(Часть 1)
- Атара, выходи! Твоя очередь!
Я открыла тяжелые веки и в последний раз посмотрела на место, в котором провела последние десять дней: низкий потолок, решетки на окнах, прогнивший пол; везде витает запах смерти. Не знаю как для других, но смерть мне отдает гнилью, отходами жизнедеятельности и пота. Меня зовут Атара, и сегодня день моей смерти. Но прежде, чем я умру, мне хочется поделиться своей историей, своей болью, своим ужасом. Возможно, это письмо когда-то найдут, и оно станет уроком о людской жестокости и невежестве.
Как я уже сказала выше, зовут меня Атара, мне 20 лет, я еврейка. Возможно для тех, кто будет читать письмо, национальность значения иметь не будет, но сейчас, в 1941году – это то, из-за чего можно лишиться жизни. Иногда я не могу поверить, что путь от ничем не примечательной жительницы Одессы до заключенной может занять всего месяц. Сегодня я перейду из статуса заключенной в статус испытуемой нового препарата ДПН -1344.
ДПН-1344 или Красная смерть, как его здесь называли, был нацелен на создание людей без ощущений, тех, кто будет выполнять волю начальника до последнего вздоха. По слухам этот препарат полностью притупляет чувство дискомфорта, боли, голода и жажды. А еще он делает из человека послушную машину, не думающую не о чем, кроме выполнения задания любой ценой. Как не странно, но всю эту информацию я узнала от человека, называющего себя Доктором, который собрал новоприбывших, и меня, в том числе, и сообщил, что мы положим начало новой расы солдат. Не знаю зачем он нам это рассказывал: возможно, хотел видеть какое-то восхищение, но более вероятно - животный страх в наших глазах. Доктору это удалось.
Про эту больницу ходили самые разнообразные слухи. Когда я еще была свободной, то слышала, что она специализируется на развитии супер-способностей у людей. Некоторые говорили, что они создают новые смертельные вирусы, другие не соглашались и утверждали, что здесь находятся люди, не похожие на других, с даром телепатии, предвидения или еще чего-то подобного. Третьи рассказывали, что никакой конкретной цели они не преследуют, а лишь мучают людей под видом всяких важных экспериментов. Но чтобы там я про это место не слышала в прошлом, информация, которую я получила сейчас, была в сто раз страшнее, ибо это должно было произойти со мной.
Я живу в камере еще с десятком заключенных. Спим на полу, когда вообще удается поспать, ибо кроме зловония и почти полного отсутствия еды, в больнице есть нечто более пугающее – это крики. Они пронизывают воздух, будто падающие бомбы, и каждый раз, когда это происходит, к горлу подкатывает комок неконтролируемого ужаса. Каждый день я чувствую себя зайцем, пойманным в капкан, который не может умереть или выбраться; который должен смиренно ждать охотника, чтобы тот лишил его жизни.
Красной смертью препарат ДПН-1344 называют потому, что еще не один человек не выжил после его применения. Красный цвет – цвет крови и мяса. Каждый раз происходит одно и тоже: человека ведут в комнату, расположенную в конце коридора, он туда заходит. Проходит минуты 2 – 3 и начинаются крики. Что происходит внутри, никто из нас не знает, и больше всего боится узнать. Крики не прекращаются около 5 минут, потом все стихает. Еще через 5 минут человека выводят. Он выглядит вполне здоровым, если не смотреть на выражение лица. Его ведут в особую камеру, которая находится напротив лаборатории. Камера одиночная и там даже есть кровать. Испытуемый садится на кровать и начинает смотреть перед собой. На все расспросы, обращения и просьбы поговорить не реагирует. На лице вообще нет никак эмоций, будто память полностью перезаписали и он не узнает даже самого себя. Заключенного сажают напротив большего зеркала, которое есть в камере. Он смотрит в него, не отрываясь. Испытуемого не волнует еда, которая стоит в большем количестве или разные виды напитков.
Так проходит где-то четыре часа: он просто сидит там и смотрит в зеркало. Потом происходит самое страшное: он начинает шевелиться, сначала медленно, будто просыпается из-за сна, потом все более уверенно. Человек оглядывается по сторонам, пока в поле его зрения не попадает еда. испытуемый начинает поглощать ее, не разбирая и толком не пережевывая. Он похож на животное, которое не кормили много дней. Он ест, ест, ест.… Когда еда заканчивается подопытный начинает метаться по камере с животным рыком и смотреть на всё обезумевшими глазами. Так происходит, пока взгляд не падает на руку или ногу. Когда это происходит, он застывает на долю секунд, а затем впивается зубами в собственную плоть. На его лице не отражается, ни боли, ни малейшего дискомфорта. Человек, с теми же животными повадками, продолжает обгладывать собственные конечности, пока может дотянуться до них зубами. Все стихает так же внезапно, как и начинается: Испытуемый замирает на секунду - другую, осматривая то, что осталось от тела, затем издает последний крик, хотя на слух это больше напоминает вой, и падает па холодный пол камеры.
Я не знаю зачем они это делают с нами и сколько еще будет жертв прежде, чем их остановят, но уверенна, что не доживу до того дня.
Прежде на эксперимент брали только мужчин, но вчера начали забирать женщин. Сегодня ушла Полина, моя соседка по камере, а это значит, что я следующая. Уже слышатся животные рыки Полины в той одиночной камере – это свидетельствует, что она начала пожирать еду со стола и скоро перейдет на собственные руки. Не хочу слышать этого и закрываю уши тряпьём, которое нашла на полу. Сжавшись в угол, сижу, закрыв уши тряпками и молю непонятно кого не допустить, чтобы это произошло со мной.
Утро. Я не заметила, как уснула вчера, свернувшись калачиком на холодном полу. Видимо недоедание, страх и общее переутомление организма взяло свое: телу тоже нужна перезагрузка. Полина вчера умерла так же, как и все до этого. Ее растерзанное тело выносили с камеры незадолго до того, как я проснулась. Значит сегодня мой последний день, я уже слышу шаги надзирателя. Он идет, чтобы утащить меня в комнату в конце коридора. Надеюсь, что это письмо кто-то найдет, и моя смерть не будет напрасной.
Заключенная № 2904
Атара Гольдвассер
(Часть 2)
Я шла на верную смерть безучастно, будто это вовсе не мое тело сейчас будет подвергаться неведомым пыткам. Мне было все равно, ведь участь была предрешена и нужно еще немного потерпеть, пока прибудет старуха с косой. Меня вели два крепких парня. Через решетки в камерах взору предстали худые, печальные люди с впалыми щеками и похожими на скелеты телами. Больше всего поразили их глаза: не тусклые и безжизненные, как я думала, а сочувствующие. Сочувствующие даже не мне, а себе, ведь настанет день, когда на моем месте окажутся их сокамерники, а потом и они сами. Я повернула голову влево и увидела ту самую комнату с зеркалом. Она была почти чистой, с новой порцией еды на столе. Мой взгляд опустился на пол - там были пятна крови. Две большие капли под кроватью, которые, видимо, не заметили при уборке.
И тут истощенное недоеданием и страхом сознание, пробудилось. Я поняла, нет, осознала до конца, что это последние минуты жизни. Последние, если я что-то не сделаю.
Ударом в бок оттолкнула одного из державших меня, другому попыталась врезать по яйцам, но он оказался быстрее и пресек все попытки освободиться. Мне заломили руки за спину и впихнули в небольшую комнату. В ней все стены были заклеены картинками, на первый взгляд не имеющими ничего общего между собой. Меня усадили в кресло, продолжая держать руки. Я начала кричать и извиваться. Человек, именующий себя Доктором, сидел недалеко. В руках был шприц. Я продолжала кричать, а Доктор будто наслаждался этим проявлением беспомощности. Неторопливо переложил шприц с одной руки в другую, встал, прошелся по комнате и только потом подошел.
- Мы добавили новую составляющую в ДПН-1344. Посмотрим, к чему это приведет.
Мои руки придавили к стулу.
- Лучше не дергайся, иначе будет хуже. Ты ведь не хочешь лишиться своих прелестных пальчиков?
В колов препарат, доктор ушел. Я осталась сидеть в комнате с картинками. Там были счастливые семьи, одинокие дети и животные; расчлененные тела, радуга на поле, туалет с дерьмом, заяц в лесу... Я вышла из ступора и начала колотить в дверь. Пришли санитары, схватили и повели в комнату с зеркалом.
Я сидела на кровати и невольно рассматривала свое отражение: впалые щеки, через полупрозрачную кожу на худых руках проступают вены; волосы сбиты в какой-то комок, похожий на воронье гнездо, на ногах и теле грязь...
Потом что-то начало меняется: сначала исчезли мешки под глазами, потом болезненная худоба и волосы снова стали мягкими и блестящими. Но это ведь невозможно! Я попыталась поднять руку, чтобы ощупать лицо, но не смогла. Мое тело не подчинялось. Я сделала попытку повернуть голову, но попытка не увенчалась успехом.
В зеркале пропало мое отражение, а на его месте появилась девочка. Она просто стояла там и смотрела мне в глаза. Спустя пару секунд поняла, что девочка - я сама. Но так не бывает! Тем временем девочка начала смеяться, и этот смех бил по ушным перепонкам хуже криков сотни заключенных. Ее смех напоминал крик птицы, поранившей крыло и стремительно падающей и пропасть. Она все смеялась и смеялась, смеялась и смеялась. Мне хотелось заткнуть уши, закрыть глаза, но тело не слушалось. Я была обязана смотреть на девочку и слушать смех. Единственное, на что я надеялась, что рано или поздно все это закончиться.
Потом появился мальчик: моя первая, детская любовь. Он посмотрел на девочку, потом мне в глаза и тоже засмеялся. Его смех был похож на звук, который получается, если давить одновременно много больших жуков. Их веселье становилось все более зловещим: девочка достала кухонный нож, а мальчик молоток для отбивки мяса. К ним присоединились мои друзья, родные, любовники, коллеги... Их становилось все больше. Они смотрели мне в глаза. Их жуткое веселье будило во мне ненависть к каждому по отдельности и ко всем в целом. Чем громче они смеялись, тем сильнее я ненавидела их, мне хотелось сделать хоть что-то, лишь бы оборвать этот праздник. Такой беспомощной никогда себя не чувствовала. Хотелось взять кухонный нож девочки и перерезать ей шею. Потом подойти к мальчику: ему я бы вырезала язык; противной коллеге нужно выколоть глаза, чтобы больше никогда не смела смотреть на моего парня. А ему нужно пройтись по пальцам отбойным молотком, чтобы не прикасался к другим женщинам. Своего лучшего друга я бы опустила в ванну с кислотой - он больше никогда не посмеет сказать, что я слишком добрая.
Девочка с зеркала протянула мне нож - и все исчезло. Я снова стояла в зеркальной комнате и смотрела на собственное отражение, застывшее в нелепой позе. Все закончилось! Препарат не сработал! Я жива!
"ЕШЬ!" - голос прозвучал так, будто говоривший находится в моем мозгу. Но я не хочу есть. Этот слабый протест не подержало тело, которое начало без разбора поглощать все, что видело. "ПЕЙ" - я повиновалась. Начала пить компот, чай, воду... "ЕШЬ" - я снова приступила к поглощению еды. "ПЕЙ" - компот, чай, вода. "ЕШЬ". Но.… Но мне нечего есть. Вся еда закончилась. "ЕШЬ" - повторил голос. Я увидела свою руку, и красная пелена заслонила глаза...