Лясем-трясем
Наш дом возвышался над всеми самарскими развалинами как эмиссар цивилизации, как представитель научно-технического прогресса. И вся глухая суровая заплесневелая Самара с бывшей Николаевской этот дом ненавидела, будто он и есть тот комиссар в кожанке с маузером и тупыми глазами, что пришел экспроприировать прошлое. А прошлое так и стучалось во все двери, рвалось из всех щелей. О, эти маленькие домики с черепичными крышами. А как зимой от них пахло сгоревшими березовыми поленьями. Я как раз любил подниматься в то время по Алексеевской от Струковского сада, накатавшись вдоволь с горок, и чувствовать этот аромат, какой-то сытный, вкусный и до боли устаревший. Печные трубы, теперь их уже нет. Но та Самара помнилась мне не только своим ароматом топящихся печей, но и крутыми пацанами. Они стайками проносились по нашей улице. Они дрались, ругались, удивляли всех необузданностью нравов и взрослостью не по годам.
Мы, малышня привилегированного дома, сторонились их, детей улицы. Нас за ручку водили няни, а они, предоставленные сами себе, праздно шатались грязные, неумытые, голодные. Главарем этих оборвышей слыл знаменитый “Патрон”, которого только его мать-милиционерша и звала Сережкой. Сережка уже в десять лет считался отчаянным, и кличка у него возникла не случайно. Чуть-что он действительно взрывался как патрон и кому-то в нос уже летел его далеко не детский кулак. Он сначала действовал, а потом думал. А вернее не думал, а прикидывал, как лучше вырваться из очередной ситуации. Он сколотил банду, которая не давала покоя никому на улице: то камнем вышибут стекло, то вырвут у женщины сумку с кошельком. Особенно любила ватага отбирать велосипеды у заезжих мальчуганов. Веревку поперек дороги протянут, окружат толпой. А тут “Патрон” подойдет, переваливаясь с ноги на ногу, не по-детски, не по-людски, а по-медвежьи и так скажет нежно, ласково: Ты не расстраивайся, милок, на твоем велосипеде лично я кататься буду, не испорчу, не запачкаю. Ты мне его презентуй. Мальчик понимал, что это конец, без боя отдавал велосипед. Банда разворачивала жертву в сторону площади Куйбышева и кричала: А теперь беги, пока цел. И самый мелкий по кличке “Махон”, сын уборщицы из пельменной, смачно харкал ему в спину. Мальчик уносил ноги, не оглядываясь.
А Сережка - “Патрон” рос и набирался уму-разуму. В школе он почти не учился, что ни придет - драка. Что ни придет - скандал. Как- то директор не выдержал, схватил его за ухо. “Патрон” полоснул ему бритвой по руке - “чик” и кровянка. Потом на общее собрание вызывали его мать-милиционершу. Она всхлипывала: Да он же безотцовщина. Я же с ног сбилась с ним. А вообще то мой сын хороший. Вы его руками не пачкайте. Он лучше вас всех станет. Что ж, космонавтом, что ли будет по-вашему, усмехнулся директор с перевязанной рукой. Да на хрена ему ваши космонавты, они как туда слетают, так вобратку доходягами возвращаются. Мой будет такой, что не достанете! Суровая баба покраснела и подняла вверх кулак. А скоро ее Сережка сел крепко, накрепко. Связался с пацанами, что курят в открытую, взяли винный склад, да и сторожа грохнули. Молотком бил его не Сережка, он только на стреме стоял. Но все равно в колонию малолетних преступников загремел. А главарь по этому делу “вышак” получил. На много лет после этого выпал у меня Сережка из поля зрения. Говорят, он побег пытался совершить. По возрасту его в колонию общего режима перевезли. В это время вся его банда потихоньку садилась. Лучший друг его “Бурман” залетел, а самого мелкого, ну, помните, того “Махона” на финку посадили. К тому времени банду всю уже жизнь разбросала. Тихо стало на Чапаевской, никто камнем стекло не разобьет, никто велосипедистам палку в колеса не сунет, скушно даже.
Но вот к началу перестройки снова появился “Патрон”, повзрослел, раздулся как пузырь, не узнаешь. Новые дружки стали приходить, варили самогон, пили молча, сидели на корточках возле дома у крыльца, курили. Приходил “Патрон”, вроде как отсырел, - говорили соседи. Иногда “Патрон” так напарывался, что обнимет дерево и качается, так и обмочится. А что до буйства, драк, склок, ничего подобного, как подменили. Потом увидели, как “Патрон” подъехал к дому на “Мерседесе”, в костюм оделся, белая рубашка, галстук. Не узнать. Что ни вечер, то у его дома, ну прямо автомобильный салон: и “99” цвета мокрый асфальт, и “БМВ”, и “Ситроены”. Весь тротуар близлежащих домов заполняли. Соседи было жаловались участковому, да тот на них рукой махал: Сидите лучше тихо. Сергей Анатольевич дела решают, не до вас. А потом все эти автомобили исчезли, но как ветром сдуло, ну хоть бы одна иномарка остановилась. Неужто опять сел, шептались старухи. Но мамаша его, бывшая милиционерша, ноне на пенсии, слишком уж гордо ходила. Как-то тетя Клава - соседка, женщина простая и любопытная, ее спросила: А Патрон то жив? Мать в ответ: А если ты о Сергее Анатольевиче, так он мне вчерась из Парижу звонил, большие дела вершит. Из Парижу-то оно хорошая связь, как за стеной. А вот неделю назад из Мадрида, так там все шипело, итальяшки связь наладить не могут. На днях он у меня в Африку отбывает, а потом в Нью-Йорк, как говорится, Америку открывать. Я этот разговор как раз и услышал, набирая воду из колонки, что стоит во дворе у бывшего Патрона. Дело в том, что в нашем доме, что когда-то возвышался над всем этим захолустьем, трубы проржавели. Вот и приходится за водой ходить к ближайшей колонке. Неудобно конечно, зато хоть живых людей послушаешь. Недавно глянул, а на огромном баннере Сережка улыбается, в какую-то «Силу» приглашает. Молодец. Что нам наши кандидатские и докторские степени. Один позор.