих умов человечества, поскольку, как показали результаты длительного эксперимента, все вместе мы так ни к чему и не пришли в отношении повышения роли инсектоидов среди людей и приближения момента окончательного культурно-идеологического захвата Земли путём межрасовой ассимиляции.
Вполне вероятно, что всё сложилось именно таким образом, поскольку каждый из нас, действуя исключительно в заданных всем мухожучьим сообществом рамках, боялся проявлять личную творческую инициативу, гораздо более разнообразную и всевариативную во всей своей разрозненной совокупности, нежели бедные и убогие на фантазию решения Учёного Комитета мухожуков по делам человечества, организации олигархической по своей сути, а потому насквозь коррумпированной и крайне малоподвижной в любых действиях.
Каждый из нас продолжил древний эксперимент, но уже отвечая лишь сам за себя в отдельно взятом ключе и не будучи обязанным ни перед кем отчитываться. Все мухожуки последовали, как правило, научно-исследовательской линии, начатой ими ещё до роспуска Комитета, зачастую согласовывая её, отчасти ради собственного же удобства, с линиями других исследователей, но на сей раз будучи уже полностью вольными в собственных действиях и вариантах решений. Тогда люди-дикари, сопоставив нас со свойствами собственной жизни, придали высшим инсектоидам определённые природные функции в самом что ни на есть глобальном плане, соответствуя собственным примитивным жизненным представлениям на практике. Конечно же, никто из нас ничего подобного, воображённого нашими коленопреклонёнными почитателями, отродясь не умел, да и, честно говоря, физические законы никому и не требуется «уметь» - они просто есть, вне зависимости от того, нравятся они кому-то или нет.
Прошло еще некоторое время. Видя значительно возросшую эффективность новой формы взаимодействия, мы приняли судьбоносное решение отправиться всем скопом в далёкое прошлое Земли, на самую зарю зарождающихся цивилизаций, развившихся к Средним векам до более-менее сносного уровня, и уже оттуда, из диковатой старины Древнего мира, попробовать открытый нами способ влияния, показавший высокую эффективность на современных первобытных обществах. Но на сей раз мы уже не торопились покидать планету Земля, а как раз наоборот - распределились по территориям, где, столкнувшись с вынужденными неудобоваримыми условиями и проявлениями всё ещё чуждой для нас, хоть и столь подробно изученной человеческой формы жизни, продолжили активно развивать и продвигать собственную культуру, но только уже не в родных и естественных подпространствах, а в условиях активно шествующей по всей планете человеческой цивилизации, вовсю творя историю восприятия, да и просто историю людей, можно так сказать, почти с чистого листа.
Одним из следствий проведения этой долговременной и крайне интересной экспериментальной операции над рассудками земных существ стало повсеместное галлюцинирование людьми внушенных нами искусственно разработанных условных образцов-паттернов перцепции вместо истинных энергетических структур Реальности, к восприятию которых у человечества изначально были сформированы все задатки и склонности.
Однако же под нашим мухожучьим давлением и опытной высокопрофессионально исполненной опекой над более низкоразвитым сознанием, люди разучились воспринимать действительные вселенские структуры нитей мира, заменив их в себе на запрограммированную нами выдумку условностей-масок, схем и чертежей, нависающих над всем сущим. Эти надстоящие, но отнюдь не настоящие диаграммы, стали для людей единственной доступной им действительностью повседневности, за исключением разве что реальности, затаившейся в той разновидности их снов редкого свойства, на которую люди всё равно чаще всего не обращают никакого внимания. А зря. Но сейчас мы беседуем не об этом.
Конкретным примером мастерски осуществленной нами почти что вещественный подмены в умах человечества как раз и стало творчество городского художника времён позднего Средневековья - Еруна Антонисона ван Акена, то есть меня. Прошу заметить, что большинство сюжетов картин, написанных в те давние времена вот этими самыми, к слову сказать, карябающими лапками и хоботком, несомненно, имеют отношение к ещё нераскрытым загадкам, ответы на которые людям ещё только предстоит узнать. А я им не скажу, не дождутся они такого благословения, ибо сокрыт в этих картинах всеобщий смысл существования того особого распорядка, что понятен лишь для бывших личинок, росших и выросших в обществе разумных насекомых, которым нет нужды искать что-то иное, поскольку им отнюдь не чужды беспроводные каналы коллективного, в том числе и планетарного, разума, объединяющего все времена, смыслы и решения в единую точку пересечения.
Довольно-таки длительное время наука возглавляла и провозглашала в нашей среде новое самобытное течение, называвшееся излечением и извлечением человеческой глупости. Первое, что становится наиболее заметным при рассмотрении, например, моей картины «Вавилонская башня», так это искажённая форма изображения, специально подстроенная под возможности человеческого глаза: полотно на самом деле шарообразное и должно окружать зрителя со всех сторон на триста шестьдесят градусов, однако такой способ обзора, вполне естественный и даже сам собой разумеющийся в среде насекомых, трудноват для реализации у людей.
Вопреки расхожему мнению, я рисовал отнюдь не Вавилонскую башню из библейских легенд - просто идейное содержимое художественной работы было воспринято насквозь пронизанным религией тёмным и хаотическим средневековым сознанием тогдашних обитателей Земли, да и сейчас их разум в корне своём остался прежним, сменив лишь набор театральных масок для ежедневной примерки - зато для отслеживания обнажённой модальности интеллектуальных способностей и особенностей землян у нас теперь есть всемирная сеть: достаточно лишь почитать мнения на различных сайтах, форумах и тематических группах, как сразу становится понятным, что творится в умах народных. Как правило, творится там чёрте что.
Но вернёмся к картине. В действительности на ней метафорически изображена иерархическая структура, графическая схема организации коллективного разума в подпроекции насекомых, где каждый нижний и, соответственно, подчиняющийся слой более многочислен, нежели более высокий слой управления, который является в свою очередь подчинённым слоем для ещё более высокого - и так далее. И этих слоёв - кластеров - может существовать гораздо больше, чем возможно было разместить на одном-единственном холсте. Элементы - носители индивидуальных сознаний, находящиеся по отношению на одном слое, не подчиняются и не зависят друг от друга, зато полностью равнозначны между собой.
Что же до принципа выстраивания и формирования иерархии, то он достаточно прост: слой тем выше и малочисленнее, чем более высоким уровнем развития сознания обладают принадлежащие этому слою насекомые, равноосознанные по отношению друг к другу. Перманентно распространяющийся на все сферы нашей жизни справедливый принцип подчинения низших форм сознания высшим мы закономерно переносим и на Землю в отношении людей, как я уже говорил. Прошу отметить, что этот общемухожучий закон и есть один из основополагающих столпов существования и построения всей нашей цивилизации.
Также Ерун пытался приобщить свой образ выражения творческой мысли к городской культуре и стать понятнее любому мещанину-бюргеру, поэтому вторым, более конкретным и обыденным значением изображения полукругло-завёрнутой постройки был намёк на здание его художественной лаборатории, где он в времена старины глубокой с завидной регулярностью создавал всё новые и новые художественные произведения - совершенные образцы изобразительного искусства. Про значение изображения человека с перевёрнутым фильтром на голове я уже рассказал почти всё, что только смог бы рассказать в рамах предпринятого тобой короткого интервью: в конечном итоге, учитывая все управляюще-воспринимающие антеннки-усики, пользовавшиеся в среде цивилизованных насекомых просто дичайшей популярностью, слив этой воронки символизирует ничто иное, как путь к великому коллективному планетарному разуму таких вот, как я.
Извлекая глупость из разнообразных сторон человеческой жизни, мы прививаем целым нациям мудрость почти бесконечного для людей синкретического опыта наших культур, ведь недаром же народ, искусственно назначенный нами культурным преемником инсектоидов, необратимо, могущественно и глубоко пропитал этой эклектичной квинтэссенцией метаперцептивных фактов и умозаключений собственное сознание масс, точно бы на яблоневую ветку древнего первобытного разума людей была привита маленькая веточка из групп совершенно других, мухожучьих яблок, несущая иные сочные, хоть порою и горькие плоды во благо и во изменение всех человеческих существ на планете.
Мы всем своим общим иерархическим разумом стремились увеличить отдачу, мы торопились, хотя и располагали почти безграничным, с человеческой точки зрения, запасом времени жизни, всё разгоняя и разгоняя увеличивающийся пульс перетекания эпох во всё более и более совершенные формы организованных проявлений, знаменующих результирующими плодами всей нашей деятельности ту самую вершину, к которой насекомые, как самые усердные альпинисты, неустанно и не останавливаясь ни на миг карабкаются до сей поры.
Если присмотреться к культуре людей, да и к отдельно взятому её представителю в частности, которому делают контрольный срез культуры в форме тестирования, то каждый человек весьма явственно начинает соотноситься в своём видении мира с контурами жука, тогда как верхняя часть его потоков остаётся вполне человеческой. Ну да это, по-моему, очевидно, ведь каждый и сам может проверить себя на степень мухожучности. Может, но, как правило, не хочет - а это уже совершенно другое дело, ведь засевшая во всех людях личная форма проявленного насекомого всячески сопротивляется собственному обнаружению.
Операция эволюционного переноса сознаний и засевания поля нежизнеспособных человеческих плевел плодородными и благодатными зёрнами насекомой безупречности стала для нас главным достижением за всю историю инсектоидного существования, явившись глобальным символом алхимической трансмутации человеческой природы, так ничего и не привнёсшей обратными восходящими потоками в наше естество. В самом деле, к чему нам их устаревшие технологии и хлипкие умы? Зато насекомое достижение сплавления цивилизационной культуры людей с нашей навеки стало великим символом дружбы этих двух ничем не похожих друг на друга рас, сочетания несочетаемых народов, обладающих принципиально различными и несостыковываемыми между собой формами космического разума, которые нам всё же удалось соединить, преодолев, казалось бы, незыблемые законы природы.
На деле, то были не истинные, но ложные законы, которые столько тысячелетий нашей жизни лишь вводили инсектоидов во всевозможные пертурбации плутающих троп заблуждающихся проявлений окончательно запутавшихся насекомых умов, чей гордиев узел оказалось не столь уж легко развязать. Зато, в конце концов, его удалось-таки разрубить, последовав по стопам великого человеческого полководца - тот редкий случай, когда хоть что-то из земной истории пригодилось нам, существам с других планет и, по сути, даже из других измерений.
Если бы человечество узнало, сколько всего мы сделали для людей, сколько потратили усилий и долгих лет наших жизней, то оно, всенепременно, было бы бесконечно благодарно мухожукам до скончания времён. Но - повторюсь - к сожалению, а быть может, и к счастью, люди о нас почти ничего не знают. Те же древние сведения, что ещё сохранились у первобытных племён, поклоняющихся нам, настолько мифологизированы и искажены вымыслами и домыслами, что, даю лапу на отсечение, ты не отыщешь там и крупицы истины, мой дорогой племянник.
Кстати, возвращаясь к картине, именно хитиновую защиту в качестве броневой пластины и демонстрирует ещё один изображённый на старинном полотне символ мухожука, лежащего на голове одного из изображенных здесь людей. Тот факт, что насекомое представлено в виде книги, ничего на самом деле не меняет. Книга находится сверху - как раз над местом размещения у людей нервного узла, который они зачем-то называют мозгом. В переносном смысле показанный мною символ означает покровительство насекомых над людьми, ведь жук засел как раз на месте головы, а именно из головы идёт управление человеком самим собой - по крайней мере, этот стереотип является распространённым на Земле заблуждением.
Следовательно, возникает закономерный вопрос: а человек ли управляет самим собой в действительности? Ответ на этот вопрос пусть каждый из людей ищет внутри себя, прислушиваясь к возникающим у него глубинным ощущениям, предчувствиям и проблескам интуитивных озарений того рода, что принципиально невозможно выразить на семантически неполноценных человеческих языках, а лишь можно передать друг другу посредством коллективной ступенчатой, как Вавилонская башня, телепатии, единственными носителями которой во Вселенной являются насекомые. Тот факт, что у человека возникают чувства, использовать которые на практике способны только мухожуки, наверное, способен сказать людям кое о чём, намекнуть им кое на что. Ну да ладно.
В корзине персонажа, изображённого мною на средневековом полотне, также присутствует символически-абстрактное насекомое, закодированные указующими потоками игры светотеней, льющимися из явственно инсектоидоморфных по своей форме ярко-ярых грозовых туч на кусочке неба, выглядывающего из-за высящейся спирали башни. Причём насекомое это твердо снаружи ровно настолько же, насколько мягко изнутри - вот главная идея и девиз нашего жизненного равновесия, выраженные в рассматриваемом произведении искусства. Островерхие пики многоэтажных построек на фоне башни-лаборатории завершают смысловую композицию, имея выраженное внешнее сходство с термитниками, как идеалом государственного и коллективно-общесоциального централизованного управления нашим вечным, как Космос, насекомым населением.
Никто, конечно, не спорит, что люди увидели в моих картинах какой-то свой особенный символизм, характерный и понятный только для общества того времени, а художник ван Акен, которого я тогда представлял, популяризировал и который был кажущейся оборотной стороной моей личности, действительно получил славу и широкую известность. В конечном итоге он взял себе псевдоним, более благозвучный и запоминающийся, чем изначально выбранное человеческое имя. Как раз под этим псевдонимом люди его и знают по сей день. Но всё же если вглядеться в любую его картину - элемент экспериментальной игры над разумом человеческих масс, то в живописном творении обязательно можно заметить скользящую потустороннюю жилку, этакий внеземной отблеск особого рода насекомости, понятной и очевидной лишь нам одним - и никому другому в целом мире.
Я жалею в своей жизни лишь об одном: люди так до сих пор и не сумели сполна принять и познать всё то, что я хотел донести до них ещё несколько веков назад. Мои картины развешаны сейчас по музеям и картинным галереям Земли, распределены по частным коллекциям и знамениты под взятым мною тогда псевдонимом: громогласный Иероним Босх вместо не столь уж и звучного, по правде говоря, и отчётливо негуманоидного по звучанию Еруна Антонисона ван Акена».
С этими словами дядюшка Фугенбрухус закончил своё велеречиво-резиноподобное выступление, по-видимому, слегка подустав от моего интервью, затем, зажав между коготками передних лап газету и устало погладив затёкший хоботок с блюдцеобразной присоской, надел фасеточные очки с толстыми огранёно-шаровидными линзами, расправил свои серовато-блестящие плёнчатые в крапинку крылышки, почесал зеленоватое брюшко - и тотчас же мы с ним вдвоём радостно улетели на опыление весенних полевых цветов, источающих сладостное благовоние. Ведь мы с ним просто жуки - дядюшка и его племянник. Мухожуки.