Я беру в руки альбом, который смотрела до этого много раз. В нём то, что напоминает мне о родных, о весёлых днях и, конечно же, о счастье. Я листаю его, улыбаясь; вспоминаю какие-то моменты, что были за кадром. Фотографии все какие-то живые, непринуждённые.
Мне кажется, что фотографии в альбомах намного теплее и роднее тех, что сохранены в памяти компьютера или телефона. Те фотографии какие-то наигранные, а эти... эти настоящие. В них нет какого-то зла, фальши; все улыбаются, все счастливы.
Я листаю альбом и натыкаюсь на фотографии моей прабабушки. Здесь она чистит картошку, а на другой фотографии она сфотографирована почти в профиль. Улыбаюсь. И тут же -- совсем неожиданно -- на фотографию капает слеза.
Я ловлю себя на мысли, что мне безумно не хватает моей прабабушки. Мне не хватает её улыбки, её объятий. Она любила меня. Да, я сомневалась в этом, но теперь я понимаю, что она любила. Она была рада каждому моему приходу. Радовалась, когда я ей говорила про свои успехи. И, наверное, она гордилась мною.
Её руки были очень натружены. Она пережила войну. Она потеряла мужа. Она осталась одна с маленькой дочкой. Её глаза были синие-синие, точно небо. Они были такие чистые, светлые. Её волосы были похожи на снег; этот снег ниспадал на плечи, касаясь шеи. Её голос был приятным. Наверное, по молодости она пела.
Я так мало знаю о ней, о её детстве и юности, что даже стыдно.
Помню, как однажды, когда я была ещё маленькая, я копалась в ящике. Я вытащила оттуда альбом и начала его разглядывать. На одной фотографии была изображена красивая девушка. Тогда мне почему-то показалось, что она сидела за фортепиано.
-- Кто это? -- спросила она меня.
-- Не знаю...
-- Это бабушка.
Я недоверчиво сравнила девушку и прабабушку. Да неужели?! Нет! Это не она на фотографии. Она же не умеет играть на фортепиано.
В детстве я всегда думала, что старые люди останутся старыми навечно. Я вот вырасту и тоже стану старой, а потом буду долго-долго жить. И никто никогда не умрёт. (Да, тогда я ещё не знала, что такое смерть)
Помню, как она меня наставляла не ходить в футболках, которые не прикрываю пупок. Я сказала, что и не хожу так. Без сомнения, это она повлияла на то, что теперь я хожу почти всегда в юбках и платьях.
Помню, как расчёсывала ей волосы, которые рассыпались.
-- Бабушка, а почему у тебя волосы белые?
-- Потому что я старая уже.
И нет ничего теплее воспоминаний о времени, проведённом с ней.
Я ещё пока нигде не ела таких же вкусных макарон, которые варила она. Хотя у мамы получается почти так же. Пюре прабабушка тоже делала по-своему: сварит целые картофелины, выложит их в тарелку, положит масла и разомнёт картошку вилкой. Не знаю, почему, но это было очень вкусно.
Я смотрю на фотографию, где она почти в профиль, и мне хочется прикоснуться к её руке. Сказать, что я её очень люблю, что мне очень не хочется её терять. Сказать, что мне её не хватает.
Глупо и стыдно это говорить, но примерно в 2010-2011 году она начала болеть. Кажется, сначала отказали ноги. Она передвигалась, ставя перед собой стул и опираясь на него. Сейчас не об этом. Она сидела на диване, а мои домашние были во дворе. Я села к ней, стала говорить. Тут вошла бабушка, и я сразу же села на стул, что был напротив дивана. Бабушка ушла, и я снова села к прабабушке. Это повторилось ещё раз.
-- Если тебе не разрешают прикасаться ко мне, то и не прикасайся, -- сказала она, почти заплакав.
Да, она была права. В то время мне не разрешали контактировать с ней, ссылаясь на то, что она больна. Но я всё равно тайком нарушала запрет.
Потом, в 2012, я уже имела своё мнение и могла прямо при домашних обнять её или сесть рядом с ней. Они укоризненно смотрели, а я делала вид, что не обращаю на них внимания.
Как много слов, что я не сказала тебе, о которых сейчас жалею. И от своих мыслей, связанных с тобой, мне бывает стыдно.
...и вот уже твой голос наполовину стёрся из моей памяти.
Прости.