Притчи о героях

 


   Хор.

   Дочь Кассиопеи в пурпуре и золотых нарядах была обречена. Прикованная к плаза на Мясницкой, она видела спинные плавники морских чудовищ, которые рассекают волны московских пробок. Напрасно она сурьмила глаза, румянила лицо, украшалась нарядами и глядела с крыши. Солнце садилось на Лубянку.
   Жестокость оракула неумолима. Известные своей кровожадностью чудовища в течении Садового кольца неаккуратны. Хищники помельче, сбившись в косяки, не теряли бдительности. Трагедия могла разыграться в любую минуту, герой опаздывал, зрители скучали, нереиды злословили, и тут появился Автор, уставший от вина.
   - Как вас зовут? Забыл.
   - Я называлась. Вспоминайте.
   - Любезные мои нереиды, мы поспорили с этой... как её...
   - С Андромедой что ли?
   - Ан-дро-ме-да.
   Имя было найдено и сюжет пошёл.
   Автор придумывал всё походу и слёту. Он лицедействовал и требовал от неё того же. Менялись место действия, эпоха, манера говорить, характер драмы. В гиперборее он спасал её от ветра. В халдее - от вавилонян. В метро - от скуки, в баре - от тех мест, где не берет WiFi. То он плывет с быком к Пелопоннесу, то на Неглинке ищет место от дождя. Сражается с кентаврами в пещере, и жертвует полштруделя в кафе. На Геллеспонте поднимает паруса и опускает руки на Ордынке.


   Часть I.

   Эпиграф.

   ... да не увлечёт она тебя ресницами своими.

   Царь Соломон (Книга притчей, 6:25).
 

   Взошла Луна. Пред Лермонтовым Красные ворота посинели. Автор уснул. Пена сомкнулась над его головой. Пузырьки, цепляясь за мурашки, выталкивались глубью сновиденья. Бедная фауна недорогих кабаков шипела друг на друга: «Тссс, Автор спит!» И снился ему сон.


   Сон.

   Лесная поляна. Нимфы. Подростковые забавы.
   Мимикрируя под флору, могущественный царь наблюдает за ними, крадется по тенистым тропам, но его заметили. Только нимфы вида не подают.
   Срываясь в штопор, по-ястребиному, хищно кидается он за одной. Та ускользает.
Пытается схватить другую, третью – всё напрасно. Кутерьма. Как только его ладонь приближается, невероятным образом нимфы избегают касаний. Он месит воздух, пускается наперерез, вне себя - всё бесплотно.
   Обессиливший царь опускается на траву и тяжело дышит. Нимфы осторожно обступают его. Не наигрались. Приносят семь легких покрывал. Танцуют, но поверженный безутешен, его дыхание всё тяжелее.
   Разыгравшись, нимфы покрывают его полупрозрачной тканью и по очереди фотографируются с царём. Накрытый он похож на быка: утомлен и обескровлен. Его дразнят, щекочут, он судорожно ковыряет копытом землю, и только зрачок мрущего животного блестит в прорехе покрывал.
   - Запрыгивай смелее! Чего бояться? Все уже по два раза сфоткались. Ну что же ты?. Ра-а-аз. Два-а-а! Три-и-и!
   И бык уносится вдаль с растерявшейся нимфой на спине. Остаются клубы пыли, в них лучи солнца.


   *  *  *  *  *

   Но поспешим вернуться к Андромеде.
   Пока одни грезят во снах, в жизни других появляются герои.
   Светало. Персей в крылатых сандалиях пролетал над Садовой-Черногрязской, разглядывая свою тень и пешеходов, увидел несчастную Андромеду, пожалел её, пообещал сразиться с чудовищами и жениться, но сначала нужно было блеснуть доспехами перед Кассиопеей. Родители невесты жили на другом конце Ярославки, так что оставим героя в пробке.
   Кстати, Автор ничего не знал о дорожных пробках, выскочив из метрополитена, он увлекал её в парк, и декламировал из новой пьесы. Андромеда умела изящно сидеть и внимательно слушать, а его увлекало в этой пьесе всё. Из скромности он ждал восторгов от неё.


   Из пьесы.

   - Знаете, нимфы пугаются внимания.
   От пристального взгляда они кидаются врассыпную и превращаются: в прозрачные ручьи, в дрожащие деревья. Смотреть на них можно лишь вскользь, представьте отливающие на закате спины, игра света на пряжках...
   Больше всего нимфы тяготеют к птенцам (голодным, промокшим, выпавшим из своих гнезд). Вот и моего телячьего вида они не испугались, а я пялился на их игрища, казалось самым безобидным взором, даже губа выпятилась. Вот так.
   Огромное сердце билось в клетке о ребра, обитые белой кожей... В общем, я красавчик, что ни говори.
   И тут одна особо приглянулась мне. Смешливая, напуганная больше остальных, я боюсь встретиться с ней взглядом.
   Они тискают и щекочут меня своими гребнями, карабкаются на спину. Поверьте, быку ничего не стоит вывести всадника из равновесия. А эти всадницы со столь узкими запястьями и щиколотками, как они не стараются, никому не удаётся забраться мне на загривок.
   Я жду. Я умею ждать.
   И когда та самая осмеливается перекинуть ногу, когда с победным смехом она сжимает меня шенкелями, я бегу - скорее лечу. Она трясётся, вцепившись в меня, пока я несу её домой. Вернее туда, где прошло мое детство. Туда, где мать прятала меня от жестокости родителя. Там оставлю я её с нашими детьми. И нет в этом ни вероломства, ни лицемерия, вы ещё услышите, как поколения будут повторять: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку».


   *  *  *  *  *
 
   Зачем обманываться? К этому моменту Андромеда уже не слушала. Внутри себя она перебирала платья. Сколько раз богатые и знатные горожане рассказывали ей всякие истории? И все они хотели погубить её! Эти чудовища с сиренами на машинах, со спецпропусками под лобовым стеклом, их яхты, их дорогие подарки, учтивые речи таили в себе столько опасностей для молодой стенографистки, проводящей бОльшую часть времени на работе, прикованной к Мясницкой-плаза. А хищники помельче, эти соблазнители с чеканными профилями подмигивали ей в метро, подплывали в бассейне. От их приглашений «на плов» или «в сауну» так и веяло опасностью. Как хорошо, что появился герой! Очень не терпится выйти замуж. Оракул, кажется, смилостивился.

   - Многообещающее начало? Андромеда, признайтесь, я заинтриговал вас?
   - Скажите, Автор, мне пошли бы серьги? Я думаю проколоть уши.


   *  *  *  *  *

   Мерзлота в шапке оледенения надвигалась на Москву. Серое небо падало на грязный асфальт. Ветер метал смерчи из колючей позёмки по Варшавскому шоссе. Персей где-то бился с чудовищами, окаменевшие птицы падали с неба. Кора лопалась на деревьях.
   Автор прятался в тепле, вращался на барном стуле и рассказывал нервному Мастеру о теплых странах, о справедливых царях, об экзотических фруктах и причудливых сюжетах. Бедная фауна недорогих кабаков сползалась на огонёк его сигареты, чтобы послушать эти истории.


   История первая.

   Далеко в горах, там где созревает виноград, и полным-полно нефти появился дикий зверь. Монстр, который похищал, мучил, убивал, нападал на караваны, пугал электорат и как игрушечных солдатиков покупал генералов, присланных усмирить его. Копья застревали у него в бороде. Мечи тупились о шкуру. Куда бы он не шёл, страх бежал впереди, и от этого столбенели матери, плакали жёны и уклонялись призывники. Тогда царь Эврисфей призвал Геракла и повелел ему убить дикого зверя. Но как погубить того, кто ни боится ни меча, ни копья?
   Геракл отправил чудовищу в подарок караваны мяса, самых красивых самок и золотые атрибуты власти. Так у монстра появились жены, а позже детеныши, которые незаметно становились старше. Однажды они поспорили о своем праве наследования, и в припадке вспыхнувшей любви перегрызли родителю горло.
   Наследник обвинил предшественника в чрезмерной жестокости, утешился новыми караванами мяса, признал Геракла героем и подарил ему шкуру Немейского льва, в которой тот позировал для художников, пока поэты сочиняли песни о силаче, разорвавшем дикого зверя голыми руками.
   Всё как обычно. Вот только самки метались, не зная кого им теперь любить...

   - Геракл герой! И все это знают! Он порвал тому льву пасть. Фонтан такой есть. Видел?
   - У ф-фонтанов с-свои истории...
   - А что стало с Эврисфеем?
   - Эврисфей бросил хореографическое. Теперь гардеробщиком в академии Фрунзе, шинели подаёт.
   - Да, не с этим, с царём?
   - Да, какой это царь? Вот из Геракла может получиться сильный царь.
   - Не хотел бы я быть царём.
   - А я и так царь.
   - Т-ты?
   - Кем же ещё быть сыну царя?
   - Т-твой отец был ц-царём?
   - «Он человеком был в полнейшем смысле слова!» И как причудливо соблазнил мать: похитил. Посадил на плечи и унёс. А по¬том оставил нас с братьями и собакой, но без вероломства, без лицемерия. Вижу, ты не веришь мне, Мастер. Никто теперь не верит в царей? Кто-нибудь платит за истории про монархов? Если бы я мог подтвердить своё происхождение, мне бы не пришлось работать. Все склонились бы предо мной, и признали пророком и судьёй.
   - П-поджечь т-тебе самбуки?
   - Возможно, однажды он вернётся, туда, где бабка прятала его от жестокости деда.
   Незнакомка преподносит Автору горящий напиток.
   «Но откуда в этой стране появиться такому быку?» - задумался Автор, он во хмелю и погружён в раздумья. Незнакомка предлагает ему из своих рук свежие плоды.
   -  Нет аппетита.
Незнакомка поджигает очередной напиток, за ним другой - всё остается незамеченным.
   -  Ну какая я тебе незнакомка? Ты опять всё забыл. Я твоя жена. Пасифая. А ты мой муж.
   Её ласка оказывается в тупике, взор Автора пытается нащупать горизонт подвала, когда вдруг по стенам, как по берегу моря проносится белое пятно. Это луна? Это бык!
   Оттолкнув Пасифаю, Автор устремляется в погоню.


   *  *  *  *  *

   Одним, во что бы то не стало, нужен муж, другим - подвиги и слава, третьим - кресло в Мосгордуме. Автору хотелось, чтобы его истории попадали в чужое воображение. Как искусный повар готовит для гостей, так Автор рисует картины, оживляя их сюжетами, кидает в топку воображения и ждёт.

   КосИт Пегас у коновязи ресторана на газон под дубами собора святого Петра.
   Повар аккуратно выглядывает из кухни в зал с камином. Он не видит гостей, лишь только пляску теней на стенах. Это тень Андромеды, ей принесли фламкухен и вино. Тут же перед героем в стол втыкают шпагу Зигфрида с нанизанными на неё свиными рёбрами, приготовленными на гриле, ставят пенистого пива. Повар волнуется и ждёт. Суровая складка у его губ замерла и поблёкла. Колпак застыл в крахмальном напряжении. Что-то вспыхнуло в огне, тень Андромеды на кладке стен на мгновение стала чётче, она попробовала блюдо, и её ресницы, вернее их тень... Этот взмах! Повар всё понял, расплылся в довольной улыбке, и теперь лицо его сияет и лоснится.

   А в это время Автор изо дня в день рассказывал истории быку, совсем не так как рассказывал их Андромеде.
   Одному лишь повару известно, неизвестное быку.
   - Представь, несчастную приковывают цепями к скале залива, кишащего чудовищами. Беззащитную наивную девицу готовят к жертвоприношению. Всем её жалко. Тогда появляется герой, свершается нечто, что мы называем подвигом, и он как трофей берет её в жены, - все рады. А вот другая крайность: валькирия, непобедимая женщина-воин в доспехах, с неподъёмным щитом и тяжеленным копьём бьётся на спор с мужчиной. Свершается нечто, что мы назвали бы обманом. Её побеждают и принуждают к замужеству. Надо сказать, что валькирии никогда не выходят замуж (супружеское ложе лишает их силы и делает обыкновенными женщинами, без выдающихся способностей), поэтому в первую же брачную ночь воительница связывает своего хитрого жениха и подвешивает под потолок. Два противоположных архетипа!
   И обе эти противоположности самым коварным способом соединяются в женщине: она Андромеда до штампа в паспорте и Брюнхильда после. Поэтому я женился не на женщине, а на своей работе. Впрочем, мне некогда болтать, договорим потом. Теперь, когда меня признали пророком и судьёй, ты единственный, кто...


   Входит Пасифая.

   - Так и знала, ты здесь. Я приехала к тебе через пробки.
   - Кто вы?
   - Твоя жена.
   - Опять?
   - А кем же мне быть? Скажи! Хочешь рабыню? Я опущу взор. Так делают невольницы из Колхиды. Могу смотреть дерзко, как скифские пленницы? Сжалься, мой господин, или накажи. Ну, какой мне стать? Лукавой парфянкой? Я могу быть дерзкой гетерой, говорить с афинским акцентом, пить вино и поджигать города. Может ты хочешь выпить с Мастером? Я буду молча разливать. Видишь, готова сыграть любую роль. Мне лишиться ума как царице Карфагена? Повелевать тобой? Как смеешь ты, скотина? Опять, нет? Почитать тебе Алкея? Пофлиртовать с быком? Я всё сделаю. Только...
   - Что?
   - Не смотри на других женщин.
   - Это всё?
   - Ещё кое-что... В следующий раз, когда в кабаке соберутся слушать твои истории, скажи им, что... В общем, тут один добрый человек, ему нужно кресло в Мосгордуме, он щедро отблагодарит тебя, если в конце истории все убедятся, что он достоин... Куда же ты? Постой! Вернись.


   Безумство Пасифаи и рассудительность быка.

   - Почему он так много времени проводит здесь? Что он в тебе нашел? О чём вы говорили?
   О других женщинах? Разве могут те, другие, дать сверх того, что есть у Пасифаи, готовой откликаться на разные имена? Ты знаешь, животное, что остальные боятся его слушать? В финале каждой истории происходит одно и  то же: стоит дать Автору договорить до конца, и из его рта выползают ядовитые змеи, которые кусают предпочтительно хорошеньких женщин.
   - Нет никаких змей. Это ты добавляешь яд в напитки.
   - Говорю тебе: змеи! Их извергает Автор. Все знают, его пьесы прокляты. Когда он доходит до пятого акта, его глотка порождает чудовищных змей.
   - Ты сама распускаешь эти слухи.
   - Не веришь? Может так моя любовь, вопреки законам, хранит его от других?
   - Любовь - это и есть закон, и всякий истолковывает его на своё усмотрение.
   - Как ты, вообще, можешь рассуждать об этом? Разве ты умеешь любить? Я из кожи лезу, чтоб угодить ему, а он не узнаёт меня. Разве я некрасива? Ты видел, я готова на любую роль, но в его историях нет места для меня. Посмотри и скажи: что не так? Он говорит с быком, напивается с заикой, и рассказывает притчи в дешёвых кабаках. Разве я так отвратительна?
   - Ты прекрасна.
   - Я знаю. Мне об этом говорили. А тебе говорили, что ты прекрасен? Поговори с ним. Он послушает тебя. Что тут такого? Ещё одна история, об очередном герое, хуже не будет. Наоборот, его станут слушать достойные люди, в дорогих ресторанах. Не только пьяницы признают в нём пророка и судью.
   - Не хочу.
   - Не можешь. Признайся честно. Мы всё равно не влияем на сюжет, так зачем соблюдать приличия? Раз нельзя убежать от собаки, её нужно приручить. Ты знаком с Лайлапом? Это удивительный пес. Ему нравится, когда его вот так чешут за ухом. О, какая у тебя сильная шея! Хороший мальчик. Ну, конечно, ты знаешь Лайлапа, Автор не расстаётся с ним, говорит, пёс достался ему в наследство от отца, но, по-моему, папаша бросил их вместе с собакой. Давай ещё почешу. Нравится?
   - У вас нет собаки. Автор подарил пса иноземке. Она дала ему то, чего он был лишён: красиво сидела, внимательно слушала, а в конце истории её ресницы...
   - Вертихвостка! Она дослушала его до конца? Что ты несёшь?
   - ...и ядовитых змей не появились. Твои сплетни обличены. Они больше не сводят с ума других женщин. За это он подарил ей пса. Это меньшее, что он мог...
   - Как ее зовут?
   - Не помню. Она, кажется, замужем. Что-то я разомлел и сболтнул лишнего.
   - Ты назовёшь мне её имя?
   - Видишь ли, этот пёс… а скорее нелепое стечение обстоятельств.
   - Её имя!
   - Её погубила ревность! Ослепленная подозрительностью, она стала следить за своим кавалером. Тот, к несчастию, оказался героем, заметил слежку и не стал разбираться - скомандовал псу. Иноземка не смогла убежать. Лайлап, действительно, удивительный пёс. От него нельзя убежать.
Пасифая аплодирует.
   - Браво Лайлап! Хороший собака. Автор сам тебе рассказал или ты сочиняешь? А? Что за умница Лайлап!
   - Я всего лишь бык. Мне не понять твою жестокость. Мне противно это торжество.
   - Ты рассмешил меня. Посмотри, тебе не кажется, что от частого ожидания Автора в его покоях моя кожа стала бледной, как твоя шерсть? Может мне стоит проводить больше времени на солнце, чтобы походить загаром на рабочих, которые кладут асфальт на развязках МКАДа?
Тебе нравится цвет моей кожи?


   *  *  *  *  *

   Весна пьянила переменами. В Лефортове - черёмуха, в пальто - жарко, в пиджаке - холодно. Неделя плащей и пива на улице.
   Эх, попадись Автору добрая селянка или мечтательная дачница...
   Но столица переваривает женщин в танцовщиц, другими словами в людей, знающих себе цену. А тут ещё темнеет поздно, сумерки холодные, с Яузы дует сыростью.
   Автор сбежал по ступеням в подвал, скидывая на ходу плащ.
   - Эй, небогатая фауна недорогих кабаков, ваш пророк и судья вернулся! Хозяйка, мне как всегда! Друг юности и постоянный собутыльник, этот Мастер с Брюсова переулка сказал, что «с-сегодня не п-придёт», так что, я поднимаю тост за него и... Придвигайтесь ближе, впрочем я буду говорить громко.


   История вторая.

   Не долго пришлось отдыхать Гераклу после победы над Немейским львом.
Скромный труд ремесленников и простых горожан в царстве Эврисфея облагался налогом. Казначейство регулярно пополняло свои запасы, но десятиголовое чудовище нападало на мытарей и съедало всё золото, серебро, и медь. Другие цари присылали Эврисфею дань, но из-за мерзкой гидры до казны деньги не доезжали.
   Немало отважных смельчаков пыталось убить тварь, но стоило герою приблизиться к чудовищу, как земля под ним превращалась в Лернейскую трясину, из которой с шипением и свистом выныривала десятиголовая гидра, обвивалась своими длинными скользкими шеями вокруг человека, затягивала его в болото и пожирала.
   Вечером, когда гидра, насытившись, засыпала, золотое и смрадное дыхание десяти ее пастей отравляло воздух. Тот, кто дышал с гидрой одним воздухом, сначала богател, но потом неминуемо заболевал, долго болел и умирал. Люди видели в этом отчаянную удаль. Больным богачам завидовали, с ними дружили, им подражали. Но не всем удавалось повторить их судьбу.
   В тот час, когда почва под Гераклом превратилась в Лернейскую трясину, гидра была сыта. Она только очнулась от дрёмы, её холодный хвост, покрытый зловонной жижей, лениво обвил ногу Геракла. Все десять голов флегматично зашипели вокруг него: «Ш-ш-ш-ш-ш». Геракл поплотнее завернулся в львиную шкуру, и стал рубить одну за одной страшные головы гидры.
   Но едва стекала из раны черная кровь, на месте отрубленной головы вырастали две новые, молодые и амбициозные. Скоро Геракл был окружен словно живым кустом новыми головами, и все они хохотали над ним, разевая брызжущие слюной пасти.
   Геракл вытер лицо. Ему ничего не оставалось, как убрать меч. Гидра по достоинству оценила усердие героя. Её отрубленные головы валялись вокруг, разевали пасти, поводили злыми глазами и плевались ядовитой черной кровью. Но сама она стала стоглавой, и каждая из её голов казалась приспособленней отрубленных.
   - Я могу заботиться о твоем рационе питания, если ты будешь делиться со мной, - сказал отдышавшись Геракл, - Согласись съедать не всё золото царства Эврисфея, а оставлять мне половину. Когда я приумножу свою половину мы снова разделим её пополам. Тогда тебе не придётся жить в болоте. Ты можешь поселиться в казначействе. Только людям скажем, что я тебя убил.
   - Покажи им мои отрубленные головы, это их убедит. - ответила Гидра, - И пошли скорее, я проголодалась.
   - Не забудь, мы в доле, всё пополам.
   - Это ты не забудь смочить наконечники стрел в моей крови, они станут высокоточными и смертоносными...

   Автора прервут, он не сможет рассказать то, что стало потом. Его перебьют. Тот кто видел в Петергофе фонтан, на котором Тритон разрывает пасть морского чудовища, решил, что это истинная история победы Геракла над Лернейской гидрой. Автор не стал спорить. В этом кабаке, как и везде, очень уважали Геракла и верили фонтанам. Было жаль, что Мастер не пришёл. Он бы оценил. Автору вообще не хватало ценителей, разве только бык...
   Ему захотелось оказаться в заведение с более изысканной публикой, но одному было скучно, поэтому Автор втянул голову в ворот плаща и прошагал мимо двери ресторана, в котором друг против друга сидели Мастер и Пасифая.

   - Ты убивал когда-нибудь, Мастер?
   - Нет, П-пасифая.
   - Не ври мне. Ты убил из зависти?
   - К-к чему этот р-разговор?
   - Тот, кто превзошёл тебя в искусстве - мёртв. Ты не признаешься в убийстве? Или не признаешься, что был превзойден?
   - Я не п-понимаю.
   - Я хочу испытать тебя?
   - Рад угодить, но я б-беру д-дорого.
   - Ты слишком стар. И не способен на хитроумные выдумки.
   - Чем я з-заслужил этот упрёк?
   - Ты слышал о художнике, что рисует виноград так, что птицы клюют холст?
   - М-моё ремесло иного рода.
   - Ты мог бы смастерить корову, такой красоты, что бык влюбился бы в неё?
   - А чем п-плоха обычная корова?
   - Мастер, я не о коровах говорю, а о твоем умении, налей мне вина.
   - К-как тут уютно, вот только ц-цены в-высокие.
   - Так ты можешь сделать такую корову?
   - Заплати, и я п-попробую.
   - А как мы узнаем, что бык действительно влюбился в истукана? Сделай внутри коровы место для меня, я хочу слышать его влюблённые вздохи. Вот твой аванс. И держи рот на замке. Узнает Автор - узнает бык. Между ними нет секретов. А это усложнит твою работу.
   - Зачем т-тебе это?
   - Пусть не будет секретов между нами. Ты столкнул с крыши своего ученика, за то, что он сделал с твоей сестрой, а не из зависти. Да? Это так? Ты остался непревзойденным, но стал уязвимым... Не бойся, я сохраню это в тайне. У нас с быком вышел спор о том всякая ли любовь законна. Я боюсь проиграть, я, вообще, боюсь быков. Его роман с деревянной коровой рассмешит меня. А кто смешон не страшен Пасифае.


   *  *  *  *  *

   С цветением вишен и яблонь кабаки лишаются гостей. Толпы зевак собираются на бульварах и в парках, где вьются ароматы, разгоняется кровь и удлиняются дни, а к вечеру тянет на авантюры. Бюджет трещит по швам, Автор лезет в долги, иначе не живётся. В августе обещают возможность заработать, но потратить будущий гонорар нужно здесь и сейчас: на Рождественском бульваре перед Трубной площадью, пока белые лепестки не попадали с деревьев.

   Целеустремлённые граждане избегают тупиков. Они обходят долгострой по боковым тротуарам бульвара. Не попадая в то место, где собираются истинные ценители хересов и портвейнов, другими словами: выпускники архитектурного института. Изящные пальцы с мозолями от карандашей срезают пробки. Восторженно блестят глаза от рифмы Корбюзье - Курвуазье.
   Автор нетерпелив, ему хочется поделиться со всеми очередной историей.


   История третья

   На защите царства Эврисфея с давних времен стояли железные птицы, которые были больше коршунов и могли метать свои острые перья словно стрелы. Враги трепетали перед их могучими клювами и острыми когтями, поэтому не осмеливались воевать. Иностранная разведка наблюдала и вела строгий учёт «пернатых» особей, надеясь в будущем что-нибудь предпринять. Однако всякий раз, когда из железного яйца вылуплялся новый птенец, то от треска скорлупы по всей Стимфалийской долине разносился ГРОМ, враги советовались со своими штабами и продолжали ждать более благоприятной ситуации.
   Со временем птицы почему-то перестали высиживать яйца, их численность стала сокращаться. Над царством нависла угроза. Геракл решил во всём разобраться сам.
Оказалось, что птицам не хватает еды. Вскармливать молодых птенцов нечем, поддерживать жизнь в старых незачем.
   Тогда Геракл взял огромный барабан и стал стучать в него громко и долго. ГРОМ разносился по всей долине. Враги удивились такому всплеску рождаемости. Стимфалийские птицы и сами принимали бой барабана за треск скорлупы и появление новых птенцов. Но, когда увидели в чём дело, пали в отчаяние, от отсутствия перспектив, а Геракл всё бил и бил в свой барабан...

   - Хогоший полный метг может получиться, что-то сгеднее между Хичкоком и Кубгиком.
   - На такое кино сейчас никто денег не даст.
   - Тихо вы, не перебивайте!
   - Да ну его, Кать, иди сюда, споём лучше. Подыграй-ка Музыкант.
   - Нагод, сгоняйте кто-нибудь в магазин, а то в гогле пегесохло.
   - Автор, это вообще трэш какой-то. Не загоняйся.


   *  *  *  *  *

   В Подмосковье цвела сирень, пели соловьи. В столице плавился асфальт, гремели отбойные молотки. Автор боролся с нищетой и нещадно халтурил. Для этого он спрятался под псевдонимом, переехал на дачу и сел за сочинение агитационных плакатов. Его оды украшали предвыборные кампании и воспевали лучезарность кандидатов. Пасифая сияла на солнце и смешивала коктейли в тени. Привилегии текли из рога изобилия. Продукты привозили с Даниловского рынка и готовили на углях приглашённые из ресторанов специалисты. Ближе к ужину прохожие по-соседски заходили на аромат, интересовались здоровьем господина писателя, объедались белорыбицей, разваливались в гамаках, накрывались пледами и, не выпуская бокалы, слушали Автора. Не читали, а именно слушали, потому что читать барабанную дробь плакатов приходилось электорату, обитавшему за пределами коттеджной резервации.


   История четвёртая.

   Бродячие цыгане и карлики царства Эврисфея любили скоморошничать на базарных площадях. Они гнусно напивались, кривлялись и, коверкая слова, изображали царя и благородных советников так, что это порочило и честь, и достоинство. Чернь гоготала, кидала монеты толстому жонглеру в меховых штанишках, публика побогаче запихивала купюры в атласное бельё гимнасток, извивающихся многоголовым змеиным клубком. Городская стража видела в этом порок и призывы к насилию, но никак не могла искоренить цыган и карликов вовсе.
   Сколько их не хватали на базарах, сколько не допрашивали - ничего сделать не могли. Порождённые беспринципными щелкопёрами сплетни и памфлеты, со скоростью лани разбегались по царству. Тогда Геракл решил лично выследить эту «лань», он гнал её по кровавому следу от Керинеи до Гипербореи, меняя руководство драматических театров и одеонов.
   ПолкИ популярных артистов, пытаясь развить у публики благородный вкус, распевали песни о подвигах Геракла, изображая его мудрым атлетом. Вообще героический эпос признавался вершиной достижений всех искусств, мудрейшим фольклорным элементом и культурным цементом нации. Статуями Геракла украшали сады. В театрах давали представления о его подвигах. Мозаики с его изображением украшали стены и площади городов. Но цыгане и карлики всё равно собирали публику в стихийные балаганы, читали безвкусные пасквили, измываясь над святынями и традиционными ценностями общества.
   Наконец Геракл, заручившись поддержкой неподкупных искусствоведов-государственников, накрыл канал распространения экстремистской литературы, прижав тем самым лань к обрыву у берега Истры, сжал руками шею, но она вырвалась и побежала обратно к Керинеи. Геракл вновь пустился за ней... 

   - Простите великодушно, что перебиваю вас, голубчик, но эта сцена. Она открыла мне глаза! Извините, любезный. Я такой импульсивный... Вижу вы меня уже простили, потому что вы тоже творческий человек. И не спорьте.
   Нашему коттеджному поселку, мне подумалось... Вернее, это идет прямо от души. На перекрестке двух аллей, помните? Со времен колхоза там осталась эта ужасная колонка. Давайте декорируем её под фонтан. Пусть это будет мужественный Геракл, с напряженными бицепсами. В его руках извивается женственная лань с дикими напуганными глазами, поднятыми к небу, молящий взор и сдавленный стон (в виде струи воды, бьющей к небесам). Мы увековечим ваш сюжет и навсегда сохраним в сердце этот трогательный, душевный вечер.
   - Браво! Шампанского! Как претенциозно! Поддержим!
За спиной Автора раздавались бурные и продолжительные аплодисменты. Все радовались, смеялись. Он вызвал такси. Когда хлопнула дверь автомобиля, гости уже запускали фейерверки, диск жокеи играли лайфсеты, Пасифая пробовала кокаин, Автор объяснял водителю, где Брюсов переулок, стараясь не замечать тюремного шансона в шипящих колонках, с удивлением открывал для себя вид на Кутузовский проспект из автомобильной пробки.


   *  *  *  *  *

   Беспорядок в мастерской: покрывала на процессах, пыль на результатах. Частые гости знают, где что лежит, и куда смотреть не надо. Новичкам всё приносят, лишь бы не вставали с кресел, не шатались праздно.
Автор сидел перед настольной лампой напротив Мастера, тот старался быть непринуждённым, насколько это получается у заик.
   - В молодости д-девушкам с нами б-было скучно: в тюрьме мы н-не сидели, на гитарах не играли...
   - В юности многое казалось диким: люди трепетали перед разбойниками, зарешёчивали окна. Однако взрослые тёти, скажем, обращали на нас внимание.
   - Ты з-зануда и мог заговорить любую д-до смерти. Мне оставалось м-молчать, причем таинственно. Когда ей надоест (а ей обязательно н-надоест!), она т-так, подслеповато щурясь: «А вы почему м-молчите? Вы Мастер? А слЕпите мой б-бюст?»
   - Просто я блестящий выдумщик, а ты ремесленник.
   - П-просто: когда слова исчерпаны, п-пускай в ход руки! По ч-чуть-чуть?
   Зрители отсутствовали. Былое вспоминалось естественно, без артистизма. Закуски освещались настольной лампой как в студенческом общежитии.
   - Ты и сам не п-помнишь, о чём была твоя п-первая пьеса.
   - Конечно помню. О несчастном коммерсанте по имени Иксион. Он полюбил простую девушку, жертву рэкетира (очень злободневная была история). На каждом свидании она плакала, а вымогатель требовал с Иксиона плату в счёт её долга. Однажды коммерсант решил жениться. Но выкуп за невесту оказался столь дорог, а наёмный убийца так дёшев... Твоё здоровье... В общем, Иксион взял таки грех на душу. После оказалось, что убитый и есть отец невесты, несчастный, по сути, человек едва сводивший концы с концами.
   - Это п-первая пьеса?
   - Да, герой в ней мучается угрызениями совести и попадает в психушку. Давно это было. Ты ещё не заикался. Извини. Налей, чего уж...
Автор замолчал. Воспоминание уносили его во времена, когда у Мастера появился речевой недуг. После несчастья с сестрой? Или потом, когда тот юноша сорвался с высоты? В воображении пробежали больничные коридоры, палата в которую угодил Мастер.
   - А д-дальше.
   - Дальше? Безутешный в любви Иксион, излечившись от стыда, самым бессовестным образом, как школьник втрескался в жену своего лечащего врача...
   - Я говорю: там д-дальше ад. Ад дальше! Баста! Рассказывай это в-взрослым тётям, блестящий выдумщик, оставь мне б-бюсты.
   - И ты туда же! Неинтересна эта история взрослым тётям! Потому что там порядочная женщина, которая признаётся мужу в домогательствах, письма показывает, между прочим...
   - Не хочу з-знать.
   - И весь парадокс в том, что доктор мстит за бессовестность тому, кого сам вылечил от угрызений совести. Для этого он под дождём срезает у жены локон, вяжет его к хвосту кобылы, и вкалывает Иксиону тестостерон - так возникает преступная страсть, от которой появляются кентавры...
   - П-прошу, только не п-про кентавров.
   - Дело не в кентаврах. Мы всё допили?
   - Да.
   Автор с нескрываемым любопытством посмотрел в темный угол, ткань покрывала скульптуру крупного рогатого животного. На секунду ему показалось, что из прорехи смотрит глаз, но Автор здесь не впервые, он понимал, что смотреть туда нельзя, пока ещё нельзя, ещё не готово.
   - У тебя з-звонит?
   - А сколько время-то?! Ух! Алло... Доброе... Извините, представьтесь пожалуйста... Пасифая? Подождите минуточку. Извини, старик, это по работе. Я пойду, не провожай, там, должно быть, уже светает.


   *  *  *  *  *

   Пружина с грохотом вернула дверь в проём. Рассвет навалился звуками: крики ворон, скрежет метлы, доводы Пасифаи. Ветер аплодировал одеревенелыми листьями. Бледное небо будило влюблённых. Свежесть утра столкнулась с послевкусием ночи. Очень хотелось пить. Голос в трубке куда-то звал. Елисеевский переулок вилял под ногами: арка, баки, ступени, Вознесенский переулок.
   Памятник Низами Гянджеви. Кто-то покашлял. Автор огляделся и впервые увидел Ариадну.
   Она была несвободна и слушала телефон. Звенья её цепей уходили по сотовой связи к тому, кто задавал вопросы, и слышал в ответ её кашель.
Нереиды перекрыли Шведский тупик, за их спинами поднималась громадина театра на Тверском бульваре. Кашель усилился. Ариадна задыхалась, она не могла говорить. Было вежливо проявить внимание. Уместно изобразить заботу.
   Автор повернулся. Ариадна выпрямилась во всю силу своего позвоночника, принимая его за простого зрителя. Она хладнокровно симулировала кашель, разыгрывая два спектакля одновременно: трагедия «Кхе-кхе» для абонента и комедия «Мой назойливый парень не понимает намёков» для зрителя.
   Обессиленные ревностью, проклятия Пасифаи направляли действие к романтическому повороту. Призрак Андромеды взмахнул ресницами в сторону взошедшего солнца. Горизонт был чист, ничто не предвещало появление героя. Ариадна оказалась на расстояние слова, и Автор заговорил.


   История пятая.

   Вы представляете себе кентавров? Это могучие и свободные существа. Они появились в результате преступной страсти, поэтому вынуждены селится в горных пещерах. Вы же знаете людей. Любая попытка убедить их в том, что противоречит предрассудкам, обречена на провал. Поэтому кентавры ушли от них подальше и налегке. У них почти ничего нет: спят они на соломе, одежд не носят. Целыми днями, рискуя жизнями ради пропитания, они охотятся на диких быков. Тот кто не может охотиться - собирает жёлуди и коренья.
За час до захода солнца кентавры встречаются у горного перевала, чтобы разделить трофеи и полюбоваться на закат, послушать воспоминания стариков, грустно вздыхая перед сном, вспомнить запах хлеба и благословить огни дальних деревень.
   Единственное сокровище, которым дорожат кентавры, самое ценное что взяли они, уходя в горы, - это священное вино, которое берегут для особого события. Берегут с таким усердием, что люди завидуют их выдержке. Пьяницы объясняют это волшебными органолептическими свойствами напитка, трезвенники утверждают, что вино дарит бессмертие, а Геракл, сгорая от любопытства, пообещал однажды заполучить себе бутылочку.
   Это, знаете ли, дерзко. Никто из людей не мог отважиться на такое. Слишком яростными, свирепыми и ужасными казались кентавры. Ненависть к ним объединяла разрозненные племена. Кровные враги прекращали распри и готовы были умереть друг за друга, стоило им вспомнить об опасности, исходившей от кентавров. Образ полулюдей-полуконей всячески очернялся: юношей воспитывали в ненависти к этим «кровожадным монстрам», девушек предупреждали о «дичайшей развратности» этих уродов. Родителей пугали тем, что кентавры поедают детей, дети боялись быть съеденными заживо. Страх перед кентаврами укреплял духовные скрепы общества, веру в царя. Налоги на оборону росли, подданные трепетали. Геракл делал выводы.
   Однажды, когда кентавры ушли охотится и собирать жёлуди, Геракл появился у входа в пещеру. Навстречу ему вышел Фол - хранитель традиций, старый кентавр, ощущавший себя бесполезным мудрецом. В силу возраста ему очень хотелось совершить подвиг. Много раз он представлял, как подвернётся случай оказать неоценимую услугу своему племени, как прославит он свое имя, поэтому, встретив Геракла, Фол почувствовал себя героем и творцом истории.
   - Меня послали с миром, - расплетал силки Геракл, - люди хотят заключить союз с кентаврами. Ужасное чудовище приближается к нашим границам, только вместе мы сможем одолеть его, позволь мне войти, я расскажу детали.
О коварстве людей старики рассказывали на закатах, но ещё говорили о гостеприимстве. Фол вспомнил всё. Ему казалось, что он знает о людях достаточно.
   - Войди.
   - Огромный и свирепый дикий кабан опустошает Эриманфские земли, скоро он будет здесь. Вся наша армия приведена в боевую готовность, мы встанем у него на пути к пахотным землям, но если он укроется в горах, то...
   - К нам редко приходят гости, однако мы чтим обычай, угощайся, - с этими словами Фол протянул Гераклу миску с телятиной и желудями.
   - Спасибо, как вкусно, я и представить не мог, что мой визит окажется такой приятной миссией, я уже попрощался с семьёй, отправляясь сюда. Много лет кентавры и люди не говорили друг с другом, мы первые в своём роде.
   - Рад, что тебе понравилась наша традиционная кухня, извини, я прервал тебя, на фразе «если он укроется в горах».
   - Разведчики доносят, что в Эриманфе, где бесчинствует вепрь, не осталось дубов, всё изрыто свиным рылом. Пастбища вытоптаны, стада диких быков, гонимые голодом, бегут за дальний кордон. Ты, должно быть, слышал от охотников, что добыть дичь нынче стало сложнее? Но это ещё не самое страшное. Монстр обладает бешенной силой. Я сам видел, с какой лёгкостью он раскидал отряд гоплитов. Их тяжелые щиты были изрезаны его острыми клыками. Я видел табуны мертвых лошадей с рваными ранами на боках, из которых торчали рёбра, но я воин, мне нельзя отчаиваться. Объединившись вместе, мы одолеем врага, а победив, забудем старые обиды и сможем жить вместе. В знак добрых намерений я принес вам хлеб. Люди просят помощи и ждут ответа, что мне передать им, Фол?
   - Это хлеб? Узнаю его по запаху.
   - Его только сегодня испекли, в ближайшей деревне, видишь ещё дымиться? Что же ты? Попробуй. Или ты думаешь, он отравлен? Хочешь, я попробую первым?
   Фол боялся расплакаться. Добровольное изгнание его народа вот-вот закончится. Никто не поверил бы в миролюбие людей, но хлеб показался Фолу убедительным доводом. Он не сомневался в согласии остальных кентавров. Сбылось предназначенное. Настал особенный день.
   - Передай людям эту бутылку вина, Геракл. Извини, что не предложил сразу, но мы берегли её, для торжественного момента.
   - Выпьем вместе? Ты, мудрый кентавр, и я, посланник людей, которому очень хочется пить после желудей.
   За час до заката еле уловимые нотки винного букета донеслись до перевала. Кентавры жадно втягивали носами воздух, от затылка до хвоста пробегала тревога. Бесшумно они окружили выход из пещеры и чувствовали присутствие человека. Самые сильные и нетерпеливые ворвались внутрь, испугав Геракла своей мощью.
Герой попал в безвыходное положение. Его ложь про громадного вепря могла быстро открыться, бежать некуда, оставалось вступить в битву.
   Внутри узкой пещеры превосходство было на стороне Геракла.
   Стрелы пропитанные кровью Гидры без промаха попадали в цель, яд действовал моментально. Сильнейшие из табуна первыми падали с грохотом и погибали на глазах Фола. Подоспевших на шум расстреливали как в тире. Туши ничего не понимающих существ ложились у входа в пещеру один за одним. Тетива свистела, эхо отражалось от сводов. С душераздирающими криками кентавры в панике бежали прочь, но стрелы догоняли их. Геракл куражился. Он уже пригубил вино и ощутил себя бессмертным. Враги его были бессильны. Ничего не понимающий Фол опустился на колени чтобы вытащить стрелу из тела своего родственника, но поцарапался и яд проник в рану. Бессмертие вина, смешалось со смертоносным ядом. Эта противодействие мучило его непереносимыми бесконечными страданиями. Он молил о смерти, завещая бессмертие огням дальних деревень...

   - Мне нужно в бассейн и тюль купить, - сказала Ариадна.
   - Тюль? Зачем тюль?
   - Тюль мне нужен для счастья. К тому же, все до одного, кого не спроси, знают, что Геракл герой!
   - Кто-то должен сомневаться.
   - Зачем? По-моему, вы просто завидуете ему. Смотрите какие у него мышцы. Вот, в интернете нашла, тут написано: «После победы в неравной битве с яростными кентаврами, преследовал огромного кабана, опустошавшего окрестности горы Эриманф. Геракл загнал его в глубокий снег, связал и принес Эврисфею».


   *  *  *  *  *

   С кем-нибудь поужинать может любой. Двое вечером в хорошем ресторане за бутылкой вина - самая невинная сцена. От неё пахнет духами. Волосы уложены, платье с иголочки, туфли на каблуках. С его щек испаряется лосьон после бритья, взволнованный, он непрерывно шутит. Это ещё ничего: обыкновенная история. Просроченная страховка (раньше не было времени), ДТП (уже завтра суд), оформить нужно сегодня (причём задним числом) - вот и встретился за ужином с кем надо.
   Другое дело обеды. Сидят двое в незнакомом месте, потягивают фрэш через соломинку. Он кладёт свою руку поверх её, она стискивает колени: через пару недель им будет стыдно. Только ему скучно с немолодой женой, а ей - с безработным мужем. Она хочет в кредит БМВ. Он прекрасно её понимает. Им пора на работу, но вернутся не вместе - косо смотрят коллеги.
   Действительную же опасность представляют те, кто завтракает вместе, выбирая кафе в центре, ранним-ранним утром. Так поступают только отчаявшиеся заговорщики, решившись тряхнуть всем злодейством своей души.

   Расклейщики объявлений из Средней Азии озадаченно подняли глаза в небо. Может показалось? Нет. Гром катится от Таганки через Покровские ворота. Первые крупные капли гонят прохожих с Чистопрудного бульвара под навесы. Курильщики около офисных зданий проспекта Сахарова уплотняются под козырьками, не пуская к себе посторонних. Нарастающий темп каблуков и женский визг пробивает брешь в их обороне.
   ПолилОсь! На лобовых стеклах заработали дворники. По лицу стекали струйки. Запотевшие окна скрыли интерьеры. Колокольчик звякнул ещё раз, прежде чем доводчик закрыл дверь, плавно приглушая шум дождя.
   По аромату Мастер сразу понял, что давно не пробовал столь вкусный кофе. Как опрометчиво было указать кондитеру на первый попавшийся в витрине рогалик. Густая пенка в чашке Пасифаи скрывала напиток.
   - А у т-тебя что?
   - Кофе по-венски и штрудель.
   Над столиком повисла тишина. Пасифая приводила себя в порядок, что-то писала в своём смартфоне. Мастер не знал с чего начать разговор. Он был беден и горд.
   - Это д-дорогой телефон п-последней модели?
   - Не самой последней. Ты сделал, что обещал?
   - Что бы я н-не сделал, выходит шедевр. На этот раз я п-превзошёл себя.
   - Бык должен влюбиться.
   - Непростой з-заказ. Мне пришлось п-потрудиться.
   - Ты набиваешь себе цену? Не забывайся. Лучше скажи, какие у нас шансы на успех?
   - Что з-зависело от м-меня, я сделал. Но, Пасифая... может быть ты хочешь, чтобы я с-слепил твой б-бюст?
   - Нет. Но я знаю одного тщеславного и щедрого человека. У него амбициозные карьерные планы, его может это заинтересовать. Вот только он некрасив, его бы слегка...
   - П-приукрасить? Запросто. Сведи м-меня с ним, Пасифая.
   - Ты лукавишь, Мастер. Если ты добьёшься успеха, то перестанешь меня узнавать.
   - Ты совсем п-промокла. Мне нужен локон т-твоих волос. Возьми эту ампулу. Я расскажу тебе, как мы п-поступим...

   *  *  *  *  *

   Теплый воздух треплет занавеску, из окна иногда открывается вид. Там по улице бродят женщины, и каждая кто с хвостиком могла оказаться Ариадной. Достаточно Автор гонялся за её силуэтами, пора снова встретить её цЕлую.
   Высокая спинка бесшумно повернулось вместе с креслом, в нём сидел человек с асимметричным телосложением, он не умолкал.
   - Я диск на ветер кладу, за 50 метров вылетает! Это норматив КМС, чтоб ты знал! Чего ты стесняешься? Рассказал бы лучше людям про мои награды, спортивные достижения. Ты с ними там пиво-водку пьёшь, подтянуться не можешь, а я диск метаю, ядро толкаю.
   - Извините, но...
   - Не перебивай! Скажи им и пойми сам прежде всего, подтасовывать выборы, ещё раз хочу сказать, вбрасывать что-то там мы не собираемся. Мы понимаем, люди хотят чтоб всё хорошее продолжалось, никто воевать со своим народом не будет. Это понятно? В последнее время я очень тобой не доволен! Ты слышишь? С кем ты был на Леонтьевском? Стройная такая с хвостиком?
   - Одна знакомая. Причём здесь...
   - Отставить! Как её зовут?
   - Какое это имеет значение?
   - Простое! Можешь назвать имя?
   - Зачем?
   - Есть у неё имя или нет?
   - Есть... Ариадна. И что теперь?
   - Ничего. Спросить нельзя? Иди и работай! Постой, кое-что ещё. Автор, ты умный человек, ты понимаешь в чьей я команде? Понимаешь? Это касается быка. Слышал, ты чуть ли не пророком слывёшь, благодаря этой скотине. Не опасен он? Я всё таки за безопасность отвечаю. Впрочем, раз так, то уверен, опасности нет. Это простая формальность. Нужно как следует всё осмотреть: так что жди в гости. Приеду как только посвободнее станет. Всё. Давай.
   Автор задержался в дверном проёме, ещё раз посмотрел на занавеску и, сохраняя внешнее спокойствие, громко сказал: « Передайте Гераклу, что быка он не получит!»


   *  *  *  *  *

   План на вечер был прост и гениален. Читать на ходу поэтов, прикладываясь к маленькой бутылочки из кармана, и случайно встретить Ариадну.
Проще было представить, что она идёт рядом и упиться самообманом. Вот она слушает внимательно, как одна Андромеда умела слушать, понимает всё, как только Мастеру под силу, смотрит влюбленными глазами и удивляется, отчего раньше ей этих поэтов не читали.
   Стало темно, пришло время прощаться.
Автор бросил призрак Ариадны у магазина, по привычке пополнил запасы и направил стопы свои к быку. Говорил сам себе, спорить было не с кем.
   - Поймите, миф это не таз цемента застывшего во времени. Это многомерное пространство смыслов, оно открывается любопытным, если ворочать его и разглядывать с разных сторон. Тщеславные кормят мифами рабов, чтобы воспитать восторженных солдат и матросов. Богатые обманывают ими бедных, подменяя надежду яркими огнями.


   История шестая.

   У царя Авгия было много всего, он был сказочно богат. Геракл узнал об этом и захотел получить часть его имущества. Пришёл, осмотрел тучных быков и коров, пересчитал бесчисленные стада коз, а потом говорит: «Как же грязно у вас, нельзя так! Ничтожнейший из царей Эврисфей, который ради самоутверждение измывается над таким героем как я, даже он понимает, что нельзя в такой грязи своё богатство держать, он послал меня на помощь.»
   Геракл изменил русло двух рек и их водами за один день смыл навоз и часть построек (поклонники Геракла посчитали их ветхими и подлежащими сносу). В счёт за свои услуги Геракл потребовал десятую часть всех богатств Авгия, но ничего не получил.
   В последствии этот акт воспели как подвиг, перепутали немного детали: назвали коровник конюшней, сфабриковали дело о том, что Авгий якобы обещал заплатить за фокус с уборкой территории. На суде против Авгия выступил его сын - Филей.
   Любопытно, что Авгий потом изгнал Филея: то ли десятая часть имущества была ему дороже сына, то ли наследник престола в глазах царя стал предателем.
   Спустя время Геракл пошёл войной на Авгия, из засады перестрелял ядовитыми стрелами всех кого боялся, убил всех мужчин, оставив в живых только Филея, взошедшего на престол вместо Авгия. А что в результате? А в результате Геракл забрал себе всё что хотел. А теперь он захотел...

   Вошла Пасифая, она была явно не в себе, что-то спрятала за спиной.
   - Ах, ты здесь? Где так набрался? Что опять не узнаёшь? Там под окнами девка с конским хвостом кричит и зовёт Автора! Ты уверен, что не хочешь мне ничего объяснить?
   - Ариадна?
   - Ты пожалеешь.
   Автор выбежал наружу, не заметив во дворе Мастера, который едва стоял на ногах, опираясь на полированные бока деревянной коровы.


   Часть II.

   Эпиграф

   Я не знаю, почему дают какой-то монополь воспоминаниям первой любви над воспоминаниями молодой дружбы.

   Александр Герцен «Былое и думы»

   Ничего не снилось. Сознание шагнуло из темноты и оказалось  на пороге, брезгливо заглянуло внутрь и постаралось взять себя в руки.
   - Кажется, здесь.
Глаза не распахиваются навстречу утру, напротив, прячутся с головой под покрывалом.
   - Рано ещё.
   Лицо само ощупывает себя прикосновеньем ткани к скулам, векам и надбровным дугам.
   - Кажется не били. Отчего болит всё?
   Пора выглянуть наружу, но что там, по другую сторону покрывала?
   - Как мы тут оказались? - спрашивало сознание.
   Туман окуривал воспоминанья.

   Автор аккуратно выглянул из прорехи своего постельного убежища, навстречу моргнул влажный глаз и зашевелились мокрые ноздри подростка-минотавра, он по-щенячьи склонил голову набок.
   - Проснулся?
   - Принеси, пожалуйста, попить.
   - Отец будет в ярости. Когда истребят всех чудищ и герои вернуться домой, они сядут пировать, а ты будешь валяться в пыли на дороге с дырой в животе. Держи, предатель.
   - Спасибо.
   - Ты пожалеешь, что не оставил нас в покое, жалкий борзописец.
   - Вкусная вода. Ты пробовал? Принеси, пожалуйста,  ещё.
   - Все неприятности на свете от тебя, беспомощный выдумщик. Мало тебе быть всеобщим посмешищем, скверный ты человечек? От тебя все отвернулись. Ты урод. Соседские ребята смеются над тобой, а девчонки бегут как от огня.
   - Не обращай внимания.
   - Эта гнусная история про деревянную корову? Думаешь, я не знаю? Ты не способен любить. Посмотри на меня, какое ещё тебе нужно доказательство нежных чувств моих родителей? Если бы Геракл не уговорил отца ехать к нему на помощь в организации Олимпийских игр, ты бы сейчас...
   - Геракл забирает себе всё, что пожелает без просьб и уговоров. Он взял коней у фракийского царя Диомеда, стащил пояс у царицы амазонок Ипполиты, украл коров у великана Гериона, яблоки у нимф-Гесперид, Цербера у владыки подземного царства. Он забрал моего быка. А тот действительно был красавчиком и самым рассудительным собеседником. Мы говорили с ним по ночам, хотя той ночью я, кажется, был с Ариадной. Дело, в общем-то, не в ней, ты же знаешь.


   История седьмая (последняя).

   В царстве Эврисфея ходили слухи о мудрости и справедливости. О том, что в других царствах подданные живут иначе. Что там трудятся не для того чтоб отвлечься  от бед, а для процветания остальных. В тех царствах наказывают за зло, и тяжесть наказания зависит от количества принесённого зла. За равные преступления там следуют одинаковые наказания. А привилегиями награждают каждого по количеству сотворенного добра, несмотря на должность. Налоги в тех краях попадают в казну, потому что это считается справедливым и естественным. Юноши и девушки мечтают стать врачами и учителями, так как это самые привилегированные профессии, а старики живут в теплых домах и не меньше одного раза в год путешествуют к морю.
   Подданные Эврисфея очень любят Геракла (ещё бы, ведь он совершил столько подвигов!), но они никак не могут понять, почему справедливость так неравномерно распределена между царствами. Преданно смотрели люди в глаза национальному герою, хотя, молчаливый упрёк, казалось, всё чаще блестел слезой в уголках глаз. Их взгляд молил о переменах и вдохновлял Геракла на новые подвиги.
   Придворный Астролог рекомендовал заграничный поход, развенчивающий миф о справедливости в соседних царствах. Вернее, сам поход и разоблачение кичливых иноземцев уже прописано опытными сочинителями, оставалось утвердить проект и обнародовать трофеи.
   - Во-первых, сир, вы, подвергая себя опасности, вступите в неравный бой и победите коварное чудовище (детали прорабатываются). Во-вторых, народ ждёт триумфального банкета с карнавалом и высмеиванием инородных обычаев. А, в-третьих, театры и одеоны увековечат ваш подвиг бессмертными постановками, иначе народ рискует не понять, ради чего всё это.
   - Что-нибудь новое не смогли придумать? Я разочарован вами. Ну, хорошо. Мои поклонники пишут, что у какого-то пророка или судьи есть белый бык, рекордсмен-производитель, такой несдержанный, что всех коров в округе обрюхатил. Местным властям даже пришлось о деревянной невесте для него хлопотать. Такой бы хорошо смотрелся в моих стадах. Чем не трофей? Раз уж государственные интересы отстаиваем.
   - Тогда следует обратить внимание на то, что бык свиреп и ужасен, он бешеный! Трусливые и женоподобные правители соседних царств бессильны перед ним, а могучий Геракл явится и играючи укротит грозное животное, благородно сохранив ему жизнь. Затем верхом на быке он переплывет океан, а в месте высадки, на берегу, организуем олимпийские игры. Очень нужна производственная пьеса об удвоении достижений в мясомолочной отрасли на фоне беспомощности иностранцев.

   Кровь отступила от головы Минотавра, он сжал кулаки.
   - Заткнись. Как ты можешь? В тебе одна желчь и ничего человеческого. Отца моего не щадишь, я привык, но Геракл-то причём? Неужели ты не понимаешь, что мы ему всем обязаны?
   - И все таки стоит дослушать. Кое в чём Астролог не ошибся. Бык действительно был бешенным, и я знаю что сделало его безумным. Смотри я нашел эту ампулу...
   - Слушать тебя не хочу, чудовище. Ты мне противен.


   *  *  *  *  *

   Мастер жевал кофейные зерна и старался дышать в окно. Ассиметричный человек вращался на кресле с высокой спинкой и указывал пальцем, обращаясь к Автору.
   - Вот, смотри! Нравится? Учись. Скажешь польстил мне Мастер?
   Палец указывал на мраморную скульптуру обнажённого атлета. Это был мускулистый мужчина скрутивший своё тело для метания диска. Сходство было потрясающим. Автор отметил про себя, что асимметрия пропорций только подчеркивает потенциальную энергию сжавшегося тела. Спокойное лицо дискобола и расчетливый взгляд на диск - всё это пугало Автора. Внутренний голос предостерегал: «Всё, доигрались, у нас появился герой!»
   - Вот как надо. И стойка и контроль снаряда - всё точно! Это я как опытный спортсмен говорю, сам диск по ветру кладу, за 75 метров вылетает. Думаем теперь, где его установить. Куда водрузить, Автор, что думаете?
   - В Парке Горького хорошо бы смотрелся. Только в размерах увеличить раза в два.
   - На искусстве и комфорте горожан экономить не будем, увеличим в три раза и поставим в парке Горького.
   Мастер чуть не поперхнулся кофейным зерном, кивнул головой и отвесил книксен. Перед Автором пробежало воспоминание: барная стойка, ряд бутылок и салфетка на которой карябал Мастер, поясняя свои расчёты: «В два раза шире, в два раза глубже, значит в четыре раза больше материала и работы, а ещё и в два раза выше - итого в восемь раз. Для двукратного увеличения статуи требуется восьмикратное увеличение финансирования». Сейчас при троекратном увеличении размеров монумента он был заранее признателен пространству за увеличение бюджета в 27 раз.
   - А вам Автор поручается донести народу, кто есть этот дискобол. Почему именно ему решили возвести памятник. Не забывайте о моих спортивных достижениях. Помните как я болел за сборную на Олимпиаде. А главное о том как я спас тысячи жизней. Да-да, представьте себе, я убил бешеного быка. Он выследил меня и первым напал, охрана разрядила в него две обоймы, прежде чем он упал. На моем месте мог оказаться любой. А что тут поделаешь? Кровожадная скотина! Вы придумайте детали сами, свидетелей всё равно не было, поэтому условимся, будто я метнул в лоб быку двухкилограммовый диск на глазах у растерявшихся и испуганных свидетелей, они все подтвердят. Чудовищ никто не любит. И не тяните со временем.


   *  *  *  *  *

   Фары автомобилей прорезали сырой февральский ветер. Моросящий дождь не падал вниз, а подхватывался перекрестными потоками. В свете фонарей грязный лёд на тротуаре сражался с дорожными реагентами, павшие в боях кристаллы месились обувью прохожих. Шарфы заматывали лица, в аптеках выстраивались очереди. Голуби группировались вдоль теплоцентралей. Дорожное полотно разрушалось, покрываясь кратерами и каньонами.
   Автор и Мастер шли молча. Разговор не клеился.
   - Минотавру стоить уехать куда-нибудь подальше. Знаешь место, где его никто не найдёт?
   - Н-некогда мне с ним в-возиться, В-вон какой з-заказ отхватил. С-сам видишь.
   - Вижу, что у нас появился герой: прячь блестящие предметы и дорогих людей. Жди подвига. Каждый убитый ими комар преподносится как вражеский лазутчик и разносчик малярии. А тут целый минотавр: голова быка, туловище человека.
   - П-почему я д-должен...
   - Сделал корову - неси художественную ответственность, к тому же меня он не слушает.
   У Петровских ворот сырость и стужа заставили ускорить шаг.
   - Сначала спрячем Минотавра, а потом проставишься за заказ.
   - В туннелях м-метрополитена есть укромные м-места, т-там никто искать н-не будет.
   - Как скажешь, я тебе полностью доверяю.


   *  *  *  *  *

   Утром Ариадна пила кофе в уютном заведении рядом с Патриаршими прудами. Её угощал мужчина в костюме с иголочки, спецпошив скрывал асимметричное телосложение. Свита из водителя и телохранителя польстили её самолюбию. Она двигала плечами в такт музыке, набивая себе цену. Мужчина заговорил о недвижимость за рубежом (дом на острове Наксос. но она не запомнила название), после его слов шансов устоять не было.
   Днём Ариадна угощала Мастера суточными щами. Ему нравилось одно заведение средний руки, в переулках между Сретенкой и Цветным бульваром. Понимающий официант вместе с щами преподнес похмельное зелье. Мастер хлопнул в ладоши, потёр руки  и предложил Ариадне слепить её бюст. Ариадну ещё никогда не лепили. Как оно могла устоять?
   Вечером она надела самое элегантное платье, сделала прическу и попросила Автора сводить её в ресторан на Кузнецком мосту. Он читал по памяти стихи. Она красиво сидела и внимательно слушала. Её губы горели от вина, а глаза блестели как фонари в Москва-реке. В сложившейся аристократической атмосфере она  великодушно простила себе все прегрешения дня и, на этот раз, устояла. 


   *  *  *  *  *

   Жители Сант-Анджело-Муксаро быстро привыкли к элегантному эмигранту в вельветовом пальто и капюшоне.  Регулярно он появлялся на пьяццо Умберто, чтобы выпить кофе или вина в местной пиццерии. Ни капли не скучал он по Отечеству. Лишь иногда заходил на почту за русскими газетами и придавался чтению за столиком на улице, смакуя кофе с густой пенкой и ругаясь на непонятном языке.
   В разделе объявлений его кое-что заинтересовало: «Солидное вознаграждение получит тот, кто сумеет продеть сквозь морскую раковину нить, да так, чтобы вошла она в один конец, прошла все извилины и вышла в другой. Решение высылать по адресу...»
   Щелкнула авторучка, в углу появился рисунок муравья с привязанной к нему ниткой и быстрый эскиз ракушки. Уверенным движение рисунок был дважды обведён ровным эллипсом прежде, чем дальше зашелестели газетные листы.
   Звёздные скандалы. Под репортажной съёмкой женского затылка на вопросы корреспондента любезно отвечал очередной герой светской хроники: «Конечно, я её любил, но у неё были проблемы с алкоголем, а пьяная баба... Она изменяла мне в медовый месяц, мы были на острове Наксос, я сразу всё понял, взял её, зафиксировал и вышвырнул из дома на газон в чём была...»
   Брезгливое ругательство, и полоса резко перевернута.
   Новости экономики триумфально рапортовали: «Растёт финансирование культуры. За счёт внебюджетных фондов в этом году на строительство зон комфортного пребывания горожан потратят второе больше, чем планировалось, хотя, и это не покроет ущерб, нанесённый недобросовестным подрядчиком, который умышленно завысил смету в 27 раз. В отношении него заведено уголовное дело. В рамках плановых мероприятий задержать организатора преступной схемы не удалось. Он испарился с деньгами заграницей...»
   - С к-к-какими ещё д-деньгами? - пользуясь положением иностранца, эмигрант крепко выругался на родном языке, перечитал ещё раз, сложил газету и швырнул её на стол.
   Заголовки передовиц кричали крупными буквами: «В результате оперативной работы под руководством Тезея (фотография асимметричного смельчака с медалями на фоне кубков) был обезврежен опасный преступник - Минотавр». Из статьи выяснялось, что «монстр обладал нечеловеческой силой, питался человеческим мясом (ничего удивительно, он же наполовину бык!), оказал жесточайшее сопротивление при задержании и был ликвидирован».

   Тут из разрозненных кусков стала складываться общая картина. Эмигрант в пальто поправил капюшон, вернулся к разделу объявлений и перечитал «Решение высылать по адресу: Москва, Малая Ордынка...» - это был сигнал. Автор искал того, кто решит задачу. Мастер стянул капюшон, достал из кармана фляжку с граппой, запил её пенкой со дна кофейной чашки.
   «Ариадна!» - подумал он и развернул газету на звездных скандалах. Теперь Мастер узнал, это её затылок с хвостиком. Тезей использовал Ариадну чтобы убить Минотавра. Автор должен ему поверить. Какая запутанная история! А может быть, это ловушка и он готов попасться? Нельзя так просто сидеть, нужно же что-то делать. Он схватил телефон и стала набирать номер.


   *  *  *  *  *

   - Автор, уставший от вина, возвращался домой. По дороге ему хотелось рассказывать истории, отправлять свои сюжеты в топку чужого воображения. Рядом не оказалось ни одной стОящей души. За спиной раздался выстрел. Визг тормозов и рядом с ним остановился автомобиль, руки Автора безжизненно повисли вдоль тела, но он продолжал стоять. Второй, третий, четвертый выстрел и он упал, прямо здесь, на мосту, вот так...
   - Ну, какие ещё выстрелы? Что ты всё выдумываешь? Вставай, хватит валяться. Это уже просто ни в какие ворота... Пойдем скорее. Нам в магазин ещё надо успеть. Зелёный горошек для винегрета хочу купить. Что ты глаза таращишь? Жену не узнаёшь?
   - Пасифая.
   - Нет, вообще-то, не Пасифя, но пусть будет Пасифая, мне уже самой так привычней. Свихнуться можно. Тебе не кажется, что ты стал слишком много пить? Каждый день... это меня пугает.