Incasso.
Вы, верно, подумали, что речь сейчас пойдёт о разного рода финансовых операциях, таких как «приход- расход», «дебет- кредит» и прочим «сольдо». Скорее нет, чем да.
Ехали мы с товарищем на машине и увидели современный броневичок «форд» с надписью «Инкассация». Мой товарищ на него с ностальгией, растворённой в умудрённостью жизнью взором, посмотрел, а потом добавил, что тоже, по молодости, в этой структуре поработал и испытал сильнейший в своей жизни стресс.
«Наверное, предположил я, столкнулся с большими деньгами и едва под ними не пострадал?»
«Точно так, усмехнулся коллега и рассказал мне забавную историю.
Перед армией мне надо было чем-то заполнить два- три месяца. Можно было провалять дурака и заделаться повесою, но не в моих это было привычках, хотя отдыха, активного отдыха, я никогда не чурался. А тут такая возможность подвернулась. Это я про инкассацию.
На моё удивление, меня сразу приняли. И моё честное признание, что это будет моей подготовкой к воинской службе, было достаточно убедительной причиной, чтобы принять меня в «тесные ряды…». Кадровик ещё много чего говорил прокуренным голосом, глядя мне в глаза так, словно пытался меня своим взглядом «прорентгенировать» до последних печёнок. Но я выслушал его в стойке «смирно» и убедил, что достоин самого высокого доверия. Потом хозяйственник с лёгким запахом одеколона «Сирень», который становился сильнее, когда он выдыхал из себя воздух, выдал меня б\у форму и брезентовую кобуру, в которой находился самый настоящий револьвер системы «наган». Я даже в тире выстрелил несколько раз по мишени, после чего расписался в какой-то бумажке, которая была украшена лиловым штампом.
Так я стал полноценным инкассатором, обрядился в форму и выехал на работу. Может с этим будет связана вся моя жизнь, может я даже стану банкиром? Посмотрим. Доживём- посмотрим…
В бригаде нас работало три человека. Бригадир, или старший инкассатор, как правило - отставной военный либо бывший милиционер. Его помощник, или младший инкассатор, это мог быть кто угодно, и даже бывший школяр. Это, как вы уже поняли, был я. И третий, это водитель, он же охранник. У каждого из нас был револьвер, не считая бригадира, который был вооружён настоящим пистолетом «ТТ» и часто выезжал на стрельбы. Всё по серьёзному.
Дальше началась работа. Для кого-то может и рутина, но для меня-то это всё, в новинку. Опять же форма, и револьвер в кобуре. Как у Грязного Гарри или Крутого Уокера. Я даже смотреть пытался, как они, со сталью, то есть во взоре. Ну, как получится.
Ближе к концу рабочего дня мы начинаем рейд по торговым точкам города. ЦУМ, УМ и всё такое прочее. В каждом нам вручают опечатанную брезентовую сумку с дневной выручкой. Мы её складываем в денежный ящик, который находится между креслами водителя и старшего инкассатора, то есть бригадира. Иногда, чаще всего после выдачи зарплат, выручка в магазинах становится больше, и сумки пухнут, то есть последние в ящик не помещаются, и их тогда приходится класть в другое место.
Знаете, сейчас начался новый период в отношениях внутри государства. И главное из них, наверное, это культ денег, когда люди признаются в любви не девушкам, а наличным денежным знакам. Девушек на эти дензнаки покупают, если они, понятное дело, не против. Редко кто бывает против. В хорошем смысле этого слова, ну, вы меня понимаете.
Раньше-то всё было по-другому. Деньги любить считалось зазорным и даже постыдным. Поэтому того сегодняшнего трепета не было, даже у банкиров. Были, понятное дело, разного рода «жучки», вроде фарцовщиков или там валютчиков, которые перед деньгами трепетали, но больше всё же перед фирмой, тряпьём или аппаратурой. Но не в этом дело.
Как-то после праздников, вроде бы майских, мы поехали в очередной рейд. По торговым точкам. ЦУМ, и так далее. И в каждом магазине брезентовый мешок чуть больше, чем обычно. Это народ с получки, да на праздники решил себя, что называется – побаловать.
А главный у нас пункт по выручкам, это ювелирный магазин «Рубин». Там всегда выручка самая большая. Потому её поручили забирать мне. Сначала я возгордился, а потом удивился такой степени доверия, а водитель, он же охранник мне и объясняет. Так мол, и так, если неизвестные грабители попытаются инкассатора, который выручку несёт, ограбить, то они неожиданно нападут. Что же тогда делать ему, если у него руки выручкой заняты. Вот и нужен рядом умелый человек, у которого в кобуре не допотопный наган, а настоящий девятимиллиметровый армейский ТТ, то есть пистолет Тульский Токарева.
Только тогда я заметил, что бригадир руку на кобуре держит, и она у него расстёгнута. Но грабежи я видел только в кино, да и то в фильмах иностранного кинопроизводства, так что серьёзно эту схему не рассматривал.
«Сегодня выручка большая, заявила мне директриса «Рубина», сорок пять тысяч советских денежных знаков». Пока бригадир расписывался, я держал в руках опечатанный баул. Он был больше обычного раза в два.
Денежный ящик с трудом заперся, но то было на предпоследней точке нашего маршрута. Мешок класть было некуда, а по инструкции руки во время движения должны быть свободными. И я спрятал тот «рубиновый» баул под своё сидение.
Подкатили мы к банку, распечатали денежный ящик и выгрузили из него содержимое. Бригадир, рука на кобуре, сбоку движется, а мы с водителем следом, разделив пополам денежную ношу.
Так в банк и вошли, и направились в приёмную комнату, где у нас всё по описи- накладной дежурный кассир принимал. Брал сумку, проверял содержимое, ставил в накладной галочку и тянул руки к следующему мешку.
Я ему передал последнюю сумку, кассир поставил галочку, посмотрел в список и прочитал там, мол, магазин «Рубин», сорок пять тысяч.
Медленно я посмотрел на стол, куда мы свои сумки складывали. Стол был обыденно пуст. И время для меня остановилось. Натуральным образом замерло. И тут же включился какой-то внутренний арифмометр, который до сего дня почему-то простаивал. И работал он так, со звоном, словно каретка импортной пишущей машинки «ремингтон». Денежная операция, звонок, новая денежная операция, и снова звонок. И так, пока в голове расчёты происходили.
Тогда заработная плата была не такая, как сейчас. Минимальная – семьдесят рублей. Сто- сто двадцать рубчиков считалось нормальным. Сто шестьдесят- сто восемьдесят, высокая зарплата. А если двести, так это предел мечтаний. Какие-нибудь редкие профессора, полярники или великие писатели получали и того более, но то были небожители, на них даже и не ровнялись.
Даже если получать двести рублей в месяц и отдавать всё, и то, чтобы покрыть недостачу, мне придётся работать двадцать лет. И это, если мне здорово повезёт!
Со стороны я посмотрел в себя в микроскоп, откуда я выглядывал испуганной букашкой, которая шмыгает носом и вытирает обильный пот со лба.
Но кино на этом не закончилось, оно продолжалось, как то, дореволюционное, где люди двигаются быстро и словно подпрыгивают. Пусть кадры и чёрно- белые и местами сильно поцарапанные, но на них видно, как я, и бригадир, что держит руку на кобуре с «Тульским- Токаревым», двигаемся от магазина к магазину. И музыка была, точно помню, то ли шарманка, на которой жалобно играл папа Карло, не совсем трезвый, то ли тапёр на вконец расстроенном «пианине».
Полный сюрреализм, и я – под микроскопом…
Досмотрел я этот «фильм» до того мгновения, когда я сую брезентовый баул под своё сидение, и тут – гонг!!
Я срываюсь с места и несусь по коридору, по коридору к выходу, провожаемый недоумёнными взглядами. Вслед мне разевают рты бригадир и приёмный кассир.
«Ку- у- да т…ты»?
Они всё ещё в том, замедленном времени, а я несусь, к выходу, на улицу, к нашему «Газику» с брезентовым верхом и пустым денежным ящиком.
«Если повезёт, то двадцать лет, рассчитываться – двадцать лет. Если очень повезёт, очень…».
Противный внутренний голос, он сопровождал меня до самой машины, пока я распахивал дверцу и совал руку под сиденье. И только тогда он замолчал, когда я нащупал брезентовый баул. Полный брезентовый баул.
Я пришёл обратно в банк, развинченной походкой, и с потёками пота на лице, форма на мне болталась, как на огородном пугале. Какой из меня Грязный Гарри? Просто грязный… даже не инкассатор.
На следующий день я уволился. Банкиром я так и не стал, равно как и дипломатом, но журналистом, говорят, сделался неплохим. Может, не врут?..
Куклы.
Умер прекрасный режиссёр Василий Владимирович Пичул. Кстати сказать, мой ровесник. Проект, в котором он работал – «Куклы», мне очень нравился. Я даже, грешным делом, расстарался на несколько своих сюжетов. Для себя, так сказать. А тут – такое дело. Но наша жизнь и состоит из утрат и находок. Вот я и решил, вспомнить один из сюжетов, и посвятить его памяти Василия Пичула. Может быть, он ему бы понравился. Хотя у проекта и свои авторы были. У них свои танцы, у нас, вышло так – свои.
Но, ближе к делу. Приоритеты я решил оставить прежними, то есть пусть будет тот Президент, который участвовал, хотя бы своей доброй волей, в проекте Григорьева- Шендеровича, то есть Борис Николаевич Ельцин, и ещё пару персонажей из его окружения – Александр Волошин и Борис Березовский.
Волошин. Борис Николаевич, проблемка у нас назрела, знаете ли …
Ельцин. Ты… эта … думай, что говоришь, Стальич. Проблема, она ж не помидор, чего ей зреть-то. Это вы все проблемы мне придумываете, понимаешь… А я их опосля расхлёбывай, за вами то есть … Ну, давай, выкладывай, раз уж пришёл.
Волошин. С экономикой у нас нелады …
Ельцин. А с чем у вас там лады?
Березовский (в сторону). С ЛогоВАЗом. Тьфу-тьфу-тьфу.
Ельцин. Ишь, расплевался тут. Лучше бы совет хороший дал, чем плевать мне тут в угол. Вон Стальич на экономику мне жалуется, проблемы с ней, понимаешь, происходят…
Березовский. Ну, это мы мигом. Так в чём там дело?
Волошин. Да всё как-то не так. Не рентабельно всё. Кардинально менять надо.
Ельцин. Я вам поменяю. Ишь, распустились тут, понимаешь, вам только волю дай. Эксперты что говорят?
Волошин. Подходы менять надо. И эти, как их, приоритеты. Чтобы по совести работали, по справедливости получали, чтобы не было разброса и качество, над ним поработать надо.
Ельцин. Вот бы и работали, а то, понимаешь … проблемы тут …
Березовский. А какие альтернативы предлагают эксперты?
Волошин. Известно какие – кардинальные. Либо работать по совести, либо сдвигать пенсионный возраст.
Ельцин. На сколько?
Волошин. Чтобы выгодно и рентабельно, то до ста восьмидесяти. И – отдыхай, с чистой, значит, рабочей совестью.
Ельцин. Ну, ты, брат, загнул. У нас мужики столько не протянут. Им столько не выпить, то есть … тьфу … не прожить. Они и до шестидесяти в своей среднеарифметической прогрессии-то не дотягивают. А ты – сто восемьдесят.
Березовский. Женщины дольше живут.
Ельцин. А ты мне женщин тут не трожь! Ишь, баболюб нашёлся. Русская женщина … она … она … Некрасова вон почитай, или Тургенева.
Волошин. Тогда к первому варианту возвращаемся? Честно и эффективно трудиться и заработную плату получать по справедливости, как в Европе, где разница между низкой и высокой ставками не более семи. Мы сделаем десять. Для круглости.
Ельцин. Да погоди ты нам европами здесь тыкать. Сейчас сами разберёмся. Вон товарищ что-то сказать хочет.
Березовский. Вон, на Кавказе у нас, я сам слышал, долгожители имеются, которые и сто двадцать и сто пятьдесят и даже больше живут, так что цифра «сто восемьдесят» не такая уж фантастическая. Как там в песне поётся. (Поёт). Мы рождены, чтоб сказку сделать былью …
Волошин (подхватывает). А вместо сердца пламенный мотор… Всё выше, выше и выше, стремим мы …
Ельцин. Эк, вас всё заносит куда-то повыше, да подальше. Но песню такую помню. Не зря ведь её складывали.
Березовский. Конечно – не зря. У меня, кстати сказать, есть на Кавказе верные, то есть знающие люди, которые возьмутся эту проблему изучить и составить необходимые методики, чтобы и остальные, все прочие то есть россияне до ста восьмидесяти, значит, дотягивали, ну и всё такое прочее.
Ельцин. Знаю я твоих товарищей. Мы их профинансируем из нашего, понимаешь, бюджета, а они эти денежки – тю-тю, митькой звали … сукины, понимаешь, дети.
Березовский – Волошину (в полголоса). Пусть так, но они наши сукины дети. К тому же они гарантируют нам возврат десяти, а то и двадцати процентов. Подумайте сами – деньги пойдут из бюджета государства, а откатик-то – на конкретный счёт. В зону «оф-шор», и концы – в воду. В зону курортных возможностей и финиковых пальм.
Волошин. Здесь имеется рациональное зерно. В конце-то концов, мы ведь о россиянах радеем – создать им условия, чтобы они до ста восьмидесяти доживали. Чем плохо?
Ельцин. Выглядит всё хорошо. Но больно уж у вас глаза разгорелись. Вижу ведь, что в чём-то подляночка закручивается, но в чём … Ладно, разберёмся, а вы у меня, смотрите, я сам всё проверю. Дожить бы только …
Эко диво, или Провинциальный анекдот.
А вот ещё одну историю мне подсказал мой коллега. Правда, случилась она довольно давно, ещё в довоенные годы, то есть в 1929 году. Чтобы всё было понятнее, мы вам расскажем, весьма кратко, предысторию этого события.
Итак, в то историческое благостное время, когда воспоминание об одной мировой войне начало зарастать быльём, а про вторую никто и в проекте не задумывался, учёное сословие Германии решило двинуть в даль научный проект, по которому германских аэроверфей дирижабль должен был совершить длительное путешествие, от стольного берга, то есть града Берлина, и до самой что ни на есть столицы, но уже Страны Восходящего Солнышка, то есть они целились в Японию и хотели отвезть туда гостинцев для Хирохиты, который в ту пору вокурат до микады, значит, дослужиться сподобился. Если кому пояснение требуется, то это в ту пору император Японии был такой. Правда, нашлись умники, которые уверяли, что сей воздухоплавательный корабль нацеливался ещё дальше, аж др Сан-Франциско, но это лететь над Тихим океаном, который так назвали Первого апреля, чтобы подшутить над всем человечеством. Не тихий он совсем, так что дураков нема, да и керосину надо немерено, отсюда и вывод, что слухи те не сильно проверны.
Экспедицию снарядили по всем канонам намечающихся трудностей, то есть с учётом путешествия над суровыми просторами россиянской Сибири, учитывая присутствие ЧК, продразвёрстки и белых, ошалевших от голода медведей. При таком раскладе мало кто в команду обслуживания дирижаблем записываться пожелал и пришлось для этого применить силовые усилия, то есть под ружьём туда «добровольцев» загонять. И среди команды весьма шустро сновали молодчики с «маузерами» и «манлихерами» в руках, «вертухаи» по-нашему. А журналистам сказали, когда те интересоваться принялись, мол, отчего это у вас ружей столько имеется. Отбрехались легко – в случае, мол, аварии, чтобы иметь больше шансов продержаться до прибытия спасателей. На другом, знать, дирижабле.
Маршрут был составлен известный – из Берлина, через Варшаву, Минск, Ярославль, Вологду, Вятку, Екатеринбург, и до самой Токио, где скорострельно соорудили причальную вышку аналогичной, берлинской, конструкции, к которой этот самый дирижабль и должен был прислониться, то есть причалиться, если применить морские термины, а соответствующих аэродинамических в наличии пока что отсутствовало.
Пока суть да дело, дирижабль этот, прозванный «Граф Цеппелин» в честь Фердинанда Цеппелина, Феди Цепова, ежели по-нашему, по-рассейски, который и организовал производство этих воздухоплавательных конструкций как раз с начала века, то есть с 1900-го года. И планировал этот самый тевтонского замесу граф наладить этих самых цеппелинов столько, что заполнить ими весь небосвод в перспективности. А для разных там «неверующих фом» эта экспедиция должна была стать полным подтверждением научно-производственных расчётов.
Стартовал, значит, этот аэростат- переросток и бодро двинулся в путь- дорогу, провожаемый германскими птичьими стаями, вскормленными на вильгельмовых харчах. Пока по-над Польшею крейсировали, кураж у них всё ещё сохранялся, а как на нашу территорию вклинились, так у них слушок прошёл среди простого лётного люда, что вот сейчас к ним на аэроплане представитель РСФСР поднимется и первым делом артель организует, а может даже колхоз «Веймарский пролетарий». Неизвестно, кто сей вредительский слушок запустил, но руководитель экспедиции, капитан рейхсвера, приказал маршрут срочно поменять и лететь далее, миную крупные губернские города, где мог готовиться предполагаемый аэроплан.
Таким вот макаром и очутился «Граф Цеппелин» над Зюздинским краем, как ранее именовался Афанасьевский уезд с прилегающими к нему угодьями. В правлении недавно созданного колхоза «Красный лапоть» как раз проходило собрание всех колхозников. Решался важный организационный вопрос, суть которого уже позабылась за давностью происшедших событий. Помнится только, что настроены все были до крайности ответственно.
И вот в это время ворвался в избу пастух Архипыч и, не запросив у председателя слова, завопил прокуренным баском, что для захвата власти над их колхозом летит германский аэростат, присланный вот прямо сейчас. Никто ему верить не собирался, но в подтверждение слов этого известного деревенского охальника снаружи дружно заголосили а-капельно бабы, перемежая разного содержания слова с истошным визгом. Архипыч был известным фантазёром, но организаторское начало в нём отсутствовало напрочь, что ежедневно подтверждало всё колхозное стадо, и потому он работал всегда «соло», а в компании давал слабину.
Короче, бабы голосисто паниковали, и народ из колхозного правления потянулся наружу. Оказалось, что Архипыч в этот раз сказал истинную правду и над селом зловеще висел империалистический дирижабль с изображением тевтонского креста. Теперь уже никто не сомневался, что власть нынче же начнёт меняться. Если ему не помешать.
Первым с места происшествия эвакуировался председатель комбеда Демьян Бедный, который помчался ховать нажитое им добро, пока его не экспроприировали германские парашютисты. Председатель колхоза искал глазами оперуполномоченного, который всегда находился в шаговой доступности, но когда надо умел столь талантливо теряться, что находился много позже того, как надобность в его деятельном присутствии уже переставала быть столь насущной. Но вперёд героически выдвинулся колхозный сторож Кузьмич, который с германской войны вернулся с берданкою, и оттого с тех пор пребывал в постоянной караульной службе. Да и у председателя наличествовал наган с гравировальным пояснением, что оружие честно заработано в период гражданской войны и связанными с нею тяготами.
Народ постепенно начал собираться в отряды Сопротивления и на огородах спешно выкапывались стрелковые ячейки полного профиля. Появившийся и запыхавшийся Демьян Бедный орал в телефонную трубку, краснея от внутренней напряжённости лицом, и требовал прислать из губернского гарнизону гаубичную батарею самым спешным порядком («три креста»). Его матерно из той же трубки посылали протрезвиться.
«Граф Цеппелин» медленно и со знанием дела плыл в сторону, откуда утром бодро выглянет солнце, встречаемое переливами соловья и командным басом штатного колхозного петуха Гаврилы, и не подозревал, какой переполох вызвало его появление над центральной усадьбой колхоза «Красный лапоть», что станет причиной ранних родов у двух девок и «медвежьей болезни» у одной весьма примечательной личности, про которую даже не стоит здесь и поминать, потому как это его соседа родственники и вспомнили всю замечательную историю, описанную, без обидных подробностей, в местной газете среди прочих новостей.
Бодибилдеры.
Красивое телосложение всегда ценилось и ценится до сих пор. Те, кто имеют в наличии скорее теловычитание, или иные какие погрешности, уверяют, что форма вторична, а сознание определяет бытиё, ну и прочее, сами знаете. Обладатели же атлетической фигуры долго и с удовольствием разглядывают себя в зеркало и имеют тенденцию к лёгкому косоглазию по постоянной привычке улавливать реакцию окружающих (в особенности – противоположного пола), чтобы испытать от всего снисходительное удовольствие.
Автор и сам, в школьной юности, тягал гантели, но не выдержал постоянности этого занятия, так и забросив это дело, хотя и не забывает до сих пор. Недаром ведь среди героев его произведений («Монстр» и Монстр-2») имеются участники атлетического клуба «Атлант», а в уста его руководителя Реваза Гинеатуллина, который «Аттила», он вкладывал свои слова.
Атлетизм, как и многое другое, было привнесено в нашу действительность из древней Греции, точнее – из Эллады, где имелось даже целое государство – Спарта, повёрнутое на этом деле очень даже конкретно. Они даже младенцев бросали в пропасть, если те не укладывались в предписанные стандарты исконных спартанцев.
Государственные праздники той древней Греции, суть Эллады, тоже были спортивными. Это были известные нам Олимпийские игры и посвящались богам, занимавшим первые ряды на вершине Олимпа, чтобы позабавить себя зрелищами под забористую амброзию, не упоминая уж о нектаре.
И люди старались. Те игры, посвящённые богам, то есть богоугодные, начинались именно с соревнований атлетов, которые принимали красивые позы и демонстрировали группы мышц, а зрители одобрительным гулом их характеризовали. Потом уже начиналась демонстрация силы и удали, то есть поднятие тяжестей, метание копья, молота, диска, бег и даже скачки на колесницах, но это уже для тех, у кого силёнок не хватило на непосредственный спорт.
Было ещё одно существенное дополнение к тем историческим играм, что отличает их от нынешних Олимпиад. Только не говорите мне, что если раньше за игрищами зрели Аполлон, Гермес и прочие Меркурии, под чутким руководством Зевса, то теперь их место заняли папа Римский, патриарх Московский и прочие, так совсем ведь нет. Здесь другое.
После спортивных соревнований, их продолжали творческие, и те же атлеты соревновались в искусстве красноречия и дискуссий. В это трудно сейчас поверить, но олимпийские участники, которые вовсе и не небожители, отличались умом и образованностью.
Для примера возьмём классический случай. Все мы помним (из школьных уроков, а не в личностном общении) афинского философа Платона. Так вот, настоящее его имя было Аристокл, а Платон, это всего лишь творческий псевдоним, возникший именно от участия в подобных олимпийским, соревнованиях. Платон, это или голова, или челюсть. Посмотрите на его изображение, а потом примите во внимание особенности проведения диспутов в тогдашней Академии, как называлась роща в Афинах, где собирались для философских диспутов образованных люди, участники спортивных состязаний. Зачастую эти диспуты переходили в кулачные поединки, по истечении которых Аристокл и сделался Платоном, в память о его коронных ударах и крепкой голове, во всех смыслах этого слова. Мы говорим со всей серьёзностью, какую только можно представить себе в этой книжке.
Победителей соревнований обязательно увековечивали, в мраморе, скульпторы, оттого и осталось до наших времён столько античных статуй, имеющих каждый своего прототипа. Вот с тех пор и сохраняется мода на культ тела и сложения его.
Нынешние атлеты, они не настолько упёртые, какими были, к примеру, спартанцы. Да это и понятно, у них не было необходимости часами торчать в Интернете, разглядывая там разную лабуду. Чего не скажешь о нас, их, надо полагать, потомках. Мы сделались, как писал ещё Пушкин, ленивыми и нелюбопытными. И от той лености, замеченной ещё нашим классиком, было придумано то, что относится к спортивному питанию.
Это мы уже, постепенно так, подходим к сюжету данного рассказа. А вы, наверное, уже расслабились и всё воспринимаете с чисто познавательского расклада? Так вот, юмор будет и он впереди. А ещё учитывайте, что всё это случилось, то есть произошло, на самом деле, «Быль», как-никак.
Наши атлеты, в дополнение к динамическим упражнениям на сияющих хромированным металлом тренажёрах или почернелых от времени гантелях и гирях, уж что кому доступно, балуют себя ещё и анаболиками- стероидами, от которых мышечная масса так и прёт.
Это завидное обстоятельство было замечено ушлыми людьми, которые из всего умеют извлекать немалую прибыль. И не обязательно в деле спортивных качалок, где тоже немало «бабок» крутится. А мы говорим о сельском хозяйстве.
В огороде – бузина, а в Киеве – дядька. То есть, свят-свят-свят, про Киев-то ныне никак нельзя, а то экстремизм нам припишут. Пусть дядька обитает в Кирове, в Кирове-на-Вятке, так будет проще, да и спокойней. Кстати сказать, этот дядька глаза-то нам на всё и раскрыл.
Вот сейчас и начинается. Готовьтесь! Эх, Задорнов не слышит, прибыл бы на месте, как рукастый Аристокл, за сокрушительный удар прозванный Платоном.
Как-то были мы на одной местной птицефабрики, снимали там бройлеров. Кто не знает, это та же курица, но очень атлетического сложения, а так как ей возможности гири тягать нет, то она такой становится по мере потребления анаболиков. Вот мяса-то на них нарастает! Но имеется один очень существенный нюанс. Нет, даже не так – нюансище. О, это другое дело.
Тело, которое, вольно или невольно, потребляет эти самые добавки, конечно же – в объёме прирастает, но если люди как-то это дело контролируют, то глупые птицы это просто жрут, в смысле – клюют, и увеличиваются, как мы уже говорили, в объёме, который, через сорок дней, перерастает объёмы их естества, то есть того, чем их оделила Природа.
Не въезжаете?
Через сорок дней на них кожа лопается, от их рельефной бройлерной мускулатуры. Так их до этого, рокового срока и забивают. И отправляются забитые тушки на прилавки сетевых супермаркетов.
Это нам поведал, усмехаясь, как дед Щукарь, тот самый дядька, что из Кирова. Не верите, сказал дядька, так загляните на крышу нашей птицефабрики. Мы, ясное дело, тут же туда устремились, походкой, свойственной для Гермеса, или кто там из олимпийцев крылатыми сандалиями пользовался?
Что же мы там, то ест на крыше, увидели? Вовсе не Карлсона, который на этой самой крыше в пентхаусе прописан, а … голубей. Причём голубей всяких. И довольных жизнью, и которым уже всё равно.
Дело в том, что курицам выдаётся корм, в котором присутствует добавка, о коем мы вам, по большому секрету, здесь поведали. Но рядом с курями сосуществуют самые пронырливые из птиц, которых, с лёгкой руки Пабло Пикассо, назвали «птицей мира». Да-да, это и есть – воркующие голубки, в данном контексте – ворующие.
Ага, по лицам уже вижу, поняли, о чём дальше речь пойдёт. Но, тем не менее, продолжу. Благо, уже почти всё и рассказал.
Если за курами присмотр есть и дни отчитываются на счётах, так как на компьютерах другими делами занимаются, то за голубями теми никакого пригляда нет. То есть бедные птички, обожравшиеся дармовыми кормами, в аккурат через сорок дней начинают лопаться, как гамбургские сосиски на барбекю. Вот этими самыми тушками, «бодибилдерами», и была усыпана крыша птицефабрики.
Постскриптум (специально для бодибилдеров). Люди, будьте бдительны!
В отпуск.
« Давно ли ты был в отпуске?»
Это ко мне подошёл мой коллега и добрый товарищ Виктор Андреевич, лучшие годы которого пришлись на советские годы, о чём он, собираясь на пенсию, с увлечением и разными подробностями вспоминает.
«Давно, отвечаю, в прошлом году».
У коллеги засветились глаза, он плюхнулся в кресло и рассказал очередную историю, о том, как он с супругой поехал навестить родственник в город Ленинград. А супруга у него была женщиной советской, совершенно незнакомой со столичными особенностями, то есть наивной до нервного безобразия. Это как, спросите вы, так мы просто передадим тот рассказ и в том виде, как его Виктор Андреевич доверительно поведал.
Едем в Ленинград, сказала мне Надя тоном, возражений не подразумевающим, к нашим. Давно не были, а они нас уже не раз зазывали. Дальше отказываться нельзя, неудобно. Я и письмо им уже написала, что скоро приедем. И показала петицию на шести двойных листах, извлечённых из школьной тетради, суть которой, это я про эпистолу, сводилась, по большому счёту, к одному слову. ЖДИТЕ. И письмо в руки мне сунула, чтобы я его в ящик почтовый опустил. А я как раз в шубе новокупленной перед зеркалом- трюмо в шаговом доступе оказался. Пришлось идти. Прямо в шубе и отправился. Не снимать же из-за пустяка.
Надо сказать, что почтовый ящик у нас прямо на наружной стене дома находится. В аккурат рядом с пивным киоском, что, учитывая тотальный советский дефицит, который был как бы нормой жизни, считалось делом удобным для постоянного пользователя.
Только я из подъезда вышел, как меня сосед догоняет, который за пивом отправился. Вроде как по пути нам. Дом мы в коллективной заинтересованности обогнули, и тут выяснилось, что к ларьку цепляют бочку со свежим пивом.
«Это я удачно вышел, помню, подумалось». Очень мы душевно по паре кружек употребили, разбавляя их разговором на самые разные темы, близкие интеллигентным по духу людям. Говорили бы и дольше, но выяснилось, что в сентябре пиво в шубе пить занятие неблагодарное. Потеть сильно начал, да и прохожие косятся. Пошли мы с соседом обратно.
Это всё была преамбула. Сама история ещё впереди. Надя мне говорит, мол, едем к родственникам на неделю, а обратно заглянем в Москву. Никогда там не была, непорядок сей, вроде как, ликвидировать вознамерилась. Разве стану я супружницу отговаривать?
Поехали.
В Ленинграде на перроне Надя давай по сторонам озираться, а потом меня спрашивает. Отчего это нас наши не встречают? Откуда, говорю ей, могу знать. Город большой, занятий разных тьма у всех, значит, какая нужда срочная отвлекла их. Не маленькие, говорю, сами доберёмся. И добрались, благо общественный транспорт ходит замечательно. И метро …
Это отдельное слово. Очень уж Наде ленинградское метро приглянулось. Масштабно, красиво, люди культурные, опять же поезда электрические каждые пять минут подкатывают и двери распахивают. Красота!
Явились мы к нашим. Те, ясное дело, обрадовались несказанно. Витя! Надя! Кричат, да хоть бы написали, мол, мы вы всё бросили и вас встречать приехали. Да как же, Надя губы поджимает, писали мы. Точно, киваю я в подтверждении, было письмо. Кстати, вот и оно, и из кармана конверт выуживаю.
Это я его целый месяц в кармане держал, потому как за пивом про письмо забыл, а шубу надел только для отпускной поездки. «Как же так, супруга вопрошает». «Да, отвечаю, ящик был на профилактическом обслуживании. Да всё нормально, приехали ведь».
Неделя пролетела быстро, как голубь, которого молодожёны выпускают из клетки перед Дворцом бракосочетания. Только что был здесь, ворковал, а тут порхнул, и нет его. Да и не до него уже.
Это мы в обратный путь собираемся. Тем более, что в запланированности ещё одна остановка. В стольном граде, не хухры- мухры. Я-то в Москве уже бывал, а Надя-то в первый раз.
Приехали мы, выгрузились с поезда. Надя уже по сторонам глазами зыркает, да рот округляет. Москва всё же, уже почувствовала. Я её за рукав тяну, мол, пойду, чемодан в камеру хранения сдам.
«Для чего, нахмурилась супружница, когда вон она, гостиница. Идём сразу селиться в неё».
И показывает на гостиницу «Ленинград», что в сталинской высотке помещалась. Издалека её видать. И написано, что гостиница заметными такими буквами. Разве что «Добро пожаловать» не разместили на крыше.
Если вы не знаете, то гостиница «Ленинград» предназначалась или для иностранцев, или для почётных партийных и прочих делегаций, а для простого люда она как бы и не предназначалась. Но не будешь же супружнице прямо на улице такие подробности рассказывать. Чемодан всё же в камеру хранения за пятнадцать копеек сдал и мы в «Ленинград» пошли. Пешком, потому как рядом это. Да и приехали мы как раз с Ленинграду, то есть, по мнению Нади, всё так и должно быть.
Пришли, вошли внутрь. Хоромы, понятное дело, дверь стеклянная крутится и швейцар, похожий на генерала в отставке. Здесь вроде как и проживает. Это Надя мне шёпотом предположила. Разве я спорить стану? А тут и окошко администратора. К окошку жена и направилась.
«Здравствуйте, Надя говорит, нельзя ли нам номер на двоих снять. На несколько дней, как дела пойдут».
От такого предложения администратор, женщина пожилая и по виду похожая на жену какого-нибудь посла, немного ошалела. На меня покосилась, а я ей подсказываю, что мы, мол, гости столицы и приехали посмотреть на неё, то есть столицу златоглавую. Тут она кое-что понимать начала.
«Извините, говорит, администратор, у нас сегодня особенно большой наплыв приезжих. Иностранная делегация из Рима должна вот-вот подъехать. Все номера ангажированы. Извините».
А Надя, она у меня настойчивая очень, уж такая есть. «Посмотрите, говорит, один номер остаться должен».
«А в других гостиницах номера есть? Спрашиваю».
«Конечно, обрадовалась администратор. Езжайте на ВДНХ. Там в «Колосе» должны быть свободные».
«А вы позвоните туда, требует недовольно Надя, а я говорю женщине, что, мол, пожалуйста».
Администратор видит, что случай тяжёлый, шум подымать ей не хочется, а от нас отделаться надо. Она телефонную трубку подымает и своей коллеге, тоже администратору этого самого «Колоса», звонит. Как дела, да то да сё. И в конце, нет ли у неё номера свободного?
«Повезло тебе, слышу я через телефонную мембрану. Тут делегация оркестров съезжает, сразу сто двадцать номеров освобождает. А тебе для кого»?
Я сразу усёк возможность и подсказываю, мол, для Виктора Андреевича и Надежды Николаевны и фамилию называю. Администратор всё передала, а в ответ слышу, что, мол, не более часа ждать будет, потому как желающих много.
Я глазами по сторонам поводил, вижу здесь же, в вестибюле, киоск сувенирный стоит – самовары, лапти, игрушки глиняные. Среди прочего шоколад имеется. Я тут же плитку купил и администратору протягиваю. «Спасибо, говорю». Взяла, улыбается снисходительно.
«Зачем ты её шоколадом одариваешь, строго меня Надя отчитывает, как только мы через те крутящиеся двери вышли, ведь нас сюда даже не заселили». «Полагается у них так, у москвичей этих, отвечаю, обычай у них тут такой». А сам рукой машу, такси подзываю. «Это ещё зачем, опять Надя спрашивает и заявляет строго, что желает на метро ехать, чтоб воочию определить, какой метрополитен лучше – в Москве или Ленинграде».
Кое-как ей доказал, что умаялся, и по эскалаторам мы ещё успеем накататься. Залезли мы в такси и на ВДНХ покатили, к «Колосу». Едем мы, Надя по сторонам смотрит, городскими достопримечательностями любуется, а я на часы поглядываю, так как в нашем распоряжении всего лишь час, а московские дистанции протяжённые, сами, наверное, представляете.
Но, всё же, успели. Вошли в холл «Колоса», а там народищу – мама дорогая! И все желают здесь разместиться, переругиваются между собой, конкуренцию чуя. Бочком- бочком я добрался до администратора. Вам, говорю, звонили из «Ленинграда»? «Да, отвечают, а как фамилия»? Представился я и паспорт показал. «Что ж вы, Виктор Андреевич, журит меня администратор, так долго ходите, я ваш номер уже отдавать собиралась». И говорит, что даёт нам его на трое суток.
Чувствую на щеке дыхание. Так и есть, это Надя моя и сразу же мне говорит, мол, пожалуй, нам стоит на недельку задержаться, что здесь есть на что посмотреть и требует от меня брать номер, для начала – на десять дней, а там, мол, видно будет. Я в лицо администратору смотрю и вижу, как глаза у неё расширяются уже. «Это, говорю, жена моя, шутить любит. Всё в порядке, заполняйте нашу анкету».
Надя губы надула, обижаться на меня и на москвичей собирается, а тут открытку увидела и рекламу ресторана «Седьмое небо». В руки взяла, разглядывает. Заплатил я за открытку, жену подхватил и пошли мы в номер заселяться.
Всё нормально, номер как номер, а Надя всё с открытки глаз не сводит. «Пошли говорит, в этот ресторан сходим». «В «Седьмое небо, уточняю»? «Туда. Сегодня вечером. Красиво, наверное, на вечернюю столицу посмотреть, сверху, с высоты в 337 метров, как в открытке обозначено». «Давай уж лучше с утра, а пока я за чемоданом смотаюсь».
Пока суть да дело вечер наступил, а с утра Надя уже про Останкинскую башню поминает. Эк её та открытка зацепила. Но отправились в Останкино. Опять же администратор там. «Есть ли билеты, спрашивает моя Надя. «Конечно есть, ответно улыбается администратор и в календарике что-то отмечает, конец марта- начало апреля вас устроит»? Пока Надя ответ свой формулировала, я её в сторону оттащил. «Подожди, говорю». «Чего, меня она спрашивает, и чуть ли не со слезой в голосе, апреля»? «Просто – подожди».
А людей туда запускают партиями, человек сразу в пятьдесят, ресторан-то на двести восемьдесят восемь посадочных мест предназначен, а с утра часто иностранных гостей возят, а они люди к местному гостеприимству непривыкшие и частенько у них «после вчерашнего» головка бо-бо. Я это обстоятельство просчитал и дожидался очередной интуристовской гвардии. Предчувствия меня не обманули и свободные места были. Я тут же выкупил освободившиеся места, и мы прекрасно провели два часа «останкинского» времени.
Знаете, я всё это по приезду пересказал, но мне никто не верил, что мы приехали в Москву, заселились в гостиницу, пошли в «Седьмое небо» и всё такое прочее. Но я человек предусмотрительный и все билеты и визитки сохранил, так как я человек бывалый и знаю, как и где себя вести. А вы говорите – провинция …