Автобус несётся по шоссе, мокрому от недавно прошедшего дождя, взвихривая веером великое множество серебрящихся брызг, взмывающих в самое поднебесье, несётся навстречу радуге, перекинувшейся подобно мосту, уводящему за горизонт. Степь вокруг искрится на все лады огромным множеством мельчайших водяных капель. В далеке виднеется дамба, а в ней какая-то странная выемка совершенно для меня непонятного происхождения и предназначения, но, каждый вечер, особенно летом, в эту выемку проваливается солнце - красное, как раскалённый уголь, чему я сам неоднократно был свидетелем.
Автобус летит вперёд. Летит стремительно. А память ещё стремительнее несётся по своим, ведомым лишь ей одной траекториям.
Всплывают картины такой же зелёной степи, правда - тогда ещё едва подёрнутой первыми стёжками своего травяного убранства, поскольку ещё была весна. А я каким-то образом оказался неподалёку от тех мест, где довелось работать в дни ранней молодости. То была автоколонна, находившаяся на самом краю города, и при этом, можно сказать, на самом краю обрыва, так как город наш расположен на высоком холме с далеко неодинаковыми склонами. Территория была обнесена забором из сетки-рабицы. Возле ворот - вагончик, снятый с колёс и вкопанный в землю своим основанием. Там сидел сторож. А теперь зашёл посмотреть, как тут и что... А ничего! Здания гаражей и мастерских с сорванными дверьми и воротами. Оконные стёкла перебиты. Внутри - пустота. В вагончике также сорваны двери и ободрана вся его металлическая обшивка. Внутри - всё та же мерзость запустения. А возле самой его двери, которой, впрочем, больше уже нет, лишь зияет чернотою безжизненный провал, выросло молодое вишнёвое деревце, только покрывшееся белыми цветами. Как оно здесь взялось?! Откуда?! Наверное, это - дичка, выросшая из вишнёвой косточки, брошенной кем-то из случайных прохожих.
А память несётся всё дальше, не задерживаясь здесь надолго. И вот уже встают перед глазами картины далёкого северного города. Парк, заросший хвойными деревьями, словно продолжение безмерных, древних лесов, господствующих здесь повсеместно. Аллеи, бордюры. А вон там - целый бордюрище! А немного поодаль, на одной из боковых аллей какой-то человек совершенствует своё мастерство в катании на роликовых лыжах, отталкиваясь от асфальта особыми лыжными палками. Многие думают, что бывают только роликовые коньки. Но, это не так. Роликовые лыжи тоже бывают. Я сам их видел.
Но память летит ещё дальше - из здешнего северного лета, недолгого, но неимоверно жаркого, с неотделимыми от него долгими-долгими днями, переходящими почти что в белые ночи, в здешнюю же северную зиму, когда дома заносит снегом едва ли не по самые крыши, когда полдень становится уже тёмной ночью, а в десять утра смеркается. Светят огнями домики далёких посёлков. Вздымаются к морозному небу струйки дымков над печными трубами. Оживают домашним теплом жилые бочки. Такие огромные, лежащие плашмя на земле. Огромность тех бочек такова, что взрослый человек, входя в эту бочку через дверь, сделанную в её днище, стоит там во весь рост и ходит туда-сюда. Здесь же, в днище вырезают обычно и оконное отверстие, которое застекляют по всем правилам, как и положено в жилом доме. А в самой бочке ещё и печку устраивают.
...Несётся по степному шоссе автобус. Несётся навстречу радуге. Навстречу голубеющей линии горизонта. В его раскрытые окна врывается запах влажной травы, от которого кажется, что за спиною вырастают крылья, и хочется самому лететь, сорвавшись с места.
Так вперёд же - к новой дали и к новой неизвестности! Вперёд новыми, пока ещё неизведанными, извилистыми дорогами жизни!