Глава 3.
Сюрприз с Заокраин.
Порт Гальгам, княжество Сунвор.
Утро.
“Ни одно доброе дело
не остаётся безнаказанным.”
Т. Брукс
3 Эпоха, 119 год, 28 октября.
Сегодня я видел сон – тот самый, что мучает меня уже целый год… после того, как я “покинул” Длань. Снится мне, будто я во дворце с зеркальными стенами – они уходят так высоко, что я не могу разглядеть потолок. Сейчас даже трудно представить: куда ни посмотри, всюду – тысячи искажённых, перекошенных отражений, смотрят на меня, улыбаются чему-то. Я начинаю идти – и, как это часто бывает во снах, не знаю, куда и зачем, но чувствую, что это необходимо.
Что того хочет сон.
Я в тронном зале. Позади меня, сверху и снизу – отражения, а впереди – кромешная тьма. Я иду вперёд, и она отступает – медленно, неохотно, не желая раскрывать свои тайны. Когда я, наконец, останавливаюсь, я могу разглядеть каждый закоулок зеркального зала. Впрочем, всё это неважно.
А важен лишь тот, кто сидит передо мной на хрустальном троне; тот, чьи длинные пальцы вцепились в резные подлокотники; тот, чей взгляд преследует меня каждую секунду, в каждой мысли, в каждом отражении…
Мы говорим, говорим долго. Жаль, что с каждым пробуждением суть этого разговора уходит, ускользает от меня – и помню я лишь свой страх, да его пренебрежение и насмешки.
Я хочу выйти отсюда, покинуть это безумное творение – но тот, кто сидит на троне, лишь смеётся над моим бессильным гневом. Наконец, я оборачиваюсь к нему спиной и убегаю прочь – а в ушах стоит его голос:
- Беги, куда хочешь – прячься, где хочешь! Другого уже спустили с цепи!
Я знаю, что с этими словами он показывает куда-то пальцем – и смутно догадываюсь, что бегу именно в этом направлении. Но – как это бывает во снах – ничего не могу изменить.
Не один час я ношусь по коридорам, полных живущей своей жизнью отражений, то и дело прини-мая за выход очередное зеркало; пот застит мне глаза, сердце колотится так, будто хочет вы-ломать изнутри рёбра. Силы мои иссякают, и я сползаю по стене вниз.
Во дворце снова царит тишина. Её нарушает лишь моё дыхание, которое, впрочем, быстро выравнивается. И вдруг – шаги. Медленные и размеренные, точно раскаты грома, звон набата, удары тарана в запертые ворота – Другой идёт.
Я срываюсь с места и бегу что есть сил. Отражения хохочут надо мной, кривляются, строят гримасы, стараясь нагнать на меня ещё больше страха. Что ж… у них это выходит. Я бегу всё быстрее, зажимаю уши руками, стараясь не слышать этих шагов, и вдруг… Одно из зеркал в стене трескается, ломается, осыпается водопадом осколков, а за ним – тёмный силуэт леса, лазурное небо и начинающие наливаться розовым облака. В душе вспыхивает надежда – я бегу ещё быстрее, прочь, прочь! И вот, когда до пролома в стене остаётся каких-то несколько шагов, я спотыкаюсь и падаю лицом на холодный стеклянный пол.
Губа разбита, рот наполняется кровью… Эта боль – ничто по сравнению с дикой мешаниной из бессилия, разочарования и злости, что неудержимым потоком захлёстывают мой разум. Почти без удивления я наблюдаю, как груда осколков на полу взмывает в воздух и снова становится единым целым фрагментом стены. Шаги звучат совсем близко, уже почти возле меня…
Я вскакиваю на ноги и выхватываю из ножен кинжал. Шагов больше не слышно, как не видно и отражений – лишь я один в пустом коридоре, а вокруг – медленно густеющее кольцо тьмы.
Другой здесь. Я вижу его силуэт в зеркале перед собой. В голову сама приходит мысль – конечно, остальные отражения фальшивые, только он настоящий…
Настоящий?
Он выходит из зеркала, обретает форму и плоть. Он похож на меня… хотя лицо его ещё наполовину скрыто во тьме. Бледные, обескровленные губы шепчут что-то, тонкие длинные пальцы тянутся к поясу.
Я не даю ему ударить первым и бросаюсь на него с кинжалом. Он плавно отходит в сторону, а я, не в силах остановить удар, падаю во мрак за его спиной. И последнее, что я слышу – удар стали о стекло и звон тысяч осколков, летящих мне в лицо…
Ровен отложил в сторону перо и критически оглядел написанное. “Забавно было бы, - подумал он, - посмотреть на того, кто найдёт и прочитает это. Особенно, если это будет кто-то из Длани.” Конечно, Ровен понимал, что вероятность этого крайне мала – скорее всего, книжица потеряется где-нибудь через неделю, а то и раньше. Однако… Ловчий задумчиво взвесил дневник в руке, пролистал его – почти две трети страниц в нём были пустыми.
Можно ли было это считать добрым знаком?
Ловчий поднялся с табурета, закрыл дневник и спрятал его обратно в сумку. Затем подошёл к круглому окошку, распахнул ставни и полной грудью вдохнул свежего утреннего воздуха. Скопившиеся на мостовой лужи – следы вчерашнего ливня – сковало льдом; падали, медленно кружась в воздухе, крохотные снежинки.
Зима в этом году пришла рано.
Без особого желания Ровен потянулся к брошенному им на пол у кровати поясу. В ловчем боролись два противоречия – он хотел оставаться незамеченным, но в то же время постоянно боялся нападения. Боялся, к слову сказать, не зря – в Длани не слишком жаловали предателей, и вряд ли в целом мире нашёлся бы хоть один человек, готовый оспорить это утверждение.
Наконец, решение было принято – ловчий всё же предпочёл незаметности безопасность, а потому повесил на пояс кинжал, надел перевязь с ножами, а сверху набросил плащ. Рукоять то и дело выпирала наружу, но Ровен справедливо рассудил, что нельзя получить от жизни сразу всё. Проверив, что всё готово, он уже собрался было выйти из комнаты – как вдруг вернулся обратно к сумке, вытащил книжицу и сунул за пазуху.
“Да, я понимаю, что это бред, - мысленно ответствовал он сам себе, - но это Мой бред.”
Более причин для промедления не было. Ровен вышел из комнаты, запер дверь на ключ и спустился вниз по скрипучей лестнице, осторожно держась рукой за перила. Не без причин – пусть “Королевский приют” и считался лучшим постоялым двором во всём Гальгаме, комнаты были уютны, а еда вполне сносна, хорошие работники здесь были явно в дефиците.
Завидев ловчего, трактирщик – невысокий, похожий на старого бульдога, толстяк с вечно бегающими глазками – так резво понёсся ему навстречу, что едва не свалил один из шести тяжеленных дубовых столов, которые сейчас, по счастью, пустовали. В том, что именно трактирщик мог свалить стол, а не наоборот, никаких сомнений не было. Услужливо поклонившись Ровену, он пролебезил:
- Чем могу служить, благородный господин?
- Прикажи подать завтрак, да побыстрее, - Ровен уселся поближе к стойке, как раз за тот самый многострадальный стол, - Я тороплюсь. И никакого вина… пока что.
Трактирщик поклонился снова, затем кликнул одну из официанток, шепнул ей что-то на ухо, и та тут же исчезла. Затем, изобразив на лице самое что ни на есть невинное любопытство, спросил:
- Вы останетесь на ночь, сударь?
- Ещё не знаю, - ответил ловчий, - Но комната ещё моя, там – мои вещи, потому не вздумай её никому сдавать! Ясно?
- Ясно как день, господин!
Завтрак, наконец, подали – яичница с луком и грудинкой, жареные помидоры, почти полкаравая белого хлеба и кувшин с водой. Наблюдая, как гость расправляется с едой, трактирщик довольно потирал руки – не иначе как в надежде на хороший заработок. Это весьма раздражало ловчего – дожевав помидор, он решил занять хозяина таверны хоть чем-то полезным:
- Скажи-ка, любезный, найдётся ли в этом порту хотя бы один капитан, готовый плыть на Заокраины?
Лицо толстяка тут же приняло задумчивое выражение.
- Ну… - нерешительно начал он, как вдруг заметил кошель гостя, более чем красноречиво лежащий на столе, - Эмм… насчёт капитана точно не знаю, господин, да вот как раз сегодня к полудню прибывает делегация с тех самых Заокраин… точнее, делегацию отправили сперва мы к ним, а потом…
А потом пошло долгое перечисление различных делегаций, имён капитанов, названий кораблей и целей экспедиций; ко всему этому неожиданно добавилось ещё и имя коменданта форта, нагло берущего взятки, которого вот уже три года пытаются за эти самые взятки упечь за решётку, “да только скользкий он, что твой угорь, а вот казна княжеская страдает…” Ловчий даже не пытался вникнуть в его болтовню – одна её половина была известна и ему самому, а другая не имела за собой ровным счётом ничего полезного – и спокойно, без спешки, доедал завтрак. И вот, когда с яичницей и прочими яствами было покончено, а фонтан красноречия трактирщика начал казаться неиссякаемым, Ровен оборвал его одним словом:
- Короче.
- Так я и говорю, господин, что делегаты эти прибывают сегодня, точно в полдень! Наши корабли туда ходят редко, а те, понятное дело, скоро поплывут обратно. Потому если хотите попасть на Заокраины, к ним вам и надо! Правда, не знаю, пустят ли вас, сударь… Говорят, будто…
- Довольно, - Ровен поднялся из-за стола, - Слишком много болтаешь, уважаемый. Это может плохо кончиться, - с этими словами он извлёк из кошеля рубин величиной чуть больше ногтя и протянул его трактирщику, который от удивления так и застыл с открытым ртом, - Теперь слушай. Меня здесь никогда не было, и никто меня не видел. Если узнаю, что проболтался – башку тебе отверну. Всё понял?
- Д-да, господин! – только и сумел вымолвить толстяк, пряча драгоценность в карман засаленных штанов, - Никто не узнает, господин, я вам клянусь!
- Вот и проверим, какова цена твоим клятвам, - Видя, что тот уже готов бухнуться на колени, Ровен, смягчившись, сказал:
- Да не бойся ты так, ты ещё ничего не сделал! Более того, если никому не проболтаешься – а я вообще не уверен, что обо мне будут спрашивать – получишь ровно столько же. – Он похлопал трактирщика по плечу и тот попытался изобразить счастливую улыбку. Получилось так себе. – Что ж, мне пора. Вернусь к вечеру. И помни – никому!
- Конечно-конечно, сударь! – услышал ловчий его голос уже за спиной, - Я же поклялся! Удачи вам, господин!
Ровен распахнул дверь и тенью выскользнул наружу.
А приготовления к грядущему празднику шли вовсю. Ловчий саркастически оглядывал толпы людей – большие и поменьше – которые всеми силами старались сделать свой город “светлей и прекрасней”. Лично он считал, что пытаться “украсить” Гальгам подобным образом было так же бессмысленно, как обвешивать гирляндами мусорную кучу – как ни крути, смрад всё равно останется. Однако, едва ли кто-нибудь из мужчин, женщин, стариков и детей, бросив-ших все дела ради столь сомнительного удовольствия, прислушались бы к его мнению.
Впрочем, Ровену это было безразлично. Он неторопливо шёл по дороге в порт, а взгляд его вовсю блуждал по бледно-синему полотну моря, стылая зеркальная гладь которого то здесь, то там вспенивалась разбухшими от ветра парусами.
Невесть откуда взявшаяся головная боль заставила его отказаться от мысли послать вперёд пару обманок – здесь, где за каждой стеной мог прятаться убийца, где в каждый миг мог спрыгнуть с крыши очередной фанатик с ножом в зубах, о полной концентрации и сосредоточенности нельзя было и мечтать – а без этого лезть в Зеркала было бы, по меньшей мере, глупостью, граничащей с идиотизмом.
Но даже без них, за многие годы служения Длани Ровен научился быть незаметным – и сейчас умело лавировал в движущемся ему навстречу человеческом потоке, почти невидимый в своей грязно-серой хламиде, с “нищенской” шаркающей походкой и покорно опущенными глазами. Пару раз на него бросали презрительно-насмешливые взгляды – но, по счастью для всех, только взглядами дело и ограничивалось; большая же часть людей просто проходила мимо, не обращая на ловчего ровным счётом никакого внимания.
Так, почти не заметив этого, Ровен пересёк полгорода и оказался в портовом районе. Жизнь там, как и всегда, била ключом – всюду сновали рабочие, сгибаясь под тяжестью грузов и воплями неумолимых начальников, носились туда-сюда дети, мешая всем на свете одним своим присутствием, толпы зевак во весь голос обсуждали Заокраины и их жителей. Вконец обнаглевшие нищие совали всем под нос глиняные чашки и, перекрикивая друг друга, выпрашивали милостыню – но тут же испарялись, едва завидев силуэты стражников. Которых, к слову сказать, здесь было немало – они стояли у каждого дома, каждого пирса, расхаживали взад-вперёд, преисполненные чувства собственной значимости, оглядывая толпу с выражением исключительной брезгливости. Толпа, впрочем, в долгу не оставалась.
Оставалось только ждать. Ровен зашёл в какую-то подворотню и устроился в тесном уголке между ящиками с рыбой. Рыба, судя по всему, давно протухла – но здесь, в морском порту, такие запахи были не в новинку. Он закрыл глаза; дыхание его замедлилось, а сердце, напротив, зашлось безумным ритмом. Потребовалось несколько минут – часов, дней? – чтобы привести организм в равновесие. В сознании ловчего наступила странная тишина – сквозь надетую им Маску не проникало ни одной лишней мысли, душа и разум оставались спокойны и чисты.
Впервые за долгие месяцы он забыл, что такое страх.
******
3 Эпоха, 118 год, 11 июля.
Мои худшие ожидания подтвердились. Калеб мёртв. Его нашли в Крипте, лежащим на полу в луже крови. Кто-то раскроил ему череп.
Настоятель прибыл лично, осмотрел тело, затем пожал плечами – или что там у него? – и удалился. А на следующий день Длань объявила, что один из лучших ловчих погиб… из-за несчастного случая.
Они устроили ему пышные проводы – погребальный огонь пылал до небес. Что же такого ты узнал, друг? Жаль, что я поверил тебе так поздно. А теперь… теперь и сам Настоятель мне кажется грязным лицемером, а все здесь – все до единого, от мудреца-прелата до последнего служки – его безмозглыми услужливыми рабами.
Впрочем… едва ли я хоть чем-то лучше их.
Следующим вечером я решил наведаться в его келью – и как будто бы случайно столкнулся в коридоре с Коршуном. Не стану лукавить – все Грешники пробуждают во мне отвращение, но этот – особенно. Не зря они выбрали его вожаком. Мы с ним перекинулись парой слов и разошлись, хотя я ещё долго чувствовал на себе его… взгляд? Как, интересно, вообще можно смотреть без глаз?
Я пробыл в келье без малого четыре часа – и большая часть этого времени прошла в бесполезных раздумьях и пустых сожалениях. Что ж… как и все мы, Калеб был ловчим… убийцей? Или же чем-то большим? Не мне судить его, но, надеюсь, Даргониэль радушно встретит его в своих Владениях.
Послание Калеба я заметил не сразу. И о чём он думал, пряча записку в камин? Верно, надеялся на мою расторопность. То, что записка была адресована именно мне, стало понятно с первого взгляда. В ней упоминались два брошенных архива Длани, оба – в Тельфарасе… и оба во власти Порчи. Похоже, из-за неё-то они и оказались “брошены”.
Я не спал всю ночь. Размышлял, взвешивал все “за” и “против”. И, наконец, решился. Под видом нового задания я отправлюсь в Сумаль – крохотный городок на самой границе Тельфараса. В нём, а точнее – под ним, расположен первый архив. Записки Калеба помогут мне найти его. Второй находится в каком-то форте под названием Кера… в самом сердце Порченых земель. Надеюсь, что мне не придётся идти туда; что я смогу довольствоваться и одним архивом.
Итак, я готов к пути… Словами не выразить, как трудно мне далось это решение. Если я уйду сейчас, назад дороги не будет. Но иначе просто нельзя. Калеб говорил – пусть и вскользь – что всех нас водит за нос какая-то сила. Он знал, что мы – марионетки в чьей-то игре… и за это знание он поплатился жизнью. Теперь, я уверен, Настоятель подозревает и меня. А я… я просто не смогу, как и прежде, исполнять его волю, не задумываясь о последствиях… Уже начинаю говорить, как Калеб! Впрочем, быть может, это и к лучшему. И вот теперь – как бы пафосно это не звучало – я отправляюсь на поиски истины…
… оставляя за спиной кошмар.
******
Порт.
Стоило кораблю показаться из-за прозрачно-бирюзовой полосы горизонта, напряжённо молчавшая толпа тут же разразилась морем шепотков и приглушённых чьими-то злобными шиканьями восклицаний. Ровен стоял чуть поодаль, прислонившись к деревянную стене портового склада, пахнущей сыростью и плесенью; голова его безвольно – как могло показаться – свешивалась на грудь, но взгляд ни на секунду не переставал блуждать по пристани. “Интересно, - думал ловчий, - для чего потребовалось делать всё с такой помпой? Неужто хоть кому-то из этой несчастной черни интересна кучка разряженных иноземных болванов? Притом, настолько, - тут же добавил он про себя, - что они, забыв про все насущные дела, столпились здесь с разинутыми ртами, будто им объявили, что тотчас же каждому подарят по замку. Какой-то бред.”
Примерно через четверть часа после того, как ловчий появился на пристани, пожаловали несколько благородных семей, которые, по-видимому, и держали на своих плечах весь Гальгам. Стояли они особняком – как от толпы, так и друг от друга – но, как и все, с нескрываемым интересом наблюдали за горизонтом.
В мозгу ловчего неустанно кипела работа. Он понятия не имел, что будет делать, когда корабль пристанет к берегу – и в душе не чаял, как будет уговаривать послов с Заокраин взять его с собой. Чем яснее становились очертания корабля, тем сильнее разгоралась в нём тревога. “По крайней мере, мне удаётся оставаться незаметным, - захотелось ему хоть как-то утешить себя, - Может, надев Маску, я смогу пробраться на борт, а там уж…” Мысль вспыхнула… и тут же угасла. Да, он станет невидимым, но не бесплотным – да и потом, оставаться незамеченным в течение трёх месяцев плавания, да ещё и в крайне ограниченном пространстве, не смог бы и сам Настоятель…
От одной только мысли о Настоятеле тревожно засосало под ложечкой. Ловчий вздрогнул и оглянулся по сторонам. Никого из Длани он не видел и не чувствовал, хотя и понимал, что является прямо-таки идеальной мишенью. И тем не менее, других ловчих поблизости не было, а если бы за ним послали Грешника… об этом уже узнал бы весь город.
“Коршун любит эффектные выходы.”
Когда корабль от пристани отделяло не более трёхсот футов, толпа загомонила ещё громче. Тут Ровен мог их понять: такой странной посудины ему никогда не приходилось видеть. Корабль казался каким-то… неправильным, увечным – чересчур высокие борта и выпирающие из них, как рёбра голодающего, шпангоуты; слишком тонкие мачты с толстыми реями-брёвнами, несущими на себе непомерную громаду парусов; странный бушприт, заканчивающийся зазубренным крюком из жёлтого металла, похожего на золото, а под ним – ещё более странная носовая фигура, изображающая, похоже, голову какого-то невиданного зверя.
- Ну и дела! - потрясённо вымолвил ловчий, даже не заметив, что говорит вслух, - Уже на это стоило взглянуть!
- А то! – донёсся голос откуда-то снизу. Ровен опустил взгляд и увидел облачённого в лохмотья старичка с крохотным узелком в руке, привалившегося к стенке рядом с ним. Тот весело заулыбался, увидев его изумлённое лицо, затем повернулся лицом к кораблю и затараторил:
- В прошлый раз они пускали шутихи – то-то смеху было! Правда, одна из них влетела в чьё-то окно и начался пожар, - тут он зашёлся придурковатым смехом, - но об этом скоро забыли. Странноватые они, в общем-то, очень уж любят покрасоваться, а нам большего и не надо…
Он говорил что-то ещё, не обращаясь ни к кому, и Ровен вскоре перестал обращать на него внимание. Корабль был уже совсем рядом – и тут ловчий заметил ещё одну странность. На борту не было ни души – за исключением одной громадной, с головы до ног закутанной в угольно-чёрный плащ фигуры, небрежно опёршейся на массивный штурвал из красного дерева. Снизу вспенивали воду, плавно опускаясь и поднимаясь, вёсла, постукивая в уключинах из позеленевшей меди.
Немалого труда ловчему стоило оставаться на месте, тогда как возбуждённая толпа теснилась всё ближе и ближе к причалу; на лицах их застыло жадное любопытство.
Фигура на юте по-прежнему оставалась неподвижной – так же недвижим был и штурвал. Вёсла исчезли, втянутые невидимыми гребцами, и корабль застыл у пристани, плавно покачиваясь на волнах. Паруса, так и не поднятые, беззвучно полоскались по ветру.
- Вот, сейчас начнётся! – ткнул Ровена локтём в бок чудаковатый старик… и исчез, стоило ловчему открыть рот. Он огляделся по сторонам и, как ему показалось, завидел сгорбленную фигурку, тут же, впрочем, исчезнувшую в ревущем море толпы. Чернь вопила вовсю, размахивала шапками, какими-то полотнами и чёрт знает, чем ещё. Однако… ничего не происходило.
Совсем ничего.
Общее возбуждение как-то сразу сникло; теперь уже все недоумённо – и неодобрительно – наблюдали за столь странным в своей безликой молчаливости пришельцем. Послышались шаги – Ровен увидел, как двое стражников расчищали дорогу сквозь толпу какому-то молодому парню в расшитых золотом одеждах. На его круглом, обрамлённом светлыми волосами, лице, отчётливо читалось беспокойство. Можно было предположить, что человек этот никогда не сталкивался даже с самыми мелкими трудностями, и теперь отчаянно пытается сообразить, что же ему делать.
- Добро пожаловать! – Нельзя было не признать, что голос юнца был довольно звучен и крепок, а язык почти не заплетался от волнения, - Мы рады приветствовать наших гостей с Заокраин на берегах Эндереаля! Позвольте…
И тут таинственная фигура пошевелилась и подняла руку – то ли приветствуя, то ли призывая всех к тишине. Взгляд незнакомца – Ровен не мог этого знать, но, тем не менее, ощущал на каком-то подсознательном уровне – скользнул по дворянчику, пробежался по недоумевающей толпе и, наконец, остановился на нём.
В этот же миг каждую клеточку его тела пронзила боль – ловчий, беззвучно вскрикнув, рухнул на землю, вцепившись руками в голову, и полное непонимание происходящего обрушилось на него, как горная лавина.
- Не может быть! – заорал он, чувствуя, как виски сдавливает раскалённый добела обруч, - ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Ещё как может, раздался странный голос где-то в глубине него, предшествуя новой пытке. Боль нельзя было не сдержать, ни перетерпеть – казалось, только с криком она сможет навсегда покинуть его тело, избавить его от своей скверны.
И всё кончилось. Ловчий, не в силах унять пробивающую его дрожь, медленно поднялся на ноги: на него уже смотрело несколько десятков пар любопытных глаз, однако желания подойти ближе никто не изъявлял. Вскоре о нём уже позабыли, как об очередном “дурачке”, и вновь уставились на капитана диковинного корабля, который, как они считали, как раз сейчас делает что-то, недоступное их взору…
Ровен снова прижался к стене, собираясь с силами. Ноги всё ещё казались налитыми свинцом – он боялся, что если попробует сделать хотя бы шаг, то снова свалится на землю и теперь уже точно не сможет подняться. Однако чувство это, как и сама боль, продлилось лишь несколько секунд – теперь ловчий, сам не понимая, зачем, наблюдал за Пожирателем вместе с остальными, хотя всё его существо вопило: “Беги! Спасайся! Скорее!”
С долгим протяжным звуком – и как будто сама по себе – крышка трюма открылась, и на свет начали появляться фигуры в диковинных иноземных нарядах: плащах из переливающейся разными цветами радуги чешуи, высоких головных уборах, украшенных массивными драгоценными камнями, кольчугах и бронях из странного бледно-фиолетового металла. Их было шестеро – они вышли на пристань чеканным строевым шагом и застыли, как статуи, не обращая, казалось, никакого внимания на выкрикивающую им приветствия толпу. Молодой дворянин смущённо переступал с ноги на ногу; он понимал, что надо что-то сказать, но не знал, как – а главное, кому.
Его проблема – ничтожнейшая, как выяснилось очень скоро – решилась тогда, когда таинственный гость в капюшоне оставил своё место у штурвала и направился к прочим делегатам. Те всё так же стояли, устремив к нему бессмысленные взгляды; лица их казались вылепленными из воска (причём, не самым толковым скульптором). Но на это внимания не обратили – то ли просто не заметили, то ли сочли вполне обычными для пришельцев с далёких островов.
Кто их разберёт?
Ловчий стоял на том же самом месте, хотя уже несколько минут собирался последовать совету своего внутреннего голоса и задать стрекача. Хоть боль и прошла – эта мгновенная вспышка теперь вообще казалась лишь смутным бредом, фантазией – но он чувствовал, что ему здесь находиться небезопасно. Хотя, по идее, подобные чувства должен был испытывать не он, а сам Пожиратель… Ровен яростно замотал головой.
“Нет, это уже ни в какие ворота! Я здесь, чтобы спасти свою шкуру, а не для того, чтоб выполнять свой… “природный” долг. Надо уходить. Придумаю какую-нибудь другую лазей-ку.”
Но планам его уже не суждено было сбыться. В тот же миг пристань огласил чей-то пронзительный крик.
Всё дальнейшее происходило так быстро, что было трудно поверить в происходящее. Началось всё, по-видимому, с того, что крайне смущённый дворянин, похоже, решил больше не смущаться – а может, поймал чей-нибудь укоризненный взгляд со стороны родственников – и подошёл ближе к делегатам. Что он сказал – и успел ли сказать – доподлинно неизвестно, потому что, стоило ему поравняться с Пожирателем, как навстречу ему тут же шагнул один из “ряженых”. Быстрое, почти неуловимое человеческому глазу движение – и парень рухнул на колени, беззвучно, словно рыба, жамкая губами; на груди быстро расползалось тёмное пятно. Секунду все молчали; потом убийца пинком свалил труп в воду, и толпа в тот же миг взорвалась воплями. Люди посрывались со своих мест и ринулись к выходам с пристани, хотя это было совсем не просто; не считая даже того, что все они, как могли, мешали друг другу, стражники, находящиеся сзади и не видевшие всей картины, не торопились их пропускать. Поднялся всеобщий гвалт, и стороннему наблюдателю могло показаться, что в этой давке люди не столько старались спасти свои шкуры – пока ещё, впрочем, не понимая, от чего – но заодно и хоть как-нибудь отомстить всем, кто им когда-то по какой-либо причине не угодил; хоть пинком, хоть зуботычиной.
Ровен шмыгнул в какой-то закуток и наблюдал за происходящим оттуда. Выходить он не хотел и не собирался – любая попытка пробиться через обезумевшую при виде крови толпу была бы равносильна самоубийству. Сжав рукоять кинжала до того, что побелели пальцы, он смотрел, как Пожиратель медленно и неторопливо ступает по деревянному понтону. Его свита шла за ним, на ходу избавляясь от элементов ненужного уже маскарада. На каждом теперь осталось нечто вроде телогрейки из нескольких неровно сшитых друг с другом кусков кожи, да штаны из мешковины; в руках – узкие гранёные стилеты из воронёной стали.
Чего бы он не хотел, подумал Ровен о Пожирателе, намерения у него серьёзные.
- Да как вы посмели, псы?! – Ловчий только сейчас заметил выстраивающихся перед “делегатами” стражников в полном боевом облачении. Голосил как раз один из них, с алым плюмажем на шлеме – видно, начальник, – Это сын коменданта порта! Что вы…
Договорить отважный стражник не успел. Пожиратель повёл рукой, и до Ровена донёсся запах палёного мяса. Секунду блюстители закона ничего не могли понять – но когда их латы, нагреваясь, начали приобретать розоватый оттенок, завопили ничуть не хуже простолюдинов. Впрочем, те кричали исключительно из страха – а здесь, всё-таки, главную роль сыграла боль.
Строй рассыпался, и стражи беспорядочно забегали по пристани, пытаясь сдёрнуть с себя раскалённые панцири – но не тут-то было. Металл плющился, приникая к телу, и, судя по крикам, уже прожёг несчастных до самых костей. Обезумев от боли, один за другим, они попрыгали в воду, где и нашли свою смерть – не сгорев, так захлебнувшись.
Разумеется, подкрепление подоспело, причём, почти сразу же – латников было больше, и в этот раз они решили особо не мудрить, а просто взять “делегатов” в кольцо и изрубить алебардами. Пожиратель, скрестив обтянутые чёрными перчатками руки на груди, спокойно наблюдал за тем, как их “теснят” обратно к кораблю – а затем вымолвил одно-единственное слово:
- Убить.
И “делегаты” точно и слаженно ринулись на чуть ли не впятеро превосходящего их врага. С ножами против доспехов и алебард… Если бы Ровен не видел это своими глазами, он бы сказал, что это невозможно. Он, конечно, не раз слышал, как Грешники в одиночку вырезали целые вооружённые отряды, но, что называется, одно дело слышать… Да и к тому же, “делегаты” не были Грешниками… хотя, и простыми смертными тоже.
Они бросились на латников, точно дикие звери – и те, не ожидая подобного отпора, дрогнули. Чёрными проблесками молний сверкали короткие клинки, каждый раз находя свою цель в щелях и прорехах лат. “Нет, долго это продолжаться не может, - подумал ловчий, - Они же люди… только люди…”
Толпа ревела, продираясь через узкие ворота. Богачи, дворяне и прочая элита исчезли, точно их и не было. Стражники продолжали биться со странными пришельцами, но видно было, что решимость их уже висит на волоске. А Пожиратель стоял в стороне – казалось, будто он просто любуется пейзажем, нисколько не гнушаясь видом крови и убийств.
Когда пейзаж ему, по всей видимости, наскучил, он властно возвёл руки над головой, и Ровен ощутил неприятное покалывание в висках. Затем – уже второй раз – Пожиратель посмотрел прямо на него.
Ровен ожидал нового взрыва боли – но его не последовало. Вместо этого воздух вдруг сделался сухим, горячим и спёртым – будто море куда-то исчезло и обернулось пустыней. Раздался тонкий вскрик – и последний из латников грузно повалился наземь с пробитым горлом; воцарилась тишина.
Выглянув снова из своего укрытия, ловчий понял: в порту остались только Пожиратель со своей свитой, и он сам. Все, кто мог убежать или спрятаться, уже это сделали – и только трупы несчастных стражников на залитой кровью мостовой буравили небо осуждающими взглядами.
“Делегаты” вновь застыли на месте, точно механические игрушки, у которых кончился завод. По их рукам всё ещё стекала, падая на землю рубиновыми каплями, кровь. Пожиратель, по-прежнему не обращая ни на что внимания, продолжал выделывать в воздухе какие-то непонятные пассы руками, будто дирижёр перед невидимым оркестром. Вдруг убийцы одновременно сдвинулись с места и обступили его полукругом – в другой ситуации могло бы показаться, что сейчас они возьмутся за руки и начнут кружиться в хороводе. Однако можно было быть уверенным, что в их головах – а уж тем более, в голове Пожирателя – роились от-нюдь не такие весёлые мысли.
“Что он затевает? – лихорадочно думал Ровен, чувствуя, как его прошибает холодный пот, - Это же Пожиратель… стало быть, ничего хорошего. Надо что-то сделать… хоть что-нибудь! Я ведь ловчий, как ни крути!”
“Бывший, - тут же вставил непоколебимый внутренний голос, - Ты больше не принадлежишь Длани. И единственное, что ты можешь сделать – развернуться и бежать отсюда как можно быстрее.”
“Я не могу! А что бы отец сказал?”
“Когда тебя это волновало? Ты же знаешь, что он сильнее тебя. Он раздавил твою блокаду одним взглядом! Что ты можешь сделать?”
“Кое-что могу… - Ровен обвёл пристань беглым взглядом, - Со спины его слуги не закрывают. Если я надену Маску и проберусь к докам, то смогу пройти по понтонам и нанести удар. Да! Вперёд, пока не поздно!”
Не дожидаясь, пока голос подберёт очередной обезоруживающий аргумент, ловчий скрыл себя Маской и выбрался наружу. И, судя по всему, очень вовремя – руки шестерых “делегатов” уже были связаны огненной нитью, бешено пульсирующей ярко-синим цветом. Воздух становился всё жарче и жарче – пока Ровен дошёл до воды, с него уже успело сойти семь потов. Теперь, аккуратно выдвинув кинжал из ножен, он крался мимо ящиков с товарами, стараясь, чтобы шаги его звучали как можно тише.
Всё рухнуло, как всегда, в самый последний момент. Когда “охотника и добычу” отделяло друг от друга меньше двух шагов, сверкающая нить выгнулась и задрожала ещё неистовее, чем раньше. Ловчий почувствовал, как кровь прилила к его лицу; почти сразу же закружилась голова и он, чтобы опять не потерять равновесие, облокотился на стоящую рядом винную бочку. Но – то ли она оказалась наполовину пустой, то ли деревянный настил оказался слишком скользким, то ли просто по закону подлости – бочка тут же повалилась набок и с гулким плеском рухнула в воду. Ровен также потерял равновесие и неуклюже распластался на понтоне; тайная операция была безнадёжно загублена…
Вот уже в третий раз Пожиратель повернулся к нему – и ловчий готов был поклясться, что увидел, как в тени капюшона мелькнула хищная улыбка:
- Ну наконец-то! – произнёс он чуть ли не торжествующе, - Я всё ждал, когда ты перестанешь праздновать труса и почтишь меня своим присутствием!
Ловчий попробовал встать… и почти без удивления ощутил, что не может пошевелить ни одним мускулом. Ощущение было мерзким, впрочем, как и сама ситуация – с нарастающим гневом он наблюдал, как Пожиратель отворачивается к своим слугам и продолжает свой непонятный ритуал. Неестественный синий цвет бросал на их бледные лица жутковатые отсветы, делая их всё больше похожими на…
“Трупы… - вдруг осенила ловчего жуткая догадка, - Это ведь…”
- Трупы? Вовсе нет, - тут же донёсся до него голос Пожирателя, который, как видно, ещё и умел читать мысли, - Всего лишь сосуды. И прекрасно выполняющие свою роль, позволь заметить. Так… теперь самое интересное. Смотри, ловчий!
Он резко выбросил руку вперёд – синее пламя погасло, и связующая его слуг нить сделалась чёрной, как смола. А уже через пару секунд сравнение со смолой стало приобретать вполне реальный характер – она взбухла уродливыми чёрными гроздьями, раздувающимися с каждой секундой всё больше и больше… Ровен не знал, что случится, когда эта дрянь лопнет – если лопнет? – но одного только чувства страха перед этим было вполне достаточно. Он собрал в кулак всю свою волю… и вырвался! Пожиратель издал смешок:
- И что дальше? – спросил он, как только ловчий вскочил на ноги, - Пырнёшь меня своим ножиком? Не советую.
- Что это такое? – спросил Ровен, глядя на раздувающееся чёрное “нечто”.
- Это? Сейчас увидишь, - Он шагнул ему навстречу в тот самый момент, когда один особенно огромный чёрный пузырь полностью поглотил сразу двух “делегатов” - Здесь хорошее место – море, волны, ветер. Уверен, тут очень красивый закат…
Выказать своё восхищение красотой заката в полной мере он не успел. Ровен молнией метнулся вперёд – и если бы его противником был человек, то на этом бы всё и кончилось. Однако… Пожиратель сделал какое-то неуловимое глазу движение, и ловчий снова рухнул, как подкошенный; на спину ему словно взвалили мраморную плиту.
- Ты никогда ничему не учишься? – Теперь в его голосе отчётливо сквозило раздражение, - Ты не застал меня врасплох тогда, а сейчас у тебя и вовсе не было ни единого шанса! Вряд ли от тебя будет хоть какой-нибудь прок…
Раздался протяжный, чавкающий звук, с каким, наверное, трясина пожирает незадачливого покорителя болот – Ровен поднял глаза и увидел на месте шестерых “делегатов” огромный, высотой в дом, блестящий чёрный кокон. Его то и дело сотрясала крупная дрожь, как будто что-то внутри отчаянно пыталось выбраться наружу – и, судя по всему, так оно и было.
- Проверим, насколько здесь благоприятные условия, - Пожиратель снова хлопнул в ладоши, и хлопок этот, точно раскат грома, прокатился по всей пристани. С окаменевшим сердцем Ровен наблюдал, как кокон прорезала тонкая синеватая трещинка… потом ещё одна… и ещё…
А потом мир утонул во тьме.