В 6-й день 8-й луны 7-года эры Тэмпо самурай Кудзуми-но Камо отправился в пеший поход по приказу великого и могущественного князя Сакана, ему предстояло быть кайсяку-секундатом на харакири провинившегося Тамура Сама, который в ненависти к своему врагу, опорочившего имя его сестры, ворвался темной ночью в его дом и зарубил насмерть.
Тамура Сама был учителем Кадзуми-но Кама и тот, со всем почтением, собирался принести на кончике своего меча благородную смерть учителю, которого любил и уважал. Проходя мимо цветущих садов и весело смеявшихся девушек, несущих воду, проходя мимо детишек, валявшихся в пыли и рубивших кусты деревянными палками, проходя мимо святилищ и перекрестков, Кадзуми то и дело вспоминал свою юность и мудрое лицо учителя, который воспитал из вздорного юноши благородного мужа, нарек его своим самым верным приверженцем и подарил меч мастера Имаодзи, что болтался теперь на боку, спрятанный в кожаные ножны.
К вечеру Кадзуми прибыл в округ Бисю и вошел в дом дайме, где ожидал своей участи Тамура Сама. Вступив на порог он поклонился хозяину и попросил у слуги пиалу с теплой водой, дабы промочить горло. Лицо его ничего не выражало и выпив воду он пошел в сад, осматривать место харакири. Дом дайме находился на возвышенности, открывался вид на горы, снежными шапками подпирающими небо, внизу протекала река, неторопливо разворачиваясь и блестя в лучах заходящего солнца. Конец сада был огорожен штакетником связанным вместе, в центре лежали татами, поверх них - красные ковры. В ограде было два входа, один на севере, через него пойдет осужденный, другой на юге, туда войдут кайсяку. В четырех углах стояли бамбуковые шесты с висящими на них бумажными фонариками. Осмотрев место будущей смерти своего учителя он, Кадзуми, счел его вполне приемлемым и поспешил в дом.
Дайме восседал в главном зале, около него толпились монгасиры, негромко споря о том, кто будет препровождать пленника в конец пути. Это была большая честь и дайме выбрал своего тестя, который победоносно оглядел соперников и удалился для приведения себя в соответствующий вид. Слуги предложили Кадзуми чай, засахаренные фрукты и курительные наборы, однако тот предпочел от всего отказаться. Главный кайсяку подошел к хозяину дома и сказал: "Я хочу увидеть Тамура Сама и испросить его последнее желание". Дайме молча кивнул и указал на соседние двери.
Кадзуми вошел внутрь, учитель сидел, негромко молясь. Он был одет только в самурайские штаны - нагабакама, перед ним стояла чаша с водой. Кайсяки обратился к Тамура Сама с такими словами: "Господин, не угодно ли Вам озвучить свое последнее желание? И если оно приемлемо законами провинции, то я не посчитаю за бесчестие этому дому выполнить его со всей ответственностью на которую способен". Тамура Сама словно проснулся от этого голоса, он бросил взор на возвышающегося кайсяку, с мечом на поясе и промолвил: "Я рад, Кадзуми, что в Большой Путь меня проводишь именно ты. Лучший ученик. Пример для подражания. Ты взял самое лучшее из того, что я мог дать и большей чести для моей смерти быть не может. Я не испытываю никаких неудобств, понимая, что взмах твоего меча будет последним звуком, что мне суждено услышать. Если бы пришел кто-то другой, то мое желание звучало бы просьбой о представлении должности кайсяку именно тебе, так что оно выполнено. Ступай к дайме и скажи ему, что я готов". Кадзуми поклонился учителю, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он был горд и исполнен уверенности. " Я сделаю все быстро, учитель" - шепнул Кадзуми напоследок и быстро вышел, задвинув за собою дверь с тихим шорохом.
Луна поднялась над садом. Слуги зажгли светильники и на их огоньки прилетели ночные мотыльки, с приглушенным ропотом начав плясать у бумажной обертки. Вынесли бадью для головы, ведро, таз и курильницу с благовониями. Чиновники, свидетели, дайме с ближайшими соратниками расселись за оградой. Главный кайсяку с помощником ждали обвиняемого у южного входа, у "двери упражнения с добродетелью", у сюгиёмона, чтобы войти с ним одновременно на татами и начать церемонию. Мгновение, и показался тесть дайме, обнаженный до пояса, с малым мечом вакидзаси на поясе, за ним шел Тамура Сама, гордо подняв голову и смотря на едва видневшиеся горы, высящиеся вдали, по бокам держалась охрана, а замыкал шествие приближенный дайме, не из воинов. Возле северного входа монгасир поступился, обычай требовал, чтобы обвиняемый вступил с кайсяку на татами одновременно, войдя в убанмон, "дверь теплой чаши" в тот же миг, что и кайсяку со стороны сюгиёмона. На секунду их взгляды встретились, по лицу учителя пробежала улыбка и они взошли на мягкие ковры. Монгасир вошел следом, затем охрана, а приближенный отправился в ложу к дайме.
Тамура Сама сел в центре, повернутый к западу, напротив него стоял Кадзуми. Луна серебрилась на седой голове учителя, вдали вздыхала неспешно река, да стрекотали в высокой траве сверчки. По правилам кайсяку разрешено использовать свой собственный меч только в самых крайних случаях, например, по просьбе осужденного. Таким образом можно избежать недоразумений, если дрогнет рука и харакири пойдет не так, как нужно. Кайсяку в таком случае может свалить вину на непривычное руке оружие. Но Кадзуми знал, что учителю не по душе будет просьба о замене меча, так что он приготовился действовать наверняка. Кивнув помощнику он встал ближе к Тамура Сама и стал ждать. Назойливо кружились в бархатном воздухе нежные лепестки мотыльков. Ветер клубился дымом благовоний, извиваясь змейками, разбивающимися о татами. Помощник внес большой поднос, на нем лежал кинжал - кусунгобу, завернутый в шелковую тряпицу, и поставил его в отдалении от Тамура Сама, тот поднял глаза, быстро взглянул на небо, усеянное точками звезд, и потянулся за кинжалом. В этот момент свистнул стальной полумесяц, прислуга ахнула и голова учителя отделилась от шеи, плавно упав рядом с завалившимся на бок телом, из которого с чмокающими звуками выплескивалась кровь. Помощник тут же схватил ее и понес свидетелю, для опознания. Кадзуми протянул руку и слуга сунул ему моток белоснежной бумаги, которой он тщательно протер лезвие меча, подаренного так давно учителем за прилежание, сделанным прославленным мастером Имаодзи. Тело накрыли покрывалом, кое-где проступали островки красных пятен. Все закончилось.
Сидя в покоях дайме, Кадзуми, аккуратно прихлебывая чай, думал о том, как странно устроена жизнь самурая, либо ты кайсяку, либо - осужденный на харакири. Думал о том, что сделал свою работу хорошо. Думал, что в свисте опускающегося меча почувствовал, как отделяется от его сердца кусочек и уплывает к далеким вершинам белесым ночным мотыльком, оставляя позади реку Жизни, с густыми камышами Памяти по обеим берегам.