Экспроприация
1
На поиски Касьяна я отправился в лесок, что отделяет дальний конец деревни от большой реки, вдоль которой эта деревня и раскинулась. Точнее будет сказать – протянулась, поскольку она, эта самая деревня, представляла собой един-ственную в нашем населенном пункте широкую улицу, одним концом упирающуюся в бывшее барское имение, а вторым – в железнодорожную станцию. Когда-то улица была оживлен-ной, но сейчас вся деревенская деловая жизнь кипела вокруг станции: здесь отгружали зерно (по стране бушевала сплош-ная коллективизация), здесь сходили редкие пассажиры (ко-му он нужен – недавно созданный, но уже занюханный кол-хоз?), а садились в вагоны вообще единицы (для колхозни-ков, если кто помнит, – особый паспортный режим, однако). Так что, честно говоря, «дальним концом деревни» как раз и было имение, где я когда-то служил домовым, и где сейчас расположилась контора этого колхоза. Вот почему наш мест-ный леший Касьян и перебрался поближе к деловому центру, к станции. Если вы подумали, что Касьян принимает дея-тельное участие в грабеже крестьян – в отборе у них зерна, то вы очень ошибаетесь. Он деревенский народ любит. Так, попугает иногда для острастки местных парней и девчат, которые то и дело норовят запрятаться в чаще – и все. Ему вообще претит любая разумная физическая и умственная деятельность. Побуянить – это мы запросто, с большим на-шим удовольствием, а во всем остальном... Все остальное - это не к нему.
Ближе к станции Касьян перебазировался по той причине, что здесь имеются «столовая» и «буфет». Эти слова к нам пришли вместе с новой властью и заменили хорошо извест-ные по всей стране «трактир» и «питейный дом» или «кабак», как этот питейный дом именовался в народе. В первом ели и пили, во втором – только пили. Собственно говоря, нашу сто-ловую трактиром и назвать-то сложно. Слово «харчевня» - название самого убогого из трактиров заведения – ей подхо-дит больше. В нашей столовой подают только самое необхо-димое для поддержки портков: пустые щи, жидкий пшеничный или гороховый супчик без мяса, картошку с кусочками курино-го скелета и чай. Без сахара. Всякие там зельцы и пельмени, солянки и крупенники, бифштексы и ростбифы, курники и расстегаи, которыми раньше славились трактиры, давно канули в Лету...
Но не эта забегаловка интересовала Касьяна, его больше привлекал кабак, или, если хотите «буфет». Касьяну ино-странное слово тоже больше нравится. В этом он с властью солидарен.
- Кирюха, ты только вслушайся: «бю-фет»... – говаривал он мне, произнося даже не «бю-фет», а «бю-фей». – А?! Поч-ти по-французски.
Французский в его исполнении был ужасен.
В «бюфете» предлагалось на выбор: водка «Столичная», заменившая в местном прейскуранте водку «Смирновскую» и водка-«рыковка» - так в народе окрестили более дешевую, народную, водку, инициатором создания которой считают наркома Рыкова, который, как оказалось, сам любит это дело и сочувственно относится к повседневным нуждам простых граждан новой России. А еще здесь можно было купить недо-рогую жидкость под названием «портвейн» и «полпива» - слабый светлый алкогольный напиток, по вкусу напоминав-ший пиво, а, может, из него и изготовленный путем разбавле-ния настоящего пива водой. Возможно, даже кипяченой. Осо-бо доверенные лица буфетчицы Машки могли рассчитывать на бутылку настоящего самогона, крепкого и ядреного – зна-токи говорили, что подпольный Машкин поставщик, баба Глаша, настаивает его на курином помете. Торговать самого-ном было опасно, но Машке это сходило с рук – ее мужик служил местным участковым надзирателем. Раньше эта серьезная должность называлась «становой пристав».
Скорее всего, Касьян и сейчас торчал в буфете, выжидая момент, когда можно украсть бутылку. По крайней мере, на мой свист он не отозвался. Вот она, наша местная особен-ность пунктуальности. Я побродил по сосновому лесу, насо-бирал Касьяну полный подол рубахи свежих шишек – как он их только ест? – и присел на пенек. Стоял август, конец лета, а солнце припекало, как в июле. Как положено в июле, по-скольку нынешняя середина лета явно не удалась – сплош-ной мелкий нудный дождь и холодрыга, загубившие скудные колхозные посевы. Сейчас вон солнце светит, но – зачем? Чтобы Касьяновы шишки дозрели? Но у него еще и прошло-годних запасов не только ему, но и всем окрестным белкам хватит.
А вот и сам он, собственной персоной, запасливый наш. Маленький, толстенький и по сезону уже с рыжеватой боро-дой. Лицо мягкое, светится добродушием, граничащим с идиотизмом… Но леший далеко не дурак. Шут – может быть, но ни в коем случае не дурак. Как всегда, появился неожи-данно – возник из-за ближайшего куста и, как водится, не с пустыми руками – выгреб из-за пазухи две поллитровки – эксклюзив от бабы Глаши.
- Опять в буфете украл? – я выгрузил шишки из подола.
- Не украл, Кирюха, а экспроприировал.
- Вон, каких слов нахватался. В кабаке научили?
- Ну, почему в кабаке? – обиделся Касьян. – На партсоб-рании давеча был, лектора слушал... Он так и сказал: мы, мол, в свое время действовали по принципу «Экспроприиро-вать экспроприаторов»... Во как! Другими словами – «отчуж-дать имущество богатеев»! Гграбь награбленное! Я так и делаю, только не граблю, а ворую.
- Думаешь, большая разница?
- А что? Они самым настоящим образом экспроприируют у колхозников зерно, гонят из него спирт, потом делают из спирта водку и продают тем же крестьянам. А я эту водку экспроприирую.
- Логично. Но ведь это же бабы Глаши самогон.
- Верно. А она откуда зерно берет, знаешь? Сама пашет, сама жнет? То-то... А сейчас мне, видишь ли, захотелось не казенки, а чего-нибудь душевного. А насчет экспроприации... Даже их вождь в свое время этим не брезговал. Кобой его тогда звали, а теперь – товарищем Сталиным.
- Это когда?
- А перед революцией, на Кавказе. Многих пограбил... Джигит...
- Откуда знаешь?
- Да мужики в кабаке между собой шепотом говорили, а я рядом пристроился и слушал. Машка, кстати, тоже уши наво-стрила.
- Думаешь, стучит?
- А то!
- Вот, сволочь! А впрочем – она и в детстве ябедой была.
- Была ябедой, стала сексотом.
- Кем?
- Сексотом – секретным сотрудником.
- Во как! Об этом тоже на партсобрании говорили?
- Нет. В других инстанциях.
- Вот слов понахватался-то!
- Да плюнь, товарищ Кирюха, успокой свою беспартийную совесть и доставай из-под пенька рюмочки.
Мне пришлось взлохматить бороду, а потом долго расче-сывать ее пятерней, чтобы загнать внутрь слова, которые так и рвались наружу. А потом я все-таки достал рюмочки...
- Слышь, Кирюха, чего еще мужики говорят? – Касьян ли-хо опрокинул рюмку и занюхал ее свежей шишкой. – Едет, мол, к нам новый председатель колхоза. Для укрепления, усиления, ну и так далее... Старик Митрич якобы не справля-ется, не смог этим летом тучи разогнать, урожай на корню угробил. А новый – из рабочих будет, земли сроду не нюхал, но идейный – до тошноты. Так что будем теперь на Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе пахать, а небо расчищать заве-тами Ильича. Ха-ха-ха!
Он не рассмеялся. Он просто произнес «ха-ха-ха!», но от этого у меня на душе лучше не стало.
- Касьян, ты бы поменьше трепался... Мало ли что.
- Думаешь, в гэпэу загребут? Представляешь, леший Касьян – в гэпэу! Мировая сенсация! Первые полосы газет!
- Дурак ты! Пошли к Ермолаичу сходим.
- Пошли. Самогон брать?
- Не надо. Он его для своих русалок заберет. Экспро-пр-пр... Экспроприирует... Тьфу ты!
Дошли мы быстро. Касьян, правда, пару раз пытался спо-ткнуться о коренья сосен, нагло вылезших на поверхность земли, столько же раз пообещал завалить обидчиков, по ходу дела провалился в яму. Решил, что это волчья нора, но по-том вспомнил – его позапрошлогодний дом. В общем – обош-лось.
Ермолаич встретил нас, пребывая в глубокой задумчиво-сти. Здоровенный, лохматый, он сидел в своей заводи и чи-тал газету, которую кто-то из идейных, политграмотных кол-хозников, вероятно, забыл на пляже. Газета называлась «Правдой». Вот наш водяной и выглядел правдиво, без вся-ких прикрас. Был абсолютно голым. Ермолаич – не обычный водяной, а родом из интеллигенции. Когда-то, очень давно, учитель местной школы влюбился в молодую крепостную девчонку. Он был готов ее даже выкупить, чтобы жениться, а Павел Николаевич, местный помещик в то время, душевный мужик между прочим, умилясь его чувствами, в свою очередь готов был эту крепостную девку ему даже подарить, но дев-чонка уперлась и - ни в какую. Был у нее, оказывается, па-рень на деревне. Тоже крепостной. И она ради него отказа-лась от свободы. Павел Николаевич еще раз умилился, на этот раз такой жертвенной любви и разрешил своим крепост-ным сочетаться браком. А потом дал им вольную. Учитель же с разбитым сердцем утопился в реке, да так умело, что тело его не нашли, а он, не долго думая, стал водяным. Вот отсю-да и грамотность. Утопился он почему-то голым. Вот отсюда и эксгибиционизм.
- Здравствуйте, товарищи! – бодро приветствовал он нас. Зачитался газетой, вероятно. Проникся идеями. Значит, мы вовремя подоспели. – Читали? Грядет сплошная коллективи-зация. Пролетарии сельхозтруда – объединяйтесь! Выпить есть? Что-то меня эта правда достала... Что, выпить нет? Ладно, пойду русалок пошмонаю. У них, наверняка заначки есть, - и водяной, виляя толстой задницей, скрылся среди кувшинок.
Вернулся с бутылкой.
- Тут, на пляже, намедни сходка партактива состоялась. Собрались мужики и бабы, - проинформировал он, распеча-тывая бутылку «рыковки», отобранной у бедных русалок - не успели девки заныкать. – В первом акте была общая пьянка, в третьем купание нагишом. Я своим девкам запретил их трогать, сам попробовал между охальниками затесаться. Почему-то сразу опознали... На берег повыскакивали... Обид-но...
- А во втором акте что было? – спросил я.
- А во втором акте эту самую статью и обсуждали, - водя-ной ткнул пальцем в газету. – Поддержали единогласно и даже соответствующий протокол составили. С грамматиче-скими ошибками, правда, но идеологически вполне выдер-жанный... Сколько у нас в деревне единоличников осталось?
Я мысленно прикинул.
- Шесть семей.
- Вот их-то новый председатель и начнет в колхоз заго-нять, - сообщил Касьян и посвятил Ермолаича в слухи о предстоящей ротации местного руководства. – Как другие – не знаю, но Степан в колхоз не пойдет ни за какие коврижки. Он лучше в ссылку отправится, – подытожил Касьян. – А жаль мужика – справное у него хозяйство.
- Так ведь в любом случае все отберут и загонят в такой же колхоз, только в Сибири. В чем смысл? – махнул своей лапищей водяной и чуть не перевернул бутылку.
- Да, - согласился Касьян, подхватывая бутылку, - что же делать? Нужно как-то помочь мужику.
- Зачем? – удивился Ермолаич и философски добавил: – Это их жизнь.
- Нет, кому другому, я бы не стал...
- Ну, конечно, - личная благодарность...
- А то. Тебя бы тогда на мое место...
Над этой историей пару лет назад мы долго смеялись, да и сейчас иногда вспоминаем. Гулял как-то наш Касьян по собственному лесу и угодил ногой в силок, поставленный на зайцев каким-то деревенским умельцем. Умелец оказался изобретательным: силок не только захлестнул петлей ногу лешего, но и вздернул его на ветку.
- Вишу я, значит, вниз головой, окрестности созерцаю, - рассказывал тогда Касьян. – Интересно. Пейзаж необычный передо мной раскинулся – все с ног на голову перевернуто, елки вверх тормашками стоят, шишки вверх падают... Боро-да, правда, мешает любоваться – все на глаза падает. Потом мне это занятие надоело, и я попробовал из силков освобо-диться. Но по причине той же бороды ничего не выходит, как ни старайся – левой рукой все время приходится ее поддер-живать, а одной правой с петлей ну никак не справиться, хоть я такие фортеля выделывал, что хоть сейчас меня в цирко-вой балаган на канат выпускай... На помощь звать стыдно, вам свистеть не получается – борода в рот лезет. Все, ду-маю, освобожусь – обрежу бороду к лешему... то есть... – что это я несу? – в общем, на фиг обрежу.
Тут на счастье Касьяна, откуда ни возьмись, мужик моло-дой появился. Увидел лешего, ошалел.
- Дедушка? – спрашивает, когда снова дар речи обрел. «Дедушками» обычно деревенские нас, нечистей, уважи-тельно называют.
- Бабушка... Твой силок?
Мужик поклялся, что не его, и, скорее всего, соврал, но Касьяна освободил. Познакомились. Мужик Степаном на-звался. Вот с тех пор наш леший с ним дружбу и водит.
Между тем Ермолаич снова наполнил рюмки.
- Если твой Степан в колхоз не захочет, а в Сибирь не со-бирается, то ему на какую-нибудь ударную стройку социа-лизма вместе с семьей нужно смываться и там постараться затеряться в густых массах пролетариата, - задумчиво сказал Ермолаич. – На Днепрогэс, например. Есть такая стройка. В этой же газете прочитал, - и он снова ткнул пальцем в уже успевшую пожелтеть на солнце «Правду». – А на днях один купальщик такие вещи про эту гидроэлектростанцию расска-зывал... И на стройку кого ни попадя берут, даже заключен-ные там работают, и платят хорошо, и общежитием семейных обеспечивают. Устроится. Степан молодой, мастеровой. Подскажи ему, надоумь... Ну, на посошок...
- Сделал бы Матвеич напоследок доброе дело – выхлопо-тал бы Степану с женой паспорта. С ними спокойней, - сказал Касьян на обратном пути. Пьяный, а соображает.
- За «так» не сделает, денег потребует. Знаешь, какие он хабари берет?
- Сколько?
- Не знаю, не интересовался.
- Так поинтересуйся. Ведь с паспортами уже были эти... как их... пре... пре-це-денты? – он, наконец, поборол это страшное слово.
- Были... Хорошо. До завтра!
Ну, как же без Митрофаныча? Вот он, Митрофаныч, наш луговик – по характеру вредный, но добрый, а внешне - ху-денький, маленький, колючий как и его разнотравье. Себя он называет «сущностью тонкой физической организации». Это, чтоб вы знали, что мы здесь не только водку пьем, но и книж-ки разные читаем. В основном, умные. Я, конечно, тоже дале-ко не красавец, но в отличие от Митрофаныча матушка-природа меня пощадила.
- Здравствуй, Кирилл... – прошептал луговик из кустов, словно ветер в траве прошелестел.
В нашей компании мы с Касьяном самые младшие, по-этому к старшим – водяному и луговику – обращаемся только по отчеству. Педантичный Митрофаныч зовет нас по именам, только что на «вы» не обращается, а бывший учитель Ермо-лаич позволяет себе всякие недостойные его профессии вариации: Касьяха, Касьяшка, Коська, Кирюха, Кирюшка, Ко-решок, Кирьяшка и даже – Киря. Ну, сами знаете от какого слова последний вариант произошел. Правильно, от слова «кирять», пить водку, то есть. Несправедливо. Я выпиваю только по праздникам, по крайней мере, стараюсь, и выпиваю весьма болезненно. Так что не прав Ермолаич, когда называ-ет царствование Екатерины Великой «веком просвещения», видать екатерининское время, когда он учительствовал, на-прасно таковым считается, если учителя той эпохи позволяют себе такие вольности. Но мы с Касьяном не обижаемся.
- После трудов праведных, хе-хе, домой спешишь? – про-должал между тем развивать свою мысль Митрофаныч. – Пили небось опять, про меня, старика, совсем забыли...
- Партсобрание у нас было, Митрофаныч. Закрытое. А те-бя мы еще в партию не приняли. Ты же заявления не писал? Ну, вот видишь.
- И не буду, - осторожно кашлянул Митрофаныч. – А что обсуждали?
- Да вот поговаривают, новый председатель колхоза к нам едет. Большой специалист по сельскому хозяйству, единст-венный его недостаток – на пашне отродясь не был и корову от быка не отличит. Поскольку всю свою трудовую жизнь сна-чала за станком стоял, а затем находился на ответственной партийной работе. Зато пламенный р-р-революционер.
- Да ну, - безнадежно махнул веточкой-рукой Митрофа-ныч, - сначала артель, а потом колхоз землю и без того угро-били, так что хуже уже не будет. Особенно при новом поряд-ке. В народе, знаешь, что по такому случаю говорят? Было красно, да быстро полиняло...
- И все-таки, прими к сведению. Ну, я побежал? Есть хо-чется...
- Слушай, Кирилл... – замялся Митрофаныч. – Тут у меня в этом году морковка вылезла... Ума не приложу откуда. Ты бы вытащил... В твоем подвале-то, наверное, шаром покати. Там, слева от тропинки...
- Спасибо, Митрофаныч! – и я побежал дальше.
Да, на счет подвала луговик не ошибся – в нем из прови-зии только залежи гнилой картошки, оставшейся от прошлого урожая. А урожай нынешний и не предвидится – от постоян-ных дождей на корню сгнил. Вот раньше это настоящий подвал был! Окорока, колбасы домашние, рыба, копчености... Водки да вина разные... Последний барин водку уважал и не какую-нибудь там казенку, а выкуренную здесь же в усадьбе. Настойки делались на весь алфавит, от «а» до «я»: анисовая, брусничная, ванильная, грушевая.. эвкалиптовая, яблочная... Соберется мужская компания, выставят на стол всю азбуку, и они маленьким рюмочками от начала до конца ее продегу-стируют. А грибы какие в моем подвале хранили – соленые, сушеные и маринованные. А бочки какие стояли - с квашеной капустой и мочеными яблоками, помидорами, огурцами... Лучок, в косы заплетенный, по стенкам висел... Про ту же самую картошку уже не говорю... Нет, не стану продолжать, а то еще больше есть захочется.
Тропинка вела через яблоневый сад, так что я и яблок нарвать успел. Сад на голову колхоза свалился от прежних помещиков. Из этого барского сада раньше вся деревня кор-милась – господа не запрещали, наоборот, приглашали кре-стьян, специально в деревню за этим ходили. Причем, яблоки крестьяне убирали все сразу, четверть убранного отдавали помещикам, а остальное разбирали себе. А про мальчишек деревенских я уже не говорю, тем вход в сад был всегда от-крыт. Им даже не интересно было: не с кем в прятки играть – сторожа в саду изначально не было.
Ну, вот и дом, одноэтажный, с мезонином. За входом сени с лестницей наверх – в мезонин, и вниз – в подвал. Наверху когда-то располагались кабинет с библиотекой и господская спальня, налево от входа столовая с кухней, а за ними две людских – для мужиков и баб, тех, кто при доме жил. Направо гостиная, а за ней, через коридор комнаты для детей, мамок, дядек, гостей, которые случались довольно часто. А под до-мом мой подвал, со всеми теми богатствами, про которые я уже рассказал. Так было. Ну, а сейчас...
Так, и что же это у нас происходит? Все в сборе: предсе-датель колхоза Матвеич, похожий на грустный вопроситель-ный знак, председатель сельсовета Кирьян, вот уж кому имя подходит. Далее: парторг местный Савелий, с гражданской войны одноглазый, но многословный; счетовод наш Иваныч, с дрожащими ручонками и бегающими глазками. И участко-вый местный Колюня, рубаха-парень и отъявленный стукач. Ух, ты! Радуются чему-то, даже сутулый Матвеич если не стал похож на восклицательный знак, то и грустным его сей-час не назовешь. Надо послушать...
- ...Выходит, бог нам еще две недели отпустил, - Иваныч хотел было перекреститься, но вовремя спохватился и поче-сал сначала лоб, а потом правое плечо. Смешался под суро-вым взглядом парторга и, чтобы убедить товарищей в невин-ности своих намерений, еще раз почесал лоб.
- А сведения точные? – засомневался председатель сельсовета.
- Точные, точные, - заверил его Савелий, - мне сегодня сам звонил, - и поднял свой суровый одноглазый взор к по-толку.
- Как... неужели?.. – еще больше затрясся счетовод.
Парторг тупо уставился на него.
- Звонил товарищ Петров из райцентра.
- А-а-а, - разочарованно протянул Иваныч и попытался спрятаться на табуретке.
- Так, Иваныч, чтобы все бумаги были в порядке, - Матве-ич опять вернулся в свой первозданный образ знака препи-нания.
- А если он на склады пойдет?
- В первую очередь поведем его к Грине. У того всегда все в порядке.
- Товарищу Ефимову жить где-то нужно будет... – вдруг забеспокоился Кирьян.
- Что-нибудь придумаем. Подыщешь, - и он тяжело по-смотрел на Матвеича. - А пока здесь, в барских хоромах, поживет. Вдруг понравится. Места здесь много... Ну что? Я вас проинформировал – расходимся.
«По одному», - хотелось добавить мне, но я сдержался. А еще мне очень хотелось знать, что делал здесь молчаливый Колюня? Ответ напрашивался сам собой: слушал как всегда.
Значит, приезд нового председателя откладывается. Вы-ходит, у нас есть время решить Степанову проблему в тес-ном сотрудничестве со старой, хорошо знакомой нам вла-стью. Новая еще неизвестно, сколько за услуги брать будет, а у Матвеича такса уже устоялась. Как выяснилось, в более или менее скромном виде: сто пятьдесят рублей за паспорт.
Степан с нашей идеей бегства из деревни согласился на удивление быстро. Напуган был мужик. В соседнем колхозе его родственников уже раскулачили и отправили далеко за Урал. Куда, он не знал, родственники еще не писали. Да и напишут ли? Так что уехать Степан был готов куда угодно, лишь бы не в колхоз вступать.
- Насмотрелся я, как эти пролетарии сельскохозяйствен-ного труда землю губят и не хочу в этом участвовать, - пояс-нил он Касьяну.
Вопрос заключался лишь в том, как добыть паспорта? Тут-то леший и предложил ему вступить на преступную тропу взяткодательства. Способ, мол, проверенный и безотказный. Степан не первый и не последний, кто этим способом пользу-ется. Сказано – сделано. Свернул Степан банкноты в трубоч-ку, засунул поглубже в карман и пошел к председателю кол-хоза. Тот хоть и занят был подготовкой к передачи власти, но Степана принял.
- Что, наконец-то в колхоз решил вступить? – встретил насупленный Матвеич единоличника. – Запаздываешь, одна-ко. На тебя уже и дело о раскулачивании завели. Но это, так, между нами.
Степан разочаровал председателя, а потом растрогал: вишь ты, несознательный элемент, без пяти минут кулак, а собрался внести свой посильный вклад в дело социализма, Днепрогэс построить.
- Скот колхозу оставишь?
- Продам. Дешево.
- Лады. Ну, а... – и Матвеич воровато высунул верхнюю часть своего вопросительного знака в раскрытое окно.
- Принес...
- Сколько?
- Триста.
- Мало.
- А сколько нужно? – удивился Степан. – Мне сказали, триста за глаза хватит...
- Кто сказал?
- Ну-у... – заупрямился Степан.
- Ладно. Давай пятьсот и дело с концом. Триста это было раньше.
Та-а-к... Значит, председатель напоследок решил обога-титься. Ну, посмотрим, посмотрим.
Степан, скрепя сердце, сбегал за недостающей суммой, вручил деньги Матвеичу и стал ждать паспорта. «Через не-делю», - пообещал тот.
Прошла неделя. Встретив как-то председателя на улице, Степан отвел его в сторонку и спросил:
- Ну... как?
- Что «ну как»? – вопросительный знак Матвеича выгнулся еще круче. – Если ты насчет колхоза, то опоздал. У нас план по раскулачиванию, сам понимаешь.
- А паспорта?
- Какие паспорта?
Степан опешил, а потом шепотом спросил:
- А деньги? – и взял Матвеича за грудки.
- Какие деньги?! Ты что, кулацкая морда, себе позволя-ешь? Ты на кого, недобиток прошлого, руку поднимаешь? На колхозную власть? Я сейчас участкового позову! Я в ОГПУ позвоню! В НКВД! – возмущенно проблеял председатель.
Но стать мучеником в борьбе за светлое будущее у Мат-веича не вышло: Степан взял себя в руки, оставил председа-теля и подался в лес. Нет, не в партизаны, в наших краях кулаки смирными были, сдавались без боя. Степан пошел высвистывать Касьяна, а тот, узнав, в чем дело, собрал нас на совет. На этот раз позвали и Митрофаныча. Вконец рас-строенный мужик воспринял нашу компанию как вполне объ-ективную реальность, даже антично голого Ермолаича, и еще раз рассказал про свое горе.
- Ну, правильно – вывозное взяли, да девки не дали, - из-рек знаток народной мудрости Митрофаныч, а потом ласково пожурил нас: - Дураки вы! Почему старика не спросили? В райцентре, слышал я, есть пункт по записи добровольцев на все эти стройки. Езжай, Степан, в город, найди пункт, запи-шись и все дела. Только поторопись, и без того уже неделю потерял.
Опозоренные, мы с Касьяном поднимались по тропинке.
- Все равно я Матвеичу отомщу. Вот прямо сейчас, - со-общил я.
- Ну и правильно. Зачем откладывать дело в долгий ящик? – согласился леший.
- Найду чулок, в котором он свои сокровища хранит, забе-ру Степановы деньги и верну ему.
- Можно и весь чулок забрать – экспроприацией называ-ется. Не забыл?
- Грамотный ты, Касьян, но непорядочный. То ж чужие деньги, - немного поразмыслив, сказал я.
- В том-то и дело, что чужие. Матвеич полколхоза обоб-рал.
Когда поравнялись с домом председателя, Касьян спро-сил:
- Сам справишься или помочь?
- Сам! – и я юркнул в калитку.
Дом был большой, добротный, но неухоженный: Матвеич жил бобылем. Из мебели только кровать, стол, шкаф, буфет, два табурета и кот, от жары развалившийся на кровати. Кот, похрапывая, спал и не проснулся даже тогда, когда я начал поиски клада председателя. Тоже мне, сторож... В таких спартанских условиях обыск не занял много времени и не дал результатов. В подвале кроме гнилой картошки тоже ничего не было, но больно уж подозрительно эта картошка выгляде-ла. Если в моем подвале картошка была свалена ровной кучей, то здесь создавалось такое впечатление, будто кучу недавно разрывали... Ну не для еды же он ее набирал? Знаю, что в привокзальной столовой председатель завтракает, обе-дает и ужинает. Поддерживает коммунистическую идею об-щественного питания, так сказать. А по ходу дела общается с народом.
И я не ошибся: под залежами гнилья стояла большая жестяная коробка из-под чая, доверху набитая червонцами: бумажными – советскими и золотыми – царскими. А, кроме того, там были колечки, цепочки, крестики и прочая бижуте-рия. Так вот он какой, «чулок» Матвеича! Настоящий клад! Но я не удивился, не ахнул, я просто отсчитал пятьсот рублей, поставил коробку на место и аккуратно разровнял кучу – пусть знает, что его клад обнаружен.
Касьян уже поджидал меня у ворот. И уже пьяненький. Ко-гда только успевает?
- Ну как? – икнул он.
- Взял пятьсот рублей червонцами.
- Царскими?
- Советскими.
- Ну и дурак!
В районе Степанову проблему решили быстро: в област-ном центре готовили состав с добровольцами на этот самый Днеппрогэс. С него даже хабаря за паспорт не потребовали. Есть оказывается и среди советских чиновников честные люди. Эти чиновники не приняли во внимание даже почти «кулацкое» прошлое Степана: они тоже выполняли план по набору добровольцев. У каждого свой план: у одних по раску-лаченным, у других – по добровольцам. Плановая система, однако.
Когда мы провожали за околицей Степана, немного от-ставшего от подводы, нагруженной нехитрыми пожитками и членами его семьи, я сунул ему пачку ассигнаций.
- Что это? – оторопел Степан.
- Твои пять сотен.
- Откуда?
- Матвеич передал.
- Точно?
- Ну!
- Тогда спасибо.
Что ж, во-первых, умная ложь лучше глупой правды – это я у Митрофаныча перехватил, а во-вторых, пусть в памяти мужика о родной деревне хоть что-то хорошее останется – это я так решил...
2
Хочешь узнать последние бабьи новости, иди на привок-зальный рынок, а если интересуешься новостями политиче-скими – иди в привокзальный кабак. Ничего не поделаешь, вокзал – не только деловой, но и общественно-политический центр, деревни. Из кабака Касьян и принес новость про то, что завтра, наконец, приезжает новый председатель нашего колхоза товарищ Ефимов. Приезжает пока в качестве канди-дата, а в гостиной моего имения, то бишь, в актовом зале колхозной конторы должно состояться общее собрание, на котором за его кандидатуру еще предстоит проголосовать. Кто ж сомневается в исходе выборов? Коллективные детские игры нынешней власти со взрослыми мужиками и бабами.
Вот и товарищ Ефимов в своей победе на предстоящих выборах нисколько не сомневался и по главной и единствен-ной улице деревни прошел важно, как хозяин. Был он мал ростом, широк в талии, узок во лбу, над которым раститель-ность в последний раз наблюдалась, наверное, в пору его молодости. А молодость его закончилась лет тридцать назад. За какую провинность этого пламенного революционера за-гнали из столицы в нашу дыру, оставалось тайной. Скорее всего, в его подвале тоже ненароком обнаружили кучу гнилой картошки...
Накануне его приезда мы собрались на сходку. Местом ее проведения выбрали беседку возле старого сиреневого куста в барском саду. Поближе к месту важного события. Присутст-вовать на собрании колхозников решили полным составом. Даже скептически относящийся к новой власти Митрофаныч выразил соответствующее пожелание.
- Ты же у нас правый уклонист, товарищ Митрофаныч, те-бе на собрание нельзя, - съязвил Касьян. – Вдруг проголосу-ешь неправильно.
- Посмотреть на людскую глупость охота, - прошелестел луговик. И, подумав, глубокомысленно выдал: - Не вкусив горького, не узнаешь и сладкого.
Пока Касьян перетирал в мозгу очередной афоризм Мит-рофаныча, я отвел водяного в сторону.
- Ермолаич, ты это... Перед собранием постарайся котом обернуться. Ты же это умеешь... А то вдруг ненароком про-явишься. Мы-то, мелкие, под скамейками затеряемся, а твою красоту никуда не спрячешь. Представляешь, во что ответст-венное колхозное мероприятие может превратиться, если тебя вдруг увидят?
Водяной представил, плотоядно ухмыльнулся, хохотнул, потом задумался и кивнул:
- Добро.
После напряженного трудового дня народ собирался медленно, но пришло его довольно много. Все лавки позани-мали. Кто не успел, тот сгрудился в конце зала. А нам что? Мы сидели на лучших местах – под скамейками первого ряда. Видимость превосходная, звук – еще лучше, сапоги мужиков поскрипывают, дегтем попахивают... Хочешь – сиди, хочешь – лежи. Одним словом – ложа. Неужели в ложах столичных театров зрители тоже лежат? Нужно будет выяснить...
Пока я рассуждал, парторг поднялся со своего стула в президиуме – ряд стульев без стола – и открыл собрание.
- Я не вижу в президиуме представителя района. Почему не прислали представителя района? – вдруг заволновался Касьян.
Я пожал плечами, поскольку в таких тонкостях разбирался очень слабо.
- Товарищи! – начал между тем Савелий, сверкнув в зал единственным глазом. – Сегодня у нас важное мероприятие: нам нужно провести перевыборы председателя нашего кол-хоза. Матвеич много сделал для его становления, но жизнь не стоит на месте и наше революционное время требует но-вых подходов, основанных на заветах Ильича и нашего руле-вого – товарища Сталина.
Тут все зааплодировали, а Касьян пробурчал:
- А чем же Матвеич руководствовался при становлении колхоза? Чьими заветами? Товарища Троцкого? Как дума-ешь, Матвеича посадят или расстреляют?
Глядя на Матвеича, можно было подумать, что его по-обещали сжечь живьем на деревенской площади сразу по окончанию партсобрания.
А Савелий уже закончил информировать деревенских жи-телей о новом курсе строительства социализма, направлен-ного в светлое будущее. Естественно, курс пролегал через всеобщую коллективизацию. Парторг заклеймил позором кулаков и единоличников и слегка прошелся по их покровите-лям в партийном руководстве, «правым уклонистам».
Я толкнул дремавшего Митрофаныча:
- Слышь? Это про тебя.
- Не то мудрено, что проговорено, а то, что недоговорено, - вдохнул он. – Значит, жди партийных чисток.
Разделавшись с кулаками и их пособниками, оратор пе-решел к международному положению:
- Товарищи! – ну и так далее.
- Забавно. Пора бы уже начинать восхвалять нового председателя, а Савелий еще только Антанту начал вспоми-нать... Как же он выкрутится из этого положения? – оконча-тельно проснулся Митрофаныч.
Парторг выкрутился.
- ... И в этих сложных международных условиях партия выдвигает кандидатом на пост председателя нашего колхоза видного партийца, настоящего ленинца товарища Ефимова Петра Николаевича. Партийное бюро нашего района, членом которого я являюсь, поручило мне представить вам кандида-туру нового руководителя.
Снова аплодисменты.
- А-а, вон в чем дело. Растет наш Савелий, - разочаро-ванно протянул Касьян.
- Молодца! – порадовался ораторскому искусству партор-га Митрофаныч. – Теперь, Кирилл, наш колхоз будет проти-востоять всему капиталистическому миру. Ты чувствуешь бремя ответственности?
В это время вдоль стены к президиуму, виляя толстым задом с пушистым хвостом, мягкой походкой прошел здоро-венный черный котяра. Он уселся перед президиумом, уста-вился на Савелия и начал внимать каждому его слову.
Касьян толкнул меня в бок.
- Ты смотри, что водяной вытворяет!
В зале зашушукались, но Савелий снова выразительно зыркнул на колхозников и шум утих. Парторг замолчал, впе-рился взглядом в кота, но тот лишь прикрыл глаза и подобо-страстно заурчал.
- Чей кот? – грозно спросил Савелий. В зале воцарилась тишина. – Впрочем, пусть сидит. Ишь, как внимательно слу-шает... А теперь, товарищи, я предоставляю слово товарищу Ефимову. Пусть он сам расскажет о себе.
- Ермолаич ему явно мешает, - пробормотал Митрофа-ныч. – Видите, как Савелий речь скомкал? А жаль... Какие пассажи, какие словесные кульбиты, какое словоблудие...
Товарищ Ефимов тоже не ожидал такого поворота дела. Он надеялся с удовольствием послушать дифирамбы в свою честь, а тут на тебе!
- Товарищи! – прохрипел он и откашлялся. – Товарищи! – откашляться с первого раза ему не удалось, и процесс при-шлось повторить. Наконец, он справился с горлом и не нашел ничего лучшего, как еще раз вскрикнуть: - Товарищи!
В зале снова зашушукались. Савелий собрался было стукнуть кулаком по столу, но в последний момент сообразил, что стола нет, хотя и поднятый кулак возымел свое действие – народ затих.
И товарищ Ефимов познакомил колхозников со своей трудовой биографией из которой на деревенских наибольшее впечатление произвело название последнего места работы кандидата в председатели – «Главпрофкомспецтехобраз».
- Как? – несмело переспросили из задних рядов.
- «Главпрофкомспецтехобраз» - товарищ Ефимов с яв-ным удовольствием бойко произнес словесную абракадабру. – Это, товарищи, есть в столице такая организация – Глав-ный профсоюз коммунального специального технического образования.
- Да-а, - заскрипела надо мной лавка.
Далее Савелий предложил колхозникам высказаться. Все выступающие говорили о давно назревших в колхозе пере-менах.
- Матвеичу точно кранты, - вздохнул в этом месте Касьян.
Говорили о крайней необходимости сплошной коллекти-визации, клятвенно поддерживали курс Ленина-Сталина и в частности кандидатуру товарища Ефимова Петра Николае-вича на пост председателя. За него и проголосовали едино-гласно.
- Ну, каково резюме, товарищ? – по дороге к реке Касьян приобнял Митрофаныча за плечи.
Лесовик был краток.
- Медведь-то новый, а поводырь старый, - изрек он.
Подождали Ермолаича, но не дождались. Как позже вы-яснилось, он был занят серьезными делами – порвал двух деревенских котов и обесчестил пяток кошек. Гигант!
Я вернулся в дом. Там пир шел уже полным ходом. При-сутствовал весь деревенский актив и самые передовые кол-хозники. Матвеич выглядел хмурым, наверное, размышлял. А поразмышлять было над чем. Во-первых, кто обнаружил его сокровища? Во-вторых, почему не забрал все? И, в-третьих, - что теперь будет?
Сидели долго, пили много, говорили мало – остерегались новое начальство. Ораторствовал, в основном, Савелий. Ну, как же – член бюро райкома! Остались и потом, когда това-рища Ефимова отнесли в кровать. Мне стало скучно, и я тоже пошел спать.
Наутро я забежал за Касьяном, ожидалась экскурсия то-варища Ефимова по вверенному ему хозяйству. Такого про-пустить было нельзя. Ермолаич на свист не отзывался.
- Спит, наверное, - решил Касьян. – Пошли за Митрофа-нычем.
- Что думаешь о вчерашнем? – спросил я на тропинке.
- Не мудрено голову срубить, мудрено приставить. Во, как загнул! – сам себе удивился Касьян.
- У Митрофаныча научился?
- Я мог бы ответить, что у народа, но врать не стану – у луговика. А знаешь, Кирюха, когда нет собственных мыслей, пословицами изъясняться очень просто, главное – к месту. И сразу прослывешь умным.
К Митрофанычу мы заглянули просто так – ради прили-чия. Были уверены, что старик откажется, скажет, вчера на-смотрелся и наслушался. Ан, нет.
- Как же, как же, такое представление пропустить грешно, - засобирался луговик. – Я сейчас, сейчас, вот только лапотки надену...
Товарища Ефимова по деревне сопровождал вчерашний президиум. Правда, не в полном составе: председатель сельсовета и парторг отдыхали после ночного бдения. При-мазался к экскурсии и учитель истории местной школы три-дцатипятилетний колченогий мужик Петр Петрович – для ознакомительного рассказа о местных культурных достопри-мечательностях. Начали, естественно, от конторы, и новый председатель сразу остановился возле яблоневого сада. Задумчиво оглядел деревья, погрыз кислое яблочко.
- Сад, я понимаю, от бывших хозяев остался? Барское на-следство, так сказать? – то ли спросил председатель, то ли уже и приговор вынес. – А там у нас, значит, колхозное поле. Так? Хоздвор бы здесь построить, с тракторами, машинами и прочей техникой...
- У нас всего один трактор, старенький «Фордзон», две сеялки, а машин отродясь не было, ну есть еще.. .- протис-нулся поближе к нему Матвеич.
- Узко мыслите, товарищ, не рационально и неперспек-тивно, - оборвал его председатель. – Сам товарищ Сталин пообещал тракторами обеспечить, - многозначительно доба-вил он, и никто не понял: товарищ Сталин пообещал обеспе-чить тракторами все сельское хозяйство страны или конкрет-ный колхоз товарища Ефимова? – Значит, так: осенью яблоки соберут – и за работу.
Уточнять не стали – председатель зашагал дальше.
- Это – деревня, - начал экскурсию Петр Петрович, хромая рядом.
- Вижу – деревня, не город. Избы вон, все черные, пере-кошенные. А это что?
- Это наша школа.
- Н-да, - сказал председатель, с мрачным видом обошел присевшую на один бок избу и направился дальше.
- А это мой дом, - залебезил Матвеич. – Может, зайдем, чайку откушаем?
- Лучше картошкой угости, - подсказал я, но услышал ме-ня только Касьян и понимающе ухмыльнулся.
- Чай потом... А здесь кто живет? Небось, кулак какой? – спросил товарищ Ефимов, остановившись перед небольшой, но добротной и аккуратной избой.
- Нет, что вы. Это домик нашего заведующего складами Григория. Он одним из первых в колхоз вступил, - выглянул из-за плеча участкового счетовод Иваныч.
- Значит, ворует ваш Григорий. Будем разбираться. От трудов праведных, товарищи, не наживешь палат каменных.
Иваныч, задрожав, спрятался за спину Матвеича и боль-ше не высовывался.
Мы с Касьяном переглянулись, прыснули и уставились на лесовика.
- Слышь, Митрофаныч, у тебя, кажется, серьезный конку-рент появился по части фольклора, - сказал я.
- Не удивлюсь, если он авторство этих перлов народной мудрости припишет идеологам большевизма, - пробормотал луговик. – Вот под этой пословицей можно смело подпись Маркса ставить.
Такие вот в наших местах мифологические персонажи во-дятся – грамотные, политически подкованные. Им палец в рот не клади.
Так, старики, старухи, детишки на улицу высыпали, про-слышав про обзорную экскурсию по деревне нового предсе-дателя.
- Здравствуйте, товарищи! – остановился тот возле бли-жайшей группки. – Как живете? На что жалуетесь?
- Хорошо шивем, - прошамкала баба Нюра, самая храб-рая.
Товарищ Ефимов, скорее всего, рассчитывал именно на жалобы, посему нахмурил брови, но – проглотил. Раз произ-неся пословицу, он вспомнил и остальные, а, может, специ-ально заготовил их для общения с деревенским людом – для доходчивости. А возможно решил блеснуть своими народны-ми корнями перед аборигенами – не знаю. Но его вдруг по-несло.
- Ну, что ж товарищи, что без нас было – слышали, что при нас будет – увидим. Правильно я говорю? Правильно. Обещаю: богаты не будем, но сыты будем. Потому что за-помните - хорошо скоро не родится...
Мы с Касьяном опять переглянулись и, не сговариваясь, повернулись к Митрофанычу. У бедного старика аж челюсть отвисла.
- Во, чешет! – восхищенно прошептал он.
Тут откуда ни возьмись, появился вчерашний кот. Следо-вательно, Ермолаич как вошел накануне в образ блудливого котяры, так из него и не выходил, старый греховодник. Кот подошел к импровизированному митингу, сел, и, уставясь на председателя, навострил уши. Но приобщиться к богатым истокам народной мудрости ему не позволили. Бабы, хозяйки обиженных Ермолаичем хвостатых обитателей деревни, на-чали бросать в кота камнями, одна даже попала, чуть не уго-див в товарища Ефимова. Возмущенный кот смылся, а не менее возмущенный участковый погрозил снайперше кула-ком. Возможно за то, что не попала в председателя.
А товарищ Ефимов, между тем под влиянием текущего момента перешел к угрозам.
- В начале всякое дело строго, товарищи, поэтому без-дельников, тунеядцев и пьяниц нам в колхозе не нужно. Кто спит весной – зимой поплачет. Вино ремеслу не товарищ. Дело учит и мучит, и кормит. Так что, те, кто еще размышля-ет, вступать в колхоз или нет, я рекомендую хорошо поду-мать. Гуртовая копейка виднее, граждане, - прокричал он стоящей в сторонке кучке единоличников. - Крепко царство казною! – ляпнул он в финале своей речи и потопал дальше.
- Эка, куда его под конец занесло! Про царство вспом-нил... Еще бы «Боже, царя храни» запел... – ухмыльнулся Касьян.
- Нет, уж если он про царство вспомнил, то логичней было бы завершить такими словами: «Оденем нагих, обуем босых, накормим алчных, напоим жаждых, проводим мертвых – за-служим небесное царство», - усмехнулся Митрофаныч, а потом развел руками. – Что ж, достойный конкурент у меня появился. Придется Даля полистать, запас народной мудро-сти пополнить.
Где ж это он Даля листать будет? В школьной библиоте-ке? Вряд ли, там его отродясь не было, а барскую библиотеку красноармейцы в свое время в печах сожгли, поскольку в лес за дровами ходить было лень. Неужели луговик успел хоть что-то в свою нору перетащить?
Ну, и где же наш экскурсант? Ага, уже возле складов, с Григорием знакомится, требует хозяйство показать. А что там смотреть? Во дворе трактор, две сеялки и одна жатка. На складских полках ящики с гвоздями, болтами и скудным на-бором запчастей, оставшихся от второго трактора, разбитого по пьяному делу трактористом Серегой.
Товарищ Ефимов мрачно посмотрел на Матвеича, кото-рый с самого утра снова походил на грустный вопроситель-ный знак.
- Хорошо, на сегодня хватит. Продовольственный склад потом, после ревизии посмотрю.
- Там, дальше у нас снова деревня, - вспомнил свои обя-занности экскурсовода учитель Петр Петрович, - а за ней вокзал, столовая и буфет.
- Это не колхозное, это железной дороге принадлежит. На чужой каравай рот не разевай, товарищ... Все, пошли! Кто там чаем кормить собирался?
- Я! – радостно распрямился Матвеич.
Нас не пригласили, и мы ушли на берег.
- Ну, и что он сегодня разумного сказал? – разволновался Касьян. – Сад срубить, а потом ждать обещанные Сталиным тракторы. Я же тебе, Кирюха, говорил: когда нет собственных умных мыслей, пословицами изъясняться очень просто, глав-ное – к месту.
- Цитируй он Ленина или Сталина, а тем более Маркса, народ бы его просто не понял, - вдохнул Митрофаныч. – А так – мешанина из знакомых с детства фраз. Софистика, схола-стика, но нравоучительно.
- И откуда ты такой умный взялся, Митрофаныч?
- Долго живу, - еще раз вздохнул луговик. – А живучи, до всего доживаешься...
Тут из воды появился Ермолаич, подошел и устало опус-тился на песок. Глаз подбит, ухо надорвано, на боку большой синяк.
- Это Никитична в меня попала, старая перечница! - по-жаловался он, потирая синяк. – Придет купаться, своими руками утоплю!
- Да она уже лет десять в бане моется, дальше ей просто не дойти, - доложил Митрофанович.
- Значит, в лохани утоплю, в ковшике!
- Да брось, Ермолаич, ведь она же не знала, что это ты, а кот он и есть кот, тем более, согласись, вел ты себя этой ночью просто безобразно: орал дурным голосом, котов рвал, только шерсть летела, кошачьих девок портил. Прямо хан Батый.
- Да, было дело, - мечтательно зажмурил глаза водяной. – Ладно, прощаю Никитичну.
Разошлись. Я слегка вздремнул в своем подвале, съев парочку морковок с огорода Митрофаныча, и проснулся от чьих то криков наверху в кабинете директора. Что ж там такое происходит? Неужели Савелий, очнувшись и не успев похме-литься, гражданскую войну вспомнил и в атаку на белых по-шел? С ним иногда такое случается... Нет, на сей раз пронес-ло, это новый председатель по телефону разговаривает.
- ... А я сказал – прислать! Мне завтра нужны ревизоры! Или вы хотите, чтобы вам из столицы позвонили?! Да! Ефи-мов моя фамилия. Да, новый председатель колхоза... – он вдруг побледнел, и на его лысине появились капельки пота. – Да... Простите... Ну, конечно... Спасибо... – он мягко положил трубку на рычаг, обвел взглядом сидевших напротив него председателя сельсовета, счетовода и участкового и вдруг, ударив кулаком по столу, заорал:
- Кто мне этот телефонный номер подсунул?!
- А по какому звонили? – участковый Колюня деловито склонился над столом. Товарищ Ершов ткнул пальцем в бу-мажку. – Тю, так это ж НКВД! А телефон ревизионной комис-сии вот... – и Колюня с неподдельным сочувствием посмот-рел на председателя.
- Уже знаю, что НКВД, - товарищ Ершов смахнул с голого черепа пот. – Там сказали, что сами позвонят в ревизионную комиссию. Иваныч, завтра жди ревизию на продуктовых и фуражных складах. И смотри мне! Люд голодный, а кус по-вадный!
Ну, так с органами разговаривать очень даже неосторож-но.... Столицей угрожать... Смотри, товарищ Ефимов, чтоб тебе рога не обломали. В НКВД на этом деле собаку съели.
Ну что – предупреждать Гриню или не стоит? У него и так всегда все в порядке. Мужик честный, домовитый. Да-а, до-мовитый... Ох, сдается мне, что новый председатель на его избушку глаз положил... Посмотрим, как будут события раз-виваться.
А события развивались следующим образом. На следую-щее утро с пригородного поезда сошли два типа, очень сма-хивающих на близнецов. Но не близнецы – один лет на пять старше другого, близнецы с таким периодом не рождаются. Их сближало то, что оба имели весьма приметные, практиче-ски одинаковые носы, карие глаза и большие уши. Взметая деревенскую пыль, они плечом к плечу двинулись прямиком в контору. Жара уже с утра набирала мощь, и нам с Касьяном было просто лень сбегать за ними послушать. И без того было понятно, что это те самые ревизоры, и сейчас они полу-чают строгие инструкции от товарища Ефимова на счет про-ведения ревизии на складах. С пристрастием. И самым тща-тельным образом проверят соответствующую документацию. Через полчаса они, сопровождаемые семенящим Иванови-чем, двинули в обратном направлении – к складам.
- Ну что, Касьян, пошли, посмотрим?
Но только мы попытались догнать ревизоров, чтобы ниче-го не пропустить, как нам навстречу прохромал Петр Петро-вич.
- Стоп! – я остановился. – Слышь, Касьян, давай разде-лимся. Ты – на склад, я – за учителем. Уж больно он мне не нравится. А потом обменяемся информацией.
В контору я вскочил как раз в тот момент, когда Петр Пет-рович, засунув голову в кабинет председателя, нежно про-блеял:
- Товарищ Ефимов, Петр Николаевич, к вам можно?
- Чего тебе?
- У меня для вас важные сведения имеются...
- Очень важные?
- Думаю – да.
- Ну, заходи...
Ну-ка, ну-ка, сейчас послушаем, и я юркнул следом.
- Ввиду вашего мудрого решения о сносе яблоневого сада и строительстве на его месте так необходимого нашему кол-хозу хоздвора...
- Короче! – рявкнул председатель.
- Клад! – и Петр Петрович без приглашения упал на стул.
Ну, понятно, понятно... Учитель опять за старое взялся. Только вот о каком кладе речь идет на этот раз?
- Местная барыня, отступая вместе с белогвардейцами под натиском доблестной Красной Армии...
Вот мерзавец! Как же он про клад Марии Викторовны про-нюхал? Ведь без свидетелей он зарывался. Один я про него должен знать. А впрочем, Кирюша, успокойся, ведь если пра-вильно понимать этого подлеца, он думает, что клад зарыт в саду. Ну-ну...
А Петр Петрович в это время соловьем разливался о ге-роических подвигах Красной Армии.
- Короче! – снова оборвал его председатель.
- Клад под одной из яблонь! - рапортовал Петр Петрович, вытянувшись на стуле по стойке «смирно».
- Не врешь?
- Упаси... Нет.
- Под которой? Мог бы показать?
- Если б я знал, давно бы выкопал, - чистосердечно при-знался кладоискатель. – Но теперь, при масштабных работах по выкорчевыванию сада...
- Понятно, чужими руками хочешь жар загрести?
Снова в фольклор ударился! Лишь бы на этот раз его не зациклило на пословицах.
- Ну что вы! Я пополам предлагаю разделить.
Товарищ Ефимов повторил давешний маневр Матвеича: встал из-за стола и выглянул в окно.
- А солидный клад-то?
- Большая шкатулка, вся в алмазах, с пуд весом. А в ней чего только нет...
Вот так, уважаемые, и рождаются народные легенды, особенно те, что с кладами связаны. Народной фантазии пределов нет. Послушаем дальше.
- Ты, братец, хочешь сказать, что женщина, барыня, по твоим словам, притащила в сад пудовый сундук, выкопала яму, опустила его туда и зарыла? Самостоятельно?
- Ей солдатик помогал. А потом она его из револьвера... того... застрелила.
Я аж глаза от удовольствия закрыл. Какая драма! Какой сюжет для романа!
- А ты про это откуда знаешь?
- Сам видел.
Оп-ля! «Сам видел»! Да ты в то время еще «Петькой» был, а когда белые отступали, в подвале сидел и трясся от страха.
- Ты случайно не у беляков служил? Тебе ж тогда лет во-семнадцать было. Так? – грозно спросил председатель.
- Я вообще не служил. Нога у меня...
- А, ну да... я забыл. А почему же место не запомнил?
- Темно было и страшно – шел бой. Снаряды рвались, пу-ли туда-сюда, туда-сюда летали. И свистели, - уточнил Петр Петрович, чтобы передать весь ужас той ситуации.
- Барыне под пулями было не страшно, а тебя, значит, страх обуял, да так, что память отшибло.
Петр Петрович виновато опустил голову.
Председатель почесал череп, походил по кабинету и вдруг строго спросил:
- А государство?
- А что государство? – Петр Петрович широко улыбнулся. – Мы у матушки-России детки, она наша матка – ее и сосем.
- Даль? – рассмеялся председатель.
- Даль...
«Да-а, это, действительно, начинает приобретать харак-тер эпидемии» - промелькнуло у меня в голове.
- Понимаете, товарищ Ефимов, это как бы экспроприация. Богатеи ограбили народ, а мы вернем ему награбленное.
- Кому – ему?
- Народу... В частности, отдельным его представителям – вам и мне.
- Демагог! – то ли пожурил, то ли похвалил председатель. – Ну что ж, в твоем предложении что-то есть. Чем черт не шутит, когда бог спит, - товарищ Ефимов снова выглянул в окно. – Ладно, все равно его корчевать. Начнут работать, я тебя старшим поставлю. Как только признаки клада заме-тишь, работы свернешь. А там видно будет. Иди.
И мы с Петром Петровичем пошли. Он домой, я – на склады. Шел я быстро, если честно, то бежал.
Вдруг из травы голова Митрофаныча высунулась.
- Ты где шляешься, Кирилл? Тут такие дела творятся, та-кие дела! Матвеича только что увезли...
- Кто? Куда?
- Ну, ты прям как маленький. Увезли эти... как их… ну, в синих фуражках. А куда – не знаю.
- Увезли и увезли. Некогда мне. Лес рубят – щепки летят, - и я побежал дальше. Неужели и я этой фольклорной болез-нью заразился? А что? С кем поведешься... Тьфу, опять!
Успел я вовремя. На складе самое интересное начина-лось – подписание актов проверки. Вся четверка сидит за столом, перед младшим из приезжих на столе лежит акт, а он нерешительно вертит в руках ручку. Вдруг старший у него что-то спрашивает на иностранном языке, не понял на каком, но похож на немецкий. Младший разводит руками и коротко отвечает. Старший заметно нервничает и разражается дол-гой тирадой. Оба с интересом смотрят на Григория. И вдруг... вдруг наш скромный Гриня начинает говорить на этом же тарабарском языке. У ревизоров карие глаза лезут из орбит, старший удивленно вскрикивает и что-то начинает выговари-вать Григорию, грозя ему пальцем. И смеется. Счетовод Ива-ныч начинает понимать, что попал на шпионскую явочную квартиру и, спасая свою жизнь, а, может, и страну с криком «Пожар!» бросается к выходу. Оставшиеся за столом оша-рашено глядят ему вслед. Картина!
- Иваныч, ты куда? – наконец догадался окликнуть счето-вода Григорий. – Ты испугался, да? Да мы на языке идиш говорили. Они по национальности – евреи. Михаил и Яков их зовут.
Иваныч медленно притормозил, еще медленней повер-нулся и осторожно вернулся на свое место, присев на самый краешек табуретки.
- И о чем разговор был, позвольте полюбопытствовать? – осторожно спросил он. – Может, заговор какой политический или договаривались о подтасовке результатов ревизии?
Тот, что постарше, Яков, как ударил кулаком по столу:
- Я тебе в райцентре такой заговор с подтасовкой устрою! – а потом вдруг смягчился, глядя на дрожащего старика. - Я спросил Михаила, неужели мы никаких недостач у Григория не нашли?
- Вы сказали «у этого мужика», - поправил его Григорий.
- Да будет тебе! – отмахнулся Яков. – Михаил ответил, что не нашли. Я ему сказал, что, наверное, плохо искали, нужно еще поискать.
- А еще сказали, что все воруют, и у вас задание...
- Отстань, Гриша! Не перебивай! И тут Григорий нам на чистейшем идиш ответил, что у него на складах все в поряд-ке. И что как бы мы не старались – недостач ни по каким статьям не будет. У него все чисто. Я удивился и спросил, он что – еврей? А вы бросились бежать. Вы меня простите, но бежали вы, как сумасшедший! Из-за вас я так и не узнал, еврей Григорий или нет? Так вы, Герш, еврей?
- Нет, я не еврей, - честно признался Григорий, опустив глаза, – но воспитывался в еврейской семье. Так получилось. Лет двенадцать мне было, когда мы с батей разругались, и я ушел из дома. В райцентре меня приютил сапожник-еврей, Наумом его звали, вырастил, обучил ремеслу. А языку я, в основном, от его детворы научился, их у него целая куча бы-ла. Сейчас Наума уже нет, а дети поразъехались. Вот и все.
- Ну, так нужно было сразу намекнуть, что ты – свой. Ну, в какой-то мере. Мы б тебя так не трясли, - усмехнулся Яков. – Подписывай акты, Миша.
3
Когда вечером в березовой роще мы обменялись впечат-лениями и обсудили события этого суматошного дня, Митро-фаныч подвел итог:
- Столичный человек, сразу видать. Деловой, резкий, бы-стрый. И суток не прошло, как пошли директивы: тут выру-бить, там построить, этого уволить, того посадить... Все пра-вильно, с чистого листа человек начинает. Хотя... с другой стороны... Взять того же Матвеича. «Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют» - эта пословица, кстати, про него.
Ну, не может он без пословиц!
- Хорошо, хоть этот товарищ Ефимов расстреливать пол-номочий не имеет, - почесал за ухом водяной. Наверное, ночью блох от кошек нахватался.
- А чего? С глаз долой – из сердца вон, - брякнул я и сам на себя обиделся: ну что же это за напасть такая!
- Правильно, Кирилл! – обрадовался Митрофаныч.
- Скоро вы одними пословицами разговаривать будете, - проворчал Касьян.
- Ну, разговаривать вряд ли получится, это даже у нового председателя не вышло, а вот жизнь деревенскую со всеми ее красотами описать – это мы запросто, это мы за милую душу - задумчиво произнес Митрофаныч.
- Да ну! – засомневался водяной.
- А вот послушайте... Деревня на семи кирпичах положе-на. Одна труба, четыре избы, восемь улиц. Сверху небо, сни-зу земля, а с боков-то ничего нет: оно и продувает. Голым-голо, хоть шаром покати. Что ни спроси, всего ни крохи. У одного ничего, у другого совсем чисто. В семи дворах один топор. На печи в решете три засушенки. Ни коня, ни возу, ни что на воз положить. Ни седла, ни уздилища, ни той вещицы, на что седло положить… Стоит деревенька на горке, а хлеба в ней ни корки. С одного конца нет, и с другого нет, а в серед-ке и не бывало. Чертополох да осот от соседа к соседу под тыном пробирается. Колос от колоса - не слыхать и голоса. Что посеешь, то пожнешь. Что пожнешь, то и смолотишь. Что смолотишь, то и смелешь. Что смелешь, то и съешь. Что ни родится, то и не годится. Пашни меньше – простору больше.
И гнило, да мило. Избы не крыты, да звон хорош. Какова деревня, такова и обедня. Каков поп, таков и приход. Поп сидя обедню служит, а приход лежа Богу молится. Аминем лихого не избудешь…
На семи ветрах один с денежкой Аким. Одному милость, а всем обида. Поневоле захохочешь по-волчьи. Нужда закона не знает, а через шагает. Бедность крадет, нужда лжет. Нуж-да беду родит. Что ни двор, то вор. Хоть песенки пой, хоть волком вой…Тут нечего портить, нечего поправлять. - «Кто это сделал?» - «Всегда так было…»
Жить грустно, умирать тошно… Вот так, товарищи. Про попа я, правда перебрал, его уже и имени не помнят, а все остальное… - завершил Митрофаныч.
- А что, мне понравилось, - водяной опять задумчиво по-чесал за ухом. – Молодец!
- Это народ – молодец, - скромно потупился луговик.
- И что – ни одного твоего слова? – засомневался Касьян.
- Нет, ни единого.
- Хм, тогда молодец.
Все разошлись, а мы с Касьяном задержались.
- Слушай, есть у меня одна мысль... - сообщил я.
- У меня тоже и, наверное, та же.
- Пошли, проверим?
- Пошли.
По дороге к дому Матвеича Касьян вдруг спросил:
- А ты за свой-то клад не боишься? Ведь весь сад пере-роют.
- Сад жалко.
- Значит, клад не там спрятан?
- Значит.
- Понял. Тогда пусть роют.
Дом Матвеича был опечатан, а погреб, банька и сарай го-лубые фуражки не интересовали.
- Выходит, за политику взяли, - выдвинул версию Касьян.
- За дискредитацию всесоюзного колхозного движения – в целом, и за развал конкретного колхоза – в частности, - уточ-нил я.
На гнилую картошку представители правоохранительных органов тоже не позарились. А вдруг Матвеич свои сокрови-ща перепрятал? Нет, не успел, не ожидал бывший председа-тель такой подлости от председателя нынешнего. Вот она, коробочка!
- Ты смотри, даже крестиками брать хабари не гнушался! – возмутился Касьян. – Вот сволочь! Ну что – экспроприация?
- Экспроприация!
- Да здравствует мировая революция! – провозгласил ле-ший.
- А то! – согласился я.
Возвращались мимо конторы и сели передохнуть на на-шем любимом месте в беседке возле сиреневого куста. Коро-бочка оказалась не из легких.
- Давай ее где-нибудь здесь зароем, - предложил леший.
- Не-а, Касьяша. Это теперь твой клад. Сам прячь, где хо-чешь, сам охраняй, как хочешь.
- А ты?
- Мне своих забот хватает. А ты при деле будешь.
- Спасибо, Кирюха... Ну, я пошел? – и Касьян, пыхтя, по-тащил коробку в березовую рощу.
Да-а, своя ноша не тянет... Ну вот, - опять. Тьфу!
Пару дней колхоз жил напряженной жизнью: товарищ Ефимов обследовал колхозные поля – десять гектар, посетил ферму – пятнадцать коров и один бык Борька. Щедро разда-вал советы и указания: как скот кормить, как озимые сеять. Колхозники прыскали, фыркали, откровенно посмеивались, но слушали. Гринины склады он обходил стороной – обидел-ся на заведующего и ревизоров, подозревая их, если не в мировом антисоциалистическом заговоре, то в преступном сговоре по причине общения на языке идиш. Он даже накля-узничал в райцентр, но получил жесткий отпор.
Деревня тоже жила спокойно. Но недолго. Наведя поря-док в хозяйстве, новый председатель направил свою кипучую столичную энергию на благоустройство быта колхозников. Повод был – накануне начала учебного года наконец-то рух-нула школьная изба. Случись это неделей позже, беды бы не избежать, а так рухнула – ну и рухнула. На радость немного-численным разновозрастным школьникам. Радовались они недолго. На другой день вывеска «Школа» появилась на доме Матвеича, и туда из-под обломков старой школы перетащили остатки нехитрого инвентаря.
А заодно в лысом черепе товарища Ефимова родился ко-варный план. Нет, внешне все выглядело красиво, хотя и очень смахивало на маниловщину. Значит так. Поскольку волею случая школа обрела новое здание, и эта проблема сама собой разрешилась, на повестку дня была вынесена контора. Она должна превратиться во Дворец культуры с библиотекой, кинозалом и кружками художественной само-деятельности, кройки и шитья, хорового пения и прочей го-родской экзотикой. А правление колхоза и сельсовет пересе-лятся в более скромное помещение – ближе к народу и дело-вому центру, то есть к вокзалу. Сам председатель готов ос-таться жить в новом духовном центре, стойко перенося вопли хористов, топот танцоров и стрекот киноаппаратуры. Так он будет чувствовать себя еще ближе к повседневной жизни своих товарищей по партии, своих колхозников, своих одно-сельчан. Одним словом – пойдет в народ.
- Новая метла по-новому метет, - прокомментировала громадье председательских планов Глашка, злая на язык молодая баба. И она туда же, в фольклор ударилась!
- Куда будем переселяться? – уныло поинтересовался председатель сельского совета Кирьян у председателя кол-хоза товарища Ефимова.
- Есть у меня одна идея, Кирьян. Пошли к Григорию!
Григорий встретил их настороженно.
- Как дела, Гриша? Или, все-таки – Герш? Ха-ха. Да вижу, вижу, что хорошо. Ни одной зацепки ревизорам не дал. Рука-ми разводили, но хвалили. Молодец! – товарищ Ефимов прошелся вдоль колхозных закромов, внимательно их раз-глядывая, видимо, надеясь увидеть недоработку ревизоров или радужные перспективы колхозного будущего.. – Ты, Гри-ша, большевик?
- Не-е-т, - еще больше насторожился Григорий.
- А почему? Одним из первых в колхоз вступил, скотину отдал, сознательный элемент, так сказать, работаешь хоро-шо и – беспартийный! Другие из шкуры вон лезут, чтобы большевиками стать. А может, ты не согласен с нынешней линией партии?
- Согласен, - у Григория даже голос сел.
- Ну, вот видишь. Ты подумай, Гриша о партии, а как на-думаешь, мы тебя примем, не беспокойся. Нам в партии та-кие люди нужны. Сам рекомендацию напишу. Ну, так как, подумаешь?
- Хорошо, подумаю, - окончательно растерялся Григорий.
- Все, Кирьян, пошли.
- И в чем идея заключалась-то? – осторожно поинтересо-вался на обратном пути председатель сельсовета.
- Не стратег ты, Кирьян, не стратег! Вот примем Гриньку кандидатом, тогда поймешь. Умней нужно быть! А то постав-лю Григория на твое место... Шучу!
- В каждой шутке... – начал Кирьян и остановился. Ему, видать тоже надоела игра в пословицы и поговорки.
- ... есть доля правды, - завершил за него товарищ Ефи-мов. – не переживай, Кирьян. Но сроку тебе – неделя, и что-бы Гринькино заявление лежало на столе у Савелия!
Начиная со следующего дня, Григория начали системати-чески обрабатывать. Сначала пришел участковый. Колюня интересовался, чем милиция может помочь в охране складов. Заодно намекнул, что как будущему партийцу, Григорию ми-лиция всегда готова помочь в сохранении общенародной колхозной собственности. Потом как бы случайно заглянул Кирьян и в лоб поинтересовался, не надумал ли Григорий писать заявление. Затем собственной персоной нагрянул секретарь партячейки Савелий и, сверкая глазом, долго бе-седовал с завскладами о внутренней и внешней политике партии. Глазом он сверкал так, что Григорию даже показа-лось, будто он у парторга стеклянный. Потом он присмотрел-ся, подумал и пришел к выводу – свой у Савелия глаз, а то как бы он ходил? Прощаясь, Савелий положил на стол пар-тийный устав и молча, но выразительно постучал по нему указательным пальцем.
Все это время Гриня стойко держался. Он сдался лишь тогда, когда товарищ Ефимов привел на склад товарища Петрова, инструктора райкома партии, и представил ему Гри-гория как будущего члена ВКП(б). Причем – перспективного. Товарищ Петров долго тряс товарищу Григорию руку и неод-нократно выразил уверенность, что тот успешно пройдет кандидатский стаж. К концу недели Гринино заявление лежа-ло на столе у Савелия, а еще через неделю его приняли кан-дидатом в члены партии.
Пока Григорий решал вопрос «быть или не быть» ему членом ВКП(б), а потом ждал приема в партию, зубря устав, жизнь деревни протекала по проторенному товарищем Ефи-мовым руслу. В одно из воскресений партактив согнал в сад всех баб вместе с детворой и приказал собирать яблочный урожай. Рановато было, но собрали, а собравши, поделили. Наверное, догадываетесь, как? Правильно. Четверть всех яблок отнесли товарищу Ефимову, остальное разобрали по домам. Сформировали бригаду лесорубов, и работа закипе-ла. Еще покрытые зеленью яблони спиливали под корень, а пни корчевали. Корчевание шло медленно – яблони успели пустить мощные корни, которые цепко впились в землю и не хотели с ней расставаться, рассчитывая следующей весной пустить молодые побеги. Жаль было сада, а еще больше мужиков, которые тупо выполняли приказ своего нового хо-зяина. Тем более, что работа была неблагодарной и беспер-спективной. Уж я-то об этом знал...
Особенно мне нравилось наблюдать за Петром Петрови-чем. Поисками кладов он увлекался с детства, и жажда быст-рого и чудесного обогащения преследовала его всю жизнь. Уже в зрелом возрасте он с лопатой наперевес облазил все известные ему в окрестности курганы и овраги. Не на шутку азартный оказался мужик. Вот и сейчас он бегал, суетился, постоянно заглядывал в ямы, становясь на четвереньки, чуть ли не обнюхивал ямы, о чем-то шушукался с председателем, периодически появлявшимся в бывшем саду. Колхозники сразу заподозрили неладное.
- Что, Петька, опять за старое взялся? – спросил учителя крепкий мужичок Тимофей, вытирая пот. – А помнишь, как мы тебе морду били? Смотри, теперь синяками не отделаешься. Теперь, если председателя обманешь, и расстрелять могут. Запросто.
Мужики дружно заржали, а Петр Петрович обиделся, от-ковылял в сторонку и задумался. Скорее всего, вспомнил трагикомическую историю, которая случилась в деревне пять или шесть лет назад, еще до колхоза.
Как-то летним вечером, едва дыша, в буфет ввалился мужик по имени Игнат. Был он бледен, еле держался на но-гах, но возбужденно вращал глазами и с порога крикнул Маш-ке:
- Стакан водки!
Его приятели, сидевшие в буфете уже с час, перегляну-лись: Игнат среди них слыл трезвенником, ну, не совсем трезвенником, но чтобы так, с порога – «Стакан водки!» - такого за ним раньше не замечалось.
Игнат присел к ним за стол, залпом опорожнил стакан и прошептал:
- Мужики, я сейчас с лешим разговаривал.
- Эка невидаль! Ты поищи в деревне человека, который хоть раз с Касьяном не встречался.
- Я не про Касьяна. Я про того, из Дальнего леса.
И Игнат поведал им такую историю.
- Траву я на лужке косил. Ну, как солнце начало садиться, я и домой засобирался. Вдруг из кустов голос раздается:
- «Игнат! Игнат!» - зычный такой голос.
Я сразу сообразил, кто это.
- «Чего тебе, дедушка?» – спрашиваю так, знаете, уважи-тельно, а у самого коленки дрожат, и пот холодный прошиб. Понимаю, что это не Касьян, а чужой леший сами знаете, что может сделать...
Но леший так спокойно говорит:
- «Стар я стал, Игнат, устал, на покой мне пора».
- «Ну и...» – я хотел сказать «до свидания», но слова в горле застряли.
- «Не могу я уйти, Игнат».
- «Почему, дедушка?» – спрашиваю. И опять же – с ува-жением.
- «Видишь курганчик на краю лужайки?»
- «Ну, вижу...»
- «Клад там зарыт – сундук с пятьюдесятью тысячами царских золотых, а я его охраняю. Видать, мне еще долго тут мучаться... Я тут подумал... Вот если ты мне пенсион обеспе-чишь, я его тебе отдам и буду спокойно свой век доживать».
Испугался я, но спрашиваю:
- «Сколько же ты за него отступных хочешь, дедушка?»
- «Три тысячи советских червонцев и ящик водки».
Я так и сел на траву.
- «Да откуда ж у меня такие деньги?»
- «А ты с мужиками поговори, с Митькой да с Тимохой, может, чего и придумаете».
- Представляете, всех знает! Вот нечистая сила! - тут Иг-нат потребовал еще стакан водки. Выпил и спросил: - Что будем делать?
- Пятьдесят тысяч, - задумчиво протянул Митяй и уточнил: - золотых...
- Да, но дед требует три тысячи червонцев, а где ты их возьмешь? У меня есть... ну есть немного. Да и у вас не больше. Так что... – и скептически настроенный Тимофей поднялся из-за стола.
- Сядь! – сказал Митяй. Тимоха сел. – А давайте прове-рим, есть ли там сундук?
- Это – дело, - согласился Тимоха.
Мужики хоть и пьяными были, но до курганчика добрались без особых приключений. Ну, штакетник у бабы Даши пору-шили – и все. Потом поправили. На кургане копнули раз, коп-нули другой, лопата заскрипела – вот он, сундук! Только му-жики крышку расчистили, как из кустов голос раздался:
- Принесли деньги?
- Да мы, дедушка, только проверить хотели... – дрожащим голосом произнес Игнат.
- Проверили? А теперь марш за деньгами! Если в полночь не принесете, вас ждет лютая смерть! – пригрозил леший.
Побежали мужики домой, поскребли по сусекам, насоби-рали двести пятьдесят один червонец. Дрожа, вернулись в лес. Хмель давно выветрился.
- Мало принесли! – рассердился леший. – Идите за день-гами! Иначе – смерть!
Стоят мужики, репы чешут. Денег взять негде, значит, смерти не миновать. Как ни крути. С лешими такие шутки не проходят.
- Эх, мужики! – вдруг сказал Игнат. – Раз все равно уми-рать, давайте хоть одним глазком на такое богатство глянем!
Под крики и угрозы лешего они сбили крышку, а в сундуке – булыжники. Мужики в кусты, а леший уже давно, треща сучьями, ковылял от них к вокзалу. Догнали они Петьку быст-ро. И долго били.
Вот эту историю и напомнил Петру Петровичу Тимофей, сидя на пеньке от спиленной яблони. Расстроился учитель. Видать и самого сомнения по поводу клада обуяли. Ну что ж, придется подогреть энтузиазм.
А в конторе, в председательском кабинете идет серьез-ный разговор. Точнее товарищ Ефимов произносит пламен-ную речь перед единственным слушателем – Григорием. По всей вероятности, он уже успел познакомить кандидата в члены партии с внутренней и внешней политикой партии, проинформировал о текущем моменте и сейчас перешел к моральным устоям большевизма, в основном, к преданности делу партии, самопожертвованию и скромности в быту.
- Вот видишь, Гриша, как я просто живу? Мне ничего не надо. Только стол, пару стульев и кровать. По большому сче-ту и этого не нужно: спать я могу и на полу, а работать, здесь, в кабинете. Настоящий партиец должен не обременять себя грузом материальных ценностей, он обязан по первому зову партии собрать котомочку и отправиться на новое задание в любой конец нашей огромной страны. Правильно?
Григорий уже начал подозревать что-то нехорошее и не-уверенно пожал плечами.
- Правильно, - ответил за него председатель колхоза.
В это время откуда-то из глубины здания раздались дет-ские завывания:
- Вы жертвою пали в борьбе роковой... – это начал репе-тицию хор из согнанных школьников.
Товарищ Ефимов многозначительно поднял палец, по-слушал и ляпнул:
- Меня даже этот шум не пугает и не мешает работать, - но быстро поправился: - Хорошо поют, с чувством. Я к чему веду? Вот мог бы ты, Григорий, без пяти минут большевик, вот так подняться по зову партии, собрать свой нехитрый скарб, ну и семью, разумеется, прихватить и перебраться на новое место жительства? - У Григория и челюсть отвисла. – Нет, не на Дальний Восток и даже не на Урал?
- Не знаю...
- Ну, например, в Степанову избу?
- Зачем?
- Большевик, Гриша, не должен задавать таких вопросов. Надо же – «зачем?» Но тебе я отвечу. Здание конторы мы освобождаем под Дворец культуры. Слышал, детки уже поют, а будут еще и танцевать, вышивать, рисовать, физкультурой заниматься. Кино здесь будут показывать. Нужное дело?
- Ну, наверное...
- Вот. А правление колхоза, сельсовет, парторга и участ-кового мы переселим в твой дом. Они согласны потесниться ради общих интересов.
- А почему не сразу к Степану?
- Видишь ли, Григорий, в Степановом доме можно жить, но неудобно работать. Со всех сторон неудобно. Понимаешь, контора должна все-таки выглядеть достойно. А ты хороший дом построил. Молодец! А теперь передаешь его колхозу. Трижды молодец!
- Да я...
- А там после Степана какое никакое барахлишко оста-лось. Теперь оно твое.
- Да зачем мне чужое?
- У колхозника, а тем более большевика, своего ничего нет. Все принадлежит или колхозу или партии. Народу, одним словом. А с единоличниками вообще считаться не следует, они почти что кулаки-мироеды и грабители. Степан был еди-ноличником? Был. Так что мы у него экспроприацию прове-дем. Понял?
- Да я...
- Вот и чудненько! Вот завтра и переедем. Совершим, так сказать, великое переселение народов.
- Да я...
- Ты не переживай, Григорий, тебе колхозники помогут. Я распоряжусь. Только нужно формальности соблюсти. Вот бумага, здесь твоя подпись требуется. Что поделаешь – бю-рократизм. Царя свергли, беляков разбили, а бюрократизм никак победить не можем. А я в тебе сразу большевистский дух почуял. Далеко пойдешь, Григорий! А я помогу.
И вконец обескураженный Григорий, не читая, подмахнул бумагу.
Я давно подозревал какую-то подлость со стороны това-рища Ефимова, но, чтоб вот так... А Григорий? Вроде бы ум-ный мужик, и на тебе! Мне даже выпить захотелось, так за Григория расстроился. И я побежал в березовую рощу.
Обсудив последние деревенские события, осудив довер-чивость Григория и заклеймив позором вероломство товари-ща Ефимова, мы выпили за светлое будущее. Ведь должен этот беспредел когда-нибудь закончиться?
- Не устать ждать, только бы выждать, - тихонько пробор-мотал луговик.
- Да брось ты, Митрофаныч, свой фольклор! – возмутился я. – И без того с подачи председателя уже вся деревня по-словицами изъясняется. Себя на этом ловлю, даже думать прибаутками начинаю.
- Хе-хе, - ответил луговик.
Распрощались. Но я придержал лешего и поделился с ним своей идеей.
- Хорошо, - пробурчал Касьян, - только, чур, не подгляды-вать!
Вернулся он скоро.
- Ну, чем пожертвовал?
Золотой браслетик. Однако! Щедрая жертва, я ведь рас-считывал на царский золотой, не больше.
- Пошли уже, спать охота, - и Касьян, гордый своей щед-ростью, двинул в сторону сада.
Вот жизнь в деревне пошла! Просто ключом бьет! На сле-дующий день я не знал, куда бежать: то ли посмотреть на «великое переселение народов» деревенского масштаба, то ли принять участие в поисках клада, может быть, даже по-мочь чем и вместе с Петром Петровичем порадоваться пер-вой находке. А тут еще и две коровы пали, те, которых по-кормили по рецепту председателя. Он его в какой-то умной книге вычитал. Приказал кормить все стадо, но мудрые кре-стьяне не решились и ради эксперимента добавили какую-то гадость в корм только этих коров. У остальных буренок на нервной почве пропало молоко, а бык Борька, ревел во все свое бычье горло и греб копытами навоз. Оплакивал своих любимиц, наверное. Ведь животные, они, чтоб вы знали, тоже и любят, и страдают.
Хорошо. Пусть Григория без меня перевозят, там уже ни-чего не изменишь, а вот за кладоискателями нужно присмот-реть... Мы с Касьяном успели как раз вовремя.
- Так, а теперь все отойдите! – и Петр Петрович нырнул в яму, где между корнями тускло блестел браслет.
При свете дня я смог его рассмотреть. Ничего особенного браслетик не представлял: гладкие бляшки, соединенные звеньями цепочки. Но золотой и увесистый. Если учитель думает, что Мария Викторовна могла такой надеть, то он круглый дурак и никакой не историк. Скорее всего, эту цацку подарил какой-нибудь деревенской молодухе один из много-численных проезжих купцов в благодарность за приятный ночлег. Что же это за молодуха? Ладно, потом вычислим, а пока порадуемся вместе с Петром Петровичем. Ишь, как ру-чонки дрожат, как ножками сучит!
- Здесь он, здесь! Наверное, уронили, когда прятали, - по-визгивал учитель. – Мужики, осторожно вытащите этот пень и займитесь остальными, а здесь я сам. Сам... Да, и пусть кто-нибудь сбегает за товарищем Ефимовым.
Когда корневище извлекли на поверхность он начал резво углублять яму. Если бы я не был нечистью, я бы сказал «Бог в помощь», но я – нечисть, мне бога упоминать не пристало, так что я промолчу.
А вот и наш председатель. Он хмуро склонился над ямой.
- Говорят, ты клад нашел?
- Нет пока, но по всем признакам он здесь! Вот, - и учи-тель протянул председателю браслет.
Тот повертел его и положил в карман.
- А зачем тогда мужиков послал остальные пни корче-вать?
- А чтоб под ногами не путались.
- Товарищи, здесь для вас работа закончилась, - обратил-ся председатель к мужикам, - Идемте со мной, нужно дохлых коров из коровника вытащить. Сейчас ветеринар приедет...
Вот теперь можно поглядеть, как наш переселенец обос-новывается на новом месте жительства. Естественно, - без признаков даже малейшей радости на лице. Подожди, Гриша, главный сюрприз для тебя впереди!
Вторая часть «великого переселения народов» состоя-лась ночью. Партактив в полном составе перетащил в быв-шую Гринину избу председательское имущество. Уже упомя-нутый минимум большевика-аскета: кровать, стол и два сту-ла, а также с десяток больших чемоданов, наверное, с тру-дами вождей. Хотелось бы мне посмотреть, как с такой «ко-томочкой» товарищ Ефимов по первому зову партии отправ-ляется на новое задание в любой конец нашей огромной страны.
Наутро, увидев сладко потягивающегося председателя на пороге своего дома, Григорий обалдел.
- Товарищ Ефимов, как же так? А как же правление колхо-за, сельсовет, участковый? Вы же говорили, здесь контора будет...
- Знаешь, Гриня, мы потом посоветовались и решили, что так будет лучше. Шумно там очень, детишки кричат, песни орут. А мне высыпаться нужно, у меня голова светлой должна быть. Да и потом, Гриня, ты же мне сам свою избу передал. Не колхозу, а мне лично, - и товарищ Ефимов достал из кар-мана бумажку. – Твоя подпись? Твоя. Читай, что в ней напи-сано. Ведь ты же грамотный? Даже по-иностранному, гово-рят, лопочешь.
Григорий прочитал бумагу, молча бросил ее на землю и пошел на свои склады. Надо за ним пробежаться, просле-дить, чтобы глупостей не наделал. Нет, за этого мужика мож-но не переживать: когда я добежал до продовольственного склада, Григорий как раз просил телефонную барышню со-единить его с приемной райкома партии.
- Мне бы на прием к товарищу Петрову записаться, - на-звав себя, пояснил он секретарше. – Да... Да, я как раз из этой деревни... Да? Хорошо, спасибо. Надо же, завтра сам приедет, - задумчиво произнес Григорий, сидя с гудящей трубкой в руке. Честный и принципиальный. Наверное, таким и должен быть настоящий большевик.
Но все-таки нервы у него сдали. Вечером Гриня впервые пришел в буфет и напился, а потом, сидя у своего нового дома, полночи распевал «Вы жертвою пали...». Голос у него оказался хороший, пел он с чувством. Но только эти слова и произносил. А потом жена загнала его в избу.
Утром райкомовская «эмка» въехала в деревню с тыла, со стороны полей. Товарищ Петров не хотел будоражить деревенских жителей появлением одного из еще редких то-гда средств передвижения. Ну, а заодно для экономии вре-мени по пути и поля посмотреть. Да и ветврача захватил. Автомобиль остановился, ветврач побежал на ферму, а сек-ретарь райкома первым делом отправился в уничтоженный сад. Был товарищ Петров высок, сед и сутул, но голубые глаза еще смотрели весело и бодро. Бродя между ям, он нашел пару яблок, вытер одно об рукав и стал жевать. А по-том его внимание привлек шум, доносящийся из дальнего угла сада. Это Петр Петрович спозаранку продолжил земля-ные работы. Собственно говоря, по этой причине я тоже явился сюда на раскопки ни свет ни заря. Учитель уже за-рылся в землю на глубину больше человеческого роста, и сейчас над ямой мелькала только лопата.
- Доброе утро, товарищ. Колодец роете?
- Да, - не оборачиваясь, бросил Петр Петрович.
- А сада не жалко? Он вроде как общественным достоя-нием был. А какие яблоки здесь вызревали... Я вот тут на-шел... Попробуйте.
Вот теперь учитель узнал голос районного партийного во-ждя. Он медленно выпрямил натруженную спину, с минуту молча рассматривал секретаря, соображая, что к чему, а потом его словно прорвало:
- Товарищ Петров, это он меня заставил! Он! Я ему толь-ко про клад рассказал, а он дал команду сад уничтожить, чтобы эти сокровища найти. Я только приказ выполняю.
И Петр Петрович с потрохами сдал председателя. Рас-сказал даже про павших коров. Прирожденный подлец! А, может, просто не захотел с товарищем Ефимовым сокрови-щами делиться? А что, и такой вариант не исключен.
- Ладно, копать больше не нужно. Давайте помогу вы-браться, - и секретарь брезгливо протянул Петру Петровичу руку.
А потом товарищ Петров направился в гости к товарищу Ефимову. Адреса он не спрашивал, пошел сразу к бывшему Грининому дому. Председатель безмятежно сидел на пороге и щурился на поднимающееся из-за леса солнце. Смотрел он на солнце, наверное, долго, потому что не сразу узнал секре-таря райкома.
- Что ж ты, Ефимов, на новоселье не позвал? – вместо приветствия спросил товарищ Петров. – Приглашай в дом, не на крыльце же нам разговаривать.
А разговор у них получился тяжелым. Председателю бы-ли предъявлены обвинения по пунктам. Во-первых, несоблю-дение элементарных правил агротехники.
- Ты что, озимые в бурьян сеешь? Что же ты на следую-щий год соберешь?
Председатель тупо молчал.
Во-вторых, падеж скота по субъективным причинам.
- Что это за дурацкие эксперименты над стадом? – секре-тарь начал постепенно закипать. - Сознательное вредитель-ство или элементарная безграмотность?
- Так ведь в книжке...
- Молчать! Колхозники у тебя молодцы, хоть остальной скот смогли сберечь.
В-третьих... Ну, в-третьих, была все та же маниловщина, о которой я уже говорил, или прожектерство, как назвал это секретарь.
- Дворец культуры! – уже бушевал товарищ Петров. – В деревне! Что это за столичные замашки?! Тебе что, больше заняться нечем?
Председатель опять тупо молчал.
Под четвертым пунктом значилась бурная кладоискатель-ская деятельность председателя.
- Вот этого я уже совершенно не понимаю, - растерянно развел руками товарищ Петров. – Тебе золота захотелось? Быстрого обогащения? Ну да ладно, я понимаю, жадность свойственна человеческой натуре... Так брал бы лопату и в свободное от работы время искал бы этот чертов клад. А ты колхозников на поиски клада подрядил. В рабочее время! Какой сад уничтожил! Да тебя только за это расстрелять нуж-но. Несколько раз.
- Так ведь хоздвор...
- Какой хоздвор?
- Трактора...
- Какие трактора? Трактора еще когда будут, а сада уже нет! – товарищ Петров снова начал заводиться. – Заходи уже, нечего за дверью прятаться! – крикнул он Савелию. – Ты-то куда смотрел?
Парторг уже не сверкал глазом, он опустил его долу и внимательно рассматривал половицу. Секретарь махнул рукой и предъявил товарищу Ефимову пятый, и последний, пункт обвинения.
- Ты как в этой избе оказался?
- Григорий отписал...
- За что?
- Не знаю.
- Покажи бумагу!
Товарищ Петров пробежал листок глазами.
- Это что за филькина грамота? Где подпись нотариуса? Почему написано твоей рукой?
- Так он малограмотный...
- Да? Ты знаешь, как о нем в ревизионном управлении от-зывались? Такого порядка в учете ни в одной деревне они не видели. А ты – «малограмотный»... Значит, так. Собирай свои вещи, освобождай избу и на вечернем поезде – с вещами в город. Завтра бюро. А Григорию поможешь сюда вернуться. Лично.
Потом он зашел к Грине.
- Ну что, тяжко?
Григорий с похмелья тяжело кивнул головой.
- Выпить есть?
- Самогон.
- Наливай, чем отравился, тем и лечиться нужно. Мне чуть-чуть. Такого у вас насмотрелся... Почему молчал?
- Я вчера звонил.
- Ага, позвонил, когда этот беспредел тебя лично коснул-ся. Тебя, брат, опередили. Кирьян еще раньше позвонил. Он хоть и пьяница, но деревню свою любит... Разговор у меня к тебе серьезный будет и предложение. - Он изложил суть сво-его предложения и засобирался. – Подумай! Бюро завтра в двенадцать. Жду. Да, и бумаг, не читая, больше никогда не подписывай.
Назавтра под вечер Григорий вернулся в деревню пред-седателем колхоза. С этого момента беспредел у нас закон-чился. Колхоз, правда, не процветал, но и занюханным его уже назвать было нельзя.
Выборы нового председателя мы, естественно, отметили. Под конец застолья разомлевшему и подобревшему Касьяну пришла в голову блестящая мысль:
- Слышь, Кирюха, я вот, что сейчас подумал. Эти совет-ские червонцы, что в коробке лежат... Может, мы их вернем народу? Бумажные деньги бумажками и остаются. Денежные реформы там разные... Когда в очередной раз будут деньги менять, не побегу же я в сберкассу со своими? Ведь пропа-дут. Ну вот... А так на каждую избу с неба свалится по сто двадцать пять червонцев, я уже посчитал.
Сказано – сделано. Следующей ночью мы под каждую дверь в деревне эти «бумажки» и подсунули. Даже под дверь учителя. Всем поровну. Дележом занимался лично водяной. Это событие мы тоже отметили. В том числе выпили и за здоровье товарища Петрова, причем Митрофаныч уточнил тост.
- За то, что хоть у кого-то новая власть не успела экспро-приировать души.
К счастью про экспроприацию мудрый народ еще не ус-пел сочинить пословиц, поэтому луговик обошелся обычными словами.
Мандала
1
Войдя в березняк, уже изрядно пожелтевший и поредев-ший, я тихонько свистнул. А в ответ – тишина. Совершенный покой. И не скажешь, что где-то там, далеко на Востоке, идет война, а в деревне на постое стоит рота немцев. Уже давно стоит... На мой свист – никакого ответа. Оглядевшись, я во-преки всем правилам повторил условный сигнал.
- Ну, чего шумишь, свистишь, фрицев накликаешь? – от-куда-то сзади проскрипел Касьян.
Понятное дело, обычная забава лешего – появляться не-весть откуда, а потом неожиданно исчезать в неизвестном направлении. Но на этот раз он никуда не собирался исче-зать, он грустно сидел на пеньке. Весь пожелтевший, как от желтухи, порыжевший до безобразия, в желтой рубахе и красных штанах. Клоун, одним словом. Но нет, он не клоун, он настоящий леший, это он так в зависимости от времени года под окружающую среду маскируется, а сейчас на дворе осень стоит: вот он и в соответствующем раскрасе.
- Ты, Касьян, брось эти замашки – своих пугать, - отозвал-ся я вместо обычного приветствия. – Почему не на дереве? Не на боевом посту? А вдруг – танковая атака?
Про танковую атаку я конечно загнул. Откуда здесь танки? Глубокий тыл... Но у леших, что б вам было известно, люби-мое место обитания – в ветвях деревьев. Так что, будучи в лесу, на всякий случай чаще поглядывайте вверх: кто его знает, что вам на голову свалится – шишка, воронья неожи-данность, паук или леший. Ну, а в нашей тыловой действи-тельности деревья для Касьяна это еще и боевой пост. Так, для порядка.
- Да поредели уж деревья, теперь там, наверху, трудно замаскироваться, - начал оправдываться Касьян, - да и зябко между голыми ветками... Чай не тот возраст. Это вы штабные домовые как крысы в подвалах живете, в тепле да уюте, в комфорте да сытости. А я вот уже в нору собираюсь зары-ваться... Как это по нынешним временам – блиндаж называ-ется? До самой весны зароюсь... Это для них «Дойчланд юбер алес», Германия – превыше всего, а мне вот моя жизнь превыше всего. А зима нынче обещает очень суровой быть. Ты, Кирюха, чего пожаловал? Договорились ведь – в самом крайнем случае, – сменил вдруг он тему.
Я присел рядом.
- Вот это тот самый случай и есть. Беда у нас в деревне, Касьян... Тимку помнишь? Это же ты его тогда из леса вывел на деревню, да прямиком к бабе Матрене и привел. Так вот, повесили сегодня нашего Тимку.
- Как повесили?! – Касьян чуть с пенька не свалился. – Он же за ее внука проходил... Его ж вся деревня признала ее внуком...
- Как видишь, не все. Нашелся среди полицаев один уб-людок и настучал. Бабку не тронули, а Тимку сутки в нашем сарае продержали, побили крепко, а сегодня утром сооруди-ли на площади помост, поставили виселицу и вздернули как партизана при стечении всего деревенского народа. Для на-зидания. Даже табличку ему на грудь повесили: «Партизан». Бабку, бедолагу, заставили, всю процедуру простоять в пер-вом ряду. Как же она причитала! А Тимка ей уже из петли «спасибо» прохрипел... И хоронить его до особого приказа из их штаба не разрешили.
- Да-а... – протянул леший, - Вот суки! Это потому что в Дальнем лесу отряд партизанский появился. Мне тамошний леший, дед Иван, рассказывал. Да какой там отряд? Человек двадцать их, в основном рядовые солдатики, те, кто не смог выбраться из окружения. Как Тимка... Ну, и еще местные ак-тивисты. Действуют пока по мелочам – то там на немецкий обоз нападут, то сям. В основном – в рукопашную. Оружием, знать, запасаются. То там чего-нибудь подожгут, то сям. Вся-чески вредят, одним словом. Но, как говорит наш выдающий-ся фольклорист Митрофаныч, пошло дело в завязку, дойдет и до конца. А дело пошло – немцы их очень боятся. Поэтому и начали зверствовать. Да-а... жаль парня! Так бы тоже, гля-дишь, подлечился и в партизаны подался... Ну, а ты чего пришел? Помянуть солдатика?
- Потом помянем, а пока похоронить нужно. Сегодня ве-чером.
- Дык, не по-христиански – по-исламски как-то получается – в день смерти, до захода солнца. По-нашему, положено на третьи сутки хоронить. Хорошо ли это будет?
- И пусть он двое суток в петле висит? На радость фрицев и ворон, на страх деревенских стариков и партизан? Вот это будет не по-христиански, и не по мусульмански, и не по-человечески. А похороним – будет как раз по-человечески. И не отлынивай, ты ж его в деревню привел...
- Я-то привел, а ты уберечь не сумел.
- Не сумел, не смог... Ладно, потом разберемся... Согла-сен помочь вытащить из петли и похоронить?
- С водяным надо бы посоветоваться...
- С Ермолаичем я уже говорил.
- Когда ж ты успел, Кирюха? – вдруг обиделся Касьян. – Ермолаич то тут при чем? Это наше с тобой дело. За Тимку мы с тобой в ответе.
- Вот и я о том же. Но Ермолаич, хоть и не при чем, а го-тов помочь. Отвлечет немцев.
- Как?
- Да как обычно, но в более крупных масштабах.
Дело в том, что наша импровизированная подпольная группа, в которую входили: я, Кирилл, - домовой местного барского поместья, превращенного после революции в сель-совет и контору местного колхоза, а теперь в фашистский штаб, Касьян, - леший здешней березовой рощи, водяной Ермолаич и луговик Митрофаныч, уже действовала. Тоже, правда, как и тот партизанский отряд, - по мелочам. Я, по-скольку в поместье разместился немецкий штаб, отвечал за всяческие мелкие пакости, чинимые в работе штаба. То у них какой-нибудь важный документ пропадет, то очищенная мар-ганцовкой питьевая вода в баке превратится в свою полную противоположность, то кони или машины не заводятся. Ну и так далее. Касьян, тот всячески пугал немцев, забредавших в рощу. Мог заорать дурным голосом из неоткуда, а мог мест-ным воронам такое недержание устроить, что только дер-жись. Митрофаныч портил корм для лошадей и несколько раз устраивал массовые поджоги сена, причем, в абсолютно раз-ных местах. А водяной занимался прямой ликвидацией лич-ного состава местной роты вермахта.
Выглядело это примерно так. По вечерам немцы повзвод-но приходили на реку принимать гигиенические водные про-цедуры. На берегу дружно оголялись. Потом звучала коман-да:
- Инс вассер!
И фрицы бросались в воду. Плескались, ныряли, со сме-хом терли мочалками друг другу спины... Одним словом, дурачились. Так продолжалось минут десять, затем звучала противоположная команда:
- Аус дем вассер!
И фрицы, мгновенно выскочив из воды, наскоро вытер-шись и одевшись, выстраивались на берегу. Дисциплиниро-ванный народ. И тут, при построении обычно выяснялось, что на песке оставались одна-две кучки аккуратно сложенного невостребованного обмундирования. Поиски пропавших по-ложительных результатов не приносили. Сначала местное командование списывало такую убыль личного состава на коварство нашей реки: омуты, мол, водовороты, течение... Но регулярность исчезновения солдат очень скоро вызвала бес-покойство. Купальщиков стали сопровождать автоматчики, во время водных процедур зорко вглядывавшихся в спокойную водную гладь. Потом, когда и эти меры не помогли, купание вообще отменили. Вместо него назначили расследование, и откуда-то, чуть ли не из самого Берлина, прибыла комиссия. Замеряли скорость течения реки, выясняли у местных жите-лей наличие водоворотов и обычную статистику трагических случаев на воде. Скорость течения на нашей спокойной реке оказалась вполне нормальной, а по поводу водоворотов и статистики местные жители только плечами пожимали, а про себя посмеивались.
Потом фрицы поставили эксперимент: немцы стали ку-паться вместе с нашими деревенскими пацанятами. Под ду-лами автоматов и под наблюдением спецов, вооруженных кинокамерами и фотоаппаратами. Результат тот же: все па-цанята налицо, а как минимум одного фрица не досчитыва-ются. Тут уже и плечами пожимать не пришлось. Ну, как они, местные, пояснят образованным лощеным офицерам, что эти потери – не несчастные случаи на воде, а проделки водяного Ермолаича, точнее – его русалок? Почесали репу немецкие офицеры и вообще запретили личному составу приближаться к воде. Решили, что в реке водится чудовище наподобие лох-несского, питающееся исключительно деликатесом – мясом арийцев. Про лох-несское чудовище я к тому ляпнул, чтобы вы были в курсе: мы здесь в глубинке тоже не лыком шиты. Про Несси кое-что знаем, наслышаны.
Теперь о русалках.. Мне, бобылю, гарем Ермолаича во-обще претит, тем более, что он всегда позволял себе закры-вать глаза на русалочьи вольности с купающимися. И даже поощрял. Я не ханжа, а просто убежденный холостяк. Но в данный момент русалочьи проказы были для пользы дела. На некоторые вещи можно и глаза закрыть. Ну и пусть себе девки развлекаются. Вот и сегодня, насколько я понял, будет последний экспериментальный заплыв. В чем-то там, в каких-то деталях члены комиссии вдруг засомневались. Ну, и флаг им в руки. Самое время Ермолаичевым русалкам свою прыть показать. Судя по его настроению, заплыв, похоже, будет действительно последним.
Если говорить честно, то до случая с Тимохой немцы в нашей деревне вели себя не очень агрессивно. Конечно, «лишний» провиант у крестьян, как водится, отобрали, ко-мендантский час объявили, обязательные полевые работы в пользу Рейха организовали, но лишних бесчинств над мир-ными жителями себе не позволяли. Новый порядок, одним словом. Но оккупация остается оккупацией. Я не знаю как обычный народ, но нас, нежить, пережившую на своем дол-гом веку вместе с народом (не с одним-двумя поколениями, а в целом с народом) столько нашествий – немецкую, поль-скую, шведскую, французскую, опять немецкую, а потом сно-ва польскую и вот теперь фашистскую – эта оккупация раз-дражала. Захватчики они всегда оставались захватчиками. Скорее всего, наша деревня не показатель, но сарафанное радио среди «нечисти» тоже работало, и мы знали, что тво-рилось в других местах. Отсюда и наша реакция: поджоги, устраиваемые Митрофанычем, ликвидационная работа Ер-молаича, мои хулиганства в штабе и пьяные дебоши Касьяна – все это говорило о том, что если на борьбу с захватчиками встали даже мы, которых вы, люди, считаете низшими пред-ставителями мифологических существ русского фольклора, то оккупантам недолго задерживаться на нашей земле. Если уж мы поднялись...
Об этом я размышлял по дороге домой. Дул северный ве-тер, и, хотя для октября погода была расчудесной – солнеч-но, ясное синее небо – по всему чувствовалось, что Касьян не врет – зима на подходе. По пути я потревожил луговика.
- Митрофаныч, пока ты к зиме готовишься, можешь еще пользу принести.
- Какую?
- Подземный ход прорыть, например.
Он не спросил – куда, ему это было без разницы, землю он роет – будьте здоровы, несмотря на свой преклонный воз-раст и весьма субтильную конституцию. Митрофаныч спро-сил – зачем? Идейный, однако.
- Родине помочь, божий ты наш одуванчик.
- Чем же я могу родине помочь? - он махнул то ли рукой, то ли сухой веточкой, - родине, по-моему, капут пришел. Здесь уже немецкие солдаты, и скоро мои луга немецкие эльфы заполонят... Майские хороводы начнут водить... Иное время, иное бремя, - глубокомысленно завершил старичок свою грустную мысль. И вдруг брякнул: - Дойчланд, Дойч-ланд юбер алес... Придется язык учить...
И этот со своим проклятым «Дойчландом»! Что, неужели и у Митрофаныча крыша поехала?
- Ну, насчет подземного хода я пошутил. Могилу на клад-бище нужно выкопать, - и я вопросительно посмотрел на не-го.
- Если для фюрера, то с превеликим нашим удовольстви-ем.
- Для Тимки. Повесили его сегодня, а мы с Касьяном со-бираемся его ночью похоронить...
Митрофаныч не стал вдаваться в тонкости погребальной обрядности разных религиозных конфессий, он только горе-стно взмахнул всеми своими веточками.
- Конечно, вырою... Горе-то какое для бабки Матрены... Отродясь внуков не было, а тут появился – и на тебе...
Договорились о месте на кладбище, и я спросил:
- К ночи справишься?
- А то!
- Ну, и отлично. Бывай, я дальше побежал.
Я специально шмыгнул через базарную площадь. Все, как и было с утра: виселица стоит, Тимка висит, небольшая группка баб, окружившая Матрену, столпилась возле помос-та, воет. Бабка и в самом деле его уже за внука считала. Ох-ранник с автоматом и важным видом расхаживает перед ни-ми. Я, не задерживаясь на площади, мелькнул в дом.
Дом – бывшая помещичья усадьба – стоит чуть в стороне от села. Дом небольшой, но в нем сейчас хоть и с напряже-нием, сумел разместиться ротный штаб и жилые комнаты для командного состава. Сама рота квартирует по домам кресть-ян.
Так, что там у нас на кухне... А ничего у нас на кухне. По-вар готовит ужин для господ офицеров, а за столом сидят полицай, подлец по жизни, предатель по характеру, наш не-забвенный бывший учитель Петр Петрович, обиженный со-ветской властью, а по сему выдавший Тимку, и переводчик. Жрут шнапс, а точнее самогон. Ну, как же, благодарность за преданность Рейху. Не Железный крест, конечно, но все же... Интересно, когда Христа предавали, бутылка тамошнего са-могона сколько стоила, неужели те самые тридцать серебря-ников – тридцать серебряных монет? Ротное командование, естественно, до уровня предателя не снизошло, разделить с ним выпивку побрезговало: понятно, предательство в любом случае дело грязное, тем более предательство из меркан-тильных соображений. Если бы Петр Петрович в самом деле верил в фашистские идеалы, это одно дело, а если мстит за побитую в свое время морду и ради стакана самогона – то это совершенно другое. Короче, в данном случае ротное ко-мандование разобралось правильно и выделило в собутыль-ники герою переводчика, аккуратного, подтянутого, корена-стого парня – оберлейтенанта Клауса Петерса.
По всему видно, давно сидят. Не скажу, что компания по-добралась теплая, но самогон свое дело уже сделал. Что ж, придется послушать. Хоть и противно, но застольная беседа может быть полезной. Жаль, многое пропустил. Интересно, кого из деревенских наш полицай еще успел заложить?
Застолье, по всей видимости, уже приближалось к фина-лу, и находилось в той его стадии, когда люди, теряя всякую гордость, начинают делиться самым сокровенным или нести пьяную чушь. Петр Петрович, по причине врожденной хромо-ты не взятый в армию, уже добрался до этой самой кондиции. Он с пьяной умильностью патетически повествовал о своей давней симпатии к великой Германии с ее героической исто-рией, великой культурой и богатым наследием. Переводчик Клаус Петерс поощрительно кивал, не забывая щедро подли-вать Петру Петровичу самогон. Сам же, со снисходительного позволения полицая, уже давно отставил в сторону свой ста-кан.
- Я бы дорого от... – учитель смачно икнул, - отдал, чтобы смог когда-нибудь сказать: «Я – гражданин великого Рейха, Дойчланд ист майн фатерланд! Дойчланд, Дойчланд юбер алес!» - при этих словах он, пошатываясь, поднялся из-за стола и вытянул руку в фашистском приветствии.
- Ну-ну, Германия не есть ваша родина и никогда не смо-жет ею быть, - осторожно поправил его Клаус, - ваша родина здесь, в России... А вот стать гражданином великого Рейха, фольксдойче, разумеется... Над этим стоит подумать. У вас есть хоть какие-нибудь немецкие корни?
- Нет, к сожалению, - Петр Петрович снова сел, точнее, грузно упал на скамейку, смахнул пьяную слезу и опять смач-но икнул.
- Может быть, ваша мутер в начале века согрешила с немцем – ведь тогда наши страны были очень дружны – и от этой неожиданной внебрачной связи вы и появились на свет?
- Нет, к сожалению, - угрюмо усмехнулся учитель.
- Жаль-жаль... Ну, что-нибудь будем думать, - нетерпели-во пообещал переводчик, которому это застолье уже изрядно надоело. – Рейху всегда нужны преданные люди.
Был бы у Петра Петровича хвост, он бы сейчас востор-женно забарабанил им по полу. Но хвоста у него, к сожале-нию, не было, он снова икнул и подобострастно заглянул в глаза Клауса.
- Да я со всей душой! Я буду стараться, герр Петерс! – он снова попытался встать, Клаус, брезгливо дернул его за ру-кав и усадил на место. Но сам встал.
- К сожалению, я вас должен покинуть – дела. А вы пейте. Если нужно, вам еще принесут, - и переводчик направился к дверям.
- Стойте, герр Петерс! – вдруг оживился полицай. – Я хочу вам кое-что сказать по секрету. Это о культурных ценностях... Я знаю, что ваше командование этим очень интересуется.
- О чем? – небрежно бросил переводчик через плечо.
- Про местный клад... Ради Рейха я на все готов!
Вот поганец! Опять ты про клад вспомнил! Мало тебя му-жики в свое время били! Ты же из-за него чуть в тюрьму не сел! И откуда же ты знаешь про этот клад, тайно спрятанный во время гражданской войны? Ведь про него было известно только двоим – Марии Викторовне, его спрятавшей, и мне, которому было поручено охранять шкатулку с семейными драгоценностями.
Клаус между тем медленно остановился на пороге, под-нял правую бровь и немного постоял, покачиваясь с каблука на носок, раздумывая, можно ли верить этому вонючему пья-ному русскому и нужно ли его слышать. Или не слышать? А потом также медленно развернулся, прошагал к столу и сел, вероятно, решив, что нужно проверить древнее изречение про истину, которая в вине.
- Я вас буду слушать, - прищурился Клаус, - про клад, ра-зумеется, а не про вашу преданность нашему Рейху, - и он брезгливо поморщился.
А пьяного полицая, не обратившего внимания на сарказм переводчика, уже понесло.
- Ты не думай, герр... герр Петерс, что это пьяный бред, - произнес он, переходя на «ты» и наливая себе полный ста-кан.
- Это будет потом, - Клаус отодвинул от него стакан. – Сначала про клад. Если это не пьяный бред, как вы говорите, то клад будет достойным подарком Рейху... Так что там про клад?
- Во время прошлой войны он спрятан... Местными бара-ми...
- «Бары» - это кто?
- Не «бары», а «баре». Так нужно говорить. Это – поме-щики, землевладельцы, - внес свой посильный вклад в лин-гвистические познания переводчика бывший учитель. – О нем в нашей деревне, почитай, все знают... Краснопузые в свое время даже искать его пытались, вон, весь барский яблочный сад уничтожили, всю землю перерыли, поскольку считали, что он там, под яблонями схоронен. Дураки! – и Петр Петро-вич протянул руку к стакану, но Клаус снова решительно ста-кан отодвинул.
Я опешил. А кто ж этим «краснопузым» про клад расска-зал? Во дает учитель!
- Это – потом, сначала про дело. Вы сказали «краснопу-зые»... то есть, «с красными животами», если я вас правиль-но понял. А кто это?
- Власть прежняя, коммунисты.
- Ха! Надо запомнить, очень образное выражение, - улыб-нулся Клаус. – Так почему же красно-пу-зы-е его не нашли?
- А дело в том, что сокровища спрятаны не в саду, а здесь, в доме! Я это точно знаю, - и учитель стукнул кулаком по столу, да так сильно, что повар резко прекратил кухова-рить и вопросительно уставился на переводчика. Тот жестом успокоил его.
Это легкое замешательство повара не ускользнуло от внимания полицая.
- Вот он сейчас варит суп и не знает, что, может быть, ря-дом с кладом и стоит, - шепотом сообщил он, придвинувшись к самому лицу переводчика, от чего тот брезгливо отстранил-ся, но вполне миролюбиво изрек:
- Не понял вас...
- А что тут понимать? Клад в печке спрятан. Русские баре так всегда сокровища хоронили...
- Что делали? – удивленно поднял брови Клаус.
- Ну – прятали...
- Какой интересный оборот речи, нужно будет его тоже запоминать, - заинтересовался переводчик. – Но продолжай-те, продолжайте свою мысль. Очень даже интересно. Откуда вы про клад знаете?
- Я – историк! – гордо заявил Петр Петрович.
- Преподаватель истории, учитель, а не историк, - в свою очередь поправил его Клаус. - Историк – это более серьезная профессия. Но в нашем случае это не важно, - спохватился он, увидев, что Петр Петрович обиделся. - Так откуда вы про клад знаете?
- Мужик один деревенский рассказал. Он тогда у белых служил и сам видел как клад в печь захоранивали...
- «Захоранивали»... А, ну да – сокровища хоронили, - не-мец с явным удовольствием пополнил свой словарный запас и ободряюще похлопал Петра Петровича по плечу. – А поче-му он вдруг взял и рассказал вам про клад?
- Не веришь?
- Проверяю. Так почему?
- А почему я тебе сейчас о нем рассказываю? Из корыст-ных соображений, - с пьяной откровенностью признался Петр Петрович. – Я вот в Рейх хочу, а он... – захихикал учитель, - он хотел, чтобы я его дочке, набитой дурехе, вместо двойки тройку за год поставил.
- Понимаю, - улыбнулся Клаус. – И вы ее, разумеется, по-ставили, нужную оценку в обмен на знания про клад... Тот мужик еще живет?
- Нет, помер уже.
- Жаль. Ну, и что дальше? Здесь, в доме находятся три печи, в которой из них клад хоронили? Я правильно сказал?
- Сказал то ты герр... герр Петерс правильно, да вот в ка-кой из печей – мужик не признался – забыл. А может, не захо-тел говорить, может, за четверку для дочери и сказал бы, но с меня три шкуры спустили бы за такой обман, - с чувством выполненного долга учитель потянулся за своим стаканом. Клаус не возражал и только поинтересовался:
- И вы предлагаете разобрать все печи?
- Зачем печи разбирать? – искренне удивился тупости немца Петр Петрович. – Только дурак будет совать золото в зев печи...
- Куда совать? – снова поднял брови немец. – А, ну да, я понял – в топку?
- Правильно понял, - снисходительно ухмыльнулся учи-тель. – Нужно простучать под печи, дымоход, трубы... А по-том уже разбирать по камешку там, где звук звонким окажет-ся.
- Я понял, понял, - согласился Клаус, хотя вряд ли сооб-разил, что такое «под». Но не хотел выглядеть дураком или решил, что за сегодняшний вечер его языковой багаж и без того достаточно пополнился новыми словами – «баре», «краснопузые», «захоронить, хоронить клад», «зев печи»...
- А давай-ка, мы с тобой на брудершафт выпьем! – поли-цай неожиданно стукнул по столу пустым стаканом. – Нали-вай!
- В другой раз, Петр Петрович, - Клаус поднялся с места. - А пока я должен доложить командованию о вашем предложе-нии. Такие важные сведения я не могу утаивать от команди-ра. Сами понимаете...
Но полицай даже не обратил внимания на его слова.
- А за здоровье фюрера выпьешь? Что, тоже не хочешь? И за здоровье фюрера пить не хочешь?! – искренне возму-тился кандидат в фольксдойче.
- За здоровье фюрера? Ну что ж, только понемножку.
Они выпили, Клаус тут же удалился, а полицай... Он уже был не способен даже икать, он так и уснул за столом.
2
Уже сидя в своем подвале и уплетая реквизированную на кухне немецкую сосиску (вкусную, надо сказать), я тихо радо-вался: а что, если фрицы сейчас по камешку разнесут все три печи? То-то будет забавно! Пусть себе ищут клад в печках... Но пора было спешить – на улице смеркалось, приближался комендантский час и время нашей операции.
По дороге я забежал к бабке Матрене. Осторожно про-крался в дом – у нее на постое было два фрица. К счастью на месте их не оказалось. Ну, конечно же –Бабка, всхлипывая, лежала на кровати. Я кашлянул, заявляя о своем присутст-вии.
- Чего тебе, Кирюша? Горе то у нас какое...
- Матрена, сейчас мы будем хоронить Тимку. Придешь? – я понимал, что в таких ситуациях с женщинами нужно дейст-вовать напористо.
- Так ведь рано еще...
И эта туда же! Но я не стал вступать с ней в дискуссию о правилах христианского погребения, а просто повторил во-прос:
- Придешь?
Бабка подумала.
- Так ведь конемдамский час на дворе...
Тоже мне, дама нашлась!
- Комендантский... Причем здесь «кони» и «дамы»? Так придешь? – я уже начинал сердиться.
- Да конечно приду! – и она разрыдалась. – Спасибо тебе, Кирюша.
- Через полчаса. И оденься потеплей, на улице похолода-ло. Зима, видать, будет ранняя.
Я объяснил, куда нужно идти и быстренько смылся. С детства не люблю женских слез...
Сбегал на кладбище. Могила была готова. Очень даже ак-куратная.
- Проверяешь, Кирилл? – откуда-то из полуосыпавшихся кустов прошептал Митрофаныч. – Ну, удачи вам...
Сигнальный свист Касьяна и сигнал тревоги раздались одновременно. Леший оповещал о своей готовности, немцы трубили о новых потерях во время последнего эксперимен-тального заплыва. Ермолаич пообещал, что сегодня его дев-ки поставят рекорд: минимум десяток фрицев должны обрес-ти вечный покой в их объятьях на дне реки. Поэтому можно было рассчитывать на то, что сейчас весь личный состав гарнизона во всеоружии соберется на берегу реки в поисках страшных партизан или советских диверсантов. Или хотя бы тел утонувших сослуживцев. Партизаны – ладно, но как высо-ко себя нужно ценить, чтобы возомнить, что именно этот ме-стный деревенский гарнизон может заинтересовать дивер-сантов из Красной Армии! Идиоты!
Как потом рассказал Ермолаич, его русалки действитель-но поставили рекорд – двенадцать фрицев. И это несмотря на все предпринятые немцами меры безопасности. Ниже по течению от пляжа были поставлены сети. Солдатам велено забежать в воду, окунуться и выбежать. Автоматчиков рас-ставили вдоль берега на протяжении километра. Стрекотали кинокамеры и сверкали магнием вспышки фотоаппаратов... А двенадцати фрицев после окунания все же не досчитались.
Но пока ставился эксперимент над личным составом роты вермахта на выживаемость в студеной октябрьской воде, мы времени зря не теряли. Патрулей не было – все немцы стол-пились на берегу, готовые дать достойный отпор то ли парти-занам, то ли советским диверсантам. Возле виселицы лениво разгуливал одинокий часовой.
- Ну, Кирюха, твой выход, - подтолкнул меня Касьян.
А мне что? Я вышел из кустов точно такой же ленивой по-ходкой как у часового и направился прямо на него. Он оста-новился, вскинул автомат и нерешительно скомандовал:
- Хальт!
Я невозмутимо прошел мимо него к виселице, остановил-ся, покачал головой, развернулся и направился в обратную сторону.
- Юбер, дер руссише эльф! Дер гегенвертиге эльф! – это часовой наконец-то узнал во мне персонажа русского фольк-лора. Настоящего. – Унглаублих! – это он засомневался в реальности того, что увидел.
Значит, немецким эльфам появляться среди людей мож-но, а нам, русской нечисти, – нет. Это, видите ли – «унглауб-лих», то бишь, невероятно.
Ну, и что мы теперь будем делать? Вариантов было три. Первый: фашист начнет стрелять (а это мне абсолютно по барабану) и поднимет тревогу, что для нас было совершенно ненужно. Второй: я пугаю часового, и он от неожиданности просто теряет сознание, падает в обморок. Это был бы са-мый приемлемый исход нашей встречи. Третий вариант: не-мец пойдет на контакт, что может, как способствовать успеху нашего предприятия, так и создать лишние трудности. Часо-вой выбрал третий вариант.
– Ком хир! Фюрхте нихт! – позвал меня немецкий парень – худой, высокий, белобрысый очкарик и предложил не боять-ся его.
Ха, это кто кого должен бояться? Сейчас как скорчу ро-жу... А собственно говоря – зачем? Парень, по всему видать, не злой. К тому же поверил, что я есть эльф, если начинает звать меня. Тьфу ты, откуда у меня этот немецкий акцент? От волнения, наверно. Ну что ж, пойду. Не-а, так я к тебе и по-шел! Хотя... Ну что ж, парень... Грамотный, однако, попался. Хорошо, не буду тебя доводить до инфаркта. К тому же я не ваш, немецкий эльф, а наш домовой, отечественного произ-водства. И я – у себя дома. То ли еще увидишь, парень, когда сейчас другие «руссишен эльфен» из кустов появятся.
Сначала в поле нашего зрения возник Ермолаич. Значит, операция на воде закончена, и немцы в полном составе ры-щут по прибрежным кустам и барражируют реку в поисках партизан-диверсантов или просто трупов затонувших солдат. Появился Ермолаич в довольно куртуазном виде. Как обычно голый, но на этот раз закутанный в рыбачью сеть, увешанную водорослями. Что он хотел этим сказать – не ведаю. Водо-росли явно не грели, и заиндевели. Подморозило, что ли? Скорее всего, так оно и было, поскольку водоросли позвани-вали на его жирном брюхе, мягко и зазывающе. А сам под-мерзший Ермолаич если и не исполнял танец живота, то весьма эротично подергивался – может, от холода, может, с перепою, а может, от сексуальной неудовлетворенности – ведь девки-то его сейчас в реке с немцами кувыркались. Кто его знает. Прошу, кстати, простить за это слово – «сексуаль-ность». Мы ведь тогда его совсем не знали. Это – ваш неоло-гизм. Ну, да ладно. Раз написал, пусть так и остается. А по-том откуда-то чуть ли не из-под земли возник Касьян, весь белоснежно-белый и в блестящем инее, как в маскхалате. Значит, жди снега, значит и правда грядет зима, и Касьян решил примерить новую униформу. Красавец! Правда, вы-правкой от водяного он тоже не отличался, но, по крайней мере, старался не дрожать. Когда же они успели нажраться? Как по мне, Касьян был похож на простого пьяного русского лешего, но наш противник воспринял его совсем по-другому.
- Санта Клаус... – совсем растерялся немецкий пацан, ты-ча пальцем в Касьяна. – Руссишен эльфен... О, майн готт!..
Ермолаич обиделся, что его обделили вниманием.
- Кончай с ним, Кирюха! – рявкнул он. - Покажи ему рожу, свое истинное лицо, и пошли отсюда. Зябко здесь...
Это водяному не терпелось опохмелиться.
- Да жалко парнишку, ведь совсем молодой, - я нарочно засомневался, глядя на их поганые пьяные рожи.
- Не нушно показывайт лицо, не нушно убивайт, - вдруг произнес растерявшийся немец, - я немного говорю руссиш... Мутер, мама, у меня была из Руссланд. Ист гесторбен - умерла. Фатер – из Дойчланд. Тоже ист гесторбен. Их бин половина ваш, дер руссе, половина дер дойче. Так што не надо меня убивайт, - и он осторожно положил автомат на землю.
С минуту мы рассматривали друг друга. А потом я решил: пусть будет третий вариант, но по пункту «а». Установим контакт.
- Где состоишь на постое, полукровка?
- У гроссмутер Матрены...
Это же надо! Какое совпадение!
- Тимку знал?
- Знал... Он меня правильно говорить учил.
- Жалко парня?
- Жалко, - подумав, согласился фриц. – Мы с ним имели фройндшафт... дружили.
Ситуация еще больше осложнялась. К тому же немцы своих утопших соратников по оружию до утра искать не бу-дут, поэтому нужно спешить.
- Значит, так. Хочешь жить, вынимай Тимку из петли!
- Я же на посту...
- С этим потом разберемся. Спишется на партизан. А об уликах мы позаботимся, не переживай. Ну, шнелле!
- Это ты хорошо придумал, - прохрипел Ермолаич, когда фриц перерезал веревку и, взвалив тело Тимки на плечо, спустился с эшафота, - пусть сам Тимку землей и засыпает – может, чего поймет...
- На кладбище шагом марш! – строго подал команду наш «Санта Клаус», Касьян, то есть. – Запе... Отставить запевать.
Я подцепил автомат, и наша траурная процессия двину-лась в сторону кладбища. Идти было недалеко. Возле могилы нас ждали Митрофаныч с Матреной. Немец уже ничему не удивлялся. Он осторожно опустил Тимкино тело на землю и отошел в сторону. Матрена, потихоньку поскуливая, заверну-ла Тимку в простынь, и мы общими усилиями опустили его в могилу.
- Закапывай! – Ермолаич протянул немцу лопату.
Тот не отказался, но через пару десятков бросков выдох-ся.
- Ладно, дай лопату! – потребовал Касьян. - Хоть погре-юсь...
Так мы под причитания Матрены и погребли Тимку, вбили в холмик крестик с надписью «Тимофей». Это Митрофаныч постарался, мужик вредный, но хороший. И мы скоренько разошлись. Перед расставанием с немцем я спросил водяно-го:
- Ермолаич, ты его рожу запомнил?
- Ну?
- Не нужно его «убивайт», когда вздумает в проруби иску-паться, все-таки свой наполовину. А зовут-то тебя, парень, как? – повернулся я к фрицу.
- Фриц... – засмущался немец.
- Ну вот... Что мама не могла русского имени подобрать? – растерялся водяной.
- Папа так хотел...
- Ну, да и бог с тобой. Фриц так Фриц. Сейчас мы тебе алиби будем обеспечивать...
- Это как?
- Это больно, - пообещал Ермолаич, - но нужно. Для твое-го же блага. Я тебя сейчас буду немножко бить. Запомни: на тебя неожиданно напали партизаны... А впрочем, говори, что угодно. Даже про нас можешь рассказать. Это, скорее всего, интересней будет...
Уже после первого удара Ермолаича Фриц свалился на землю. Водяной еще пару раз пнул его ногой, на мой взгляд, с излишней злостью – все-таки парень по крови наполовину наш. Я положил рядом с немцем автомат, и мы быстренько разбежались, причем Ермолаич – старый ловелас – галантно вызвался сопроводить Матрену. Хотя, скорее всего, знал, что у нее в запасе всегда имелись две-три бутылки самогона...
Утром я проснулся от легкого постукивания наверху в жи-лых помещениях дома. Ба, неужели господа офицеры про-никлись романтичным повествованием пьяного учителя и начали поиск сокровищ? Так и есть! Не все, правда. На кухне находились кто-то из младших офицеров, лейтенант по име-ни Курт, по-моему. Далее – Клаус Петерс, два солдата с мо-лотками, ну и конечно, виновник этого праздника труда – Петр Петрович. Опухший после вчерашней пьянки, он понуро расхаживал по кухне, а наодеколоненные офицеры брезгливо шарахались от его перегара. Да опохмелите вы его, мужики, и дело с концом!
И все же, как быстро ротное командование отреагировало на золото! А само в это время чем занимается? Ага, одному писарю диктует рапорты о вчерашних потерях, а второй пи-сарь заполняет похоронки. Ну, естественно, - «им кампф мит дер партизанен», то есть в борьбе с партизанами и, конечно же, «хельбенхаф» - героически. Пишите-пишите, кому-то здорово по шапке достанется за такую убыль личного состава на мирной территории, в тылу, далеко от линии фронта. Сколько фрицев русалки на дно уволокли? Ермолаич как-то взялся подсчитывать, насчитал чуть ли не полроты и сбился, сильно сомневаясь в статистических данных, предоставляе-мых его боевыми девками. Скорее всего, утопших фрицев было больше: каждый месяц грузовики подвозили новое по-полнение. Часть утопленников, наиболее смазливых, русалки по понятным причинам могли утаить.
Кстати о фрицах... Как там наш Фриц? Неужели на гаупт-вахте? Точно, сидит в сарае, там, где еще сутки назад был его «руссише камрад» Тимка. Неужто, тоже повесить соби-раются? Пойду, спрошу.
- Найн, - успокоил меня Фриц, - на десять суток посади-ли...
Моему появлению он, кстати, не удивился, но и особого восторга не выказал. Синяки украшали оба его глаза, а еще скулу с правой стороны, да и нос подозрительно распух, и губы были разбиты. Ермолаич, при всем моем уважении к нему, не мог одним ударом так разукрасить Фрица.
- А... это меня гауптфельдфебель бил, - неохотно при-знался парень, - когда я ему про руссишен эльфен рассказал. Он думает, что я просто спать на посту и прозевать партизан. А потом обещал сгноить на аус ден виртшафтлихен арбай-тен... То есть на хозяйственных работах.
- Про могилу ты ему ничего не рассказал?
- Нет. Зачем?
- Молодец. Ладно, Фриц, на будущее что-нибудь приду-маем. А пока я тебя едой с офицерской кухни буду подкарм-ливать. К твоей тюремной баланде будет существенная при-бавка.
- Гут, - улыбнулся Фриц разбитыми губами.
Хорошо, как же там мои искатели сокровищ? Трудятся. Потихоньку простукивают по кирпичику печку на кухне, подоз-рительные места помечают крестиками – немецкая методич-ность и аккуратность. Офицеры спокойно наблюдают за ра-ботой, полицай важно пыжится – его, наконец-то, догадались опохмелить. Великолепно, сейчас я вам такой выразитель-ный стук организую... И в самых интересных местах. С печ-ным делом я мало знаком, но опорные точки дымохода знаю. Стоит удалить из них пару кирпичей, и он катастрофически просядет, круша все на своем пути и парализуя работу всей печи. Чтобы ее, эту работу, восстановить, нужно будет заме-нить весь дымоход вместе с трубой, разумеется. Да и пото-лок подремонтировать. Долгая работа, а впереди еще две печи. Одного простукивания всех печей вам на день хватит. А про предстоящий ремонт я и говорить не буду. Так, молодцы – среагировали на мой стук. Довольны. И, разумеется, ставят в этих местах жирные кресты. Самые перспективные места с их точки зрения. Но Курт не спешит торжествовать: впереди еще чердак. Умница, Курт! Там тоже есть, что порушить. Если что не так будет, я постараюсь помочь. Очень постараюсь.
Что у нас в штабе происходит? Ага, командир поисковой бригады в присутствии руководителя следственной комиссии докладывает о печальных результатах поиска тел утонув-ших... Ведь говорила мне бабушка: «Учи, Кирюша, иностран-ные языки – в жизни пригодится», так нет же... Ничего, кроме цвельф – двенадцать не понял. Нужно будет наладить отно-шения с переводчиком. Он, хоть и фриц, но человек, видать, порядочный. Что-то долго поясняет начальник изыскателей. Скорее всего – оправдывается. Все, что я понял: русские эльфы, никсы – нордические русалки, неки – водяные, скоге – лесные духи и ниссе – домашние духи, то есть и я в их числе. Не думайте, что я такой уж знаток скандинавской мифологии, которую уже давно примеряют на себя и немцы. Но доклад-чик для некоторых терминов приводил их русские эквивален-ты: лешовик, домофой, рушалка, фодяной. Не нужно напря-гать воображение, чтобы правильно истолковать неправиль-ные слова. Про «лугофика» я ничего не услышал. Нужно бу-дет при случае подразнить старика – ему в скандинавском фольклоре места не нашлось. Хотя, с другой стороны он может порадоваться и спать спокойно: в новом мироустрой-стве, задуманном немцами, ему замены не предвидится, иностранные эльфы оккупировать и топтать его луга не будут – из-за отсутствия соответствующих персонажей.
Впрочем, зря этот умный мужик, знаток мифологии, мечет бисер перед свиньями. По-настоящему ему придется объяс-няться в Берлине. Но командир роты Конрад Шлосс, подумав, отдал какой-то приказ. По крайней мере, так звучала его рез-кая интонация. Пауза. Все молчат, чего-то ждут. Дождались. На пороге появились важный Петр Петрович, собственной персоной в пьяном виде, и подтянутый Клаус Петерс. Увидев столь высокопоставленных господ, Петр Петрович снова готов был от умиления хвостом завилять, но не дала ему судьба такой важный орган, не дала... Предстоит что-то инте-ресное, а при наличии переводчика – понятное и познава-тельное.
- Что вы знаете о русской мифологии? – через переводчи-ка спросил берлинский спец учителя.
- О-о-о, - значительно протянул полицай, покачиваясь, - сказки, былины... ну, и так далее...
Берлинец рассердился и долго что-то объяснял.
- Он спрашивает о местных ее представителях. Лесовик, домовой, русалки, - переводчик правильно передал звучание терминов и неожиданно от себя добавил: - а также водяные и луговики. Что вам о них известно?
Митрофаныч порадуется: немцы все-таки в курсе насчет луговиков.
- Ну-у-у... – снова раздумчиво протянул Петр Петрович, - по местным сплетням или поверьям, так сказать, вся эта не-чисть имеет место быть. Многие имели возможность наблю-дать их деятельность. В деревне и в ее округе, - уточнил он, сделав широкий жест рукой.
Пока переводчик справлялся с этой закрученной фразой, я подумал: вот сейчас Петр Петрович начнет нас одного за другим сдавать. Ради любви к великому Рейху. И не ошибся. Полицай назвал нас всех поименно, как самых отъявленных негодяев, сославшись на те же местные «сплетни или пове-рья». Ну, теперь жди неприятностей, Петр Петрович.
- Расскажите об этой нечисти подробней.
И полицай понес всяческую пьяную ахинею, которую я здесь и передавать не хочу. Хотя, вкратце: мы и девок мест-ных портим, и детишек у мамок забираем, и купальщиков десятками топим, ну и все прочее в том же духе...
Клаус переводил явно без всякого удовольствия, Конрад Шлосс внимательно слушал, а спец из Берлина понимающе ухмылялся. А потом вдруг задал вопрос. Клаус перевел:
- Скажите, у вас приступов делириум тременс... как же это будет руссиш... по-русски... приступов белой горячки не бы-вает?
- Нет, - засмущался Петр Петрович.
- Скажите, а исчезновение солдат на реке, пропажа карт в штабе, нападение на часового у виселицы – это тоже их рук дело? Не партизан? – вновь перевел Клаус.
- Конечно, это они, нечисть проклятая. Они на все способ-ны. Только они. Ведь партизаны от нас далеко... Не до нас им дело. И партизаны забрали бы с собой автомат.
Ну что ж, это первый толковый ответ полицая.
- И последний вопрос: клад, про который вы рассказали, это не плод все той же белой горячки?
- Какой плод? Какой белой горячки? – неожиданно возму-тился полицейский. По всему было видно, что клад был его самой сокровенной тайной, которой он счел нужным поде-литься с Рейхом, а представители великой Германии сомне-ваются в существовании сокровищ и пытаются выставить его дураком.
Спец небрежно махнул рукой, этот же жест повторил Кон-рад Шлосс, и переводчик, взяв Петра Петровича под белые рученьки, вывел из комнаты для дальнейшего продолжения поисков сокровищ. Бог в помощь.
А там работа кипела с удвоенной энергией: в офицерских покоях простукивали одновременно уже обе печи. Пришлось мне побегать из комнаты в комнату, помогая солдатам оты-скать нужные кирпичи. Жирные крестики появились в нужных местах.
3
В тот же вечер наша четверка встретилась в садовой бе-седке возле громадного старого-престарого сиреневого куста. Леший поспешил взять слово.
- А вы знаете, что партизаны взорвали в райцентре ко-мендатуру? – в лоб спросил он. И, видя наше удивление, продолжал: - Вчера вечером. Здание разметало на кусочки. Двенадцать немецких трупов, в том числе комендант. Фрицы стоят на ушах...
- Откуда сведения? – осторожно поинтересовался Мит-рофаныч.
- Дед Иван рассказал, тамошний леший... А мы сидим без дела...
- Ну, допустим, не сидим, а плаваем, - Ермолаич плотней закутался в свои сети. – И не без дела плаваем. Да и счет у нас равный. Мои девки тоже двенадцать фрицев под воду уволокли... а может, и больше. Кто их, девок, знает... Да шут с ними! – вдруг взорвался он. – Какой на фиг счет! Что делать-то будем?
- Есть одна мыслишка, - Касьян явно чувствовал себя ге-роем: – Мост через реку. Почему бы нам его... ну, того... По-чему бы нам его на воздух не пустить? Не взорвать, то есть?
Ну, просто гигант мысли! Стратег! Полководец!
- Зубами, что ли перегрызть? – поинтересовался Ермола-ич.
- Есть одна мыслишка, - Касьян повторился, но – с гордым видом и явно довольный собой. – Дед Иван рассказал, что у тамошних партизан взрывчатки – видимо-невидимо. На мост они давно глаз положили, но вот не по зубам он им сейчас. Знаете, как фрицы его охраняют? Не подползти, не подплыть. А по нему техника на восток идет, составы с личным соста-вом, причем часто и регулярно: немцы захват Москвы гото-вят. Сведения из рации, - повернулся он к недоверчивому Митрофанычу. – Есть такая коробка, по которой разные све-дения передаются.
- Да знаю я, знаю, - прошелестел Митрофаныч и тут же повысил голос: - Ты лучше про динамит расскажи, чем лек-цию по радиоделу читать! Где его взять, этот динамит?
- Есть одна... – начал было леший, но водяной его пере-бил:
- Да слышали мы уже про твою мыслишку! Излагай! Крат-ко и доходчиво...
- У деда Ивана в партизанском отряде есть свой человек, - затараторил обиженный Касьян. – Дед его в свое время от волка спас. Ну, с тех пор они и знаются.
- И? – поторопил его Митрофаныч.
- Этот человек готов предоставить необходимое количе-ство динамита, - отрапортовал Касьян.
- Наконец-то! – с облегчением вздохнул Ермолаич. – Это уже нечто конкретное. С этого нужно было и начинать.
- Но... – осторожно начал Касьян.
- Что – но? – насторожился полевик.
- Но им нужен язык... Желательно со знанием русского...
- Ну, это уже по Кирюхиной части, - водяной опять плот-нее закутался в свой импровизированный плед из сетей.
- Фриц, - наконец-то и я вступил в общий разговор.
- Понятно, что не непалец или тибетец какой-нибудь, - скромно хохотнул Касьян.
Я не обратил внимания на его неуместную остроту. Кась-ян был, есть и останется Касьяном. Но нужно отдать ему должное – в национальностях он все же разбирался.
- Фрицем зовут нашего фрица, - скаламбурил я, - который сначала помог похоронить Тимку, потом его избил Ермолаич, а вслед за ним немецкий фельдфебель. Причем с гораздо большей жестокостью, - я кивнул водяному. – Сейчас парень сидит в сарае на Тимкином месте, надеется на десять суток карцера, а там как знать. Может, и на фронт отправят. Не-смотря на его своеобразные познания в русском, в партизан-ском отряде он пригодится. Короче, язык – обязательно бу-дет. Это я беру на себя.
- Хорошо, язык у нас есть. Что дальше? – спросил водя-ной у Касьяна.
И после долгих дискуссий, которые содержали специаль-ные термины, как-то: «запал», «бикфордов шнур», «бык», «пролет», «мощность» и так далее, а также отдельные выра-жения ненормативной лексики, которые интереса для широ-ких масс не представляют, мы разошлись. На прощание я спросил луговика:
- Митрофаныч, пока суд да дело, можешь пользу принес-ти?
- Какую?
- На этот раз подземный ход прорыть.
На этот раз он спросил, уточняя:
- Откуда и куда?
- Из березняка в сарай.
- Понятно. Пророю.
- Сколько времени потребуется?
- Дня два.
- Отлично.
Про «Дойчланд», которая «юбер алес», он уже не вспо-минал.
Стояла глубокая ночь, когда я пробрался в сарай к Фрицу, прихватив с собой ужин и теплое одеяло. Он уже спал, за-рывшись в сено. При свете яркой луны блестели только его очки. Аккуратный и бережливый гауптфельдфебель перед экзекуцией, скорее всего, приказал солдату их снять, чтобы в будущем не иметь проблем с личной собственностью. Сле-довательно, казнить Фрица не собирались.
- О, шен данк! Как... как вас, кстати, звать? – поблагода-рил Фриц, выдавая свое берлинское происхождение.
- Да ты жуй, жуй... Это с барского стола... А зовут меня Кириллом. На брудершафт пить не будем – нечего, так что можешь просто на «ты» обращаться.
Он кивнул и тут же спросил:
- Откуда, ты сказал, еда?
Ну вот, еще один, нуждающийся в усовершенствовании своего русского.
- Ладно, в партизанском отряде научат языку, - я решил сразу брать быка за рога.
- Где?! – он отставил миску.
- Где-где, в партизанском отряде в Караганде.
- Варум... почему Караганда?
- Да пошутил я насчет Караганды... Наверное, неудачно... А вот насчет партизанского отряда крепко подумай.
- Меня же там расстреливать будут...
Ну, такой поворот разговора я предполагал.
- Ты на фронте был?
- Найн. Нет.
- В русских стрелял?
- Нет.
- Так чего же ты боишься? А партизанам сейчас как раз переводчик требуется. Ждут тебя там. Не скажу, что с рас-простертыми объятьями, но там тебе будет лучше, чем в сарае.
- Какой из меня переводчик... – Фриц махнул рукой и опять взялся за ложку.
Это уже хороший знак.
- Что, будешь продолжать виселицы охранять и по морде от фельдфебеля получать? – спросил я, как бы между про-чим.
- Не хочу.
- И я о том же. Ведь по матери ты русский, а этот факт – основной в определении национальной принадлежности. Сам, наверняка, знаешь, и не раз сталкивался с тем, что тебя попрекают русской кровью. И те, кто попрекал – правы. Твоя историческая родина здесь в России. Здесь твой фатерланд, здесь и оставайся. А заодно и послужи ей. Для начала в пар-тизанском отряде, а дальше видно будет.
- Мне... мне подумать нужно.
- Ну, думай-думай... Два дня.
Думал он всего день. Получив от гауптфельдфебеля еще раз по морде, он согласился уйти к партизанам. Но пришлось потерпеть, пока Митрофаныч закончит ход. И еще раз вытер-петь экзекуцию от садиста-гауптфельдфебеля.
Так, теперь – в дом. Там решили ускорить процесс поиска клада: берлинская комиссия должна была отбыть восвояси завтра утром. Ну, не только ж печальную статистику им вез-ти? Нужно ж берлинское руководство открытием сокровищ порадовать. Красавцы! Два дымохода уже обрушились вниз, завалив кирпичами, кусками обмазки и потолка печи. Возле последней бесновались командир роты и представитель Берлина. Петр Петрович стоял, пьяно пошатываясь, и что-то пытался произнести. Клаус находился в сторонке и, в свою очередь, пытался это «что-то» перевести. Безуспешно. По-скольку наш почитатель великого Рейха опять был пьян: про-сто немцы не привыкли к русскому похмелью, когда оно, это естественное со всех точек зрения состояние души, нуждаю-щиеся только в стакане водки, превращается в очередную пьянку, или даже – в традиционный запой.
Петра Петровича отправили домой, обязав завтра утром явиться с повинной. Немцы не знали, что его визит к ним может и не состояться: полицай просто не вспомнит вчераш-ний день. Пока его выводили, командование решало, стоит ли вытаскивать подозрительные кирпичи из последней печки. Не голосовали, но решили – стоит. И кирпичи вытащили – немецкая пунктуальность: решили - сделали. И дымоход об-рушился – закон печного искусства. А за окном маячил конец октября. Собственно говоря, середина осени. Но завтра резко наступила зима.
Зима, действительно, наступила – со снегом и крепким морозцем. Кому на радость, а кому на горе. Офицерский со-став, не ожидавший от русской погоды таких сюрпризов, срочно расквартировался по крестьянским домам, потеснив маншафтен – состав личный. Уплотнение по глупости, так сказать. Питались теперь немецкие отцы-командиры из сол-датской походной кухни. Скрипели зубами, жуя кашу с тушен-кой, но ели. В штабе работали в шинелях и рукавицах. Про кожаные перчатки пришлось на время забыть: мерзли в них руки. Особенно страдали писари. Представьте себе опытную машинистку, работающую в рукавицах. Женщина-машинистка, наверное, уже через полчаса такой пытки сошла бы с ума, но мужики-штабсефрейторы держались, пытаясь стучать по клавишам большими пальцами.
А ремонт печей тянулся забавно и долго – сначала искали печника, потом – стройматериалы. Процесс добычи глины в морозную погоду превратился в изнурительные, почти ка-торжные работы. Попробовали привлечь на ее добычу мест-ное население, но какой прок от стариков, баб и детворы? Таким образом, за период восстановления печей почти две трети личного состава роты успело отдохнуть в лазарете, размещенном в небольшом здании бывшей почты. Отдыхали сопливо, с кашлем и высокой температурой – массовые ост-рые респираторные заболевания, эпидемия, одним словом, однако. Но все подальше от глиняного карьера.
За две недели такой каторги немцы совершенно потеряли бдительность. Нам удалось через подземный ход вызволить из темницы Фрица, ликвидировать следы хода, а потом об-менять нашего немца на такое количество динамита, что можно было взорвать три моста аналогичных нашему. Ну, а лично я, чувствуя себя в пустом доме полным хозяином, су-мел крайне усложнить работу печника, на что, надеюсь, он на меня не в обиде.
- Мужики, мы вашего Фрица не обидим, - пообещал при обмене молодой крепкий парень Егор, представитель парти-занского отряда и приятель лешего Ивана, - но уж и вы по-старайтесь... Нам к мосту никак не подойти, сколько ни пыта-лись.
После процедуры обмена он отвел меня в сторонку и ше-потом спросил, кивнув в сторону водяного:
- Как-то срамно... Взрослый мужик – и голый. Может, ему штаны какие передать из отряда?
- Лучше презервативы, - язвительно проскрипел Митро-фаныч, невесть откуда появившийся рядом. Вот старая язва!
- Ему в воде без штанов удобней, - пояснил я.
- А, ну да, плавать штаны, конечно, мешают, - согласился партизан.
На том мы и разошлись.
Стараться подойти к мосту можно по-разному. Мы поста-рались сделать это из-под воды. Точнее из-подо льда. Он к тому времени уже встал, да так прочно, что по нему уже мож-но было ходить. Но по льду мы не пошли. Во-первых, про-сматриваешься как на ладони, во-вторых, опять же следы. Мы хоть и нелюди, но следы на снегу тоже оставляем.
Я не пиротехник, тем более не подрывник, но закладку взрывчатки могу описать, если нужно. Хотя вам это умение и не придется применять, но все же... Сначала под мостом появилась прорубь. Немцы ее внимательно исследовали, сначала с моста, потом вблизи. Посоветовались и решили, что в этом месте со дна бьет горячий ключ. Пока они привы-кали к проруби, Ермолаич на полянке в березняке, укрытом снежным настом, производил «расчеты». Так он объяснил мне свою беготню по поляне и черчение разных значков.
- Уйди, Кирюха, не топчи мне формулы! – завершил он пояснения.
Я ушел, не стал мешать научным изысканиям. Все-таки он в прошлом – учитель, грамотный человек.
Потом, в одну из темных ночей, водяной, выбравшись из проруби, развлекался тем, что как обезьяна лазал по опорам моста, закладывал динамит и укреплял бикфордовы шнуры. Все, осталось ждать сигнала от партизан. Через пару дней такой сигнал поступил: в три пятнадцать ночи по мосту дол-жен проследовать состав с танками и двумя вагонами лично-го состава.
- Состав большой, сдвоенный, немцы спешат под Москву и решили применить стахановский метод нашего Кривоноса. Помните, тот первый начал сдвоенные составы водить? – усмехнулся Егор, наш связной с партизанским отрядом. – Да впрочем, откуда же вам помнить?..
Я немного обиделся, но промолчал и отошел к сопровож-давшему Егора Фрицу.
- Ну, как тебе в партизанах?
- Ничего. Работы настоящей пока нет. Пока только вирт-шафтлихен арбайтен – хозработы... Мутер начала сниться. В белом платье, по-русски со мной говорила... Веселая – зна-чит одобряет.
- Ну, вот видишь как хорошо. А настоящая работа еще бу-дет, - успокоил я его. – Вот подожди, состав пойдет.
О его приближении сообщил условный свист: это парти-заны рассредоточились вдоль пути и сигналили друг другу о его приближении.
- Так, это последний свисток, - сказал Ермолаич. - Все по местам! Как только по моему сигналу шнуры подожжете, сра-зу – на берег, а то здесь такое начнется. Я и русалкам прика-зал подальше от моста держаться... Немцев не бойтесь, пусть стреляют, все равно уже ничего не изменить.
И, правда, зрелище было незабываемым. Шнуры уже го-рели – огоньки пробежали больше половины пути к заклад-кам динамита, когда длинный и тяжелый состав медленно вполз на мост. И в тот момент, когда он почти полностью занял собой мост, одновременно прозвучали взрывы. Состав на какое то время как бы завис в воздухе, а потом вместе с фермами начал медленно падать в реку, круша лед.
- Красивый был мост... Жалко... – прошелестел Митрофа-ныч. – Впрочем, как говорят в народе – на крупные беды рез-кие меры.
Послышалась стрельба. Это партизаны брали штурмом два последних вагона, чудом оставшихся на берегу. Там раз-мещалась охрана и танкисты, спешившие под Москву. Еще одна платформа с танком прочно осела на быке точно по середине реки.
- Все, вольно, можно уходить, - скомандовал Ермолаич. – А неплохо получилось, однако?
- Хорошая работа, - похвалил нас Егор на следующий день. – Одних фрицев около двух десятков в плен взяли. Так что вашему Фрицу теперь работы хватает. Только вот что, мужики... – и он замялся. – Мы в Москву доложили, что это наши подрывники мост взорвали. По-другому нельзя, ведь сами понимаете... Как бы мы объяснили, что это работа не-чистой, извините, силы?
- А че? – хохотнул Касьян. – Доложили бы, что так, мол, и так, диверсионная группа под руководством местного водяно-го, в составе лешего, луговика и домового с заданием парти-занского отряда справилась... То-то бы в Москве повесели-лись!
- Спасибо, мужики, что у вас чувство юмора есть, да и во-обще, спасибо, - улыбнулся Егор. – Да, теперь по поводу вас... Есть неприятная новость. Из Москвы сообщили, что в вашу деревню из Берлина собираются послать одного важно-го знатока всякой там магии – черной, белой, серой и разной другой. Он же крупный специалист по борьбе с нечистой си-лой, то есть, извиняюсь, с вами. По мнению немецкого ко-мандования, много непонятного в наших местах происходит: массовые утопления, неожиданные пропажи документов в штабе, теперь еще эти печи, клад – кстати, хорошо придума-но – исчезновение казненного партизана, разные мелкие пакости, пол... Как это слово называется?
- Полтергейст, - подсказал я.
- Ну да, полтер... Этот самый... Ну и так далее. Прямо аномальная зона какая-то у нас получается. Вот фрицы и решили эту зону внимательно изучить. Оказывается, очень они такими вещами интересуются. Мы в случае чего, конечно, поможем, но и вы будьте готовы ко всяким неприятностям. А нас загодя предупредите, в случае чего.
Хотелось по-пионерски ответить: «Всегда готовы!», но я себя сдержал, не стал лишний раз ерничать.
Разошлись. Ремонт печей в моем доме продолжался, печник Игнат явно не торопился. Ну и молодец – куда спе-шить? Пусть фрицы померзнут. Наше дело сделано, благо-дарность командования Красной армии я мысленно могу повесить на стенку, а там и прогуляться по деревне, вооду-шевленный этой самой благодарностью, с соседями-домовыми пообщаться.
Уже первый из коллег, Трофим, домовой старого бобыля, деда Савки, меня приятно озадачил.
- Ты понимаешь, Кирилл, странный он какой-то... – это Трофим выдал характеристику оберлейтенанту Клаусу Пе-терсу, которого временно, до восстановления печей, размес-тили в его доме на постой. – Не пьет, гад. Солдаты, которые перед этим жили, те – каждый вечер, как миленькие, упот-ребляли, напарнику Клауса только успевай самогон таскать. А Клаус этот – ни-ни. Лишь курит. Набросит свою тонкую ши-нельку, сядет на завалинке и дымит как паровоз. Знать, Ки-рюха, размышляет он о чем-то, однако. Ты возьми это на заметку... Да вон он, опять вышел... Может... Может, погово-ришь с ним?
- А че? По-моему самое время, - и я, не раздумывая, на-правился к немцу, который, завернувшись в тоненькую ши-нель, приютился на завалинке и достал портсигар.
- А-а-а... Русский эльф? – Клаус совершенно не удивился, увидев меня, красавца. Он спокойно прикурил папироску. – Знаю, наслышан.
Я даже рассердился, но не ушел, и, не подав виду, при-строился рядом. И уж потом позволил себе мягко возмутить-ся:
- Почему – эльф? Я домовой и зовут меня Кириллом.
- Ну да, ну да, - согласился оберлейтенант, – а меня зовут Клаусом... Значит, это ты безобразничать в штабе, воровать повешенных русских партизан и немецких солдат, топить личный состав в реке?
- Топлю не я. Топят русалки.
- Ну, конечно – русалки. Кто же еще? Тебе-то что в воде делать? Вас ведь целая команда.
- Да, нас много, - я ни в коей мере не желал присваивать себе чужие лавры, - и мы есть на каждом километре.
- Да знаю я про вас, знаю, - затянулся папироской Клаус.
- Откуда ж такой знающий?
- Я был членом «Арманеншафт», это есть такой оккульт-ный орден в Германии. В то время это было модно. Так что меня сложно удивить. А над орденом сейчас сгущаются тучи. Возможно потому, что там в свое время предупреждали Гит-лера: с Россией воевать не следует. Да и Бисмарк когда-то о том же говорил... Правы были мастера ордена. Вот он есть – так назывемый блицкриг. Как видишь, сижу я на пороге рус-ской избы все еще на границе с Эстонией, вместо того, чтобы быть в Берлине, и жду вестей с подмосковного фронта, хотя по замыслам фюрера я должен быть уже где-то в районе Волги, а то и на Урале.
- Ну, туда вы вряд ли дойдете.
- Знаю... Про подрыв моста ты слышал?
Я не ответил. Из-за врожденной скромности. Вместо этого спросил:
- Откуда так хорошо русский знаешь?
- А! - Клаус закурил новую папиросу, - в университете учить, потом у вас на практике быть вместе с представителя-ми люфтваффе, которым вы по глупости помогали набирать силу, не подозревая о нашем скором нападении... Не по-честному все это...
Он замолчал. Молчали мы долго. Он, скорее всего, о том, что вся эта война бессмысленна, я о том, что же мне с ним дальше делать?
- А мост – наш, - неожиданно для себя признался я, пре-рывая затянувшееся молчание. Наверное, не из суетного тщеславия, а из желания продемонстрировать наш всена-родный, или, если хотите, консолидированный, отпор захват-чику.
- Я тоже думать, что это ваших рук дело... Партизанам та-кое было бы не по зубам. Одна охрана на мосту чего стоит. Ну, если даже вы начали бороться с нами, то нам, и, правда, капут...
На этой радостной ноте я и решил прервать общение.
- Ну, я пошел? – спросил на всякий случай.
- А зачем приходил?
- Убедиться, что ты честный человек.
- А что толку в моей честности?
- Поживем – увидим.
- Постой-ка, Кирилл, - сказал Клаус, когда я уже проди-рался сквозь заснеженные кусты. – Есть одна информация. Для вашей... для вашей диверсионной группы. К нам скоро прибудет важная персона из Берлина, крупный специалист по борьбе с вашей братией. Он из Тибета, зовут Падма Ригдзин.
- Как-как? – Переспросил я.
- Хорошо, тебе достаточно запомнить «Падма».
- А откуда в Германии тибетцы?
- Их в свое время в Германии много появиться, сейчас целый район в Берлине занимают, Фронау называется. Из них Гитлер создал внешнюю охрану Рейхстага, ну а самые умные работают в Институте родового наследия. Есть у нас и такой научный орган. Ну а, кроме того, эти, самые умные, трудиться в ряде специализированных лабораторий. Носят эсэсовскую форму, но без знаков различия, хотя в присутст-вии некоторых из них нам, немецким офицерам, сидеть за-прещено. Этот Падма как раз один из них.
- Я знаю о приезде важного спеца, но что он тибетец, слышу впервые.
- Откуда знаешь? – удивленно поднял брови Клаус.
«От верблюда», хотел сказать я, но сдержался. Из-за врожденной вежливости, как вы, наверное, догадались.
- Знаю, и все. Но – спасибо.
На том мы и расстались.
4
Падма появился через неделю. Маленький, желтолицый, в черном автомобиле, в черной эсэсовской форме и в сопро-вождении нескольких мотоциклов с автоматчиками. Более внимательно я смог рассмотреть его в кабинете Конрада Шлосса. Скуластый, узкоплечий... По сравнению с нашим здоровенным, красномордым, с пышной рыжей шевелюрой командиром роты он смотрелся настоящим карликом. Что же касается прически тибетца, то она в его портрете отсутство-вала напрочь. Сияющая лысина с острой макушкой сразу привлекала к себе внимание и от этого все прочие детали лица – глаза, нос, подбородок, те же скулы – становились несущественными. Для того, чтобы их разглядеть, нужно было как следует сконцентрироваться, а может быть, и слегка помедитировать. Наверное, и фуражку ему изготавливали по индивидуальному проекту. Ну, разве что на уши его можно было полюбоваться... Знатные уши! Они были непомерно большими и, в отличие от черепа, лохматыми. Почему он их не брил, скорее всего, известно только тибетскому далай-ламе ну, и, возможно, еще нескольким посвященным.
В его присутствии Конрад Шлосс, конечно, не стоял по стойке «смирно», но всяческое почтение берлинскому гостю выказывал. Собственно говоря, мое присутствие на этой встрече совершенно никакого значения не имело. Ни для немцев, ни, тем более, для меня: ни по-немецки, ни, тем бо-лее, по-тибетски я не понимал, а Петра Петровича в кабинет не позвали. Полицай то ли был снова пьян и показаться на глаза высокому гостю был не в состоянии, то ли немцы не захотели позориться галиматьей, которую полицай с радо-стью поведал бы тибетцу.
Совершенно другая картина сложилась на встрече яйце-голового Падмы с деревенским сходом в полуразвалившемся деревянном клубе, куда немцы согнали всех, кого могли со-гнать. Здесь общение важной персоны из Берлина с абориге-нами проходило через переводчика. И Клаус Петерс не оп-лошал. Он знал, что я знаю, что он знает, что я здесь, и по-стоянно поглядывал в угол, где я, видимый только ему, и приютился. Клаус скрупулезно переводил вопросы тибетца и ответы стариков и баб. Вопросы сводились все к тому же: что они могут рассказать про местных представителей русской мифологии? Как по мне, так для этого не нужно было лететь в Россию, достаточно было сходить в более или менее солид-ную берлинскую библиотеку и пополнить свои знания по дан-ному вопросу. Тем более, что наши деревенские совершенно не горели желанием просвещать странного чужестранца, так непохожего на уже привычных немцев. Но он старательно записывал все скудные сведения.
После общения с народными массами, тибетец в сопро-вождении командира роты и усиленной охраны провел реког-носцировку местности. Чем-то остался недоволен. О причи-нах недовольства я вечером спросил у Клауса. Он тоже на-ходился не в лучшем расположении духа и, пропустив мой вопрос мимо ушей, в свою очередь спросил:
- О нашем разгроме под Москвой уже слышал?
- Нет, - растерялся я, - неужели наши фрицев разбили?
- Наши, ваши... Разбили, да еще как! Мало того, что раз-делали по полной программе, так еще и эти русские морозы... Не только люди мерзли, отказывала даже наша техника. А немецкие солдаты под Москвой из зимней экипировки еще с лета быть обеспечены только шарфами и перчатками: Гит-лер, видишь ли, был уверен, что он есть великий маг, пона-деялся на свой мистический дар и уверил армию, что может справиться с морозами.
- Ты, вроде бы, даже доволен этим.
- Да уж...
- А что ваш фюрер тоже мистик?
- Да они практически все или мистики или нравственные уроды... И Гитлер, и Гиммлер, и Гейдрих... Этот маг и чаро-дей, который собираться с вами бороться, прибыл, кстати, из Кенигсберга, где расположен засекреченный оккультный центр «Кенигсберг-13», созданный в свое время именно Гиммлером. Там разрабатывают приемы практик... практиче-ской магии, так называемое психотронное оружие, которые можно применять в боевых условиях против больших масс людей.
- Да какие ж у нас боевые условия? – удивился я. – Вот партизаны...
- А то не боевые! Столько техники уничтожить и солдат положить. Или потопить. Наши командиры не такие уж дура-ки – знать, что к мосту партизанам никак не подобраться и сразу списали катастрофу на происки нечистой силы. Так что остерегайтесь.
- И тоже мне, - не успокаивался я, – нашли большие мас-сы людей! Это мы-то эти самые массы?
- Зато вы – потусторонняя сила.
- И что он собирается применить в этих боевых условиях в борьбе с потусторонней силой? – осторожно поинтересо-вался я.
- Огненную Мандалу собирается разложить.
- Манда... Чего?
- Чего... чего... Лу, - усмехнулся Клаус. – Мандала еще на-зывается санскритским кругом, в Тибете - Кьилкхором. На Востоке ее в качестве модели пространства Вселенной ис-пользовать при священных обрядах. В ней в одной точке сходиться различные вселенские силы. По принципу Манда-лы строятся храмы на Востоке, а в Восточной Пруссии по некоторым сведениям по той же схеме начали строить ставку для Гитлера. «Вольфшанце» называться – волчье логово. Ну а этот урод попытается использовать силы Мандалы против вас. Разложит костры и начнет вас выжигать.
- Это очень серьезно? – забеспокоился я, поскольку был совершенно не силен в восточных магических практиках.
- Ну... – неопределенно пожал плечами Клаус и закурил очередную папиросу.
- А чем он сегодня недоволен был, когда бродил по окре-стностям?
- Местность ему не понравиться. Река, лес рядом...
- Тю, а он с нами, что ли на рыцарском турнире собирался сражаться?
- Вот и я о том же... Он и вчера был недоволен, что важ-ного свидетеля, Фрица, не смогли сберечь. Уж он про ваше общение наверняка смог бы много чего интересного расска-зать. А гауптфельдфебеля велел отправить в Берлин, допро-сить, как следует по поводу того, что ему Фриц рассказывал. А потом отдать под суд за пренебрежение к вопросам нацио-нальной безопасности. Вот так, Кирилл.
- Клаус... – мне неожиданно в голову пришла «мыслиш-ка». Так бы выразился Касьян. Я помолчал, а потом начал ее, эту мыслишку, развивать. – Слушай, Клаус, а что ты здесь вообще делаешь?
Теперь надолго замолчал оберлейтенант.
- Знаешь, Кирилл, так случиться, что два года назад не-далеко отсюда я познакомился с русской девушкой... Ну, и сам понимаешь... Я обещал вернуться, договорились встре-титься, а потом этот бесноватый развязал с вами войну. Вот я и вернулся. Подумал, может, хоть так найду. Но вот я и здесь, сижу на завалинка... Такие вот дела...
- Ну, ты даешь! – возмутился я. – Если и найдешь, сидя «на завалинк», ты же для нее теперь врагом будешь, окку-пантом, захватчиком, извергом. А там, - и я выразительно махнул в сторону леса.
- Что, и меня хочешь завербовать в партизаны? – грустно усмехнулся Клаус.
- Не думаю, что с твоими знаниями и сведениями ты на-долго застрянешь в отряде. Тебя быстренько переправят в Москву. Там такие разумные фрицы очень даже востребова-ны. А оттуда и девушку твою легче найти будет. Вдруг она в эвакуации? Как ее хоть зовут?
- Нина.
- Ну, вот и будешь искать свою Нину оттуда, из Москвы. Там тебе органы помогут. Не сомневайся. Нужных людей они ценят. Ведь ты же не фашист, не эсэсовец, не нацист?
- Но я и не красно... краснопузый. Правильно я сказал?
- Забудь это слово. Иначе тебе не только Нину не найти, но и себя потеряешь. Понял?
- Понял.
- А, кстати... что-то я не вижу будущего фольксдойче, на-шего уважаемого Петра Петровича?
- И про фольксдойче знаешь...
- Слышал краем уха.
- Под домашним арестом твой Петр Петрович.
- Ну, понятно – в запой мужик ушел. Спаиваете вы наш народ!
- Вас споишь...
Размышляя ночью о своем предложении Клаусу, я понял, что он и сам уже давно созрел к ответственному шагу и искал только повода, чтобы перейти к нашим. Хорошо, дам я тебе, Клаус, такой повод.
А снился мне в ту ночь большой огненный круг, который, вращаясь с постоянным ускорением, затягивал в себя снача-ла водяного, истребителя личного состава роты, потом леше-го с луговиком, меня, штабного дебошира и, наконец, Трофи-ма с дедом Иваном и всеми остальными местными предста-вителями мифологии. Ощущение, доложу я вам, неприятное. Отчего я и проснулся.
Проснулся и решил по штабу пройтись. Печи к тому вре-мени были отстроены. Дымили, чадили вовсю, но работали. Штабные плевались, но вернулись на прежние позиции. На-шлось здесь место и для нашего яйцеголового Падмы. Как же его фамилия? Нет, не запомнил. Падма не спал, трудился. Так, над чем же мы работаем, экзорцист ты наш? Ага, под-робный план местности, а на ней большая свастика нарисо-вана с жирными точками по всем углам. Так вот она, твоя Мандала! Значит, точки – это и есть костры, которыми ты нас выжигать собираешься! Свастика концами сориентирована по сторонам света. Как интересно! В центре штаб, а северным концом она приходится точно на середину реки. А по-другому и нельзя – в противном случае слишком маленькая Мандала получилась бы. Видимо эта топографическая особенность и вызвала недовольство тибетца. Ну вот, самый северный кос-тер будет располагаться как раз напротив старой высоченной сосны, наполовину высохшей, видной со всех сторон, метрах в тридцати от противоположного берега...
Тут тибетец забеспокоился, завертел лысым черепом, зашевелил лохматыми ушами, а потом откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Меня, значит, учуял. Ах, ты, Падма! Какие все же иногда выразительные имена бывают у людей – стоит заменить одну букву и имя раскрывает суть человека. Все, Падма, ухожу, ухожу, не буду мешать твоему творческо-му процессу. Твори! А я пока сбегаю за консультацией, кто тебя знает, вдруг ты уже завтра нас выжигать начнешь.
Клаус сидел на прежнем месте.
- Ты что, так и сидишь здесь? И спать не ложился?! – воз-мутился я.
- Думаю.
- Так, мыслитель, скажи-ка мне, как будет проходить про-цесс нашего уничтожения и когда он начнется?
- А, создание Мандалы длится десять дней, а начнут его завтра со сбора хвороста для костров. Костры будут больши-ми, всего их будет двадцать...
- Знаю, видел.
- Где? А, понятно... Так вот, сам понимаешь, процесс этот будет занимать много времени, в течение которого Падма будет петь мантры... ну, заклинания разные. Потом совер-шать церемонии очищения пространства, размечать свастику на местности, привязывать костры к определенным точкам местности, благословлять факелы и хворост, которые к этому торжественному моменту подготовят, затем он должен освя-тить костры, опять же, распевая мантры... Ну и так далее. А потом, на десятый день, на восходе солнца, солдаты под руководством офицеров по общей команде подожгут костры. А зачем тебе все это?
- Да есть одна мыслиш... Тьфу ты... есть одна мысль, - я немного подумал. – Если я правильно понял, он на девятый день должен будет, распевая песни, обойти все костры?
- Правильно.
- В какое время состоится этот концерт?
- На закате солнца. Да зачем тебе все это? Вам просто во время проведения ритуала нужно пересидеть за пределами Мандалы.
- А местность будет уже заражена тибетской магией... Нам она, эта иностранщина, абсолютно ни к чему, у нас сво-ей магии достаточно.
- И то верно, - согласился Клаус, тоже немного подумав. – И все же, что ты собираться предпринять?
- Я же сказал – есть одна... мысль. – Но ты, если решился уйти, должен в момент выступления Падл... то есть Падмы находиться на западном конце Мандалы. Тебя там будут ждать. Ты решился?
- В качестве языка? – усмехнулся Клаус.
- Нет, в качестве антифашиста, который приведет с собой к партизанам крупного чина из Берлина. И в качестве языка. Это тебе тоже зачтется.
- Как же я его возьму?
- Это мои проблемы. Так ты согласен?
Воцарилось молчание.
- Согласен, - наконец-то дозрел Клаус.
- Тогда спокойной ночи... И иди, в конце концов, спать, старший лейтенант!
- Я – обер... а, понял, - и Клаус, загасив бычок, пошел в избу.
Времени до ритуала было много, но никто не бездельни-чал. Деревенские под надзором солдат собирали хворост, в чем им всячески мешал Касьян, пугая немцев глупыми вы-ходками. Разметили свастику, разложили по углам большие кучи хвороста. Штабные получили возможность познакомить-ся с особенностями тибетского обертонного пения в исполне-нии Падмы. Не скажу, что они были в особом восторге, но терпели. Я несколько раз успел переговорить с водяным и Егором, уточняя детали операции. С каждым в отдельности, чтобы лишний раз не смущать партизана античной обнажен-ностью Ермолаича. Общался с Клаусом, всячески пытаясь укрепить его дух после принятия судьбоносного решения. Между делами послушал мантры Падмы. На меня они тоже не произвели особого впечатления, хотя мужик прямо из кожи вон лез. В его комнате я старался появляться как можно ре-же, поскольку явно мешал его вокализу – казалось, он меня нутром чует, поэтому проникался особенностями своеобраз-ного тибетского религиозного пения издали.
И вот этот канун нашего уничтожения настал. Смерка-лось, крупными хлопьями с затянутого плотными облаками неба падали редкие снежинки – значит, к потеплению. Как в таких условиях Падма определил момент заката – не знаю, на то он и яйцеголовый. В сопровождении двух автоматчиков он, облаченный в странную одежду, начал обходить кучи хвороста с восточного угла свастики. Шел против часовой стрелки, соответственно северное кострище на его пути ока-жется шестым. Теперь и все остальные смогли приобщиться к экзотической восточной культуре. Деревенские вперемешку с вооруженными немецкими солдатами сгрудились на высо-ком берегу реки, откуда можно было обозревать весь мар-шрут тибетца. Он не спешил, так что к моменту его выхода на лед все смогли впечатлиться его вокальными способностями. Многие деревенские, крестясь, начали расходиться, но были и такие, кто проникся значимостью момента. Петр Петрович, освобожденный из-под домашнего ареста, то есть вышедший из запоя, но уже собиравшийся уйти в следующий, попытался даже подпевать Падме. Почему-то словами романса «Ямщик, не гони лошадей». Но немцы его быстро одернули и отправи-ли домой. На этот раз не под домашний арест, а просто с глаз долой и от греха подальше, чтобы кандидат в фольк-сдойче не мешал работе тибетского мага.
Падма осторожно вышел на лед, исполнил свою партию перед пятым кострищем и с еще большей осторожностью двинулся к шестому. Вот и оно. Дошли. Те из деревенских, кто ушел домой, потом долго об этом жалели. Автоматчики остановились на почтительном расстоянии от священнодей-ствующего тибетца, зорко вглядываясь в прибрежные зарос-ли на противоположном берегу, а Падма начал исполнять очередную мантру освещения. И тут произошло то, чего ни-кто не ожидал. Автоматчики вдруг дружно провалились под лед, «Полынья!» - ахнул народ на берегу, «Ахтунг!» - рявкнул ротный, и немца вскинули автоматы. А в это время Падма упал как подкошенный и... быстро устремился к противопо-ложному берегу. Нет, он не полз, он просто летел по льду. Все произошло так быстро и неожиданно, что ротный даже команду «Фойер!» не успел отдать. Да и какой там «фойер», если шальная пуля могла попасть в тибетца. А так он, слегка придушенный арканом, но целый и невредимый, попал прямо к партизанам.
- Нашелся у нас один специалист, бывший чабан с юга, - рассказывал мне потом Егор. – Такой аркан связал из конской сбруи! Потренировался немного, вспомнил свою гражданскую специальность, ну, и с первого броска вашего Падму заарка-нил. Мы теперь этот фокус на поток поставим.
- Клаус? – настороженно спросил я.
- А что твой Клаус? Подъехали на санях, он стоит под со-сной. Посадили и укатили. Все чисто. Благо всех немцев на этот балаган согнали. Как и договаривались, он без вещей был, так что командование спишет его исчезновение на ваши проделки. Это ты хорошо придумал, ведь у него в Германии родственники должны остаться. Чтобы не пострадали.
- Ты не забыл, что он не язык?
- Конечно, не забыл.
- И что эта важная персона из Берлина, тибетец, его рук дело? Ведь именно он мне весь сценарий этого циркового представления рассказал, считай, что он инициатор похище-ния, - не унимался я.
- Да помню я, помню! Мол, установил с нами связь, рас-сказал, что да как, ну а мы уже организовали все остальное. Короче, молодец мужик! Да и какой он на хрен немец? По-русски вон как чешет! Кстати, к нам с большой земли на днях самолетик должен пробиться, с ним и отправим твоего Клау-са с его трофеем. В Москву прибудет не с пустыми руками.
- Мне бы повидаться с ним...
- Да повидаешься еще!
Распрощались.
- Да, передай особую благодарность своему голышу! – крикнул мне вдогонку Егор. – Ловко он полынку организовал!
После очередного конфуза, на этот раз кошмарного, ко-мандир роты Конрад Шлосс застрелился. Роту расформиро-вали и отправили кого куда, частью – на фронт, частью по другим гарнизонам, более спокойным. Нашу деревню при-знали «аномальной зоной» и сюда во избежание потерь ре-комендовалось наведываться только в самых крайних случа-ях. А лучше вообще объезжать стороной. Немцы даже во время отступления к нам не заходили.
5
А с Клаусом мы все-таки повидались. Но уже после вой-ны.
Сидим мы как-то вечером с бывшим партизаном Егором на крыльце нашего дома. Егор в то время у нас председате-лем колхоза был, так что дом считался и его резиденцией. Сидим, обсуждаем начало и перспективы холодной войны: речь Черчилля, доктрину Трумэна, ну, и так далее. Мы с ним уже по рюмочке выпили, так что разговор был серьезным. Вдруг солидный автомобиль подкатывает, из него выходит молодой полковник, а в машине остались женщина с паца-ненком. Полковник – прямиком к нам.
- Тебе ничего не кажется? – спрашиваю у Егора.
- Не-а, - отвечает председатель. – Не только не кажется, а я просто уверен, что это наш фриц, Клаус который!
- Клаус, Клаус, - согласился полковник и присел рядом. – Ну, здорово, мужики!
- Вижу, у тебя все нормально, - констатировал я после то-го, как мы втроем обнялись, и осторожно спросил: – А Нину свою нашел?
- Да вон она, в машине. Нина, Федька! Идите-ка сюда! С хорошими людьми познакомлю.
Надо же – «с людьми»! Вот, Кирюша, тебя уже и челове-ком считают. А не каким-то там «низшим представителем мифологии».
Потом за рюмкой чая, когда Нина с сынишкой отправи-лись спать, Клаус рассказал нам с Егором свою историю. В Москве его встретили доброжелательно, но подозрительно. Как и положено, долго проверяли. Попутно искали его Нину. Возможно, с целью все той же проверки. Нашли. Спокойно, скромно отгуляли свадьбу и забросили молодожена в тыл к фашистам. Ему и партизанить пришлось, и немецким офице-ром в штабе одного из крупных немецких подразделений довелось послужить, и в Берлине побывать. А потом немец-кое командование направило уже новоиспеченного гауптмана – капитана – в Кенигсберг. Побывал он и в «Вольфшанце».
- Помнишь, Кирилл, я тебе про это логово Гитлера рас-сказывал?
- А... Мандала? – с трудом, но я все-таки вспомнил это слово.
В дело взятия нашими войсками Кенигсберга гауптман Петерс, а к тому времени уже майор Советской Армии, внес свой посильный вклад, но при самом штурме его серьезно ранили. Наши. И на этом его война закончилась. Он вернулся в Москву к жене, которая ждала его уже с сыном на руках, и к работе в одном серьезном ведомстве.
- Я и краснопузым стал, - поделился Клаус.
- Кем-кем? – встрепенулся уже изрядно захмелевший Егор.
Клаус удивленно поднял брови.
- Забудь, Клаус, это слово навсегда, - я положил руку на плечо Егора и пояснил ему: - Этому в свое время Клауса наш полицай, Петр Петрович, научил. Но истинный смысл этого нехорошего слова полковнику Советской Армии Петерсу до сих пор неизвестен.
- А как сложилась судьба Петра Петровича? – невозмути-мо продолжал застольную беседу Клаус. Понятно – развед-чик. Ничего не скажешь – видать мужику и не в таких идеоло-гических переделках пришлось побывать.
- Сидит твой Петр Петрович свой срок, - информировал полковника Егор. – Выйдет... если выйдет – в деревню не пустим.
- А я вот, сейчас приехал к вам в гости. Меня примите? – миролюбиво спросил Клаус.
- Да о чем речь? Живи, где хочешь. Изб свободных много. А хочешь, как раньше – здесь в вашем бывшем штабе. Нос-тальгируй себе на здоровье. У нас здесь даже комната госте-вая есть, - и Егор сделал широкий жест рукой.
- Так я вроде как оккупантом был...
- Да какой ты на хрен оккупант! Вон – полковник! А я за тебя, полковник, между прочим, даже медальку получил... Щас покажу.
- Нет, не надо. Я, если можно, хотел бы в избе деда Савки пару дней пожить. Это возможно?
- Да хоть всю жизнь живи. Пустая она. Помер твой дед Савка.
- Чем могу колхозу помочь? – помянув деда Савку, спро-сил полковник.
И Егор пустился в долгие рассуждения о том, чем бы мог помочь колхозу бывший фриц, а теперь представитель такого серьезного ведомства.
- Про Фрица ничего не слышал? – поинтересовался я, желая сменить тему застольной беседы.
- А вы разве не в курсе? – удивился Клаус. – Наш немец-кий Фриц теперь – Герой Советского Союза. Посмертно, правда. Повторил подвиг Матросова.
И мы помянули Фрица. Хороший был парень при жизни. Хорошо и умер.
- А Падма? – я решил вспомнить всех поименно.
- Работает наш Падма. Трудится над Мандалами. Снача-ла поартачился, а потом привык, освоился. Да, кстати, по секрету скажу: за всю войну на «Вольфшанце», построенному по принципам Мандалы, не упала ни одна авиабомба, хотя над ним постоянно кружили бомбардировщики и штурмовики, высаживались десанты... Вот вам и Мандала!
«Да-а-а, хорошо, что мы тогда не позволили Падме соз-дать Мандалу и в нашей деревне!» - подумал я. Но вслух не сказал. Из-за врожденной скромности, как вы, наверное, и сами понимаете.
Потом, зайдя в дом деда Савки, куда меня на обед при-гласила лично Нина, и сидя с полковником на завалинке, я спросил:
- Что, эти Мандалы – так серьезно?
- Да шут его знает... - ответил Клаус, - На свете много не-понятного... Вот ты, например, – ты есть или тебя нет?
- Как знаешь, - обиделся я.
- Да не обижайся ты! – и Клаус обнял меня за плечи. – Ко-гда я в Москве в соответствующих органах всю нашу историю рассказал, мне не поверили, но призадумались. Думают до сих пор. Да... - и он вдруг замялся.
- Ну, чего? Про клад спросить хочешь?
- Да. Он действительно существует?
- Не переживай, существует. И ты туда же!
- Нет, я понимаю: это – семейная реликвия, это – твоя Мандала, если хочешь. Ты его охраняешь и живешь до тех пор, пока он есть. А смерти я тебе, сам понимаешь, желать не могу. Не имею права. Мне просто интересно...
«Да уж, с кладом, действительно, что-то нужно делать, – подумал я. – Слишком много интересующихся появилось. Если уж органы им заинтересовались...»
Но Клаус, как выяснилось, про легенду о кладе органам не рассказывал. Все-таки порядочным человеком оказался...
Сиреневый туман
1
Ну вот, наконец-то они приехали... Явились, не запыли-лись. Год как здесь прогулы им проставляли... Уж я и заждал-ся. А ну-ка – осень, зиму, весну дом от разных проходимцев охраняй. Рожи им страшные корчить – это, знаете ли тоже работа. Особенно бомжи достали. Ничего, пока справляюсь... Кто же к нам прибыл на этот раз? Ага, все в прежнем составе: старуха древняя, Валентиной Петровной зовется, ее внук с женой, Владимир да Наталья. Володька в каком-то министер-стве служит. В каком – не знаю. Про Наташкино трудоустрой-ство вообще ничего не ведаю. А еще пацанята – девчонка и мальчонка. Детвора – как же их зовут? Ага, на «Танюшку» с «Витьком» откликаются. Значит, так и есть. Таньке от роду шесть лет будет, Витьку – пять. Погодки, одним словом. Ох, не люблю я этих малышат, шастают везде, нос свой суют, куда ни попадя, постоянно на неприятности нарываются, а тебе, домовому, за них отвечай, отводи от них эти неприят-ности... Хотя иногда с малышней забавно бывает. Для дет-воры Валентина Петровна вообще прабабкой получается. Ну, кому бабка-прабабка, а для кого и в роли свекрови выступает: вон, как Наташка вокруг нее пляшет.
Жива пока, значит, Валентина Петровна. Но, по всему ви-дать, ее сюда умирать привезли. Не хочу каркать, но это - точно. По всему видно – не жилица. Высокая, худая, седая, только косы в руках не хватает. Да какая там коса в руках, видал, как ее ведут? Осторожно, под руки. Сколько ж ей? Девятый десяток, не меньше. Я ее мать, Марью Викторовну, еще шустрой девчонкой Машуткой помню. Когда ж это было? Ну да – лет сто назад. Как время бежит... Валентину – ту в детстве не знал, а родителей ее отродясь не видел, не мест-ные они и здесь ни разу не показывались. Но семья, видать, была дружной, свою матушку Валентина Петровна часто вспоминает. А вот папу-офицера из отступающего на юг бе-логвардейского полка вообще не помнит, поскольку ее тогда еще и в проектах не значилось... Родилась она позже, в на-чале тридцатых, в далеком Париже, где многие из русских офицеров обрели вторую родину. Но ее мать именно здесь из сопливой девчонки Машутки превратилась в такую краси-вую молодую бабу, что глаз не оторвать. Все офицеры из полка ее мужа, не говоря уж о молодых солдатиках, в моло-дую мадам влюблены были... Недолго тогда здесь полк про-стоял – драпанул аж до самого Крыма, а там и дальше – за Босфор вместе с Дарданеллами. Что с ними за этими дале-кими проливами стало – не знаю, врать не буду, но потом в тридцатых годах прошлого века отец Валентины Петровны с семьей вернулся из того самого Парижа в Россию – власти разрешили. Каким-то важным инженером был Петр Владими-рович... На Урале в ту пору семейство проживало. А потом отец исчез. Многие в те годы бесследно исчезали, и редко кто возвращался.
Где-то в девяностых вместе с внуком Валентина Петров-на в этом доме объявились. Да уж, сколько времени прошло, а тянет ее сюда... Особенно ей нравится сиреневый куст воз-ле беседки – густой, мощный, древний, дикий, буйно цвету-щий. Часами может на него медитировать. А может, просто, сидя возле него, спит с открытыми глазами? Появившись в наших краях, Валентина Петровна соседям да и местным властям объяснила, что умирать сюда приехала. С тех пор уже лет двадцать умирает. Ну и пусть живет. Хотя это вряд ли. Да и чего ж не умереть именно здесь, в родовых-то мес-тах: все-таки имение предков с собственной церковью и кладбищем... Да какое там имение – остатки былой роскоши – обычная «дача», как сейчас водится. Хотя, если на местных дачах курей-гусей разводят, а то и коров со свиньями, кар-тошку, петрушку, редиску и всякую прочую овощь выращива-ют, то у этих господ из домашних животных одни тараканы, а из культурных насаждений – только яблони, крыжовник, ма-лина да сирень. Все остальное – с базара: от потомков своих же собственных крепостных. Но нынче не то что давеча: не задарма получается, а за деньги приобретается. И хоть до-мик небольшой, все же, как ни крути – усадьба. Типичные баре, одним словом. Церковь давно снесли, кладбище, прав-да, не разрушили, разрешили оставить. Все-таки – усадьба. Явно не дача. А старые усадьбы нынче в моде - историческое и культурное наследие. Во, как загнул! Это, чтоб вы знали: мы здесь в провинции тоже кое-что в этих делах смыслим, да и с терминологией современной знакомы. А за несколько сотен лет, что я тут на службе состою в должности секюрити, домоправителя и просто сторожевого пса, я многому научил-ся. Выкупила, значит, Валентина Петровна у колхоза этот самый домик, превращенный в свое время в контору сельсо-вета и колхоза. Поплакала у сиреневого куста возле беседки, поклонилась могилам предков и каждое лето начала сюда наезжать со своими потомками. Вот и сейчас наехала...
Так, пока я ностальгировал по чужому прошлому, семей-ство разгрузилось... Шустро! А почему нет? Володька, свет-ловолосый, крепкий жилистый молодой мужик, машину за-гнал в сарай, бывшую летнюю людскую, вещи быстренько в дом перетащил, сейчас его проветривает. Наташка - темно-волосая, маленькая. Мисс России, конечно, никогда не была, но хорошенькая. На вид хлипкая, но энергичная и хозяйст-венная. Вон, гляди, уже окна распахивает... Детвора, бело-брысая – в папу, осматривается. Осмотрелась... Ну, куда ж ты, глупый, бежишь? Там же колодец! С хорошей водой, ме-жду прочим. Тебя в нем только не хватало. Вот сейчас выгля-ну из-за куста, сделаю страшную рожу – вмиг обратно пом-чишься. Хорошо-хорошо, Витек. Ну, вернулся, испугался, ясное дело, но зачем же так орать? Неужели я такой страш-ный стал? Согласен, годы никого не красят, даже домовых, но не до истерики же... Или у нынешних детей нервы ослабли? Вот Машутка, прапрабабка их то есть, та в младенчестве меня не боялась. Дружили мы с ней...
А крышку на колодце нужно подремонтировать...
Ну, а ты куда помчалась? Там же заросли крапивы! Ага, пописать! Писай-писай, внучка... О крапиву сейчас обож-жешься - вся попа в волдырях будет. А-а? Тоже ревешь... А я ведь предупреждал... Не видишь меня или уже просто забы-ла. Детская память коротка... Да, теперь, Кирюша, смотри за мелюзгой в оба. Ага, вот папа детвору на речку повел... Ну, там, в прохладной воде, крапивные отметины как раз и сой-дут. А и водяной, Ермолаич, за детворой в реке присмотрит. Он – бывший учитель, опыт и практика имеются, если он, конечно, эти знания и умения не подзабыл.
Так, Наташка ужин готовит. Говорил ведь – хозяйственная баба. Не густо, впрочем, скажу я вам: картошка, из города привезенная, на рынке купленная, и тушенка, в лавке приоб-ретенная, – завтрак туриста одним словом. Ну и куда ж мы собрались? Это Валентина Петровна заковыляла в сторону сада. Понятно, к своему сиреневому кусту. Как же без него. Ну, Наташка просто молодец – тут же подхватилась и пошла сопроводить бабушку в ее сиреневое паломничество. Тради-ция, однако. До куста дошли благополучно, без ранений и потерь. Валентина Петровна сумела практически самостоя-тельно дислоцироваться в беседке, и началось таинство со-зерцание сирени. Сейчас у нас здесь конец мая, самое время ее цветения – буйного, навязчивого, но - приятного. Этот куст, правда, посажен очень давно, когда, я даже не помню, и сами цветущие кисти раскинулись на большой высоте, а внизу – лишь голые стволы сиреневого цвета. Но все равно, запах цветов достигает беседки, да и толстые стволы выглядят необычно и красиво... Ну, отдыхай-отдыхай, бабулька, после трудного переезда из города.
Вот и голопузая команда вернулась с реки в полном со-ставе. Восторгу-то сколько! Понятно, наша река, широкая и глубокая, это вам не городская ванна. Спасибо, Ермолаич, с меня бутылка. Я когда-нибудь и твоим клиентам, купальщи-кам, помогу, во время летнего ливня в беседке спрячу. Как там наша Валентина Петровна? Ага, из нирваны благополуч-но вывели, потом из беседки осторожно доставили в дом, за стол усадили. Разместились. Не без эксцессов, правда: дет-вора заспорила, кто где сидеть будет. Но Наташка быстро навела порядок и восстановила мир. Ну, понятно, бутылочка вина – приезд отметить. Смотри-ка, Валентина Петровна тоже от рюмочки не отказывается. Молодец! Ага, у них еще и молоко для детишек припасено. Городское, конечно, разве-денное водой, «диетическое» называется, из лавки опять же. А Танька с Витькой пьют его, аж захлебываются. Бедолаги. Надо будет соседку, бабку Зою направить сюда с молочком ее коровы Зорьки – жирным, пахучим – пусть детвора кало-рий набирается.
Ну вот, потерял бдительность, увлекся.
- Мама, мама, а там под скамейкой дедушка прячется!
Это Танька закричала. Не ожидал. Вот ябеда! Такая же шустрая и глазастая как ее прапрабабка в детстве – все ви-дит, но в отличие от той еще и языкатая.
- Что ты, Танюша, там увидела? Какого дедушку?
- Маленького такого и с бородой...
- Да нет там никого, привиделось тебе. Ну-ка, дети, допи-вайте молоко и марш спать! Дедушки всякие им уже мере-щатся...
И это – Наталья, образованная женщина, сама в про-шлом деревенская, хорошая хозяйка, а в домовых не верит! Ну да ладно – ее вера мне, собственно говоря, ни к чему. А вот то, что любознательный папа проявляет искренний инте-рес к дочкиным фантазиям – это нехорошо... Нос под ска-мейку сует... Это абсолютно ни к чему. Пора прятаться, уйти в подполье, так сказать.
Не успел. С Володькой взглядами встретились буквально глаза в глаза. Оба эту встречу стойко выдержали. Я попробо-вал продемонстрировать нечто, похожее на улыбку, и видать у меня получилось. Мы несколько секунд поулыбались друг другу, поиграли в гляделки, и я выиграл.
- Да нет там никого, - неожиданно подтвердил Володька слова жены, - только таракан сидит. И не усатый, а борода-тый, - сообщил папа. Вот с тараканом меня сравнивать – это зря, это лишнее. Сказал бы: «Нет там никого!» и все. Так нет же – «таракан»! Тем более, тараканья тема нашла свое про-должение, весьма опасное.
- Так убей его! Я знала, что здесь как всегда будет полно тараканов! – возмутилась Наташка. – Вроде ничего съестного не оставляли, а надо же...
Да... Как быстро эти деревенские девки становятся типич-ными горожанками!
- Пусть живет, - вынес вердикт папа. – Какой же деревен-ский дом без тараканов? - и подмигнул мне.
Молодец мужик! Но все-таки я раскрылся. Пора сматы-ваться. Нет, стоп! Молоко разлили: девчонка стакан уронила. Он, конечно, разбился, а молоко вкусной лужицей растеклось по полу.
- Мама, не надо вытирать! Это для дедушки.
Смотри-ка, поумнела за год девчонка. Еще прошлым ле-том такой сопливой была, а тут на тебе – «для дедушки». Вспомнила меня. Нарочно, значит, стакан упустила.
- Как же не убрать? – строго спросила мама. – Давай, я вытру пол, а ты нальешь молоко в блюдечко и поставишь в уголок – дедушке.
Надо же! Баба, оказывается, тоже с понятиями. Ну что ж, значит, будем жить мирно. И вкусно – гляди, какое молоко в плошке хорошее, с пенкой даже! Ошибся я, молоко явно не из лавки. Значит, где-нибудь по дороге купили. Хорошее молоко, однако... А тараканов нужно будет погонять, чтобы место свое знали. А то за зиму совсем одичали, не домашние жи-вотные, а бог знает что.
Так, разместились все по местам: детишки - на диване в зале, бабка в своей спальне, мужик с бабой – в другой. Сле-довательно, кухня, подвал и мезонин остаются под моей ох-раной. Ну что ж, проверим. Детвора... Ну, те сразу уснули. Витек мирно посапывает, а Танька во сне чешет обожженную крапивой попу. Ничего, внучка, к утру пройдет. Хорошо, а Володька с Наташкой? Вот и их спальня... Ох, ты ж, господи! Стыдоба-то какая! Не успели лечь, и туда же. Не буду ме-шать... Нет, ты смотри, что вытворяют! И это с дороги, после ужина, на полный желудок, так сказать. Наверное, братика Таньке с Витькой замыслили... Или сестренку. А, может, про-сто потренироваться решили. Балуются, одним словом. Ну что ж – дело молодое. Уйду от греха, зачем смущать моло-дежь? Нет, ну ты погляди... Да чего глядеть – слушать и то стыдно. Все. Ушел.
Бабка, Валентина Петровна, не спит, о чем думает – од-ному богу известно. Старость... Сам иногда, бывает, лежишь до утра, глаз – хоть выколи, а сна нет. Мысли разные, воспо-минания, планы всякие, всевозможные... Сочувствую, одним словом... Чего? Послышалось, что ли?
- Кирюша, подай водички...
Затаился. Конечно, я не против кружку воды подать, но так сразу в интимные отношения вступать... По имени назва-ла, выходит, мать, Мария Викторовна, ей про меня рассказы-вала. Надо же! Мелочь, но приятно.
- Кирюша, я же знаю, что ты здесь, я тебя видела, - при-зналась Валентина Петровна.
Да, старики – они как дети, тоже все видят. Вышел, подал кружку, но в разговор вступать – ни-ни. Не положено.
- Ты, Кирюша, меня не бойся, я никому про тебя не рас-скажу. Может быть, Танюше. Потом. Да и умру я скоро. Со-всем скоро.
Я кашлянул и в нарушение правил изрек очевидную глу-пость:
- Умереть никогда не поздно, пожить бы вам еще, - а, го-воря это, подумал, что врать все-таки нехорошо, но лишать человека надежды еще хуже.
- Спасибо, Кирюша. – Она отдала мне кружку. – У меня к тебе просьба... Поможешь мне? Я хотела завтра Володеньке сказать, да уж видно не успею. Помнишь, где матушка перед отступлением отцовского полка часть своих украшений спря-тала? В ларчике они серебряном? Ну и хорошо. Думала ма-тушка, что скоро вернутся, но видишь, как получилось... Сде-лай так, чтобы они его нашли – пусть Наташа порадуется. Мне эти сокровища не довелось видеть, но матушка говори-ла, что красоты и ценности они необыкновенной. Поможешь?
Вишь ты, сокровища им подавай! А чего ж я тогда здесь сторожить буду? Так хоть при деле, а отдай сокровище и можешь, бездельник, идти на все четыре стороны. Обидно мне стало, да и вспомнил я кое-что. А, вспомнив, сказал:
- Мария Викторовна говорила, что если сама не сможет за ларчиком придти, то человек, присланный от нее, должен слово заветное произнести.
- Поцелуй мне ручку, Кирюша, - произнесла Валентина Петровна и попыталась протянуть мне руку. Но не смогла – ослабла очень.
- Все верно. Пароль принят. – Я подошел и прижался гу-бами к ее холодеющей руке.
- Так поможешь?
- Да помогу-помогу, - проскрипел я, наверное, немного грубовато и снова прокашлялся. – Но вы бы не торопились...
Но – опоздал со своим дурацким советом. Она, как будто только и ждала моего согласия, чтобы отойти в мир иной. Ведь сказала: «Совсем скоро умру», взяла и умерла. Затихла и расслабилась. Я положил ей перышко на рот – да, не ды-шит. Ну, что ж, дело житейское. За тем сюда и приехала. Хотя жаль, конечно. Глаза я ей прикрыл, руки на груди сло-жил, пусть молодые завтра подумают, что во сне бабушка богу душу отдала, тихо и спокойно.
Конечно, я помню, как молодая барыня прятала ту шка-тулку – серебряную, с чернеными барельефами, довольно большую и самое главное – увесистую. Не в пуд весом, как некогда мерещилось местному кладоискателю, учителю Пет-ру Петровичу, но все же. Шкатулка, естественно, до сих пор там, в тайнике. Золоту, конечно, ничего не будет, серебро потускнеет, а, может, даже почернеет, но его отчистить мож-но, а вот что сталось с роскошным жемчужным ожерельем, которое среди прочих красивых безделушек Мария Викторов-на запаковала в шкатулку, я не знаю. Жемчуг – штука каприз-ная. Мог от времени помутнеть, потрескаться, испортиться, одним словом. А жаль. Впрочем, Наташке в этом ожерелье и показаться-то негде – нынешний балы им не по карману, а в театры разные да в гости надевать его как бы и не с руки – массу ненужных вопросов вызовет – но все же жалко жем-чуг... Разве что во время постельных тренировок напялит его на голые титьки для большего удовольствия... Нет, про тре-нировки не будем. Тем более над усопшей.
Так я и просидел возле тела Валентины Петровны до са-мого утра, пока Наташка в одной коротенькой распашонке – бесстыдница – принесла бабушке завтрак и поняла, что он ей уже больше никогда не понадобится...
2
Похоронили Валентину Петровну на краю родового клад-бища. Володьке, правда, пришлось побегать: разрешение особое, разные бумажки... Похоронили опять же под громад-ным сиреневым кустом. Их, таких кустов, здесь много. Вид отсюда на реку – заглядишься. Вон она, речка, внизу разли-лась. Да какая речка – река! Великая, одним словом. До нее раньше по прямой через яблоневый сад сажен сорок было, по нынешнему – метров восемьдесят. Потом сад уничтожили. Выкорчевали и на его месте построили хоздвор – поближе к сельсовету и колхозной конторе. Потом и его уничтожили – растащили по камешку и больше ничего построить не сумели. Даже не тужились. Зато сам собой получился роскошный луг, слева переходящий сначала в березняк, а потом и в густой лес. Такой же лес сплошной полосой синел и за рекой. На лугу местами были разбросаны все те же кусты сирени, мо-лодой, правда, - потомки той, барской. Много кустов. Во вре-мя ее цветения даже туман над рекой приобретал сиреневый оттенок. А запах – обалденный! Красота, одним словом. Если я когда-нибудь умру, хотел бы тоже здесь лежать. А что? Домовой – он ведь как член семьи – и роды поможет принять, и от опасностей сохранит, да мало ли что. А в моем случае – на протяжении нескольких веков. Так что имею полное право. Шутка, конечно. Может быть, неуместная.
Ну, а на месте события развивались следующим образом. Не скажу, что отпевание в сельской церкви и похороны со-провождались непереносимым горем, всенародной деревен-ской скорбью с воплями и рыданиями или вызвали простое любопытство. Пришли в основном старики-соседи. Детишки, Танька с Витькой, жались к ногам серьезного Володьки, кото-рый в знак траура напялил на себя выгоревшую черную фут-болку. Наташка была в черном платочке, сооруженном из куска марли, впопыхах окрашенном с помощь туши. Вот бы сейчас дождь пошел! Она смахивала слезы, довольно ску-пые, должен отметить. Старики, конечно, не плясали, но вос-приняли происходившее вполне спокойно – все там будем.
На фоне немноголюдной кучки провожавших Валентину Петровну в последний путь выделялись три молодых мужика. Точнее, это они служили фоном для стариков, поскольку стояли позади всех. Мне они были незнакомы, почему и заин-тересовали. Один в камуфляже, другой в драных джинсах, а третий, рыжий, в одних шортах. Нашел, придурок, в чем явиться на похороны. Но в первые ряды они не лезли, про-щаться с усопшей и соболезновать родственникам не поры-вались, и я их извинил. Хотя могли бы свою помощь предло-жить, когда деды, те, что помоложе, гроб в могилу опускали да землей Валентину Петровну засыпали...
- Постойте, куда же вы? Пройдемте в дом, помянем ба-бушку Валю. – Это предложила Наташка, вступившая в роль старшей женщины в роду.
Старики, развернувшись на сто восемьдесят градусов, гуськом потянулись за ней по тропинке в сторону дома, а я поспешил за троицей, которая направилась к реке. Уж больно они меня заинтересовали, а если сказать точнее – просто не понравились. Есть у нас, домовых, такое свойство – предчув-ствовать нехорошее. Отдыхающие в наших краях часто слу-чаются, но чтобы вот так нагло припереться на похороны, да еще в таком виде... Что за люди, откуда, почему примазались к похоронам? Ладно, это мы потом выясним, а пока нужно определить их месторасположение. Это важно, поскольку я самостоятельно в случае чего следить за ними не смогу – не имею права надолго покидать свой боевой пост – дом, за которым глаз да глаз нужен. Тем более, когда в округе подоз-рительные типы появились. А парни, направившиеся в сторо-ну реки, еще не ясно, где обосновались, то ли на берегу, то ли в березняке. Значит, об установлении за ними негласного наблюдения мне придется договариваться или с водяным Ермолаичем или с лешим Касьяном или сразу с обоими.
Пока я над этим размышлял, мы добрались до края бе-резняка. Они по нахоженной тропинке, а я, - продираясь сквозь густую траву. Это вам «трава по пояс» в радость, а нам, домовым, даже мачете не положено, чтобы бороться с этими густыми высокими зарослями. А не положено тебе, Кирюха, мачете по той простой причине, что твое место в теплом подполье и не барское это дело – по зарослям рыс-кать, последнюю рубашку об острые листья драть. Ну, вот те и на! Палатку эти молодцы поставили как раз между речкой и березняком, на самой границе, разделяющей сферы влияния Ермолаича и Касьяна. Теперь в случае чего придется обоим кланяться. Надо быстренько их озадачить и – в дом, а то перепьются ненароком старики до беспамятства и забудут, куда их позвали – то ли на похороны, то ли на свадьбу, песни начнут орать. Куда еще ни шло, если б песни были грустными да печальными, соответствующими текущему моменту, а то ведь обязательно затянут бесконечные похабные частушки. До этого дела особенно охоч дед Митька, бабы Зои мужик. Не муж, а именно мужик, мужа она давно схоронила. Не под сиреневыми кустами, а на сельском кладбище, конечно. Так что баба Зоя и дед Митька в грехе живут. Это я не для осуж-дения, а для информации сообщаю.
Добрался я до болотистой заводи, в которой отродясь ни-кто не купался, свистнул – и вот он, Ермолаич, красавец наш, из воды вылезает. Здоровенный, со спутанными длинными космами и такой же бородой, брюхатый и как обычно – наги-шом.
- Ты бы хоть срам свой прикрыл, а то увидит кто нечаянно – испугается, - я всегда почему-то смущаюсь, когда вижу этот срам, ну и, конечно, завидую немного.
- А ты, барское отродье, не гляди туда, в глаза мне смот-ри! – Это мы так обычно разговаривать начинаем. – Что слу-чилось?
Я рассказал про явно не святую троицу, а он, выслушав, только хмыкнул.
- Превентивные меры хочешь принять, так сказать? – он не спрашивал, он просто констатировал факт. - Видел их, - доложил он после констатации, отжимая бороду, - но эти молодые люди территориально находятся не в моей юрис-дикции, а в Касьяновой.
Этой умной фразой он подтвердил факт повышения об-щего уровня образованности обитателей нашего мифологи-ческого или, если хотите, фольклорного социума. В подтвер-ждения моих слов, сказанных выше. Вот такие мы – предста-вители так называемой «низшей мифологии».
- С Касьяном я на обратном пути поговорю, а ты за ними здесь присмотри и, если что интересного узнаешь, свистни. Только своих русалок, мата-харей... Стоп – мата-харь... Гос-поди, опять не то. Как правильно-то? – спросил я бывшего учителя.
- Если ты имеешь в виду известную международную шпи-онку Мата Хари, то во множественном числе это будет зву-чать как «мата-хар»... Тьфу, все равно некрасиво. Ладно, закончим лингвистические изыскания, смысл сказанного то-бой я понял.
Мы еще немного обсудили местные новости, но время поджимало, и я заспешил.
- Добро, помогу, – подытожил Ермолаич нашу беседу и, уже возвращаясь в реку и осторожно раздвигая тину, бросил через плечо: - А Володьку с пацанятами на рыбалку присы-лай, рыбой не обижу, да и в их провианте какое никакое раз-нообразие появится. Все занятие полезней, чем просто воду мутить, ил со дна поднимать, мальков пугать...
На обратном пути, я свернул в березняк и снова свистнул. Свист этот, кстати, не какой-то особый, а вполне обычный. Так что если вы вдруг свистнете на природе – в лесу, в поле, возле речки, озера, моря – одним разом не ограничиваетесь, а свистнете хотя бы пару-тройку раз, не то всего можно ожи-дать. Выскочит к вам из воды или из чащи этакое непонятное существо, подумав, что вы пообщаться хотите, а вы к этому совершенно не готовы. А лучше вообще не свистеть. Вот и сейчас Касьян неожиданно свалился мне на голову с какой-то ветки. Это он, старый маразматик, шутит так.
- Пошто пришел? По грибы? – спросил он, поднимаясь с земли.
Борода и волосы зеленые, глаза зеленые, портки и руба-ха – тоже, да и лицо – точно зеленкой вымазано.
- Заболел, Касьянушка? – это я его так всегда спрашиваю, когда летом случается встретиться. И наперед знаю, что он ответит. Ну вот.
- Это летняя форма одежды, кумафляж называется. Для каждого сезона своя, – в который раз гордо пояснил Касьян.
- Как заяц, значит? Летом серый, зимой белый...
Касьян ничего не ответил и обиженно засопел. Он у нас, конечно не семи пядей во лбу, в жизни на псарне служил, ну и когда-то во время зимней охоты отбился от охотников, за-мерз в лесу, да так здесь и остался. Уже, будучи лесовиком, успел нахвататься разных умных слов. Но нахвататься зна-ний не значит знать.
- Ты бы слова правильно запоминал. Камуфляж, а не «ку-мафляж», - так я его поправляю уже лет тридцать, да все напрасно. Пенек лесной.
- Конечно, в барском доме с библиотекой обитаем, книжек разных начитались... – снова обиделся Касьян, а потом вдруг брякнул: - Может быть, с точки зрения общепринятых норм лингвистики слово «кумафляж» и неверно, но в нашей округе все лешие так говорят, это наш местный этнический диалект, – чем и поставил под сомнение мою характеристику умствен-ного развития лесных пеньков.
- Ладно, лингвист…– и я изложил ему суть дела.
- Это не моя,.. – начал было он, но я его прервал, пони-мая, что сейчас Касьян начнет перевирать слово «юрисдик-ция» и кто его знает, что из этого получится.
- Знаю, что не твоя, но не доводить же дело до погранич-ного конфликта? Демаркационную линию проведите, что ли...
- Какую-какую линию? – сощурился Касьян. – Ди-мокра... Дай-ка я запишу.
- Потом запишешь, а сейчас некогда, помощь нужна. Я тебе тоже когда-нибудь при случае выручу.
В результате коротких переговоров Касьян обещал по-мочь: тщательно проследить, осторожно подслушать, вовре-мя доложить и если нужно - попугать. Для начала – не очень страшно.
С тем я и помчался в дом. И без того уже запаздывал. Мчался я не сквозь густые заросли, а по натоптанной тропин-ке. Где-то на полпути я споткнулся и с метр проехал на живо-те. Благо бежал вверх по тропинке, если бы бежал к реке, пропахал бы метра три, не меньше. Ну, кто ж еще мог испод-тишка ножку подставить?
- Что-то ты, Кирилл забегался. То туда бежишь, то сюда, то траву топчешь, то пыль с тропки сметаешь. Случилось что?
- Некогда, Митрофаныч, потом расскажу, - и я побежал дальше.
- Ретивому коню тот же корм, а работы – вдвое, - вздох-нул мне вслед Митрофаныч. Знаток!
До дома добрался быстро. Но старики уже разбрелись. Мои подопечные успели навести порядок на кухне, и теперь старшие сидели в спальне усопшей Валентины Петровны, младшие мирно посапывали в зале на диване, а я прошмыг-нул на кухню. За всей этой беготней изрядно проголодался, и каким же приятным было мое удивление, когда в своем угол-ке я обнаружил не только плошку молока, но и шкалик водки. Такого подарка мне в этом доме давно никто не преподносил. Последним человеком, кто наливал мне водку, была незаб-венная Мария Викторовна. И точно в такую же стопку, сереб-ряную с позолотой. Видать, набор этих столовых принадлеж-ностей в семье передается из века в век. Ну что ж, земля тебе пухом, Валентина Петровна... Ух, крепка! Шкалик, чтобы вы знали – это целых шестьдесят грамм. Так что в том, что я быстро уснул, ничего удивительного не было.
Проснулся я, когда в окошки моего подвала светила луна – большая и круглая. Подвал в этом доме, доложу я вам, самое удобное для жилья место. Независимо от того, что сейчас на дворе – зима или лето, температура в нем вполне комфортная. А припасы? Ну, про припасы барской семьи я вам уже рассказывал. Сейчас, естественно, не то – лук, кар-тошка да несколько банок консервов и солений – на случай зимнего визита. Я, конечно, не жалуюсь: еды в округе хвата-ет, но все же....
Чу, кажется, свистнули. Неужели внешняя разведка с до-несениями прибыла? Пойду, проверю. Точно, сидят мои ди-конькие в беседке, на месте наших постоянных встреч. Ны-нешний визит носил вполне официальный характер, потому Ермолаич даже слегка приоделся ради выхода в люди – при-крыл срамные места кокетливой юбочкой из водорослей. Вылитый шотландский горец!
- Че, Кирюха, накирялся, небось, на поминах и задрых? – неудачно скаламбурил Ермолаич. – А ты сиди здесь, жди бутылку, свисти как сурок.
- А есть за что бутылку ставить? – спросил я, не входя в беседку, поскольку знал, что за заначенной с новогодних праздников бутылкой все равно придется бежать.
- А сам потом решишь, неси пока. Да стаканчики не за-будь, я из горла пить не умею! - это мне Касьян уже вдогонку крикнул. Конечно, с таким носом из горла пить сложно...
- Так, вам, мелюзге, понемножку... Себе, впрочем, тоже, все-таки мы на задании. А остальное русалкам своим отнесу, побалую девок. – Ермолаич разлил по стаканам водку.
Выпили, зажевали веточкой сирени. Между прочим, цве-тущая веточка сирени – великолепная закуска, рекомендую.
- Значится так, того, что в камуфляже, зовут Юркой, он у них за старшего. В драных джинсах – Валерка, в шортах – твой тезка, Кирилл, между собой Киром зовут. Кстати, нужно будет добавить в перечень твоих прозвищ.
Я скривился. И как это учитель не знал, что Кир – это имя персидских царей? Но промолчал.
- Когда они водными процедурами занимались, - продол-жал между тем Ермолаич, - я так понял из их разговора, что парни сокровища ищут, которые в барском доме хранятся. Юрка их на это дело подбил.
- Сокровища все ищут – и колхозники после революции, когда сад выкорчевывали, и фашисты во время оккупации, когда печи в доме разворотили, а потом мерзли, идиоты... Да что я вам рассказываю – сами знаете, сказал я, но уши наво-стрил. Надо же, как же народ до чужого падок!
- Ну, ясно, сохранил, молодец. Теперь, конечно, собира-ешься отдать новым хозяевам? – спросил водяной.
- Так Валентина Петровна перед смертью просила. Я ведь должен обеспечить их благосостояние.
- Ну и дурак! – поставил диагноз Касьян. – Сейчас хоть при деле состоишь – клад охраняешь, а отдашь – чем будешь заниматься?
- Я тоже об этом думал, но ведь пообещал... Тем более она пароль назвала...
- Какой пароль? – встрепенулся Касьян.
- Ну... – начал было я.
- Все правильно, - оборвал меня Ермолаич, - Раз уми-рающей пообещал, нужно отдавать. Иначе... – и он опять плеснул себе в стакан.
- А мне? – обиделся Касьян.
- С тебя довольно, а то опять нажрешься, и мне придется до леса тебя на себе тащить. А то еще и песни начнешь орать, девок деревенских пугать...
- Сегодня я буду искателей сокровищ пугать. Налей, а?
- Нет! Ты и трезвый страшный. Пугать... Я бы их просто утопил, и концы в воду. А что? Пьяными утонули... Ладно, слушай дальше, - просипел он, проглотив водку. - Ну и ядре-ная! Собираются они, значит, потолковать с твоими хозяева-ми: так, мол, и так – есть сведения, что в вашем доме клад имеется. Можно ли поискать? Если найдем, поделим попо-лам. Но делиться, конечно, никто не собирается. До зимы, когда хозяева съедут, и доступ к дому будет открыт, ждать невмоготу: Юрке, старшому, позарез деньги нужны, причем много денег... Это, Кирюха, не какие-то там бомжи, это – па-цаны конкретные.
- Откуда ж Юрка про шкатулку узнал? – перебил я.
Ермолаич пожал плечами.
- Я знаю! – встрял Касьян. – Твой рыжий тезка, ну, кото-рый в шортах, в этом деле вообще, видать, новичок и, когда Юрка отправился в магазин, рыжий такой же вопрос Валерке задал. А тот ему под большим секретом рассказал, что какой-то дальний Юркин предок, белогвардеец, воевал в этих кра-ях. Как-то ночью стоял на карауле и подслушал разговор местных господ. Полковник вместе с женой собирались от-ступать вместе с белыми. И эта барынька, как ее? ага, Мария Викторовна, сказала мужу, что спрятала часть своих украше-ний. А вот где, предок не расслышал, как ни старался. С тех пор в Юркиной семье легенда об этих сокровищах передает-ся из поколения в поколение.
- Валерий еще Кирилла инструктировал, как и где в ста-рых домах нужно искать клады, - вдруг зашелестела трава за беседкой. – Это когда они мяч на лугу гоняли. Сам слышал.
Ну, конечно, Митрофаныч нарисовался, собственной пер-соной. Действительно, как же без него?
- Ну и где же? – невозмутимо спросил Ермолаич, плеснув в стакан Касьяна водки и протянув его луговику.
Касьян сначала дернулся за стаканом, а потом обмяк.
- А везде, - Митрофаныч выпил, отдышался и поставил стакан на стол. – Подвал, печка, печная труба, коньки, подо-конники, пол... Забавно! Если с подвала начнут, сразу на те-бя, Кирилл, наткнутся. Что будешь делать?
- А если им не позволят? – спросил я водяного, не обра-щая внимания на ехидного Митрофаныча.
Тот опять пожал плечами.
- Силой добьются. Раз Юрке позарез деньги понадоби-лись, он ни перед чем не остановится. Это по роже его пога-ной видно. Он пацанам что то там про зону рассказывал. Сидел, видать.
Да, рожа у Юрки, была характерной, это я тоже заметил – типичный каторжник или, как сейчас говорят, уголовник. Один рот чего стоит. Если бы он его раскрыл, в него можно было бы засунуть самое большое яблоко с самой большой яблони в нашем саду.
- А если Володька с Наташкой про сокровища ничего не знают и сказать ничего не могут? – вдруг встрепенулся за-дремавший было Касьян.
- Понятно, если бы знали, давно в денежки перевели и по ветру пустили, – усмехнулся Ермолаич. - Но Юрка почему-то уверен, что бабка...
- Валентина Петровна, – поправил я его.
- Пусть будет Валентина Петровна, - согласился Ермола-ич. – Так вот, он уверен, что... Валентина Петровна перед смертью им про шкатулку рассказала. А она, вишь ты, тебе со своим секретом доверилась.
- Да не успела она им рассказать...
- Может, это и к лучшему, – прошелестел Митрофаныч и пощекотал не то травинкой, не то пальцем нос опять задре-мавшего Касьяна. – Просыпайся, Касьян, лежа пищи не добу-дешь.
Тот чихнул, проснулся, еще раз чихнул.
- Все, на этом наш саммит завершен, все по домам, - под-вел итог Ермолаич, мрачно поглядев на Касьяна. Потом оце-нил содержимое бутылки на просвет и чему-то обрадовался: - О, моим дамам в самый раз будет.
Старый греховодник.
3
Проснулся я поздно, часов в девять, с больной головой. Шутка ли, грамм сто пятьдесят водки, на мою ничтожную массу и на мой преклонный возраст. Огляделся. Мой под-вальный, уютный, чтобы не сказать роскошный, мирок, под-вал, то есть, был в полном порядке, Мужики на рынок пошли, Наташка помчалась к соседке, Танька на кухне щебечет. Ну и я прямиком туда. Дай, думаю, молочка попью, здоровье по-шатнувшееся поправлю. Слава богу, сообразил под лавкой залечь для рекогносцировки местности. И что я вижу? Нет, вы только представьте себе эту картину! Репин, Маковский раз-рыдались бы и сразу схватились за кисти, чтобы запечатлеть очередной факт унижения простого человека власть имущи-ми. Ну, посудите сами: после ночи, проведенной в трудах и заботах об этих самых власть имущих, приходит простой старичок позавтракать, не в палаты барские лезет, а просто бочком на кухню пробирается. И что он видит? Молоко из его плошки сопливый щенок лакает! А Танька вокруг него козой скачет, мордой его в мою плошку тычет... «Пей молочко, Ша-рик! Пей молочко!» Какой «Шарик»? Вобла он сушеная, а не шарик... Вот тебе, дед Кирилл и забота, и уважение, и благо-дарность, и почет. Нет, на колхозную доску почета я никогда не претендовал, но чтобы так... собаку... из моей плошки... У меня даже слеза по щеке покатилась. Даже рожу страшную скорчить Таньке не могу – не получается...
Щенок меня первым учуял, хвост поджал, но зарычал. На кого рычишь, шавка? Щас как посмотрю на тебя страшно. Вот только горькую слезу утру. Ну и что? За Таньку спрятался, дугой изогнулся, хвост под самый подбородок подтянул? Ну, давай, поднатужься, просунь его еще дальше, зажми зубами и не скули. Теперь и Танка меня увидела. А я и прятаться не стал – пусть девчонке станет стыдно. Только обиженно от-вернулся. А она подошла к скамейке, села передо мной на корточки и тихонько так говорит:
- Не плачь, Кирюша. Обиделся, да?
«Кирюша»? Вот те новости. Откуда она мое имя знает? А она продолжает:
- Кирюша, поцелую мне ручку.
Ну, тогда все ясно! Валентина Петровна ей пароль пере-дала. Когда только успела? Вечером я для Таньки еще «де-душкой» был, ночью Валентина Петровна богу душу отдала, сутки прошли, и я уже «Кирюша». Неужто, после смерти при-ходила? Как же я прозевал? А, ну да – накушавшись водки, спал очень уж крепко. Нехорошо. Ну, а сейчас нахожусь в растроганных чувствах, но виду не подаю, даже насупился – а с моими роскошными бровями у меня это хорошо получает-ся. Но ей видать и не надо, чтоб я ей ручку целовал, мала еще.
- Не обижайся, Кирюша, - снова шепчет Танька. – Утром баба Зоя мне щенка подарила, и я твое блюдце сюда пере-несла. Смотри. - Берет меня за руку и ведет в укромный угол возле окна. - Из кухни тебя никто здесь не увидит, зато тебе всех видно. Я специально проверяла. Залезла сюда и маму позвала, она меня искала-искала, да так и не нашла.
Ну что ж, девчонка права, угол там великолепный... Ба-тюшки! А в углу то что! Стоит кукольный столик со стульчи-ком, а на столике чашка с парным молоком и салфетка чис-тая. Тут я совсем расчувствовался и поцеловал Таньке ручку, а она застеснялась и убежала.
В это время со стороны реки раздался свист. Значит, мои подельщики тоже уже проснулись. Наскоро похлебав молоко, я поторопился к реке. По тропинке через луг внимательно смотрел под ноги – вдруг опять Митрофаныч ножку подставит Даже на цветущее пышное разнотравье рта не разевал. Обошлось. Возле березняка встречает меня Ермолаич в рас-трепанных чувствах.
- Иди, полюбуйся! – буркнул он и повел меня вглубь рощи.
На полянке сладко похрапывал Касьян. Перегаром от него несло на несколько сажен в округе. Косых сажен и не моих, а Ермолаича, поскольку косая сажень, если не знаете, мера длины индивидуальная. Это расстояние между левой стопой и кончиками пальцев правой руки, вытянутой вверх. У Ермо-лаича сажень, конечно, побольше моей будет.
- Вот он, наш царь лесной! Во всем своем величии и бле-ске! Король-солнце! Людовик Четырнадцатый! Я его, мерзав-ца, без тебя не стал будить, сейчас вместе уму-разуму учить будем, – проворчал водяной. Он стал над лесовиком на коле-ни и одним своим холодным пальцем нажал у основания шеи Касьяна, а другим под мышкой – верный способ привести пьяного в чувства. Касьян вздрогнул, поморгал на нас, потом снова закрыл глаза и трагическим голосом прохрипел:
- Поднимите мне веки... Или дайте похмелиться.
Где и когда в своем лесу он Гоголя сподобился прочитать – не знаю.
- Я тя щас пару раз притоплю в прохладной водичке – вмиг протрезвеешь. И без всякой опохмелки. У-у, нежить! – Ермолаич поднялся на ноги. – Ты знаешь, Кирюха, что этот зеленый клоун сегодня ночью вытворял? Сначала от нас с Митрофанычем сбежал. Погреб к своему корефану Митяю, домовому деда Митьки, и там они втроем ужрались в стельку. Не знаю, как, но к утру он добрался до своего березняка и начал «пугать» наших кладоискателей. Сначала справил малую нужду в их котелок с супом, который на костре был, потом завалил на палатку березку, но промахнулся, ну а в конце шоу, как водится, дал сольный концерт на полтора часа. В репертуаре – отборная русская песенная похабщина. Вишь, даже голос сорвал. Еще один фольклорист, туды его нехай! Я, конечно, музыку и песни люблю, об этом все знают. Да и не ханжа я, но он такое орал... Русалки под водой крас-нели! Доверяют же пьянчугам лес охранять! А потом удивля-ются, откуда у нас столько лесных пожаров... Прав Митрофа-ныч: чужой дурак – веселье, а свой – бесчестье. Все, больше я с ним не пью.
- Воды, - снова прохрипел Касьян, - или лучше рас-сольчику-у... огуречного... с перчиком...
- Щас я тебе дам рас-сольчику... – Пообещал водяной, и леший тут же сел.
- Ну, слава богу, проснулся, – пробурчал Ермолаич. – Слушай, Кирюха, дела обстоят следующим образом. Кладо-искатели, те конечно, в шоке, особенно, когда завтракать сели. Так голодными и остались. И естественно – злыми. Но списали все на местное деревенское хулиганье. А события решили форсировать, чтобы не подвергаться дальнейшему экстремизму со стороны аборигенов. Сегодня в имение под видом электрика отправят твоего тезку, ну, для осмотра про-водки из противопожарных соображений, так сказать. На са-мом же деле ему поручено составить план дома для теорети-ческих рассуждений на предмет возможного местонахожде-ния клада. Юрка почему-то убежден, что у Кирки хорошо раз-вита зрительная память. Не знаю, с чего он это взял, но ему виднее. Так что жди гостя.
- Значит, от переговоров с хозяевами они отказались?
- Выходит так. Спешат, однако.
- Ну, тогда я побежал.
- Давай, беги.
- ...А-а-а... Сиреневый тума-а-ан над нами рас-с-стила-а-ался-я... ла-ла-ла-ла-ла... далекая звезда-а-а... – вдруг затя-нул Касьян.
- Я тя щас расстелю! – грозно пообещал Ермолаич и от-весил Касьяну увесистый подзатыльник. – Лучше бы вчера эту песню орал, а то: «Ехал на ярмарку Ванька-холуй...»
Чем на этот раз закончился воспитательный момент, при-топил ли Ермолаич пьяного певца – не знаю, я уже был в пути.
- Беги-беги, Кирилл, этот рыжий только что прошел к ва-шему дому, – напутствовал меня из травяных джунглей Мит-рофаныч.
Бежал я быстро, но по дороге встретил Володьку с детво-рой и щенком. На пляж шли. Ох, как же не вовремя они за-теяли эти водные процедуры! Пришлось прятаться. Псина меня явно учуяла. На всякий случай поджала хвост, но с не-возмутимым видом прошла мимо. Хоть и потерял я время, все равно к порогу мы с моим рыжим тезкой добрались одно-временно. Пока я пытался отдышаться, что после разгульной ночи было сложновато, рыжий вешал Наташке лапшу на уши: дескать, нужен профилактический осмотр внутренней элек-тропроводки, все-таки дом – культурно-исторический памят-ник, наследие, так сказать, мол, хозяева будут отвечать, если вдруг что, ну, и так далее. И Наташка, глупая, впустила его в дом. Ну, теперь, Кирюша, гляди в оба. Сейчас мы вместе с рыжим проверим электропроводку... Ага, первым делом он полез к счетчику. Взобрался на расшатанную табуретку, снял показания, записал в блокнотик. Молодец! Слез, передвинул табуретку, снова вскарабкался на нее, зачем-то развинтил распределительную коробку. Завинтил, слез. Как он вообще преодолевал эту высоту, я ума не приложу. Наташке бы представить его на обычном столбе электропередачи с так нелепо болтающимися конечностями, и она бы призадума-лась: ну какой из него на фиг электрик? Но баба есть баба – никакого логического мышления. Всю жизнь в этом убежда-юсь.
- Василий, может вам помочь? – это все, что ей пришло в голову во время сеанса эквилибристики, который в очередной раз демонстрировал ей «электромонтер».
Так значит – Василий, а не Кирилл? Из «Энергонадзора»? Хорошо, Вася из «Энергонадзора», сейчас я тобой займусь, сейчас мы вместе проверим электропроводку. Можно, конеч-но, нырнуть в подвал, где висит распределительный щиток и устроить тебе, Вася, пляску святого Вита. Может, имя свое настоящее вспомнишь. Но я же не садист какой-нибудь. Угу, перешли в зал. Там тоже распределительная коробка. Но кроме нее там у нас на полу расстелены такие хорошие до-мотканые половички... Рябенькие, веселенькие.. Серо-красно-синие. Мне они так нравятся... Молодец, Вася, поставил та-буретку как раз на край одного из них. Наташка его чуть ли не собственноручно водрузила на табуретку. Вася уже через минуту обрел равновесие, сконцентрировался, сгруппировал-ся, сфокусировался, замер и начал медленно поднимать руки к несчастной коробке. Китайская гимнастика, у-шу, одним словом.
И тут на сцену вышел я. Не вышел, конечно, а выпрыгнул всего лишь на секунду, чтобы дернуть за край половичка. Табуретка, умница, вырвалась из-под Васиных ног, Наташка, дурочка, взвизгнула, а Кира-Вася брякнулся на пол и начал стонать.
- Ой, господи, боже ж ты мой, что ж это делается! На ров-ном месте! – Наташка схватилась за голову. – Василий, вы случайно ноги не переломали?
- Нет, кажись... Только вывихнул. Правую, – простонал рыжий, поднимаясь с полу.
- Вам в фельдшерский пункт нужно. Давайте я вас прово-жу... – Наташка все еще держалась за свою глупую голову.
- Нет, я лучше сразу в морг, – рыжий захромал к двери, - все, ухожу на бюллетень.
А потом вдруг его осенило. Он остановился, повернулся к Наташке и страдальчески улыбнулся, от чего его наглая ро-жа, покрытая веснушками ни капельки не выиграла.
- Послушайте, если хотите мне помочь, - его улыбка стала просто мученической, - облегчите мою задачу – дайте по-этажную схему электропроводки вашего дома, я составлю справку и завтра вам схему верну. Если выживу, конечно.
- Да-да, я сейчас, сейчас... – Засуетилась эта дуреха, ро-ясь в комоде. – Вот, Василий, возьмите, - и протянула ему поэтажный план дома с нанесенной на него схемой электро-проводки...
Если жемчуг в той серебряной коробке почернеет, рас-трескается и даже рассыплется, если золотые и серебряные украшения вопреки всем законам природы покроются ржав-чиной, а драгоценные камешки превратятся в речную гальку, я возражать не стану. Наташка недостойна семейных сокро-вищ...
Рыжий, хромая, побрел в сторону реки, а эта недотепа, вместо того, чтобы хоть помахать ему вслед и посмотреть, куда он держит путь, отнесла табуретку на кухню, вернулась поправить половик и при этом все время приговаривала:
- Надо же, половик дернулся! Это же надо... Где такое ви-дано? Надо же...
Я в ней разочаровался.
А в это время подоспели наши купальщики. Люди были веселы, а мокрый Шарик стал похож на облезлую кошку. Именно кошку, а не кота, и от этого удовольствия он не испы-тывал. Учуяв меня, щенок опять попытался повторить утрен-ний трюк с хвостом. Но на этот раз я ему улыбнулся и под-мигнул. В ответ он скромно тявкнул, не на меня, а куда-то в пространство и вместо того, чтобы поджать хвост, весело им помахал. Ничего, поладим.
Наташка в это время взахлеб рассказывала мужу про ко-варный половичок, едва не загубивший молодую жизнь элек-трика.
- Рыжий, говоришь? Прихрамывает на правую ногу? Встретили мы его, на пляж шел... – Володька задумался.
- Как на пляж? Он же в морг... тьфу ты... на фельдшерский пункт собирался, - расстроилась Наташка.
- Ну, значит, у них там, в палатке, филиал этого самого пункта, - резюмировал Володька. – Зато как мы накупались, да?! – и он подхватил Витька на руки. Тот заверещал от ра-дости.
«Может, они дебилы? – подумал я, выглядывая из своего угла. – Мужик явно несанкционированно проник в жилище, забрал план дома, а им все по барабану». План-то бог с ним, пусть кладоискатели от безделья его изучают, но само отно-шение к проблеме со стороны моих хозяев... А вдруг это гра-битель? Такой вариант им даже в голову не пришел.
- Кирюша, это ты половичок дернул? – Танька залезла на сундук и теперь свесила голову в мои шикарные апартамен-ты.
- Я.
- Зачем?
- Затем. Затем, что этот рыжий – нехороший человек, а с ним еще двое. На пляже, наверное, ты их видела?
- В палатке?
- В палатке.
- А почему они нехорошие?
- А потому что хотят вас обокрасть. Но ты пока про это ни-кому не говори. Все равно не поверят. Еще и дурочкой обзо-вут... Тебе это надо?
- Нет.
- Ну, и молчи пока. Идет?
- Идет.
- С кем ты там шушукаешься? – это проявила бдитель-ность мама. – Ты представляешь, Володя, наша дочь пере-тащила в тот угол столик и стул из кукольного гарнитура, поставила там чашку и постоянно в нее молоко подливает. И что самое странное – молоко ведь исчезает!
Ну, что вы на это скажете? Молока пожалела... Ох, На-ташка, обижусь я, наверное, на тебя окончательно!
Пока я осмысливал эту человеческую несправедливость, Танькину голову сменила Володькина. Опять прозевал! Мы снова поиграли в гляделки, и на этот раз я ему подмигнул. Он улыбнулся и ответил тем же.
- Да она сама там молоко пьет. Девчонке так интересней. Себя в ее возрасте вспомни! Пусть хоть на макушке яблони молоко пьет, лишь бы на пользу.
Все же молодец Володька! Настоящий правнук Марии Викторовны!
Но Наташка не унималась.
- То коврики движутся, людей калечат, то молоко исчеза-ет, скоро посуда начнет летать, - бубнила Наташка, накрывая на стол. – Может, полтергейст какой в доме завелся? Или домовой?
- Домовые не заводятся, они или есть, или их нет. И если есть – это хорошо! – отрезал Володька. – Давайте обедать.
Ничего не скажешь – хозяин. Настоящий. Ну что ж, давай-те обедать. Но не суждено мне было отведать парного мо-лочка – со стороны реки снова послышался свист.
- Ну что, Чак Норис ты наш доморощенный, зачем ры-женького изувечил? – встретил меня Ермолаич. – Они ему ногу так забинтовали, что, похоже, решили избавиться от парнишки с помощью гангрены. А что – при дележке клада одним ртом меньше! – хохотнул он.
- За этим и позвал? – я, действительно, обиделся. Ведь на моем удобном столике осталась чашка с недопитым моло-ком.
- Нет, версия есть.
- Излагай.
- Кладоискатели тщательно изучают схему дома...
- Пусть изучают. Дело полезное, познавательное. Не все же время водку жрать, в карты играть, мяч гонять, да реку твою мутить?
- Темнишь? Туману напускаешь? – спросил Ермолаич. – Ну, да ладно – твое дело. Ты мне вот что скажи: как мог до-пустить, чтобы план дома попал к ним в руки? Они, между прочим, очень смеялись, когда Кирка рассказал, как он его добыл. Ну хорошо, не переживай так, и на старуху бывает проруха, - успокоительно произнес он, видя, что мои лохма-тые брови опустились чуть ли не до самых усов, не менее роскошных кстати. – Так вот, изучив план, они пришли к вы-воду, что в дом нужно проникнуть завтрашней ночью. А пока исследовать двор и сад. И еще – для удачного завершения операции Юрка затеял какую-то провокацию. Какую, – не знаю, но он подозрительно долго разговаривал по мобильни-ку. Думай.
- С кем, о чем разговаривал?
- Он отошел от берега, так что я не слышал.
- А Касьян?
- Наш Касьян спит беспробудным сном во-о-он под той березой. Хочешь проведать?
Я отказал себе в этом удовольствии: видеть пьяную зеле-ную морду лесовика не хотелось, еще, не дай бог, ночью приснится.
- Оружие у них есть?
- Стреляли утром на пляже по пивным бутылкам из пис-толета. Уроды! Теперь убирай после них осколки.
Тут я совсем расстроился.
- Значит, нам вместе с Володькой с ними не справиться. Да и при вашей поддержке тоже. Против пистолета не по-прешь, это не табуретка. От бывшего зэка всего можно ожи-дать. Хотя, стоп! Есть у меня одна идейка, - и я поделился с водяным внезапно родившейся мыслью.
- Ну что ж, неплохо, - внимательно выслушав меня и чуток поразмыслив, одобрил Ермолаич. – Пошли будить Касьяна.
4
- Так, в основных чертах вы все знаете, мне остается по-знакомить вас с партитурой и либретто нашего небольшого опуса. Ситуация изменилась в худшую сторону. Сегодня ут-ром Володьке позвонили и сообщили, что он должен быть завтра утром в своем министерстве. Внеплановая проверка у них, и он как ответственный работник должен быть на месте. Скорее всего, тот звонок организовал Юрка, а, может быть, и нет. Володька собирается выехать сегодня вечером, чтобы успеть помыться, побриться, надеть костюм с галстуком и выглядеть, как подобает государственному служащему. На-ташка его уже собирает... – Это я на следующее утро докла-дывал своим коллегам сложившуюся ситуацию.
- Ох, как не кстати, как не кстати, - проблеял Митрофаныч.
- Да уж. Расстановка сил такова: у нас – мы трое, нет вме-сте с Митрофанычем – четверо, Наташка с детворой и псина, с которой я, между прочим, уже успел подружиться. Неплохой пес, как оказалось. Хоть и беспородный, но из него со време-нем толковый сторож получится. Теперь с их стороны: три молодых мужика, вооруженные пистолетом, скорее всего одним, а там кто знает. Следовательно, нам нужна подмога. Ты, Касьян, вчера обещал свести меня с Митяем, этим лже-домовым бабы Зои. Я его не люблю, как и все прочие. Кроме тебя, разумеется, но на безрыбье и рак рыба. Помнишь?
- Да помню я, помню.
- С помощью Митяя мы поднимем в ружье деда Митьку. Но даже не это важно: вместе с Митькой проснется баба Зоя, ну, а если она проснется, всей округе мало не покажется. Так что за ней основная сольная партия. Либретто я пока не знаю, но предположительно, это будет что-нибудь из Касья-нова репертуара. А дальше каждый действует в меру собст-венных возможностей и фантазии. Касьян, только в котел с супом мочиться не нужно: все это дурно пахнет и в прямом и в переносном смысле. Да и будет лишним расходом твоих сил. Если у нас все получится, суп они не успеют попробо-вать – убегут, уедут, утопятся в крайнем случае.
- Или повесятся на моих березах, - вздохнул Касьян. – Ты знаешь, что сегодня рыжий Кирка Валерке впаривал, когда они березняк нечистотами оскверняли? Клад этот, говорит, заколдованный, недаром в руки не дается. Еще и не увидели его, а уже травмы пошли. Это, говорит, предупреждение, а что дальше будет?
- Ну, что дальше будет, посмотрим. Каждый должен нахо-диться на своем боевом посту, следить за обстановкой и действовать по своему усмотрению. Но – поразмыслив. Кась-ян?
- Так точно.
- Но – недолго. Митрофаныч?
- Да понял я, понял.
И откуда у меня этот командирский тон в нужный момент появляется? Ума не приложу... Но, должен же кто-то на себя ответственность принимать. А если не я, то кто же? Тьфу, опять штампами заговорил!
С Касьяном мы договорились встретиться в обед, а пока я помчался домой.
- На этот раз Валерка в имение направился, с лопатой, - прошелестел Митрофаныч на одном из поворотов тропинки, - только что прошел, так что поспешай, Кирилл... Еще можешь догнать...
Пришлось срезать путь, чтобы обойти Валерку. Опять че-рез джунгли. Все руки о траву изрезал, пока продирался. Нет, надо, все-таки, обзавестись ножом или заставить деда Мить-ку выкосить луг. Все корм для его Зорьки. И я, преодолевая джунгли, все-таки не догнал Валерку, а перегнал его. Когда он вышел из-за поворота, я уже находился на боевой позиции возле ворот, спрятавшись за кустом. Разумеется – сирене-вом.
- Эй, хозяева! – весело заорал Валерка, остановившись в воротах. – Вскопать чего, дров наколоть, воды наносить, двор подмести, машину помыть – и все за бутылку. Водки, разуме-ется, а то местный самогон совсем достал.
- Спляши лучше, - проворчал Володька, ковыряясь в ма-шине, - впрочем... Хорошо, обкопай-ка, братец, деревья и кусты. За бутылку. Идет?
- А то! – обрадовался Валерка.
Ну и семейка! Один лучше другого! По-моему, одна Тань-ка соображает, что здесь происходит. Вон, как хмуро смотрит на Валерку. Да и Шарик, на нее глядя, тоже ощетинился и стал похож уже не на сухую воблу, а на колючего ерша. Чест-ное слово, отдам шкатулку девчонке. Пусть своих кукол в цацки наряжает!
Рыхление почвы под деревьями и кустами в мои планы никак не входило, но Валерка, посвистывая, уже направился в сад. Танюшка с Шариком за ним, ну а я – следом. Зарабо-тать бутылку Валерке не удалось, уже у первого куста сирени Танька сделала работнику замечание:
- Дядя, а зачем вы так глубоко копаете? Вы же корешки повредите!
Молодец, юный ботаник!
- Уйди, девочка, не мешай! – огрызнулся Валерка, но Танька не ушла и все так же, насупившись, отслеживала тру-довой процесс. А Шарик периодически недовольно порыки-вал. Под яблоней Валерка вообще начал долбить землю, орудуя лопатой как ломом. Танька совсем расстроилась.
- Дядя, что же вы делаете? Это моя любимая яблоня, а вы ее убить хотите, что ли? Я сейчас папе расскажу!
- Девочка, ты еще здесь? Брысь отсюда!
И тут Шарик, уже до этого рывший копытами, то бишь, ла-пами землю, бросился в атаку, пожалуй, первую атаку в сво-ей собачьей жизни. Рыча, вцепился он в драные Валеркины джинсы и начал их мутузить. Естественно, как тряпку. От этого штаны стали еще экстравагантней, потому что заду-манные дизайнером дыры сначала расползлись, потом со-единились и, в конце концов, в зубах у Шарика оказалась добрая половина штанины. Которую он с гордым видом и принес Танюшке.
- Фу, Шарик, брось! Еще блох от дяди наберешься. Отдай ему, он дома пришьет, – с брезгливой миной она только те-перь соизволила дать псу команду на отбой. До чего же мо-лодец!
Ну, а теперь моя очередь. Премьера сезона, можно ска-зать, и бенефис одновременно. Я с важным видом и зало-женными за спину руками, не замечая никого и ничего, вышел из укрытия, не спеша подошел к плодам Валеркиной работы, посмотрел, покачал головой и так же, с достоинством, уда-лился. Мой номер длился всего несколько секунд, но для Валерки этого было достаточно. Нет, с ума он не сошел, но, подхватив кусок штанины, с такой скоростью удалился со сцены в сторону реки, что в других условиях ему бы засчита-ли мировой рекорд. А может быть, даже наградили бутылкой водки.
- Кирюша, это тоже нехороший человек? – спросила Та-нюшка, подойдя к кусту.
Вы обратили внимание, что постепенно она превращает-ся из «Таньки» в «Танюшку»? Все верно, скорее всего, она заменит в моей пусть теперь уже недолгой жизни ту далекую Машутку. По крайне мере, пока имеет на это все шансы.
- Да, нехороший, - согласился я, - как и вчерашний, и эти нехорошие люди сегодня ночью придут к вам в дом искать сокровища. Будут шуметь, кричать, угрожать, но ты не бойся. Вот папа твой не вовремя уезжает...
- Хочешь, я ему все расскажу, и он никуда не поедет?
- Нет, не надо, - ответил я, подумав, - сами справимся.
- А какие такие сокровища? – спросила Танюшка.
- Об этом позже, - в это время со стороны реки послы-шался свист. – Ладно, я побежал, а ты пока никому ни слова – это наша с тобой тайна. Договорились?
- Договорились... – вздохнула девчонка.
На этот раз Ермолаич не язвил как обычно. По отчеству, правда, не называл, но во всех прочих отношениях вел себя весьма корректно.
- Ну что, мужики, - вперед! Кирюша, (представляете, именно так меня Ермолаич назвал!) не дай этому пеньку сно-ва нажраться...
- Да ты что, Ермолаич! Я теперь с год пить не буду. Завя-зал, одним словом.
И мы с Касьяном отправились на подворье бабы Зои. Ес-тественно, не по дороге, а снова через колючие заросли. Мне-то ладно – я эти заросли руками разгребал, а Касьяну – он повыше меня будет – из соображений конспирации при-шлось чуть ли не четвереньках продираться, от чего его рожа стала еще зеленее.
- Здорово, братан! – приветствовал Касьяна Митяй. – Что, похмелиться пришел? Щас я тезку кликну...
Меня он в упор не замечал. Это ж сколько за свою жизнь зеленых человечков нужно повидать, чтобы считать нашего зеленого Касьяна своим братаном! Между нами: Митяй ника-ким домовым отродясь не был, а имел скромный социальный статус бомжа. Появился он в наших краях совсем недавно, уже когда дед Митька начал сожительствовать с бабой Зоей. Он был в числе тех, кого я в свое время шуганул из имения. Наверное, он и извел домовиху, которая в свое время и по-селилась в доме бабы Зои. Наверное, «сожительствовать» – это слишком крепко сказано про деда, не тот у него возраст. Митьке в его годах уже не до тренировок, самое время про них мемуары писать. Бомж оказался лилипутом, по причине алкоголизма отставшим от своего цирка, и дед, обретя собу-тыльника, представил его бабе Зое домовым, явившемся ему как-то посреди бессонной летней ночи. Естественно, в тот момент дед был совершенно трезвым и, сидя на крылечке, вычислял на звездном небе расстояние от Полярной звезды Кохаб Малой Медведицы до звезды Мицар Большой Медве-дицы. В парсеках, разумеется. На всякий случай. Баба Зоя в старухи зачислять себя еще совершенно не собиралась, по-этому после долгого собеседования с Митяем тет-а-тет об эротизме в русском фольклоре с радостью поверила в суще-ствование домовых, а также прочей нечисти, и поселила ли-липута в сарайчике. Что она в нем нашла, не знаю. Его щеки отвисли настолько, что в самую пору ему нужно было пользо-ваться Зойкиными лифчиками, чтобы поддерживать лицо в нормальном состоянии. Но, видать, не во всем он был лили-путом...
Обменявшись впечатлениями с Касьяном о тех триум-фальных ночных гастролях, Митяй вдруг заметил меня.
- Что, дедушка, тоже выпить хочется? Щас организуем. Мы не то, что вы, мы в барских хоромах не живем, у нас все по-простому.
- Выпивка потом, я принесу, а сейчас о деле поговорить нужно.
- О каком таком деле?
- Сегодня ночью моих хозяев, а твоих соседей, собирают-ся грабить, мы сами грабителей остановить не сможем, и нам нужно организовать как можно больше шуму. Шуметь нач-нешь ты. Когда услышишь свист, выгонишь на улицу Зорьку, разбудишь Митьку и сообщишь ему, что корову увели. Сде-лать это нужно весело, громко, особенно важно, чтобы про-снулась Зойка. Я знаю, у тебя получится.
- А зачем мне это?
- Что б соседям помочь.
Митяй подумал-подумал, а потом брякнул:
- А если я откажусь?
- Так ведь не просто так шуметь будешь. Литр водки тебя устроит?
- Да зачем мне твоя водка? Я здесь самогоновые ванны принимаю. Не-а, я отказываюсь, - и он демонстративно от-вернулся от меня к Касьяну. – Щас мы с тобой, Касьянушка, выпьем. У меня запрятано. А потом Митьку разбудим, и он еще принесет, а ты споешь свои куплеты. А завтра...
- А завтра для тебя, Митяй, будет последним днем в де-ревне. Завтра все узнают, что ты никакой на хрен не домо-вой, а цирковой клоун, больной алкоголизмом скрывающийся от милиции преступник. Водку из ларька на вокзале кто ук-рал? Пьяного Спиридоныча намедни кто обворовал? Про-должать перечень твоих подвигов?
- Это шантаж! – завопил Митяй.
- Не отрицаю – шантаж. Но у нас другого выхода нет, нам с Касьяном самим не справиться. Нужны люди, а ты же чело-век, Митяй?
- Человек... – наконец-то признал он свои биологическую принадлежность и социальную ориентацию.
- Ну вот. А люди, как ты знаешь, должны помогать друг другу... В данном случае ты поможешь соседу, и здесь не будет стрельбы, а значит и милиции, которая в таких случаях просто обожает ходить по дворам и опрашивать: что видели, что слышали, кто в сарайчиках живет, на каком основании? А где вы были с такого-то часа по такой-то? А где вы прописа-ны, гражданин Митяй? Собственно говоря, а где ты пропи-сан?
Митяй молчал, продолжая тупо разглядывать зеленую рожу Касьяна, и, скорее всего, в мыслях проклял его уже до тысячного колена за то, что тот привел меня к нему. Созер-цание продолжалось минуты две, леший даже засмущался и заегозил на месте.
- Митяй, - наконец-то созрел он, - есть выбор: позор и из-гнание или литр водки, собственно говоря, ни за что. Выгнать на улицу корову, разбудить Митьку – и все дела. Выбирай, в конце концов, сукин ты сын!
Вот молодец, Касьянушка! Этой эмоциональной фразой он покрыл все свои прежние грехи.
- Водка! – не менее эмоционально выдохнул Митяй. – Что нужно делать?
Наконец-то. Я снова подробно обрисовал Митяю его роль второго плана, подчеркнул перспективы, которые довольно часто для артистов при этом открываются, и лишний раз убе-дился в том, что, родись я человеком, из меня получился бы классный режиссер. Может быть, даже не хуже Никиты Ми-халкова. На том и распрощались. Без объятий, но со взаимо-пониманием.
Когда появились первые намеки на то, что солнце садится – а в это время оно закатывается часов в одиннадцать – я вышел на крыльцо, сел на мраморные ступени и задумался. А задумался я вот о чем. И как же это так получается, госпо-да хорошие, что мы, которых вы считаете потусторонними силами, постоянно присутствуем в вашей реальной жизни? И не просто присутствуем. Мы вас оберегаем, защищаем, спа-саем – и что мы только для вас не делаем, а вы все еще уве-рены, что мы - пережитки далекого языческого прошлого. И даже не пережитки, а – как же это слово называется? – ага, реликты. Нехорошее слово, хотя звучит красиво. Так вот, мы – не реликты. Не-а, ошибаетесь: мы – живые, мы – здесь и сейчас, мы такие же, как и вы, только существуем в парал-лельном вашему мире. И кто из нас реликт, еще нужно поду-мать. Вот вы, вы можете физически проникнуть в мир домо-вых, леших, водяных, луговиков и прочей так называемой нечисти? По своей воле - нет, только когда мы вам позволим. А мы в ваш мир проникаем запросто и не только проникаем, но и живем в нем. И не просто живем, но и влияем на ваш мир. Как – это дело десятое. Иногда плохо, иногда хорошо. Дураков везде хватает, как у вас, так и у нас. Так что вопрос о том, кто выступает в роли хозяев этой жизни, остается откры-тым. Меняются обычаи, законы, образ мыслей, психологиче-ские особенности, но мы неизменно остаемся с вами. Мы, конечно, тоже меняемся вмести с вами, но все же... Да и не это важно, смысл нашего, заданного свыше сосуществова-ния, нашего постоянного диалога заключается в том, чтобы мы научились понимать друг друга. А еще – домовой счита-ется предком рода – кто же это, кем же он был? Неужели это – я? Может быть. Домовыми становятся те, кто умер непра-вильной смертью. Нужно будет над этим подумать.
Но подумать не дали. Вот, пришло чудо, ткнулось мне в руку холодным, мокрым носом – погладь, мол, меня. Конечно, Шарик, поглажу. Вырастешь ты самым умным псом в округе, отличным сторожем и другом, лишь бы хозяева тебя здесь, поиграв, не оставили на произвол судьбы. А такое, друг, час-то случается. Не всегда люди умеют ценить преданность и дружбу. Ничего, даже, если оставят, мы с тобой не пропадем. Будем вместе этот культурно-исторический памятник охра-нять... Во, еще одна живая душа объявилась... Пришла в одних трусах, села с другой стороны. Обнял я их обоих и подумал: вот это и есть твое, домовой, счастье – знать, что тебе не просто плошку молока нальют, а сядут вот так вместе с тобой на крылечке и просто помолчат, а, может, и погово-рят. Но они молчали, прижавшись ко мне. Шарик уставился на громадную луну.
- Ну, ты, приятель, только выть не начни. Тебе еще жи-тейского опыта набираться и набираться. Вот когда набе-решься, тогда и завоешь.
Пес успокоился и уткнулся носом мне в бок.
- Скажи, Кирюша, а почему сегодня туман сиреневого цвета? – вдруг подала голос Танюшка.
И, правда, туман, поднимающийся из реки, по мере рас-ползания по округе приобретал сиреневый оттенок. Не тяже-лый, фиолетовый, а именно нежный, легкий, сиреневый. Во-дяной старается. Типичный детский вопрос, но за сотни лет я к таким привык.
- С точки зрения физики, Танюша, это есть эффект сол-нечного освещения на закате. Лучи так преломляются. Но интересней думать, что это происходит потому, что сейчас цветет сирень, и пыльца ее цветков поднимается высоко в воздух, сквозь нее преломляются все те же лучи солнца, которое уже скрылось, и туман приобретает цвет сирени. Понятно?
- Да уж, - она зевнула. – А почему вчера такого не было?
- Сегодня прохладней, вот вода и отдает свое тепло в ви-де тумана. Слушай, а кто тебе сказал, что меня Кирюшей зовут?
- Я же тебе говорила – бабушка, прабабушка то есть.
- А когда?
- Снилась она мне после похорон. Вот тогда и сказала, - похоже, Танюха не очень-то хотела распространяться на эту тему.
Вот вам и пример взаимопроникаемости миров. Вашего и нашего. Точнее – вашего и нашего, общего, с непосредст-венно нашим.
- Хорошо, больше спрашивать не буду, - успокоил я за-нервничавшую девочку.
- А скоро придут грабители? – неожиданно спросила она.
Как раз в этот момент я их и увидел. Они медленно вы-шли из-за поворота и остановились, осматриваясь – нет ли кого поблизости. Экипировка у них была все та же – камуф-ляж, драные джинсы, и шорты. Только Кирка по причине ве-черней прохлады решил натянуть на себя футболку, а на голове у каждого была вязаная шапочка.
- Ну-ка, все по местам! Быстро! Ты помнишь, что я тебе говорил? Не высовываться!
- Да, - бросила она и скрылась в доме.
А Шарика пришлось загнать шлепком, поскольку пес тоже их учуял, и тоже гораздо раньше меня. Он уже с минуту поры-кивал, а потом начал рычать по настоящему, тихонько, но настойчиво, и всячески демонстрировал свою готовность к схватке со штанами непрошеных гостей.
- Тишина, спят уже, наверное. Ну что ж, это облегчает нашу задачу, - потер руки Юрка.
- Со звонком хорошо придумали, - ухмыльнулся Кирка, - пусть мужик сидит на рабочем месте и ждет комиссию.
- Не нравится мне эта тишина, - заныл Валерка, - сейчас выйдет из-за куста старикашка, маленький такой, потрясет бородой, сами убедитесь, что это не галюники. Говорю – клад заговоренный... Смотрите, какой туман наползает. И цвет у него неестественный – сиреневый.
- Заткнись! – оборвал его Юрка. – Раз ты такой трусли-вый, бери щуп, и пока мы будем в доме искать, проверишь всю землю под каждым деревом, под каждым кустом – волю нужно закалять! Потом вместе проверим колодец и сарай.
- А если они шкатулку в гроб положили? – вдруг ляпнул Кирка.
- Эту тему мы уже обсуждали! Ни один нормальный чело-век, обнаружив клад, так не поступит. А они его не обнаружи-ли, даже попыток никаких не предпринимали. Похоже, что вообще о нем ничего не знают. Все – дискуссии закончились, время пошло!
И они с Киркой пошли в дом. На пороге натянули шапки на лица, и шапки превратились в маски. Что же делать? Как разорваться между домом и садом? Так, сначала нейтрали-зовать Валерку... Тот в это время осторожно приближался к первому сиреневому кусту. А туман у Ермолаича, действи-тельно, поучился эффектным. Он уже выполз из речной до-лины и легкими клочьями приближался к воротам. Вот пер-вые облачка поплыли между деревьями, и из одного из них красиво вышел я. Не замечая Валерку, с важным видом про-шел мимо, понюхал веточку сирени и пошел дальше. На этот раз Валерка не побежал, видно, решил закалять волю. Он тихо охнул, упал на скамейку и трясущимися пальцами начал разминать сигарету.
Теперь можно и в дом. Там, в зале, события были в поло-ном разгаре. Наташка, то ли прикрывая Витьком свои голые ноги, то ли защищая его, прижимала ноющего пацана к себе. Танюшки видно не было, как и Шарика.
- Повторяю, успокойтесь, никто вас не обидит, - вещал, развалившись на стуле и поигрывая пистолетом, Юрка. – Нам нужен только клад. Отдаете – и мы уходим, нет – начинаем искать. Поиски, возможно, затянутся, да и обстановку придет-ся слегка попортить. Так что извините за беспокойство. А где, кстати, дочка?
- Не знаю, - призналась Наташка.
- Обыщи-ка дом, найдешь, приведи сюда. Только в комна-ту с собакой пока не лезь, а то слишком нервная шавка у них. Найди девчонку обязательно, а то еще сбежит, шум подни-мет, - дал задание Юрка моему тезке. – А я пока начну здесь искать.
Да, откуда-то из дальней комнаты беспомощно повизги-вал Шарик. Закрыли, значит, собаку. Кирка отправился на поиски, а Юрка приступил к сосредоточенному простукива-нию задней стенки печки. Ничего интересного не услышав, отправился к книжному стеллажу, сперва прощупал его на предмет наличия потайных кнопок, потом тоже простучал, а, разочаровавшись, просто завалил его на середину комнаты, и приступил к исследованию стены. Наташка охнула, Витька заорал, Юрка пригрозил им пистолетом, а Наташка зажала пацаненку рот. Шапочка постоянно сползала Юрке на глаза, и он был вынужден без конца ее поправлять. При этом писто-лет ему явно мешал, и он положил его на тумбочку, на кото-рой в прежние времена стоял большой радиоприемник, а теперь его сменила ваза с сиренью. Он так увлекся изучени-ем стены, что на какую-то минуту забыл про пистолет. Этого было достаточно, чтобы дверка тумбочки бесшумно распах-нулась, оттуда выскочила Танюшка, схватила пистолет и метнулась с ним в коридор. Такой прыти от нее даже я не ожидал. Наташка с Витьком взвизгнули, Юрка на секунду остолбенел, а потом выругался и бросился в коридор. Но пестренький половичок и на этот раз не подвел. Растянув-шись на полу, Юрка осторожно приподнял голову. Танюшка стояла в дверях и, держа пистолет двумя руками, целилась в грабителя. Руки у нее дрожали, и ствол пистолета описывал неправильные окружности.
- Интересно, он стреляет или нет? По-моему, нужно что-то нажать... Да, Кирюша? Кажется, это что-то называется предохранителем...
- Девочка, я не Кирюша, я – дядя Юра. Положи пистолет, это не игрушка, он заряженный, - ласково прохрипел Юрка.
Не знаю, послушалась бы его Танюшка в другой ситуации, но создавшееся положение осложнилось тем, что в коридоре, привлеченный шумом, возник Кирка.
- А ну, отдай пистолет! – заорал он.
И напрасно. У детей психика тонкая, ранимая. Вот и Та-нюшка испугалась, резко обернулась и нажала на спуск. Раз-дался выстрел, к счастью она промахнулась, но и этого было достаточно, чтобы Кирка от греха подальше выскочил из до-ма. Танюшка развернулась к поднимающемуся с пола Юрке и снова выстрелила. Промахнулась. Но девчонка уже была в истерике и начала палить из пистолета в разные стороны. Одна пуля застряла в потолке, другая в стене, третья разби-ла стекло в окне, четвертая ввинтилась в пол, пятая замета-лась по комнате, рикошетя о разные каменные поверхности, и наконец-то задела меня. Несерьезно, но больно. Все, обойма закончилась, и Танюшка, пару раз клацнув спуском, отбросила пистолет в коридор.
Ситуация оставалась сложной, но не безнадежной. Тань-ка, присев на корточки возле стены, рыдала в тихой истерике, Наташка, накрыв собой орущего Витька, забилась за диван. И тоже орала. Юрка не орал, не рыдал, в истерике не бился. Он сидел на полу и тупо осматривался по сторонам. Так же тупо он уставился и на меня, когда я подошел к нему и сдернул с него маску. Потом он задумчиво покачал головой, погрозил мне пальцем, медленно поднялся и, не спуская с меня глаз, начал пятиться к двери.
- Вот никогда не подумал бы... – бормотал он, - а клад ведь и правда – заговоренный... – а потом развернулся и бросился бежать вниз по ступенькам.
Я вышел вслед за ним на крыльцо и свистнул. Получи-лось как-то неубедительно, и я свистнул громче. Ну, теперь началось. Где-то на застеленной туманом дороге замычала Зорька. Из сада раздался вопль заблудившегося в зарослях крапивы Валерки.
- Выбирайся к нам! – орал откуда-то со стороны дороги Юрка. – Уходим! Клад, действительно, заговоренный!
Мимо меня, загребая лапами на крутых поворотах и скользя по мраморным ступеням, молча пролетел Шарик, но уже через секунду из тумана послышалось его рычание и вопли покусанных кладоискателей. Туман стал понемногу сползать к реке, открывая вид на дорогу. Там было на что посмотреть. От дома бабы Зои по дороге с оглоблей на пере-вес бежал дед Митька. Если бы он был верхом на коне, был бы похож на рыцаря, если бы он был в каске, походил бы на солдата, бегущего в штыковую атаку. Но ни коня, ни каски у него не было, поэтому он был похож на пьяного деда Митьку, в припадке белой горячки преследующего очередного черти-ка.
Зорька мирно паслась на обочине, спросонья не обращая внимания на Шарика, который буквально раздевал орущих кладоискателей, клочьями стаскивая с них штаны. Увидев деда с оглоблей, услышав за его спиной зычный бас орущей бабы Зои, кладоискатели метнулись к реке. Напрямик через луг. Там их уж ждал Митрофаныч. А он, как известно, мастер на подножки и всякие прочие каверзы и подвохи. А в березня-ке у реки пару-тройку сюрпризов для них подготовили леший с водяным.
- Шарик, домой! – закричала, выйдя на крыльцо, Танюшка псу, который решил проводить Юрку с его компанией до са-мой реки, а, может, и до станции.
- Ничего, пусть проучит негодяев, - это на крыльце появи-лась Наташка с все еще хныкающим Витькой на руках. Тут она заметила меня. А я и не прятался. – Посмотри, ты дедуш-ку ранила. Пошли, перевяжем его.
- Дедушку Кирюшей зовут, - сообщила матери Танюшка. – Это он со своими друзьями нас сегодня спас, – и наклонилась ко мне: - Прости, Кирюша, я тебя нечаянно ранила. Очень больно?
И откуда она про друзей знает?
А потом я нашел и надежно спрятал пистолет – подальше от любопытной малышни. Если спички детям не игрушка, то пистолет – и подавно.
Через час с перебинтованной рукой, в чистой Витькиной рубашке, я сидел в своем уголке и уплетал сметану. Сверху с сундука что-то щебетала Танюшка, внизу, пытаясь протис-нуться ко мне в гости, повизгивал Шарик, но я их практически не слушал, я думал: «А интересно, если бы пуля прошла чуть левее, она бы меня убила?» Мысль была не из теоретических сфер, а чисто практическая. Ведь раньше такой финал моей жизни был в принципе невозможным. А теперь – эта кровь. Откуда она? Неужели я становлюсь человеком? Вот вам и взаимопроникновения!
5
Чуть только начало светать, я направился к реке. На этот раз не бежал, шел степенно, с гордым видом, как и подобает раненному фронтовику. Даже руку для солидности разместил на веревочке, переброшенной через шею.
- Мое почтение, Кирилл, - уважительно прошептал из сво-ей засады Митрофаныч. – Бандитская пуля? Ну, с боевым крещением тебя... Неприятелю тоже досталось. Они через луг кувырком катились. Дед Митрий, глядя на их ралли по бездорожью, даже протрезвел от таких открывшихся челове-ческих возможностей и не стал продолжать погоню: забрал Зорьку, бабу Зою и увел домой. Зато на пляже наших агрес-соров ожидали новые неприятные сюрпризы. Ну да сам уви-дишь.
- А, ветеран Куликовской битвы явился, - встретил меня Ермолаич. Он сидел перед подтопленной и приваленной очередной березой палаткой и разбирал брошенные граби-телями вещи. Чуть в сторонке любовался новым топориком Касьян.
- Мародерствуете? – полюбопытствовал я, присаживаясь рядом и бережно укладывая руку на колени.
- А они тут даже не задержались. Только минуту осмотре-лись, схватили деньги, они как раз с краю лужи плавали и умчались дальше. А что касается мародерства, то нам, в отличие от некоторых никто новые рубахи справлять не со-бирается, так что самим приходится вражеский обоз ревизо-вать, - Ермолаич мрачно рассматривал пачку с патронами для пистолета.
- Рылом, видать, не вышли, - поддакнул Касьян.
- Ладно, каждому – свое. Но стресс нужно снять. Ты как? Я тут среди провианта бутылку обнаружил...
- Две, - невозмутимо уточнил Касьян, провожая задумчи-вым взглядом орущую чайку. – Одну он заныкал.
- Ну что ты за дятел? – возмутился Ермолаич. – Стучит и стучит, стучит и стучит... Так как?
- Хм, если похабных песен орать никто не будет, тогда по-чему бы и нет? – вздохнул Митрофаныч.
Правда, без художественной самодеятельности все же не обошлось, когда на пляже появился лжедомовой Митяй. Соб-ственно говоря, они вдвоем с Касьяном и выпили бутылку, а потом их загнали вглубь леса, чтобы своими воплями пугали спящих деревенских жителей.
А я пошел домой – нужно было выспаться перед ответст-венным моментом передачи материальных ценностей. Я все же решил похулиганить и отдать шкатулку Танюшке. На мой взгляд, именно она была носителем родовых традиций. Да и пароль назвала она, а не Наташка. А потом, ведь все равно мамаша на них лапу наложит.
Ближе к вечеру, когда я уже проснулся, приехал расстро-енный Володька. Естественно, ему никто не звонил и звонить не собирался по причине отсутствия всяких плановых и вне-плановых проверок.
- Развели, как последнего лоха! – сокрушался он. – А вы тут такого натерпелись! Вот подлецы! Найду – поубиваю га-дов...
Наконец, солнце снова спустилось за дальний лес, а по-том, наверное, и за горизонт. Детвора уснула, после короткой тренировки отошли ко сну и родители. Я растормошил сон-ную Танюшку:
- Пошли!
- Куда, Кирюша?
- За сокровищами.
- За теми, что бандиты искали?
- За ними самыми.
- Тогда пошли... А то лежат они, бедненькие, никому не нужные... А далеко идти-то? – бубнила Танюшка, позевывая. Сонный Шарик плелся сзади – ну, куда же без него?
Пришли к беседке.
- Рой здесь! – я воткнул детский совок под сиреневый куст.
Она копнула раз-второй, снова зевнула:
- А можно мы завтра сокровища найдем?
Но Шарик уже подключился к работе. Наблюдая за его манерой копки, я начал подозревать, что в роду у него были предки из породы охотничьих норных собак: он так бодро рыл землю! Наконец, его когти заскрежетали по металлу.
- Ну, а теперь сама.
Минут через пять Танюшка, пыхтя, извлекла из земли увесистую шкатулку.
- Посмотрим? – спросила она. – Что там за такие сокро-вища?
- Нет, пошли в дом.
В доме по-прежнему было тихо. Мы поставили шкатулку на стол, она оказалась не замкнутой. Чего там только не бы-ло! Инвентаризацию и опись предстояло сделать родителям, а мы ограничились тем, что понаходили всех Танюшкиных кукол, обитающих в разных углах дома, рассадили на обе-денном столе и украсили их золотом, серебром и драгоцен-ными камнями. С тем и разошлись спать. Проснулись, понят-ное дело, от Наташкиных воплей. Можете себе представить, приходит заспанная баба на кухню готовить завтрак, а там такое...
Через день сидели мы вчетвером в заводи Ермолаича, а мое подопечное семейство загорало на пляже метрах в пяти-десяти от нас. Водяной, сидя на большой коряге, болтал но-гами в воде. Леший вырезал из ветки свистульки.
- Пора для подачи сигналов пользоваться техническими средствами... Последние события показали, что кое у кого из нас свист уже не такой мощный, как раньше, - глубокомыс-ленно прокомментировал он цель своего труда и покосился на меня.
Митрофаныч любовно разглаживал листья камыша, а я на правах раненого просто бездельничал.
Наташка для выхода на пляж позволила себе украсится небольшими золотыми сережками из шкатулки. Таньке наце-пила такие же, но поскромнее.
- Ну вот, пошел твой клад в расход, - не упустил случая съязвить по этому поводу водяной.
- Хозяин – барин, - философски изрек Касьян. – Ну и мно-го там золота, Кирюха? Хоть не зря парился, охраняя клад?
- Много. Часть они продадут, чтобы дом отремонтировать, ну а остальное... Да, кстати, жемчуг тоже хорошо сохранился, а я переживал по этому поводу.
Раздался шорох – это сквозь камыш продирался Володь-ка.
- И чего ему тут надо? – проворчал Ермолаич, но в воду прятаться не полез.
А Володька... Он явно не ожидал увидеть здесь полного кворума столь достопочтенного общества, но быстро взял себя в руки.
- Здрасте... – он нерешительно затоптался на месте. – Мужики, у дочки сегодня день рождения – семь лет, однако. В школу осенью пойдет... Ну и вот, - он достал из-за спины бу-тылку. – Может, отметим это событие? По-соседски...
Ермолаич тяжело вздохнул, мрачно поглядел на Касьяна и, разгребая брюхом камыши, полез в воду за стаканами. Прополоскал их в тине и осторожно протянул Володьке.
- Наливай... День рожденья... Это – да.... Это – событие... Это – праздник... Ну что ж, с праздником тебя, сосед!
Только мы выпили, как камыш опять тихо зашелестел, и между стеблей появились две ехидно улыбающиеся рожицы – Танюшкина и Шарика. У Танюшки глаза сверкали, как и золотые сережки, а у Шарика от жары просто язык вывалил-ся. До самой земли. Пришлось повторить за новорожденную.
Ну, что я вам скажу? Наши связи с вами укрепляются, и диалог продолжается, однако.
Но пасаран!
1
Касьян застал нас с Шариком на кухне, где мы лакоми-лись творогом со сметаной. Подросший за год пес предпочел бы, естественно, кусок мяса, но в отсутствии такового не брезговал и молочными продуктами, которые я регулярно добывал у соседки, бабы Зои. Почему мы так вольготно рас-положились на кухне? Да потому что мои подопечные вместе с детьми в этом году поехали не в деревню, а отправились отдыхать на юга, продолжая со вкусом тратить догнавшее их из прошлого наследство. Ну, а нас с Шариком оставили на хозяйстве. Мне, само собой разумеется, берег турецкий не нужен, мне и родных пенат хватает. Нет, я бы тоже, конечно, куда-нибудь слинял на время. Но – нельзя. Ведь дом без домового очень скоро приходит в упадок, в хозяйстве начи-нается разруха и падеж домашних животных. Из домашних животных у нас, правда, был только Шарик, а его с собой не взяли, по причине отсутствия у него загранпаспорта. Вот мы с моим новым напарником и остались нести службу. Без фана-тизма, конечно, не стоя на часах, не сомкнув глаз, но – охра-няли. Как могли. Ну и, конечно, я, как мог, старался не допус-тить его «падеж». Шарик тоже старался: пару раз уже отпуг-нул непрошенных гостей, ну, а я самым любопытным из них являлся во всей своей красе.
Но – слово Касьяну, который от нетерпения аж подпрыги-вал на пороге на своих коротких ножках.
- Хватит жрать! Пошли к водяному, там этот… как его… саммит намечается.
Да, воспитанностью Касьян никогда не отличался. Нет что скромно постоять в дверях, пока мы не закончим завтракать, так нате вам: «Хватит жрать!» И вот такой горе-дипломат приглашает на саммит.
- Каких высоких гостей принимаем? – зная врожденную непоседливость Касьяна, я продолжал спокойненько и даже флегматично доедать свой творожок. Шарик глянул на меня, одобрительно тявкнул и снова уткнул нос в плошку.
- Братья по разуму посетили – соседи из Карповки и из тамошнего леса. Все почти в полном составе, - продолжал подпрыгивать Касьян. – Гости накрыли поляну, - и он вожде-ленно сверкнул глазами.
- Чего хотят? – я почти очистил тарелку.
- Не знаю. Но Ермолаич велел поторапливаться.
- Кикимора тоже будет? – это я спросил к тому, что кики-мора, чтоб вы знали, есть жена домового. Я не женоненави-стник – ни в коем случае – но убежденный холостяк. Так как-то спокойней, без проблем. А если бы вы видели Евдоху, жену Корнея, одного из карповских домовых, вы бы меня поняли, а Корнею даже посочувствовали. Так что нет кикимо-ры – нет проблем.
А спросил я это уже на бегу, когда мы мчались на берег. Мчались – это, конечно, громко сказано. Даже слишком. Мчался Шарик – куда ж без него. Он, обгоняя нас метров на десять, останавливался и вежливо потявкивал, поторапливая нас, двуногих.
- Нет, Корней ее дома оставил, - задыхаясь, прохрипел Касьян. – Ну, куда ты так летишь? Без нас все равно не нач-нут.
Потявкивания Шарика, хоть и весьма интеллигентные, на-сторожили наших гостей. Но когда Шарик их осторожно обню-хал и спокойно улегся в сторонке, они расслабились.
- Ваш? Приручили? – проскрипел карповский леший Фо-мич. – Дело хорошее. А вот нас деревенские собаки не ува-жают, побаиваются.
- Если бы я тебя ночью встретил, я бы тоже «побаивал-ся», - Касьян недолюбливал непьющего Фомича.
«Поляну» предусмотрительно накрыли в уютной заводи в зарослях густого камыша. Лето в разгаре, однако, и на пляже в любой момент мог появиться кто угодно, поэтому приходи-лось маскироваться. Увидев на песке две бутылки водки, Касьян оживился, но тяжелый и пристальный взгляд Ермо-лаича моментально развеял его радужные мечты на внепла-новую выпивку. Дело в том, что Касьян в очередной раз «за-вязал», а Ермолаич строго следил за его безалкогольной диетой.
- Ну, теперь все в сборе, - наконец резюмировал водяной, который из уважения к высоким гостям даже штаны натянул.
«Все» - это наша четверка плюс троица делегатов из Кар-повки: тамошние леший Фомич, домовой Корней и водяной Клим.
- Мы пришли к вам за помощью, - прорычал Клим, разли-вая водку.
Идя на саммит, он даже рубашку нацепил, все остальное прикрывали только плавки. Что ни говори, но Карповка рас-положена дальше от железнодорожной станции с сопутст-вующей ей цивилизацией, и на тамошних нравах это не могло не отразиться. Ростом Клим получился поменьше Ермолаича, но по всем остальным параметрам явно его превосходил. Рядом с ним наш водяной смотрелся если не Аполлоном, то вполне достойно и даже изящно.
- Ну, с водкой мы вам поможем справиться, - прошеле-стел Митрофаныч, мужик, в общем-то, непьющий, но извест-ная язва.
- Да не в водке дело, - шумно вздохнул Клим. – Рассказы-вай, Корней.
И Корней поведал нам такую историю.
Пару месяцев назад, когда солнышко уже начало пригре-вать, у них в Карповке появились три «больших черных ма-шины». Так их обозначил Корней, мужик даже по карповским меркам недалекий.
- Джипы? – попытался уточнить наш Касьян.
- Наверное, - согласился Корней и сам удивился своей осведомленности. – Из этих джипов вышли восемь больших мужиков.
- Черных? – ехидно поинтересовался Митрофаныч.
- Почему черных? – насторожился Корней.
- Ну, джипы – черные, может, и мужики им соответству-ют… - усмехнулся Митрофаныч.
- Нет, мужики белые, но все в черном, - обиженно засопел карповский домовой, а я осторожно пнул Митрофаныча но-гой.
Потом Корней уже скороговоркой, постоянно косясь то на Митрофаныча, то на Касьяна, поведал, что помимо мужиков в черном, из второго джипа вышли еще два мужика. Малень-ких, в белом и с бумагами в руках. Всей толпой они соверши-ли обзорную экскурсию по деревне, не обращая внимания на приветствия представителей местного населения. Потом заглянули на кладбище, вернулись в деревню, через широ-кую березовую рощу спустились к реке, снова вернулись в деревню, сели в машины и уехали. Корней, естественно, не-замеченным присутствовал при разговорах и из них понял, что деревне Карповке пришли кранты. Как и всему окружаю-щему. На месте деревенских изб появится элитный коттедж-ный поселок. «Всё окружающее» ликвидируется. Кладбище сравняют с землей и на его месте возведут вторую очередь поселка.
- Как же это – строить дома на костях? – удивился Касьян. – И что, люди согласятся в этих домах жить?
- К тому времени о существовании кладбища уже никто не будет знать. Местных переселят в город.
- Да, ты забыл сказать, что вековую рощу выкорчуют, - тяжело вздохнул леший Фомич.
- А это еще зачем?! – возмутился Касьян.
- Чтобы открыть вид на реку и устроить шикарный пляж. С аттракционами. А потом на реке поставят дамбу, чтобы перед поселком образовалось озеро, озеро заселят мальками цен-ных пород рыбы…
- Карповка лежит выше по течению. Значит, ты, Клим, бу-дешь жить в озере, а я пресмыкаться в вонючем ручейке, что останется от нашей реки?! – Ермолаич аж на ноги вскочил.
- Не переживай, - усмехнулся Клим. – По осени воду из озера будут спускать, собирать по дну рыбный урожай, и у тебя случится эта… как ее… цу…
- Цунами, - уже без всякого ехидства подсказал Митрофа-ныч, и наш водяной еще больше помрачнел. Наверное, знал, что это такое. Ладно, Митрофаныч у нас известный эрудит, но водяной откуда про цунами знает?
- Да, она самая. Цунами, - подтвердил Клим. – А она, эта самая цунами, может и до деревни добраться. Не надолго, конечно, но эффектно. Но ты не переживай. Я рыбу еще пару недель назад увел. Навсегда. А их мальки пока вырастут… Правда, пацанят деревенских жалко, но им уж подсказали новые рыбные места. Ну, я отвлекся. Еще Корней слышал и про то, что новые владельцы Карповки и на вашу деревню глаз положили. Им нужен выход к железной дороге. Они мог-ли бы и с вашей деревни начать свою стройку, но подвозить стройматериалы пока удобнее с нашей стороны. Так что ско-ро будешь ты, Кирюха, в барском новомодном коттедже жить, а не в своей обветшалой усадебке.
Я на эти слова обиделся, поскольку меня моя «обветша-лая усадебка» вполне устраивала, но виду не подал. Воспи-тание, однако, природная уравновешенность и самодисцип-лина. Зато снова возник Касьян.
- А я? – и он по-детски захлопал седыми ресницами.
- Про твой лес ничего не ведомо, - пожал жирными пле-чами Клим. – Может, оставят, а тебя лесничим сделают. Главным. Пожизненно.
Корней некстати заржал, а потом, чтобы разрядить обста-новку и одновременно отомстить Митрофанычу, брякнул:
- А ты, сухостой, чего пригорюнился?
- Думаю… - прошелестел луговик.
- А чего тебе думать? Твои луга подстригут под нолик и будут на них играть в этот… как же его? Дурацкая такая иг-ра… по телику как-то видел…
- Гольф, - подсказал Митрофаныч, - аристократический вид спорта, однако.
- Во-во! Дурацкое название – дурацкая игра для западных богатеев. А теперь и наши новые баре туда же. Но ты не пе-реживай, Митрофаныч: будешь мячики подносить. Или воро-вать.
- Гольф на нашей земле – все равно, что парное фигур-ное катание в Саудовской Аравии, - усмехнулся луговик.
Корней снова заржал:
- Парное фигурное? В Саудовской Аравии? Это в паранд-же? Классно!
- Вы сюда пришли проблемы фигурного катания в Сау-довской Аравии решать или свои озвучить? – взорвался уже захмелевший и расстроенный Ермолаич.
- Сегодня проблемы наши, а завтра станут вашими. По-этому мы должны стать вместе, - примирительно просипел Клим, наливая себе и нашему водяному. – А вам, мелкие, достаточно. И вообще, берите пример с Касьяна, - Касьян, плотоядно взиравший на остатки водки, вымученно улыбнул-ся.
- Но это еще не все, - продолжил, вздохнув, Клим. – Две недели назад они завезли рабочих. А перед этим выпилили полгектара векового соснового бора, чтобы поставить бытов-ки. Стволы, как водится, привели в порядок, сучья обрубили и бревна вывезли. Я – водяной, мне, собственно говоря, по барабану, но лес жалко. Завезли технику – бульдозеры, по-грузчики. Потом привезут и экскаваторы. Снесли первую избу, ту, где Касьян со своей Евдохой жил в полном согласии с хозяином, местным учителем Виктором Васильевичем. Тот через неделю после своего переезда в город приезжал за остатками пожитков и жаловался Корнею на новые жизнен-ные условия – комнатка маленькая, сантехника старенькая, рядом завод дымит, ну и так далее.
- А что ж ваш учитель так вляпался? – спросил Касьян.
- Интеллигент. Поверил на слово. Митрофаныч, похоже, ты среди нас самый умный, хранитель традиций, так сказать, - Клим повернулся к луговику. – Надумал что-нибудь?
- А сами пробовали бороться? – спросил Митрофаныч.
- Да! – оживился Касьян. – А сами-то как? У вас народу будет побольше, чем у нас. Кроме вас есть еще кикимора и полудница. Итого вместе с вами – пятеро. А нас только чет-веро. Кикимор у нас, к счастью нет, полудницу колхозное начальство извело лет восемьдесят назад, когда в колхозе загубили поля. А жаль, красивая у нас девка была, рубашонку носила белую, почти прозрачную, - и Касьян после столь длинного для него монолога мечтательно прикрыл глаза, вызывая в памяти образ нашей сбежавшей полудницы.
- У нас хлебов посеяли самую малость, так что наша Глаша не перерабатывается, главным образом пацанят по огородам шугает.
- Ну вот, теперь пусть не позволяет мужикам хотя бы в полдень работать, солнечными ударами их из строя выводит, загадки заковыристые загадывает, а пока те не разгадают, работать не смогут. Это – ее прямая обязанность, - Митро-фаныч затрусил своей сухонькой головой. – А рабочие, пред-полагаю, у вас все приезжие, мигранты, так сказать. Да?
- Да, - признался Клим.
- Много?
- Да около сотни будет… Их не сосчитаешь, все время суетятся, бегают туда-сюда. Едят и то по очереди.
- Так вот, пусть ваша Глафира вспомнит свою вторую прямую обязанность – завлечь путешественников, уморить их крепким сном, после которого те могут и не проснуться. Ну, нам летальный исход не нужен, но пусть спят, пока их не разбудит взбешенное начальство. Эх, молодежь, забывает свой долг, традиции, разленилась…
Наш сухонький старичок горестно задумался, но тут снова возник неугомонный Касьян.
- А кикимора?! – вдруг завопил он. – Ведь всем известно, что помощницы из кикимор никудышние – только вредят. К тому же мужиков терпеть не могут. Вот и дайте им волю, на-правьте их разрушительную деятельность в нужном направ-лении. Пусть наоборот – не мешают, а помогают, так сказать, мужикам в работе. Как умеют и как хотят.
- Да-да, - вышел из ступора Митрофаныч, - не зря в наро-де говорят: «От кикиморы рубахи не дождешься». И еще: «Спи, девушка, кикимора за тебя спрядет».
- Ну, наконец-то! – встрял в разговор и я. – А я уж забес-покоился: Митрофаныч – и без пословиц-поговорок-прибауток!
- У вас еще Баба Яга обитает, - не обращая на меня вни-мания, напомнил все еще хмурый Ермолаич. – А за ней стоят Змей Горыныч и Кощей Бессмертный.
- Она сейчас не Баба Яга, а Аглая Касьяновна, - вздохнул Корней. – Живет легально, имеет местную прописку, лицен-зию народного целителя. Она нас даже на порог не пускает.
- Это как это? – возмутился Касьян.
- Не авторитет мы для нее. «Нет, - сказала, - пророка в своем отечестве».
- O темпора, o морес, - прошептал Митрофаныч. – Если уж ведьмы Священное писание цитируют…
- Чего, чего? – Клим аж привстал. – Про Священное писа-ние я понял, принял к сведению. Мне первая твоя фраза не понравилась.
- Похоже, наш знаток народной мудрости на латынь пе-решел, - сообщил я. – Он сказал «О времена, о нравы».
Клим уважительно окинул меня взглядом, а перед Мит-рофанычем, наверное, снял бы шляпу. Но ее у него не было, а рубашку и плавки он снимать не стал.
- А почему именно Аглая Касьяновна? Откуда такое пого-няло?– заинтересовался Касьян.
- Ягу еще называли Ягаей, - пояснил наш эрудит-луговик. – Ну, а отсюда и до Аглаи недалеко. Яга – Ягая – Яглая – Аглая. Улавливаете? А Касьяновна… Ну не Кощеевной же ей называться…
Ермолаич вдруг встрепенулся.
- Ладно, водка закончилась, а с ней и саммит. Вы знаете, что делать, мы вас услышали и поможем.
- Но пасаран, - кончики усиков на лице Митрофаныча при-поднялись, а на моем лице наоборот опустились. Такого даже я от него не ждал.
- Чего, чего? – снова напрягся Клим.
- Сие означает «Они не пройдут!» - антифашистский ло-зунг испанских республиканцев, - великодушно пояснил лу-говик и осуждающе покачал головой.
- Да уймись ты, Митрофаныч! – хмуро глянул на него во-дяной. – Все знают, что ты умен и начитан. Вишь, даже по-иностранному залопотал. Так, о чем это я? А! Ну, нам при-дется сходить в гости к вашей так называемой Аглае Касья-новне, напомнить ей боевую молодость. Фомич, тебя Касьян проинструктирует – он у нас по части мелкого хулиганства и похабных диверсий бо-о-ольшой затейник. Только не спаивай его…
- Да я вообще не пью, - обиделся скромный карповский леший.
- Тогда не подпади под тлетворное влияние Касьяна. Ну-у, поводите строителей по лесу. Не напрасно же вас народ «водилами» называет. И поводите не просто до «ау», а до страху. Это ж ваша прямая обязанность, профессиональный долг, так сказать. Только пугать нужно так, чтобы самим не испугаться. И без фанатизма.
- Да водили уже. Пару человек на сосны загнали. Да так, что их ребята из МЧС снимали. А поскольку они не помнили, как оказались на самых верхушках, их врачи увезли.
- В таком духе и продолжайте. Клим, тебя учить не надо – знаешь, что делать. Только топи не насмерть, а так, попугать. Притопили – отпустили, притопили – отпустили. Чтобы визгу было побольше. Чтобы думали, что у нас чудовище завелось типа…
- Лохнесского, - подсказал я.
- Да, - подумав, согласился водяной, - этого самого – Лох-несского.
- Добро должно быть с кулаками, - неожиданно проблеял луговик.
- Да ты агрессор, Миртрофаныч, садист, можно сказать, - задумчиво посмотрел на него водяной. – Если будет нужно, и кулаки покажем, а пока – максимум гуманизма. Не мешай, Митрофаныч. Клим, русалок на них натрави, что ли… Домо-вые пусть занимаются своим привычным ремеслом – всяче-ские пакости и вредительства, хищение инвентаря, запчастей и так далее. Корней, Кирюха тебя научит кирпичные кладки разрушать, если не умеешь. В этом деле наш Кирюха мастер. Хотя сдается мне, что до строительства дело не дойдет. Да, что-то мне подсказывает именно такой исход дела… Ну, а завтра после визита к Бабе Яге… Да! К Бабе Яге, а не к Аглае Касьяновне! Пусть она себя хоть как называет, хоть Агатой… как ее? Ага – Кристи, а мы идем к Яге! А потом к вам загля-нем.
Когда гости откланялись, Ермолаич осторожно потрепал луговика по сухонькому плечу.
- Ну что, луговой ты наш, полиглот доморощенный, что предлагаешь?
- Я уже знаю, чем займусь, причем – немедленно, - луго-вик пожал плечами. – Должно сработать. И, думаю, весьма эффективно и эффектно.
- Что будешь делать?
- Что знают двое, то знает толпа, - вздохнул луговик.
- Вредным ты становишься, Митрофаныч, - хохотнул Касьян.
- Старею, наверное.
- Ну, тогда и я знаю, чем буду заниматься, а вам не скажу, - по-детски обиделся Касьян.
- Мы и без этого в курсе, на что ты способен, - усмехнулся водяной. – Не знаю, что ты сейчас собрался делать, но мне, почему-то, это уже не нравится.
- Да нет, пришла тут одна мыслишка в голову.
- Ну, ты ее береги, а то не застав никого дома, она ведь и уйти может, - Ермолаич мрачнел на глазах. – А я вот честно скажу, пока ничего не придумал. Можно, конечно, наших ру-салок карповским на подмогу послать, но у Клима и своих хватает… Ладно, придумаю что-нибудь. Как-то это все не-ожиданно, не ко времени… Все, пошли спать и думать, ду-мать и спать. Завтра идем к Бабе Яге.
2
Утром встретились на берегу. Мы с Шариком немного припозднились. Дело в том, что я решил оставить его как порядочного сторожевого пса дома – нести охрану объекта, но пес наотрез отказался. Как я его не убеждал – он ни в ка-кую. Пришлось брать с собой, но по пути к реке мне в голову пришла дикая мысль, «мыслишка», как говорит Касьян, – а пусть наш Шарик примет участие в общем деле, внесет свой посильный вклад. Ну, почему нет? Однажды он нам уже су-щественно помог. И после недолгих раздумий я прямо на тропинке попытался объяснить псу его задачу. Шарик навост-рил уши и внимательно меня выслушал, склоняя голову то в одну, то в другую сторону. Вроде бы понимал. Вот на этот мой инструктаж и ушло какое-то время.
- А Шарика зачем опять притащил? – поинтересовался на берегу все еще хмурый Ермолаич. – И без того огородами красться будем, а он слишком шумный.
Где на берегу реки он видел огороды, не знаю, но пошли мы, и правда, вдоль берега. А и то верно – не по дороге же нам маршировать.
- А Митрофаныч где? Или он по личному плану работает? – поинтересовался я.
- Не пришел, да и зачем старика в такую даль тащить? – махнул рукой водяной. Сегодня он был в своей повседневной форме одежды: по пояс обмотанный рыбацкой сетью, уве-шанной водорослями. То ли папуас, только без побрякушек, то ли одичавший шотландский горец, но без волынки.
- Слышь, Ермолаич, ты бы хоть штаны вчерашние надел. Как-никак в гости к даме идем.
- Ничего, может, эта дама напряжет свою генеалогиче-скую память и вспомнит свои генетические корни, - хмыкнул водяной. – Пусть почует дух прошлого! Никаких современных условностей! Слышь, Касьян, а не ты ли будешь папой этой самой Аглаи Касьяновны, то бишь Яги Кощеевны? – он вдруг резко сменил тему. – Может, ты и есть тот самый легендар-ный Кощей? Ладно, шучу. Яга с Кощеем каждый в отдельно-сти постарше всех нас вместе взятых будут.
Митрофаныча мы встретили бредущим навстречу нам со стороны луга. Был он загадочно задумчив и мрачновато мол-чалив.
- Старик, - и водяной решил проявить заботу о луговике, - ты бы дома посидел, мы и без тебя справимся…
- Мне нужно азимут уточнить, - прошептал Митрофаныч.
- Чего уточнить? – не понял Касьян.
Но Митрофаныч промолчал, а мы его больше вопросами не донимали, да и сами общались мало, хотя, как по мне, то перед встречей с малоизвестной нам Бабой Ягой можно и нужно было бы выработать общую стратегию поведения. Может, оно и хорошо – свобода, так сказать, творчества, но мне в данной ситуации больше нравилось творчество коллек-тивное. Не хоровое пение, разумеется, но какой-никакой моз-говой штурм. Против общего врага нужно выступать единым фронтом. Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет. Тьфу ты! Снова попадаю под влияние нашего фольк-лориста – луговика. Ну, а пока мы шли, как шли. Шли и шли. Даже Шарик не нарезал вокруг нас круги, а чинно трусил ря-дом. Чувствовал ответственность момента.
До Карповки идти недалеко, всего-то километра полтора. Однажды наши деревни даже в один колхоз входили. Но сей-час мы двигались не по прямой дороге, и путешествие заняло какое-то время. На опушке березовой рощи водяной остано-вился и, вытирая пот со лба, повернулся к лешему.
- Касьян, дальше ведешь ты.
Леший в нашей компании, несмотря на все свои недостат-ки, самый легкий на подъем. Если я домосед, Ермолаич пе-редвигается преимущественно по водным артериям, а для Митрофаныча его ойкумена – обитаемая вселенная – огра-ничивается лужком и ближайшими окрестностями, то Касьян исколесил округу в радиусе километров десяти от своей ро-щи.
- Где живет Яга – знаю, но представить вас ей не смогу, лично не знаком, в гостях не был.
- Потому что не наливала, - мрачно хохотнул водяной.
Касьян обиделся и молча засеменил вдоль опушки в сто-рону деревни. Слева от нас глухой стеной стояли мощные столетние березы. А может и более взрослые – не помню, врать не буду. И эту красоту скоро уничтожат, чтобы будущие обитатели коттеджей могли любоваться видом на реку или рукотворное озеро. Да за такое отношение к строевому лесу еще совсем недавно, при Петре Первом, в кандалы бы зако-вали, в Петропавловке сгноили или даже на плаху отправили. Именно царь отучил своих подданных хоронить покойников в цельных колодах, и народ был вынужден пользоваться доща-тыми гробами, что порушило вековые традиции. Конечно, Петрушу не стоит считать зачинателем зеленого экологиче-ского движения, он был прагматиком, он строил флот… Но что-то я увлекся. А между тем мы вышли к деревне.
- Вот ее дом. Дальше бери руководство на себя, - все еще обиженный Касьян отступил в арьергард.
- Вот тебе и избушка на курьих ножках, - водяной почесал затылок. – Хорошо устроились нынешние Бабки Ёшки.
- Слышь, Ермолаич, ты ее хоть в глаза называй Аглаей Касьяновной, - это предложил я, существо вежливое, выдер-жанное и лишенное всяческих там предрассудков – генетиче-ских, генеалогических, исторических расовых и прочих.
- Разберемся, - водяной выглянул из-за дерева. – А вот, по-моему, и она, наша Я… Аглая Касьяновна, - и он усмех-нулся Касьяну. – Ну, папаша, - вперед.
- Пошли! – неожиданно рявкнул Касьян и, покосившись на водяного, мелко засеменил в указанном Ермолаичем направ-лении.
Надо же! Я аж вздрогнул от неожиданности, а у водяного челюсть отвисла, но он быстренько вернул ее на место, и мы послушно двинулись за лешим. Неужели Касьян и впрямь возомнил себя Кощеем? Митрофаныч на эпатаж лешего ни-как не отреагировал. Он думал о чем-то своем, наверное, уточнял некий загадочный азимут или просто медитировал на ходу. Шарик пытался поймать бабочку, а потом, когда мы шеренгой двинулись к домику, задрав хвост, помчался в де-ревню. Скорее всего, он понял свою задачу.
Выйдя из-за берез, наша четверка оказалась на краю ого-рода, на дальнем конце которого, ближе к дому, копошилась женщина. Деревянный дом был небольшим, но добротным, а женщина просматривалась еще плохо, по причине обширно-сти огорода. Собственно говоря, это был даже не огород, а коллекция ухоженных лекарственных трав. Митрофаныч не-ожиданно прервал медитацию и даже оживился.
- О, - произнес луговик. Именно произнес, а не прошеле-стел или прошептал, - о, какой набор трав! – и начал причи-тать: - чабрец, примула, бадан, барвинок… А там, в тепличке, наверное, майоран, розмарин…
- Где-нибудь и конопля должна быть, - проворчал Касьян.
- Что? Курил? – насторожился водяной.
- Ты что?! – возмутился леший. – Это я так… предполо-жил…
- Смотри у меня. Узнаю, что куришь – утоплю, - пообещал законопослушный Ермолаич.
Между тем, женщина уже увидела нашу представитель-ную делегацию, разогнулась и из-под ладони откровенно рассматривала нас. Может быть, даже любовалась. На вид ей было лет шестьдесят и, учитывая ее реальный возраст, сохранилась она очень даже хорошо.
- Та-а-к, - протянула она, когда мы приблизились на дос-таточное для общения расстояние. – Значит, соседи в гости пожаловали. Представляться не нужно, я вас всех здешних наперечет знаю. И даже догадываюсь, зачем вы пожаловали. Ну, пошли в дом, не будем маячить на огороде, и, кокетливо убрав со лба прядь волос, повела нас к избе.
- Хорошая избушка, - водяной то ли комплимент попытал-ся отвесить, то ли элементарно позавидовал.
- А ты ожидал увидеть избушку на курьих ножках? – эле-гантно обернулась к нему Аглая Касьяновна (назвать ее Ба-бой Ягой язык не поворачивается). – Вы думали вокруг этой самой избушки забор из человеческих костей, на заборе – человеческие черепа, вместо засова – человеческая нога, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с открытыми зуба-ми. Так в человеческих сказках пишут?
Водяной что-то промычал, а наш фольклорист поправил Аглаю (пусть будет просто Аглая):
- Писали. Сейчас совсем другие сказки сочиняют. У меня к вам вопрос – могу ли я по паре кустиков травки у вас выко-пать? Хочу у себя на лугу развести.
- Да хоть по десять… И почему, Митрофаныч, ты мне вы-каешь? Прекрати! Да, и для своих я – Яга. Можно без «Ба-бы», - и она снова поправила упрямый локон. – Что там еще про меня в сказках пишут? Ага, Баба Яга – Костяная Нога! Ну, и где у меня костяная нога? – она резко остановилась, повер-нулась и приподняла подол юбки.
- При нынешнем уровне развития трансплантологии и протезирования… - заблеял Касьян, но Аглая его оборвала.
- Касьян, не неси чушь, - и, когда он поравнялся с ней, по-трепала по рыжей шевелюре.
Дошла очередь и до меня.
- Кирюша, а ты что помалкиваешь? Или ты только слуша-ешь, а потом записываешь? Ну, ладно, ладно…
И вдруг водяной заметил небольшую пасеку.
- Уважаю, - сказал он. – Вижу, ульи сделаны по передо-вым технологиям. А конский череп все же на видном месте. Уважаю. Традиции соблюдены.
- Ермолаич, ну, а как же без этого? – кокетливо улыбну-лась Аглая. – Традиции нужно блюсти. Тебе ли, покровителю пчеловодов, об этом не знать?
- Да-да, - промямлил водяной.
Наконец, вошли в избу. Чистенько, уютненько… Присели за стол.
- Чай с травками или чего покрепче? Настоечки, напри-мер?
- Настоечки… было бы неплохо, - Касьян явно расслабил-ся, но водяной тяжело посмотрел на него.
- Да ты не переживай, Ермолаич. Настойка у меня беспо-хмельная. В запой не уйдет, - улыбнулась Аглая (ну, не полу-чается у меня назвать ее Ягой).
- И потом… Я тут недавно по телевизору слышал, один умный человек сказал, что алкоголь в малых дозах полезен в любых количествах, - воспрянувший духом Касьян решил перехватить инициативу.
- Так это ж сатирик сказал, Жванецкий, - захихикал Мит-рофаныч. – А ты и уши развесил.
Выпили по рюмочке.
- Ну, реликтовые вы мои, так чем все-таки обязана? – спросила Аглая. – Небось, по поводу стройки?
Водяной кивнул:
- Помощь требуется.
- Да вы и сами справитесь. Мне, собственно говоря, эта стройка безразлична. Я уезжать собираюсь. Вот омоложусь лет на двадцать, паспорт сделаю и вперед.
- И куда? – поинтересовался я.
- Да хоть в вашу деревню. Поближе к цивилизации, к же-лезной дороге. Все клиентов побольше будет. А Карповка лет через пять и сама вымрет. Стариков по родственникам раз-берут или по домам престарелых.
- Но все равно не помочь своим – как-то нехорошо, - на-стойка ударила мне в голову. – Вспомнила бы что-нибудь из своих знаменитых фокусов. Клубок на дорогу строителям, что ли… Кощея можно подключить, Змея Горыныча… На ступе пролететь…
- Старик совсем одряхлел, от него никакой пользы не бу-дет, а Змеюшка далеко. В глубоких пещерах подземных пря-чется. Да и потом… Внучок, Кирюша, яйца курицу не учат.
Услышав поговорку, Митрофаныч оживился.
- Учиться никогда не поздно, - осторожно хихикнул он, - потому что ученье – свет, а неученье – тьма.
Аглая зыркнула на него и задумалась.
- Хорошо, я вам помогу.
- Да не нам, а местным, - уточнил водяной.
- Как-то не заладилось у меня с местными, - вздохнула Аглая. – Особенно с Климом. Какой-то он… ну, мужиковатый, что ли… туповатый. Деревенщина, одним словом. Вот ты – мужчина видный, общительный, понятливый. Ты сразу пасеку заметил, похвалил, и мне приятно. А Клим мимо прошел, даже не глянул в ее сторону. А ведь всем известно, что са-мые первые пчелы зароились в лошади, которую кто-то из вас, водяных, когда-то, давным-давно, сдуру заездил. И я поняла, что ты – самый, что ни есть водяной.
И наш Ермолаич неожиданно засмущался… Да-да, имен-но засмущался и даже стал натягивать на колени свой само-дельный килт. Потом понял всю глупость своего поведения, скорее всего, пожалел, что не надел брюки и прохрипел:
- Да мы всегда с нашим удовольствием… - и, чтоб разря-дить двусмысленность ситуации, бросился разливать по рюмкам душистую Аглаину настойку. Даже Касьяну налил полную.
- Для начала можно попробовать чаёк из ревеня и щаве-ля, - задумчиво произнесла Аглая. – Крепкий чаёк. Он вызы-вает обычное расстройство желудка, начинает действовать примерно через час, поэтому заменить настоящий чай на мой нужно будет к ужину. Это я поручу местной кикиморе, Евдохе. А то совсем обленилась… Да, веселенькая ночь ожидает лагерь строителей. А дальше – подозрения на дизентерию, карантин, проверки, остановка работ минимум на несколько дней. Ну, а потом – подумаю.
При упоминании «крепкого чайка» из ревеня и щавеля, водяной поперхнулся и поставил чуть пригубленную рюмку на стол, с вопросительным подозрением косясь на Аглаю. Та расхохоталась.
- Да не бойся, я же своих травить не буду!
- А я и не боюсь, - и водяной залпом осушил рюмку.
Определив время совместного выступления, распрощав-шись с Аглаей, мы направились к опушке. Перед нашим ухо-дом Аглая шмыгнула в чулан и вернулась с приличного раз-мера горшочком.
- Вот, Ермолаич, возьми мед. Знаю, вместе отведаете, но положено дарить водяным – на Медовый спас соты в воду бросать, но я уж так, по-свойски, не ко времени.
Стройной шеренгой у нас идти уже не получалось, осо-бенно у водяного и лешего – они постоянно выпадали из строя. Касьян, все время отставал, а Ермолаич рвался впе-ред. В таком состоянии в гости идти негоже, и дружественный ответный визит отложили назавтра.
- Пусть пока сами повоюют, - зевнул Ермолаич. – Крепко-ватая у Яги настоечка…
Возле леса мы разделились. Водяной с лешим побрели к месту жительства, а мы с Митрофанычем пошли огородами, чтобы луговик смог окончательно уточнить свои азимуты, чтобы в четыре глаза оценить обстановку на месте, ну и у меня были кое-какие собственные планы. Да и не зря же го-ворят, что одна голова хорошо, а две лучше. Правда, остряки эту умную поговорку переиначили – одна голова хорошо, а две – мутация, но к нам с Митрофанычем это не относилось.
Из кустов мы понаблюдали за работами по уничтожению Карповки. Да, дров строители успели наломать много. И в прямом и в переносном смысле. Леса вырубили столько, что из бревен можно было бы возвести три дома со всеми слу-жебными постройками. На месте порубки поставили десятка два строительных вагончиков, кухню и, наверное, душевую – как же без этого. Подальше в лесу виднелся туалет. Обшир-ный, но, думается мне, скоро с нагрузкой он будет не справ-ляться. Работают человек сто, два бульдозера и пять погруз-чиков. Крайнюю избу уже снесли, сейчас расчищают участок. Снесли и край кладбища, сейчас вывозят надгробия. Митро-фаныч сообщил, что у него с азимутом все в порядке и поше-лестел на свой лужок, а я направился прямиком на кладбище.
Дело в том, что у меня там еще с гражданской приятель лежит – молоденький подпоручик. Звали, а точнее зовут Ва-силием, фамилии не помню. Три Георгия на груди – хоть и не полный, но Георгиевский кавалер, однако. Мы с ним как-то ненароком в нашем имении пересеклись, ну и завязались приятельские отношения. Потом их отряд отступил в Карпов-ку, там его и убили, И похоронили вместе с двумя десятками других павших. Холмик его могилки я знал, иногда захаживал в гости, чтобы пообщаться. Говорили о том, о сем, в общем – ни о чем. Вот и сейчас, оглядевшись по сторонам, я сразу направился к месту его вечного сна. Не хотелось мне, чтобы этот сон был бульдозерами да экскаваторами нарушен. Вот и родилась у меня мысль – пусть солдатики еще раз повоюют. Это я образно говорю – в рукопашную им идти не придется, но на психическую атаку они еще способны. И еще как спо-собны!
Я немножко убрался на могиле, вырвал лишнюю траву, поправил маленький крестик, который когда-то сам и соору-дил, и теперь, кстати, сообразил, что его уже и другим заме-нить пора, а потом присел на траву и положил рядом с собой пачку папирос, к сигаретам с фильтром Василий так и не при-вык. Я знал, он их сразу не возьмет – дворянин, гордый. Но потом, ночью, он и его товарищи, в основном, такие же дво-ряне и гордые очень быстро эту пачку раскурят.
Ну вот, он меня услышал. Повеяло холодком, запахом сырой земли и вот он сидит рядом со мной. Каким образом мы общаемся, вам знать совершенно необязательно. Если бы я вам об этом рассказал, вынужден был бы добавить то, что пишут в телевизионных рекламах – «просьба не повто-рять». Скажу только, что я попросил Василия в определенный день организовать небольшое шествие его однополчан по городку строителей и такое шествие, чтобы как можно боль-ше людей из этого стройотряда их увидело. Он согласился сразу, потому что о начавшемся вандализме на кладбище они уже знали, и дальнейшая судьба их могил была им не-безразлична. Мы попрощались, и я оставил его наедине с пачкой сигарет и муками офицерской гордыни – взять пачку или не взять.
Митрофаныча я нагнал на лугу, хотел обойти его за кус-тарником, но только нырнул за него, услышал:
- Кирилл, иди сюда, я тебе что-то очень интересное пока-жу.
Пришлось продираться сквозь кусты, чтобы выйти ему наперерез.
- Митрофаныч, я домой тороплюсь, Шарика кормить надо.
- Собак нужно с утра кормить и раз в день. Пошли, пошли. Может, что подскажешь… Я про такое только читал…
Мы прошли еще с полсотни шагов, и Митрофаныч поднял руку-веточку.
- Ну, и что я должен узреть? – не слишком вежливо поин-тересовался я.
- Подожди, подожди… Ага! Туда! – и он начал забирать вправо. – Стоп! Смотри сюда.
Среди густой травы четко просматривалось круглое пятно диаметром с метр, лишенное всякой растительности и как бы с обожженной поверхностью.
- И что это? – честно говоря, увиденное на меня особого впечатления не произвело. – Костер кто-то жег?
- Угу, костер, - закивал головой луговик. – И еще пять ко-стров по окружности… А где же зола? И расположены эти, как ты сказал, костры по окружности диаметром шесть метров и на одинаковом расстоянии друг от друга. Все одинаковые и одного размера. Я сегодня утром замеры сделал и чертежик составил.
- Ну, и о чем это говорит? Может, кто-то, кого ты обидел, пережин на твоем лугу устроил? Чтобы испортить тебе траву.
- Да нету у меня врагов, и потом этот колдовской ритуал делается методом вырезания растительности, а не выжига-ния, и число таких кругов должно быть нечетным.
- Ну, ладно, - не сдавался я, - может, какие-нибудь идиоты совершали какой-то идиотский обряд, а пепел с собой забра-ли как священный для них артефакт.
- А ты слышал что-нибудь о таинственных кругах на лугах и полях Англии? – и Митрофаныч начал сыпать английскими топонимами, а потом ход его мыслей вдруг резко сменил направление. – А вдруг это летающие тарелки?
- Чего?! – возмутился я. – Митрофаныч, на тебя что, тоже Аглаина настойка впечатление произвела? Почему же эти тарелки кроме тебя никто не видел?
Митрофаныч обиделся, ощетинился всеми своими усика-ми, а потом вдруг спокойно сказал:
- Они летят невидимыми и не фиксированными. И, воз-можно, проявляются только после посадки. Слушай, Кирилл, а слабо вместе со мной подежурить несколько ночей на лугу? Я эти пятна еще позавчера обнаружил, но тогда не до них было. Прошлую ночь я провел на лугу, но, каюсь, уснул. А они снова прилетали, вон там – свежие пятна. Точно такие же. А вчера их не было. Может, вдвоем покараулим?
На эту ночь у меня были несколько другие планы. С по-мощью Касьяна я собирался провести небольшую диверсию в городке строителей. Поэтому я вежливо отказался:
- Давай, Митрофаныч, ты сегодня сам постарайся не ус-нуть и понаблюдать, а я справлюсь со своими делами и зав-тра к тебе присоединюсь. Ты, кстати, не забыл, что у тебя какие-то собственные планы на счет Карповки? Или эта твоя летающая тарелка в эти планы и входит?
- Не только она, но как знать, как знать… - невооружен-ным глазом было видно, что Митрофаныч расстроился. Но я побежал на берег, меня беспокоила степень готовности Кась-яна к предстоящей операции. И ошибся – Касьян с Ермолаи-чем уже были трезвы как стеклышко.
- Яга не обманула – настойка, действительно добротная, со знанием дела сработана, - проворчал водяной. – А вооб-ще, на время операции объявляется сухой закон.
Мы обсудили детали предстоящей нашей с Касьяном ночной диверсии, я рассказал о фантазиях Митрофаныча. По поводу подозрений луговика Касьян отреагировал неожидан-но:
- Куда уж нам понять больной мозг гения!
У Ермолаича за последние пару дней уже в который раз отвисла челюсть.
- Касьян, где и когда ты успел нахвататься таких выраже-ний? Почти стихами, однако, свою дурацкую мысль излага-ешь…
- С кем поведешься, так тебе и надо, - хмыкнул леший. – Но ты не переживай, это так, само собой получилось.
- А-а-а, - облегченно вздохнул водяной. – Так бы и сразу и сказал. А то я уж подумал, что это у тебя случился переворот мозга. А с Митрофанычем потом поговорим.
Я засобирался домой, Шарик, наверное, уже ждал меня и был в голодном состоянии, а я не собирался пользоваться советами Митрофаныча насчет собачьей диеты. Но тут Ша-рик нарисовался собственной персоной. Радостно тявкнул, то ли, докладывая об успешном выполнении задания, то ли в предвкушении плотного обеда, в который должна была войти гречневая каша, сдобренная двумя аппетитными кусками мяса, то ли просто был в хорошем расположении духа. То, что задание выполнено, я не сомневался. Друзей у Шарика в Карповке было много. Не зря же говорят: для бешеной собаки семь верст не крюк. Шарик, конечно же, пес не бешеный, но общительный, легконогий и, как оказалось, любвеобильный. Не такой, конечно, как водяной в образе кота, но все же. А в том, что его ждет вкусный обед, не сомневался Шарик – он подглядывал, когда я прятал мясо в холодильник. Мы пообе-дали и легли отдохнуть: Шарик набегался, а я решил вы-спаться перед ночной операцией.
3
Ближе к вечеру я засобирался на берег, за Касьяном. Ша-рик моментально проснулся – все-таки сторожевой пес – открыл глаза, понимающе поглядел на меня, одобрительно тявкнул и снова уронил морду на лапы. Касьяна пришлось поискать и даже посвистеть. Любой леший не любит, когда в его угодьях свистят, но Митрофаныч вообще свистеть не умеет, сколько ни учили, у него шипение получается. А у на-шей троицы особый условный посвист. Поэтому на меня Касьян не рассердился. Оказывается, он тоже сладко спал в предвкушении ночных приключений, зарывшись на опушке своей рощи в прошлогоднюю листву. Водяного в акватории не наблюдалось.
- Не рановато ли? – зевнул Касьян.
- Пока дойдем, пока осмотримся, - успокоил его я. – Инст-румент собрал?
- А то! – Касьян засеменил в рощу и скоро вернулся с ме-шочком.
Мы прошли лугом. Причем Митрофаныча тоже не увиде-ли. Наверное, уже сидел в засаде, поджидая своих иноплане-тян. На опушке карповской рощи Касьян голоском невинного ребенка поинтересовался:
- Может, бабушку навестим? Все равно еще рано…
- Сделаем дело, тогда хоть поселись у нее. А сейчас – только вперед! – рассердился я.
На подходе к городку строителей мы встретили карпов-ского лешего Фомича. Он шел со стороны реки. Увидев нас, настороженно оглядел Касьяна.
- Да трезвый я, трезвый, - обиженно засопел наш леший. – У нас введен сухой закон. Временно.
- Почему не пришли сегодня?
- Решили на завтра отложить, - пояснил я. – Ваша Аглая вчера поляну накрыла, ну, и сам понимаешь…
- Яга накрыла поляну? – изумился Фомич. – А нам к ней не подступиться.
- К женщинам подход нужно иметь, - изрек наш знаток тонкой женской души, Касьян.
- Ну-ну, вам, станционным, видней, куда уж нам, дере-венщине…
- Куда направляешься? Может нам по пути? – это уже я попытался погасить в самом начале готовую вспыхнуть ссо-ру.
- Да мы с Корнеем договорились немного поработать в городке пока все на берегу.
- И что их туда загнало?
- Почему «загнало»? Они с большим своим удовольстви-ем рыбу ловят. Все поголовно.
- Как это?! – возмутился Касьян. – Ведь ваш водяной ска-зал нам, что рыбу увел от берега! Соврал?
- Почему соврал? Он увел, а сегодня днем пришел ваш Ермолаич, они с Климом пошушукались, а потом куда-то вдвоем исчезли. И рыба вернулась.
- Ты что-нибудь понимаешь? – Касьян вытаращил на меня свои по-стариковски водянистые глазенки. – Что это за фоку-сы? Что это за сепаратные переговоры?
- Успокойся, они что-то задумали, - сообщив это, я начал наблюдать, как Касьян медленно приходит в себя. А когда этот процесс завершился, я поинтересовался у Фомича: - И много рыбы?
- Да так повалила, что аж из воды выпрыгивает. Ну, мужи-ки и ошалели, - карповский леший развел руками. – Бросили работу и все на берег. Половина ловит, остальные наблюда-ют. Я долго живу, но такого никогда не видел.
- То ли еще будет, - пообещал я. – Ну, пошли работать, а то кульминацию не увидим. Чем будешь заниматься?
- Мы с Корнеем кастрюли хотели продырявить, а теперь придется и сковороды, рыбы нынче наловят много. А вы?
- Мы не такие злые и жестокие, мы техникой займемся.
- Ну да, это ж не ваша деревня, - вздохнул Фомич. – А мы вот злые и жестокие.
- Садисты, одним словом, - уточнил Касьян.
Фомич недобро глянул на него и молча отправился на по-иски Корнея, чтобы вместе привести в исполнение свои злоб-ные замыслы, а мы с Касьяном, как существа более гуман-ные, решили дать рабочим отдохнуть. Сначала прокололи шины на погрузчиках. Все. Потом занялись пальцами на гусе-ничных цепях бульдозеров. Тут пришлось повозиться. Было трудно, но мы справились. Двенадцать пальцев были акку-ратно вытащены и надежно закопаны. Гусеничные цепи рас-сыпались. Сколько дней понадобится руководителям работ, чтобы восстановить работоспособность техники? День? Два? Посмотрим. Я возражал, но забуянивший Касьян вошел в раж и повредил на каждой единице техники еще и баки для топ-лива. И так подло, что потом баки пришлось полностью ме-нять.
Фомич с Корнеем уже ждали нас, когда мы с Касьяном двинулись к реке. Стемнело, но берег был освещен множест-вом факелов. Толпа рыбаков и зрителей оживленно обсуж-дала невиданный улов. Множество ведер, тазов и корзин ломились от рыбы. Удочки уже начали собирать, когда с бе-рега раздался вопль – это двум самым упорным рыбакам – каждому – на удочки попалось нечто большое и тяжелое. Обычными удочками «это» вытащить было невозможно, и самые смелые бросились в воду. «Это» оказалось двумя огромными, размером с человека сомами, лениво отбивав-шимися от облепивших их и восторженно орущих рабочих. Касьян, уже понявший, что здесь происходит, прошептал:
- Во дают!
- Подожди, подожди, это еще не все, - но что будет даль-ше, я понятия не имел, хотя был уверен – «что-то» обяза-тельно случится.
- Лишь бы палками добивать не стали, - вздохнул леший.
Такое тоже могло случиться, но сомы вели себя послуш-но, покорившись своей горькой судьбе, мирно лежали на песке, подергивая плавниками. Толпа горячо обсуждала, как доставить сомов на кухню, и самые нетерпеливые рванули в лагерь за носилками. Но не добежали. На берег их вернули вопли ужаса. Исполнялось опять таки хором. Вот это я пони-маю – коллективное творчество. Ни одной фальшивой ноты! А потом толпа разбежалась, и на том месте, где только что лежали сомы, сидели два здоровых черных кота. Они удив-ленно разглядывали столпившихся на приличном расстоянии рабочих. Потом самый жирный из них заорал дурным голо-сом, второй недовольно фыркнул, и они вдвоем, дружно направились к ближайшей корзине с рыбой. Брезгливо поко-вырявшись в ней, нагло разбрасывая мелочь вокруг себя, коты вытащили двух здоровенных окуней и важно скрылись в ближайших кустах.
- Ну, ты даешь! – радостно заорал Касьян Ермолаичу, ко-гда мы встретились.
- Да это как-то нам вместе с Климом в голову пришло, - небрежно отмахнулся наш водяной. – Клим, возьми окуньков, тащи их к Яге. Вам все же нужно отношения наладить, а то живете по соседству, одного роду-племени, а как чужие.
- Дык, я вроде как голый, - заартачился Клим. – Неудобно как-то. Типа в гости пришел и – голый.
- Ничего, она ценит уважение традиций, аутентичность и фольклорную идентичность образа в мифологической карти-не мира, - усмехнулся Ермолаич. Учителем, однако, когда-то был…
- Не-а, - от словоблудия нашего водяного Клим совсем растерялся, но чувства собственного достоинства не потерял, - не-а, я так не могу.
- Ну, красну рубаху напяль и колпак для красы. Так тоже водяные кое-где ходят. Или ходили. Сам пару раз пробовал, но мне почему-то не понравилось. Я бы так пошел.
- Ну, вот и иди. Нету у меня красной рубахи и колпака.
- Я не могу. Мне еще с Митрофанычем разобраться нуж-но. Что-то я его сегодня давно не видел. Хорошо, не хочешь сейчас идти в гости, тогда подбрось рыбок ей на крыльцо, а завтра ненароком поинтересуйся – понравились ли?
- Хорошо, - наконец согласился Клим. Компромисс был достигнут.
- Надо же! Действительно, деревенщина. Всему учить нужно, - бубнил водяной, когда мы шли через лужок.
- Ермолаич, я, конечно, извиняюсь, но ты сам-то понял, что сказал Климу про эту… аутентичность? – спросил я.
- А! – махнул рукой водяной. – Лучше подумай, где может быть луговик.
- Где-где. По своим норам шарится, - зевнул Касьян. – Вон Кирюха знает сколько их у него.
Но во всех известных мне местах Митрофаныч замечен не был, и мы отправились на пляж. Там луговика и обнару-жили. Он нервно расхаживал вдоль заводи водяного. Увидев нас, бросился навстречу.
- Ну, где вы ходите? – и он начал нервно заламывать свои ручонки-веточки. – Тут такое происходит!
- В отличие от некоторых мы работаем, - проворчал Кась-ян. – А насчет «происходит»… Если тебя Кирюха в качестве слушателя устроит, расскажи ему о своих пришельцах. А мы с Ермолаичем не хотим на ночь разные страшилки слушать. Еще приснится какая-нибудь ерунда. Лично я спать пошел.
- Да я их видел, разговаривал с ними!
- С кем?
- С пришельцами…
- Да? Хорошо, пусть это будут пришельцы. Как хочешь. И сколько их было?
- Двое.
- И на каком же языке ты с ними общался? – водяной мрачно посмотрел на Митрофаныча.
- На нашем… - растерялся луговик.
- Может, они из Карповки прилетели? - хохотнул Касьян. – Не, в Карповке мы сегодня были. Может, из Ильиновки? Они случайно не зелененькими были? Я таких тоже один раз ви-дел. Помню как-то я…
- Дурак! – гневно оборвал его Митрофаныч и тут же по-правился. – Извини, Касьян. А начали общаться мы следую-щим образом. Он сначала показал на себя и произнес фразу. Я понял, что он представляется, и назвал себя. Пришелец поколдовал с какой-то маленькой такой машинкой, и показал мне пальцами вот так, - и Митрофаныч пошлепал пальцами возле рта. – Я понял, что он хочет, чтобы я говорил.
- Ну – и? – было видно, что водяной уже начал вникать в тему и даже заинтересовался. – Что же ты ему начал гово-рить?
Митрофаныч смутился:
- Помнишь, я вам как-то целый рассказ из пословиц Даля составил?
- Это про бедственное положение на селе? – прищурился Касьян.
- Да. А потом стихи Некрасова почитал… Николая Алек-сеевича… Очень мне нравятся.
- Про то же?
- Да…
- А что конкретно? – поинтересовался водяной. – Уж не «Кому на Руси жить хорошо»?
- Да…
- Ну, ты даешь! – возмутился леший. – Это ж какое пред-ставление о нас… то есть о людях у них сложится? Мужики пьют и пьют… И дерутся.
- Ну, в некотором смысле недалеко от истины, - вставил я. Касьян сердито глянул на меня.
- Во-первых, - вдруг взъерепенился Митрофаныч, - они быстро научились разговаривать по-нашему, правда, через эту свою машинку. Скажешь в нее, а она уже перевод выдает. А, во-вторых, это я нарочно. Ты знаешь, с какой целью они к нам прибыли? Это только разведчики. Они с планеты… с планеты… вот, черт, забыл название. Но из созвездия Орион.
- Не поминай нечистого возле воды, а то утоплю, - ласко-во пообещал наш добряк-водяной. – И чего же они хотят?
- У них на планете какая-то катастрофа случилась. Жить пока еще можно, но они ищут новую планету для колониза-ции. Наша им подходит.
- Этого только не хватало… Здесь и людям-то скоро тесно станет, - Касьян уже забыл, что собирался идти спать. – А какие они?
- Да такие же как люди. Только невысокие – пониже Ер-молаича, но повыше тебя. Головы и лица как у людей, только головы побольше, а лица потолще.
- Зеленые? – Касьяна зациклило на его «зеленых чело-вечках», от которых он как-то всю ночь по пьяному делу отби-вался.
- Лица – нет, а дальше я не проверял
- Н-да, - водяной почесал затылок. – И на чем они прибы-ли?
- Такой большой диск, метров десять диаметром, высотой метра два Сел на шесть лапок. От них-то следы и остаются. Кирилл видел.
- А почему их летящих никто не видел? – продолжал до-прос водяной.
- А они появились возле самой земли. Из деревни не вид-но.
Теперь настала и моя очередь вступить в беседу:
- Когда обещали опять прилететь?
- Завтра ночью.
- Будем их вместе встречать. Я же тебе обещал.
- Очень хорошо! – обрадовался луговик. – Очень хорошо! Они просили кого-то из деревенских привести. Для знакомст-ва с местным этносом, так сказать. Ну, вот и сойдешь за ме-стного. Я их, видишь ли, чем-то не устраиваю. По каким-то параметрам не укладываюсь в их представления о разумных существах… Фашисты.
Касьян гоготнул, но от комментариев отказался и просто сказал:
- Хорошо, Кирюха, сходи. А я подстрахую. Мне эти при-шельцы уже сейчас успели не понравиться, и что-то мне под-сказывает, что это будет их последний визит. Ты как, Ермо-лаич?
- Ну, попробуйте. Да, завтра утром, скорее всего, подни-мется шум, и нам нужно будет отлежаться. А вечером начи-найте ждать «зеленых человечков» Митрофаныча. Все. Я спать.
Я тоже пошел домой. Шарик дрых без задних ног, то есть лап. Тоже мне, сторож. Я заподозрил неладное и рванул к холодильнику. Ну, конечно! Шарик слопал все мясо, весь трехдневный запас… Как он умудрился открыть дверку? Куда же это все в него помстилось?! Когда же вернутся хозяева и заберут этого проглота?!!
4
Утром Шарик был тише воды, ниже травы. Становиться невидимкой, как я, он не умел, поэтому просто обходил меня кругами и делал вид, что мы даже незнакомы. Я тоже прин-ципиально не обращал на него внимания. И без него дел было по горло. Водяной советовал отсидеться дома, но как же тут усидишь, когда у строителей начались веселые вре-мена? И мы с Касьяном помчались на окраину Карповки.
Да, веселья было много. Во-первых, они остались без завтрака. Вернее, завтрак им выдали, но сухим пайком. Са-мые находчивые запекали рыбу на кострах, предварительно обмазав ее глиной. Навыки древних рыбаков за многие века у нынешнего человека не только притупились, но и утратились, и более или менее съедобное блюдо получилось у рабочих только с третьей попытки. Остальную рыбу решили засолить и засушить. Разумно, но… Вскоре вся кухня, сосны и домики были увешаны рыбой, что вызвало восторг у мух со всей округи, лесных ос и всех поголовно котов из Карповки. Воз-можно, запах рыбы достиг и нашей деревни, возможно, и оттуда на запах пришли коты, но коты – это по части водяно-го, а его с нами не было, и я судить не берусь. Во-вторых, дело с ремонтом техники продвигалось очень медленно. Пока размонтировали колеса погрузчиков, пока по телефону зака-зывали необходимые детали и баки для топлива, пока их привезли, прошло довольно много времени, и ремонтные работы обещали перейти в ночную смену, а то и затеряться в необозримой перспективе.
Солнце уже перевалило за зенит, когда из города доста-вили запчасти, новую кухонную посуду, когда приехало воз-бужденное руководство строительными работами, хозяева будущего поселка и невозмутимые представители правоох-ранительных органов. Первые бегали по городку и орали, отмахиваясь от ос и спотыкаясь об озверевших котов, вторые прошлись по деревне, но заподозрить в диверсии местных стариков и пару семей интеллигентных отдыхающих им и в голову не пришло. К тому же вся площадка была затоптана. Да и какие следы могли оставить мы с карповскими коллега-ми? Правоохранители даже на реку не сходили. Они просто сели в машину и убрались восвояси.
Мы возвращались домой, когда на окраине огорода Аглаи Касьян круто затормозил.
- Слушай, Кирюха, у меня тут мыслишка возникла… По-шли к Яге, попросим бутылку ее настойки и чайку… Настойки покрепче, а чайку… ну, того самого, что кикиморы сегодня на обед рабочим предложат, - он заговорщицки подмигнул.
- Зачем? – оторопел я. – Во-первых, зачем настойка? Ведь сам согласился на сухой закон, во-вторых, зачем тебе слабительный чай?
- Пошли, пошли, настойку я ведь не для себя буду про-сить, а тем более – чай. Посмотришь. А ты, Кирюха, будешь гарантом моих глобальных патриотических намерений.
Я с подозрением взглянул на него, но согласился.
Аглая встретила нас приветливо. Мы с Касьяном в двух словах объяснили, зачем пришли. Я кратко сообщил о явно недружественном визите инопланетной цивилизации, и Аглая сначала ужаснулась, а потом возмутилась.
- Нам только этого не хватало, только инопланетян! – за-причитала она чисто по-женски. – Этого ни в коем случае нельзя допустить! Пусть ищут колонию в других частях Все-ленной. Она бесконечна.
А когда Касьян изложил ей свой план, оттаяла и расхохо-талась.
- Ну, ты, внучок, и подлец! Какое коварство! – отсмеяв-шись, сказала Аглая. – А, впрочем, с захватчиками так и нуж-но, чтобы отбить охоту соваться куда не нужно. Кто с мечом к нам придет…
- …тот от поноса и погибнет, - опустив глаза, произнес скромняга Касьян.
Аглая снова расхохоталась:
- Ну, конечно, подлец-молодец, дам я тебе и настойку и чай. А можно я краем глаза погляжу на эту историческую встречу межгалактического масштаба?
- Ну… почему же нет? Только краем глаза, - важно произ-нес Касьян.
- Да-да, - согласилась Аглая. – Слушай, может, сразу на-стойку травой заправить? А то еще и чай… как-то подозри-тельно.
- Ну, настойку и я тоже буду пить, - Касьян покосился на меня. – Да и Кирюха. В целях конспирации. А нам настойку с травой никак не нужно.
- Ладно, ладно, поняла, - и Аглая шмыгнула в чулан.
Я оставил Касьяна на опушке его рощи, на всякий случай погрозил пальцем и вернулся на луг. Свистнул, Митрофаныч отозвался жалким шепелявым подобием свиста, но направ-ление определялось, и я ринулся к невысоким кустикам.
- Кирилл, я здесь, - позвал он. – Скоро должны появиться.
- Говоришь, их двое? – я плюхнулся рядом с ним в траву.
- Двое. По крайней мере, я видел двух. Может, конечно, кто-нибудь в тарелке сидел…
- Ты хоть скажи, как их зовут.
- Тот, что повыше, похоже, командир. Я назвал его Юл, хотя между этими двумя буквами была еще куча согласных звуков, которых в человеческом языке просто нет. Ну, что-то типа «ч», «п», «м» и чего-то еще. Но он и на Юла откликает-ся. Второй – Ыдон, хотя с теми же фонетическими проблема-ми. Держатся высокомерно, но возможно, это только со мной. С тобой, скорее всего, эти расисты будут говорить по-другому. А знаешь, как оно вышло? Когда я им все это испол-нил – и Даля, и Некрасова, Юл через свою машинку спросил: «А что у вас в селении ни старого ни малого, как вымер весь народ?» Вот ты и будешь представлять весь этот народ. Но я не об этом хотел сказать. Представляешь, он говорил строч-ками из поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Представля-ешь?
- Ну, я с ними стихами изъясняться не собираюсь – не си-лен. Пусть привыкает к обычной разговорной речи.
- Жаль, Касьяна нет, - вздохнул луговик.
- Это точно, - согласился я. – В области филологии Кась-ян, правда, больше по ненормативной лексике специалист, но это тоже не помешало бы расширению лингвистического кругозора пришельцев. А за лешего не переживай. Касьян в засаде сидит, думаю, в нужный момент он не подведет.
- Это очень хорошо, - обрадовался Митрофаныч. – Касьян большой выдумщик, а когда трезвый, может быть очень по-лезным. Он трезвый? – вдруг забеспокоился луговик.
- Пока да, - неопределенно бросил я. – Ну, а потом…
- Чу! – насторожился Митрофаныч. – Слышишь зуд в ушах? Сейчас они появятся…
В ушах, и правда, начало зудеть, и через мгновение из ничего прямо перед нами возник корабль инопланетян – точь-в-точь, как описал его Митрофаныч. Он завис в метре над землей, а потом мягко шлепнулся в траву.
- Если это будет продолжаться, они мне весь луг вытоп-чут, - пожаловался Митрофаныч. – А если эскадра прилетит?
- Думаю, до этого не дойдет, - успокоил я его. Митрофа-ныча успокоил, а сам начал нервничать.
Звездолет застыл на траве, мы – в траве.
- Пошли, они ждут, когда мы появимся. Осторожничают, - прошептал Митрофаныч.
- Ну, пошли… - и мы вышли из травы.
Через пару секунд в боковой стенке звездолета образо-валось отверстие. Не дверь открылась, а именно образова-лось отверстие, из которого выползла лесенка, и по ней спус-тилось два человека. Они, точно, были похожи на людей, вот только лица… Лица были плоскими, с узко посаженными гла-зами по обе стороны большого носа, под которым едва на-шлось место небольшому ротику. Красавцами их даже при большом желании назвать было сложно. Но это – дело вкуса. Может быть, для миссии на Землю они провели конкурс кра-соты. Как по мне – они были близнецами, вот разве что рос-том отличались. «Так, вот этот, левый – Юл, правый как его… ага – Ыдон», - пронеслось у меня в голове. Постояли, рас-сматривая друг друга. Юл что то сказал в коробочку, и та выдала:
- Доброго здоровьица, мужики!
Это я понял с некоторым трудом, поскольку фраза звуча-ла примерно так: «Дофровойго сыдравьиса, муисыки». Труд-ности перевода, однако. В дальнейшем все, что будет выда-вать коробочка, я буду переводить на нормальный язык. Итак, после небольшой паузы я произнес:
- Будь здрав, барин!
Теперь замешкалась коробочка, осмысливая мое привет-ствие и, наконец, что-то пропищала. Юл важно кивнул голо-вой и в свою очередь что-то пропищал. На этот раз коробоч-ка, не раздумывая, процитировала Некрасова:
- Уж ночь давно сошла, зажглися звезды частые в высоких небесах, всплыл месяц, - а дальше в ней что-то заело, она повторила фразу и стыдливо умолкла. Митрофаныч за моей спиной осторожно хихикнул, а я подумал, что с этим безобра-зием пора заканчивать. Некрасов это хорошо, но жизнь есть жизнь, и словарный запас пришельцев нужно разнообразить и пополнить.
- Да, ночка хорошая… Как долетели? Чего изволите? – над этими моими словами коробочке уже пришлось пораз-мышлять, но она справилась, и после небольшого диалога с Юлом, она сообщила.
- Благодарствую. Леса, поля поемные ваши нам подойдут. Будем здесь жить вольготно. Будем жить на Руси хорошо.
- А кто разрешит? – я помрачнел.
- А дозволу спрашивать не будем, - нахально объяснила коробочка складывающуюся ситуацию, и добавила: - А вре-мечко не ждет.
Тут я решил, что с этой некрасовщиной, в натуре, пора заканчивать, и так им и сказал – честно и откровенно:
- Ты, мужик, в натуре, не быкуй. Здесь тебе рога быстро поотшибают.
Признаю, получилось не слишком дипломатично, но, по-моему, доходчиво.
Они долго совещались вдвоем – Юл и молчаливый Ыдон – а потом коробка проскрежетала:
- Я тебя взять в полон, ехать на тройке с бубенцами и бу-ду делать тебе правеж на Млойцнанр. Мы там изволим про-живать, - а потом уже веселее пролепетала: - Мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь – колом ее оттудова не выбьешь: упирается. Заходи, однако, внутрь, сейчас возне-семся.
- Угу, - сказал я и сделал шаг назад, - счас.
Эти мои «угу» и «счас» вызвали у машинки панику. Си-туацию разрулил неизвестно откуда появившийся Касьян. В одной руке он держал бутылку с накинутыми на горлышко пластиковыми стаканчиками, а в другой банку с Аглаиным чаем.
- Здрасте, гостюшки заморские! – проорал он, и Юл с Ыдоном заметно расслабились, увидев в Касьяне более ве-селого, покладистого и сговорчивого мужика. – Я тут мимо проходил, дай, думаю, зайду, узнаю как вы тут? Чай не ску-чаете? Я – Касьян, а эта дубина стоеросовая не представи-лась. Его Кирюхой зовут. Мужики мы местные. Выходит, со-седушками будем, добрыми приятелями?
- Да-с, - неожиданно пропищала машинка.
- Ну, вот и ладненько! – обрадовался Касьян. – А за это полагается косушку выпить! Прошу прощения, хлеб-соль в руках не поместились, а второй раз бечь за ними накладно, да и в падлу.
Я обалдел. Ну откуда в Касьянином лексиконе эта фраза из Некрасова – «косушку выпить»? Но на инопланетян она произвела совсем другое впечатление.
- Косушку выпить? – заинтересовался Юл. – затейливо, занятно… А это как будет?
- А это будет весело, - пообещал Касьян и пояснил, по-трясая бутылкой: - Есть на Руси такая забава – водочка.
- О, водочка! Русь! – не понятно чему, но Юл обрадовал-ся. И даже очень. – Затейливо! Попробовать сподручно?
- Сподручно, сподручно, - Касьян весь прямо таки светил-ся радушием. – Правда, это вы как гости должны нам косушку предложить, проставиться, так сказать, тем более, что у вас к нам типа деловое предложение.
Я уже понемногу пришел в себя и заявил:
- Да! Возьмем, к примеру, голландцев. Они, когда захоте-ли поселиться и обустроиться на Манхэттене, сначала выпи-ли с индейцами несколько косушек, а потом выменяли остров на бусы. И стоило это им всего двадцать четыре доллара. Долларов, конечно, тогда еще не было, но где-то так.
- Да! – радостно поддержал меня Касьян. – А мы вам сами предлагаем косушку выпить, да еще и бусы подарим. Вот! – и Касьян достал из кармана штанов две нитки бус из сухих ягод шиповника и свежих волчьих ягод. – Их вот так носят, - он нацепил бусы на шеи оторопевших Юла и Ыдона. – Да вы, судари мои, их внутрь, внутрь засовывайте. Их еще и есть можно, но это потом.
Гости долго совещались между собой, а потом с коробоч-кой. Понятное дело – столько новых слов: «индейцы», «Ман-хэттен», «голландцы», «бусы», «доллары»… Но они справи-лись.
- Да-с, мужики-индейцы, я выпить косушку за эту наша земля, за наш остров Манэхэлтен. Благодарствуйте за дары, - сформулировал Юл с помощью коробочки. – Он пить не будет, - и показал на несчастного Ыдона.
- Понятно, понятно – водила. За рулем пить нельзя, - Касьян понимающе развел руками, а потом наполнил пласти-ковые стопки. – Да ты не нюхай, не нюхай! Смотри! – и мы с Касьяном дружно опрокинули стопки.
Юл отхлебнул, поморщился, а потом последовал нашему примеру. На мгновение он остолбенел, потом пошатнулся, но не упал. А Касьян продолжал лопотать:
- А ты знаешь… как тебя… Юл? Ну, как хочешь, пусть бу-дет Юл. А ты знаешь, Юл, что здесь есть одна обыкность? У нас говорят: между первой и второй перерывчик небольшой. Или еще: чтобы между первой и второй пуля не пролетела. Так что давай, - и он снова наполнил стопочки. – Давай, Юл.
После второй Юл сдался. Он мягко осел на землю и, вы-тянувшись во весь свой рост, захрапел. Ыдон забеспокоился:
- Он помереть? – поинтересовался он через свою коро-бочку.
- Да нет! Не помереть! – успокоил его Касьян. – Просто, видать, одна косушка – предел его возможностей. Пока. По-том втянется. Хочешь попробовать? Больше одной не налью – у меня на тебя еще прожект имеется.
Ыдон не отказался. А чего? Командир сладко спит. Ыдон выпил и даже не пошатнулся. И уже через четверть часа Касьян обучал его похабной частушке, специально для коро-бочки поясняя отдельные фразы, содержащие ненорматив-ную лексику. Мне показалось, что коробочка периодически краснела. Наверное, от напряжения. Трудности перевода, однако. Потом леший неожиданно прервал процесс и толкнул Ыдона локтем в бок.
- Братан, а слабо нас с Кирюхой прокатить на своей теле-ге?
- Нет, нельзя, - перевела коробочка.
- Да тут недалеко, мы покажем, - встрял я, поняв намере-ния лешего. – Заодно и окрестности Манхэттена осмотришь.
Ыдон подумал-подумал и, махнув рукой, сказал
- Наливай!
- Нет, вернемся – Касьян еще нальет. И даже в дорогу даст. Правда, Касьян?
- А то! – радостно отозвался леший.
Но тут признаки жизни начал подавать Юл. Вместе с ним ожила и его коробочка.
- Не велено лететь! – возмутились они оба.
- Касьян, налей ему. Пусть еще немного поспит, - предло-жил я. – А ты, Митрофаныч, когда он проснется, почитай ему что-нибудь о вреде алкоголя.
И мы проникли в летающий аппарат. Внутри консервной банки мне никогда бывать не приходилось, но, наверное, так она и выглядит изнутри. Разве что металлические стены ук-рашали многочисленные кнопки. Ыдон нажал одну, и стены стали прозрачными. Перед нами открылась панорамная кар-тина лужка, нарушаемая рядами кнопок, которые сейчас на-чали светиться. Вон и Митрофаныч что-то втирает Юлу. Юл после третьей не заснул и внимательно внемлет луговику. По-моему, даже рот открыл. Про свой межпланетный ко-рабль, кажется, совершенно забыл.
- Снаружи этот эффект не наблюдается, - прошептал я Касьяну.
Но вредная коробка услышала мой шепот и что-то про-пищала Ыдону. Тот оглянулся на нас, изобразил нечто напо-добие улыбки и, кивнув, нажал еще три кнопки. Тут же откуда-то из пола выползли кресла. Мы уселись. В «моем» особняке тоже имеются кресла, есть даже кресло-качалка. Но по ком-фортности они явно уступали тому, в котором я сейчас сидел. Ыдон повернулся к нам и что-то промолвил.
- Куда? – перевела коробка.
- Туда, - я указал направление.
- Далеко? – поинтересовалась коробка.
- Полтора километра, - уточнил я и подумал, как же ему объяснить про километр. Но Ыдон оказался опытным развед-чиком. Он сам быстренько все перевел в свои меры длины, кивнул и сказал с помощью коробочки, разумеется:
- Полетим низко.
Подъема мы с Касьяном не ощутили. Просто Митрофаныч с Юлом растаяли в темноте, а мы через какое-то мгновение оказались над соснами за городком строителей.
- Чуть промахнулись, - я уже напрямую обращался к ум-ной коробочке, и мы тут же переместились ближе к городку и повисли на самых макушках сосен. Я надеялся, что мы прак-тически сливались с ними. Успели как раз вовремя.
- А теперь смотри, - предложил я Ыдону.
Городок строителей был неплохо освещен. По всему бы-ло видно, что народ уже отужинал и собирается культурно провести время: кто в карты играл, кто в нарды, кто в домино. Некоторые держали в руках кружки с Аглаиным чаем. Значит, он им понравился. Только несколько человек предпочли ак-тивный отдых. Они лениво гоняли мяч между пеньков, остав-шихся от спиленных сосен.
Но вот что-то случилось. Сначала в сторону туалета на-правились двое, потом четверо, и скоро количество движу-щихся в том же направлении начало увеличиваться с геомет-рической прогрессией. Возросла и скорость их передвижения. Паники пока не возникло, но посадочных мест явно не хвата-ло, и народ начал разбегаться по опушке. Часть отметивших-ся в туалете спешила снова пристроиться в очередь, другие, сбившись в группы, обсуждали случившийся казус.
Я ожидал еще кое-какие события. И вот они начались. Сначала забеспокоились те, кто находился ближе к деревне. Они начали пятиться к центру лагеря. Их лица были обраще-ны даже не на саму деревню, а на кладбище. Теперь и я уви-дел, что заставило строителей отступать. Со стороны клад-бища стройной шеренгой двигались военные в форме цар-ской армии, солдаты и офицеры. Сколько их захоронено на карповском кладбище, я не знал, а теперь мог сосчитать – двадцать три человека. Конечно, людьми их можно было назвать с трудом: фигуры имели полупрозрачный вид, и каж-дую из них окутывала светлая кайма. Зрелище не для слабо-нервных – такое количество призраков в одном месте и в одно время! Вот и мой подпоручик Василий, шагает четвер-тым слева с тремя Георгиями на груди. А вот теперь наступи-ла паника. Рабочие с криком бросились в лес. Но призраки стройной шеренгой невозмутимо дошли до опушки, углуб-ляться в бор не стали, развернулись и так же спокойно вер-нулись на исходные позиции – на кладбище. Я облегченно вздохнул – мой Василий не подвел. Психическая атака уда-лась. Теперь дело за этим проглотом Шариком и его друзья-ми.
Ыдон с интересом наблюдал за происходящим, а потом спросил:
- Это то, что я думать? Эти светлые фигуры тех, кто уже неживой? У нас тоже такое бывает.
Я вздохнул и в двух словах попытался объяснить ему си-туацию и наши проблемы. Казалось, он меня понял.
- Благодарствую за то, что изволил поделиться со мной. Я тоже быть чистосердечен, - и он насколько позволял их с коробочкой словарный запас рассказал нам о подробностях их миссии.
На их планете, действительно, случилась экологическая катастрофа, и они бросились искать в ближайших окрестно-стях планету, готовую принять массу мигрантов. Земля, ока-завшаяся в этих «ближайших окрестностях», в серьезные планы не входила, и их послали сюда так, на всякий случай. Нашлись другие более подходящие планеты. Поэтому сего-дняшний их визит должен был стать последним. Но… У Юла, занимавшего какое-то более или менее значительное поло-жение в их планетарном правительстве и имевшего амбиции диктатора, по поводу Земли возникли собственные планы. Он решил создать здесь собственную колонию.
- Ты с ним поберегись. Он изволит тебя брать с собой, - сказал Ыдон.
- Ну, это вряд ли, - встрял в нашу беседу Касьян.
На этом наши межпланетные переговоры двух цивилиза-ций неожиданно прервались. Под нами затрещал сосновый бор, и оттуда хлынула масса перепуганных строителей. Для меня это тоже стало неожиданностью. По моим предположе-ниям люди должны были до утра отсидеться в лесу, попра-вить расслабленное здоровье и утром, подгоняемые стаей собак, успеть на первую электричку.
- Слушай, Ыдон, а у тебя на телеге нет чего-нибудь типа подсветки? – спросил Касьян. – Еще не темень, но все же. Жаль мужиков – еще покалечатся.
- Мы выдать себя, - насторожилась коробка.
- Да у нас к таким визитам уже давно привыкли, - успокоил ее Касьян. – Хуже не будет. Тем более, что вы сюда больше не вернетесь. Зато в прессе завтра такое начнется…
Ыдон пожал плечами, кивнул, и полуокружность «телеги», обращенная в сторону лагеря, оперилась лучами света. На мгновение толпа внизу остановилась, несколько секунд по-любовалась красивым зрелищем, а потом с удвоенной скоро-стью устремилась в сторону нашей деревни, а точнее – к железнодорожной станции. Только на противоположной сто-роне лагеря стоял человек, спокойно наблюдавший за проис-ходящим. Его лицо в ярком свете нашей иллюминации мне кого-то смутно напоминало. Но тут обозначились и источники шума: из бора вышли две фигуры. Ростом чуть пониже сосен, они двигались между стволов, просто разгребая их руками. Ермолаич с Климом были похожи на двух атлантов, правда, немного обрюзгших. Особенно Клим. Они тоже остановились, задрав головы, а потом, не спеша, развернулись и вернулись в лес. Хотя могли бы дотянуться до нас руками, даже не под-прыгивая.
- Это что? – спросил Ыдон.
- Это – кто, а не что, - поправил его Касьян. – Это – наши.
Ыдон кивнул.
- Нужно поворачивать назад.
- Поехали, - согласился я и добавил: - Будут предлагать чай – не пей.
Ыдон вопросительно взглянул на меня, а потом кивнул.
Через мгновение мы были на месте. Момент посадки я даже не ощутил. Митрофаныч с Юлом сидели возле неболь-шого костерка, занятые напряженной беседой. Бутылка была наполовину пуста. Увидев нас, Юл начал что-то выговаривать Ыдону. Коробочки молчали, молчал и Ыдон. Потом Юл обра-тился к нам:
- Мы уже задерживаться, - сказала его коробочка и проци-тировала Некрасова: - Давно пора бы каждому вернуть своей дорогою.
- Как приятно, что вы увезете с собой знание нашей лите-ратурной классики, - похвалил я. – Жаль, что слегка поверх-ностно получилось.
- Я только пролог успел рассказать, - начал оправдывать-ся Митрофаныч. – Зато наш друг теперь пить не будет.
- Вот в этом я очень сомневаюсь, - буркнул Касьян. – Еще не вечер.
- Так! Ты, - Юл ткнул в меня пальцем, – отбывать с нами. Потом мы тебя возвернуть.
- Заманчиво, наверное, побывать у вас в гостях, но у меня совершенно другие планы на завтра, - пояснил я.
Тут, видимо, в не привыкшем к возражениям Юле просну-лись его диктаторские замашки, он достал из нагрудного кар-мана какой-то предмет и направил на меня. Ну, что ж, я не стал ждать, когда он нажмет очередную кнопку. Кто его знает, какое впечатление на меня произведет ее действие? Вдруг я озверею и начну все вокруг себя крушить. Но «а ля гер ком а ля гер», как говорят французы – на войне как на войне. Я мысленно произнес пару фраз – заклинание такое – и повто-рил фокус водяных. Теперь летающую тарелку я видел как бы с вершины высокого дерева. Этот же маневр повторил и Касьян, но он, склеротик, произнес только первую часть за-клинания и поэтому предстал перед гостями во всей своей первозданной красе, а Касьянова одежонка валялась у его мощных ног. Какое впечатление на инопланетян произвело наше с Касьяном превращение, я не успел оценить. Меня отвлекли события, разворачивающиеся на улице нашей де-ревни. Сезон белых ночей завершался, но было еще доста-точно светло, чтобы видеть, как по улице по направлению к вокзалу летела толпа стайеров. Все было как в настоящем забеге – небольшая, но дружная группа претендовавших на первые призовые три места, затем основная масса – пелетон и замыкала бегунов небольшая, храбрая группа арьергарда. Она, возможно, могла бы бежать быстрее, но приняла на себя героическую задачу – отбиваться от преследовавшей их стаи собак. Молодец, Шарик! Он получил задание, чтобы ни один из строителей не пострадал от укусов, и собаки вели себя громко, но достойно – они просто лаяли. Странно, но с дистанции никто из бегунов не сходил. Мало, наверное, чаю выпили.
Ну, и что у нас там, внизу? Ага, Юл от неожиданности уселся на землю и все еще сидит, уже с минуту беззвучно разговаривает сам с собой. Так он еще долго разговаривал бы, но коробочка неожиданно рявкнула на него, и он затих. А Ыдон, склонив голову набок, разглядывает меня, видимо, прикидывая, как же меня, теперешнего, упаковывать в их консервную банку.
- Ну что, Кирюха, попробуем перевернуть эту телегу или пусть летят? – поинтересовался Касьян.
- Да пусть летят… - смилостивился я, - Эй, Юл, убери свою штуковину или лучше отбрось в сторону. Перекуем мечи на орала, так сказать. Видишь ли, я, конечно, существо мир-ное, а вот за Касьяна не ручаюсь. Он и зашибить может.
- Может, может, - откуда-то из кустов подтвердил Митро-фаныч.
- Благоволите не зашибить, - и Юл швырнул свое оружие в сторону кустов.
- Вот так-то лучше, - похвалил я его, возвращаясь в преж-нее состояние. Касьян тоже принял обычный облик и сейчас озадаченно изучал остатки своего гардероба.
- Мог бы и предупредить, - проворчал он. – Я так быстро соображать не умею.
И тут на крышу звездолета приземлилась ступа с Аглаей. Поднявшийся было на ноги Юл снова шлепнулся в траву.
- Ты же обещала издали наблюдать, - попенял я Аглае.
- А я увидела ваши с Касьяном фортели и решила тоже принять участие в общем веселье, - усмехнулась Аглая. Сту-па снова поднялась в воздух, мягко опустилась в траву, и Аглая выпрыгнула из нее подозрительно ловко даже для своего шестидесятилетнего возраста. – Ну что, мальчики, я вам тут немного настойки привезла…
Но как оказалось «общее веселье» еще не закончилось. От опушки березовой рощи, весело задрав хвосты, галопом скакали два черных кота. Оказавшись в центре внимания, они уже вальяжно подошли к нам. И тут началось. Сначала коты превратились в больших кабанов. Они своими маленькими глазками внимательно оглядели инопланетян, дружно хрюк-нули и, не спеша, направились к ним. Юл потянулся в карман за оружием, но потом вспомнил, что уже перековал мечи на орала, и застыл на месте, его коробочка молчала. Более осведомленный и уже успевший составить собственное мне-ние о нас, землянах, Ыдон ничему не удивлялся. По-моему он готов был даже почесать хряков за ушами. Может быть, он бы так и поступил, но один из кабанов хрюкнул, они дружно растаяли в воздухе, а потом вернулись. Но уже в виде двух быков. Быки как, и положено, набычились и начали грозно рыть копытами землю. Ситуация стала накаляться. Теперь уже и симпатяга Ыдон потянулся за оружием. Но ситуацию неожиданно разрулила Аглая. Она ловко запрыгнула в ступу и нарезала пару кругов вокруг звездолета. Может быть, это выглядело глупо, но именно этот типично женский и не впол-не адекватный поступок Аглаи снял напряжение. Водяные приняли свой обычный облик и уселись возле такого же бес-штанного Касьяна, пришельцы слегка расслабились, Аглая затормозила свою ступу перед нами.
- Ну что, мальчики, успокоились? – усмехнулась она. – А то одни за пушки хватаются, другие копытами землю роют, третьи намереваются чужое, да, наверное, еще и казенное, транспортное средство испортить. Выпейте мировую и рас-ходимся.
- Почему здесь столько много мужиков и таких разнооб-разных? – промямлила коробочка Юла. – Мы желали видеть только этих, - и он указал на Митрофаныча и меня. И что эти тут вытворять? Как они менять свои физиономии?
- Да это просто наши мужицкие забавы, - Касьян похлопал его по плечу. – Хочешь, я еще больше сделаюсь и заброшу вашу железку во-о-н в ту рощу? Не хочешь? Ну, и правильно. А про вас, между прочим, уже вся округа в курсе, - радостно добавил Касьян. – Не удивлюсь, если сейчас в небе появятся истребители с ближайшей военно-воздушной базы или с неба начнут спускаться десантники. А то и Змей Горыныч прилетит.
- Змей? Горыныч? – заинтересовалась коробка Юла.
- Это такой истребитель, - пояснил Касьян. – Только пла-мя у него вырывается не сзади, а спереди и все сжигает.
- Нам пора бы, - послушав свою коробочку и поразмыс-лив, сообщил нам Юл и поднялся.
- А на посошок? – встрепенулась Аглая.
- Зачем здесь посох, палка? – удивился Юл.
- Она говорит, что на дорогу принято косушку выпить, - растолковал Касьян.
- Косушка? – удивился Клим. – Никогда не слышал такого слова.
- Классиков нужно читать, - хмыкнул Касьян. – Некрасова, например. Николая Алексеевича…
А вот Юл слово «косушка» понял правильно.
- Косушка… - повторил он. – А мне… - И он так исказил имя Митрофаныча, что и не выговоришь. – Он мне сказал, что пить – вредно.
- Пить – вредно, - согласилась Аглая, - а выпить – не-вредно и даже нужно, если на посошок, на ход ноги.
- Наливай, сударыня, - вздохнул Юл и повернулся к Ыдо-ну. – Тебе нельзя!
- С нашим удовольствием, извольте-с, - и Аглая, улыба-ясь, подмигнула Юлу. Тот попробовал повторить этот мими-ческий пассаж, но у него ничего не вышло.
Выпили. Я думал, что Юл, учитывая старые дрожжи, сей-час же и свалится. Но нет, он выстоял и не только выстоял, но неожиданно заявил:
- Между первой и второй пуля не пролететь.
Про пули ему больше понравилось и лучше запомнилось, чем про перерывчик. Ыдон мрачно посмотрел на него и что-то буркнул. Коробочка при этом промолчала. Юл огрызнулся, коробочка снова промолчала, а Ыдон помрачнел еще боль-ше. Аглая, между тем, снова наполнила рюмки.
- Что-то мы, и правда, большой перерывчик сделали, - она подняла стопку. – Целая пулеметная очередь успела пролететь. Ну, счастливой вам дороги.
- И флаг вам в руки, - проворчал Касьян.
А вот эта рюмка уже была лишней. После нее Юла по-несло.
- Дорогой длинною, да ночью лунною! – вдруг заорала его коробка.
- Митрофаныч, - прошептал я на ухо луговику, - это уже не Некрасов. Вы что с ним и романсы пели?
- Вас долго не было, - усмехнулся луговик.
- Ехали на тройке с бубенцами! – снова заорал Юл.
- Эка его развезло! – брезгливо промолвил Ермолаич. – Пора грузить.
- А чайку? – засуетилась Аглая. – Как там у Некрасова – «А вечером по чайничку горячего чайку»... Я сейчас, сейчас… Ему сразу полегчает…
- Помнишь, что я сказал? – спросил я у Ыдона. Тот кив-нул. – Сколько по времени к вам лететь?
Инопланетянин быстренько подсчитал в уме.
- По вашему времени один час и двадцать четыре мину-ты.
- Отлично! – обрадовалась подошедшая Аглая. – Успеет сработать. А ты, внучок, этот чай не пей.
- Знаю, - перевела коробочка, и тут же выдала меня: - Он сказать.
Аглая укоризненно глянула на меня, но Ыдону сказала:
- Я вижу, ты хороший парень. Вот это возьми с собой. Это пить можно, только не за рулем. Или что там у вас вместо руля, - и протянула инопланетянину две бутылки своей на-стойки, а потом ехидно добавила: - Приятного полета.
Юла напоили чаем и с трудом погрузили в межзвездную телегу. Он снова попытался настаивать, чтобы я его сопро-вождал (чем же это я ему так приглянулся?), но, когда ему вернули прямоугольный предмет с двумя усиками – электро-шокер, наверное, – успокоился, от своей дурацкой идеи отка-зался и уснул. Ыдон, тип, совершенно лишенный всяческих сантиментов, махнул нам рукой, вошел в свою «тройку с бу-бенцами», дверь исчезла, а еще через мгновение, оторвав-шись от земли, исчез и летательный аппарат.
- Все, - подвел итог сегодняшнему вечеру Ермолаич, - всем спасибо, всем спать.
- Спокойной ночи, охальники, - Аглая обвела нас взгля-дом, остановилась на античной троице и сфокусировала взгляд на Климе. – Климушка, ты не проводишь меня? Заод-но и прокатишься. Ты же в ступе никогда не летал? Места в ней хватит, - и Клим, смущаясь, полез в ступу. – А за рыб – тебе отдельное спасибо, - это мы услышали, когда летатель-ный аппарат Аглаи уже поднялся в воздух.
5
До обеда я тупо спал. Спал, даже не обращая внимания на холодный нос Шарика, которым он тыкался мне в бороду. Но, в конце концов, мне его стало жалко – все же пес боль-шую работу проделал, проголодался. И я налил ему хорошую миску супа. Он жалобно посмотрел на холодильник, я открыл его, продемонстрировав зияющую пустоту на том месте, где еще давеча лежал хороший кусок мяса. Шарик понял свою вчерашнюю ошибку, вздохнул и принялся за суп.
Касьяна с Ермолаичем я нашел на пляже. Оба были ско-рее мрачные, чем скучные.
- Что-то случилось? – я поинтересовался так, для прили-чия, поскольку из личного опыта знал, что, когда после бур-ной деятельности настает затишье, тебя начинают обволаки-вать апатия и даже депрессия.
- Заняться нечем, - пожаловался Касьян. – Рабочие как убежали, так их и след простыл. Правда, успели в городе настучать, кому следует. С утра санстанция приехала, остат-ки ужина на анализ взяли. Но карантин до сих пор не объяви-ли. Опять же полиция отметилась… Что-то искали, но безре-зультатно. Скучно… Уныло…. Хоть бы эти космонавты еще раз прилетели. Да, приехали эти, как их… уфологи, обосно-вались в пустой избе, бродят по лесу с разными приборами, какие-то замеры делают. Хозяева прислали сторожей, техни-ку охраняют. Слышь, Ермолаич, а может, ты уфологам гово-рящего быка изобразишь? А потом кота? Они удивятся, по-чешут репу и скажут – после визита инопланетян в природе случилась мутация. Вот шуму-то будет! Тебя по телевизору покажут, а, может, даже в цирк пригласят. Меня бы больше кот устроил. Кот – это солидней. У кота даже должностная инструкция есть. Вполне серьезная. Будешь по цепи ходить. Пойдешь направо, песни будешь петь, ведь все водяные известные меломаны, Да? Пойдешь налево – сказки будешь рассказывать. Правда, по должностной инструкции ходить придется и днем и ночью… Хотя… Непонятно – для кого в цирке по ночам песни-то орать? Ну, что-нибудь придумаем.
По жизни больше молчаливый, чем разговорчивый Касьян разошелся, но угрюмый водяной шутки не оценил.
- Я тебя, клоун, самолично в цирк отдам, - пообещал он.
- А о призраках, о тебе и Климе что говорят? – полюбо-пытствовал я.
- Насколько я понял, нас вместе с призраками посчитали побочным явлением – галлюцинациями в ходе массового отравления. Но кладбище стараются обходить стороной, а в лес далеко не суются, - вздохнул Ермолаич. – Хоть какая-то польза.
- А Митрофаныч? – осторожно поинтересовался я, зная, что луговик трудится по личному плану.
- Весь в делах и заботах. Ничего объяснять не захотел. Сказал, потом все сами увидим.
- Смотаюсь я в Карповку, может, еще чего узнаю, - и я по-бежал.
Добирался, само собой разумеется, не так быстро, как на звездолете, но успел к финалу интересной сцены. На краю вырубки стояло три джипа, возле одного из них с ноги на ногу переминались охранники, два солидных мужика прохажива-лись в сторонке и что-то оживленно обсуждали. Та-а-ак, нуж-но подобраться поближе.
- С новыми рабочими проблем нет, - убеждал собеседни-ка крепенький мужичок с большим планшетом в руках. – Уже завтра привезут первую партию – человек пятьдесят. А что с теми, кто сбежал?
- Не переживай, - усмехнулся второй, вальяжный и лы-сый, - Никакой дизентерии, просто массовое отравление. С поварами сейчас работают, пострадавших пока держат в карантине, но это ненадолго. Да, еще и психиатры с ними занимаются. Почти у всех шок. Но это несерьезно… Так что у нас с продолжением работ?
- Будем сносить избы. Эти две пустые, их можно сразу убрать. В тех двух поселились придурки-уфологи. Но их мы потом попросим отсюда. Там дальше еще два пустых дома. С ними проблем вообще не будет – хозяева умерли, наследни-ков не нашли. А если таковые вдруг обнаружатся, я думаю, вы с ними найдете общий язык. С остальными сложней. Кто-то согласен на переезд в квартиры, кто-то оказывается.
- Ну, мы их уговорим, - пообещал второй. – Говоришь, завтра начнешь? Ну, и хорошо. И про кладбище не забывай. Ведь ты бы не хотел жить в доме с видом на погост? Вот и я о том же. Да, и с лесом на берегу поторопись. Эти елки…
- Березы, - поправил крепыш. – Да и за лагерем не елки, а сосны.
- Да какая разница! Короче, их тоже нужно пилить. Ну, на первое время задача ясна? Вот и чудненько. Работайте! Зав-тра подвезут еще два бульдозера и два погрузчика. К полуд-ню рабочих доставят. Я тоже наведаюсь.
- Вот и чудненько, - это я уже сам себя обрадовал, когда бежал на берег к затосковавшим без работы водяному и ле-шему.
Они сидели на том же месте в тех же позах.
- Все только начинается! – попытался я их обрадовать.
- Это как? – не понял водяной.
- Завтра работы возобновятся! – и я рассказал о том, что услышал.
- Та-а-к, - без особого энтузиазма протянул водяной. – Значит, люди – свежие, придется все сначала начинать. С одной стороны это хорошо – ничего нового изобретать не нужно, сыграем на «бис» и все. Правда, без этой летающей банки из-под сардин. Но… Снова мужиков пугать. А вдруг у кого сердце не выдержит? С другой стороны у нас есть неис-пользованные внутренние резервы: полудница, как ее, Гла-фирой зовут? Ну вот. И кикимора. Кикимору мы, кстати, за-действовали, но так, на подхвате. Теперь пусть по полной программе отработает. Дадут мужикам отдохнуть с дороги. Пусть мужики поспят. Русалки вообще обленились – ничего не сделали.
- Да они просто не успели, - вступился за русалок Касьян. – События так быстро начали развиваться, что девочки…
Водяной нехорошо покосился на лешего, и я поспешил вступить в разговор.
- Мы еще не знаем, что Митрофаныч отчудит.
- Ну, луговик со своими инопланетянами тоже шороху по-рядочно навел, - водяной все же отвлекся от подозрительных мыслей по поводу лешего. – Так! – вдруг рявкнул он. – Я – по реке к Климу, а вы подтягивайтесь. К Яге заверните. Может, чего сообразит или сама изволит присутствовать.
Аглая не изволила присутствовать. Она встретила нас за-спанная и томная.
- Значит, твоя призрачная команда их не испугала? – зе-вая, спросила она.
- Испугала рабочих, а начальство в россказни про призра-ков не поверило, - начал оправдываться я. – Оно же их не видело…
- Хорошо, защиту погоста я беру на себя. К смерти и мо-гилам нужно относиться с уважением. Я это кладбище так защищу… - но развивать свою мысль Аглая не стала. – Лад-но, бегите. А у меня дела. Да! Нате пару бутылок, все-таки в гости идете.
- А Клим-то будет? – ляпнул невоспитанный Касьян.
- Конечно, шалун, - и Аглая кокетливо откинула со лба не-послушный локон.
Да, кворум в Карповской заводи состоялся. Ну, кикимору я описывать не буду: кто их видел, меня поймет. А вот присут-ствие полудницы Глаши наше сборище украсило. Тоненькая, смазливенькая с распущенными светлыми волосиками и в полупрозрачной белой рубашонке – она на какое-то время даже моим вниманием завладела.
- Хотел бы я видеть мужика, которого эта девка в сон вго-нит. Дык как же при такой уснешь? – проворчал ошалевший Касьян шепотом. Но Глаша его услышала.
- Если кому не нравится, я могу и так, - пропела полудни-ца и тут же превратилась в парнишку.
- В наш испорченный век и при нынешнем уровне всеоб-щего падения нравов… - проблеял наш леший.
- Я те щас устрою падение, - пообещал Ермолаич Касья-ну, и полудница поспешила вернуться в прежнее обличье.
Пришлось объясняться по поводу летающей тарелки. Наше сообщение они восприняли совершенно без интереса, как будто инопланетяне у них давно в друзьях ходят. План, который мы под Аглаину настойку на том затянувшемся сам-мите разработали, был гуманен и коварен одновременно – мы решили, что удар должен наноситься точечно, преимуще-ственно по руководству. Основная масса новопришлых рабо-чих должна пасть глубоким сном. Уфологов решили не усып-лять – у них нервы крепкие, наверное, и не такое видали, и предстоящее зрелище им будет только в радость. Наконец, обремененные новыми заданиями и наполненные настойкой, мы вернулись к себе. Митрофаныча на пляже в наличие не имелось. Нарисовался он под вечер, грязный и усталый.
- Уф, - сказал он, опускаясь на песок. – К завтрашнему дню все готово.
- А откуда ты про завтрашний день знаешь? – удивился Касьян. Митрофаныч только плечами пожал.
- Вы же знаете, так почему я должен находиться в неве-дении? – спросил он удивленно.
- Логично, - согласился я.
- И что у тебя готово? - в свою очередь заинтересовался Ермолаич.
- На всех возможных направлениях перемещения строи-тельной техники я создал искусственные карсты.
- Чего создал? – не понял водяной, да и не только он.
- Карст, - вздохнул Митрофаныч, - это совокупность про-цессов и явлений, связанных с деятельностью воды и выра-жающихся в растворении горных пород и образовании в них пустот.
- А можно так, чтобы все поняли? – настаивал водяной.
Луговик махнул рукой, покачал головой и обреченно про-молвил:
- Завтра сами увидите.
- Да что он мог сделать?! – возмутился нашей тупости Касьян. – Нор он нарыл, вот что он сделал. Он же у нас из-вестный забойщик. Стахановец!
- Ну, посмотрим, посмотрим, - водяной щелчком сбил ко-мочек земли с плечика луговика. – А, по-моему, в этом что-то есть.
- Ермолаич, подбрось мне пару рыбешек, - попросил я. – У меня Шарик не кормленный.
- Собакам рыбу есть нельзя! – уже из кустов отозвался лу-говик. – Там много мелких косточек.
- Не переживай, Митрофаныч, мои бездельницы-русалки сейчас такое филе приготовят – костей с лупой не найдешь.
Вечер этого дня и утро следующего прошли в тоскливом ожидании начала операции. Единственным событием, скра-сившим эти вечер и утро, было наше примирение с Шариком. После плотного ужина пес вместо того, чтобы отойти ко сну, исчез. Я уже начал беспокоиться, когда он влетел на кухню и громко позвал меня на крыльцо. Там лежала пара задушен-ных крыс. Он посчитал, что этим трофеем он восполнил наш запас мяса. Странно, сам он крыс не ест, почему же решил, что я их буду есть? Но я умилился и окончательно простил Шарика.
Утром я ушел на пляж, где мы с Касьяном просто убивали время. Ближе к полудню Касьян начал заметно нервничать, да и мне было невтерпеж. Короче, мы, не сговариваясь, од-новременно вскочили и молча помчались в сторону Карповки.
- Чего вы как лоси ломитесь? – рявкнул из кустов карпов-ский леший.
- Фомич, вы уже здесь? – Касьян резко остановился, я на-летел на него, и мы оба рухнули рядом с Фомичом и Корнеем.
- Мы уже давно здесь, мы уже колеса на погрузчиках про-били, - затараторил Корней.
- Они сейчас два новых погрузчика привезут, а запасные колеса к ним еще прошлый раз завезли. Так что напрасно вы воспользовались нашим ноу-хау, - Касьян был явно доволен произведенным на карповских аборигенов эффектом этого неизвестного им слова «ноу-хау». – И авторское право нару-шено, - укоризненно добавил он.
«Аборигены» смутились, но тут из-за горки вынырнул тя-гач с бульдозером, затем второй, потом тяжелый автокран, а за ним два автобуса.
- Ну вот, сейчас начнется, - облегченно хихикнул Корней.
- Не сейчас, не сейчас, нужно начальство подождать, - возразил Касьян.
Оно, начальство ждать себя не заставило. Хотя подожда-ло, пока пыль на дороге, поднятая тяжелой техникой, не ося-дет, и только потом по склону медленно сползли джипы. На этот раз их было четыре.
- Не забыли? Автобусы не трогаем, - напомнил я. – Пусть господа, когда будут бежать, воспользуются демократичным общественным транспортом.
Рабочие, между тем, выгрузив свой нехитрый скарб, сгру-дились в центре городка. Многие с опаской посматривали на лес.
- Страх перед нашим лесом уже успел овладеть массо-вым сознанием, - выдал Фомич, и Касьян, внимательно по-смотрев на него, с уважением произнес:
- Ну вот, ведь можешь, когда захочешь.
А господа с охранниками уже выстроились перед ними. Господа оглядывали рабочую силу, охрана внимательно со-зерцала ближайший периметр. Один из господ, по-видимому, идейный вдохновитель и хозяин всего этого безобразия на-чал ораторствовать, а такелажники приступили к выгрузке бульдозеров. В это время рядом с нами в траву грузно опус-тились наши главные действующие лица – водяные.
- Ну, как тут у нас? – спросил Ермолаич.
- Касьян говорит, что еще нужно подождать, - наябедни-чал Корней.
- Это, конечно, странно, но сейчас он рассуждает умно, - похвалил нашего лешего Ермолаич. – Это будет эксклюзив-ный показ. Нам лишние зрители не нужны. И жертвы тоже.
Оратор витийствовал недолго, и вскоре рабочие без осо-бого воодушевления, и постоянно озираясь, разбрелись по вагончикам, а руководство направилось к деревне. За ними со скучающим видом побрели и водители автобусов. Начали подтягиваться и обитатели деревни и несколько дачников с детворой. Клим был прав: их едва набралось два десятка – старики и старухи. Появились и уфологии – шестеро здоро-венных парней. Это было плохо. В лагере оживления на кух-не не наблюдалось. И это было хорошо.
И вдруг на другом конце деревни над крышами поднялся клуб дыма. Местные заволновались, а потом бросились в сторону пожара. Ведь пожар в деревне – это настоящее сти-хийное бедствие, а тут еще и не понятно – у кого же горит? Уфологи, как сознательный и самый активный элемент в де-ревне, бросились за поселянами и вскоре их обогнали.
- Ну что? Начнем? – не выдержал Корней.
- Да погоди! – это уже подал голос Клим. – Видишь, на-чальство решило понаблюдать за началом процесса. Нужно уважить. Хотя кикимору и Глашу можно уже и запускать.
Ермолаич кивнул, Клим взмахнул рукой и на противопо-ложном краю поляны дрогнули кусты. Это личный состав нашего женского отделения отправился на выполнение зада-ния. Мы подождали еще немного – дали возможность буль-дозеристам завести свою тяжелую технику, а водителям по-грузчиков обнаружить пробитые колеса. Последнее обстоя-тельство вызвало легкую панику, но – и только. Касьян был прав, водители тут же бросились менять колеса. А прораб направился к бытовкам призывать рабочую силу на трудовые подвиги. Вот он вошел в один вагончик, через минуту вышел в глубокой задумчивости. Почесал затылок, закурил, внима-тельно сканировал взглядом опушку и двинулся к следующе-му вагончику. Оттуда он уже не вышел, а выскочил и бегом кинулся к следующему.
- Вот теперь, Корней, пора! – сказал я. – Помните, рабо-таем дружно и быстро. Каждому по колесу, - и первый ринул-ся в атаку. А вдогонку нам неслись вопли прораба:
- Они все спят! Все поголовно! Что делать?! Это черт зна-ет что!
А мы ничего другого и не ожидали, поэтому никак и не от-реагировали на его ор. Через минуту все шестнадцать колес джипов были выведены из строя, а наша диверсионная груп-па залегла в придорожных кустах. Кто-то из начальства, ран-гом пониже, бросился на помощь прорабу, остальные же с олимпийским спокойствием взирали на начавшие движение бульдозеры. Один из бульдозеров нацелился на ближайшую избу, второй двинулся в сторону кладбища. Первый полз недолго. Как только машина оказалась на бывшем дворе уже порушенной усадьбы, она вдруг исчезла с поля зрения. Нет, бульдозер не растворился в воздухе, он просто провалился под землю. Все застыли в мрачном молчании, в том числе и мы. Для нас это тоже было неожиданностью. Первым из сту-пора вышел Касьян.
- Я же говорил, что Митрофаныч что-то роет! – заорал он и тут же перешел на шепот: - Во дает старик!
Через минуту на крышу незадачливой машины взобрался бульдозерист. Живой и невредимый. Ему помогли перебрать-ся на твердую землю, где он начал суматошно разводить руками. Наверное, он все еще находился в шоковом состоя-нии. Второй бульдозер тоже остановился, но не потому, что бульдозерист боялся оказаться в такой же ситуации, что и его напарник. Он просто не мог двигаться ни вперед, ни назад. Его тяжелая машина спереди и сзади была заблокирована громадными валунами, неизвестно откуда взявшимися.
- Это Аглаина работа, - сообразил я. – Она же обещала что-нибудь придумать Думаю, и пожар – ее рук дело. По-дожгла какую-нибудь ничейную баньку…
В создавшихся условиях командирам строителей при-шлось разделиться. Одна группка – самые упертые – едино-душно вознамерилась вызволить бульдозер. Подогнали кран, двух охранников определили в стропальщики, зацепили бульдозер… И только кран поднатужился, чтобы достать эту тарахтелку, как тут же сразу тоже провалился под землю, да так удачно, что на поверхности торчала только стрела.
Вторая группа оказалась менее предприимчивой. Они ту-по смотрели на это явление природы – невесть откуда, бук-вально на глазах выросшие камни. Самый смелый предло-жил сковырнуть их ножом бульдозера. Но бульдозерист ока-зался реалистом – он отрицательно помотал головой и, осто-рожно выбравшись из кабины, медленно побрел по направ-лению к городу.
- Неужели умом тронулся? – с сожалением спросил Фо-мич.
Мы промолчали. Жаль мужика. Но начальство громко и настырно настаивало на продолжении безнадежного пред-приятия, и наш бульдозерист, так же медленно вернулся к ним. И не просто вернулся, а высказал им все, что он думал по поводу перспектив продолжения работы, сообщил свои соображения насчет законности их рождения и сомнения в добропорядочности их матерей, и не преминул указать, куда им следует в настоящий момент идти. Ведь без этого любой серьезный разговор теряет смысл. А потом развернулся и уже совсем бодро зашагал в сторону города. Даже Касьян, слушая эмоциональный монолог бульдозериста, от удивле-ния раскрыл рот.
- Жить будет! - восторженно резюмировал он.
Я повернулся к лешему, чтобы разделить его радость, но осекся. Метрах в десяти от нас из-за дерева выглядывала голова с седой шевелюрой. «Что же это за наваждение? – удивился я. – Нужно сбегать посмотреть, кто же ты такой».
Но тут, как поется в одной песне Володи Высоцкого из Касьянового репертуара, «настал критический момент», и я отвлекся. Мы ожидали выхода на сцену «темного элемента». И он вышел. Неожиданно зашумели сосны, и на опушке поя-вились наши водяные. Темные, не от загара, а совсем даже наоборот – от длительного пребывания в воде, они грозно воззрились на ошалевшую компанию, а потом дружно сдела-ли шаг вперед и застыли. Что тут началось! Телохранители выхватили пистолеты и начали беспорядочно палить, не за-бывая при этом ронять на землю своих хозяев и прикрывать их собственными телами. Как учили.
Но что такое пули для обычных водяных? Ничто. Их не то, что серебряные или золотые пули, их и снаряды не взяли бы. Это меня когда-то пуля поцарапала, и, к моему превеликому удивлению, из царапины пошла кровь. Может быть, в отличие от своих собратьев мы, домовые, из-за более тесных контак-тов с людьми, эволюционировали и по морфологическим признакам стали им ближе? Но это я отвлекся. А хотел я сказать только то, что такие внешние раздражители как пули на нашего брата, как правило, не действуют. Вот и сейчас парочке водяных было хоть бы что, они даже не отмахива-лись от пуль, хотя для большего эффекта и могли бы – мы, мол, эти ваши пули отгоняем, как назойливых мух. Но это я опять же, в порядке лирического отступления, чтобы немного разрядить атмосферу.
А она, между прочим, накалялась. Водяным надоело сто-ять истуканами под шквалом пуль, и они сделали еще шаг. Маленький такой шажок. И даже не шажок, а изобразили на-мерение его сделать – просто качнулись вперед. Возможно, стрелки подумали, что подбили этих чудищ, и те, падая, раз-давят их. И они бросились наутек. Сначала кинулись к джи-пам, но быстро обнаружили, что далеко на них не уедут, и помчались по дороге догонять бульдозериста. Воспользо-ваться общественным транспортом, автобусами, им и в го-лову не пришло – отвыкли и разучились.
Когда беглецы скрылись за пригорком, мы спокойно пе-решли поляну и наткнулись на всю компанию. Клим как раз давал последние наставления полуднице и кикиморе:
- … Да, и пусть, не задерживаясь, со всеми своими веща-ми идут на станцию. Скоро электричка. Они не местные, так что подскажете им дорогу, - и те помчались к вагончикам.
- Ну что, и это нашествие мы отбили, - подвел итог нашей операции Ермолаич. – Надеюсь, рецидивов не будет. Пошли по домам. Лично я хочу спать.
- Я провожу, - предложил Клим.
- Смотри, только до огорода Яги, не дальше, - усмехнулся Ермолаич. – И сразу домой, спать.
- А он у Яги и заночует, - хохотнул Корней.
В ответ Клим только засопел.
Митрофаныч прохаживался по пляжу.
- Ну, как дела? – с деланным спокойствием спросил он.
- Справились… Они больше… как ты там говорил по-иностранному? – спросил Касьян.
- Но пасаран?
- Ну да, они больше не придут.
- А мои карсты? Сработали?
- Сработали, сработали, - Ермолаич блаженно растянулся на песке. – Долго копал норы?
- Это не норы, я сделал искусственные карсты.
- А это что такое?
- Существуют такие формы, внешне очень похожие на карст — псевдокарстовые формы называются.
- А проще изъясняться нельзя? – нахмурился Касьян.
- Куда уж проще! – обиделся луговик и затоптался на мес-те. – Я и так вам уже как детям объясняю… Так на чем я ос-тановился?
- В данный момент на моей руке, - и водяной выдернул ладонь из-под ножки Митрофаныча.
- Ну, это подземные ходы и ниши под поверхностью зем-ли.
- Так бы сразу и сказал, а то: кар, кар. Но, все равно, здо-рово получилось! – похвалил водяной, и мы с Касьяном со-гласно закивали головами.
Митрофаныч успокоился и, как бы извиняясь, пообещал:
- Пусть на всякий случай еще недельку постоят, а потом я их засыплю.
6
За следующую неделю много чего произошло. Естествен-но, я поблагодарил и отблагодарил «моих» призраков. По-благодарил через Василия. Отблагодарил ящиком папирос. Далее. Пополнив свои ряды подругами, активизировались уфологии. Они начали обживать еще два дома, решив соз-дать в Карповке центр по изучению аномальных явлений. Поскольку по времени эти два события – появление летаю-щей тарелки и лесных великанов – совпали, был сделан на-учный вывод, что великаны и являются пришельцами. А так как параметры великанов не совпадали с размерами тарелки, которые уфологи вычислили по следам на лугу Митрофаны-ча, то тут же родилась гипотеза о возможности пришельцев трансформироваться в размерах. Из-за очень большой схо-жести с людьми наших водяных окрестили «карповскими гуманоидами» и заподозрили в агрессивных намерениях. Иначе, зачем им нужно было при первом контакте с земляна-ми принимать такие устрашающие размеры? После пары затрещин Касьян зарекся использовать при обращении к Ермолаичу кличку «Гуманоид».
Шумно и надолго приезжали телевизионщики, тихо и бы-стро уезжали так называемые строители. Посетили Карповку и геологи. Они прощупали и просветили всю поверхность земли в деревенской округе, и с удивлением покачивали го-ловами. Чтобы подогреть их азарт, Митрофаныч соорудил еще несколько своих карстов. После чего геологи вынесли вердикт: Карповку объявить зоной рискованного строительст-ва и разрешить строить только деревянные дома. Несколько геологов поселили в свободной избе для наблюдения за ак-тивно развивающимися карстами.
Пустующую по соседству с ними избу заняла супружеская чета экологов. И все вместе эти пришлые добились, чтобы районные власти открыли в очередной пустующей избе не-большой продуктовый магазинчик. Всем на радость. Продав-щица с семьей тоже поселилась в деревне. Умиравшая до этого Карповка ожила.
На этой волне неисправимый фантазер Касьян как-то, ко-гда водяной в который раз устраивал разнос своим русалкам, поделился со мной и Митрофанычем очередной своей аван-тюрной «мыслишкой» – открыть в Карповке что-то наподобие Диснейленда с уклоном в этнографию и мифологию.
- Нужно просто найти человека, именно человека, - горячо убеждал он нас, - который все организует. А что? Возьмем водяного. Он же может являться в разных ипостасях. Пред-ставляете – говорящие бык, пес, кот, кто там еще? Мы с Ки-рюхой тоже кое-что умеем, ты, Митрофаныч, будешь лекции читать, экскурсии водить, а Баба Яга – в ступе катать… Про Глашу я вообще молчу – на нее народ валом попрет…
- Ага, а еще позовем Змея Горыныча, чтобы изображал истребитель. Летающий задом наперед, - засмеялся я.
Митрофаныч покрутил пальчиком у виска:
- Сдается мне, парень, что ты совсем чувство реальности потерял или умишком тронулся от всех этих переживаний.
Касьян обиделся и зарылся в прошлогодние листья. Так эта неделя и прошла.
Как-то утром, когда Шарик уже умчался по делам, а я еще хлопотал по дому, с улицы раздался шум подъезжающей машины. Пока я приводил себя в порядок, чтобы посмотреть, что за незваный гость пожаловал, прошло какое-то время. Поэтому, когда я осторожно выглянул за дверь, гость уже сидел на ступеньках. Сидел спиной ко мне, но я сразу узнал его по копне седых волос. Это был тот, кто следил за нами, за нашими проделками.
- Ну, здравствуй, Кирюша, - сказал он, не оборачиваясь. – Я же знаю, что ты здесь.
Я спустился по ступенькам и встал перед ним. Нет, я его не знал. На всякий случай на приветствие ответил.
- Что не узнаешь? – усмехнулся он. – Ну, конечно, столько лет прошло… Ну-ка, вспомни шестьдесят третий год… Пио-нерский лагерь… Ну?
- Колька?! – наконец я узнал его. – Ну, ты даешь, как под-рос, возмужал… Уже и Колькой называть как-то…
- Да Колька я, Колька, - рассмеялся седоголовый. – А помнишь, как мы познакомились?
Ну, конечно, я помнил. Такое не забывается. В тот день ко мне примчался взъерошенный Касьян и свистом вызвал под сиреневый куст.
- Слушай, Кирюха, такое дело. У меня в лесу мальчонка заблудился. Сам знаешь, у меня заблудиться сложно, но он, видать, городской, а в лес попал из пионерского лагеря. В пионерском галстуке мальчонка, а кто из деревенской детво-ры на каникулах галстук носит? Никто. Вот я и решил, что он из лагеря.
- Ну и отведи его в лагерь, - удивился я.
- Да он не хочет! Директор его обидел, а как и за что, не говорит.. Сидит и орет, то есть плачет. Ты же знаешь, я с детьми как-то не очень… Пришел бы, поговорил с ним. А? Зовут Колькой…
Мальчонка оказался маленьким, щупленьким и зареван-ным. Потихоньку, слово за слово, короче, мы с ним поладили. Колька рассказал, что его друг устроил для вредного пионер-вожатого сюрприз – поставил над дверью в палату ведро с водой. Ну, сами знаете, как это делается. Но вошел не пио-нервожатый, а директор. В «преступлении» обвинили Кольку – он образцовым поведением не отличался – и на утренней линейке наказали: он всю неделю должен был дежурить в столовой. Стоял даже вопрос об исключении из пионеров, а это в те годы приравнивалось к политической смерти. Но паренек обиделся не столько на директора, сколько на друга – тот не только не признался в своей вине, но еще и привсе-людно смеялся над Колькой. Я уговорил мальчонку вернуться в лагерь, а ночью убедил бывшего Колькиного друга придти к директору с повинной. А с Колькой мы тогда подружились и, честно говоря, хорошо похулиганили. Так по мелочи… Вот и сейчас Колька весело рассмеялся:
- А помнишь, Кирюша, как мы с тобой спящего пионерво-жатого шиповником натерли? А как в родительское воскресе-нье всех малиной накормили? Они тогда больше испугались, чем обрадовались.
- Ну, это ты не со мной, это вы с Касьяном две сотни че-ловек облагодетельствовали. Я по ягодам не специалист. Вот когда птиц из живого уголка выпустили – это со мной… Слу-шай, а что ты здесь делаешь? Следишь за нами…
- Я всю жизнь в органах прослужил. Очень далеко. Сейчас на пенсии и доживать приехал в родные места. А когда от старых приятелей совершенно случайно узнал о том, что здесь творится черт знает что, я сразу вспомнил про вашу компанию… Вот и приехал вспомнить детство…
- Похулиганить?
- Да нет, просто вспомнить. На вас на всех посмотреть, - и он о чем-то задумался.
- Я тебя видел, - то ли признался, то ли похвастался я.
- А я не прятался, - разочаровал меня Колька.
- Ну, посмотрел и что скажешь?
- Скажу – молодцы. Лес и деревню не дали уничтожить. Вон как деревня ожила. С карстами тоже ваша работа?
- Это Митрофаныч… - вздохнув, я сдал луговика.
- Худенький такой старичок?
- Я бы даже сказал – сухонький. Но – это мощный старик, гигант мысли…
- … отец русской демократии, - Колька все так же задум-чиво продолжил цитату. – И… как там дальше у Остапа Бен-дера? Помню, помню его, этого Митрофаныча, - а потом вдруг сказал: - Да, самое главное – заведено несколько уго-ловных дел…
- В отношении нас? – я старался выглядеть спокойным.
- Наоборот – в отношении тех, кто затеял эту стройку. Ко-гда те, кому следовало сделать это раньше, внимательно присмотрелись к документам на строительство, нашли массу подлогов, фальсификаций, нарушений, фактов мздоимства. Очень много голов полетит. Скажи, а как вы умудрились изо-бразить эту летающую тарелку?
- Мы ее не изображали, она сама прилетела. А мы попро-сили ее пилота нам подыграть, - и я вкратце все ему расска-зал, а по завершению добавил: - Ты уж извини, что мы людь-ми прикинулись и от вашего имени в контакт вступили. Не хотели вас подставлять.
- Как показали последние события, - вздохнул Колька, - вы оказались гораздо лучше некоторых людей.
- Да ну уж… - я попытался застенчиво возразить.
- Не скромничай, не скромничай, Кирюша, - улыбнулся Колька.
А моему рассказу он почему-то не удивился. В самом его начале он просто поднял свои седые брови и так их и не опускал, пока я не закончил, а потом задумался. На этот раз думал долго, и наконец сказал:
- Знаешь, все, что у вас здесь произошло, становится чрезвычайно любопытным. Этим заинтересуются очень серь-езные люди, не возражаешь? А сейчас я бы хотел поговорить с твоими друзьями. Устроишь?
- Да хоть сейчас, - я поднялся. – Пошли.
- А они согласятся?
- А то! Должны же мы кому-то излить душу. Тем более ум-ному человеку.
И мы пошли на пляж. Шли и молчали. О чем в это время размышлял Колька, я не знаю. А я думал примерно следую-щее: «Н-да, теперь скучно не будет. От контакта с иноплане-тянами мы отказались, идем на контакт с людьми. Ведь люди нам намного ближе. Подумать только, сколько столетий вме-сте живем. Да каких столетий – тысячелетий! Мы, конечно, и раньше контактировали – в их фольклоре масса тому свиде-тельств, но чтоб вот так – это впервые. Что ж, может быть, мы постепенно вливаемся в человеческую цивилизацию? Кто его знает… Вишь ты, он даже не удивился, когда я начал цитировать Ильфа и Петрова. Значит, считает это в порядке вещей. Для меня, существа с тонкой душевной организацией, это приятно. Ну, и потом… Теперь, по крайней мере, у нас появится мотивация для более тесного контакта с людьми. Кто ж их еще защитит, если не мы? Жизнь покажет, что из этого получится».