Осенний поцелуй
(рассказ)
Уже третьи сутки лил нескончаемый дождь. Он никуда не торопился: шелестел и шелестел за сморщенными в искаженном стекле призраками утомленных сумерек. Он, то, словно поперхнувшись, жалостливо хлюпал в разлившихся по двору лужах, то задумчиво тарабанил в жестяной оборвыш карниза. Молчаливые тучи день-деньской заволакивали дальние горизонты, откуда даже северные ветры прилетали обессиленными и потерявшими на пути все свои лесные и трявяные запахи лета.
На всем пространстве, окружавшем маленький дом на окраине большого города, не было ни одной живой души, которая могла бы понять и посочувствовать, и по-доброму научить правильному восприятию этого водяного катаклизма. У Кати, прижавшейся лбом к мокрому стеклу, на душе было муторно и тоскливо. Болезнь потихоньку отступала, но какая-то изводящая все ее существо слабость не давала ей ни сосредоточиться, ни заставить хотя бы пойти на кухню, чтобы приготовить себе завтрак. Она даже Гришуньку со Светланкой вспоминала как далеких и милых родных человечков, но из какой-то нереальной жизни, зацепившейся за блуждающие в закоулках памяти бесплотные призраки.
Боже, как она, Катя Селиверстова, а сейчас по мужу – Анисимова, жила все то время, с тех пор, как они с Мариком въехали в этот скрипучий и замшелый от старости дом? Окруженный со всех сторон какими-то заборами и пустырями, он только по весне вдруг превращался в чудесный сказочный уголок, утопающий в белизне цветущих черемух, яблонь и вишен. В заброшенных дворах отведенной под строительство окраины уже давно копошились экскаваторы с самосвалами, делая летний пейзаж нереально-марсианским, а в зимний – добавляя абстрактные элементы каких-то свай и необъяснимых металлических конструкций. Они въехали в этот дом, потому что родители Марика работали в городской управе, и им первым стало известно о планах градостроительства, предусматривающих снос ветхого жилья с предоставлением нового в престижном районе. «Поживете какое-то время…- сказала ей Мария Иосифовна, мама Марика, - что поделать… не все сразу в руки падает…». Марик умирал от хохота, когда, запинаясь об щелястые доски пола ходил осматривать с Катей их временное «убежище Робинзона», которое он до первых холодов должен был худо-бедно превратить в приемлемое жилье. «Нет, ну, скажи, мне это надо? – вопрошал он у Кати, вставая в позу известного древнеримского оратора, - мне, будущему адвокату, - подгонять полы и утеплять окна, менять шифер и чинить водосток?». Он и ничего не чинил. Уже на следующий день по личному указанию Марикова папы, который до седых проплешин трудился референтом замглавы города по строительным вопросам, во дворе этого дома к несказанному удивлению местных ветеранов доминошного спорта, располагающихся по обыкновению в тени раскидистой черемухи, высадился с серьезными намерениями довольно солидный десант строительных рабочих.
«Слушай, Марик, а ты уверен, что мы тут сможем перезимовать?» - первое, чем поинтересовалась Катя, когда они вошли в отремонтированную квартиру. «А что не так? – удивился тогда Марик. «Но тут же с тоски умереть можно…». «С тоски? Какая, к черту, тоска, когда госэкзамены на носу… не знаю, как тебе, а мне здесь ничуть не хуже, чем в родителевых апартаментах». «Тебе-то да…- Катя скептически попинала ногой в поддувало большой хорошо побеленной печки, - а мне здесь каково куковать, пока ты будешь пропадать в институте?». «Ну, одну-то зиму как-нибудь одолеем».
Марику действительно было наплевать на все бытовые подробности их семейной жизни. Он с утра, прихватив с собой Гришуню и Светланку, уезжал на своем потрепанном «корейце» в институт, откуда возвращался поздно вечером, чтобы поужинать и лечь спать под стеганое одеяло (в доме тепло почему-то долго не держалось). Катя забирала ребятишек из садика всегда с опозданием: школьная суматошная работа – что поделать… А дом встречал ее выхоложенными неуютными стенами и тухлым воздухом пыльных домашних вещей. Она неуклюже возилась с растопкой печи, потом шла на соседнюю улицу к заиндевелой колонке, потом что-то готовила, стирала и гладила детское белье, расплетала Светланке косички, помогала Гришуне накормить рыжего увальня – кота Тимку.
Хорошо, что зима была не такой лютой, как в прошлые годы. Уральские зимы обычно не баловали жителей этих мест. Но катино терпение все равно медленно, но верно иссякало. А тут еще Марик начал хандрить. «Не могу, - кричал он, бросая об пол тапочки, - заниматься в таких условиях!». «Интересное дело, - удивлялась Катя, - а зачем ты согласился поехать в эту халупу?». «Я согласился? – Марик искренне корчил обиженную рожицу, - А не ты ли убеждала моих предков, что не дворянских кровей… и что зима – это не срок?». «Ну, допустим, не убеждала, а соглашалась…». «Вот видишь…». «И что с того? Кто нам мешает бросить этот экстрим… к чертовой матери?». «Но это – снова хлопоты…». «А как по-другому?». «Не знаю! Ничего не знаю!».
Но он, ее неприспособленный к быту муженек, откровенно врал. Он все знал, и это знание было основано на предательстве, в котором ни в грош не ставилась ни их вся предыдущая жизнь, ни когда-то неземная и оглушительно- страстная любовь.
Зима прошла, пролетела незаметно весна, а дом, обдуваемый всеми ветрами и обливаемый дождями, все поскрипывал и посмеивался над своими обитателями, уставшими ждать его сноса. Однажды Марик позвонил, когда Катя уже не знала, что и подумать, и вялым голосом сообщил, что ночевать не приедет: «Понимаешь, заехал к родителям, разморило… короче, заночую у них». «А как же завтра?» - пролепетала Катя. «Что завтра?». «Кто мне поможет детей в садик отвести?». «Ну, Котик… ну, встань пораньше… в конце-то концов, могу я себе позволить взять тайм-аут?». «Ты, Марик, в своем уме? Мало того, что ты свой дурацкий дом на меня повесил… ты еще и детьми заниматься не хочешь?». На что безучастная телефонная трубка ответила ехидными длинными гудками.
Ну, а потом… Потом Марик прикатил прямо с вечеринки, устроенной его родителями по случаю успешной сдачи им госэкзаменов. «Поздравь меня, Котик… я – юрист! Понимаешь? Юрист!» – лез он к Кате целоваться слюнявым ртом. Он хватал на руки испуганных детей, бестолково метался по квартире, пока, наконец, обессилев, не рухнул на заправленную кровать. «А вообще-то, я зашел, чтобы сказать… сообщить… - пьяно улыбнувшись, пригладил он свои падающие на глаза прямые черные волосы, - что ухожу…». Катя стояла перед ним, не шелохнувшись, уже готовая ко всему, в чем он намерен был ей признаться. «…Ну, идиот… понимаю… мерзавец…». «У тебя появилась другая женщина?», - резко оборвала его Катя. «Появилась… а, впрочем, почему появилась? Она и была… София…». «Ивашевич? Вертихвостка с коровьими сиськами?». «Котик… ну, зачем же так грубо». «Ну, и катись к ней… чего разлегся… ты бы еще грязные ботинки на подушку положил…».
Она бы умерла тогда… Прямо в ту ночь, когда шумная ватага гостей под окном их дома с восторгом встретила вернувшегося от Кати Марика. Катя уложила детей и тут же рухнула в постель. Но только она начала впадать в забытье, как вдруг захныкал Гришуня. «Мамочка, - бормотал он, глядя на нее из полумрака постельки, - ты зачем папу прогнала?». «Спи, сынок, - гладила она шелковистую головку дрожащего от неподдающегося осознанию горя малыша, - папа… просто устал… и ему нужно отдохнуть». «Он завтра придет?». «Не знаю, Гришенька… если любит, значит, придет…». «Придет…», - вздохнул успокоившийся Гришунька и тут же засопел.
А на следующий день ее ближе к концу уроков вызвала к себе директриса. Она не стала ходить вокруг да около, а сразу в лоб спросила: «Я все знаю… Мария Иосифовна тут приходила… как вы, Екатерина Ивановна, дальше жить собираетесь?». Катя даже чуть не поперхнулась от неожиданности: «Хорошенькое дело, Жанна Валерьевна!». Она махнула рукой и нервно рассмеялась: «А вам-то это зачем?». «А затем, что хочу вас предупредить… - не удивилась реакции Кати директриса, - мы вас, конечно в обиду не дадим… отрегулируем расписание под ваше нынешнее положение… но… - она многозначительно подняла палец, - с ними много не поспоришь…». «Вы о чем, Жанна Валерьевна?». «Детей они хотят у вас отнять, Екатерина Ивановна». «Как? Муж меня бросил… и еще и детей…». «Но вы не расстраивайтесь, мы вам подыщем хорошего адвоката». «Какая скотина…». «И еще… вам надо снять приличную квартирку…понимаете, органы опеки при ваших сегодняшних бытовых условиях будут не на вашей стороне».
И неприятности не замедлили посыпаться на растерявшуюся вконец Катю. Только она нашла адвоката (его ей предложила сама Жанна Валерьевна) и только он приступил к изучению дела, как его положили в больницу с каким-то сердечным недугом. Потом простудилась Светланка, потом сама она неделю ходила с тяжелой головой и с заложенным насморком носом. А тут она пришла в садик, а ее ребятишек нет. «Забрал папа… сразу же после полдника», - равнодушно сообщила Кате нянечка. «Как забрал? Почему вы ему их отдали? – нервно вцепилась в рукав ее халата Катя. «Пустите, мамочка… - удивленно вскинулась розовощекая дивчина со шваброй в руках, - с каких это пор отцам детей можно не давать?».
Она тут же побежала к мариковым родителям, но ей даже двери не открыли. Она трезвонила в звонок, потом била в двери ногами, пока вышедшие на шум соседи не вывели Катю на улицу.
И последнее, что она видела, пока не упала в обморок, было – два худеньких детских личика в большом окне на третьем этаже.
* * *
Почти месяц провалялась Катя в психоневрологической больничке, потихоньку привыкая к вынужденному безделию. Однажды к ней, сосредоточенно поджав губы, вошла в палату Жанна Валерьевна и, заговорщицки понизив голос, сказала: «Пора ведь, милая Катюша, идти на поправку, верно?». «Я стараюсь, Жанна Валерьевна…». «Вот и я думаю… потому и сюрприз тебе приготовила». Она выглянула в коридор и в дверь тут же робко протиснулись ее Светланка и Гришуня. «Мамочка! – хором закричали они и бросились Кате на шею. Боже, какое это счастье обнимать и целовать своих родных чадушек, мягких, пушистых, пахнущих домашним запахом детства!
«Ну, рассказывайте, как вы живете, чем занимаетесь…» - тормошила детей Катя. «Вы, Катюша, не переживайте… ваши свекор со свекровью тоже ведь люди… мы по-хорошему с ними договорились отпускать детей к вам на воскресенье… вот с этим молодым человеком». «Он, мамочка, хороший – дядя Олег, он нас возит в садик», - тут же пояснила рассудительная Светланка. «Устами ребенка… что?», - шутливо спросила Катю Жанна Валерьевна. «Глаголет истина…», - улыбнулась устало Катя и посмотрела на лысоватого коренастого парня, которого она вначале не заметила. «Я могу и вас отвезти домой, - внимательно глядя Кате в глаза, вдруг произнес Олег, - вас ведь сегодня выпишут?». «Он водитель у Льва Абрамовича… но у него сегодня выходной», - поспешила разъяснить ситуацию Жанна Валерьевна.
…Отправив детей к родителям Марика, Олег повез Катю в ее заповедную глухомань. Он что-то вежливо спрашивал про ее работу и еще, бог знает, про что… а она рассеянно что-то отвечала. Когда Катя вышла из машины, ей стало до того тоскливо и страшно, что она неожиданно для себя самой спросила Олега: «А вы, Олег… не хотите зайти… я бы вас угостила хорошим кофе». «Вот от чего-чего, а от хорошего кофе я никогда не откажусь, - весело потер руки Олег, - а что мы все на вы да на вы?». «Ну, заходи тогда… хотя у меня там, наверное, черт ноги сломит!». «А мы с тобой, чай, не прынцы с прынцессами». «Нет, правда, я же здесь почти месяц не была…». «Ты мне лучше скажи, как ты тут смогла целый год продержаться?». «Честно?». «Честно». «Сама не знаю…».
Олег вел себя подчеркнуто скромно. Он ничем не выдавал своего отношения к Кате, но она очень явственно ощущала его напряженное мужское состояние, которое выдавали плохо скрываемые страстные взгляды его жгучих глаз. Ей сделалось смешно от этой неважно маскируемой игры, и она с интересом наблюдала мученические попытки Олега повернуть ситуацию в соответствующее обстановке русло. «А ты женат?» – испытующе посмотрела Катя на присевшего к ней на диван Олега. «Уже год, как нет…». «Бросила?». «Можно считать, что так». «Характерами не сошлись?». «Вообще оказалось, что были чужими друг другу людьми». «А дети… были дети?». «Она не хотела детей».
Катя закрыла глаза, потому что руки Олега властно потянули ее в тоскливо-жгучий омут, в котором медленно ходила кругами зеленоватая вода безысходного душевного томления. Она безвольно помогала его рукам снимать с себя ненужные одежды и, терзаясь от нетерпения, тянулась отвыкшим от ласок телом навстречу бесноватому сгустку энергии, упорно ищущему ее интимных укрытий. Она летела в бездонную пропасть, то и дело касаясь руками горяче-скользских ее краев и тихо постанывала от неостановимого восторга, в который превращался ужас убийственного падения. А дна пропасти не было… как не было уже и ее краев. И Катя зависла в пространстве падения, как космонавт в космической невесомости. И только снова чужие властные руки подняли ее и уложили в расправленную постель, укрыв от всех житейских напастей теплым родным дыханием.
Нет, она не могла поверить в случившееся, но это произошло именно с ней… Катя еле-еле нашла в себе сила поехать на следующий день в свою школу. А там было все, как всегда. «Ну, как тебе Олег», - лукаво улыбаясь, спросила у нее Жанна Валерьевна. «А что Олег?» - смутилась Катя от неожиданности. «Вот и я спрашиваю: а что Олег?». «Ну… ничего». «И славненько, что ничего…».
…И только Катя направилась было к выходу, как в дверях вдруг увидела озабоченного Марика. «Вот, легка на помине, - заулыбался во весь свой черноусый рот беглый муженек, - пойдем на улицу, мне тебе нужно сказать что-то важное… понимаешь, это уже дошло и до нас… у тебя с Олегом что? Серьезно?». «Да вы… вы все с ума посходили? - дернулась всем телом Катя, - зачем вы за мной шпионите? Кто вам дал право следить за мной? Может быть ты… решил меня учить хорошим манерам?». «Да неважно все это, Катя, кто за тобой следит… и мне может быть было бы все-равно… но ведь ты… вобщем, у вас может все зайти далеко, так ведь?» «Допустим, и что с того?». Я считаю, что ты должна знать о том… что Олег – бывший уголовник». Катя остановилась и уставилась на Марика горящими от гнева глазами: « Ты подлец… ты лжец… ты гнусный и подлый… ты трусливый и паскудный человечишко!». «Я просто хочу, чтобы ты знала, что он каким-то образом скрыл от папы свои неприглядные факты биографии… а недавно все открылось… вобщем, он уже собирается уезжать в другой город… здесь ему ничего не светит».
Марик еще что-то говорил, а Катя ничего не слышала. Она, оглушенная услышанным, бестолково смотрела по сторонам, не понимая, зачем она продолжает после всего, что она сейчас узнала, жить. Почему вокруг оживленно разговаривают прохожие? Почему весело щебечут на деревьях птицы? Почему где-то громко играет музыка с тяжелыми электрогитарными звуками? «Ты меня почему не слушаешь, Катюха?» – снова начал тормошить ее Марик. «Как ты меня назвал?» - удивилась Катя. «Катюха… а что?». «Удивительно… как будто – краюха… отрезанный ломоть каравая…». «Да, брось ты!». «А как Гришуня со Светланкой?» - вдруг спросила Катя. «Все нормально у нас… только скучают, конечно, по тебе… ты не обижайся, Катя… я ведь давно хотел перед тобой повиниться». «Даже так?» - машинально откликнулась Катя. «Ты не думай, что я остался прежним остолопом…». «А ты теперь… стал нынешним?». «Катя… я готов к тебе вернуться… мы же с тобой брак не расторгали». «Не смеши меня, Марик… я после Софки Ивашевич твои грязные подштанники стирать не собираюсь». «Катя! Но детям нужны родители… ты о них-то хотя бы подумай». «Я, Марик, в отличие от некоторых, всегда думаю головой… а не тем местом, которым думают многие мужики… вроде тебя».
…А вечером у нее снова случился приступ нервного заболевания. А тут зарядил дождь, и Катя третьи сутки лежала одна в пустой квартире, не находя в себе сил дальше жить. Она вслушивалась в звуки, долетающие до нее с улицы и все явственнее улавливала в них какой-то четкий ритмический порядок. «Так ведь это же кто-то в дверь мою стучит», - вдруг поняла она однажды и, найдя в себе силы, скинула ноги с кровати. «Вы кто?» - спросила она, - увидев перед собой неясный силуэт в блестящем от дождевых капель капюшоне. «Это я, Катенька… Олег». «Ты извини меня за беспорядок, - бессвязно прошептала Катя и опустилась на стул, - я очень болею, Олег… зачем я тебе такая?». «А я, Катя, пришел сказать тебе…». «Я все знаю, Олег… мой муженек уже все про тебя рассказал». «Интересно… что значит, все?». «Ну, например, про твое уголовное прошлое». «Даже так… а я ничего и не хотел от тебя утаивать… ты думаешь, что Лев Абрамович стал бы держать у себя персональным водителем бывшего уголовника?». «А он все знал?». «Милая Катенька… да… я проходил однажды по одному уголовному делу подозреваемым… но ведь, сама понимаешь, подозреваемый – это не обвиняемый. И уж кому-кому, а Марику это должно быть понятно». «И ты сейчас зашел, чтобы прочитать мне курс лекций по юриспруденции?» - слабо улыбнулась Катя. «Ну, вот, видишь, какая ты догадливая… я пришел сказать, что забираю тебя к себе. Собирайся… а вещи перевезем завтра». «Но я… Олег, понимаешь… я ведь еще не разведена», - Катя сказала это до того беспомощно и наивно, что они оба расхохотались. Да так громко, что в перегородку вежливо постучали соседи.
«Олег… я дурочка?» - сказала Катя и потянулась губами к наклонившемуся над ней с улыбкой нежного участия милому и бесконечно родному лицу.