Мокрая осень заканчивалась, и на смену спешил тот самый октябрь с корочкой льда на лужах по утрам. Он уже заморозил пороги и опавшие листья, хаотично разлетевшиеся и упавшие у высокого нового дома. Осень наступает, когда падает последний лист с ветвистого дерева. Вот и эту деревушку под Брянском заморозило серединой календарного октября. Только к обеду распогодилось и выглянуло солнце.
Владимир сидел у окна и рассматривая блики на кухонном столе от яркого, но уже не греющего жёлтого круга над головой. Он пытался думать о чём-то важном, но ничего не выходило. Мужчина встал со стула и посмотрел на угол кухни. Быстро дошёл до него и вернулся обратно. Он бездумно ходил из стороны в сторону. Он ждал. Ждал, когда приедет жена.
Мужчина снова сел за стол и оторвал кусок от новой газеты, которую принес почтальон утром. Достал из кармана пакетик и высыпал содержимое перед собой. Забил бумажку рассыпанным табаком и облизал края. Пошарив по карманам, нашёл спички. В коробке осталась одна спичка. Вставать за новым коробком ему не хотелось. Он осторожно, чтобы не спугнуть огонёк чиркнул о край коробочки и поднёс огонь к самокрутке. Глубоко затянулся, дабы растянуть сигарету за раз, и потрясся рукой затушил огонь на конце последней спички.
«Больше не покурю» - подумал он. Нет, он в любой момент мог встать взять коробок с новыми спичками, которые купила жена, за день до отъезда, но ему было лень.
Он ещё совсем молодой сидел на этом стуле и чувствовал, как покалывает в спине. Это всё радикулит, он это знал. Когда его в 43 году отправили с семьёй в концлагерь, то приходилось много работать, чтобы хоть как-то выжить или хотя бы спасти сестёр. Таскал мешки и лошадиные упряжки. Порой, когда есть было совсем нечего искал загнанных на смерть лошадей и по частям делил, чтобы накормить всех пленных, которые жили рядом. Он не любил это вспоминать. Это было слишком страшно, чтобы возвращаться в то время.
После плена они вернулись в свою деревню и заново начали строить дома. В их ранее процветающем колхозе ни осталось даже церкви, стоявшей с 18 века. И её разрушили, оставив только одну часть храма под склад, потом и вовсе превратили в магазин.
Работы было мало и отец поехал в Ростов на шахты, чтобы хоть как-то помочь семье. Так там и остался. Женился потом, и больше не вернулся. Две старшие сестры уехали за отцом, так там и остались, а Владимир, как единственный мужчина, решил, что мать он не бросит. Мать прожила не долго, слишком тяжело для неё было это предательство, да и послевоенная жизнь была не лёгкой.
Владимир облокотился спиной на стул и, прикрыв большие зелёные глаза, поднёс сигарету к губам. Медленно приоткрыл рот и зажал её между зубами. Затянулся. Сейчас он всё делал медленно, ему хотелось, чтобы время шло быстрее, но для этого нужно было как-то замедлить себя. Он курил.
С закрытыми глазами обостряется слух. Он прислушивался к каждому шороху. Тёмные короткие волосы слегка виднелись из под кепки одетой набекрень. Смуглая ещё с летней прополки картошки кожа была стянута, и кое-где просматривались морщинки. Для него это было не страшно, это даже было вполне естественно, что у рабочего мужика на лице морщины, хоть и в молодом возрасте.
В большом доме, который совсем недавно они закончили строить пахло опилками и сыростью. В доме не было мебели, кроме двух деревянных кроватей в спальнях, которые разделялись картонной стенкой, стола в кухне и двух стульев.
«Вот куда она приедет?» - подумал он, - «Что мы будем делать потом?». Он боялся. Впервые за долгое время он почувствовал, что ему страшно. Так остро он чувствовал страх только тогда, когда женился на Полине. Тогда казалось, что если она не согласится рухнет мир, он ждал её заветного «да» сжимая кулаки до белизны костяшек, а в голове крутилось – «Скажи да. Скажи да. Скажи да». И тогда она ему сказала да. С тех пор прошло три года. За это время они часто ругались, ну как-то притирались друг к другу, а последние две недели просто молчали. Ждали.
Полина Туманова не любила говорить о своих проблемах, да и вообще ей было сложно говорить о том, что наболело, даже мужу никогда об этом не рассказывала. А в последнюю неделю замкнулась ещё сильнее. Она боялась всего – каждого шороха, каждого звука и каждого удара сердца.
Для Владимира же это было подобно пытки. Ему обязательно нужно было с кем-то общаться, хоть с соседом, хоть с председателем колхоза, хоть с собакой на улице. Сейчас ему не хватало именно поддержки жены. Он не знал, как сделать так, чтобы Полина снова стала прежней.
На мгновение ему показалось, что он услышал звуки подъехавшей машины. Он резко встал со стула, затушив сигарету в крошечной оранжевой пепельнице в виде башмака, и выбежал на улицу через веранду. Но на пороге никого не было, даже у дома никто не стоял. Лишь вдоль дороги в сторону кладбища он увидел, как большой грузовик заехал на горку.
«Не она» - подумал он и закрыл дверь на деревянный засов. Не отходя от двери, он свернул в комнату справа, входом в которую была занавеска, больше напоминающая кусок ненужной ткани. По сути, так оно и было, но назвать этот кусок ткани «занавеской» звучало как-то по-городскому.
Он пошёл в комнату и осмотрелся. Как и весь дом, так и эта комната пропахла опилками, из недостроенного угла поддувал уже северный осенний ветер. На полу лежало несколько мешков с картошкой. Он взял один и подложил к углу, чтобы не так дуло и не так было видно. «Чтобы Поля не увидела» - подумал он.
Владимир сел на этот же мешок и опустил голову, с которой тут же упала кепка с козырьком. Он сделал вид, что не заметил. «Полина бы ругалась, что я разбрасываю вещи» - подумал он и протянул руку к козырьку, чтобы подтянуть к себе. Он отряхнул кепку и положил рядом на мешок.
К дому подъехала машина. Владимир услышал скрип тормозов. Он был уверен, что теперь точно кто-то приехал. Мужчина спрыгнул с мешка и раздвигая одной рукой штору, а второй открывая засов двери, быстро выскочил на порог.
Белая Волга подъехала к калитке и резко со скрипом затормозила. Водитель вышел из-за руля и помахав рукой Владимиру, крикнул:
- Встречай, батенька!
Владимир не закрывая за собой дверь, подбежал к калитке, раскрывая её настежь, подошёл к задней дверце машины и замер.
- Открой! – прочитал он по губам жены, которая сидела в машине.
Владимир быстро среагировал и открыл Полине.
- Полина… - протянул он и замер.
- Что стоишь как вкопанный, на, получай подарок! – она протянула ему толстый конверт из пелёнок и одеяльцев.
- Кто? – он смотрел на жену не отрывая взгляда.
- Конь в пальто! – прошептала женщина, стараясь не шуметь сильно.
Владимир взял на руки конверт и не мог двинуться с места. Он боялся, что если сейчас ступит хоть шаг в сторону, что-нибудь обязательно случиться с ребёнком. С его ребёнком.
- Что делать? – спросил он у выкарабкивающейся из машины жены.
- Что делать? - раздраженно прикрикнула она, - в дом неси, а то заболеет ребёнок.
- Ты, что ж молодой папаша не знаешь, что делать? – подошёл к нему водитель. Это был председатель колхоза Николай Колесов. Ему-то уже было трижды известно, что делать с детьми, так что он считался профи. – Дай, научу! - он выхватил конверт из рук папы Вовы и понёс ребёнка в дом. Владимир захлопнул дверцу машины за женой, и пошёл следом.
Он чувствовал, как трясутся руки, как ему страшно от того, что кто-то ещё третий будет с ними жить. Что этот третий будет называть его «папой», пусть не сразу, но года через полтора уже точно. Ему захотелось, чтобы первое слово этот конвертик сказал – «папа».
- Как назовёте-то, родители? - зайдя в дом, спросил председатель.
- Вон, пусть Вовка придумывает, - отмахнулась Полина, присаживаясь на стул, который был ещё тёплый от мужа.
- Я? – испуганно посмотрел он на жену, - почему я?
- Ты ж глава семьи, - рассмеялась молодая мамаша и облокотилась на стол рукой.
- А кто у тебя? – спросил Владимир в ожидании ответа.
- У меня – дочь, а у тебя не знаю! – грубо ответила Полина и строго посмотрела на растерявшегося отца.
Она встала со стула и подошла к Колесову, который держал ребёнка.
- Давай, а то совсем замучили тебя, - улыбнулась она председателю.
- Да, мне только в радость, я детей люблю. Думаю, может четвёртого сделать, будет кому в старости стакан воды подать, – засмеялся он и почесал живот через полушубок.
- Ой, до старости ещё доживи, а то и не надо будет стакан-то приносить! – ответила Полина и рассмеялась в ответ, - Спасибо тебе, за то, что привёз, - сказала она председателю и понесла в спальню конверт с дочкой.
- Да, да, спасибо тебе, - одним широким шагом подошёл к нему Владимир и пожал руку.
- Не за что! – ответил рукопожатием Колесов, - будете ещё одного рожать, приходи, подвезу! – замаялся он и поспешил на выход.
Владимир всё ещё не мог понять, что происходит в их доме. Это как после хорошего землетрясения приводить в порядок дом. Нужно всё поставить по местам, разложить по полочкам, подмести, да помыть. А тут у него в голове произошло землетрясение, после которого он пока не мог прийти в себя.
- Как назовёте-то дочку? – уже на пороге обернулся председатель.
- Ленка, наверное, - растерянно ответил Владимир.
- Хорошее имя, – поджал губы Николай и вышел за ограду, закрывая за собой калитку.
Владимир закрыл дверь на засов и ещё долго боялся двинуться с места. Он стоял повернувшись спиной к входной двери и смотрел прямо, ни на что-то конкретное, а просто прямо.
- Вов, помоги! – крикнула женщина из комнаты.
Папаша стоял и всё никак не мог сделать шаг, казалось, что если он сейчас пошевелиться, обязательно что-нибудь упадёт и ребёнок закричит. Так было всегда, когда ему говорили «тихо», он обязательно, хоть и не специально начинал шуметь.
- Вов, ты меня слышишь?! – крикнула громче жена и за её голосом послышалось курлыканье малышки.
- Иду, - ответил Владимир и быстро зашагал в комнату.
Он вошёл в спальню, всю завешенную шторами и заставленную распиленными досками. В комнате было светло. Он заглянул за спину жены. На деревянной кровати, на небольшом кусочке одеяльца лежал маленький синий комочек. Этот комочек ещё ничего не понимал и не видел, даже смотреть не мог по сторонам, поворачиваться не получалось из-за своего маленького веса. Она пыталась шевелить пальчиками и останавливалась на полу движении. Она ещё была совсем крошечной, чтобы хоть как-то показать, что она живёт.
- Красивая, правда? – повернулась к нему жена, улыбаясь.
Владимир ничего не ответил. Он смотрел на девочку и понимал, что, если говорить на чистоту, то девочка – страшненькая, как и все дети в принципе, но если говорить в отдельности зная, что это твой ребёнок, то она просто не может быть некрасивой, она же похожа на отца и на мать. А признать свою непривлекательность никто не хочет.
Виктор ближе подошёл к дочке и дотронулся до её пальчиков своей огромной рукой.
- Она такая маленькая, - прошептал он.
- Ну, она же не ты! – засмеялась жена, - это ты у нас – конь, а она дюймовочка!
Владимир не слышал жену. Он наблюдал за дочкой.
- А что теперь с ней делать? – спросил он, не убирая своей руки от малышки.
- Что? Что? Растить её! - ответила жена, - посмотри за ней, я пока переоденусь.
У Владимира нервно заёкало сердце. Ему стало страшно, а вдруг, пока жена переодевается, маленький комочек перевернётся и убежит куда-нибудь, или перекатиться, или сделает такое с чем сам Владимир справиться не сможет.
- Стой, а если… - начал испуганно останавливать жену.
- Она не умеет ходить! – успокоило его она, понимая, что сама ещё боится эту кроху.
Владимир встал над девочкой и закрыл широкой спиной свет падавший на дочку.
- Ну, привет, - прошептал он, пока жена не слышала, - теперь ты будешь жить с нами. Я твой – папа…па-па, - по слогам произнёс он, видимо стремясь к тому, чтобы малышка повторила, - честно, я не знаю, что с тобой делать, да и не буду ничего делать, тебя же мамка родила, так вот ей и виднее, что делают с детьми, а я тебе люльку лучше сделаю.
- Сказку рассказываешь? – вошла в спальню Полина, затягивая на поясе халат.
- Как звать-то её будем? – спросил Владимир не отрывая взгляд от дочки.
- Мне всё равно, - отмахнулась рукой Полина.
- Давай – Ленкой, в честь матери моей, – он повернулся к жене и стал ждать одобрения.
- Ленка, так Ленка, - ответила Полина и отодвинув мужа, нагнулась над дочкой. – Привет, Ленка, - прошептала она, вытянув губки вперёд, чтобы поцеловать девочку.
Владимир любил, когда Полина так делает, так она становилась смешнее, как кукла. Её так и называли в деревне «куклой» за ровное лицо и стройную талию. Она была одна из красивых девок на деревне. Отец постоянно отгонял женихов от дома. А Володька, как-то зацепил. Он был добрый, глаза у него были добрые, да и хозяйственный. Как выйдет в пять утра в поле картошку полоть, так и ляжет только после того, как всех свиней покормит, к ночи.
Дружили они почти два года, пока Володька замуж не позвал. А там и свадьбу сыграли на всю деревню. А вот сейчас и дочкой обзавелись. Все три года, что они прожили вместе, в деревне ходили слухи, что Полька детей иметь не может, что Володька и взял-то её из жалости, лишь бы красавица только и жила с ним. Что с такими узкими бёдрами и родить-то нельзя. А Полинка только отмахивалась, что это слухи, бабки всякие наговаривают.
А когда забеременела, стали ходить сплетни, что ребёнок-то и вовсе не от Володьки, а от цыгана какого-то приблудного. Владимир молчал и старался не вникать в эти сплетни, зная, что бабы в деревне могут всё что угодно придумать.
Владимир достраивал дом, не обращая внимания на первые заморозки. Мастерил лавки и стулья на продажу. А Полина днём и ночью проводила у Лениной люльки. Малышка росла болезненной. Она почти не спала, а если и засыпала, то на несколько часов не больше. Постоянно плакала. Грудь и вовсе не брала. Полина могла всю ночь просидеть над дочкой и проплакать от того, что не может накормить девочку.
Владимира это дико раздражало. Он понимал, что дочь, есть дочь, но он не понимал, почему эта дочь не может спать спокойно. Однажды он проснулся от очередного неспокойного сна. Он резко спрыгнул с кровати и подбежал к люльке.
- Ты будешь спать!? – крикнул он наклоняясь над дочкой.
- Ты что делаешь? – испуганно оттолкнула его Полина.
- А чего ей не спиться? – крикнул он на жену, не отходя от люльки.
- Она маленькая, - Полина не могла понять, что с мужем, почему он так зол и почему не понимает, что кричит на человечка, который ещё совсем ничего не понимает.
- А я – большой! И я хочу спать! – крикнул Владимир и отошёл на шаг от жены и ребёнка.
- Так вот иди и спи на кухне! – криком ответила Полина и закрыла спиной дочь.
Владимир ничего не ответил, а только развернулся и вышел из спальни в кухню. Он устал. Ему хотелось покоя, хотелось, чтобы этот ребёнок молчал, спал, ел, как все дети, а не орал, как будто ему плохо. Может, малышке и было плохо, но она пока ничего не могла сказать. Владимиру уже не хотелось, чтобы дочь произносила первое слово – «папа», ему очень хотелось, чтобы она молчала. Но девочка была не спокойная.
Владимир вышел на порог дома и достал из кармана фуфайки самокрутку с табаком, поджёг газетку и затянулся едким дымом травы, которая росла у него под окном. Он стоял и смотрел на холодное небо, которое было такое высокое, что звёзды, которые где-то светили, были не видны. Он выдыхал тяжёлый воздух через рот, а носом чувствовал запах табака. Руки стали замерзать и он бросив сигарету в сугроб, вошёл в дом. Леночка всё ещё кричала.
- Если ты не придёшь ко мне через десять минут спать, я завтра уйду! – вошёл он в спальню и лёг в постель, отвернувшись лицом к стене.
Полина стёрла с глаз слёзы, взяла малышку на руки и стала, что-то мурлыкать под нос, лишь бы уложить ребёнка спать. Когда Лена совсем устала, Полина положила её в люльку и отошла. Девочка заснула.
Уставшая Полина легла рядом с мужем и обняла его за плечи.
- Не злись, - прошептала она и стала целовать его шею.
- Я не могу так больше! - прошептал он и повернулся к жене.
- Я тоже устаю, но она же ещё совсем маленькая, надо терпеть. – Полина обвила своими руками тело мужа и прижалась.
Он поцеловал её и силой перевернул на спину. Лёг сверху и поднял её ночную сорочку вверх до груди.
- Только тихо, - прошептала Полина и почувствовала, как Владимир всем своим телом прижимает её к деревянной кровати.
Она расставила ноги, как уже привыкла делать это для мужа и стала ждать, пока он закончит. Владимир лежал сверху и быстрыми движениями ползал по телу жены. Полине было всё равно, что происходит на ней, сейчас главное было, чтобы не ушёл муж, чтобы спала дочь и чтобы эта чёртова головная боль прошла.
Она услышала, как из люльки стали доноситься писки малышки.
- Вов, слезь, Ленка плачет, - стала отталкивать она мужа.
- Лежи! – грубо крикнул он и сильнее прижал к кровати.
- Она же сама не успокоится! – Полина попыталась скинуть с себя мужа, но он был сильнее.
- Пока я не закончу, ты к ней не подойдёшь! – крикнул он, прижимая её голову к перьевой подушке рукой.
Полина лежала и смотрела на выражение лица мужа. Оно то кривилось и сжималось, от чего на нём появлялось много морщин, то наоборот расслаблялось и становилось таким, какое было в обычной жизни. Она лежала и думала о дочке, которая сейчас очень хочет, чтобы мама была рядом, а она не может. От этого сердце сжалось и слеза покатилась по щеке. Полина быстро стёрла с глаз признаки жалости и стала ждать, пока муж сделает то, что он хотел всегда. А ей было в принципе всё равно, что с ней делают, главное, чтобы побыстрей. Удовольствия от этого она не получала, да и понятия не имела, как от этого елозанья можно получать удовольствие, поэтому просто ждала.
Когда Владимир скатился с её мокрого тела на свою часть постели, она быстро встала и подбежала к люльке. Взяла малышку в руки и прижав к себе стала успокаивать.
Владимир повернулся лицом к стене и захрапел.
- Маленькая моя, почему же ты плачешь? – шептала Полина, - как же мне тебя успокоить? Что же у тебя болит? – у Полины самой накатывались слёзы и она утирала их простынёй в которой была завёрнута Лена.
Утром, женщина дождалась, пока муж уйдёт на работу. Она открыла глаза после того, как дверь на веранде захлопнулась. Полина встала с постели и почувствовала, как всё тело болит, как будто по нему били.
«Ничего» - подумала она, - «пройдёт».
Полина наспех, пока спала дочь, оделась потеплее и выбежала во двор. Свиньи были уже покормлены, ей оставалось только подоить корову. Она схватила из коридорчика ведро и побежала к животному. Руки мёрзли от утра и от зимы. Она намазала вымя жиром и приступила к дойке.
Надоив полведра, Полина вбежала в дом и быстро сполоснув руки под рукомойником вошла в комнату, где уже плакала маленькая Лена. Она схватила её и прижала к груди. Девочка захлёбывалась в слезах.
- Тише, тише, - шептала Полина, - не плачь, родная, - просила мать.
Полина одной рукой прижимала дочь, а второй искала пелёнки, чтобы закутать девочку. Кое- как замотав Леночку в одеяльца она вышла на улицу, закрыла дом и пошла в сторону горки.
- Эй, ты куда, мамаша? – послышалось ей из-за спины. Полина обернулась и увидела соседку Раю.
- К медичке, Ленка болеет! – крикнула в ответ Полина и поспешила до мед.пункта. Она шла по рассыпчатому снегу и глотала холодный воздух. Шаль повязанная поверх головы, скатывалась и оставалась на плечах. Полине уже было всё равно, что там скатывается, главное побыстрее донести Ленку до медсестры.
- Что у тебя Туманова? – спросила медсестра, когда увидела Полину с ребёнком на руках.
- Татьяна Никитична, посмотрите, что с малышкой, а то она у меня кричит и кричит, успокоится не может. – Полина протянула маленькую Лену медичке.
Женщина лет пятидесяти с шелушившимися руками стала разворачивать неумело запакованную девочку. Она рассматривала её, трогала, надавливала, гладила.
- Что с ней? – не унималась Туманова, чтобы узнать, что с ребёнком.
- Грыжу она себе накричала, вот что! – строго упрекнула мамашу медсестра, будто бы Полина и в самом деле была в чём-то виновата.
- А что делать? – испугаашись присела на стул Полина, боясь, что с ребёнком что-то очень страшное, что-то неизлечимое.
- Да, всё нормально будет, у твоей Ленки! – махнула врачиха, - может, недоедает? Часто кормишь? – строго спросила женщина рядом с девочкой в врачебном халате.
- Да, я бы её хоть каждый час кормила, так она не ест. Цокнет чуть-чуть и спать, а если не спит, то кричит, тогда её вообще не накормишь, – жаловалась молодая мама.
- Слабая она у тебя! – констатировала медсестра.
- Да, знаю! – Полина нахмурила брови, - так что делать? – она знала, какая её дочь, но не знала, что с ней делать. Сейчас ей главное было узнать, что с ребёнком.
- Заставляй есть, может получится! – пожала плечами медичка.
Полина подошла к дочке и завернув её обратно в конверт, побрела домой по той же заснеженной горке. Ничего нового ей так и не сказали, ничего хорошего ей не посоветовали, а то, что сказали Полина и сама прекрасно знала.
Малышка продолжала кричать. Владимир перетащил одну деревянную кровать в кухню и стал спать там, пока его молодая жена успокаивала ночами дочку.
Со временем Полина и Владимир перестали общаться. Если раньше они спрашивали, как на ферме дела, или сколько литров молока дала корова, то сейчас они уже перестали даже смотреть друг другу в глаза.
Через полтора года Полина снова родила. Её всё также, как и обещал когда-то , привёз из роддома председатель колхоза. Она вошла в дом и увидела, как маленькая Леночка ходит по комнате, а Владимир спит рядом на полу.
- Ты за ребёнком смотришь? – войдя, крикнула Полина.
- А… - спохватился Владимир, - да, что за ней смотреть? Играет и пусть играет! – спросонок пробормотал муж. Он встал на ноги с пола и подошёл к жене, – кого принесла? – спросил он потирая глаза.
- Дочку, - улыбнулась растерянная Полина.
- А…опять мокрощелку притащила, - отрезал Владимир и вышел из дома поздороваться с председателем.
Полина села на край кровати и стала наблюдать за старшей дочкой, в руках покачивая младшенькую.
- Лидочка, - прошептала Полина, - тебя будут звать Лидия.
Полина чувствовала, что теряет мужа, что ему больше не нужны ни она, ни её дети. Именно её дети, а не их. Она не могла понять почему так происходит, почему человек за которого она вышла замуж и живёт с которым уже больше пяти лет, стал для неё чужим. Кроме, как совместный быт их больше ничего не сближало. Иногда по ночам он приходил и брал её в охапку, не боясь разбудить девочек, елозил по ней, издавая стоны и выкрики, но потом снова одевался и шёл спать в кухню.
Лена росла очень слабенькой. Постоянно болела. Постоянно билась об углы и стены, из-за своей рассеянности. У неё слабо билось сердце. Она мало двигалась и плохо ела.
- Мне дали путёвку в Ташкент, подлечить Ленку, - как-то сказала Полина придя домой.
Владимир, как уже и привык, пришёл с работы пьяный. Он лежал на своей кровати и что-то мямлил под нос.
- Ну и что? – он очень хотел, чтобы его сейчас не трогали, чтобы о нем забыли и не лезли. У него болела голова ещё со вчерашнего перепоя, поэтому те три рюмки самогонки, которые он выпил вечером оживили его, а потом снова ударили в голову так, что сейчас его тошнило.
- То что, я беру девочек и мы едем отдыхать! – отрезала Полина и пройдя глубоко в кухню, к русской печке, стала её разжигать.
- В хате жрать нече, а она по курортам поедет! – пытался он её задеть.
- Справишься, не маленький! – крикнула она поджигая щепки заготовленные заранее.
- Ты корову подоила? – спросил он не поворачиваясь к жене.
- Ничего я ещё не делала, я только с работы пришла! – крикнула она.
Уже больше года они общались только на повышенных тонах, иногда со злости кричали на друг друга матом, но это было не так обидно, как, например, в первый раз, когда это произошло. Это даже стало вполне естественным способом выражения эмоций.
- Едь куда хочешь, можешь и не возвращаться! – он повернулся к ней лицом и стал наблюдать, как работает женщина, которую он когда-то взял в жёны.
Из той очаровательной «куклы», которую он вёл под венец, она превратилась в бабу, которой кроме как печь затопить, дров нарубить и корову подоить ничего не нужно было. Он ненавидел её. Смотрел и ненавидел. Ему казалось, что это должно пройти, что это нормально, все так живут, и они будут. Ему порой хотелось, чтобы она однажды собрала вещи и уехала куда-нибудь навсегда, чтобы потом ему пришла телеграмма, что такой женщины больше нет и никогда не будет. И он был бы рад, сначала, конечно же он попереживал, как это положено, но потом бы зажил заново. Женился бы на Катечке из дома на окраине и она ему не рожала больше детей, потому, что они ему по горло надоели.
А Катечка была отличным вариантом. Замуж её никто не брал, потому, что девка была беспутная. Сначала она жила с парнем, который и лишил её чести, а потом он ушёл в армию. Она ждала его. А когда пришёл через два года, то сказал, что не женится. А кому она теперь не цельная нужна? Мужики бегали к Катечке, в надежде, потешиться, а она их всех отвергала. А он бы, Владимир, пришёл бы к ней с серьёзными намерениями и она бы согласилась.
Вот и сейчас, когда Полина говорила, что она уезжает с дочками, он надеялся, что она не вернётся.
Полина собрала вещи и они уехали. Владимир не пошёл их провожать даже до автобуса. Ему было лень.
- Скотину не загуби! - уезжая, наказала Полина.
- Уезжай уже! – тихо сказал он и помахал рукой девочкам.
В Ташкенте группу из России встретил молодой парень лет 25.
- Меня зовут Сергей, я буду вашим гидом на эти десять дней, – представился он.
Он был высоким, худым и загорелым, очень тёмным. Он всегда носил белые рубашки, наверное, чтобы не было так жарко. Хотя это была середина весны и ещё не так жарко, как например, летом, по крайней мере, так рассказывал Сергей.
Полину и девочек поселили в большую комнату на втором этаже гостиницы. Номер был просторный и светлый. Окна всегда открыты, потому, что воздух был невыносимо жарким. Стояла широкая кровать посреди комнаты и диван с боку, у окна. Дубовый стол у стены и стул, больше напоминающий старую табуретку. Стены были белые, будто побелкой мазали их постоянно, потому, что такие белые стены были невозможны. По крайней мере, Полина никогда не могла дома держать стены белыми, от печки они постоянно задымлялись и становились чёрными от сажи.
- Мама, смотри, а там лес, - подбежала к окну Леночка.
- Это парк, наверное, - ответила сама ничего не знающая Полина. Женщина сняла с головы платок, который покрывал голову и распустила длинные каштановые волосы. – Фу, жарко, - выдохнула она.
- Мам, а мы пойдём гулять? – спросила Леночка, прыгая по комнате.
- Пойдём, моя золотая, пойдём, дай только дух перевести. – Полина обдувала себя платком.
Кто-то постучался в дверь. Полина встала, положила платок на край большой кровати и подошла к двери, не спрашивая «кто там?», открыла дверь. Перед ней стоял высокий гид-Сергей и смотрел своими раскосыми красивыми карими глазами.
- Полина Туманова? – спросил он, пролистывая свои списки.
- Да, – ответила женщина.
- Через полчаса у вас обед, а потом на экскурсию идём. Вы же с детьми? - спросил он подняв глаза от списка.
- Да. – Полина наблюдала за каждым движением Сергея, она никогда не видела мужчин с такими красивыми глазами и с такими чистыми руками.
- Значит, вас запишем в зоопарк. В Ташкенте замечательны зоопарк! – он улыбнулся и показал все передние зубы. Они были белые. Загар отбелил зубы ещё сильнее.
- Хорошо, - Полина мялась в дверях и не знала, как вести себя с этим ещё парнем, но уже почти мужчиной.
- Мы вас будем ждать в низу, – предупредил он и быстро пошёл к другой двери и постучал.
Полина собрала девочек в платья, которые купила, когда была в районом центре на крещенские праздники, и они вышли в холл. Люди стали уже собираться и подтягиваться на первый этаж.
- Ой, какие замечательные девочки, - облюбовала малышек взрослая женщина лет пятидесяти.
- Спасибо, - улыбнулась в ответ Полина, прижимая девочек к длинному платью.
- А вы здесь без мужа? – спросила женщина, подходя ближе.
- Да, мы с дочками одни, – ответила она, направляясь в сторону лестницы. За ними пошла и женщина. Она была огромная, с широкими плечами, с большим выпирающим животом и самое главное, что запомнилось девочкам, она была в голубой шляпе с широкими полями.
- Ой, так вам, наверное, погулять захочется одной, - вдруг сказала эта женщина. Полина сначала не поняла о чём она, и внимательно стала ждать продолжения слов этой женщины, - ну, вы же ещё совсем молодая! – подмигнула она, - а чтобы узнать Ташкент до конца и полюбить его, нужно изучать его не с гидом и группой, а с местным-мужчиной. Я вот именно так и нашла своего второго мужа.
- Второго мужа? - удивилась Полина. Они уже почти подходили к группе, с которой должны были идти на обед.
- Да, милочка, я три раза была замужем, и все три неудачно. Умирали они у меня, - без грусти сказала женщина.
- А я… - Полина была в растерянности, она не понимала, как это менять мужей, засмеют же, да и стыдоба, слухи будешь по всей деревне собирать.
- А ты красивая… - подмигнула ещё раз женщина в шляпе, - только скрываешься, замученная какая-то. Женщина должна быть – королевой, а не посудомойкой! – гордо говорила взрослая женщина.
- А кто ж хозяйство вести будет? – засмеялась Полина.
- Какое хозяйство? – глаза женщины округлились.
- Ну, свиней кормить, корову доить! – говорила Полина и стала мысленно подозревать, что эта большая, но красивая женщина, никогда и не видела коров. А она ей что-то про ведение хозяйства говорит.
- Эх, милочка – выдохнула женщина, - пойдем, поедим, - указала она рукой на вход в столовую.
Столовая была огромным залом с множеством столов расставленных рядами. Официанты бегали между проходами и разносили еду.
- Пойдём туда сядем, - указала женщина. Полина и девочки проследовали за ней.
Они заняли столик у окна, где не просвечивало солнце, и было не так жарко. На окна падали широкие ветви деревьев и заслоняли собой стол от жары. Огромный ствол карагача заслонял улицу.
- Если что, ты можешь оставить мне девочек на вечер, - улыбнулась женщина.
- Зачем? – Полина смотрела на приборы на столе и глаза её разбегались.
- Ты можешь, есть ложкой, - засмеялась женщина, увидев рассеянность Полины. - А девочек оставить, если решишь пойти погулять.
- Так я их с собой возьму, - Полина даже не могла подумать о том, на что намекала женщина.
- Меня, кстати Валентина зовут, - представилась она.
- Я Полина, – ответила молодая женщина, - а это Лена и Лида, дочки мои.
- Лапочки-дочки, - улыбнулась Валентина и подёргала Лиду за щёчку.
На стол поставили по глубокой тарелке супа. Девочки с жадностью налетели на них большими ложками. А Полина стала наблюдать, как будет есть её новая знакомая.
- Ты когда-нибудь ела плов на лягане? – спросила поднимая ложку Валентина.
- Нет, а что такое «ляган»? – удивилась и от этого захихикала Полина.
- Это обычный плов, - засмеялась Валентина, - только очень вкусный. Для Узбеков вообще плов, это как священное блюдо. Как для тебя сало и картошка, – объясняла женщина и тянулась за хлебом, - вообще плов лучше есть только в чайхане, там очень вкусно готовят. Там подают крепкий зелёный чай.
- Зелёный? – переспросила Полина, запивая свой суп клюквенным морсом.
- Да! – утвердила Валентина, - вообще в чайхану пускать женщин раньше было недопустимо, там собирались только мужчины. Это у них важное место. Там очень вкусная еда, думаешь чего я такая толстая, - рассмеялась Валентина, - да муж второй раскормил, то самса, то манты, то шашлык, в общем…любил он у меня готовить, а как готовил шурпу, ты себе не представляешь! - Валентина закатила глаза от удовольствия своих воспоминаний.
- Это что? – спросила увлечённая Полина.
- Шурпа – это суп. Вкусный, на баранине, - объясняла соседка по столу доедая суп советский.
- Ой, я не ем баранину, она пахнет. Мы как-то с родителями растили барана, а потом его убили и сделали суп, а он так пах, так пах! – возмутилась и сморщилась Полина.
- Сама ты пахнешь, - махнула рукой женщина, - его варить долго надо, чтобы мясо само с косточки сползало, – женщина рассказывала с таким упоением, что слюнки начинали течь. Принесли второе блюдо.
- Вот это нормальная еда! – засмеялась Полина, когда на стол поставили тарелки с пюре и котлетой.
- Эх, ты! – выдохнула Валентина, - это всё ты дома будешь мужу готовить, а здесь надо отдыхать, когда ты ещё в Ташкенте побываешь?
Полина уплетала котлету и следила, чтобы девочки съели всё и были не голодными.
- А куда мы поедем? – спросила Полина у Валентины.
- Ой, наверное, на площадь «Мустакиллик», – воодушевлённо посмотрела на ветки свисающих деревьев Валентина.
- А что там? – Полина вытерла девочек салфетками и приказала ждать, пока поедят все. Девочки покорно сидели не двигаясь.
- Там…- начала рассказывать Валя, - там…очень красиво. Там парк с искусственным озером и памятники.
- А зачем вы ещё раз едете, раз уже всё это вдели? – доедая свою картошку спросила Полина.
- Да, потому, что Поличка, всегда хочется возвращаться туда, где тебе было хорошо. Я здесь с мужем познакомилась десять лет назад и была очень с ним счастлива. Он, правда, гулящий был у меня, но добрый, – она рассказывала, и смотря в сторону улыбалась.
- Так все гуляют! – махнула рукой Полина и замерла на мгновение, вспомнив о муже, который остался один.
- Полиночка, Полиночка, гулять нужно с умом, а без ума лучше дома сидеть! – улыбнулась женщина.
Они доели свой обед и Полина взяв за руки девочек, вышла вслед за Валентиной в холл гостиницы. Группа туристов уже стояла и кучковалась в центре, их было видно сразу.
- Девочки, не теряйтесь, - Полина повернулась к девочкам, чтобы они не отставали.
Сергей подошёл к группе и стал перечислять всех поимённо и по фамильно. К концу списка выяснилось, что все на месте и можно идти в автобус.
Туристы занимали места.
- Поличка, давай я с Леночкой сяду, она постарше, усидит со мной, а ты Лидочку возьми, – предложила Валентина.
- Ой, было бы хорошо, - улыбнулась Полина и отвела Лену к женщине.
- Только я возле окна, - попросила Леночка.
- Ой, ради бога, - засмеялась Валентина, - я всё равно не помещусь там, живот будет мешать.
Лена села у окна и стала рассматривать город. Ей было всего на всего шесть лет, но из этой поездки она запомнила запах города, запах автобуса, запах людей, цвета улиц, смуглых людей. Она смотрела в окно и не отрываясь следила за проходящими мимо. Посреди улицы стояли палатки с фруктами. Она никогда не видела столько фруктов.
Темноволосый мальчишка в синей футболке, стоявший у палатки схватил апельсин и побежал вдоль улицы.
- Тёть Валь, тёть Валь, он апельсин украл! – крикнула на весь автобус Лена.
- Ой, какой не хороший, Аллах его покарает! – упрекнула в след мальчика женщина.
- Аллах… - повторила девочка и запомнив это слово отвела взгляд на красивый дом, - что это? – спросила она у своей соседки по сидению.
- Это Мечеть, – разъяснила женщина.
- Мечеть… - все эти слова были так не понятны для Лены, что она просто их повторяла и пыталась запомнить.
- Да, в Мечети живёт Аллах! – объяснила она.
- А кто он? – спросила девочка.
- Ну, Иисус живёт в Церкви, а Аллах в Мечети. – Валентина сама с замиранием следила за каждой мелькавшей картинкой. Это была память, а воспоминания это больше, чем фотографии, чем кино, это часть жизни, которая откладывается в голове.
- Мы подъезжаем к Театру Оперы и Балета имени Алишера Навои, - прокричал Сергей, чтобы было всем слышно. Алишер Навои - это один из самых лучших поэтов Востока. Он писал замечательные дастаны и диваны. Это стихи и поэмы, кто не был знаком с творчеством Навои, зачитаю, ну на всякий случай, вдруг процитировать решите, - улыбнулся он, - «Смейтесь люди над поэтом! Дружбы в мире не найдя, Я искал ее у дивов, став безумцем-диваной. Я хотел раскрыть пред ними душу грешную мою, Я хотел любви и света... Смейтесь, люди, надо мной!», ну и так далее! Вот мы подъехали к театру. – Сказал он в конце затяжной речи и стал выходить из автобуса.
Они прошли ближе к центру окруженному деревьями. Невысокое желтоватое здание с тремя арками открылось перед ними на площади.
- Вот здесь, самый, наверное, красивый фонтан в Ташкенте, изображенного в виде цветка хлопчатника. Можете подойти посмотреть. Театр был построен по проекту русского архитектора Шусева. Архитектура здания очень гармонично и пропорционально. Фасад декорирован мраморными колонами. Пойдёмте поближе. – Позвал за собой группу Сергей.
Группа была покорена гидом, который, так красиво, так много и так складно рассказывал о городе. Так могут рассказывать только те, кто и в самом деле любит свой город.
- Здание театра, - продолжал Сергей, - выстроено руками японских военнопленных в конце 1947 года. Если мы пройдём в внутрь, а нас туда сегодня не пустят, - то мы увидим шикарный вестибюль, который ведет в 6 комнат. Каждая, из которых посвящена какому-нибудь региону Узбекистана. Идеи рисунков взяты из поем Алишера Навои, которого я цитировал ранее, и воплощены в тонкой резьбе на потолке и стенах. Театр вмещает в себя 1400 зрителей. Репертуар театра разный. На самом деле разный. Там и международные оперы, и узбекские фольклорные песни и танцы. – Сергей прошёл дальше.
Полина бродила вокруг фонтана, рядом со зданием и не могла налюбоваться. Такого она не видела никогда. Она никогда не видела таких больших зданий, таких красивых людей, таких раскрепощённых людей.
- А теперь дальше идём, - позвал Сергей, - вот здесь находятся 3 мавзолея построенных в 15 веке – указал он, - Самый большой из них — это мавзолей Юнус Хана — потомка Чингисхана, дедушки Бабур-хана западного Монголистана. Ну, это, наверное лишняя информация, - улыбнулся он, - Двойной купол и портал были построены его сыном. Вы только посмотрите на эти купола, - остановил он свой взгляд, - красотища. Позади здания находится Институт Реставрации, - указал он рукой, чтобы туристы могли осмотреться, - в котором работают специалисты по изготовлению глазурированной плитки, использующейся на территории всего Узбекистана для реставрационных работ, при этом для каждого региона используюь присущий ей цвет глазури. В маленьком саду к востоку находится мавзолей Шейхантура, перестроенный в 19 веке. Металлическое покрытие куполов защищает их от жаркого ташкентского солнца. Вы уже смогли убедиться, что в Ташкенте солнце жарче, чем в Москве, - он улыбнулся, - Позади находится мавзолей Калдиргач Бия, построенного в начале 15 века, и известного своими пирамидальными куполами с 12 углами.
Девочки бегали около мавзолеев и пока не понимали, что эту красоту они могут никогда и не увидеть больше.
- Девочки, запоминайте, - сказала им Полина, - будете папе потом рассказывать.
Девчушки махали головой, но всё также продолжали бегать, не замечая красоты. Группа долго бродила по жаркой улице города, и рассматривали достопримечательности.
Вернувшись в гостиницу, Полина сняла тапочки и упала на мягкую постель.
- Как вам? – спросила она у дочек, не поднимая головы от подушек.
- Красиво, - протянула Леночка. У девочки не выходил из головы тот парнишка укравший апельсин, та голубая шляпа с широкими полями, тот дом Аллаха, тот фонтан, как цветок, те огромные дома в которые они так и не прошли. Она запомнила всё, она знала точно, что ей есть о чём рассказать папе.
В дверь постучали. Полина долго не хотела подниматься с постели, лежав уже с закрытыми глазами, но стук не прекращался. Женщина встала и поплелась к двери. Она открыла.
- Вы что ещё не готовы? – волнительно спросила Валентина стоявшая у двери, с небольшим пакетиком для того, чтобы потом сложить туда недоеденную еду.
- Куда? – сонно спросила уставшая Полина.
- В столовую. Ужин сейчас будет. Повар обещал, что будет настоящий узбекский плов, ты просто обязана его попробовать, – убеждала Валентина.
- Девочки, вы готовы кушать? – спросила Полина повернувшись к дочерям.
- Да! – ответили они.
- Тогда идёмте! – позвала она.
Девочки выбежали из комнаты и последовали за тётей Валей, которая ушла уже далеко вперёд. Полина плелась сзади.
- Полина, - кто-то позвал её за спиной. Женщина обернулась. Это был гид-Сергей.
- Да, - отозвалась она.
- Полина вы на ужин? – спросил он догоняя.
- Да, - ответила она, не понимая от куда он помнит её имя.
- Постойте, я с вами, – он подбежал и они пошли вдоль длинного коридора до лестницы.
- А вы помните, как меня зовут? – удивлённо спросила она.
- Конечно, помню, вас туристов не так много в моей группе, - он посмотрел на ручные часы, - опаздываем, – заметил он, - а где ваши девочки?
- Они с тётей Валей пошли, - сказала она, и уже хотела начать объяснять кто такая эта тётя Валя.
- А это такая женщина в шляпе, да? – вспомнил он.
- Да, да, да… - она улыбнулась ему.
Они подошли к лестнице, и он пропустил её вперёд. Она немного удивилась его поведению. Она была далека от лестничного этикета, поэтому растерялась, но пошла первая.
- Как вам город? – спросил Сергей, спустившись с лестницы и поравнявшийся с ней.
- Очень красиво, - ответила Полина, - я такого никогда не видела.
- Вы ещё не видели какой Ташкент вечером, – заинтригованно сказал он.
- Да? Он ещё лучше? – удивилась Полина.
- В сто раз!!! – воскликнул гид.
Они вошли в столовую, и Полина пошла к своему столику, а Сергей к своему. Они разминулись.
- До вечера, - успел крикнуть Сергей.
- Ага, - ответила Полина, но так и не поняла, почему до вечера. Она никуда не собиралась, у неё две маленькие дочки, которых нужно уложить спать хотя бы в 10 часов, а потом и самой лечь, потому, что ходить она больше не могла. Устала.
Полина усадила поудобнее дочек и сама села за столик.
- Что Сергей спрашивал? – заинтересовалась Валентина.
- А…Сергей…спросил как мне город, – не предала она особого значения словам.
- И всё? – удивилась женщина.
- А что он ещё должен был спросить? – К их столику поднесли тарелки с пловом.
- Ой, спасибо, спасибо, - обрадовалась Валентина, обращаясь к официантке. – Что спросить, должен был? – повторила женщина, - ну хотя бы замужем ты или нет.
- С чего это вдруг он будет задавать такие вопросы? – фыркнула Полина.
- Ну, ты одна молодая и одинокая из нашей группы, а он молодой крепкий парень, – объяснила Валентина.
- Ну и что? – Полина не могла понять к чему клонит женщина. Она никогда не задумывалась о том, что у неё может быть кто-то ещё, кроме Владимира. Какой бы грубый он не был, он муж и обманывать его нельзя. Раз уж вышла замуж, то и терпи теперь, неси свой крест до конца, каким бы он не был.
- Эх, Полиночка…- выдохнула глубоко женщина, - ты ж ещё молодая!
Полина не поддержала разговор. Она стала пробовать рис. Сначала почувствовала много приправ, потом тонкий вкус риса, а потом ей это всё вперемежку понравилось.
- Ну, как? – спросила Валя и улыбаясь следила за эмоциями на лице Полины.
- Вкусно. Да, девочки? – обратилась она к дочкам, которые за обе щёки уплетали еду.
- Да! - хором ответили малышки.
- Я же тебе говорила, что в Узбекистане самый вкусный плов! – похвасталась своими знаниями Валя и тоже стала уминать вилку за вилкой.
После ужина Полина помогла девочкам встать, и они вышли из столовой. Валентина пошла в другую сторону.
- Пока молодая, надо гулять, - сказала она, - так вот пойду и погуляю. – Женщина вышла из столовой и ушла из центрального входа гостиницы на улицу.
Полина помыла девочек, намыливая их несколько раз. Для них горячая вода из крана было, что-то на грани фантастики. Это не то, что они каждый вечер нагревали воду, чтобы помыть ноги и умыться, а здесь трать сколько хочешь за всё уплачено.
Она уложила детей спать, а сама подошла к открытому настежь окну. Дул ветерок, лёгкий весенний и пыльный. Пахло розами и пловом. Розы были везде, а плов только в столовой, которая была как раз под их окнами.
Полина подумала о Владимире. Как он там? Чем занимается? Покормил ли скотину? Как дом? Что она ему расскажет, когда приедет? Будет ли ему интересно слушать про чайхану, плов и мечети? Запомнят ли эту поездку девочки?
Она закрыла глаза и вдохнула глубоко воздух. «Розы пахнут весной» - подумала она, - «Весна пахнет розами». Полина поправила простыню на девочках, а сама легла на диванчике у окна.
Утром разбудила их Валя, стуча в дверь и громко собирая народ на экскурсию. Полина открыла дверь и сонно, ещё не проснувшись, спросила.
- Куда едем? - она смотрела на эмоциональную Валентину.
- Смотреть что-нибудь, - объяснила Валя, - Собирайся! – крикнула громко и восторженно, и побежала стучаться в другие комнаты, собирая группу. Видимо, Сергей заметил в этой женщине организаторские способности и дал указание собрать всех и побыстрей.
Полина наспех умылась, помогла собраться девочкам и они вышли в холл, там было уже пусто. Они спустились вниз.
- А мы только вас и ждём! – крикнул Сергей, увидев приближающихся Полину с девочками.
- Мы уже идём, идём! – они прибавили шаг.
Сели в автобус и поехали вдоль улицы.
- Это великий шёлковый путь, - стал рассказывать Сергей. Он показывал главные памятники и мечети города. С таким упоением рассказывал о каждой мелочи, казалось он знает всё.
Вечером за ужином, Сергей подсел за столик к Полине.
- Полина, а что вы делаете сегодня вечером? – спросил он. Валентина сделала вид, что чуть не подавилась, на что Сергей не обратил внимания.
- Я? – удивилась Полина и подняла брови.
- Да, - улыбнулся он в ответ. Сергей положил локти на стол и стал нагло смотреть на женщину.
- Укладываю детей спать, - утвердительно сказала она.
- Ничего она не делает! – вмешалась в разговор Валентина, – спать девочек могу и я уложить.
- Нет, не нужно! – запротестовала Полина.
- Нужно! – грозно сказала женщина сидевшая напротив, - пока молодая, хоть Ташкент посмотришь, а то просидишь в четырёх стенках и ничего не увидишь. – Прикрикнула взрослая советчица.
- Но… - стала искать новое оправдание себе молодая женщина.
- Но – нет! – оборвала Валя, - я уложу девчонок спать, а ты иди, отдыхай.
Сергей смотрел на Полину и ждал, когда она скажет «да».
- Девочки, останетесь с тётей Валей? – спросила Полина дочек и посмотрела на выражение лиц маленьких девочек.
- Да, - ответила быстро Лена, не успев прожевать кусок мяса.
- Неа, - протянула испуганная Лида.
- Значит, решено! – ответила Валя и подмигнула Полине, которая так и не поняла намёков женщины.
- Тогда, я зайду за вами через час, хорошо? – спросил Сергей.
- За…ходите, - неуверенно ответила Полина.
Сергей встал из-за стола и вышел из столовой.
- Вы что с ума сошли, куда я с ним пойду? – шёпотом стала имитировать крик Полина на добровольную няньку своих детей.
- Иди, гуляй и не думай ни о чём! Он за тебя всё подумает! Узбеки – мужики смелые и властные, как Тамерлан, - улыбнулась как-то по-доброму женщина и встала из-за стола, – я к тебе через час приду, девочек укладывать.
Валентина вышла из столовой, а Полина осталось сидеть над едой, и ещё долго не могла понять, на что она согласилась.
Через час, даже раньше прибежала растрёпанная Валентина.
- Я так спешила, так спешила, что даже голову не посушила… - ворвалась она в номер.
- Могли не спешить, Сергей ещё не пришёл, – ответила спокойно Полина.
Молодая женщина подошла к зеркалу и стала укладывать волосы. Как давно она не укладывала волосы и не закалывала их сверху шпильками. Она одела платье, которое носила ещё на свидания к Владимиру, его она взяла «на всякий случай» и поняла, что она давно уже выросла из этого платья. Что её ещё совсем недавно компактные бёдра уже не помещаются в платьице.
- Щас, натянем! – стала помогать Валентина натягивать платье, – будешь, конечно чувствовать себя не совсем удобно, но зато красивая. – Убедила женщина.
В дверь постучали. Полина одним движением помазала светло-розовой помадой по верхней губе и растёрла губу о губу, чтобы получилось ровно. Поцеловала девочек на ночь и распахнула дверь.
- Классно выглядишь! – увидел её Сергей.
- Спасибо, - ответила смущённая Полина, которая давным-давно уже не слышала таких слов не то, что от мужчин, а даже от собственного мужа.
- За что спасибо? – удивился он стоя в дверях и опираясь о стену.
- За «классно выглядишь», - улыбнулась она розовыми свежими губами.
- Значит, она классно выглядит, а мне спасибо, странно… - улыбнулся он.
Полина вышла из номера и закрыла за собой дверь.
- Пошли я тебе покажу красивый Ташкент, - предложил Сергей.
- Пошли, - ответила смущённая Полина.
Они вышли из гостиницы и прошли вдоль аллеи. Город только-только начал темнеть. Загорались огни. Рядом проходили люди, кто-то парами, кто-то сам по себе. А они шли, с виду пара, а внутри сами по себе.
- А вы здесь родились? – спросила Полина, чтобы хоть что-то узнать об этом очаровательном гиде.
- Да. Моя мама была русская, а папа узбек. Познакомились, когда мама приезжала к бабушке, которая была замужем за узбеком и жила на соседней улице от отца. Каждое лето они встречались, а потом мама уезжала обратно к родителям в Смоленск. А, когда выросли, и что-то нужно было решать, отец приехал и забрал маму к себе. Вот так и поженились. – Он рассказывал и эмоционально водил руками по воздуху.
- Мама долго привыкала к вашим обычаям? – Полине было интересно знать всё об этом городе и об этих людях.
- Да, нет, она у меня очень спокойная, не строптивая – улыбнулся он, - скандалов не устраивает, а отец любит её до сих пор, как в первый раз. Цветы ей дарит, завтраки ей готовит по воскресеньям.
- Любит… - протянула Полина. Она смотрела по сторонам и изучала каждый листик, недавно распустившийся на дереве.
- Ещё как – улыбнулся Сергей, - а пошли в парк? – предложил он, махнув головой.
- Ты гид, ты и ведёшь, - улыбнулась Полина и пошла за своим кавалером.
- Это парк Амира Тимура, ну или Сквер Ленина, – стал рассказывать, как заученным текстом он,- это у нас центральная площадь. Здесь на праздниках устраивают, как это по-русски будет, - задумался он, - ну…парады всякие, - объяснил он. - С одной стороны, посмотри, - показал он, - Кабинет Министров и другие Министерства, а вон там, государственная библиотека, и с другой стороны несколько фонтанов, хочешь, сходим посмотрим?
- Да, пошли, - поспешила Полина. Они шли вдоль сквера, по бокам стояли лавочки с железными закрученными ручками и кафе, небольшие магазинчики с сувенирами и фруктами.
- Пошли, зайдём в кафе? – позвал Сергей.
- Пошли! – Полине уже было всё равно, куда с ним идти, главное, просто идти, с ним было спокойно, как за каменной стеной.
Они зашли в небольшое кафе и сели за крайний столик.
- Что ты будешь? – спросил он, пристально смотря на неё.
- Не знаю, - растерялась Полина.
- Девушка, можно нам – две маставы, таджин с помидорами даме, а мне кускус с молодым барашком, айву с орехами одну, два зелёных чая и лепёшку, – сделал заказ Сергей и отложил меню в сторону.
- Хорошо, - девушка забрала меню и ушла в кухню.
- А что ты заказал? – спросила Полина, не понимая и половины из того, что сказал её новый друг.
- Тебе понравится! – улыбнулся он.
Весь вечер они сидели и смотрели друг на друга. У Полины такого никогда не было, она даже на мужа, во время встречаний смотрела совсем иначе. Ей, казалось, что все мужчины именно такие, как её Вовка. Они все пьют, все грубят, все не зная что делать, сваливают проблемы на жену. Полина никогда не чувствовала того, что дал ей за этот вечер Сергей. Обычное общение мужчины и женщины, которые просто общаются, которым ничего не надо друг от друга. Нет, ну естественно понятно, что каждый сидел и думал о своём, говорил же всё совершенно иначе. Полине было просто интересно от того, что с ней общаются, ни как с бабой из соседнего дома, а как с женщиной, которой она уже давно не была, или по крайней мере не чувствовала себя таковой. Сергей же был заинтересован в этом двухнедельном романчике. Как и обычно он устраивал это с самой симпатичной девушкой из группы туристом. Для него это было обычным делом.
Пройдёт 10 дней, и она снова вернётся в свою жизнь, но его она уже забыть не сможет. Именно это для Сергей было важно, чтобы его не забывали, чтобы помнили. Он-то с мужской лёгкостью забывал очередную туристку, а они помнили. Их было много, а он был один.
Его радовало то, что когда он вёл очередную девушку в кафе, видя как блестят её глаза от незнакомых названий и от вкуснотище расставленной на столе, он получал колоссальное удовольствие. Ему хотелось ещё и ещё, чтобы её глаза не переставали светиться.
Они гуляли по ночному парку, когда город уже спал во всю, только ночные торговцы телами и запрещённым бродили по закоулкам.
- Уже поздно, надо идти, - испугалась Полина. Она могла быть уверена в том, что в деревне её никто и никогда не тронет, а здесь в чужом городе она боялась. Тем более зная, что в номере спят, по крайней мере, должны спать её дочки.
- Хорошо, пойдём в отель, – он смело подхватил Полину под руку. Она растерялась и повернула голову к нему, чтобы глазами уточнить, зачем он это сделал, - чтобы не страшно, - ответил он, видя её удивление. Он уже знал, как по сценарию, что ему сказать, как ему сказать, оставалось только не забыть какой ход за каким идёт.
Они пришли в отель, и он довёл её до номера.
- Спасибо, - сказала она и пожала руку молодого человека.
- Не за что, - он потянулся чтобы поцеловать Полину, но та быстро отскочила, - ну нет, так нет, - ответил он с улыбкой и пошёл к лестнице не оборачиваясь.
Полина вошла в номер. Девочки спали на кровати, Валентина ютилась своим большим телом на диванчике. Услышав, как Полина вошла, Валя открыла глаза.
- Ну как? - спросила она шёпотом быстро отойдя ото сна.
- Хорошо, - ответила Полина и стала снимать босоножки, которые не надевала уже с давних времён, от чего щиколотки болели, как будто она пробежала на носочках десяти километровую дистанцию.
- Где были, хоть? – Валентине было безумно интересно, где пропадала эта только, что вернувшаяся парочка.
- Мы гуляли по центру, потом пошли в кафе, - Полина села на край кровати, где спали девочки, так ей было удобнее разговаривать с соседкой, - поели, вкусно очень. Вы были правы, узбекская кухня очень вкусная. А потом прошлись и пошли домой.
- И не поцеловались? – выдавила из себя Валя.
- Я замужем, какой целоваться! – Полина перешла на грубый тон.
- Ладно, Полинка, пойду спать, тебя видимо ни чем не проломишь, даже нечего будет вспомнить, – махнула рукой Валя, и передвигая широкие ягодицы сползла с диванчика и встала на ноги.
- Я детям город показываю! – расстроилась Полина от услышанного.
- Ты себе что-нибудь покажи! – оборвала её Валентина.
Полина дождалась, пока за нянькой закроется дверь и легла на диван не снимая своего парадно-выходного платья. Она лежала под включенной лампой и думала не о муже, а о Сергее.
«Он-джентльмен», - думала она, - «таких в нашей деревне нет. Может Валя права и мне надо хоть что-то попробовать. Но я замужем, мне нельзя. Это же искушение, а искушение – это грех». Она закрыла глаза и заснула.
На следующий день они с девочками поехали в зоопарк. Лена пристально рассматривала каждое животное, ведь папа будет требовать полный отчёт, она была в этом уверенна. Ей нужно было точно запомнить цвет шерсти, цвет глаз и даже манеру рычать или лаять, как это делает зверь.
Лида была ещё совсем маленькой, чтобы что-то запоминать, а тем более запомнить всё для точного пересказа при папином допросе. Она просто бегала и «охала» и «ахала» при виде очередного экзотического животного.
У Полины из головы никак не уходил Сергей, который в тот самый момент был за её спиной и рассказывал группе о животных, о значимости места и вообще о чём угодно. Он в принципе мог рассказывать обо всём. Видимо у некоторых людей есть желание постоянного говорения, наверное, это врождённое.
Вечером Сергей пришёл к ней в номер.
- Можно с вами пообщаться? – нашёл повод посидеть с молодой женщиной он.
- Зачем? – удивилась Полина, но всё-таки впустила.
- Просто, соскучился, хочется с кем-то пообщаться, а зачем мне кто-то если есть вы с малышками. Привет девчонки, - помахал он рукой девочкам.
- Ну, садись на диван, я тут сказку рассказываю девочкам. – Полина села на край кровати к девочкам и продолжила рассказывать.
- Стой, стой, подожди, - оборвал он её на полуслове, - а можно мне рассказать девочкам сказку, узбекскую сказку? – попросил он.
- Да, мы хотим бекскую сказку – обрадовавшись захлопала в ладоши Леночка. Лида уже была на пороге сна, поэтому, говорить, чего она хочет не могла, да ей и было всё равно, что ей будут рассказывать, главное, чтобы не отходили далеко.
- Ну, если хочешь… - Полина встала с постели и они поменялись местами.
Он сел на край постели и начал свой рассказ:
- Это народная узбекская сказка называется, - «Что слаще всего на свете?».
- А что слаще всего на свете? – спросила не дожидаясь сказки Леночка.
- Ну, вот слушай и узнаешь! – он начал, -« Как-то раз Хусейн Байкара обратился к своим тридцати девяти визирям и спросил:
— Что слаще всего на свете? Визири стали называть всякие вкусные блюда и лакомства. Однако Хусейн Байкара, выслушав всех по очереди ответил:
— Нет, не угадали! Даю вам сроку до завтрашнего утра,— приказал он. — Если не отгадаете, придется вам всем распрощаться с жизнью!
Посовещавшись, визири послали к Алишеру Навои eго друга-визиря. Визирь пришел к Навои и говорит:
— Повелитель загадал нам трудную загадку: что слаще всего на свете? Мы никак не могли отгадать. Если не разгадаем, завтра он всех нас казнит. — Вы скажите ему так,—ответил Навои: — «Когда человек проголодается, ему все равно, что поесть, лишь бы поесть. Все, что ни дадут голодному, ему слаще всего на свете».
Когда на следующее утро Хусейн Байкара спросил визирей, они ответили ему так, как научил Навои.
— Э, не сами придумали, вам кто-то сказал. Говорите правду, кто отгадал? — потребовал Хусейн.
— Государь, мы сами отгадали,— уверяли его визири. Хусейн Байкара приказал запереть всех визирей в одну комнату и сказал им:
— Вас будут выпускать по одному. Кто не скажет правду, тому отрубят голову!
Тогда визири вынуждены были признаться.
— Мы спросили Алишера Навои. Это он отгадал,— сказали они.
— Вы же сами оклеветали Алишера! — вскричал Хусейн Байкара.— Только из-за вас я прогнал его. Почему же теперь вы идете к нему и просите у него совета?! Значит, без него ваши мозги не работают!
Хусейн Байкара приказал вызвать Алишера Навои и вновь назначил его на должность визиря».
К тому моменту, когда сказка закончилась, девочки уже спали. Полина тоже облокотившись головой на спинку дивана дремала.
- Просыпайся, - стал будить её Сергей, нежно проводя по руке пальцами.
- Мда…да…да я не сплю, - открыла она глаза.
- Я же к тебе пришёл, - ответил он и наклонился ближе к Полине.
- Сергей, мы с тобой разные люди, - начала она, но он её оборвал.
- Давай только без этого! – он нежно погладил по волосам.
- Нет, правда! – отодвинулась она от него в сторону, - я замужем, у меня две дочки, а ты…
- А ты мне нравишься, - продолжал он приближаться к ней поближе.
- Стой, подожди, - она остановила его движение руки своей рукой, - ты меня слышишь?
- Слышу, Полин, только ты говоришь ерунду. Ты уедешь через десять дней и мы больше никогда не увидимся, дай же мне насладиться тобой, – он прижался к её плечу грудью.
- Я так не могу, - она резко встала с дивана, – уйди, пожалуйста. – Полина не поднимала глаз, чтобы не смотреть на Сергея.
- Ты хочешь, чтобы я ушёл? – спросил он, не вставая с дивана.
- Да. - Ответила она и в голосе пробежало волнение.
- Ты точно хочешь, чтобы я сейчас ушёл? – переспросил он.
- Да. - Полина подняла глаза на молодого человека, - я точно хочу, чтобы ты ушёл.
Он быстро встал и вышел, не оборачиваясь. Полина села на постель, где спали дочки и подтянула колени к груди.
«Я всё правильно делаю, - повторяла она где-то внутри, - мне ничего нельзя иметь с этим парнем. Даже думать нельзя о том, чтобы быть с ним. Это бред. Это предательство мужа».
На следующий день у них не было экскурсий и Полина с девочками пошли гулять. Они шли вдоль реки Чирчик и бросали камушки. Полина достала из сумки несколько тийинам и попросила девочек загадать желание.
- Говорят, если бросить монетку и загадать вернуться снова, то это обязательно сбудется. – Полина наклонилась над девочками.
Леночка кинула первая.
- Я хочу сюда вернуться, когда выросту! – вслед за летевшей монеткой сказала она. А Лида просто кинула монетку, которая так и не долетела до реки, а осталась на берегу. Полина бросила тийинаму и попросила где-то внутри себя «Хочу, чтобы сюда возвращались за счастьем». Монетка полетела высоко над оврагом и упала с глубоким бульканьем в реку.
Вечером, когда девочки уснули, Полина сидела у окна и смотрела вниз. За окном проходили люди – кто-то возвращался с работы, кто-то наоборот спешил на службу. Туристы шли гулять, а кого-то весёлого вели в свой номер. Она заметила, как показалась белая футболка и чёрные волосы.
«Он», - йокнуло в сердце. Она нагнулась, чтобы он её не увидел, но было поздно, он уже поднял голову и посмотрел в её окно.
- Выходи - крикнул Сергей и замахал рукой, чтобы она вышла.
- Нет- прошептала Полина и помахала головой, в знак отказа.
- Тогда я поднимусь, - крикнул Сергей.
Полина забегала по комнате, приводя в порядок номер, чтобы было хоть как-то чисто. Она подбежала к зеркалу и поправила растрепавшиеся от подушки волосы.
В дверь тихо постучали. Полина быстро подошла и открыла, чтобы не разбудить девочек.
- Я к тебе, - прошептал Сергей и достал из-за спины бутылку «Магаража». – Как говорили римляне - "Jn vino veritas", что означает – истина в вине, не так ли? – улыбнулся он.
Полине был уже всё равно на каком языке он с ней разговаривает, лишь бы говорил. Он сел на диван и стал как можно тише открывать бутылку.
- От куда ты её достал? – удивилась Полина, ведь достать такое вино, да что такое, любое вино было очень сложно.
- Я знаю к кому обращаться, - улыбнулся он.
Полина села рядом и пристально стала наблюдать за его сильными, но худыми и жилистыми руками. Его руки были чистые. Она вспомнила руки мужа и скривилась, они всегда были грязные.
- Давай кружки, - скомандовал он. Полина быстро встала с диванчика и взяла со стола две кружки. Сергей разлил вино и поставил бутылку на подоконник открытого окна.
- Давай за встречу? - улыбнулся он своими белыми зубами.
- А давай за счастье? – предложила Полина.
- Твоё слово для меня закон! – он чокнулся своей кружкой о её.
Она сделала глоток и отставила кружку к бутылке на подоконник.
- «Как прощалась я с тобою - пламя мук меня налило, Туча стонов моих жгучих небеса совсем закрыла. Темен мир от этих стонов - все вокруг черно, уныло, Закатилось, видно, в темень счастья моего светило,- По ночам от ран разлуки тело ноет в жгучей боли», - он закончил и внимательно посмотрел на реакцию Полины, - это стихи Надиры, узбекской поэтессы. – Уточнил Сергей.
Полина лишь покачала головой в ответ. Ей никогда в жизни не читали стихов, вот так не пили с ней белое вино, не дышали одним воздухом роз, которые пахнут весной, не разговаривали с ней на одном языке жестов и взглядов. Даже на ровне так никто не разговаривал с ней, а тем более никогда она себя не чувствовала такой королевой, как сейчас. Как говорится, - если хочешь переспать с женщиной, сделай всё, чтобы она почувствовала себя желанной. И Полина это чувствовала. Она чувствовала себя даже больше, чем просто женщина, которую хотят, она чувствовала себя королевой, которую любят.
Хотя, что про это говорить, это даже не любовь, это даже не чувства, это просто увлечение. Курортный роман, как назвали бы его бездельники, не придумавшие ничего оригинальнее. Но для самой Полины это было счастьем, за которым потом ей будет хотеться вернуться назад.
Девочки нежно сопели уткнувшись в подушку. Полина была уверена на сто процентов, что они спят. Как спят её дети, она знала, она знала всё про них, каждую царапинку и каждый вздох.
Полина наклонилась к Сергею и приблизилась к его губам, оставалось только ждать, когда он до них дотронется. Сергей не спешил отвечать. Он встал с дивана и поправил белую футболку. Он был уверен, что она уже готова на всё, но торопиться было нельзя. Просто переспать с этой женщиной было бы скучно, он хотел выдержать момент, когда уже нельзя просто без сближения, когда она сама сорвётся с последней петельки, чтобы полностью его накрыть собой.
- Мне уже пора, - он быстро отвернулся и вышел из комнаты.
Полина сидела на диване и не понимала, что она сделала не так, что она сказала не так, а может не нужно было лезть со своими губами к нему, может, спугнула. Она была в растерянности. Для неё Владимир был единственным мужчиной, который на такие попытки сблизиться, всегда отвечал согласием. А этот встал и ушёл.
Полина взяла с подоконника свою кружку с вином и выпила его залпом. Она была растерянна. Неужели мужчины так просто отказываются от того, что хочет ему дать женщина? Хотя эта женщина и боялась, как ненормальная, но раз уж решила идти до конца, то нужно идти. Хотя сейчас она уже начала сомневаться.
Утром пришёл Сергей и постучал в дверь.
- Вставайте, идём гулять! – крикнул он.
Полина быстро спохватилась и вышла открывать. Ещё совсем сонная она смотрела на Сергея щёлочками-глазами.
- Соня-засоня, просыпайся, идём гулять! - он вошёл в комнату и стал будить девочек, – просыпайтесь, красавицы!
Лена покорно встала с постели и побрела в ванную умываться, а Лида долго ещё мычала и не вставала, пока Сергей не понёс её в ванную на руках.
- Мама! – кричала испуганная Лида. Полина подбежала к девочке и забрала её из рук Сергея.
- Она боится, - объяснила она. Сергей отдал ребёнка матери.
В холле первого этажа их уже ждала вся группа.
- Сегодня мы идём в центр, - объявил он, - с тобой мы уже там были, - прошептал он Полине.
Они гуляли по городу и заходили во всевозможные кафе, ели мороженное, самсу, всё это запивали горячим зелёным чаем и шли дальше. У памятника Тамерлану все по очереди становились фотографироваться.
На обратной дороге до гостиницы Полина пошла с Валентиной.
- Ну, как у вас? – спросила она у молодой женщины.
- Мы дружим, - ответила Полина, пытаясь скрыть радость от общения с этим молодым мужчиной.
- Ой, будешь мне рассказывать, я то вижу, что светишься от счастья! – заметила женщина с опытом, – было, что?
- Нет…мы вино пили…- ответила Полина, не боясь, что ещё кто-то узнает об этом. Потому, что после окончания путёвки из её жизни исчезнет и Ташкент и тётя Валя и Сергей, с последним ей было прощаться сложнее всего.
- Валентина, а можно вас попросить посидеть сегодня вечером с малышками, - подбежал Сергей сзади.
- Зачем? – вдруг заволновалась Полина. Он же только вчера отказал ей в поцелуе, а тут просит, что бы Валентина посидела с девочками. Зачем? – всплывало в голове и появлялось на языке.
- Мы с тобой пойдем гулять, - поставил он её перед фактом.
Полина молчала и нервно ждала ответа Вали.
- Конечно, посижу, голубчики вы мои, - она расхохоталась и пошла вперёд за девочками.
- Серёжа, - обратилась Полина к гиду.
- Не сейчас, Полиночка, - он задел нежно её плечо рукой и дал понять, что занят. Полина не могла понять этого мужчину.
Вечером женщина была готова к выходу. Валя сидела во всей экипировке няньки и следила за каждым движением девочек.
- Спать! – громко и убедительно сказала она, и девочки спрятались под одеяло.
Полина вышла в холл, навстречу ей шёл Сергей. Подойдя поближе, он протянул длинную белую розу. Полина покраснела.
- Что с тобой, у тебя щёки алые? – спросил он, наклоняясь к ней.
- Обгорела, наверное, - пыталась оправдаться Полина, что получилось плохо.
- Пошли, кое-куда! – позвал он её с собой. Она последовала за ним. Они прошли вдоль коридора и свернули в одну из пустых комнат, – я договорился, что нам никто не помешает. – Прошептал он и за руку повёл в номер.
- Зачем ты так? – Полина растерялась. Она думала, что он куда-то её поведёт, а он просто привёл её в соседний номер.
- Как так? – он заводил её вглубь комнаты.
- Зачем ты меня сюда привёл? – она продолжала следовать за ним.
- Ты только скажи и ничего не будет, ты можешь в любой момент уйти, я тебя не держу, – он отпустил руки, - но мне хочется, чтобы ты осталась.
Полина смотрела на Сергея и застыла. Он подошёл к ближе и стал целовать шею, грудь, расстёгивать платье. Нежно убрал спавшие из причёски волосы с плеч и продолжил целовать плечи. Она не двигалась.
Он потянул её за собой к кровати. Номер был точно такой же в каком жила Полина с девочками. Кровать также стояла по центру. Сергей обошёл Полину с другой стороны и попытался посадить её на край кровати. Она покорно села, а потом и легла. Он стянул платье и комбинацию стал горячо целовать тело.
Она лежала на спине и чувствовала, как каждый миллиметрик её кожи трясётся от волнения. Никогда она такого не испытывала с Владимиром. Она попыталась отключить мозг и просто не думать, но перед глазами всплывали то девочки, то муж, то слова Валентины, что надо пробовать пока молодая, то слова Сергея, то его вчерашний поступок с поцелуем. Она резко расслабилась и отдалась мужчине, который хоть на немного, но сделал из неё королеву.
Уснули они в обнимку. Он положил ногу между её ног и накрыл своим молодым телом и длинной рукой. Она так давно не засыпала в обнимку, так давно не была согрета мужской рукой, что слеза скатилась по щеке. Она боялась пошевелиться, чтобы вытереть глаза, а вдруг бы всё исчезло. Она не хотела просыпаться, если вдруг это был сон. Она заснула.
Она дёрнулась во сне и замерла. Потом резко открыла глаза и поняла, что это дёрнулась не она, а здание. Сергей резко подскочил с кровати.
- Это землетрясение! Одевайся! – крикнул он.
Полина быстро надела комбинацию и платье и выбежала за Сергеем.
- Девочки, мне надо забрать девочек! – кричала мать.
Она забежала в комнату. Валя нервно бегала по номеру, девочки плакали не вставая с постели. Валентина увидев Полину, выбежала из номера к себе.
- Быстрее! – крикнул Сергей и потащил Полину за собой.
Полина одёрнула руку мужчины и успев схватить девочек в охапку, документы из ящичка и кое-какие вещи, выбежала из номера. Добежав быстро, на каком-то автопилоте до выхода, выбежала на улицу.
Землетрясение длилось несколько секунд, но казалось, что это бесконечно. Здание дало тещину, кое-какие дома стали сыпаться. Никто не знал, куда прятаться. Кучка туристов собралась под небольшим деревом и стала ждать, пока будут какие-то указания в их сторону.
Через два часа подъехал автобус и увёз всех туристов на вокзал. Они не успели попрощаться, сказать «пока», которое, по сути и не нужно было, не успели даже в последний раз посмотреть друг другу в глаза, чтобы запомнить это, чтобы даже через двадцать лет можно было закрыть глаза и вспомнить тот взгляд. Туристов эвакуировали в то же утро.
- Мама, мама, а почему там всё трррясло? – тихо спросила Леночка, усевшись у окна и рассматривая азиатские пейзажи за окном поезда.
- Не знаю, Лен, земля затряслась, – отстранённо ответила Полина. Она поставила ладошку на лоб ребром, чтобы прикрыть глаза, которые начали слезиться. Лида подползла с края нижней полки к маме, и грустно подняв глаза вверх, спросила:
- Мамощька, ты плачешь?
- Нет, солнышко, всё хорошо, просто грустно, - ответила Полина и стёрла с лица слезу.
- Грустно, - заметила Леночка, - уезжать не хочется.
- Да… - на выдохе сказала мама, - очень не хочется.
Домой они приехали на вечернем автобусе. Вокруг были лужи и грязь от недавно растаявшего снега. Кое-где ещё залежались грязные сугробы, и то их уже стали растаптывать проезжающие трактора с ферм. Они вошли в дом и Полина глубоко выдохнула.
- Приехали! – ответила она. Мужа дома не было. В кухне пахло брагой и сырыми опилками. Полина сняла с девочек курточки и прошла в спальню. Постель была разобрана и смята, как будто на ней кто-то спал неделю, не вставая. Девочки забежали следом.
- А где папащька? – спросила Лида.
- Не знаю, - ответила встревоженно Полина и прошла снова в кухню. Она вышла на веранду.
- Лен, посмотри за Лидой, я сейчас приду! – крикнула выходящая Полина.
Женщина пошла вдоль деревни и свернула в самый ближайший дом на улицы.
- Тёть, Нюр, вы дома? – спросила она, постучав калиткой о забор, что все винтики на двери затрещали, – тёть, Нюр, - крикнула ещё раз Полина.
- Иду, иду, разоралась, - ответила женщина. Щёлкнули затворки, заскрипела старая деревянная дверь и на порог вышла сгорбившаяся женщина в зелёном платке. – хто тут? – спросила она, поправляя очки на глазах.
- Тёть, Нюр, это Полинка. – объяснила женщина, - вы Володьку не видели?
- Ааа…Полюшка, ты вернулась? – женщина спустилась с порога и подошла к калитке. – Ты чегось так рано?
- Да, в Ташкенте землетрясение было, дома все попотрескалися, так вот и пришлось раньше вернуться, – ответила Полина.
- Ааа…Полька, ты ж тока не скажи, что я тебе сказала! – прошептала тёть Нюра, - твой-то у Катечки всё время проводил, а поговаривают и она ночами к нему бегала.
Полина застыла и крепко схватилась за колышки забора, которые тут же впились в её ладони.
- А сейчас он где? – пытаясь держать себя в руках, спросила она.
- А сейчас с мужиками на огород поехал, там распахать надо что-то, - ответила тётя Нюра и поправила узел платка на шеи.
- Ладно, пойду я, тёть Нюр, домой, а то девки одни. – Полина отцепила руки от забора и пошатываясь пошла обратно домой.
- Ты только не скажи, что это я ляпнула, а то он меня придушит! – крикнула в след тётка.
- Я, молчу! – ответила не оборачиваясь женщина.
«Как же так? - думала она – ведь он так не мог…а могла ли так я? Нет, наверное, так должно было быть. Раз уже согрешила я, так пусть и он будет не святым. Он никогда не узнает, что сделала я с Сергеем, а я буду делать вид, что ничего не знаю про Катечку. Решено! Так и семья останется в покое, и жизнь пойдёт своим чередом. Нельзя всё разрушать из-за ошибок, у нас две дочки. Поднять-то их на ноги смогу, буду на огороде вкалывать, сено заготавливать летом, а зимой воду таскать бабам немощным, но смогу ли я без Володьки? Какой-никакой, а муж всё-таки».
Полина пришла в дом и принялась готовить. Ведь муж всё равно придёт и придёт голодный и злой, а тут она вся такая красивая, загоревшая и с ужином.
«А то, что было в Ташкенте, я забыла. Просто выкинула из головы, нельзя мне это вспоминать. Да, и не вернусь туда никогда, зачем ворошить, то, что было. Не буду!».
Владимир вернулся поздно, было уже темно. Девочки спали, а Полина сидела в кухне и помешивала воду в кружке. Не потому, что там был сахар, а потому, что она уже так устала сидеть одна в кухне, что единственным развлечением было, просто крутить ложку по кружке.
- Ты? – испугавшись, спросил Владимир, войдя в дом.
- Не ждал? – улыбнулась Полина и подошла, чтобы обнять мужа.
- Ты же через неделю должна приехать? – он отошёл на два шага назад, чтобы жена не обняла его.
- Ты не рад? – спросила Полина и опустила руки, потому, что никому эти объятия были не нужны.
- Рааад…- протянул растерянно Владимир, - просто не ждал.
- А я тебе ужин приготовила, - улыбнулась жена и побежала вытаскивать из печки чугунок с картошкой.
- Я не хочу есть, - ответил он. Снял с головы потёртую кепку с козырьком и присел на край кровати, на которой спал.
- Не хочешь? – растерялась Полина. Она поставила чугунок обратно, и вернулась к мужу в комнату, села на стул.
- Я тебе сказать должен, - Владимир провёл по лицу грязной ладонью, и на щеке остался след от сажи.
- Дай, вытру, - подбежала Полина и стала вытирать чистой рукой его лицо. Она посмотрела на пальцы мужа и вспомнила ладони Сергея, потом быстро опомнилась и продолжила вытирать сажу.
- Отойди, - нервно попросил он, - не надо вытирать, я тебе сказать должен.
- Ни надо ничего говорить, - попросила Полина и села перед мужем на колени, а руками упёрлась в его колени, – не рассказывай ничего.
Она прекрасно понимала, что рассказать он ей хочет про Катечку, но Полина обещала себе, что не вспомнит этого, что простила, может и не простила, но забыла. Тем более она сама была не из самых честных. Если бы он сейчас стал говорить о Катечке, то они бы поругались, он бы ушёл и больше не вернулся, а она так не хотела. Не хотела оставаться одна, ей было нужно, чтобы он не уходил.
- Я должен! – прикрикнул он.
- Ты ничего не должен. Я не хочу ничего слышать. Обними меня, - попросила она и привстала с колен, села рядом и сама обняла мужа.
- Дура ты у меня, Полинка, - прошептал он и прижался к жене, - дура!
Ей было всё равно, кем она была, хоть ручкой от бочки назови, лишь бы остался, только бы не уходил. Она бы не пережила. Да, даже если бы пережила, то не долго.
Когда дочки подросли Полина пошла работать на ферму и всё хозяйство оставляла на старшую дочь.
- Следи за Лидой, - говорила она и уходила на работу, порой и до тёмной ночи.
Леночка росла послушной и ответственной. Никогда у неё даже не возникало мыслей, что можно подвести маму. Она помогала ей: убиралась, справлялась с хозяйством, да ещё и успевала воспитывать младшую сестрёнку, которая была полная противоположность ей.
Лида была, как говорят «оторви и брось». Для неё слова Лены, всегда были неважны и то, что Леночка пыталась привить сестре хозяйственность, она лишь отрицала. Возможно юношеский максимализм, а быть может и гены отца, которые были упёртыми и обоснованными какими-нибудь фактами, которые перевешивали все слова матери и Лены. Тем более разница в два года между сёстрами это не разница, а даже повод поспорить и поругаться. Разница сглаживается и становится почти незаметной, после двадцати лет, а сейчас она была просто неуправляемым ребёнком.
Лена училась хорошо. Когда что-то не получалось в учёбе, то оставалась с учительницей и просила объяснить материал только ей. Кто-то соглашался и разжёвывал ей все теоремы и правила «жи-ши», а кто-то отговаривался и говорил, что - «Если не поняла на уроке, сиди и учи дома».
Она спешила из школы, чтобы в свои двенадцать лет успеть всё сделать до прихода матери с работы. С отцом они общались мало, его часто не было дома. Он то работал, то где-то с друзьями напивался в «хлам» и приходя домой устраивал скандалы. Первое время эти скандалы очень пугали Лену, она пряталась от криков под кровать, которую сделал для неё и сестры отец, закрывала уши пальчиками и просила Бога, чтобы папа прекратил ругаться. Порой он мог оттолкнуть непринуждённо мать, которая после таких полётов, отговаривалась:
- Это мой крест, я должна его нести с собой до конца.
Со временем все эти скандалы были ничем иным, как обычной бытовой драмой, которая уже никого не волновала. Ну, напился и напился. Хочешь, иди, побей посуду или ударь кулаком в дверь, а потом просто ляг спать. Так оно и было. Когда Владимир понял, что докричаться своим громким голосом до девочек и жены он не может, он просто ложился спать.
Когда Лене исполнилось тринадцать, она почувствовала, что стала почти совсем взрослой. Что опыт ведения хозяйства был уже на том уровне, когда мама могла прийти и сказать:
- Ты у меня умничка, можешь идти погулять!
Но гулять Лена не шла. Она не любила этого. Хотя у неё были подружки-одноклассницы, которые иногда вытаскивали её из дома и вели в сельский клуб потанцевать.
- Ты Ленка, совсем, какая-та не весёлая, - как-то сказала ей одноклассница Машка.
- Да, я не люблю гулять, лучше я дома поучусь, – отвечала Лена и мило улыбалась, что на щеках появлялись ямочки. Когда Лене нечего было сказать, она всегда улыбалась.
Лена была очень кроткой девочкой, всегда послушной и не перечащей старшим, за что многие бабы из деревни хотели взять её к себе в невестки.
-Эх, нам бы такую невестку, мой бы сын был бы самым счастливым, – говорили они. А для Лены это были просто пустые слова.
Как-то раз Лену в очередной раз вытащили в клуб. Она долго мялась и смущалась, зажимаясь в уголке, а потом решила, что раз уж пришла, то нужно потанцевать. В центре круга девочек, танцевала Лида. Её сестра была очень красивая, несмотря на то, что и была ещё совсем маленькой. Лена пристроилась в кружочек и стала повторять движения Лиды, она завидовала какой-то сестринской завистью, что Лида умеет привлечь к себе внимание, а она всегда остаётся в стороне.
Леночка повторяла движения под громкую музыку. «Колёса диктуют вагонные, где срочно увидится нам. Мои номера телефонные, разбросаны по городам».
«Остановите музыку, остановите музыку. Прошу вас я, прошу вас я. С другим танцует девушка моя!».
Музыка менялась, а движения Леночки оставались прежними, пока она не могла выучить сразу и много, поэтому повторяла одни и те же.
Ей захотелось научиться двигаться, как Лида, ей захотелось стать, как Лида, такой же смелой и яркой, чтобы все обращали на неё внимание. Но, для этого нужно было учиться. Она стала повторять повадки и привычки сестры, начала грубить матери, и тем более отцу, которого Лида не любила.
Леночка стала чаще ходить в клуб, менялась с сестрой нарядами, они были одного размера. Лида для своих лет была крупновата, а Лена наоборот мелковата, поэтому и носили платья одного размера. Да и было всего-то три платья на выход, что считалось очень много.
Однажды на святки Лида и Лена пошли вместе в клуб. На улице стояли морозы и бежать нужно было как можно быстрее. Они пришли и сели на самые видные места. В другой бы раз, придя Лена одна, она бы села в уголок, чтобы её никто не видел, но сегодня она седела с сестрой и привлекала к себе внимание.
Они танцевали, бегали по клубу, смеялись. Лене было на самом деле очень весело, она никогда не думала, что можно вот так веселиться. К ней подсел мальчик лет 9 и смотря своими светло-голубыми глазами на Лену, пододвинулся поближе, чтобы сказать на ухо что-то.
- Лен, я когда стану большим, я женюсь на тебе! – крикнул он. Девочка лишь засмеялась.
- Лёнька, ты б вон девчонок помоложе искал, - расхохоталась она.
- А ты мне нравишься, мамка говорит, что ты тихая, а мне тихие нравятся, – крикнул он ей снова на ухо, заглушая музыку.
Девочка ничего не ответила, а пошла вслед за сестрой танцевать в кружочек из девочек. Леночке было странно осознание того, что она может кому-то нравится, что этот кто-то заметил в ней что-то интересное, чего она в себе не замечала.
Как-то с детства в их семье не принято было говорить, что кто-то сегодня хорошо выглядит, или что кто-то что-то хорошо сделал. Всё считалось обычным, ничего особенного в жизни не происходило. Леночка наоборот стеснялась показаться перед родителями с подведёнными глазами, карандаш для этого, она брала у мамы, которая никогда им и не пользовалась. Не для кого было. С утра до вечера на работе, а дома бы никто не оценил.
После восьмого класса, Лена пришла к маме за советом:
- Мам, что делать дальше? – спросила она, садясь перед матерью на стул. Полина что-то варила в печи.
- Ты о чём? – монотонно спросила женщина, не смотря на дочь, а продолжая заниматься своими делами.
- Через два месяца у меня экзамены в школе, что делать потом? – Лена сама не знала чего хотела. Для того, чтобы закончить десять классов, нужны были деньги, а она уже взрослая деваха, должна что-то придумывать, а не сидеть на шеи у мамки и папки. Если ехать учиться в техникум или училище, но нужны и деньги и это нужно ехать жить в город. А к городу она была совершенно неприспособленная. Тем более уезжать от мамы ей не хотелось. А то Лидочка и так в последнее время расшалилась, а уедет Лена, то матери совсем плохо будет одной.
- Иди учиться дальше, - ответила мать и посмотрела на Лену, которая сидела склонив голову, как провинившаяся.
- Куда? – спросила Лена и вопрошающе спросила маму, – а может я десять классов закончу? – ей хотелось остаться ещё с родителями, ей не хотелось уезжать.
- Ну и дура будешь, если останешься! – крикнула из спальни Лида, - лучше бы в город ехала, там хоть жениха себе богатого найдёшь.
- Эх, - отмахнулась Лена, и снова обратилась к матери, - мам, ну куда мне?
- Либо работать иди, либо учиться дальше. Поезжай в Брянск, посмотришь, что там есть и решишь, – мать отложила от себя чугунок и присела напротив Лены, и тихо-тихо, чтобы не услышала Лида сказала, - Ты должна от сюда уехать. Я прожила всю жизнь в этом колхозе, а вы с Лидкой должны ехать. Вы должны увидеть, что люди разные бывают, что мужики по-разному любят и что ты, человеком можешь стать, а не дояркой.
- А ты? – спросила Лена и подняла глаза от пола.
- А я, уже не человек, а работяга, которая сутками напролёт с этими коровами и бабами, которые хуже коров. Ты другую жизнь должна увидеть. – Мать умоляла её уезжать, - я же тебе не дам десять классов окончить, чтобы ты побыстрее от сюда ехала. – Угрожающе сказала Полина.
Лена смотрела на маму и не узнавала. «Что с ней? - подумала Лена, - неужели она не любит место, в котором живёт? Не любит людей, с которыми живёт?». А Полина ненавидела уже всё вокруг, но держалась, она всегда повторяла – «где родился, там и пригодился». Но для дочек желала лучшего.
Лена долго не могла решиться куда ей ехать дальше, что делать. Единственным помощником на тот момент она посчитала свою учительницу по русскому языку. Наина Петровна всегда была очень открытой для учеников. Своих детей у неё не было, поэтому всех детей в школе она любила как родных. Могла часами сидеть и разбирать какой-нибудь непонятый материал, после уроков. Спешить ей было не куда, семьи у неё не было, да и из хозяйства только куры и один барашек.
Наина Петровна была очень красивой женщиной. Всегда ровная осанка, тонкие плечи и руки, и даже пальцы были такие тонкие и длинные, что когда она указывала на доску указательным пальцем, казался он бесконечно длинным и красивым. У неё была тонкая талия и широкие бёдра, как у дородной рожавшей женщины, но детей у неё не было, как было известно. У неё были длинные ноги, которые она всегда скрывала под длинными платьями. Говорили, что во время войны её ранило и ей повредило ноги, с тех пор она их и прячет.
У учительницы было тонкое вытянутое уже морщинистое лицо с поблекшими точками-веснушками вокруг вздёрнутого носика. Слегка удлинённые глаза, всегда блестели ярко-зелёными огоньками. Губы были узкие, как, если бы положили два простых карандаша рядом друг с другом, и никогда не улыбались. Улыбалась она глазами, но никогда не губами.
У неё всегда была высокая причёска, уже седая, как леска туго натянутая на удочку, волосы были заколоты шпильками. Последнюю невидимку она всегда вкручивала в волосы, это знали все, кто видел, как она закалывает волосы, стоя перед зеркалом.
Она приехала в деревню сразу после войны, уже тогда она была с поседевшими волосами, никто никогда не знал сколько ей лет. Ходили слухи, что она вышла из аристократов, которых расстреляли во время войны и ей ничего не оставалось, как бежать и подальше.
Кто-то говорил, что она ведьма, поэтому так красива и так одинока. Её строгость всегда пугала мужчин, а для женщин она была непонятна. Но для Лены Наина Петровна была, как образец для подражания. Всегда красивая, всегда ухоженная и всегда честная. Если ей что-то не нравилось, то она сразу в лоб говорила об этом. Но говорила так тактично, что никто и не смел заметить, что она только что кого-то хотела обидеть. Она была истинная аристократка, если не по роду, то в душе точно.
Лена осталась после уроков в классе, когда все ребята разбежались.
- Наина Петровна, я хотела бы у вас спросить, - обратилась девочка и села за первую парту, как раз напротив учительницы.
- Да, Леночка, - ответила красивая женщина не отрывая взгляда от тетрадей разложенных перед ней.
- Я, вот, думаю, после восьмого пойти учиться куда-нибудь, а куда не знаю…как вы думаете, - Лена мялась и зажималась в себе, боясь услышать, что-то неожиданное.
- Тебе бы Леночка, что-нибудь поспокойнее, - посмотрела женщина на девочку и улыбнулась глазами.
- Вот я и не знаю что, - смутилась девочка. Она не умела просить вот таких важных советов, ещё не понимая, что такое решение она должна принимать сама.
- Иди на медсестру, - сказала женщина и отложила от себя ручку. Она откинулась на спинку стула и замерла на мгновение, - вообще, Леночка, тебе бы такое, что не сильно бы на нервы действовало, а то ты совсем слабенькая.
- А медсестра мне подойдёт? – спросила Лена.
- Тебе подойдёт халат, а профессия приклеится сама собой, я же тоже не учитель по образованию, – женщина подняла глаза и задумчиво посмотрела прямо перед собой в окно, - я, Леночка переводчица, – она опустила глаза и потёрла переносицу, сильно заволновавшись.
- А что вы переводили? – поинтересовалась Лена.
- Хм… - Наина Петровна встала со стула и подошла к окну, не поворачиваясь, стала рассказывать, - я родилась в Санкт-Петербурге, тогда ещё. У меня родители были очень богатыми, общались с поэтами, с актёрами, с меценатами, в общем, с элитой. Помню, ещё на руках у самой Ахматовой сидела, а потом закрутилось, революция, разруха. Отца убили. – Женщина подняла одну руку и стёрла слезу, так показалось Лене, которая слушая рассказ не могла оторваться от профиля учительницы, - Как-то нужно было выживать, и мы с мамой продали всё, что ценного было в доме. Всю мебель, которую мы привозили из-за границы, все книги, все золото, и стали жить на съёмной квартире на окраине Петербурга. Мама очень хотела, чтобы я не растеряла всё то, что они с отцом в меня вкладывали. Я много читала, писала, занималась балетом, учила французский и немецкий язык. А потом умерла и мама…сердце не выдержало. Тогда стали уезжать за границу, чтобы хоть как-то спастись от репрессий, я рвалась с ними. Я знала, что мне здесь делать было нечего, в этой богом забытой России, - женщина отошла от окна и, скрестив руки за спиной пошла вдоль парт, Лена повернула голову за ней, - Я приехала в семью Гумилёвых, Ахматова тогда уже не жила с мужем, но часто у него появлялась. Я просила его умоляла что-то предпринять, но он отказался. Он сказал, что я не имею права бросать Россию. И я ушла ни с чем. В двадцать первом Николая Степановича расстреляли. Не знаю, что тогда чувствовала Анна Андреевна, но я почувствовала, как в сердце что-то кольнуло, йокнуло, ударило, хотело бить на поражение, но я увернулась. – Наина Петровна подошла к стене в конце класса и прислонилось к ней рукой, - знаешь, я тогда не знала, что делать, куда бежать, кем мне стать. А потом взяла себя в руки и пошла писать переводы. За что-то платили хорошо, что даже можно было снять квартиру рядом с центром города, где-то вовсе платили копейки, на которые и хлеб не купишь. Я тогда познакомилась с Павликом. Он был красивый, статный и женат, - учительница села за последнюю парту спиной к Лене, чтобы не показать, как слёзы текут по лицу. – Я же пожила и Петербурге и Петрограде и в Ленинграде, так смешно сейчас, столько всего прошло… Павлика я любила. Мы познакомились у одного нашего знакомого поэта. Игорёша, так его все называли за его взбалмошный характер, всегда писал небывалой красоты стихи. Их нигде так и не напечатали. Он писал очень много о политике и подпольных крысах. Маяковский как-то устроился, а у Игорёши не получилось. Игорь тогда собирал всю ту часть интеллигенции, которая осталась в городе и не мигрировала за границу. Мы часто приходили по выходным в огромную квартиру Игоря и могли часами слушать его стихи – «Ты - море. Ты – песок. Ты-соль. Ты-воздух… - учительница замолчала на цитате, а потом снова продолжила, - Ты –горы, на которые мне не взойти», - она оборвала стих, - я любила его лирику, это мне нравилось больше. Я могла сидеть под старинным абажуром и плакать над его стихами, могла мечтать.
В один из таких вечеров в квартиру Игорёшы пришёл Павлик. Он был с женой, но это его ни чуть не портило, – улыбнулась она интонацией, - Он был высокий, красивый, он был музыкант, с большим будущим. Писал невероятные этюды. Он играл мне их, когда становилось грустно. Особенно ту, которую он посвятил мне – «Там, там…там..тадам..там», - она стала проводить по воздуху, как по роялю пальцами, - а я танцевала. Я же в душе балерина, как Истомина или Павлова, только никогда не умела это выразить, так как это делали они.
Мы с Павликом сразу друг другу понравились. Мы могли часами гулять по ночному Ленинграду и рассматривать архитектуру, могли часами болтать на французском и незаметно переходить на немецкий. Он мог позвонить мне ночью и спросить, как я себя чувствую, как моя голова, которая в те году ужасно болела, это мигрень была. Мог рано утром примчаться ко мне в квартиру и привезти яблок, я обожаю яблоки.
После нашей встречи мы часто прогуливали вечера у Игорёши и бродили сами по себе, по берегам Невы. Ты себе не представляешь, Леночка, как красива Нева. Ленинград, нет, мой Петербург был самым красивым городом, который я видела.
Павлик часто оставлял жену одну, покупал ей билет в театр, а сам ехал ко мне, а говорил, что репетиции. В нашем поэтическом кружке все знали, что у нас с Павликом роман, все кроме его жены. Наверное, это и к лучшему. Хотя Тонечка очень хорошо ко мне относилась. Она всегда звала в гости, когда мы встречались. А я считала её такой наивной и глупой, что всегда отвечала – «непременно, как-нибудь заеду». Но Павлик никогда не давал смеяться над женой в его присутствии. Когда я заводила разговор о ней, он обрывал меня на полу слове и становился злым. Я редко о ней говорила, только, когда она отбирала наше время. Он был верным мне, я знаю это точно. Верным был всегда, когда был рядом, когда заходя ко мне в квартиру, захлопывал дверь и становился только моим.
А потом началась война. Страшная война, кровавая война, беспощадная. Убивали всех. Павлик тогда достал нам с Тоней два билета и отправил в Сибирь, сказал, что до туда немцы не дойдут. Тоня искренне верила, что это он так по дружбе меня отправил с ней, а может просто была мудрой женщиной и терпела. Когда была блокада Ленинграда, я не выдержала и поехала в Москву из Сибири, чтобы хоть как-то пробраться к Павлику, но так и не прорвалась, этого сделать было невозможно. Была дорога жизни, но по ней до конца никто не доходил. Я осталась в Москве, но было так тошно, так не выносимо без него, что я стала через старых знакомых родителей отыскивать его в нашем с ним городе. Как рассказали мне потом, он защищал Ленинград. Есть тогда было нечего и они с группкой людей ходили на Шуваловское кладбище снимать скальпы, чтобы хоть как-то прокормиться. Они вытаскивали мозг и ели. Я не знаю, как это было без еды, я слава богу, всю войну прошла спокойно, но я так и не смогла себе простить, что никогда больше его не увидела. Он умер от того, что не ел. Он умер. – Наина Петровна вытерла обеими руками глаза со слезами и замерла, - а потом я уехала в Брянск, к тому времени здесь уже было спокойно. Уже после победы, когда стали восстанавливать деревни, меня отправили по направлению к вам, так и осталась.
Наина Петровна вытерла глаза, подула на них воздухом, слегка оттопырив нижнюю губу и повернулась к Лене.
- Ты, прости, что я вот так тебе всё рассказала, просто надо было кому-то, - она встала и подошла к своему столу, – ты знаешь, а я с тех пор больше никогда не произнесла ни одного немецкого слова, ни одного. По-французски могу что-то сказать, а немецкий нет, это запрет, как и думать о Павлике, тоже запрет. Знаешь, Леночка, иди-ка ты в медсёстры, если начнётся когда-нибудь война, ты сможешь приехать к своему мужчине, хоть на край света. Тебя пропустят везде. Ты себе не простишь, если не увидишь его в последний раз. – Наина Петровна опустила голову и вытащила из волос ту самую последнюю закрученную шпильку и её волосы распушились, они уже не были натянуты, как леска.
- Спасибо, вам, Наина Петровна, - сказала девочка, сидящая ещё под таким впечатлением, что ей даже глубокий вздох было сложно сделать. Она никогда не слышала таких историй, никогда не читала о них, и даже не верила в их существование. Тем более в такой истории был замешен её любимый учитель, - спасибо, - прошептала она.
- Я надеюсь, Леночка ты правильно распорядишься свое судьбой и выберешь правильный путь. Ты молодец, ты очень усердная, только тебе смелости не хватает. Будь смелее, – тихо сказала учительница, - а теперь тебе пора. Готовься к экзаменам.
Именно тогда Лена точно решила, что станет медсестрой. Она была в этом уверенна, что это будет самый лучший вариант для неё. Она очень хотела быть счастливой и после того, как узнала историю жизни Наины Петровны, была уверенна, что она не хочет, чтобы так произошло с ней.
После сдачи всех экзаменов Лена поехала в Брянск. Она могла часами бродить, по вроде бы такому родному городу, в котором бывала часто с мамой, но по такому не знакомому. Город для неё был слишком большой. Здесь люди не думают о том, как кто живёт в соседнем доме, здесь каждый сам за себя, ей было настолько непривычно, что она порой терялась.
Перед последним экзаменом по ботанике Лена сидела на лавочке в сквере и зубрила учебник. Но, как и все абитуриенты она понимала, что перед смертью не надышишься и почему-то ей казалось, что она ничего не знает. В голове крутились какие-то умные слова и высказывания, а она не помнила от куда это.
- Простите, - подошёл к ней молодой человек. Она испуганно, не заметя его сначала, слегка подпрыгнула.
- Что? – обернулась она в сторону парня. Перед ней стоял невысокий парнишка. Его тёмные густые волосы спадали на плечи и от яркого летнего солнца они переливались. Его глаза были слегка раскосые, видно было, что он с мест восточных, но не из Брянска точно. Он стоял прямо, и было сразу видно, что он стиляга. В брюках-клёш, в белой рубашке с красными полосами и блестящими часами на левой руке.
- Вы не пугайтесь, - улыбнулся он, - я просто хотел спросить, где здесь Набережная?
- А… - Леночка сначала растерялась, потому, что не знала город, но потом вспомнила, как она гуляла пару дней назад по Набережной с почти её одногруппницей Алесей. – Вы сейчас прямо пройдите и потом по лестнице спуститесь и там увидите Набережную, – указала она свободной рукой, во второй всё ещё держа учебник.
- Спасибо, - ответил парень и щурясь от солнца, которое проглядывало через каштаны, улыбнулся, - а ты поступаешь куда-то спросил он?
- Да, на медсестру, здесь рядом, – посмотрела она на проход к своему зданию, чтобы самой убедиться, что она права.
- Молодец! – ответил он и посмотрел прямо, в сторону лестницы, которая вела к Набережной. - Ну, успехов тебе! – пожелал он и пошёл дальше, не прощаясь.
Когда парень отошёл, Лена почувствовала, как от него остался тонкий запах шалфея, или мяты, чего-то такого только, что сорванного с поля, чего-то очень свежего и загадочного. Лена пыталась вдохнуть поглубже, чтобы оставить запах в себе. Чтобы не забыть его. Она проводила парня глазами, пока тот не скрылся за высокими каштанами и вниз ведущей лестницы.
Она ещё пятнадцать минут просидела на лавочке, любуясь деревьями и бликами от солнца на потёртом асфальте. Потом захлопнула книжку и пошла до училища.
Группка абитуриенток стояла скучковавшись у аудитории.
- Кто последний? - спросила Лена, подходя к ним.
- Я, - ответила Алеся и подошла к Лене.
Алеся была родом из Белоруссии. Она была настоящей славянкой. Пышные формы и большие голубые глаза. У Алеси были длинные светлые волосы, которые она всегда заплетала в косу. Ещё одну особенность, которую не выделяли её одногруппницы, Лена всё-таки выделила, это было фрикативное, ну то есть грубое «г», которое сильно выделялось в словах. Это вообще присуще Брянской области и пограничным городам, но у Лены эта особенность отсутствовала. Лена вообще всегда следила за своей речью, пытаясь сделать её мягче, чтобы хоть как-то отделяться от своих земляков.
- Я за тобой, - заняла место в очереди Лена.
- Слушай, тут одна девочка уже не сдала, что делать будешь, если не поступишь? – спросила с волнением в голосе Алеся.
- Не поступлю… - задумалась Лена. Об этом, как ни странно она даже и не думала, даже не рассматривала такой исход событий. Как? А что же она будет делать дальше, если не поступит? Наверное, пойдёт на завод работать, как все. Там и платят хорошо и общежитие дают бесплатно, – не знаю, - ответила она. А ты? - спросила она у Алеси.
- А я на картошку к батьке, он у меня уже все поля в округе засажал, так что буду хозяйством заниматься, – весело, даже со смехом ответила девушка и её голубые глаза заблестели на солнце.
- А сюда зачем приехала, раз тебе всё равно? – удивилась Лена.
- Нееет, ты что! – запротестовала девушка, - мне не всё равно. Лучше я буду на медсестричку учиться, чем картошку у батьки копать. Это ж умереть можно, там столько Гектар, – выделила «г» Алеся.
- Понятно… - протянула Лена.
- Алесь, твоя очередь! – крикнул кто-то из толпы. Алесю уже узнали все, она была слишком бойкая, чтобы стоять в стороне незамеченной.
- Ты следующая! – дотронулась она до руки Лены и побежала своим тяжёлым шагом в аудиторию.
Лена подошла к широкому окну и присела на подоконник. Она стала рассматривать дорогу и проходящих мимо людей. Они все прогуливались и никуда не спешили. Им было всё равно, что вот за этим окном, на подоконнике которого сидит Лена, кто- то сдаёт ботанику. Они даже не знали, что кто-то может что-то сдавать. Было лето. А лето это время года бездельников, которые забывают обо всём, даже самые ответственные работники и студенты становятся бездельниками, которых жаркое солнце превращает в мороженное. Они идут и таят, таят и идут. Пьют много воды, а как известно, от воды мороженное тает быстрее, так и с людьми. Они насытились водой из автоматов, а потом растаяли. А те кому совсем не чем заняться и не о чем думать, идут спасаться от жары к водоёмам, как, например, тот парень, который пошёл на Набережную к фонтану. Лена представила, как он сейчас сядет на одну из лавочек, и сядет обязательно на перила, поставит ноги туда, где обычно сидят и что-нибудь выпьет. Какой-нибудь лимонад, или что-нибудь покрепче. Он будет смотреть на фонтан и щуриться. Его глаза, которые и так не широкие сузятся ещё сильней. А когда на него упадёт капля одной из струй фонтана, он закроет глаза и сморщиться, потому, что по телу побегут мурашки.
- Туманова, кто? – послышалось из толпы.
- Я! – Лена спрыгнула с подоконника и побежала к аудитории из которой вышла Алеся.
- Ну, как - спросила она у новой знакомой, - сдала?
- Кто бы сомневался, - рассмеялась Алеся и поспешила затолкать Лену в кабинет.
- Здравствуйте, - Лена вошла в аудиторию и замерла у входа.
- Вы, не стесняйтесь, проходите, - попросил экзаменатор. Лысый дядечка лет уже так семидесяти, смотрел на неё через широкие линзы очков.
Лена прошла вглубь кабинета и присела напротив стола принимающей комиссии.
- Ваше имя? – спросила женщина с морковными губами и с золотым перстнем на среднем пальце правой руки.
- Лена…Туманова Елена, - поправила она себя. Руки Лены лежали на коленях и дрожали.
- Да, вы не бойтесь, - успокаивал её дядечка из комиссии с большими глазами от очков.
- А я и не боюсь, - попыталась оправдаться Лена.
- Ну и хорошо! – подбодрил он её.
- Расскажите нам о роли растений в природе и жизни человека. Редких и исчезающих видах растений, пожалуйста, - попросил дедушка - преподаватель.
Лена слегка замешкалась, а потом, крепко сжав ладонь в ладони, сосредоточилась.
- Растение – целостный организм. Взаимосвязи клеток, тканей и органов. Основные процессы жизнедеятельности растительного организма. Растительное сообщество. Экологические факторы неживой и живой природы, связанные с деятельность человека. Взаимосвязь растений и факторов неживой и живой природы на примере растений леса, луга и другого. Приспособленность растений к совместной жизни в лесу, на лугу и прочего, – начала, как из пушки полить Лена.
Она сидела на стуле перед комиссией, а смотрела, между ними, как будто никого не замечая. Она говорила и говорила, казалось, что вся книга была вызубрена ею от корки и до корки. Женщина с перстнем на пальце подставила руку под подбородок и внимательно вслушивалась в каждое Ленино слово. А старый мужчина, после каждой её паузы, в которой она делала вздох, чтобы не задохнуться и спешила продолжить, чтобы не забыть, он по-тихому хихикал и одобрительно кивал, уставившись в пол.
- Ну, что я могу сказать, - начала женщина, - вы всё знаете, молодец! – она покачала головой и убрала руку от лица, – даже ваша предшественница не могла ответить на этот вопрос, хотя мы её и приняли.
Лена молчала и нервно потирала указательный палец левой руки. Ей казалось, что эти два преподавателя сейчас скажут, что – «Всё, девочка, можешь идти работать на завод!». Лена тряслась от страха.
- Мы будем рады видеть такую студентку в рядах наших медсестёр, - громко сказал смеющейся мужчина и пожал руку Лене.
Девушка медленно встала со стула, боясь спугнуть удачу и растерянно смотря на комиссию, улыбалась по-дурацки, как улыбаются только счастливые люди.
- Вы можете идти, – сказала женщина и указала рукой на выход, - Следующий! – крикнула она, когда Лена уже выходила из аудитории.
Лена стояла в коридоре и растерянно смотрела на девочек окруживших её.
- Ну, как? – налетела на неё Алеся.
- Сдала, - отречённо ответила Лена и улыбнулась.
- Ну, так поздравляю, Ленка, - кинулась её обнимать девушка с формами из Белоруссии.
- Спасибо, - Лена попыталась выбраться из объятий уже новой подружки, но поняла, что ничего не выйдет, осталась дожидаться, пока та сама её отпустит. Алеся выпустила её из своих крепких объятий и подвела к подоконнику.
- Сложно было? – спросила она, подпрыгивая, чтобы сесть на подоконник.
- Да, нет, я это знала, - ответила Леночка и широко улыбнулась.
- Ну, ты даёшь, мать, знает она всё, а я там улыбалась, как могла, чтобы взяли. Тётка не оценила, моих способностей в улыбании, а вот дедку понравилось, сидел хихикал. – рассказывала она.
- Он надо мной тоже хихикал, - поделилась Лена.
- Он, наверное, всегда хихикает, - рассмеялась Алеся, - ты что планируешь дальше делать?
- Мне домой надо, а то потом негде будет переночевать, – ответила Лена и стала копошиться в сумке, ища расписание автобусов.
- Ой, да прекрати ты! – махнула рукой Алеся, - оставайся у меня!
- У тебя? – удивилась Лена.
- Да! У меня тётка в Москву уехала за товаром, она у меня на рынке торгует шмотками. Так вот, оставила мне квартиру на три дня, так что я гуляю. Пошли? У меня друзья кой-какие будут, – позвала радостно Алеся.
- Ну, я не знаю, если только тебе удобно будет! - Лена ещё никогда не оставалась ни у кого в гостях, поэтому ей было боязно, и как-то не по себе.
- Всё нормально! – громко сказала Алеся, - мы ж с тобой будем в общаге вместе жить, - предупредила она Лену, которая даже и не думала жить с этой шумной девушкой, - Так что привыкай.
Лена покачала головой в знак согласия.
- Только тогда мне утром надо будет уехать, а то мама будет переживать сильно! – предупредила она.
- Да хоть ночью! – подбодрила её Алеся, - мы тебя проводим.
Лена почувствовала себя спокойно. Всегда начинаешь чувствовать себя спокойно с теми людьми, которые громкими фразами внушают в тебя доверие. Девушка отложила занятие искания расписания и пошла за Алесей.
- Ты часто в Брянске бывала? – спросила её Алеся, выходя из их теперешней альма-матер.
- Нет. Мы с мамой редко приезжали, только, если очень срочно. Мы обычно в районный центр ездили, там ближе, да и без пересадок. А до Брянска нужно долго ехать, почти два часа, – стала рассказывать Лена.
- А я часто! – не дождавшись вопроса, начала рассказывать Алеся, - я ж сама из Лопатичей, там мой батька картошку садит. А меня почти на всё лето к тётке в Брянск отправлял. Я без матери росла, она у меня при родах умерла, так и не родила. Батька долго пил, а потом решил, как-то с пьяну колхоз на ноги ставить, вот и поставил. Теперь главный колхозник, все фермы выкупил. Он картошкой занимается, а меня к тёть Саше отправлял. Она на Дворце живёт. – Рассказывала, эмоционально жестикулируя Алеся.
- Я не знаю, где это, - сказала Лена, вмешавшись в разговор.
- Да и не важно, узнаешь, - махнула в её сторону девушка, - а под конец лета ехала отцу помогать картошку собирать, а потом неделю на корячках ползала, разогнуться не могла.
- Понимаю, - улыбнулась Лена, с детства знакомая с посадкой, прополкой и сбором картошки на огромных семейных огородах.
- А в Брянске, я тут дружу с одной девчонкой классной, у неё брат в военном учиться, красавец! Я тебя с ним познакомлю, если он придёт. Ты что пить будешь? – обернулась она к Лене, подходя к лестнице, чтобы спуститься на Набережную.
- Я? – удивилась Лена.
- Ну, не я ж! – рассмеялась она. Они спускались по лестнице. Жарко пригревало солнце. Молодые мамы гуляли с детьми, мужчины дарили цветы дамам. Лена наблюдала и хотела также.
- А ты что? – спросила она у подружки.
- Я - вино! У меня дядя в Абхазии живёт, такое вино вкусное делает, я с собой бутылочку взяла, – похвасталась она.
На перилах широкой лестницы сидели торговцы и продавали сувениры, а кто-то и вовсе семечки или цветы. Лене было всё в диковинку. Она рассматривала каждого проходящего мимо человека, каждое его движение и манеру говорить, и пыталась это применить в разговоре с Алесей.
- А я ничего не буду, - ответила Лена, - я не пью.
- Эх, ты монашка! – звонко смеясь сказала Алеся, – скажи, - продолжила она, - а ты уже с кем-нибудь целовалась? – прошептала, как большую тайну девушка.
- Нет, - хихикая призналась Леночка.
- А я уже, да! – Алеся зажала губы, как при обмане, но это была правда, - я как-то пошла в клуб у нас в Лопатичах, так вот там с Гришкой закрутила, до сих пор мне письма пишет.
- А как это? – поинтересовалась с любопытством не целованная Лена.
- Это – мокро, - рассмеялась девушка, - он, представляешь, как язык засунул в мой рот, я чуть не подавилась!
- Язык? – Лена скривилась.
- Да, представляешь, это, как его… - попыталась вспомнить она, - это французский поцелуй называется.
- Французский? – засмеялась Лена, - а может по-русски можно и без языка? – девушка от души захохотала.
- Ой, не знаю, не спросила, - подхватила смех Алеся.
Они спустились с лестницы и огляделись.
- Вон там остановка, - показала Алеся, - пошли. – И Лена пошла за девушкой.
Лена смотрела на фонтан брызгавший во все стороны на другой стороне дороги, а глазами пыталась найти того парня в клёшах, чтобы убедиться, что он таки нашёл Набережную и не потерялся. А, может если бы он сейчас прошёл мимо, она бы снова почувствовала его запах и попыталась ещё глубже его вдохнуть.
Девушки зашли в троллейбус и уселись на самые высокие места.
- Щас, я прокомпостирую билетики, - отбежала Алеся, и быстро вернулась на место.
Троллейбус проезжал мимо старинных домов. Мимо широкого моста. Мимо частных домиков. Мимо реки. Мимо поля заросшего травой. Мимо магазинов. Мимо тянущихся машин. Мимо высоких деревьев. Мимо только заложенных новых построек.
- Нам выходить, - предупредила Алеся, когда они проехали железнодорожный мост.
- Хорошо, - ответила Лена и сжала крепко ручку сумки, чтобы быть готовой к выходу.
Они вышли на остановке «Дворец культуры железнодорожников» и пошли в сторону засыпанного деревьями парка.
- Это – парк, - объясняла Алеся, - сейчас мы выйдем, и там сразу будет дом двухэтажный, вот нам туда.
Лена осматривала лавочки и деревья, ограду и асфальт. Всё было таким новым, таким непривычным. Они вышли из парка и свернули к старинному двухэтажному дому. Во дворе сидели бабульки на лавочках, выгуливая внуков и котов. Дверь в подъезд была открыта. Они поднялись на второй этаж и Алеся стала искать в сумке ключи от квартиры.
- У моей тётки даже телевизор есть, - стала по ходу рассказывать Алеся, - только смотреть его можно редко, он много электроэнергии сжирает.
- А мы посмотрим? – спросила ожидавшая Лена.
- Да, только чуть-чуть. – Алеся достала со дна сумки звенящую связку ключей и вставила один в верхний замок, потом рассмотрев другой ключ, вставила его в нижний. Дверь открылась.
- Опля! – звонко сказала Алеся и впустила гостью в квартиру, - проходи.
Лена вошла первая и сразу сняла туфли. По всей квартире были расстелены толстые ковры.
- Это дядь Гоша из Турции привёз, - стала объяснять псевдо-хозяйка.
На стенах висели картины и зеркала. Лена прошла в самую большую комнату. Она была вся увешана какими-то сувенирами и картинами.
- Эту картину, дядь Гоша привёз из Африки, а эту из Германии, - показывала, как в выставочной галереи экскурсовод, - он у тёть Шуры военный, так вот и катается из страны в страну.
- А что это? – Лена подошла к белому полотну, на котором были изображены папуасы.
- Это из Африки, там же папуасы живут, вот они на всех картинах у них, как у нас медведи, так у них папуасы. Ты пока осмотрись, я пойду картошку почищу, - Алеся вышла из комнаты и ушла в кухню. Лена ходила, как завороженная и рассматривала квартиру-галерею.
- Может тебе помочь? – крикнула из комнаты Лена.
- Не, я сама. Что, что, а картошку я чистить умею! – ответила девушка из кухни.
Лене, если честно и не хотелось никуда уходить из комнаты-музея. Она прошла во вторую чуть поменьше комнатку-спальню. По середине стояла широкая кровать застеленная разрисованным покрывалом. По углам кровати стояли тумбочки, на них светильники, красивые миниатюрные светильнички. Сразу перед кроватью, в ногах, стоял низенький коричневый лакированный столик, а на нём красовался небольшой чёрно-белый телевизор. Лена подошла поближе и погладила его сверху. На полу был такой же толстый, как и во всех комнатах ковёр. Окно было завешено красными шторами и белым тюлем. На стенах были приклеены белые обои в розовые ромбики цветов. Лена присела на край кровати и слегка попрыгала на ней.
- Лен, ты жива? – крикнула Алеся.
- Да, да, жива – ответила она и быстро встала с мягкой постели.
- Идём ко мне! – позвала её девушка.
Лена вышла из спальни и свернула в кухню, которая была как раз за стеной. Вошла на голос подружки и тоже обомлела. На всех четырёх стенах висели картины папуасов и пейзажи Африки.
- А это он всё из Африки привёз? – спросила Лена, дотрагиваясь до одной из картин.
- Да, - Алеся потёрла зачесавшийся лоб запястьем, так как руки были грязные от картошки, – он много, что привозит Шурочке, - так ласково называли тётю в семье, – они одни живут, детей у них нет. Кто-то там из них не может их иметь.
- Красиво они живут…богато… - подметила Лена.
- Да, они богатые. Вот так бы найти мужа военного и в ус не дуть, как у Христа за пазухой жить, - засмеялась Алеся, - надо тебе мужа найти из военных, - сказала Алеся и переложила почистившую картошку в раковину, чтобы помыть. Включила сильный напор воды и стала картошку за картошкой промывать под струёй.
- А тебе? – повернулась к ней Лена.
- И мне. – Алеся скидывала картошку в кастрюлю.
Уже к вечеру зазвонил дверной звонок.
- Ой, пойду, открою, Ирка наверное пришла! – побежала открывать Алеся. Лена раскладывала еду на столе.
- Здравствуйте, - вошёл парень в кухню.
- Здравствуйте, - повернулась к нему Лена. Он был высокий, красивый, с слегка пробивающимися усиками над верхней губой, с сильными жилистыми руками. Он был одет по погоде, по-летнему, в красной футболке и свободных брюках.
- Миша, - представился парень.
- Лена, - ответила девушка и засмущалась. Он ей сразу понравился. Она не знала, как себя вести, поэтому быстро покрылась румянцем и повернулась к столу, чтобы что-нибудь поправить.
- Помочь? – спросил он, проходя вглубь комнаты.
- Нет…уже всё готово, - улыбнулась Лена и на её щеках появились ямочки.
- Ну, как знаешь! – он стал рассматривать, как и совсем недавно Лена, картины развешенные по стенам, – а ты здесь живёшь? – спросил он.
- Нет, это тётя Алеси здесь живёт, а я не здешняя. – Лена прижалась спиной к стене и стала наблюдать, как парень рассматривает картины.
- Понятно! А меня Ирка позвала, - сказал он, - это сестра моя.
В комнату вбежала развесёлая девушка с густыми тёмными волосами.
- Ира, - представилась она.
- Лена, - ответила девушка - может за стол? - взяв на себя роль хозяйки, пригласила она к столу.
- Подожди, сейчас Людка должна со Славиком подойти, – прервала гостеприимство Алеся.
- Тогда ждём! – улыбнулась Лена.
Ира и Алеся вышли из кухни, и пошли рассматривать другие комнаты.
- У Алеси просто дядя военный, вот и привозит все эти картины, - стала объяснять Лена, чтобы поддержать разговор.
- Понятненько, - внимательно смотрел он на папуасов, - а я вот тоже на военного учусь, может тоже когда-нибудь в Африку поеду, – он оторвал взгляд от стены и посмотрел на Лену, - а ты от куда?
- Я с Навлинского района, – ответила она.
- Ааа…а я из Трубчевска, у меня там мать живёт, - он присел на край стула и стал раскачиваться, – а в Брянске что делаешь? – спросил он.
- Вот поступила сегодня в медицинский, – радостно похвасталась Лена.
- Молодец! Теперь в Брянске будешь? – спросил он.
- Да. Вот в конце августа дадут общежитие и тогда перееду, – она подошла к косяку двери и оперлась плечом, чтобы было удобней стоять.
- А я уезжаю через неделю. Сначала в Трубчевск, а потом в Саратов, я там учусь, военным буду. Это сейчас престижно. Видишь, дядя Алесин по заграницам ездит и я так буду, – он гордо расправил плечи и выпрямил спину.
- Будет хорошо, если получится! – обрадовалась Лена. Она всегда радовалась за других, ей было приятно, если у кого-то что-то получалось. Она никогда никому не завидовала, ну если живёт человек хорошо, то дай бог ему жить ещё лучше. А для себя она найдёт счастье, обязательно.
- Ага, - протянул Миша.
В дверь снова позвонили.
- Это наверное ещё гости, - сказал парень, - хоть поедим, а то голодный, как волк. - Лена улыбнулась, она тоже хотела есть.
В кухню зашли Алеся и Ира, а за ними ещё парочка - парень и девушка.
- Это Слава и Люда, мои друзья детства, - объяснила Алеся. Вошедшие сразу же разместились за столом, - что пьём? – спросила хозяйка застолья.
- А что у тебя есть? – спросила радостно Люда, пододвигая к себе салат из селёдки.
- Вино дядино есть! – весело подпрыгнула она со стула и принесла из соседней комнаты бутылку вина, – все пьём? – спросила она.
- Все! – крикнула Ира. Лена промолчала. Она немного некомфортно чувствовала себя в этой шумной незнакомой компании.
Алеся разлила вино по бокалам, которые достала из тётиного серванта.
- За встречу! – крикнула громко хозяйка.
- Ура! – ответила весёлая Ира и подняла бокал над столом.
Лена коснулась губами краёв бокала и слегка пригубила вино. Оно ей показалось кислым. Лена увидела, как все сидящие залпом осушили бокалы и наморщились. Лена не стала повторять этот трюк, потому, что не любила кислых вкусов.
- А ты чего не до конца выпила? – спросила захмелевшая с одного бокала Ира.
- А я не пью, - ответила Лена.
- Спортсменка? – спросил Слава.
- Нет, просто не пью, - ответила, как отрезала Лена.
Слава и Люда были парой. Видно было, что в их ещё неофициальной семье Люда главная. Она решала сколько ей налить, сколько налить ему, что положить им на тарелки и как они это будут есть. Хотя и было видно, что Слава не доволен, он всё равно соглашался со всеми словами Люды.
К двум часам ночи все уже разошлись по комнатам спать, только Лена и Миша остались в кухне и проговорили до утра.
- У меня автобус в шесть тридцать от мясокомбината, - сказала Лена.
- Я тебя провожу, - ответил он.
У Миши был своевольный характер и пусть он не проявлял его в каких-то мелочах, но когда он вступал с кем-то в спор, то сразу начинал краснеть и отстаивать свою точку зрения. А когда он злился, то мама-дорогая, лучше при этом не присутствовать. Он тогда ходил нервно по комнате, что-нибудь обязательно ломал. Пусть не по своей воли, но так выходило в порыве гнева. Он мог кинуть что-то в стену или в мимо стоящего человека, чтобы только не попасть в него.
Этот характер он унаследовал от отца, который ушёл от них, когда ему было семь лет. Он уехал в Киев и женился там на молоденькой девочке, которая родила ему сына. Миша любил папу несмотря на то, что он их оставил. Когда мать начинала ругать память отца, то Миша с психами выходил из комнаты и не возвращался, пока она не замолчит.
Это не было заметно с первого взгляда. С первого взгляда он был обычным пареньком из Трубчевска. Ходил в свободных штанах и лёгкой футболке. С сигаретой зажатой между зубами и пил с друзьями по праздникам.
В седьмом классе он влюбился в одноклассницу Танюшу Евсикову и до самого окончания школы ходил за ней по пятам. Таскал портфель до дома, встречал по вечерам, чтобы она не побоялась идти одна по району, а она однажды взяла и влюбилась в своего соседа Андрюху. Миша долго переживал, ходил сам не свой, пока не перебил все стёкла в местном клубе. Его забрали в милицию и заставили вставлять новые окна. Потом любовь прошла и он пообещал себе больше никогда и никого не любить. С последней строчкой его долгого рассказа, стало всходить солнце. Ещё совсем такое красное и холодное. Прохладой можно было насладиться только утром.
- Уже половина шестого, - сказала Лена, смотря на часы над дверью в кухню.
- Пошли, пешком до остановки, а там уже и твой автобус подъедет. – Миша встал со стула и они вышли в прихожую. Из комнат доносились сапы и храп Славы.
- Я не буду ни с кем прощаться, не хочу будить. Ты же им скажешь, что я передавала им привет? – улыбнулась Лена.
- Да, конечно, передам, – ответил он.
Они вышли на улицу. Было так тихо, что была слышна только песня какой-то птички, которая днём заглушается машинами и голосами людей. Было прохладно.
- Дать кофту? – спросил Миша, виду, что Лена озябла. Девушка молчала, она же не могла сказать – «Да, я хочу, чтобы ты дал мне кофту». Ей казалось, что мужчина не должен задавать таких вопросов, а давать кофту без вопросов. Он сначала замешкался, а потом протянул Лене свой тёплый свитер.
- Спасибо, - ответила она. Лена укуталась в свитер и стала согреваться. Она ещё никогда не спала всю ночь, потому, что разговаривала с парнем. Она ещё никогда в принципе не разговаривала так долго с парнем. Она никогда не ночевала у чужих, незнакомых ей людей, она всегда возвращалась домой. А тут с этим рассветом она почувствовала, что становится взрослой. Что её грудь наполняется прохладным утренним воздухом и вместе с воздухом приходит её взрослость. Но это была вовсе не взрослость, а всего на всего, обычная прогулка с парнем по городу.
Миша проводил её до остановки и посадил на автобус.
- Было приятно пообщаться, - сказал он, помогая подняться на ступеньки.
- Мне тоже, - Лена смутилась и снова покраснела от волнения.
Автобус отъехал от остановки, а она боялась повернуться, чтобы увидеть его. Лена точно знала, что Миша стоит и смотрит в след автобусу, провожая его взглядом. Она сидела прижатая к заднему сидению. Лишь, когда они отъехали достаточно далеко, от остановки, она слегка повернула голову. Миши уже там не было.
Лена выдохнула. Прижалась лицом к стеклу и задремала. В глазах мелькали лица людей с которыми она провела вчерашний день. Столько эмоций и сразу на неё навалилось. Поступление, встреча с такими шумными людьми, с Мишей, да ещё он понравился ей.
Ей остановили на повороте в сторону деревни. Дальше нужно было идти пешком одиннадцать километров, либо дожидаться автобуса, который ехал бы из районного центра через два часа. Лена пошла пешком, зная, что если поедет автобус, то он её подхватит на полпути.
Девушка решила, что соврет матери и скажет, что опоздала на автобус. Мама даже не придаст этому значение, когда узнает, что Лена поступила в училище. Что совсем скоро, через три года и одиннадцать месяцев она станет медсестрой и сможет помогать лечить людей. Ну, или просто зарабатывать свои деньги.
Автобус так её и не догнал, она дошла до деревни сама. Дома было пусто. Лена прошла на задний двор. Зайдя в сарай она услышала, как кто-то разговаривает.
- Лид, это ты? – спросила она у пока ещё никого.
- Не шуми, дурная, всё молоко спугнёшь, я только её уговорила, - прошипела сестра из закутки коровы.
- Ой, прости, прости! – прошептала Лена и подошла поближе, - мама уже на работу ушла? – спросила Лена.
- Да! Она тебя убьёт, когда вернётся! – всё также тихо сказала Лида.
- Почему? – удивилась Лена, хотя знала, что ей должно влететь по самое не балуй.
- Ты где ночевала? – спросила сестра.
- У девочки, мы вместе будем жить в общежитии, – весело сказала Лена.
- А мужики у вас есть нормальные? – спросила Лидочка, заканчивая доить корову.
- Нет, там только девочки, как ты себе представляешь мальчиков медсестёр, – засмеялась Лена. Лида тоже улыбнулась, а хотела засмеяться во весь голос, но побоясь спугнуть корову, которую она терпеть не могла. Лида по большому счёту не любила делать ничего по дому, но сейчас ей приходилось привыкать. Сестра уезжала в город, а мать одна бы не справилась.
- Как я хочу от сюда уехать, - прошептала Лида.
- Ну, после школы поехали ко мне! – позвала Лена, помогая выносить ведро с молоком из закутки.
- Да, какая из меня медсестра, я бы куда полегче, - выдохнула и сказала уже громче Лида.
- Ну, куда-нибудь ещё поступишь, ты же не глупая, справишься! – подбодрила сестру Лена.
- Эх, Ленка, Ленка, счастливая ты! – посмотрела на неё Лида и махнула головой, чтобы убрать волосы с лица, – там морковку надо проредить, справишься? - хитро сказала она сестре.
- Лид, я шла одиннадцать километров пешком, дай мне передохнуть, - простонала Лена.
- На том свете отдохнёшь, - засмеялась Лида.
- А ты что будешь делать? – спросила она сестру.
- А я жуков колорадских зельем волшебным полью, - «волшебным зельем» Лида называла отраву для жуков. Она терпеть не могла их поливать, но это было самое простое, что она могла сделать этим утром, пока солнце не стало припекать сильнее.
- А ты сходишь со мной к маме на ферму? – спросила Лена.
- Зачем? – Лида налила в огромное ведро воды и стала засыпать туда отраву.
- Чтобы мама не переживала, - ответила Лена.
- А вечера ты дождаться не можешь? – заныла сестра гнусавым голосом.
- До вечера она ещё сильнее распереживается, - объяснила девушка, - я пойду, переоденусь и вернусь.
Лена зашла в дом и осмотрела его, как будто в первый раз. Всё было такое простое, не то что в доме у Алесиной тётки. Там всё из Африки, да Турции, а у них всё было из деревенского магазина, да из под папиных рук, который делал из дерева всё, что только мог придумать.
Она вошла в спальню и сняла платье, аккуратно сложила его и подобрала с пола вещи Лиды. Всё разместила по полочкам, которые сделал для них отец и надела огородную одежду, вышла к сестре.
- Ты почему не убралась? – прикрикнула Лена.
- Да, некогда, потом, - отмахнулась Лида, поливающая ещё не зацветающую картошку зельем.
- Какую морковку проредить? – спросила Лена, наклоняясь к овощам.
- Да, всю рви, на кой она нам! – засмеялась младшая сестра.
- Эх, ты дурёха молодая! – улыбнулась Лена. Она нагнулась над морковью и стала выдёргивать одну за одной, чтобы та которая получше, росла качественней, - Лид, а я сегодня у девочки ночевала, там у её тётки телевизор стоял, представляешь!
- Да ты что! – остановилась Лида и повернулась к сестре лицом, – ты посмотрела?
- Не, не успела, там гости пришли. – Она так хотела рассказать сестре про Мишу, но потом побоялась, ведь Лидка обязательно всё расскажет мамке, а что рассказывать, если ничего не было, да и вряд ли они теперь увидятся. Лена будет учиться в Брянске, а Миша в Смоленске. Встретиться практически невозможно.
- Лен, а город большой? – спросила Лида.
- Большой…и красивый! – улыбнулась Лена, - а теперь поливай жуков, а то картошки не будет осенью, - приказала она сестре.
Лена мечтала о том, что когда переедет в город, то станет другой, совсем городской девчонкой с городскими замашками. Кто-то будет дарить ей цветы на лестнице ведущей к Набережной, кто-то будет встречать после занятий, кто-то будет звать гулять и целовать по-французски до утра на лавочке у фонтана. Кто-то будет рассказывать ей о других странах, приглашать к себе в гости. А она будет учиться. Будет медсестрой. Хорошей медсестрой. После учёбы обязательно устроится в Городскую больницу и будет помогать людям становиться здоровыми. Потом выйдет замуж, родит сына, красивого сына. Будет учить его писать и читать. А по выходным готовить вкусные драники или пирожки с вишней.
В её доме будет всегда чисто и уютно. Будут приходить гости и рассказывать о своих проблемах, а она их будет внимательно слушать и давать самые нужные советы. Она будет самой счастливой женщиной. Побывает, обязательно побывает заграницей и привезёт от туда толстый большой ковёр, постелит его в прихожей, чтобы все видели и когда заходили в дом говорили - «Какой у тебя красивый ковёр», а она будет отвечать – «Это я в Турции была, привезла. Так долго тащила, так устала…».
Зимой будет открывать окна в спальне, чтобы пахло городом и снегом, чтобы дышалось легче. Обязательно заберёт Лиду в город и поможет выбрать ей самого лучшего парня, который сделает её счастливой. Чтобы, они приходили с мужем к ним в дом по праздникам и приводили своих детей. Чтобы они обнимались и целовались, как взрослые, которые постоянно друг по другу скучают.
Потом перевезёт к себе маму из деревни, чтобы она больше никогда не видела этих огромных огородов и этих колорадских жуков, чтобы она была тоже счастлива. Чтобы вода из кранов всегда была только горячая и холодная, чтобы её не надо было нагревать часами, перед тем как умыться и помыть ноги. Лена мечтала о будущем.
В конце августа она собрала необходимые вещи и поехала в училище за ордером в общежитие. Алеся уже получила ордер и стояла у деканата болтала с однагруппницами, которых Лена ещё не знала.
- Привет, - крикнула Алеся, увидев подходящую ближе Лену, - как ты? – пошла она на встречу девушке.
- Хорошо, - улыбнулась Лена, подходя к подружке.
- Ты тогда уехала и мы даже не попрощались,- Алеся стояла перед Леной и широко улыбалась, - а Мишка про тебя спрашивал недавно. Он сейчас в Смоленск поехал на учёбу.
- Что спрашивал? - как бы совсем не интересуясь этим, спросила Лена, а в душе всё затряслось. «Кто-то о ней вспомнил. И не просто кто-то, а Миша, тот симпатичный парень-военный».
- Спросил где ты, я сказала, что ещё в деревни, приедешь в конце августа, но он уже уехал, так что не увидитесь, – взгрустнув ответила она и продолжила, - а я всё лето в Брянске у тётки провела, уже не знала чем себя занять. Уже весь город изучила. А ты знала, что есть Курган?
- Это что? – спросила Лена, которая и город-то толком не знала, а что уже говорить про какой-то Курган.
- Это на троллейбусе можно доехать, там большой засыпанный Курган, почти весь город с него видно, – восторженно описывала Алеся.
- Нет, не знала, - ответила она, - где ордер получать? – спросила Лена.
- Вон, щас очередь займём! – они подошли к кучке девочек, - кто последний? – крикнула Алеся.
- Я! – послышалось, где-то внутри кружка.
- Ленка за тобой! – предупредила Алеся, - ты проси, чтобы тебя поселили со мной, в 44 комнату, а то, поселят с какой-нибудь королевишной не отмахаешься. – скривила в недовольстве губы Алеся.
- Хорошо, - ответила Лена и пошла к девочке, за которой была в очереди, чтобы не пропустить то время, когда ей заходить.
Алеся что-то рассказывала, иногда переключаясь на белорусский говор, потом сама же себя одёргивала и начинала говорить по-русски.
- Я уже общагу осмотрела, там так…не плохо, по хуже, конечно чем дома, но не плохо. Зато одни будем жить, никто не будет капать на мозги и говорить, что делать. – Алеся стояла в самом центре круга девчачьей очереди и эмоционально размахивала руками.
- А ты от куда? – обратился кто- то к Алеси из-за спины. Она обернулась, чтобы понять кто спрашивает. Она осмотрела светловолосую, невысокую девчонку с ног до головы. Новая знакомая стояла поодаль девочек, как бы сама по себе. Она была невысокого роста, в сиреневом платьице с ремешком по талии, которая была тонкой-тонкой, скользящей по телу и выделялась. Она строго держала спину, не смотря на то, что облокотилась на стену плечом. Её светлые волосы спадали на плечи и кудрявились на концах. Лицо девушки было таким ровным, что казалось на него никогда не падала ни одна пылинка, ни одна капелька пота или слезы. Девушка была смуглая, но видно было, что это не от природы, а от жаркого летнего солнца, или от картошки, которую уже все почти выкопали к концу августа. Она сверкнула своими чёрными глазками-пуговками и переспросила, - так от куда ты?
- Из Лопатичей, - осторожно ответила Алеся рассматривая новую знакомую, которая привлекла к себе внимание, - а ты? – спросила в ответ Алеся.
- Я? – переспросила девушка и приподняла брови, - я из Красного рога, - ответила она.
- А это где? – всё также осторожно спросила Алеся, косясь на девушку.
- Это там, где родился Толстой, – с ехидством ответила смуглая девушка.
- Этот, который… - стала щёлкать двумя пальцами Алеся, чтобы вспомнить имя писателя.
- Который Алексей Константинович, - помогла светловолосая девушка и отошла от стены выпрямив ещё больше спину. Она подошла к Алеси и кружочек девочек расступился, - меня Надя зовут, - протянула она руку для рукопожатия. Алеся не растерялась и тоже протянула руку и представилась.
- Алеся, - сказала она и стала ждать следующего шага от девушки.
- Я смотрю, ты тут самая смелая? – громко сказала она, рассматривая лица девочек.
- Ну…как…-протянула Алеся.
- Ну, говори, как есть… - девушка повела глазами и остановилась на собеседнице.
- Какая есть, такая есть, во ещё привязалась. Ты что смелых ищешь? – отмахнулась по-простецки девушка в центре.
- Никого я не ищу, просто заинтересовала ты меня, окружила себя девчонками и рассказываешь что-то, мне же тоже интересно, - достаточно грубо сказала Надя, чтобы все поняли, что она не с лучшими намерениями подошла знакомиться.
- Ничего я себя не окружала, - запротестовала Алеся, - хочешь общаться, становись и общайся, а то вишь, какая краля нарисовалась, - губы Алеси надулись от возмущения и стали похожи на кукольные, как будто она сейчас заплачет, но Алеся бы не стала плакать, она привыкла решать всё другим путём. Обычно лезла в драку, за что нередко приходилось получать ещё и дома от отца.
- Ну, я понаблюдаю за тобой, - ответила Надя и отошла снова в сторону.
- Хм, партизанка, - засмеялась Алеся и осторожно отошла к Лене, чтобы уйти из поля зрения девушки с претензиями на общение.
- Не хорошая, какая-та, - подойдя, сказала Алеся Лене. Она вцепилась в руку подружки и замерла, рассматривая девочек в кругу.
- Выскочка, - отрезала Леночка, - она не хочет дружить, она сама не знает чего хочет.
- Не говори… - протянула Алеся.
Лена вошла в деканат и с порога заявила:
- А можно мне в 44, а то мы там с Алеськой жить будем, нам удобно так, – она замолчала и стала ждать ответ женщины в огромных очках на пол лица.
- Да, хоть в 195, только не мучайте меня, - выдохнула она. Быстро что-то чиркнула по листу бумаги и протянула Лене.
- Спасибо, - разулыбалась девушка и выбежала в коридор.
- Ну, что? - спросила подбежавшая Алеся
- С тобой! – обрадованно сказала Лена и взяла подружку под руку.
Они пошли вдоль коридора, обходя стороной Надю, которая всё также стояла оперевшись плечом на стену.
- Интересно, а куда, эту поселят? – задала риторический вопрос Алеся, косясь на стоящую поодаль светловолосую смуглую девчонку.
- Надеюсь, где-нибудь подальше от нас, - Лена очень этого хотела. Она не понимала зачем вот так при всех строить из себя королеву, если ты самая обычная девчонка. Она была даже не из города, а из обычного «Красного рога». Ну и что, что там жил Толстой, сейчас же он там не живёт.
- Да, только бы не к нам, - взмолилась Алеся. Ей не понравилась девочка, она чувствовала в ней соперницу, причем сильную. Она была стройнее Алеси, красивее и держалась очень уверенно. Каждый человек, видя в собеседнике соперника, пытается увести разговор в сторону и прекратить его вовсе. Алеси казалось, что эта королева не оставит её в покое, хотя бы потому, что уже попала в поле зрение. Алеся любила простых людей, как и она сама, поэтому в друзья выбирала тех с кем комфортнее. Например, таких, как Лена. И тихая и умная и ничего из себя не строит, хотя даже если бы и начала что-то выставлять из себя, ей бы никто не поверил. Лена была неубедительна и нерешительна, а ещё ой, как не уверенная в себе, чтобы задирать нос.
Они вошли в общежитие и осмотрелись. В углу за столом сидела женщина повязанная красным платком.
- Вы в какую? - спросила она, протягивая руки, чтобы забрать ордера.
- В 44 – ую, протянула оба талона Алеся.
- Аха, значит в 44… - она потёрла глаза, чтобы лучше рассмотреть талончик, - ну проходите на второй этаж и сразу на право, – объяснила женщина, складывая бумажки в стопочку. Она протянула девушкам ключи и отдала их Алеси, почувствовав её ответственность.
Девушки поднялись по узенькой лестнице и прошли к своей комнате. Перед ними стояла красная обшарпанная дверь с жёлтой круглой ручкой.
- Открывай, а то руки уже от сумок отрываются, – сказала надрываясь от тяжести Лена. Алеся вставила ключ в замок и повернула против часовой стрелки. Раздался щелчок. Она толкнула дверь и дверь открылась.
- Ну, вот и всё! – сказала Алеся и вошла первая.
Крохотная комнатка была мало освещена из-за того, что окно выходило не на солнечную сторону, а на густой парк с высокими деревьями. Под окном стояла тумбочка с тремя отделами, а по краям тумбочки по две разные стороны стояли кровати на пружине. Алеся повернулась и увидела бельевой шкаф у двери.
- О, будет куда вещи вешать, - сказала она и открыла дверцу шкафа, она слегка пошатнулась, а потом и вовсе отвалилась, – ну, это не проблема, - скептически улыбнулась Алеся, - гвозди забивать я умею, да и дверь на петлю надену.
Они поставили сумки и глубоко выдохнули, обрадовавшись тому, что дальше ничего тащить не надо.
- Пошли, найдём кухню, - позвала Алеся и вышла из дверей. Лена прошла за ней. Дверь захлопнулась сама. – А я так тётке своей надоела за лето, - стала рассказывать по пути Алеся, - что думала мы с ней переругаемся.
- Почему? – Лена подняла брови вверх не понимая ещё цели этой ссоры.
- Да, я поздно приходила, а она меня ругала, - отмахнулась рукой Алеся.
- Так нужно было приходить раньше, - стала объяснять Лена и становиться на сторону тёти.
- А ты будто не гуляешь! – прикрикнула Алеся не чувствуя поддержки со стороны подруги.
- Нет, я вовремя прихожу, - гордо сказала Лена. По большому счёту ей и не от куда было приходить во время, она всегда сидела дома, а если и выходила, то максимум на два часа, и то ещё ждала, пока нагуляется младшая сестра, чтобы идти домой вместе.
- Скучная ты, - добавила подружка. Они прошли до конца коридора и свернули в сторону кухни. На ней уже во всю кипели споры и стояла брань.
- Это тумбочка – нашей комнаты! – кричала девушка с рыжими волосами, держа угрожающе в руке половник.
- Ничего подобного! – кричала тёмненькая курносая девушка, - это наша тумбочка!
- Девчонки, вы ещё подеритесь! – зашла Алеся и увидев спор рассмеялась.
- А чё ты ржёшь, - бросила в её сторону рыжая, - ты вообще без полки можешь остаться, если не поторопишься!
- Так, так, так, - взволнованно прошла она в кухню, - без какой это я могу полки остаться? - она поставила руки в бока, чтобы начать серьёзную беседу с девочками, - где тут свободно?
- Всё занято! – сказала девочка сидевшая на стуле и держащая на коленках большую сумку с торчащими из неё кастрюлями, ложками, вилками, картошкой, хлебом, морковкой.
- Как так занято?! – не поняла с первого раза Алеся.
- А вот так, всё разобрали, пока мы ходили, - грустно протянула девушка с сумками.
- Тебя как зовут? – обратилась она к этой девчушке на стуле.
- Меня? – удивилась она, что её вообще тут заметили, - меня Галя зовут, - тихо сказала она и поправила свисающую на глаза чёлку.
- Меня Алеськой звать, - сказала девушка, - так Галка, встала и пошла за мной! - Позвала она девушку за собой. Та покорно, не спрашивая ни слова пошла за Алесей.
Лена стояла посреди комнаты осматривала кухню. В углу красовался холодильник уже забитый до отказа. Рядом с холодильником была большая тумба, чтобы готовить, так понимала Лена. Дальше шли две плиты одна за одной. Потом ещё тумба и раковина, еле держащаяся на одной трубе. На другой стене висели шкафы, полки которые уже все были заняты и забиты домашней, только что от мамок привезённой едой. Под шкафами стоял небольшой стол на три стула, рядом с одним стулом стояла сумка Гали.
- Так, кто сказал, что мне нет места? – вошла Алеся в одной руке держащая молоток, а по второй била этим же молотком, дабы запугать однообщажниц.
Рыжая девушка прекратила ругаться с курносой и повернулась к выходу.
- Ты что рехнулась? – испугалась она, что сейчас начнётся бойня за полки, - куда Галку дела? – спросила курносая.
- Щас полка будет! – подмигнула она Лене, - не выпуская молоток из руки.
Галя тащилась позади неё, затаскивая широкие доски, одну за другой.
- Ну- ка бабаньки, помогите, - позвала всех на помощь Алеся, начиная прибивать доски к стене.
- Ну, ты даёшь! – засмеялась Лена и подошла к Гале, чтобы помочь ей затащить доски, - где ты доски-то взяла? - не заканчивала смеяться она.
- Да, там во дворе стащили. Там стройка какая-то идёт, ну мы втихаря, пока никто не видит, нам же доски нужней, а то мы все поубиваем друг друга, – рассказала Алеся.
- А как протащили через вахтёршу? – спросила рыжая.
- Да, она там где-то ходила, так вот пока ходила, и протащили, - стала рассказывать Галя.
Девушки вокруг смеялись и помогали затаскивать и прибивать новые полки. Алеся сильно била молотком по стене.
- А гвозди, - продолжала рассказывать Галя, держа в руке стопку гвоздей, - мы стащили у тёть Вари. – Тёть Варя и была той самой сторожилой женского общежития.
Прибив несколько полок, Алеся стёрла пот со лба и глубоко выдохнула.
- Хорошо, что я на плотника не пошла, а то замахалась бы полки прибивать. - Девушки рассмеялись, – вот эта будет наша с Ленкой полка, - пометила она кривым гвоздём, который не получилось вбить в стену, сказала она.
- Мы и не претендуем, - улыбнулась рыжая, - меня Наташа зовут, - сказала она девочкам, чтобы сразу подружиться.
- Меня Алеся, а это Лена, - указала она на соседку по комнате, - а Галюсика вы уже знаете, - улыбнулась она, - Галя у нас смелая, так доски тырила, что любой варюга позавидует, - улыбнулась Алеся.
- Ой, да ладно, - отмахнулась смущённо Галя, - просто мы когда дом строили с батькой, то приходилось доски таскать с лесопилки по ночам, вот и научилась, - покраснела она.
- Молодец, хозяйственная, - сказала Наташа, - всё в дом, всё в семью.
В кухню вошла Надя. Она уже сняла своё сиреневое красивое платье и сейчас стояла в коротеньком байховом халатике.
- Чем это вы тут занимаетесь? – спросила она, входя.
- Полки прибиваем, - дружелюбно ответила Галя, любуясь красивым халатом Нади.
- Ну-ка и мне прибейте, - скомандовала она и улыбнулась.
- Взяла молоток, - Алеся положила свой прибор на стол со стуком, - и прибила себе полку, - она отошла от стола и указала на оставшиеся доски.
- Эх, какая смелая, - фыркнула Надя и подошла к столу, чтобы взять молоток.
- Мы тебе прибивать не будем с твоими запросами, - отрезала Алеся.
- Ну, и не очень-то и хотелось, - также фыркнув в сторону девочек, сказала Надя, – кто из вас в 58 живёт? – спросила она обернувшись.
- Я.- Прошептала испуганно Галя.
- А, значит с тобой буду жить, - сказала недовольно девушка в халате, - твоя где полка? – спросила она.
- Её полка с нами! – ответила за Галю Алеся.
- А ты, значит тут за главную, - ровно держа спину и не опуская головы, спросила с недовольством Надя.
- Я здесь за самую ответственную! – отрезала Алеся.
- Ну, посмотрим на твою смелость! – Надя отвернулась и стала прибивать доску.
Девушки тем временем разложили всю еду по полкам и разошлись в комнаты.
- Я не хочу с ней жить, - прошептала Галя, следуя за Алесей по пути в свою комнату.
- Ты, если что меня зови, мы всё решим! – громко сказала Алеся, открывая дверь своей 44-ой. Галя пошла дальше.
- Она такая высокомерная, - войдя в комнату, сказала Лена, - такая борзая.
- Да, не обращай внимание, знаю я таких, гнилой человек, чуть что случись, так она скажет, что она не причём, вот посмотришь! – насмехаясь над соседкой по этажу сказала Алеся.
Одним широким шагом в город пришла осень. Летняя лёгкая одежда сменилась на тёплые колготки и шапки. За сильным ветром, спешил холодный дождь. Листья разбрасывались по дорогам и засыпали канализационные люки. От капель осеннего дождика на окнах оставались следы, а на дороге лужи. Осень всегда приходила в этот город незаметно, но вовремя, чтобы все успели попрощаться с летними тапочками. Птички жившие в скворечнике за окном комнаты 44 уже улетели и оставили за собой творческий беспорядок в виде уже мокрых от холода и сырости пёрышек.
Пахло мокрыми каштанами. Каштаны были везде - на дороге, под лавками, на крышах домов и даже иногда залетали через форточку в комнаты общежития. Лена не любила осень. Не потому, что не любила прощаться с летом, а потому, что именно осенью был её день рождения. Она со странной не любовью относилась к этому празднику. Он был ей дорог, как подарок при рождении и был не приятен, как праздник в холодный дождь. Она не любила, когда портилась погода.
- Лучше бы я летом родилась, - сказала она сидя у окна в комнате и листая общую биологию.
- Почему? – спросила Алеся, разложившаяся на кровати и заваленная книгами и тетрадями. Алеся вдумчиво вчитывалась в каждое написанное слово лекций.
- Погода плохая, - не отрывая глаз от запотевшего стекла с обратной стороны, сказала Лена.
- Да, какая разница, когда ты родился, главное, что родился! – не отрывалась девушка от книг.
- Как ты думаешь, я могла родиться летом? – спросила Лена. Алеся медленно подняла глаза на Лену и внимательно посмотрела, не понимая смысла и цели вопроса.
- Ты могла родиться и зимой, - Алеся потянулась рукой под кровать и достала несколько яблок из сумки, - держи, - кинула она одно белое с зеленцой яблоко Лене.
- Спасибо, - ответила задумавшаяся девушка, - нет, зимой я не хочу, я хочу летом, – сказала она и откусила яблоко, - ммм…белый налив, - определила она.
- Да, это батька передал, - сказала Алеся, - тёть Шура к нему ездила. Говорит, что по мне скучает.
- А ты у него одна? – спросила Лена, до этого боявшаяся задавать такой вопрос.
- Да. Мамка, когда рожала брата, не родила, так и умерла в больнице, - глаза Алеси сразу стали пустыми. Она положила голову на край кровати и замерла, - я иногда по ней скучаю, - прошептала она.
- Ты её помнишь? – Лена отложила книгу и пересела на кровать, облокотившись спиной на стену.
- Да…немного…она была доброй, - глаза её стали слегка затуманившимися, - если бы она была жива, папа был бы счастлив. Я ему говорю, чтобы женился, а он говорит, что не хочет…он мамку любил. Они так странно познакомились, - стала рассказывать Алеся, - папа тогда трактористом был в колхозе. Самый завидный жених, а мамка моя из города была, она в Минске жила, к бабушке на лето приезжала. Он говорит, что она была красивая, на меня похожая. Он сразу её заметил, но боялся подойти. А осенью, когда собирали картошку, мама осталась помогать, а папа ездил вспахивал землю, чтобы быстрей было. И вот ехал он, курил и не заметил, как мамка под трактором оказалась. А когда бабы замахали, то он тут же остановился. Мама успела отпрыгнуть, он её не задел, она только ногу подвернула. Он чуть со страху не помер. А когда выскочил, то она ему таких звездюлей отвешала, что с тех пор он в неё и влюбился по уши. С мужиками же по строже надо, - пояснила Алеся, как опытная женщина, - А потом и поженились. Мамка к нему переехала и стали они жить поживать, да и я появилась через год. А потом она умерла… - Алеся повернула лицо в сторону и уткнулась в подушку. Лена сидела как вкопанная, боясь пошевелиться. Она ещё не видела, чтобы Алеся была такой уязвимой.
- Не плачь… - протянула испугавшаяся Лена.
- Да, нет, всё хорошо, - Алеся подняла лицо от подушки и почесала нос, – просто грустно стало как-то.
- Понимаю… - протянула Лена и посмотрела снова за окно, в котором всё никак не заканчивался дождь, – а у меня сестра есть, - прошептала Лена, - Лидка, она такая красивая у меня. Смелая такая. Я ей иногда завидую.
- Если бы у меня была сестра, - сказала Алеся, потирая раскрасневшиеся глаза, - то я бы ей не завидовала.
- Да, нет, я ей ни так завидую, как все, - испугалась, что её не так поймёт подруга, стала оправдываться Лена, - я ей по- доброму завидую. Она очень хорошая, только ленивая, - улыбнулась она, вспомнив сестру.
Девушки замолчали, погрузившись в мысли. Они не смотрели друг на друга, только слышно было, как Алеся шмыгает носом, пытаясь заглушить боль от воспоминаний.
- Пошли, поедим что ли! – привстала с постели Алеся и убрала все книги в стопку на тумбочку между кроватями.
- Пошли, - ответила Лена и тоже встала с кровати.
На кухне пахло рыбой. Окна запотели и сверху стекали тонкие капли воды, оставляя следы своих дорожек.
- Вы хоть бы окна открыли, - заходя сказала Алеся.
- Ой, а мы не подумали, - спохватилась Галя и открыла верхнюю форточку.
- Что готовите? – спросила, входя Лена. Она прошла в кухню и присела на один свободный стул, на двух других сидела Галя и только что разместилась Алеся.
- Мы уху делаем, - стала рассказывать Галя, указывая на Надю стоящую у плиты.
- А ты ещё и готовить умеешь? – съехидничала Алеся.
- Ну, я же замуж собираюсь, не то, что вы кукушки в девках будете сидеть, - отрезала также ехидно Надя.
- Ещё посмотрим, кто первый выскочит, - отмахнулась Алеся, - что мы с тобой будем? – спросила она у Лены
- Там ещё борщ стоял в холодильнике, - указала девушка на белый трясущейся и издающий звуки холодильник.
- Ну, тогда по борщу! – Алеся встала со стула и достала из холодильника кастрюлю. Поставила её на плиту, рядом с кастрюлей 58 комнаты и включила газ. Надя косо посмотрела на Алесю и отодвинулась, показывая, что ей не приятно стоять рядом с ней. Алеся села за стол и стала ждать пока закипит еда.
- А у меня день рождения в следующую пятницу, - скромно сказала Лена и постучала подушечками пальцев по столу.
- У меня тоже, - подхватила Надя, - в следующую пятницу.
- Вот и поздравляем тебя! – громко сказала Алеся.
- Ой, можете и не поздравлять, - недовольно ответила девушка.
- А у меня 7 января день рождения, - подхватила Галя и опустила смущённо глаза.
- Празднуешь? – спросила Алеся. Крышка их с Леной кастрюли запрыгала от пара и она встала, чтобы поднять её.
- Не, мать говорит, что Рождество праздник посерьёзнее, - сказала она, - так что меня не многие поздравляют, только те кто знают.
- Во, Ленка, хорошо, что ты осенью родилась, а не зимой а то бы и не поздравляли бы вовсе! – сказала разливающая борщ по тарелкам Алеся и улыбнулась вспомнив их недавний разговор в комнате.
- Ну, ничего, я не расстраиваюсь, - продолжила Галя, - главное, чтобы близкие поздравили.
- Это ты правильно, - подметила Лена, - главное, чтобы свои поздравили и хватит! – она улыбнулась. Подбодрённая Галя тоже ответила улыбкой.
- Борщ на второй день наваристей! – сказала Алеся, пододвигая к Лене тарелку, - овощи дают сок и от этого вкуснее.
- От куда ты всё это знаешь? – спросила удивлённая Галя, которая кроме, как пожарить яичницу ничего не умела, от этого готовила исключительно Надя. А Нади это нравилось, она считала, что в кулинарии её никто не переплюнет, и что когда придёт время выходить замуж, её расхватают, как подарок. Хотя она не спешила выходить за любого, она была слишком самовлюблённой, чтобы разбрасываться направо и налево своими чувствами. Она всегда говорила – «Я подарок! Мужчины должны за меня драться». Но пока никто не дрался.
- Меня батька учил, - с гордостью говорила Алеся, - он меня когда наказывал, то запрещал гулять. А пока я была дома и никуда не убегала, нужно было хоть чем- то меня занять, а то я начинала не по своей воли, конечно, но что-нибудь ломать. Вот, так он меня и учил готовить. Всегда придёт такой важный с работы. Вроде устал, но и меня занять надо, так и начинал объяснять, что пережарку нужно делать исключительно с помидорами и чтобы пахло всё семечками, только свежим маслом. Чтобы лук был мелко нашинкован, а то вкус перебьёт и чтобы свёкла была тонко натёрта на тёрке, чтобы во время варения стала ещё красней, – гордо рассказала она.
- Я меня никто не учил, я сама научилась! – также гордо похвасталась Надя.
- Вот и молодец! – подхватила Алеся и зачерпнула ложку борща.
Им вообще было трудно вместе ужиться. Двум лидерам по характеру всегда тяжело приходится, да ещё когда они живут на одном этаже и учатся в одной группе.
Учились они обе плохо. Что Алеся всё списывала у Лены, что Надя у Гали. Каждая контрольная работа сопровождалась косоглазием в чужую тетрадь.
- Ну, не могу я запомнить эту дрянную формулу! – в порыве гнева бросала тетради на стол учителю Алеся, - хоть убейте! Да, даже если запоминаю, то на утро всё равно не знаю, как это всё и куда применить. Берите и расстреливайте. – Алеся была любимой ученицей старого дедушки, того самого из приёмной комиссии. Он всегда прощал ей её выходки.
- На жену ты на мою похожа, - говорил он, весело хихикая и прикрывая пустой беззубый рот рукой.
Приближались экзамены. Лена зубрила, как сумасшедшая предметы и была завалена тетрадями, а Алеся лежала на кровати и на все Ленины уговоры, что-то выучить, отвечала:
- Ну, вылечу, значит вылечу. Не судьба мне стать медсестрой. А сдам, то пойду свечку в церкви поставлю за то, что помогли мне свыше, – она даже не открыла ни один учебник перед экзаменами.
- Просто так ничего не даётся, - убеждала её Лена, - нужно всё учить и читать. А то мы все можем на судьбу пенять, а как надо тебе будет человека спасать, так ты что тоже скажешь – «была не была».
- Ну, собаки же зализывают раны, и всё проходит, - отмахивалась Алеся.
- Да…молодец…может и мы начнём зализывать раны! – смеялась Лена.
- А что? Можно и так! – Алеся не была глупой, просто не было в ней усердия, она считала, что всё должно идти так, как должно идти, судьба же. Но сейчас она боялась, что может вылететь из училища, но читать всё равно ничего не собиралась. - Что выучила за семестр, то и буду рассказывать.
Надя же наоборот всё брала измором. Она могла ничего не понимать, но зубрила, как не при памяти, как ненормальная, зачитываясь незнакомыми терминами и определениями.
- А вы знаете, что в прошлом году с первого курса отчислили почти пол группы? – рассказывала Наташа, попивая чай на кухне, и запугивая самопроизвольно девушек, - они не сдали математику и всё – на отчисление!
- Не нуди, Натах, - крикнула и так переживающая Алеся, - без тебя тошно. – За сутки до экзамена Алеся не находила себе места. Она бродила по коридорам, как неприкаянное приведение и кусала губы до крови.
На экзамен она пошла первой. Вошла в кабинет и замерла. Перед ней на столе были разложены билеты.
- Тяните, Галущенкова! – скомандовал преподаватель. Алеся аккуратно вытянула билет и поняла, что ничего не знает, но теплила надежду, что всё сойдёт с рук.
Через сорок минут её позвали отвечать. Алеся сидела на стуле и мялась, как в детском саду, когда кормят манной кашей.
- А можно, я ещё вам, что-нибудь расскажу! – уговаривала она преподавателя.
- Что вы мне расскажите, Галущенкова? Вам бы у Тумановой поучиться, вот девочка усердно учиться и вот вроде бы и вместе живёте, а знания, как будто разные книги читаете, если вообще читаете! – повысив голос твердила учитель.
- Да, читаю, читаю! – убеждала Алеся. Крутя в руках пустой лист, на котором должен был быть ответ на вопрос.
- Зайдёте последняя, когда все сдадут! – тихо сказал преподаватель и показал на выход рукой. Алеся вышла с грустными глазами, но держала себя в руках.
- Ну, как? - подбежала Лена и видя грустные глаза подруги стала переживать, как за свой экзамен.
- Пока не сдала, - твёрдо сказала Алеся и отошла от двери.
Сразу за ней в аудиторию пошла Надя, которая выбежала через пол часа с счастливым видом и воплями – «Сдала!».
- Вот, она… - начала Алеся злобно смотря на соперницу.
- Прекрати, - остановила её Лена, - просто она учила, а ты нет, - объясняла она.
- Но она же тоже нечего не знает. Как овечка пык-мык на парах, а сдала с первого раза, - обиженно смотрела она на убегающую Надю.
- Ну и что! И ты сдашь! – подбадривала Лена, - вот почитаешь и сдашь! Ты же знаешь всё, только надо вспомнить! – убеждала подруга.
- Эх, Ленка, мне бы твои мозги! – выдохнула глубоко Алеся.
- Не завидуй, - улыбнулась Лена, - так чтобы сдала всё! А мне надо ещё успеть на автобус, на праздники домой еду, а то давно своих не видела. А ты сдавай! После каникул увидимся!
Лена похлопала по плечу подругу и убежала из училища. Быстро собрала вещи из всё ещё сломанного шкафа и побежала на Набережную по широкой лестнице.
Падал снег, огромными хлопьями, если поймать снежинку, то можно было рассмотреть каждую её веточку разрисованную морозцем. Но потом снежинка таяла и превращалась в капельку.
Бежать по ступенькам было совсем скользко и Лена перешла на шаг. Люди шли укутываясь в широкие синие шарфы. Дети катались на санках, по горке около старинного здания. Они скатывались вниз и с воплями неслись назад, чтобы прокатиться снова.
Лена спрыгнула с последней ступеньки и побежала за троллейбусом, который как раз собирался отъезжать. Лена махнула ему рукой и водитель открыл заднюю дверь.
- Спасибо! – крикнула Лена забегая в транспорт. Она увидела в широкое зеркало, как водитель махнул головой в ответ.
Она вышла на остановке Мясокомбинат и тут же, только выпрыгнув из троллейбуса, сразу забежала в автобус до Севска. Замёрзшие стёкла отогревались только благодаря горячим пальцам, которые она прислоняла к стеклу. Она отчертила себе кружочек, чтобы видеть дорогу и отогрела его дыханием и пальчиками. Автобус проезжал мимо поста милиции, мимо памятников и леса, леса и леса. Как поётся в гимне Брянской области – «Шумел сурово брянский лес…». Вот именно так оно и было. Он шумел и был суровым. Казалось, если в него зайти, то выйти уже практически невозможно. Он был не просто зелёный, как рисуют леса в сказках, а тёмно-тёмно зелёный, а в глубине даже чёрный. Видно было, что часть больших лесов, искусственно посажены ровными рядами, но на это никто не обращал внимание.
- На Синезёрках остановите, - попросила Лена у водителя. Она стояла у входа и ждала, пока автобус съедет на обочину и выпустит её. Выходить не хотелось, на улице было холодно. Она спрятала руки в рукавички и приготовилась.
- Приехали! – сказал громко водитель и выпустил Лену. Она спустилась с высоких ступенек и дождалась, пока автобус скроется за знаками и остановкой. Перешла дорогу и пошла вдоль леса по песчаной, щебенистой дороге, которая была заметена снегом.
Снежинки всё сыпались и сыпались, а падая под ноги начинали хрустеть, как песок на зубах. Темнело. Она знала, что через час должен идти автобус до деревни, но ждать его на морозе она не могла, поэтому шла пешком. По почти заброшенной дороге ходили какие-то дикие птицы. «Папка бы их сейчас на суп пустил», - подумала Лена.
Владимир любил зимой поохотиться. Он вообще любил быть вне дома, чтобы хоть где-то, но только не дома, только не там где жена и дочки. Где-то в душе он их любил, но только глубоко, очень глубоко, на самом дне своей души. Он бы стал плакать, если бы одной из этих женщин не стало, но недолго длились бы его переживания. Он бы нашёл себе применение и без них.
Лена прошла три километра и перед ней открылась заснеженная деревня. В таких местах зимой-тихо, как на кладбище. Даже птицы не поют, потому, что все улетели туда где тепло. Дома дымились от растопленных печек. Лене так захотелось зайти хотя бы в одну из таких хат, чтобы погреть руки, но она никого не знала в этой деревне, поэтому пошла дальше.
На пятом километре её подхватил автобус.
- Садись! – крикнул водитель, высовываясь из окна. Лена быстро запрыгнула в открытую дверцу и села возле печки. Напротив сидела Наина Петровна.
- Здрасти! – махнула головой ей Лена.
- Здравствуй, - ответила женщина в своей красивой манере здороваться. Лена попыталась повторить её движение головой, но у неё вышло плохо, - как учишься? – спросила бывшая учительница.
- Хорошо! – ответила Лена и улыбнулась. Автобус дёрнулся и с ужасным шумом поехал вдоль трясущейся неровной дороги.
- Я не сомневалась, - женщина показала одобрение глазами. «Как она так умеет? - подумала Лена, - она все эмоции передаёт глазами». Но этому невозможно было научиться, это было что-то врождённое, как, например, плохое зрение или порок сердца, так и у этой уже старой, но всё ещё красивой женщины, получалось передавать эмоции одним только взглядом.
Они подъехали к деревне и Лена пропустила женщину-учительницу первой выйти из автобуса.
- Благодарю, - сказала Наина Петровна и вышла слегка касаясь автобусных поручней. Лена вышла следом и повторила движение учительницы и чуть не упала из-за того, что потеряла равновесие.
«Интересно, - подумала она, - как долго нужно учиться этому? Вот так красиво двигаться и смотреть. Вот так элегантно плыть по старому деревенскому автобусу, как по барже с миллионерами. Как можно вот так общаться с обычным народом, когда по твоим венам чуть ли не голубая кровь течёт? Как у неё всё это получается?». Лена очень хотела быть похожей на эту женщину, она восхищалась и завидовала её грации.
Дома Лену встретила мама:
- Доченька, - обрадовалась она, - как же ты давно не приезжала, - Полина крепко обняла Лену и прослезилась.
- Как ты, мамочка? – спросила Лена, прижимаясь к родному человеку.
- Хорошо…хорошо…ты раздевайся, - отпустила её из объятий мама, – кушать хочешь? Я блинчиков напекла.
- Да, я очень голодная, - раздеваясь ответила Лена, - а где папа, Лида? – она прошла в спальни и осмотрелась, дома кроме их двоих никого не было.
- Лидка, где-то лындает, а папа на работе. Я пока приболела, так что дома сижу. А ты как – Полина стала расставлять еду по столу, - всё сдала?
- Да, вот сегодня сдала последний экзамен. Теперь только после двадцатого января поеду. Так что дома побуду, – улыбнулась Лена, подходя к рукомойнику. Она задрала рукава по локти и поливая сама себе на руки воду, помыла их.
- Молодец какая! – мама поставила холодец на стол, - это я тебя ждала, холодец варила. Да и праздники скоро начнутся, – стала без остановки говорить мать.
- Спасибо! Я так по твоей еде соскучилась! – обрадовалась Лена маминым лакомствам, - хотя у нас Алеська вкусные борщи варит, - поделилась она с мамой.
- Это та с которой ты живёшь, да? – спросила мама и, вытирая руки о фартук села напротив.
- Да, это из Лопатичей, которая. Представляешь, её отец учил готовить. У них мама умерла, так он ей и мать и отца и всех родственников заменил, - рассказывала Лена и запихивала себе без очерёдности еду.
- Да, наш бы папка вас научил бы – засмеялась Полина и на щеках появились ямочки, которых Лена никогда не намечала у мамы. Лена внимательно посмотрела на лицо матери и увидела морщины, ещё совсем маленькие, но уже морщины, – ты такой взрослой стала, - мать убрала с Лениного лица тёмные волосы, - на отца становишься похожей, красивая… - глаза Полины стали слезиться.
- Мам ты чего? – Лена убрала еду от себя и погладила мать по щеке, - хватит, никто же не умер, - подбодрила она.
- Да, нет, это я так, от одиночества, - сказала тихо она, - я ж почти ни с кем и не общаюсь. Отец…ну ты знаешь, какой у нас отец. А Лидки дома нет сутками, а если и приходит, то ей всё некогда. Она к тебе хочет, в город. Заберёшь после школы? – спросила мать.
- Конечно заберу, делать ей здесь нечего. Она здесь зачахнет. В городе, мам, хорошо, там мест много и никто не спрашивает на каждом шагу, как поживаешь. Я долго к этому привыкала, а потом привыкла. – Лена снова пододвинула к себе тарелку с холодцом.
- Ты, когда была маленькая, я тебя спрашивала, что у тебя болит, ты такая неспокойная была просто ужас. А сейчас смирная, как куколка стала. – Полина встала из-за стола и скрывая слёзы, накопившиеся за долгое время, спрятала в платок, которым покрывала голову, а теперь утиралась им.
- Мам, ну хватит! – попросила Лена, не понимая маму, – я же не плачу и ты не должна плакать.
-Всё, всё, всё, доченька, я больше не плачу, честно! – мать повернулась к дочке и снова села напротив.
Уличная дверь отворилась и вбежала красная от мороза Лида:
-Ааа…Ленка, приехала! – она скинула с рук холодные и заснеженные варежки и бросила в угол.
- Лида, варежки подними! – строго попросила мама.
- Да, хорошо, - отмахнулась она, но выполнить просьбу не поспешила.
- Я тебе, что сказала! – крикнула женщина. Лида покорно опустив голову вниз, подняла с пола варежки и отнесла их сушиться на печку.
- Даже с сестрой не даёшь поговорить, - буркнула Лида и вышла из комнаты.
- Сестра ещё почти месяц будет, - всё также строго говорила Полина, - успеешь наговориться!
Лида разделась, как и положено повесила всё по местам, отряхнулась в веранде от снега и села за стол.
- А есть, чё есть? – спросила она громко у мамы, которая вышла в холодный коридор на задней части дома.
- Есть! А ты будешь? – спросила мама. Её было слышно очень плохо, от того, что в холодном коридоре всегда закрывалась дверь сама по себе.
- Конечно, буду! – крикнула Лида с удивлением.
- Вот тогда возьми и положи себе сама, не маленькая! – крикнула мать.
- Вот так всегда, - запричитала Лида, - как я, так сама готовь, убирай, а как Ленка, так ей всё на блюдечке с голубой каёмочкой, - бурчала себе под нос Лида.
- Перестань! – оборвала её сестра, - ты, что маленькая что ли?! – Лене стало неприятно, - я же редко приезжаю, а ты здесь живёшь.
- А я может не хочу здесь жить! – громко сказала Лида, доставая из печки еду, - я может в город хочу.
- Вот закончишь школу и поедешь в город жить! – сказала сестра, чтобы успокоить хоть как-то младшую.
- Лен, да я уже не могу здесь, - Лида присела напротив сестры и стала тихо говорить, - эти живут, как кошка с собакой, - говорила она про родителей, - в школе, какую-то ерунду задают. Твоя Наина Петровна наилюбимая, уже замучала своим русским языком. А ребята тёть Гашины, чуть не передрались кто со мной дружить будет. А они такие балбесы, ты себе даже представить не можешь! – рассказывала сестра и эмоции лились у неё через край, - я уже и в клуб не хожу три дня, чтобы не попадаться им на глаза. Так что ты думаешь, они домой приходят! – Лида развела руками – я их уже и выгоняла, и папка их веником гонял, так они как истуканы стоят и стоят. И вроде же братья, а всё равно ругаются. Да, в том то и дело, что братья, два сапога пара! – она взволнованно щебетала на своём ещё девичьем языке.
- Ну, ты ж у нас красивая, вот и бегают! – рассмеялась услышанному Лена, - а ты не пробовала с ними поговорить? – спросила сестра.
- А что толку-то? Им хоть по лбУ, хоть пО лбу, всё одно и то же. Раз дел не понимают, то на словах тем более не поймут. – Лида поставила руку на стол и упёрлась лбом в ладонь, - как же я устала. Кстати, твой жених про тебя спрашивал, - улыбнулась сестра и посмотрела на Лену.
- Какой жених? – удивилась девушка.
- Ну, как какой – Лёнька Зайцев. Он же обещал на тебе жениться! – засмеялась сестра, - так что если жениха себе в городе не найдёшь, приедешь обратно, Лёнька возьмёт в жёны.
- Прекрати ты! – остановила её сестра и сама стала заливаться смехом.
- О чём секретничаете? – спросила, заходя с улицы мама.
- А, Лёньку вспомнили, он же жениться обещал на Ленке, - не прекращая смеяться, говорила Лида.
- А вы не смотрите, что маленький, хиленький, глядишь, начальником каким станет, - улыбнулась мама и сама не поверила своим словам, - а ты Лен, присмотрись, - улыбнулась Полина.
- Да, хватит уже! – Лене было уже не приятно, что над ней смеются, -хватит! – оборвала их смех она.
Дверь с веранды распахнулась и вошёл отец. Увидев Лену он улыбнулся.
- Ленчик, приехала! – сказал он и подошёл, чтобы обнять дочь. Он вот так искренне сам обнимал очень редко, только когда кого-то давно не видел.
- У тебя усы, - засмеялась Лена. У отца и вправду появились густые тёмные усы. Он никогда не отращивал такие ровные и свисающие усища.
- Да, вот не брился, зарос, а потом стал сбривать и думаю, дай-ка оставлю! Нравится? – улыбнулся он.
- Нравится! – улыбнулась в ответ Лена.
Весь вечер семья кружилась вокруг дочки. Когда долго не видишь человека, то начинаешь самопроизвольно скучать. Думать о нём. Он тебе даже начинает сниться. А когда встречаешь, и сказать-то нечего хочется только слушать. А про себя и так всё известно, всё равно ничего не меняется.
Через неделю Лена с ужасом поняла, что за несколько месяцев в городе отвыкла от дома. От ежедневных просыпаний в 6 утра, чтобы подоить корову или накормить свиней. Отвыкла от того, что нужно готовить не на себя и Алесю, а на всю семью и желательно на несколько дней вперёд, чтобы потом освободить руки для других дел.
Лена не была ленивая или слишком спокойна к проблемам других, но это касалось её семьи, ей мамы в первую очередь. Так как отец совсем перестал ей помогать, а постоянно пропадал у друзей-знакомых, возвращаясь пьяным. И так каждый день. Сейчас Лена почему-то прекрасно понимала бездействия Лиды.
После рождественских праздников Лена вспомнила, что у Гали был день рождения и улыбнулась. «Ну, вот и как в такие морозы можно хотеть, что-то праздновать,- думала она, - это же зима, а зимой ничего не хочется. В такую погоду хочется спать и побольше и чтобы было потеплее». Хотелось, чтобы печка грела жарче, чтобы одеяло укутывало покрепче и чтобы все молчали. Чтобы молчал весь дом.
- Да, ты уже замучала меня! – послышалось из кухни. Отец громко орал на мать, и по ударам стало понятно, что что-то бьётся или с сумасшедшей скоростью летит об пол и стены.
Лена выбежала из спальни и увидела растрёпанную мать, стоящую у порога входной двери.
- Да, лучше бы я умерла, может тогда тебе стало бы легче! – отчётливо сказала она, чтобы до него дошли слова. Но она не кричала, она не любила кричать, она этого никогда не делала. Могла повысить голос, но чтобы перейти на крик- никогда.
- Да, может и легче бы стало! – тихо сказал отец и всем телом приземлился на стул. У него бегали глаза по полу, он не смотрел на Полину, он устал на неё смотреть.
- Мамочка… - протянула Лена, смотря в направлении мамы.
- Всё хорошо, Леночка, - сказала она и вышла вон из дома. Полина прикрыла за собой дверь и в доме были слышны её хрустящие шаги по снегу.
- Что случилось? – испуганно спросила Лена у Владимира. Она боялась, что сейчас он может начать кричать и на неё.
- Всё хорошо, - махнул он рукой. Владимир сидел на стуле, оперевшись одной рукой о стол, а вторая свисала с колена. – Всё хорошо, Лен, - сказал он и покачал уставшей кое-где уже поседевшей головой.
- Почему ушла мама? – спросила аккуратно она, чтобы не вызвать ещё одну вспышку гнева, - куда она пошла?
- Не знаю, - Владимир встал со стула и вышел в холодный коридор заднего двора.
Лена стояла в растерянности. Мама никогда не уходила из дома, тем более с непокрытой головой в такую погоду. Полина всегда ругалась на дочек, что они ходят без шапок, а тут сама, забыв про свой наказ вышла из дома без платка.
Лена вернулась в свою спальню и увернувшись в одеяло, заплакала. Сначала слёзы слегка касались её лица и незаметно падали на перьевую подушку, которую мама собирала специально для неё. А потом слёзные железы стали работать быстрее и глаза превратились в озеро из краёв которых стала вытекать вода, солёная, как из моря.
«Я не хочу вот так жить, - думала она, - я никогда так не буду жить! Если бы мне муж сказал, что лучше бы я умерла, то лучше бы я и в самом деле умерла». Тут ей стало страшно. А вдруг мама думает точно также, как и она, может она взяла и ушла…Лена боялась даже подумать, что могла придумать мать.
Она быстро спрыгнула с постели и наспех оделась. Выбежала из дома и побежала вдоль тёмной улицы, освещённой только луной, которая закатывалась за тучи, а потом снова возвращалась.
Лена увидела, что невдалеке горит свет. Это был клуб. Она знала, что сейчас там Лида и что с ней будет спокойнее. Девушка забежала в клуб и в танцующем круге увидела сестру. Она подбежала и сильно сжала её руку.
- Пошли, выйдем, - позвала она Лиду, чтобы не привлекать внимание. Сестра не почувствовала боли, она поняла, что что-то случилось, просто так Лена бы к ней за ней не пришла. Они вышли на улицу. Лена глубоко вдохнула холодный воздух и закашляла от волнения и сбившегося от бега дыхания.
- Что случилось? – спросила Лида и вырвала руку из руки сестры. Лена отдышалась и посмотрела в глаза Лиде.
- Мама ушла из дома! Они с отцом поругались! – как можно тише, чтобы их не услышали сказала она.
- Лен… - начала сестра, слегка касаясь Лену, - это часто бывает. Мама часто уходит из дома, - сказала она и как бы между делом добавила, - он её не бил? – глаза Лены округлились и она растерялась.
- Как бил? Нет, не бил, - ответила она, - а мог? – Лена знала, что в детстве у них доходило до рукоприкладства, но чтобы вот так открыто, что об этом так спокойно говорит сестра, такого не было.
- Тогда хорошо! – выдохнула Лида, - Лен, это нормально, - заверила она сестру. – Они часто ругаются, мама уходит из дома, идёт куда-то гулять, а потом возвращается.
- Лид, на улице зима, куда она пойдёт? – снова разволновавши нервы, говорила она, - я боюсь… - на последнем дыхании сказала Лена.
- Ничего с ней не будет. Я раньше тоже боялась, а теперь привыкла. Устала я от них. А ты спрашиваешь почему я хочу уехать в город, да чтобы этого всего не видеть! – Лида отвернула в сторону лицо. – Однажды он её сильно ударил. Она отлетела к стене и из виска потекла кровь. Я так испугалась, думала, что сознание потеряю, а потом взяла себя в руки и на отца со стулом кинулась, чтобы знал он, что я могу постоять и за мать и за себя. Он, правда и меня откинул. Но не сильно. А потом из дома ушёл. Я тогда мамку до кровати довела, а потом до утра сидела с ней, пока она не уснула. Это страшно было…а то что она ушла, это нормально, - Лида повернула голову и погладила сестру по плечу, чтобы успокоить.
- За что он её так? – из глаза Лены потекла испуганная слеза, - он же не был таким.
- Мама, говорит, что он её не любит и никогда не любил. Так картинка была у него дома и всё, - Лида поднесла ладошку к лицу сестры и стёрла слезу, - не плачь, он того не стоит, – успокаивала она её, - мама, сказала, что и она его не любит, только терпит всё это из-за нас. А я сказала, чтобы не терпела, а она только головой покачала. – Лида убрала руки в карманы пуховичка, который успела захватить с собой из клуба и на бегу одеть.
- Я бы так не смогла, - прошептала Лена, утирая слёзы мокрым рукавом от растаявшего снега. – Я бы ушла, - еле слышно говорила она.
- Да, я бы его уже давно выгнала к чёртовой матери! – также тихо сказала Лида, чтобы никто не услышал.
Девушки стояли рядом с клубом и, утирая слёзы, мёрзли от январского ветра.
- Пошли домой! – позвала Лида и дёрнула сестру за рукав. Лена резко очнулась от своих мыслей и покачала головой в знак согласия. Они зашли за угол, чтобы свернуть в сторону дома.
- Лен, - послышалось за спиной и обе девочки обернулись. К ним подбегал нараспашку расстёгнутый Лёня Зайцев, - Лен, - остановил он их. Он подбежал ближе и смущённо посмотрел на сестёр, - Лен, а можно я вас…тебя провожу, - спросил он и опустил глаза. Лида громко расхохоталась.
- Лёнь, иди ты танцуй, - грубо ответила Лена, но на то были свои причины. Она ещё не могла отойти от разговора с сестрой и правды о родителях, которая её напугала.
- Лен, ну я только до калитки, - посмотрел он умоляюще на Лену.
- Лёнь, я же сказала нет, значит нет! – отрезала она и отвернувшись от мальчика, пошла в сторону дома.
- Понял! – крикнула Лида и хохоча, побежала за Леной.
Лёня стоял посреди дороги и грустно смотрел, как в темноте исчезают две фигуры. Казалось, что он сейчас расплачется, что вот-вот и слёзы сами потекут по его щекам. В свои 11 лет, он впервые получил отказ от девушки. А отказ – это как поражение, как будто тебя опередили на беговой дистанции. Ему оставалось только это принять, но он не хотел. Он не хотел говорить себе, что проиграл в этом эпизоде. Но в свои 11 он ещё ничего не мог сделать. В сердце, что-то щемило и нервно покалывало, но он держался. Лишь, когда увидел, как фигуры девушек завернули к дому, развернулся и ушёл обратно в клуб.
Девушки зашли в дом и обе почувствовали запах гари. Лида стала принюхиваться стоя на одном месте, у порога. Лена же сразу забежала в кухню и выключила плиту из которой шёл газ. Отец сидел в углу кухни, в темноте и закрыв голову руками не шевелился.
- Пап, что с тобой? – спросила Лена, осторожно подходя к отцу, - ты жив? – она подошла совсем близко к нему и коснулась жёстких волос.
- Жив, - пробурчал Владимир. Он не поднимал головы. Лида вошла следом и посмотрела на сидящего в углу отца.
- Пап, - снова спросила Лена, - посмотри на меня? – руки девочки тряслись и она еле удерживала их в равновесии. Отец поднял заплывшие от усталости и алкоголя красные глаза и посмотрел на Лену.
- Всё хорошо, Лен, иди спать! – отправил он её. Лена не унималась.
- Почему ты включил газ? – она присел на корточки и их глаза оказались на одном уровне.
- Забыл, - промямлил он, - это они приходили, - стал неразборчиво говорить отец, - просили, чтобы я за ними пошёл, но я не сдался. Русские- не сдаются! – он говорил так, как будто жевал язык.
- Ну, всё… - протянула Лида, и отвернулась в плите, чтобы не видеть отца.
- Пап, кто приходил? – спросила, испугавшись Лена, - за кем ты не пошёл, - она коснулась его руки, но он тут же её оттолкнул, чтобы не почувствовать прикосновения.
- Ну, они! – убеждал отец, - ты, что их не видишь? – он с такой уверенностью говорил о неких «их», что Лене стало не по себе.
- Это белочка, - прошептала Лида, - и повернулась к сестре, - он сейчас начнёт тебе говорить, как он на войне немцев стрелял, а потом как мать ему руки связывала ночью.
- А ты не трынди! – крикнул он, - копия мать! Язва! - он зло зажал руки в кулаки.
- Пап, иди спать, - Лена стала стаскивать отца с пола, чтобы поставить на ноги.
- У меня одна дочь! – кричал Владимир, - вот Ленка – дочь, а ты так приблудыш! – зло выкрикивал он.
- Пап, хватит, - уговаривала Лена, подводя отца к его кровати на кухне, - Лида тоже твоя дочь.
- Нет, не моя! – кричал он, - я вообще может сына хотел, а вы повылазили! – он лёг на подушку и схватился за голову, - болит, болит – простонал он.
- Что болит? – Лена дотронулась до лба отца рукой, - у него жар, - повернулась она к Лиде.
- Лен, у него горячка белая, он пьяница, у него черти перед глазами бегают, а ты жар говоришь, - Лида стояла в одном положении и не обращала внимания на выкрики отца.
- Лид, он же умереть может! – прикрикнула Лена попытавшись достучаться до сестры.
- Он с кровати во сне может упасть, а не умереть, - махнула рукой младшая сестра и вышла из кухни в их с Леной спальню.
Лена сидела над отцом и просила бога, чтобы всё было хорошо. В углу над кроватью Владимира висела большая икона Серафима Саровского, которую когда- то ему отдала мать и попросила хранить. Лена смотрела на икону и что-то шептала, еле открывая губы.
- Ты лежи, лежи, - просила она отца, придавливая голову к подушке, - не нервничай, тебе нельзя, – говорила она и свободной рукой утирала слёзы, стекающие с лица. Она очень давно так не позволяла себе плакать, не было повода. А сейчас сидя рядом с постелью отца, она дала себе волю. Всё равно ему было всё равно, что она сейчас делает, в его голове был сейчас свой мир, который был далёк от реальности.
- Леночка, - девушка резко открыла глаза и повернулась. На пороге стояла мама и потирала замершие руки, – пойдём спать, - позвала она и подойдя погладила по голове.
- Мама, - протянула Лена и нагнулась, чтобы обнять ноги матери, - где ты была? – Лена снова заплакала. Голова уже трещала, как во время землетрясения, но слёзы, как извержение вулканической лавы, текли сами по себе большим потоком.
- На ферме, - ответила тихо мать, - там спокойно. Она отцепила от себя руки дочери и позвала за собой, – пойдём спать.
Лена встала со стула и пошла за матерью. Они закрыли дверь в спальню и Полина включила светильник.
- Мам, - начала Лена, - почему ты с ним живёшь? – она села на край кровати и подтянула ноги под себя.
- Я не могу с ним не жить, - прошептала мама, стараясь не разбудить Лиду, которая давно уже сопела у себя, - он же пропадёт без меня, - ответила женщина, - я с ним прожила вот уже 18 лет и ещё столько же проживу, доля у меня такая бабская, тащить за собой и его.
- Мам, ну так нельзя, ты же не можешь так! Он пьёт… - Лена хотела переубедить мать, но в душе всё сжималось, когда она представляла, что родители могут быть друг без друга.
- Все мужики пьют, Лен, куда не глянь, - прошептала она и села рядом, повернувши голову к Лене, чтобы видеть её глаза при тусклом свете лампы.
- Но он сильно пьёт, он болеет, у него горячка, - объясняла дочь.
- Леночка – доченька, чего я только от него не видела, и каким не видела, но он же мой, как я его брошу! – женщина с умилением смотрела на ещё совсем маленькую, но уже такую взросло рассуждавшую дочь.
- Он бьёт тебя, - уже в полный голос сказала Лена.
- Все мужики баб поколачивают, только те сор из избы не выносят - женщина нагнулась к дочке и поцеловала её в волосы, - и я терплю…надо терпеть…
- Я не буду терпеть! – взволнованно сказала Лена и повела руки в сторону.
- Дай бог тебе счастья! – сказала мама и прижала покрепче к груди Лену, - дай бог. Лен… - протянула она.
- Что? – девушка подняла глаза и посмотрела на мать.
- Если, когда-нибудь полюбишь сильно, только по-настоящему, когда жить по-другому не захочется. Не беги от этой любви, не бойся её. Она необходима. Без любви нет счастья, нет понимания. Если бы я могла повернуть жизнь, чуть-чуть по-другому, то и вы бы всего этого не видели, - прошептала она, прижимаясь лицом к голове Лены, - только пообещай мне, хорошо?
- Да…конечно, - прошептала Лена, уткнувшаяся в грудь матери, - я не смогу как ты жить, не смогу.
Полина отпустила Лену и прилегла на край кровати. Дочь легла рядом и обняла её сзади. Женщина закрыла глаза и попыталась уйти в никуда, чтобы её мозг освободился от всего того, что было с ней в этом мире. Если Владимир уходил в мир алкоголя, то Полина уходила в мир фантазий. Только фантазия у неё была одна, её Серёженька. Она помнила всё до мельчайшей подробности, до каждого прикосновения, до каждого поцелуя в запястье или в шею. Она помнила его запах и его руки. Это было одно из тех светлых пятен в жизни, которое не забывается, которое остаётся навсегда в жизни, как шрам от аппендицита, как трещина на кости после перелома, которая не срастается. Ей снился жаркий Ташкент с чайханой и едким запахом гашиша и плова. Она летала в этом городе, в этом городе она жила, а сейчас просто существует. Нищенствует душой, которая измельчала на чувства.
После всех праздников Лена снова вернулась в общежитие, в которое уже очень давно хотела. Здесь не было лишних проблем, лишних переживаний и лишней головной боли. А то, что происходило за стенами её общежития и училища, её уже не так сильно волновало. Она только очень боялась за маму. Лена знала, что Лида обязательно со всем справиться, что она даже сильнее по характеру, чем Лена, но матери никто не поможет, она одна.
Леночка прошла в свою комнату и увидела, что вещи Алеси так и остались лежать на месте – «Осталась, - подумала она». В первый день учёбы, Алеся не приехала. Лена ночевала одна. Она даже не стала выходить из комнаты, чтобы со всеми увидится. Не хотелось. В голове всё ещё всплывал тот факт, что мать была несчастной женщиной и что она сама ничего не хочет менять.
Странно, на её взгляд было то, что она сама говорит, чтобы мама, родная мама ушла от родного папы. Может это была женская солидарность, которая живёт внутри каждой женщины и говорит о том, что страдать нельзя. Необоснованно страдать нельзя. Мучать себя нельзя. Лида была ещё больше эмансипированней сестры и каждое её слово, просто кололо по сердцу иголкой. Она твердила матери, чтобы та схватив ноги в руки бежала куда глаза глядят, или ещё лучше, выгнала Владимира вон из дома. Но мама была права, если бы она выгнала мужа из дома, то тот бы напился, где-нибудь замёрз и умер.
- Это лучше, чем страдать! – отвечала на это Лида. Но мама лишь махала головой, не одобряя мнение девочек.
Лида любила отца, также, как и Лена, может быть даже больше, потому, что характером она пошла, отнюдь не в мать, а во Владимира. Со своими своевольными замашками и резкими словечками, она напоминала только отца. Но никогда с этим не соглашалась. А обычно, когда встречаются два похожих человека, они делают вид, что им всё равно, как пойдёт судьба похожего на тебя человека. Но, нам же не нравится в людях именно то, с чем мы не можем смириться в себе. И этим мы отталкиваемся от того самого, кого любим больше всего.
Лена верила, что у родителей всё наладиться. Как, говорит Алеся, в жизни всех людей наступает – кризис. Это, как обрыв перед ровной дорогой. Перепрыгнешь – пойдёшь дальше не оборачиваясь, а если замешкаешься и не допрыгнешь, или вовсе откажешься на полпути, то ты – проиграл, то ты собственными руками разрушил свою же семью, которую строил годами.
Утром разбудил шум ковырявшегося ключа в замочной скважине. «Алеся приехала» - подумала Лена и улыбнулась. Дверь открылась и вошла подруга.
- Не спишь? – шёпотом спросила та и оглядела глазами комнату.
- Нет…- Лена открыла глаза и медленно потянулась руками вверх. Она была рада увидеть подругу, - ты всё-таки сдала? – спросила Лена.
- Если бы ты знала, каких усилий мне это стоило, - Алеся вошла в комнату, закрыла плотно за собой дверь и пошарив по левой стороне комнаты, нашла выключатель и включила свет, – ничего? – спросила она зажмурившуюся Лену.
- Нет, уже вставать пора, а то через час на занятий. - Лена посмотрела на прикроватные часы на тумбочке, было семь часов. Она приподняла голову и положила её на подушку повыше.
- Я тянула три билета, - стала рассказывать, распаковывая вещи Алеся, - первый билет ей показался слишком лёгким. Тяну второй, понимаю, что этот слишком сложный. А уже на третий мы с ней сошлись на том, что математика – это точная наука, которая не нужна медсестре из Лопатичей. – улыбнулась Алеся.
- Молодец! – засмеялась Лена, - у нас же летом нет математики?
- Нет, - отмахнулась с радостью девушка, - и слава богу! – Алеся села на свою постель и посмотрела на Лену, - ну, а ты как?
- Да, нормально! – ответила сонная Лена.
- А я, знаешь, кого видела?! – с любопытством спросила девушка.
- Кого? – точно с таким же любопытством спросила Лена.
- Гришку! Помнишь, я тебе рассказывала, что по-французски с ним целовалась, ну с языком, - уточнила она.
- Ну? – Лена присела поудобнее, чтобы лучше слышать соседку по комнате.
- Так вот! – улыбнулась она, - стою я около клуба нашего, ну тут парни бегают, девчонки, и Гришка мой чешет, герой-любовник! А я стою, как будто не замечаю! – Алеся подняла взгляд над подругой и с упоением стала рассказывать, - идёт, значит и улыбается. Подходит ко мне и говорит, - «Ты, Алесь, выросла». А я гордая стою молчу. Ну, он, значит, берёт и обнимает меня, а я ему такая, - «Э, ты с руками поосторожнее». А он говорит, пойдём поговорим. Ну, я так думаю, что он мне сделает, я всё равно сильнее, отвечаю – «пойдём», – глаза у девушки заблестели, - стоим мы за углом, и он говорит, - «Я ж, Алесь, думаю о тебе постоянно, чуть, что ты перед глазами всплываешь», а я ему - «Не труп я чтобы всплывать». А он – «Дура, ты Алеська, люблю тебя, а ты!». – она перевела взгляд на Лену, - и тут мне так грустно стало, так будто, что-то от меня оторвалось, не знаю, бывало у тебя такое когда-нибудь, а вот у меня было. И я ему говорю, - «Можешь проводить меня». Он обрадовался, весь вечер ждал, пока я нагуляюсь. А потом всю ночь у калитки стояли, целовались, - Алеся захихикала.
- Ну, ты даёшь! – выровняв спину и наклонившись вперёд Лена тоже засмеялась, - смелая такая, я бы не смогла.
- Я, думала тоже не смогу, а потом, как-то потянуло меня. Ну, уже ж знакомы сколько. Он в армию весной уходит, - грустно опустила она свои большие голубые глаза, - сказал, что, когда придёт, то женится на мне. А ему сказала, что папка меня не отдаст за него, слишком дохлый, дрова рубить не сможет, да и гвоздь в руке не поднимет. – Алеся засмеялась, - а он сказал, что придёт из армии я его не узнаю.
- А ты? – с любопытством допрашивала Лена.
- А, я сказала, что утро вечера мудренее, вот когда придёт, тогда и посмотрим. А знаешь, Ленка, - Алеся взяла край подушки и потеребила его, - скучаю я по нему, по дураку этакому, – она нежно улыбнулась.
Лена сидела и внимательно наблюдала за каждым движением соседки. Ей пока ещё не понятны были чувства девушки, которая влюблена. Ну, может, конечно, и отрицает эту любовь, но точно влюблена, по глазам видно.
Она хотела также, но пока не к кому было испытывать такое чувство. Если только к Лёньке Зайцеву, и то, она его отправила восвояси по добру по здорову. Так, что оставалось учиться и ждать. Ждать и учиться. Люди всегда чего-то ждут. Кто-то подарков, кто-то первого летнего солнца, кто-то наоборот снега, кто-то с моря погоды, а кто-то и вовсе счастья. А ведь счастье у каждого свое. Как говорил, Кузьма Прутков – «Хочешь быть счастливым – будь им!». И не надо придумывать всевозможные отговорки по поводу, неудавшейся жизни. Ведь каждый строит её сам, всегда есть выход. Только, кто-то может решиться открыть дверь и выйти из этого выхода, а кто-то так и остаётся ждать манны небесной, не ведая того, что манна сама с неба не сыплется, её нужно сначала придумать и потрусить, вот тогда всё и будет.
Ещё есть в людях удивительно-непонятная вещь, ставить перед собой преграды. Они просто не знают, им никто не объяснял, что на самом-то деле никаких преград не существует, это где-то внутри нас живёт и каждый раз, когда закрадывается сомнение, этот, кто живёт внутри начинает строить стену. Но, если вдруг отогнать сомнения и понять, что ничего нет страшного в том, что ты станешь свободным или независимым, нет. Просто нужно в это верить.
Близилась весна и Лена начинала таять, как сосулька. Будучи летним человеком, она ненавидела морозы и всегда радовалась, искренне радовалась первому теплу и первому ветерку с юга. Даже весенние дожди с плюшками на лужах уже так сильно пугали, как осенние и холодные. Ведь осень несёт за собой в рюкзаке - грязь, миграцию птиц и закатившееся солнце на три, а то и больше месяца. А весна, всегда несла в своей дамской сумочке - лучики согревающие лицо и заглядывающие в глаза, одуванчики без аллергии, ещё совсем жёлтые и чувство бесконечной радости от мысли о лете.
- Пошли гулять! – крикнула Алеся забегая в комнату и падая с разбегу на кровать, - собирайся, - сказала она.
- Куда? – Лена отложила учебник и посмотрела на весёлую соседку.
- Как куда? – удивилась Алеся и приподняла голову, - на улицу. Ты видела какая там погода? – у неё блестели глаза.
- Я ещё не выучила уроки! – строго ответила Леночка и снова принялась читать книгу.
- Ты что рехнулась, мать? – посмотрела на неё Алеся, - когда ты ещё погуляешь в такую погоду – никогда! Так что собирайся и идём! – подбадривающе сказала девушка.
- Алесь, я боюсь не сдать экзамен! – посмотрела она на соседку из Белоруссии.
- Лена! – пыталась она образумить подругу, - да с твоими мозгами, что и делать, как гулять, они и так у тебя уже засорены! – Алеся подошла к кровати Лены и отобрала силой книгу, - быстро собралась и пошла!
Лена покорно встала и начала одеваться.
- Ну, вот если я не сдам, - причитала Лена, - ты будешь виновата.
- Если ты не сдашь, - передразнила подружка, - то я заберу тебя к себе в Лопатичи и будешь картошку сажать с моим батей, найдём тебе мужа и останешься жить у меня! – засмеялась Алеся.
- Ты - ненормальная! – глубоко выдохнула Лена. Она одела лёгкий сарафанчик и взяла сумочку, которую забрала у мамы. Это была любимая сумочка мамы, но ей просто некуда было её носить.
Они вышли на улицу и почувствовали, как город наполняется воздухом нежной пыли дорог. Это не тот запах, который разрывает бездорожье пыльными клубами, после того, как проедет машина. А тот запах, которым пахнет вечерний город весной, но чаще летом, когда по утрам и вечерам по улицам проезжает машина поливающая асфальт водой.
В сквере цвели красные тюльпаны и кое-где виднелись жёлтенькие одуванчики. Каштаны только начинали зацветать и прислонясь к его цветам, можно было отойти от него с оранжевыми веснушками от пыльцы.
- Пошли на Покровскую гору? – позвала Алеся, - я когда там была, то чуть с ума не сошла от красоты.
- А где это? – спросила Лена и последовала за подругой.
- Да, не далеко. Сейчас вниз по дороге, потом свернёт, поднимемся на горку и вот мы уже там! – указывала путь девушка и громко объясняла в подробностях.
- Твой Гришка, уже ушёл наверное в армию, - вдруг вспомнила Лена, - скучаешь? – спросила она и улыбнулась, зная, что эта тема заденет подругу.
- Ну, как, скучаю…думаю… - Алеся не подала вида, что и в самом деле скучает. – Отец написал, что он к нему приходил, адрес просил почтовый.
-И что? – спросила Лена сбегая по крутому склону дороги.
- Ну, дал! Написал, что Гришка, так жалобно выпрашивал мой адрес, что папа сжалился. Папка у меня вообще жалостливый. Даже котят топить не может, когда кошка много принесёт, только мне и доверяет, - усмехнулась Алеся.
- А если напишет? – Лена шла спиной, смотря на Алесю, которая надвигалась на неё своим тяжёлым шагом
- Напишет и напишет, я отвечу! – улыбнулась неожиданно даже для себя она, - всё равно, не напишет, он меня там в этой армии и забудет, – отмахнулась Алеся.
- А, если не забудет и приедет, потом и женится на тебе? – спросила Лена.
- Не знаю… - задумалась она. – нам в лево, - указала она, спустившись с дороги. Лена повернула по указателю подруги.
- Ну, согласишься? – пытала она.
-Ну, смотря, как упрашивать будет! А-то видите ли, пришёл и замуж сразу взял, надо поухаживать, – замечталась подруга.
Лена шла и улыбалась где-то внутри, ей было так забавно смотреть насовсем замечтавшуюся подругу, которая бы не раздумывая прыгнула замуж за Гришку, но сейчас пока он не слышит, ей нужно было построить из себя королеву.
- Кстати, - опомнилась Лена, - как там королева? – она вспомнила про Надю.
- Ааа…ты знала, что она встречается с мальчиком с ПЕДухи? – опомнилась Алеся. ПЕДухой, они называли Педагогический институт.
- Не, не знала. Он старше её, да? – Лене было, в принципе всё равно, что происходит в жизни Нади, но это ужасное чувство женского любопытства сводило с ума и хотелось всё про всех знать. Они уже поднялись на горку и перед ними показались купола церквей.
- Да, старше и на много, лет на семь. Он учителем у неё будет…русского языка и литературы. – Алеся подняла указательный палец в воздух, как обычно это делали мудрецы при произнесении какой-нибудь речи или истины.
- Ну, да, скоро уже закончит, - мысленно посчитала Лена. Она свернула к аллеи и прошла вдоль деревьев. Медленно прошла и оказалась на пустыре. А с пустыря был виден весь город, как на ладошке, как на блюдечке, как на поверхности чего-то ровного. Четыре района разбросанные по территории Брянска сливались в один большой город за счёт высоких деревьев. Только это спасало город от разъединённости.
- Смотри, - указала Лена на здания их училища, - это мы от туда пришли!
- Да, вон, ещё смотри, вон там живёт тёть Шура, - Алеся задумалась, - давно я к ней не ездила.
Девушки прогуляли до вечера, рассматривая каждый домик, каждый фасадик, каждую крышу. Весной город особенно красив, когда всё цветное, всё яркое, всё живое. Когда после долгой спячки город одевается, а люди, наоборот, не следуя её примеру, раздеваются.
Дни были разные. Каждый день разный, когда, начинаешь жить самостоятельно в незнакомом городе, то все 365 дней в году отличаются друг от друга. Пока ты не начинаешь привыкать этому и забывать, что вокруг ещё есть что-то новое, ты только этого не можешь рассмотреть. Всё постепенно приедается и ужасает своей обыденностью.
Весной на выходные Лена ехала домой в деревню, чтобы помочь матери посадить картошку. После экзаменов полола гектар за гектаром. А ближе к концу августа, копала и подбирала этот уже ненавистный за летний сезон овощ, который будет кормить её и её семью до конца следующей весны.
Отец был пьян всегда. Мать уже не уходила из дома, чтобы подумать, она просто ложилась спать, или занималась своими делами. Каждая новая ссора с ним была, как удар в огромный колокол, который ещё долга звенел в ушах. Все скандалы заканчивались одним и тем же. Отец ложился спать и бредил. Порой ему казалось, что за ним следят. Иногда за ним кто-то гнался. Кто-то приходил. Чаще всего к нему приходила его мать и просила не пить. Он обещал ей, становясь на колени, чтобы попросить прощения, но с новой рюмкой начиналось всё по кругу. Полина уже не верила, что может случиться так, что он перестанет пить, одумается, будет таким как прежде. Она повторяла дочкам, - «Никогда не живите с человеком, который пьёт». А сама жила.
Учась уже на втором курсе, Лена чувствовала себя совсем взрослой. 16 лет для неё стали, как что-то новое. Как новый этап в жизни повзрослевшего человека.
В один из вечеров она сидела на кухне и что-то варила в большой кастрюле на несколько дней вперёд и читала очередной учебник на будущее, чтобы знать. В дверях появилась Надя и закрывая лицо руками прошла к столу. Увидев Лену, она испугалась уже хотела выйти из комнаты.
- Постой, - остановила её Лена, - у тебя что-то случилось? – она увидела, как по щекам девушки бегут слёзы. Лена знала по себе, что в такие моменты нельзя оставлять человека один на один с собой.
- Нет, - ответила через нос Надя. - Просто устала. - Лена встала со стула и подошла к девушке стоявшей спиной.
- Надь, ты плачешь… - прошептала Лена, - значит что-то не так. - Девушка попыталась отмахнуться и уйти, но потом резко остановилась и повернулась к Лене.
- Только пожалуйста, никому не говори, - попросила она и убрала руки от лица. Девушка обошла Лену и присела, подобрала ноги на стул и крепко обняла колени руками, - я жду ребёнка, - прошептала она и не дав ничего вставить Лене, продолжила, - мне просто не кому рассказать, поделиться не с кем. Мы с Андрюшей встречались, он в институте на Кургане учился, вот в этом году закончил. Думала, вот он герой – настоящий мужчина. А он… - она потёрла лицо руками, - в общем, когда я сказала, что жду ребёнка, он усмехнулся и отправил меня домой. Нет, он не говорил, чтобы я делала аборт или что это не его ребёнок. Он знает, что его. Только, сказал, чтобы я сама решала, что делать. Сказал, что жениться на мне не будет, что я не та девушка на которых женятся. Сказал, что таких как я много, а ему нужна спокойная и тихая, чтобы варила борщи и детей растила. Я, Лен, - обратилась она к девушке сидевшей напротив, - не знаю, что делать. Мать с отцом из дома выгонят, скажут, что в подоле принесла. А я люблю его, Лен. – она уткнулась лицом в коленки и заплакала.
- Тихо, тихо, - попыталась остановить её слёзы Лена, - не плачь. Ты сама чего хочешь-то? – девушка готова была заплакать вместе с Надей, она чувствовала каждый удар её сердца и каждый надрыв при плаче.
- Я хочу, чтобы Андрей вернулся, - простонала она.
В Кухню зашла Алеся и увидев плачущую Надю сконфузилась. Она даже побоялась подходить ближе, чтобы не спугнуть её и её слёзы.
- Что с ней? – спросила она у Лены шёпотом.
- Выйди, - помахала Лена, - пусть Галя у нас ночует сегодня, я у них буду, - прошептала она. Алеся задом, как краб выбралась из кухни.
- Знаешь, я думала, что выберусь из этой чёртовой деревни и по-новому всё будет, не так как у всех, - шептала она.
- Так ещё не поздно, - ответила Лена и погладила Надю по волосам, - ты ещё совсем молодая, - Лена пыталась подбодрить девушку, которую по сути-то и не знала. Эти вечные придирки Алеси и Нади никогда не давали узнать её лучше. Единственное, что знала Лена, так это то, что родились они в один день. И всё. На этом информация исчерпывалась. Лена выключила свою конфорку и убрала кастрюлю на стол.
- Пошли в комнату, - позвала её Лена. Девушка покорно встала, закрывая лицо рукой. Они прошли до конца коридора и свернули в 58, где жила Надя. Уже в комнате молодая будущая мама смогла открыть лицо и расплакаться, как ребёнок. Она и была ребёнком, только уже как бы взрослым, который хотел начать взрослую жизнь, но что-то резко изменилось и ей ничего не удалось.
- Меня же из училища выгонят, если узнают, - протянула она, кладя голову на подушку.
- Значит, никто не узнает! – отрезала Лена и села рядом.
- Да, ты же первая пойдёшь расскажешь Алеське, а она всем растрезвонит, я что её не знаю, ей бы только мне насолить, она же меня ненавидит, - девушка надрывным голосом пыталась что-то говорить и хлюпала носом, как ребёнок у которого сильный насморк.
- Нет! – возмутилась Лена, - я никому! – пообещала она, – это же твой секрет, а твой секрет я никому не могу рассказывать, - убеждала девушка, - это же подло. Надя смотрела через свои заплывшие глаза от слёз на Лену и удивилась.
- Неужели ты никому не расскажешь? – спросила она.
- Ни кому! – пообещала Лена. Надя расслабилась и затихла.
- Наверное, у меня не должно быть этого ребёнка, - прошептала она и посмотрела в противоположную стену. Комната девочек была точь в точь, как и Лены с Алесей, только шкаф был с прикрученной дверцей, – я, наверное слишком молодая для него, мне ещё 16, куда мне ребёнка? Я сама ещё, ребёнок – опомнилась она и попыталась пожалеть себя, - я же ещё и не знаю, что с ним делать. Да я этого ребёнка где-нибудь забуду, – она уткнулась в подушку и простонала.
- А если… - Лена боялась произнести эти слова. Она хотела сказать, что можно отказаться от ребёнка, лишить его жизни, но ей страшно было даже думать об этом. Она ещё не знала, что такое быть мамой, но где-то внутри могла предположить, что это большая ответственность. И что лишить своего ребёнка жизни это страшно.
- Ты хочешь сказать, что можно избавиться от этого ребёнка? – Надя повернулась к Лене лицом и округлила глаза. Она сама думала только об этом, но, когда слышишь от кого-то ещё такие слова, то начинаешь задумываться сильнее, как будто чувствуешь поддержку, будто кто-то толкает и говорит «Ничего страшного не будет. Этот ребёнок тебе ни к чему», – думаешь, я смогу сделать аборт? – посмотрела она на Лену и стала ждать одобрения, чтобы Лена сказала «да».
- Нет, я так не думаю, - испугалась Лена, - ты просто пойми… - начала она.
- А чтобы ты сделала на моём месте? – спросила Надя и жадно начала всматриваться в лицо, в каждое мимическое движение девушки.
- Я не знаю, - ответила Лена. Она даже представить не могла, что такое может произойти с ней. Она не подпускала к себе мужчин, считая это аморальным. Нет, она, безусловно очень хотела выйти замуж, родить детей, но не сейчас, не так, всё у неё должно быть по-другому. По-человечески что ли, как у людей. Встречания, свадьба, дети и обязательно счастье, такое семейное здоровое счастье с праздниками и подарками, с добрыми словами и поцелуями перед сном.
- Ну, ты бы смогла сделать аборт? – прошептала Надя, боясь этого слова, – ты бы смогла? – Лена терялась, а Надя всё давила и давила своими вопросами.
- Нет! – крикнула Лена, - не смогла бы! – она встала с постели и стала ходить по комнате, – ты только представь! Нам же рассказывали, что когда делаешь аборт, то можно потом вообще не родить, неужели ты не хочешь ребёнка?
- Хочу! – крикнула Надя в ответ, - но не сейчас, не в 16 лет! – она очень хотела, чтобы её поддержали, чтобы сказали, что, чтобы она не сделала, всё будет хорошо. Но Лена не собиралась потакать её мыслям, она думала иначе. Конечно, никто не застрахован от таких случайностей, но тут каждый должен решать за себя. Нади было стыдно.
- Надь, - Лена снова присела на край кровати девушки и тихо, по-доброму стала говорить, - ты должна сама решить чего ты хочешь. Если хочешь сделать аборт – делай, если хочешь оставить ребёнка - оставляй. Это только твой выбор, твоя жизнь и никто не смеет тебя осуждать, – её слова действовали как мама, также успокаивающе. Надя лежала без движения и беззвучно. Она не хотела плакать, не хотела смеяться или биться в истерике. Она и в самом деле поняла, что это её жизнь и она должна отвечать за всё сама. В конце концов, она может пойти работать на завод, чтобы хоть как-то прожить, может мыть полы или работать дворником на улице. Это конечно не то к чему она стремилась, но хоть что-то. Или вовсе отказаться от ребёнка и жить дальше. Дальше учиться и дальше думать о своём будущем. Теперь уже точно - счастливом, которое она построит сама и не сделает ошибок.
- А ты права… - прошептала Надя, - ты только что открыла глаза…я не правильно думаю, я живу не так, – она приподнялась на подушке и запустила пальцы в волосы, провела до конца и замерла, - я же сама могу выбрать свой путь. Только я. – её глаза растерянно бегали по стене.
Всю ночь Надя молчала. Она не спала, а просто смотрела в потолок. Лена лежала на соседней кровати и боялась пошевелиться, она боялась, что Надя задаст ей такой вопрос, на который она не сможет найти ответ.
Через месяц Надя забрала документы из училища и съехала из общежития. Никто так и не понял, что произошло. Ходили слухи, что её исключили, что она напилась пьяная и непристойно себя вела. Кто-то шептался, что Надя вышла замуж за того Андрюшу и решила, что образование ей не к чему. Одна Лена держала в секрете и в себе эту тайну. Тайну, которую она обещала хранить и никому не рассказывать.
- Да, расскажи ты! – как- то уже под новый год спросила Алеся у подруги, - она уже два месяца с нами не учиться, уже можно.
- Не могу, - помахала головой Лена и замолчала. Она не имела права рассказывать всё то о чём они говорили. Это не честно. Не смотря на то какой выбор сделала Надя, она не могла предать её память, то что она доверила Лене.
- А тебе кое-что расскажу! – улыбнулась Алеся.
- Алесь, я не могу! – запротестовала против шантажа Лена, - я обещала. Это было бы тоже самое, что я кому-нибудь рассказала про тебя, так ведь? – Лена встала с постели и начала волнительно жестикулировать руками.
- Но я же это ни кто-то? – убеждала Алеся. Она сидела на своей кровати ждала пока Лена расколется. Она знала, что подруга быстро сдаётся, но в этот раз вышло иначе. Лена молчала, как будто в рот воды набрала, она не собиралась раскрывать эту тайну. – Ну, ладно, успокойся, - сказала Алеся и махнула рукой, чтобы Лена снова села на кровать, – не хочешь рассказывать и не надо! Тогда я тебе расскажу! – обрадовавшись своим словам, повеселела Алеся и наклонилась под кровать. Она достала белый конверт со множеством штампов. – Это мне Гришка прислал, - сказала она, - вот посмотри, - она дала конверт Лене.
Девушка быстро открыла, аккуратно разорванный конверт и достала белый листок, который был втрое сложенный. Он был не в клеточку и даже не в линеечку, а просто белый. Таких листов Лена никогда не видела. Без пробелов на строчки было написано одним текстом.
«Привет, Алеся, вот пишу тебе из дальних мест. Служу я в Мурманске. Служу хорошо. Даже кормят нас на убой, а я боялся, что вообще кормить не будут. О тебе постоянно думаю. Я ж не шутил, когда говорил, что приду и женюсь на тебе. Обязательно женюсь, вот только дождись меня.
У нас тут с дисциплиной труба. Даже дышать нужно по расписанию. У нас один дезертир был из Астрахани, так его быстро на место поставили. Больше не бегает. Я уже поправился, как ты и говорила, даже гвозди могу сам вбивать, не то, что дрова колоть. Я теперь всё умею.
Я вообще письма писать не умею, поэтому и не знаю, что писать. Пока Алеся, целую тебя и жду ответа».
- Не многословно, - тихо сказала Лена, - и отдала обратно письмо.
- Вот и я не знаю, что ему отвечать, - улыбнулась счастливая по уши Алеся. – я когда получила письмо, так чуть с ума не сошла от счастья. Я, конечно, наверное, сама себе всего на придумывала. Даже не знаю, как себя вести, когда он из армии придёт. Страшно-то как, а вдруг и правда замуж позовёт.
- Ну, пойдёшь, значит, - засмеялась Лена.
- Ой, не знаю, - она округлила глаза и покачала головой. – боюсь я.
А потом Алеся ушла с головой в письма. Недели не проходило, чтобы она не написала Грише письмо. От него приходилось ждать больше, далековато всё-таки служил. Но всё равно она каждую неделю ждала, когда придёт почтальон и закинет в ящик письма. Она тогда перебирала их с особой тщательностью. Потом отдавала по корпусам и этажам стопки, расформированные ею, и не находя своего письма очень расстраивалась.
С того момента, когда она стала переписываться с Гришей она стала ещё и главной за почту. Ей вообще доставались только главные роли – староста этажа, староста группы, староста корпуса, профорг, и ещё множество созвучных названий.
Лена всегда плелась где-то позади. Все знали, что рядом с Алесей всегда какая-та тёмненькая девочка, но как её зовут никто не мог вспомнить. Но для Лены это не было проблемой, она никогда не стремилась в лидеры. Она готова была и к роли ведомой, только бы без большой ответственности.
Уже весной к Лене в гости приехала Лида.
- Я поступать буду! Ну, как поступать… - замешкалась она, - там без экзаменов берут, - сказала Лида.
- Куда? – удивилась Лена. Хотя она знала, что сейчас можно пойти в какое-нибудь ПТУ и без экзаменов.
- В ГПТУ №9! – гордо сказал она.
- На кого? – спросила Лена. Они сидели на Набережной у уже работающего фонтана и болтали, как старые подружки. Они и вправду очень сблизились после того, как отец стал пить. Как начались эти бесконечные скандалы в доме. У них была тема, которая обгладывалась, как кость до того, пока на ней не останется ничего, совсем ничего.
- На сборщика полупроводниковых приборов и микросхем! – выпалила Лида.
- Ну, ты молодец, загнула. А попроще ничего не было? – улыбнулась Лена, щурясь от яркого солнца.
- Было…токари были и слесаря…но я как-то подумала, что это не женская работа, - Лида откинула спину на лавку.
- Ну, да, а сборщица чего-то там, это женское. – Они сидели одни по всей Набережной. Вокруг было тихо и только звук падающей воды в фонтане приглушал голоса.
- Да, хоть куда бы уже, только не дома! – добавила Лида, - мне мама предлагала остаться, сказала, что даст закончить десять классов.
- А мне не дала, - грустно сказала Лена, – она прикрыла глаза и почувствовала, как лучик солнца пробежал по лицу, а потом капля из фонтана упала на лоб, она стёрла её, - ей просто сейчас одной тяжело. Даже поговорить не с кем.
- Знаешь, - оборвала её сестра, - даже когда там я, она со мной не разговаривает, а где-то в своём мире живёт, в своих мыслях. А мне говорит, что я её не понимаю. А как я её пойму, если она молчит. Спрошу у неё – «Мам, как дела?», а она молчит. Спрошу ещё что-нибудь, а она всё равно молчит, как немая ей-богу, и что мне с ней делать?
- Её просто понять надо, - тихо говорила Лена.
- Лен, вот ты её понимаешь, и понимай, а я не могу с немыми людьми общаться, - возмутилась сестра и повернулась к сестре лицом. Лена сидела всё также не открывая глаз.
- Ты, как отец, - сказала она.
- Да, хоть как сосед! - Лида не унималась отстаивать свою точку зрения, - я не могу там больше находиться.
- Ну, вот в конце лета заселишься в общагу и заживёшь, как тебе хочется, - убедила её сестра всё тем же спокойным тоном.
- Да… вот заживу я тогда, - ответила сестра и запрокинула голову к верху, чтобы почувствовать весенне солнце. Она побыстрее хотела вырасти. Это происходит со всеми подростками. Сначала мы хотим вырасти, а потом снова вернуться обратно в детство, где было так весело и беззаботно.
Уже осенью они возвращались домой вместе. В одном автобусе, потом шли вместе 11 километров пешком. Вдвоём всяко не так скучно, как одному.
- Как ты? – спросила Лена у сестры. Они шли по грязной дороге, на которую уже не ложилась пыль, потому, что после лета дорожная пыль исчезает.
- Хорошо. Представляешь, живу на 6 этаже. Мы втроём живём в комнате. Не скучно. Знаешь, где я была вчера? – спросила Лида, чтобы сестра задала ей следующий наводящий вопрос «где?». И она его дождалась.
- Где? -спросила Лена. И улыбнулась, она узнала в сестре то, какой она была два года назад. Такой же взволнованной и всему удивляющейся.
- Мы с девчонками ходили в кино, на площади Партизан. В Родину. На «12 стульев». – хвасталась она.
- Понравилось? – Лена шла медленно, чтобы не замочить туфли, которые носила уже третий год. И видимо, ещё долго не будет снимать, пока либо большой палец толкаться не начнёт, либо пятка вываливаться.
- «Дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих», - процитировала Лида. Она вообще быстро схватывала такие вот цитатки и высказывания. Если ей что-то нравилось, то она тут же добавляла это в свой словарный запас, который постоянно пополнялся, по большей части, обязательно чем-нибудь не нужным, - «Почём опиум для народа?», - добавила она, - кстати, - обратилась она к сестре, - что такое опиум?
- Это сильно действующий наркотик, - как на автопилоте ответила сестра, которая буквально вызубривала книги, - его добавляют при разработке болеутоляющего.
- Ааа… - протянула сестра. Она задумалась и тут же впустила в свою головку и это новое слово.
Они дошли быстро. Вдвоём, как-то веселее идётся, всегда есть что обсудить, вспомнить, поговорить. Уже начинало темнеть. Подходя к дому, они увидели, как в спальне мамы горит свет. Они вбежали по очереди в дом и быстро сняв мокрую обувь, прошли в спальню. Мама спала. Отца как обычно дома не было.
- Тшшш… - прошипела Лена, указывая Лиде, что мама спит. Та махнула головой.
Лида вошла к себе в комнату и быстро переоделась.
- Я гулять! – сказала она, чтобы сестра не успела отреагировать на это. Быстро выбежала из дома и не громко закрыла за собой дверь.
Лена села у ног матери и молчала. Она смотрела в одну сторону, в сторону окна, за которым темнело всё сильнее с каждой минутой. Пахло ладаном. Мать любила по выходным осветить весь дом. В последнее время она стала зачитываться церковными книгами и начала читать по-старославянски. Когда-то у своей бабушки она нашла толстую старую книгу на непонятном ей языке. После смерти бабушки, она забрала её себе. А сейчас она ей пригодилась. Полина изучала каждую строчку, она перечитывала её, если произносила не правильно хотя бы одно слово. Но, каждая страница заканчивалась одним и тем же – «Аминь!».
И сейчас у кровати матери лежала толстая книга с кучей закладок напичканной почти по всем страницам. Лена привстала с кровати и взяла её в руки. Книга была тяжёлая. Она открыла первую страницу.
«Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене. Яко стрелы Твоя унзоша во мне, и утвердил еси на мне руку Твою. Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих. Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне».
Лена попыталась прочитать, но тут же язык её зацепился за буквы, которые она и в помине даже не видела. Она пролистала дальше.
«Терпя, потерпех Господа, и внят ми, и услыша молитву мою. И возведе мя от рова страстей, и от брения тины, и постави на камени нозе мои, и исправи стопы моя, и вложи во уста моя песнь нову, пение Богу нашему. Узрят мнози и убоятся, и уповают на Господа».
Лена отложила книгу и посмотрела на спящую мать. Из платка, который был стянут с её головы, виднелись седые растрёпанные волосы, они падали на лицо и при её вздохе, начинали шевелиться, как живые.
Она прикоснулась рукой ко лбу матери. Он бы тёплый.
- Мама, - прошептала Лена. Она хотела, чтобы мать открыла глаза. Женщина ничего не услышала, она крепко спала, - мамочка, - ещё раз по громче сказала Лена, – женщина потянула руку к лицу и убрала волосы с глаз. Она проснулась.
- Ленка, - прошептала она и потянулась, чтобы обнять дочь, – ты приехала. – Она привстала и облокотилась на локоть. – А Лидка где? – спросила она.
- Лида уже ушла гулять, не хотела тебя будить, - оправдала её сестра.
- Хорошо, что ты осталась, - протянула мама, - отец-то твой ещё вчера как ушёл и вот до сих пор нету, – сказала она. Лена с испугом посмотрела на неё.
- А где он? – её глаза бегали по лицу матери, которое бликовало в отражении светильника.
- Да, где-то шляется, пьёт наверное, - сказала она и снова легла на подушку. Лене стало страшно, что отца нет уже два дня. А вдруг что-то случилось, а вдруг что, мало ли что вообще бывает жизни.
- Леен, - услышала она голос сестры из прихожей. Лена быстро встала и пошла за Лидой, - пошли поможешь, я одна не справлюсь, - позвала сестра. Лена быстро обулась и не накидывая ничего сверху вышла следом за Лидой.
- Что случилось? – спросила она, выходя на порог.
- Да, что, что, папка пьяный в луже лежит. Пошли, поможешь вытащить, - позвала её сестра. Лена побежала не чувствуя ног от страха и волнения.
Подходя к клубу она увидела, как их отец лежит в луже совсем невменяемый и согнув ноги в коленях, пытается встать, но у него ничего не выходит.
- Помоги! – позвала сестра. Вокруг их отца уже собралась кучка зевак, которым было на славу посмотреть, как Володька Туманов пьяный лежит, а дочки его тащат из лужи. Лене было так стыдно. Если бы на улице был день, то её красное от стыда лицо увидели бы все вокруг стоящие. – Накинь его на меня, - крикнула Лида. Лена подхватила отца под руку и накинула на сестру, - держи сзади, чтобы не рухнул, - предупредила Лида и потащила здорового отца.
Кто-то хихикал, кто-то говорил, что позор. А Лена в тот момент ничего не слышала, она лишь побыстрее хотела убежать от всего этого позора. И людям же было всё равно, какие слова они сейчас говорят, они даже и не думали, что чем-то могут ранить девочек. Людям всегда всё равно, пока это не коснётся их. А когда их касается, то сразу становится не всё равно, а даже очень важно.
Войдя в дом, Лида сбросила на пороге отца на пол и пошла в кухню.
- Ты что делаешь, давай в дом затащим, - попросила Лена.
- Как в луже валялся, так пусть и здесь ползёт, я за ним бегать не собираюсь, король! Пусть знает своё место! – Лида сняла с крючка на стене эмалированную кружку, опустила её в ведро и зачерпнула воды. Она пила мелкими глотками, чтобы не вызвать кашель, так как дыхание было и так сбито.
Лена поняв, что помощи от сестры она не дождётся, схватила отца на руку и потащила в дом. Тот кое-как благодаря силе Лены заползал в кухню, он ударялся головой о пороги и не производил ни одного звука.
- Может он умер? – спросила Лида, допивая воду и наблюдая, как сестра справляется с обмякшим телом. Лена нагнулась к лицу Владимира и прислушалась к его дыханию.
- Дышит, - прошептала она.
- А, ну тогда, он и ещё два порога переживёт! - усмехнулась Лида и вошла в спальню к матери, та же наоборот выбежала на стуки и шум.
- Что с ним? - спросила Полина.
- Пьяный, - крикнула из комнаты Лида. Лена дотащила отца до его кровати и оставила лежать, потому, что дальше сил не было.
- Как же он вас позорит, - прошептала мать и закрыла рот рукой, - как же вы в люди-то выбьетесь с таким отцом, - шептала она.
- Всё нормально, мам, - отдышавшись, сказала Лена и вышла в свою комнату. Лида уже лежала на кровати, когда Лена прилегла рядом. Их холодные ноги коснулись друг друга.
- Замёрзла? - спросила Лида, ближе пододвигаясь к сестре.
- Аха, - протянула Лена. Она обняла Лиду, как маленькую и прижала к себе, - ложись спать, - сказала она.
- Знаешь, Лен, - тихо прошептала Лида, - мне так стыдно было, хотелось сквозь землю провалиться. Но я держалась.
- Ты молодец! – подбодрила её сестра. – мне тоже было стыдно.
- Вот поэтому я и не хочу жить в деревне, тут все про всех знают, а в городе вышел, занёс батьку в дом и никто не узнал, - поделилась она своими мыслями.
- Да и в городе также,- тихо сказала Лена, - там тоже все о друг друге шепчутся, только по-тихому, не так как у нас.
Лида заснула первой. Лена ещё долго лежала и смотрела в тёмную стену, которая становилась светлее, когда глаза привыкали к темноте. Стена состояла из брёвен, близко приложенных друг к другу. Каждое бревно было вставлено в эту стену руками отца. Каждый гвоздик вбитый в этом доме был вбит отцом. Человеком, который привык всё делать сам. А теперь он сам не мог даже встать, его тащили домой две молодые дочки, которым он казалась бы, должен быть благодарен, но на утро он ответил им коротко.
- Ну и дуры, что тащили! – отрезал с хохотом он.
- Пап, а если бы ты захлебнулся в луже? – растерялась Лена.
- Ну, значит судьба! А то бегают за мной, ищут они, лучше б тапки свои просушили, а то вон грязные стоят, - махнул он головой в сторону обуви.
- Пап…- Лене хотелось заплакать, потому, что отец не понимал, не слышал, не хотел слышать.
- Да, в следующий раз бросим тебя в луже, да и оставим тонуть! – крикнула Лида. Отец схватил из угла ремень, который достался ему от отца и ударил с размаху по Лиде. Та подпрыгнула, но звука не издала. Его это разозлило ещё сильнее, и он ударил ещё. Девочка, как стояла, так и не пошевелилась. Лена попыталась выхватить ремень из рук отца, но он и её оттолкнул.
- Не бей её! - крикнула Лена, размахивая руками, но отец не отступал от своего. Ему хотелось, чтобы Лида заплакала, закричала, сделала хоть что-нибудь. Чтобы ей стало больно, чтобы она показала, что ей больно. Но девочка держалась до последнего.
Он ударил ещё раз по ногам и её колени подкосились. Слеза вырвалась из глаза и она выбежала через задний двор на улицу. Она побежала через огород к дороге. Она бежала босая по сырой уже холодной земле и глотала слёзы. Она падала на почву, потом вставала, утирала слёзы грязными руками и бежала дальше.
Она забежала на уже закрытую на выходные ферму и спряталась в сено. Лида лежала и горько плакала. Это была боль не от ударов по ногам тяжёлым армейским ремнём, а от ударов по сердцу, которые били её прямо в самое яблочко, прямо по цели. Вокруг мычали телята и звали мамку, а Лиде сейчас не нужна была мамка, ей нужно было спокойствие. Такое спокойствие, чтобы надолго, чтобы как во всех нормальных семья.
Лена выбежала сразу за сестрой. Такая же разувшаяся и такая же не одетая. Она опоздала и поэтому не увидела в какую из трёх ферм стоящих рядом забежала Лида. Она вошла в первую и позвала сестру.
- Лида, ты здесь? – девушка шла между молодыми коровами, которых в ближайшее время должны были отправить на убой и переступая сено под ногами, чтобы не уколоться, шла вдоль продолговатого белого здания с окнами выходящими на их двор.
- Я здесь, - послышалось из угла. Лида сидела укутавшись в сенный стог и обнявши себя руками, грелась. Лена присела рядом.
- Больно? – она дотронулась до оголённым ногам девушки.
- Нет, - прошептала Лида и убрала руки сестры, - только шрамы ещё долго будут, юбку не одену.
- Ну, не переживай, - улыбнулась Лена, - и это пройдёт.
После этой ссоры Лида перестала ездить домой. Лишь иногда, на большие праздники она навещала мать, иногда мама сама к ней приезжала. Лида странно чувствовала, она не умела скучать. Слово скука она заменяла – «давно не виделись». Это что-то такое вроде сближающее, но она же не говорила, что скучает. Ещё Лида не любила жаловаться, открывалась лишь тем, кого близко знала или кому доверяла, а доверяла она только Лене. Для Лены это было важно, она чувствовала ответственность за сестру, которая возлагала на неё такое дело, как доверие.
Сёстры часто виделись. Приезжали друг к другу делились переживаниями. Если Лена всегда была усердной ученицей, то Лида, напротив училась «абы как», лишь бы не дома, лишь бы не рядом с родственниками. Для неё осознание того, что за кого-то она в ответе за что-то, тяготило.
Уже через год, когда Лена закончила третий курс, они сидели с Алесей на лавочке у здания училища и болтала.
- Знаешь, кого видела, - сказала Алеся и повернула лицо к подруге, чтобы увидеть её лицо.
- Кого? – сперва не поняла Лена.
- Помнишь, Мишку, он тебя того, ещё когда мы только поступили, провожал. Ну, этот, мы ещё у тёть Шуры сидели, – объясняла Алеся.
- Ааа…- вспомнила Лена, - конечно помню. Как он? – её глаза заблестели. Это был человек, который взволновал её на несколько недель, такого никогда с ней не происходило и вот тут он снова появился.
- Хорошо. Закончил он своё военное. Сержанта дали, так что вон перспективный малый, - улыбнулась Алеся.
- А твой когда придёт? – вспомнила Лена про Гришу.
- Да, вот должен совсем-совсем скоро, – она взяла одну ладошку в другую и замерла от волнения.
- Волнуешься? – спросила Лена, видя, что подруга растерялась.
- Ну, есть немного, - ответила та, - интересно он помнит, что обещал на мне жениться, - улыбнулась она.
- Я, думаю, такое не забывается, - улыбнулась Лена. Девушка сидела и думала, что вот ей скоро уже 18, а она ни разу и не целованная. Алеська уже замуж собирается, а она даже не целовалась по-французски, с языком. Она улыбнулась сама себе.
Осенью последних 11 месяцев учёбы, всех распределили по больницам и поликлиникам. Лену отправили, как она и мечтала в Городскую больницу. Вот её мечты и начинали сбываться, понемногу, но уже был какой-то прогресс.
Алеся приехала с каникул самая счастливая, самая восторженная.
- Я замуж выхожу зимой, - прокричала она, забегая в комнату. – вот 18 исполняется и сразу.
- Поздравляю, - улыбнулась счастливо Лена.
- Приглашаю на свадьбу! Мы будем столовую снимать, – она улыбалась, а вместе с ней улыбались и её глаза и сердце, она святилась вся.
- Ну, расскажи, как было? – допрашивала Лена.
- В общем, дело было так, - начала она, - я приехала с учёбы, подхожу к дому, а батька знал, что я должна приехать. Так вот, подхожу, а тут из-за кустов Гришка скачет с цветами полевыми какими-то. Я и «ахнула», приятно так, никто ж раньше цветов не дарил. Он обниматься ко мне, а тут отец выходит. Я застеснялась. А он – «Проходите в дом, ждём вас». А там уже сватья сидят, мать его с отцом пришли, родственники, я и растерялась. А он и вправду замуж мне предложил, но до этого у отца разрешения попросил. Мы с ним до утра пролялякали. Он мне про армию говорил, я ему про училище. Вот, сказал, что не может без меня. На следующей недели приедет, будет работу в Брянске искать, сказал, что никому не отдаст. Квартиру решили снимать, но только после свадьбы. Так, что пока будем встречаться, – она заливалась краской на щеках и улыбкой.
- Так рада за вас, - громко сказала Леночка. Она аж подпрыгнула с кровати.
- Я Шурочке рассказала, так она Ирке сказала, ну ты помнишь Ирку, которая сестра Мишкина. Вот, они сказали, что сегодня подойдут к общаге вечерком, может, пройдёмся. Пойдёшь с нами? – позвала подруга.
- Пойду! – ответила Лена, - она давно не гуляла просто так, чтобы без повода, а тем более там будет Миша. А его она очень хотела увидеть, посмотреть каким он стал.
Уже вечером, когда стемнело, в комнату забежала Алеся и отобрала у Лены книгу.
- Собирайся, - позвала она, - там Ирка с Мишкой ждут. Лена заметалась по комнате, - что одеть, что одеть? – бегала она с ошалевшими глазами.
- Одень своё голубое, оно тебе идёт, - сказала Алеся и подала ей платье. Лена наспех одела платье и была готова.
Они вышли на крыльцо училище. Лена сразу обратила на него внимание. Стройный, подтянутый, как и тогда три года назад. Красивый. Его усы уже не были реденькими, как у мальчика, а на его лице была щетина, как у взрослого мужчины. Руки у него были сильные, но всё такие же жилистые, длинные пальцы. Его тёмные волосы, спадали до плеч и были подстрижены, как бы полукругом, самые длинные находились сзади на затылке. Девушки подошли ближе.
- Привет, - сказал Миша и смотрел только в глаза Лене. Он не отрывался от неё.
- Привет, - ответила Лена и засмущалась.
Ира и Алеся пошли вперёд, заметив, что этой парочке, хочется побыть одной. Они шли вдоль улиц.
- Ты так изменилась, - сказал он волнительно пряча руки в карманы.
- Ты тоже, - ответила она, не зная, что говорят в таких случаях.
- Чем занимаешься? – спросил он, и боялся где-нибудь споткнуться и упасть от волнения. Он обходил ямки и старался предостеречь её.
- Вот, практика началась. Почти год буду работать в Городской больнице. – она была горда, что может сказать, что уже работает в Городской больнице.
- А я, - не дождавшись вопроса от Лены, начал Миша, - я вот закончил учиться. Сейчас в части работаю, если со временем получу старшего Сержанта, то уеду жить в другую часть, – рассказывал он у упоением.
- Интересно, – она слушала и тоже упивалась его рассказом, - это же здорово! Помнишь, ты в Африку хотел, - вспомнила она, тот разговор с ним три года назад.
- Помню, - улыбнулся он, – ты ещё помнишь, что я тогда говорил? – засмеялся Миша.
- Помню, - ответила она. Они шли вдоль парка. Ира и Алеся уже потерялись из поля видения, но этой парочке было уже всё равно. Они даже обрадовались. – Жениться ещё не надумал? – пошутила она.
- Нет, ты что – отмахнулся Миша, - ещё рано, да и нет той, на которой бы хотелось жениться. Это же всю жизнь отдать женщине. Нет, пока я к этому не готов, - он улыбнулся и посмотрел на Лену, - а ты?
- Я – удивилась Лена, - нет, я пока никуда не собираюсь. Не берут, - попыталась она отшутиться. Он оценил шутку и засмеялся вместе с ней.
- А давай завтра погуляем? - спросил он.
- Давай, - у Лены засветились глаза. Она пойдёт гулять не с Алесей, не с сестрой, а с парнем. С красивым парнем-военным.
С того самого дня, он приходил к общежитию каждый день. Он ждал её, звал гулять, дарил цветы и конфеты, не часто, но дарил, похвастаться перед подружками по общежитию она могла. Было чем.
Уже через две недели их встречаний Лена узнала, что такое поцелуй по-французски. Было поздно и Миша проводил её до общежития. Они стояли и обнимались. Он подошёл к ней так близко, что вырваться из его сильных рук почти было не возможно. Он поднял её голову к себе, чтобы она посмотрела вверх и коснулся своими губами её губ. Она замерла и задрожала. Он прижал её крепче и поцеловал, как и рассказывала Алеся с языком.
Сначала Лена, немного отшатнулась, не понимая, что происходит, но потом вспомнила инструкцию подруги, как правильно целоваться и ответила тем же. А потом она и вовсе вошла во вкус. Ей стало нравится, что горячие губы водят по её губам и остаются небольшие ожоги и припухлости до утра. Они горят. А после того, как огоньки поцелуя догорают, хочется их снова разжечь, подуть в костёр и чтобы пламя не гасло, чтобы оставляло такие же ожоги до следующего раза.
- Я люблю тебя, - сказал он, таким же вечером стоя у общежития.
- Я тоже, - ответила Лена, – она чувствовала что-то совершенно иное к нему, нежели, к кому либо и когда либо. Он был первый, с кем хотелось вот так стоять и целоваться, обнимать его и не отпускать.
- Лид, я влюбилась, - рассказывала Лена, когда приходила к сестре в общежитие.
- В кого это ты влюбилась? – любопытствовала сестра.
- Его Миша зовут, он военный. – Лена просто летала. В такие моменты она вспоминала Алесю и улыбалась, потому, что та именно так рассказывала о своём Грише.
- О, военный это хорошо, они получают много, - сестра улыбалась и тоже хотела так, но чтобы по любви, по настоящей, как вот сейчас у Ленки, чтобы также глаза горели при одном произнесении имени «Миша».
- Да, ты себе не представляешь как он целуется! – Лена не знала, как целуются другие, но похвастаться чем-то надо было перед сестрой и она сделала это именно так.
- О, так у вас уже всё серьёзно! – засмеялась Лида.
- Он, сказал, что любит меня! – она смутилась, а потом, утирая раскрасневшиеся щёки, посмотрела на сестру.
- О, так у вас и вправду всё серьёзно! – удивилась Лида, - а замуж ты за него хочешь? – спросила она.
- Я не знаю, Лид, он же ещё не зовёт! – Вера сидела на кровати Лиды и загибала краешек подушки, которая лежала у неё на коленях.
- А если бы позвал, пошла бы? – спросила сестра.
- Пошла бы! – ответила решительно Лена и сама испугалась своей решительности.
На свадьбу к Алеси Лена и Миша решили поехали вместе. Гриша уже был знаком с Леной, так как ещё с начала Алесиной практики снимал квартиру в Брянске, и они встречались. Он ни на шаг не отходил от любимой девушки, которая просто сутками проводила с ним.
- А у вас уже было? – как-то неожиданно спросила Лена у Алеси.
- Нет, - смутилась та, - я боюсь ещё, а вдруг забеременею, меня батька тогда убьёт.
- Так вы же уже свадьбу будете играть, - выпрашивала Лена.
- Ну и что! – гордо сказала Алеся, - только девственницы могут выходить замуж в белом платье, - добавила она, - так моя бабушка всегда говорила.
- А мы…да… - смутилась Лена. Ей просто надо было хоть кому-то рассказать об этом, хоть с кем-то поделиться.
- Как? – глаза Алеси округлились, - когда?
- Мы, как-то пришли к нам в комнату. Тёть Варя была в другом корпусе, а ты у Гришки. И мы целовались, долго целовались, а потом как-то само собой. Не помню. – Лена смутилась.
- Ну, ладно, - Алеся сидела на своей кровати в шоке, - и как?
- Больно, - ответила Лена и сконфузилась, - но не долго, потом просто неприятно.
- А я боюсь, - призналась Алеся, - у нас тоже почти было, но я его огрела по горбу, с тех пор он боится, - девушка наклонилась поближе к подруге и прошептала, - но я так хотела. – и она улыбнулась.
- Я тоже. Это не страшно, честно. Мне только стыдно было раздеваться перед Мишкой, а потом привыкла и даже смешно стало. – Лена покраснела.
- Не, я только после свадьбы, – отрезала Алеся.
Лена смущённо посмотрела на подругу и поняла, что в белом платье ей замуж не выходить. По крайней мере, если Алеся будет на её свадьбе, то она её застыдит.
Уже зимой они поехали на свадьбу в Лопатичи. Праздновали, как и обещала Алеся в столовой. Гостей было видимо, не видимо. Ну, как обычно и гуляют во всех деревнях. С его стороны сорок человек и с её сорок, вот и все восемьдесят, почти вся деревня. Не обошлось и без драки, ну какая это свадьба и нет драки. Ну, как обычно это и бывает. Украли и вилки из столовой и ложки утащили, было разбито семнадцать тарелок.
- На счастье! – махнул отец Алеси. В основном он и оплачивал свадьбу, - моя же дочка, вот и отдаю её в руки, которые обижать не будут. А если будут… - начал он поднимать тост за столом.
- А, если будут, я ему по горбу настучу, - подхватила невеста. Что рассмешило всю родню. Казалось, что ещё нужно для счастья? Для Лены это было то, чего она пока не могла дождаться от Миши. Она знала точно, что когда-нибудь он позовёт её в жёны, не может же он вот так просто её обмануть. Ведь он же в любви признался, чести лишил, а теперь уйти назад, нет уж, теперь была дорога только в ЗАГС.
Близился выпускной в училище и вот она свобода. Так, кажется всем, кто от куда либо выпускается. В первые две недели после окончания, ты наслаждаешься полной гармонией со своей свободой от «энного» учебного заведения, наслаждаешься ничегонеделаньем. А потом начинается страшное! Заканчиваются все средства существования и всевозможное меценатство со сторон близких и начинается разработки планов по исканию этих денег. Где угодно. Как угодно. Но работа нужна – срочно!
После окончания училища Лена пришла к главврачу городской больницы.
- Андрей Василич, я вот тут, училище заканчиваю, - мялась она у дверей в кабинет. Перед ней сидел крупный седой мужчина с маленькими пуговками глазами непонятного цвета. Он всегда строго осматривал входящих, а потом быстро менялся в лице. Никто не знал от чего это зависело, но все знали точно, что обращать внимание на его строгость не следует, – я вот подумала, что может…. – Андрей Васильевич Бункер знал, что каждый вошедший в его кабинет выпускник хочет одного и того же – «работы». Но чтобы работать в городской больнице нужно было быть не просто отличной студенткой училища, но и иметь ещё кучу всяческих преимуществ. Например, быть гипер-активной, чтобы успевать везде, быть с наглостью в глазах, чтобы запомнили все и ни в коем случае не быть- брезгливым человеком. Этими преимуществами Лена не обладала. Хоть её и любили бабушки из трёх палат сразу, потому, что она уколы не больно делала, но на этом её плюсы заканчивались.
- Знаешь, Леночка, - потёр переносицу главврач, - ты конечно молодец, потрудилась на славу. Да, и учишься ты прилежно, – у Лены загорелись глаза, она ждала только ответ «да». – но мы уже выбрали кого возьмём из студенток. Извини, - он не опускал глаз. Он был на столько сильным человеком, что никогда не опускал взгляд перед тем как сказать правду.
Лена стояла растерянная перед ним и уже не знала, что говорить. Вроде всё что нужно было, он уже сказал, но он не сказал, что хотела услышать она.
Она пришла в общежитие и слёзки по капелькам стали скатываться в ладошку. Она такая хрупкая и такая беззащитная, сейчас вот в кабинете у этого врача потеряла одну из надежд. Ей не хотелось выходить из комнаты. Она даже не пошла на вручение дипломов, ей вручили на дому. Старенький дедочек, который ещё тогда три года и одиннадцать месяцев назад сидел в приёмной комиссии, пришёл к ней в комнату сам.
- Чего разревелась, ну-ка вставай! – скомандовал он Лена не обратила на него никакого внимания, – ты что меня не слышишь, Туманова, встала и пошла веселиться вместе со всеми!
Лена повернула к нему заплакавшее лицо и прошептала:
- Не могу… - и снова залилась слезами от жалости к самой себе.
- Из-за чего ты вообще расстроилась? - он присел в ноги её кровати.
- Меня на работу не взяли в Гор. Больницу, - прошептала она. Она легла на спину и уставилась в потолок, чтобы слёзы текли не так быстро, а хотя бы на немного задерживались в уголках глаз.
- А тебе обещали? – спросил дедушка-преподаватель. Он поджал сморщенные губы, чем заменил недостаток зубов.
- Никто не обещала, - простонала Лена. Она поочерёдно вытирала слёзы то одной то другой рукой.
- Так почему ты думала, что тебя кто-то возьмёт? – спросил он громко.
- Ну, я же лучшая в группе! – она закрыла лицо ладошками.
- Встань, - скомандовал преподаватель, - встань, сказал! – она покорно встала на ноги и замерла, - ты не пугайся, - сказал он, - этой я на войне, когда был, то взводом руководил. Привычка осталась. – Лена стояла неподвижна, боясь пошевелиться и стереть слёзы с лица, льющиеся и капая на грудь. – Лена! – начал он и тоже встал, -ты можешь быть лучшей в группе, в классе, лучшей читательницей в библиотеке! Но! Когда дело доходит до жизни, то тут уже нет твоего ума, здесь есть твоё умение вовремя схватиться за шанс, который у тебя есть! Ты – Лена, этого не можешь! – он стал наворачивать вокруг неё круги, - Не потому, что ты плохая медсестра, а потому, что ты слабый по характеру человек. И это не плохо! – он поднял указательный палец вверх, - ты просто не умеешь ещё всего, что умеют твои подружки. Ты не хитрая! – он сложил руки за спиной и продолжил свой путь вокруг неё, - если ты когда-нибудь научишься быть хитрой и изворотливой, ты будешь не ты, потому, что Туманова, которую мы знаем, очень честная девочка и не умеет врать. А кто не умеет врать, тому с трудом даётся в жизни, причём всё! - Лена не шевелилась, она стояла, как приклеенная к полу - Хочешь жить по другому-живи! Но, запомни, что тебе в жизни никто ничего не обещает и не должен этого делать. Пока ты сама не научишься что-то брать, тебе никто этого не даст, – от усталости он сел на кровать и потёр вспотевший лоб.
- Но… - она снова заплакала, не успев ничего сказать.
- Не реви сказал! -крикнул он и тут же охрип, - вот до чего ты меня довела, уже голос сорвал. На войне не срывал, а с тобой сорвал, – он ударил ладошкой по постели, чтобы она села рядом. – и ещё, - продолжил он, - Никогда! Никогда не позволяй себя доводить до такого состояния. Если будешь реветь, то и до старости не доживёшь, - он улыбнулся своим беззубым ртом и захихикал. Лена испуганно смотрела на него и от отчаяния тоже улыбнулась.
Преподаватель встал, и уже собирался уходить.
- А, да, забыл! – вспомнил он, -дурья эта башка, -прошептал на последок, - на, - протянул он ей диплом. Такой ещё совсем новенький, гладенький, даже ни разу не открывавшийся. Лена протянула руку и взяла то, ради чего зубрила книжки. Она улыбнулась.
- И это всё? – вопросительно посмотрела она на диплом, - это то ради чего я не спала ночами перед экзаменами?
- А ты что думала, тебе золота сундук дадут? Нет, девочка, эта ерундовина сил и терпенья стоит. У меня, правда её нет, - усмехнулся он, - но тебе она нужна. Сейчас, чтобы в люди пробиться такие вот корочки нужны.
- Как нет? – удивилась Лена. Она положила свою аттестационную книжечку на колени.
- А вот так! – засмеялся тот, - я просто на войне много чего перевидал и много кого полечил. Через меня сам Бадма Жапович прошёл. Его когда ранили на Центральном фронте, то его ко мне на руки, а я его и излечил. А потом, как-то пошло, пошло, так и остался по госпиталям кочевать. А потом и вовсе стал преподавать. Только это наш с тобой секрет, - улыбнулся он и подмигнул Лене. Когда он вышел в комнате стало тихо. Девушка подошла к окну и замерла. На улице лето. Вокруг цветы и тополиный пух, а она вот здесь в этой маленькой комнатке второго этажа женского общежития медицинского училища. Она – лучшая студентка, которая очень много знает и даже иногда может применить это на практике, сидит и уже который день плачет. Лена раскрыла свой аттестат и посмотрела в его записи. На всех строчках стояли отличные оценки.
- Зачем? -спросила она себя в слух, - ведь кроме меня это больше никому не нужно. Ведь на работу взяли тех, кто закончил училище с тройками. Кто перед экзаменами кричал в 12 часов ночи «халява приди», а не читал книги, как я. Почему же таким везёт? Неужели я хуже? – Лена села на кровать. – Наверное, хуже…
Мишу тогда переселили в общежитие и Лена всё время проводила у него. Работы пока не было, поэтому жить приходилось на деньги Миши. Она очень сильно переживала из-за этого и даже несколько раз зарекалась, что это были последние деньги, которые она у него взяла, но проходило время и она снова брала, потому, что что-то нужно было кушать. А потом и вовсе переехала к нему.
- Просто, я хочу, чтобы ты жила со мной, - сказал он ей, когда она в последний раз брала его деньги.
- Я так не могу! Мы же даже не муж и жена! – Лена сопротивлялась.
- Тогда давай поженимся! - резко сказал он. Он смотрел своими зеленоватыми глазами и просил её. Он хотел. Чтобы она стала его единственной женщиной. Чтобы по утрам- чай с оладьями, в обед – борщ с пампушками, а на ужин что-нибудь посытнее. Чтобы выходные с детьми в парке. Чтобы в нарядах он скучал по ней, а после суток засыпал прижавшись к её спине животом. Чтобы она смотрела на него вот также нежно, как сейчас – всегда. Чтобы нарожала ему кучу ребятишек. Но главное – сына. Чтобы он мог гордо назвать её своей – женой! – выходи за меня? - спросил он и замер.
Лена стояла, как зачарованная. Она знала, что когда-нибудь он это спросит, даже много раз перематывала это в своей голове. Заучивала слова, которые скажет в этот момент. Но вот сейчас, вдруг всё забыла, всё вылетело из головы.
- Ты выйдешь за меня замуж? - спросил он ещё раз и крепко сжал её хрупкие плечи.
- Да… - прошептала Лена.
Когда Миша привёз свою будущею жену знакомиться с мамой, то немного растерялся. Они долго ехали в автобусе и за это время, он повторял про себя слова, которые должен был сказать матери.
- Мама, это моя жена! – именно так он хотел сказать. Но сказал всё по-другому, как в принципе и бывает обычно.
- Мама, познакомься с Леной! – вдруг сказал он. Мать – Маргарита Фёдоровна, стояла в дверях своего дома и с любопытством рассматривала спрятавшеюся за спиной сына девушку.
- И кем вы будете? - обратилась она к Лене. Невеста сначала растерялась, а потом вышла из-за спины жениха и тихо прошептала.
- Наверное, женой, – она опустила глаза и покраснела.
- Так, наверное, или женой? – с ехидством будущей свекрови спросила мать.
- Женой! – громко сказал Миша. Он подошёл к матери и поцеловал её в щёку, - мама, я решил жениться!
- Ну, проходите в дом, раз уже решили! – пригласила она. Дети вошли в дом. – А вы Лена от куда родом? – попыталась изобразить аристократическую манеру Маргарита Фёдоровна.
- Я из Новленского района, - сказала Лена. Она почувствовала в женщине соперницу. Не, то чтобы она пыталась оградить сына от этой девушки, просто каждая мать всегда печётся о будущем сыновей. Если, дочка – это женщина, которая сама со всем справится, то сын – это ребёнок, которого нужно передать в добрые руки по наследству. А какие это будут руки, проверять только матери. Маргарита Фёдоровна, очень любила сына, она могла часами с ним разговаривать, когда он приезжал в гости из Смоленска, или когда его уже перевели в Брянскую часть. Она всегда повторяла.
- Мой сынок – самый лучший и он достоин самой лучшей жены!
Как и любая мать посвятившая жизнь своим детям, она жила этим большим ребёнком. А Ирка была хоть и младшей, но она была всё же девочкой, которая всегда должна держать голову на плечах. Ире всегда доставалось больше, чем Мише. И как бы, кто не говорил, каждая мать любит детей по-разному.
Они вошли в дом и Лена огляделась. Хатка была совсем маленькой и ветхой. Из углов продувало зимой, поэтому Маргарита Фёдоровна утепляла углы старыми лоскутами ткани. Небольшая печка в кухне, по конструкции напоминала печку, как дома у Лениных родителей. В кухне стоял мягкий, потёртый диван, укрытый широким разноцветным одеялом, как назвала бы эту раскраску мама Лены – «оляпистая». Посередине кухни стоял небольшой стол видно было, что только для одной этой женщины, потому, что дети уже разбежались по своим городам. Если пройти чуть поглубже в дом, то там была одна спальня завешенная шторкой. Но Лена туда не заходила. Это были покои Маргариты Фёдоровны, в которые боялся зайти даже Миша.
- Присаживайтесь, - указала на стулья мать, - я тут вас не ждала, так что не побрезгуйте вчерашним супом.
- Да, мам, мы всё съедим, мы такие голодные, - звонко сказал Миша подбадривая мать. Женщина вытащила из печки тёплую кастрюлю с супом и разлила по тарелкам. Почувствовав запах еды, Лена встала из-за стола и пошла к выходу.
- Лен, ты куда? - бросился за ней Миша. Он добежал до выхода и взял за руку.
- Голова закружилась, - призналась Лена. Она держалась рукой за солнечное сплетение, а второй прикрывала рот. – что-то мутит, - прошептала она. Где здесь туалет?
- Там, за углом, - указал он, - пройдёшь по саду и сразу сверни влево, там будет стоять туалет. – Лена быстро пошла по указанному адресу и закрылась на крючок. Она остро почувствовала каждый запах. Запах еды, запах уличного туалет, запах мёда на пасеке, запах полыни. У неё закружилось голова. Она вышла на улицу и села на траву.
- Плохо? – подошла похрамывая Маргарита Фёдоровна, - что болит? -спросила она и встала рядом.
- Голова кружится…сильно кружится, - Лена опустила голову на руки и задержалась так несколько секунд, потом посмотрела на будущею свекровь.
- Тошнит? -спросила она.
- Да, - ответила Лена.
- Грудь болит? – она прикоснулась к Лениной груди.
- Болит, - Лена смотрела на женщину и видела, что она к чему-то ведёт. И странно было бы, если бы Лена сама всего не понимала, но будучи уже медсестрой с корочкой, она знала каждый признак этой болезни.
- Беременная? – спросила Маргарита Фёдоровна. Лена лишь покачала в ответ головой. – Так, - сказала мать и протянула руку, чтобы помочь девушке встать, - мы ничего не говорим Мишке, пусть думает, что ничего не произошло. Раз уж вы решили пожениться, то оставим в тайне, что ты брюхатая. – Лена лишь качала головой соглашаясь со всем. – Свадьбу нужно играть быстрее, пока живот не появился. – Лена взялась за руку Маргариты Фёдоровны и привстала с земли.
Она была благодарна свой второй уже матери, что та молчала, что Миша и подумать не мог, что Лена беременная. Свадьбу сыграли скромно, на этом настояла сама Лена. Она долго думала над словами Алеси, которая когда-то говорила, что только девственница может выйти замуж в белом пышном платье. Поэтому лёгонький сарафанчик, она купила не раздумывая. Играли свадьбу дома у Мишиной тётки.
- Куда я твоих родителей приведу? – смотрел он на будущею жену, - у тётки хоть спать есть где, а у матери дует со всех щелей.
На свадьбу приехали Ленины родители, Лида, Алеся с Гришей и на этом список её гостей закончился. С Мишиной же стороны сидела мать, сестра, пару тёток и два деда, которые жили недалеко от них.
- Если, бы не Ленка, подумал, что мы на похоронах, - прошептал Гриша. Алеся толкнула его в бок.
- Замолчи! Каждый празднует как может, – прошептала она.
- Или как хочет, – ответил он.
Всё было до неприличия скупо, тихо. Такой свадьба не должна быть. Свадьба должна быть – «эгегей!», чтобы цыгане, медведи, романсы, песни, пляски, конкурсы. Ну, хотя бы оставить одни песни, но должно быть весело. А это торжество было похоже на сбор родственников. Просто, чтобы выпить.
Лена очень боялась, что отец много выпьет. Она следила за каждой его рюмкой, когда два деда в старинных костюмах с высокими плечами кричали:
- А теперь за молодых!
Это был самый актуальный тост на это свадьбе. Ну, за молодых, так за молодых. Все выпивали и снова молчали. Лена прижималась к Мише, чтобы чувствовать себя защищённой. Теперь она жена. Теперь она замужем. Теперь она не одна, а за мужем. За стеной, которая оградит её от всех бед.
- Ты должна называть свекровь – мамой, - уже под конец застолья сказала мать, – это тоже теперь твоя мама и если ты уважаешь мужа, то должна и уважать свекровь.
- Я не могу так! – ответила Лена прижимаясь к маме.
- Можешь. Только нужно постепенно. Не сразу, – говорила она, - я не успела назвать свою свекровь мамой, она рано умерла, но ты должна, это правильно.
Лида сидела в сторонке и слушала наставления матери. Она знала, что когда-нибудь мама скажет тоже самое и ей. Но будучи очень амбициозной она в душе себе говорила – «как я назову чужую женщину мамой?».
- А я твоего жениха видела, - вдруг прервала разговор Лида, - он, когда узнал, что ты замуж выходишь, так чуть не выпрыгнул из штанов. Стал говорить, что любит тебя, а я только посмеялась. Это же надо, с детства всё ждёт тебя, пока ты одумаешься, - улыбнулась Лида.
- Привет, ему передавай, -прошептала Лена и улыбнулась. – не удержал. – Лена прижималась к матери и чувствовала тепло, то которое исходит только от тех рук, которые в детстве носили маленький комочек с именем Лена.
После свадьбы Миша и Лена стали жить вместе в общежитии. Лена, как и обещала себе в детстве по утрам готовила оладья, в обед всегда были борщи, а вечером что-нибудь посытнее. Собирая мужа в наряд, она целовала его как будто провожала на войну. Она крепко к нему прижималась и говорила:
- Я тебя буду ждать, – и ждала до утра.
Живот рос с каждым днём. Маленький человечек внутри шевелился и постукивая ножками спешил появиться на свет.
- У меня будет только сын! – твердил Миша. А Лене было всё равно кто будет лишь бы здоровенький. Она была готова воспитывать кого угодно, только бы от Миши, только чтобы он носил его фамилию и его отчество.
- Мармазинский Константин Михайлович, - повторяла она про себя, чтобы привыкнуть к сыну. Она его уже любила заранее. Она могла ночами разговаривать с сыном и рассказывать ему о своей любви к отцу. Она говорила о том, что он будет самым счастливым и самым красивым мальчиком на свете. Лена очень хотела, чтобы сын был таким же как и отец – высоким, сильным, на которого можно положиться. Что, когда Костя решит жениться, то она примет любой выбор сына. Что у них будет самая счастлива семья, которой будут все завидовать. Лена мечтала. Ей ничего не оставалось, как мечтать. Она больше не знала, чем себя занять в тёмные одинокие ночи, когда муж был в наряде. Она готовила и мечтала. Вот две радости, которые были для неё отдушиной в однушке общаги.
В общежитии жили одинаковые семьи. Военные и их жёны. Кто-то жил в своих комнатках по несколько десятилетий, а кто-то только, что поженился и переехал, как и Лена с Мишей. Молодые семьи, самые счастливые семьи. Только на их лицах ещё можно увидеть радость и улыбки, а ещё если прислушаться, то только молодые семьи называют друг друга ласковыми словечками, которые служат неким паролём в их семьях.
- Зайка, ты посуду не помыл.
- Котик, убери со стола.
- Козявочка, я так по тебе скучал.
Это как ритуал, который со временем куда-то исчезает из лексикона молодых пар. Переходя в статус «уже за 10 лет», пары начинают чахнуть. Привыкшие уже к привычкам друг друга, они знают каждое движение супруга-супруги. От этого становится скучно и хочется чего-то нового. Но пока молодая пара Мармазинских была счастлива.
В одну из ночей, когда Миша был на смене, Лену забрала скорая. Её везли через весь город в центральную больницу. Она чувствовала, что вот-вот совсем скоро, но это скоро не наступало, а прокалывало её изнутри, как шилом швы на ткани. Она кричала.
- Тужься! - кричала медсестра, смотря на Лену уставшими от смены глазами, - тужься, говорю! – кричала она. Лена не чувствуя ног, и вообще не приходя в состояние спокойствия чувствовала, как изнутри неё, что-то выходит. Что-то огромное. Что-то живое и толкающееся.
- Позови врача! – крикнула акушерка на медсестру. Та быстро скрылась за ширмой. Прибежал врач в огромных очках и шапочке на голове. Лена наблюдала, как доктор широко шагает по палате.
- Надо быстрее! – говорил он. Лена боялась, что что-то пойдёт не так, что с Костей может что-то случиться. Она кричала уже больше не от боли, которая её разрывала, а от страха потерять ребёнка. Она не могла его потерять, счастье не должно уходить из рук. Перед глазами женщины плыли золотые круги на чёрном фоне, она закрывала глаза, но тут же её били по лицу, не давая потерять сознание. Она начинала кричать, так она чувствовала себя в жизни, чтобы не уходить туда, где темно.
Спустя несколько часов, она уже не могла ни кричать, не двигаться, ни говорить, она просто лежала и ждала. Врач поднял ребёночка над своей головой и ударил его по попке, тот громко закричал.
- Пять пальчик на ручках, пять на ножках, дышит. Здоровый! – обрадованно крикнул врач, -ну и напугала ты нас, мамашка, - сказал он и завернул ребёнка в пелёнку положил к сердцу матери, - Чуть не потеряли твоего, ножками карабкался, - сказал он и снял шапочку врача.
- Кто? – на последнем дыхании спросила Лена.
- Сын! - ответил врач и забрал ребёнка у уставшей роженицы.
- Костя, - прошептала Лена, – сынок – и она заснула. Отключилась. Ушла в мир без снов. Сегодня ей сны не снились.
Через неделю в палату к Лене вошёл старый знакомый врач. Сначала женщина не обратила на него внимания, но присмотревшись поняла, что это тот самый Андрей Васильевич.
- Здравствуйте, - привстала она с постели, - вы? – удивилась она.
- Неожиданно, неожиданно, - громко сказал он, - мне тут медсетричка сказала, что ты у нас рожаешь. Девочка на год младше тебя училась, - объяснил он от куда узнал – поздравляю с сыном! – он протянул ей руку.
- Спасибо, - ответила Лена и протянула руку, он крепко сжал.
- Как себя чувствуешь, мамаша? -спросил главврач, - сказала бы раньше, мы бы тебе палату оформили поприличнее.
- Да, мне и здесь хорошо, - ответила смущённо Лена, - у меня соседки хорошие, - указала она на соседние койки, где спали две молодые женщины отходящие от родов.
- Ну, сама смотри! – он присел рядом с кроватью на стул, - нашла себе работу? -спросил он.
- Нет, - Лена опустила глаза в пол.
- Ну, ничего, ещё молодая. Сейчас вот сынишка подрастёт и найдёшь, - подбодрил он, - как хоть назвали? – улыбнулся он.
- Костей, - Лена подняла глаза и улыбнулась.
- Молодцы! Сегодня выписывают? -он ударил по матрацу рукой, что поднялась пыль.
- Да, должны, - обрадовалась она, что побыстрее окажется дома.
- Ну, удачи вам. Расти и не болеть. За вторым приходите! – захохотал он тяжёлым басом.
- Хорошо, - улыбнулась Лена.
Уже в обед она оделась в чём была, когда забирали в больницу и у входа ей вручили большущий конверт из пелёнок. Она вышла на улицу. Первую увидела Лиду, которая тут же подскочила к сестре.
- Покажи, покажи! – завизжала она.
- Тшшш… разбудишь, - прошептала Лена. Миша стоял в стороне держа в руках несколько уже увядших красных гвоздик. Он подошёл поближе.
- Костя? – воодушевлённо спросил он.
- Костя, - улыбнулась Лена и подала конверт мужу. Она почувствовала, что от Миши пахнет вчерашним спиртным. Такой запах был от отца постоянно. Только отец запивал вчерашнее сегодняшним, а Миша, по всей видимости отмечал вчера, он что забирает сегодня. Лена промолчала. Муж счастлив, у него сын, пусть отмечает. Да и мужики бы не отстали в общаге. Как и не поставить за сына?
Уже дома они развернули конверт с маленьким Костенькой. Лена любовалась им, как будто игрушкой. Рядом на коленях перед кроватью стояла Лида и разглядывала племянника.
- Я когда выросту, буду его на дискотеки брать! – сказала она и улыбнулась.
- Это он тебя ещё брать будет. Если не скажет, тёть, иди-ка ты, а то совсем стара стала, - засмеялся Миша.
- Ну, спасибо, зятёк, - улыбнулась Лида. Она смотрела на малыша и пока ещё с трудом понимала зачем дети вообще нужны.
- Красивый да? – обратилась к ней Лена.
- Нет, - категорично ответила сестра, - ты же посмотри на него, он же синий! – девушка была права. Костя был синим, как впрочем и все новорождённые, но для своих же он всегда самый красивый.
Уже вечером они накрыли стол в большой кухни общежития и собрали родственником. Приехали и мать с отцом Лены, была и свекровь и Ира и Лида и соседи и сослуживцы Миши. Миша встал первым говорить тост.
- Спасибо моей жене за сына, которого я так долго ждал. За то, что она у меня есть. А ещё хочу всем сказать, что меня повысили до старшего сержанта и мы уезжаем жить в Забайкалье, – он замер ожидая реакцию на сказанное. Он стоял и не выпивал. Приглашённые родственники молчали, никто из них не притронулся к бокалам, пока паузу не нарушила Лида.
- Ну, так выпьем, - подняла она бокал и залпом выпила красное вино, которое ей налили, совсем чуть-чуть, как самой маленькой. Только после этого все последовали совету сестры Лены. Полина смотрела на старшую дочь и на глазах наверчивались слёзы, она будто шептала – «Куда же ты?». А Лена сама сидела и от неожиданности не могла поднять бокал с компотом. Она посмотрела на мужа, потом на мать, а затем и на Лиду. Она не готова была уезжать от любимых людей, тем более так далеко. В какой-то чужой город с чужими людьми. У неё маленький сын, а она незнамо куда поедет за мужем.
- И когда ты мне хотел это сказать? – спросила она уже, когда гости разошлись. Он смущённо стоял у крана и намывал посуду.
- Скоро. Меня вчера повысили и я решил, что об этом нужно сказать потом, чтобы ты порадовалась за меня, – он отложил мокрую тряпку в сторону и подошёл к ней, – ну, ты же меня поддержишь? Ты же знаешь, как это важно для меня, как я хочу этого.
Лена знала, что для неё самое главное, чтобы муж был счастлив, чтобы он добился успеха. Она даже согласна забыть своё желание быть медсестрой и стать просто женой, обрасти детьми и ждать счастливого с любимой работы Мишу. Она смотрела в его глаза и таяла, как в первый раз, когда он её поцеловал.
– Когда нам ехать? – спросила она, прижимаясь к его груди.
- Через месяц, там сейчас документы подписывают о моём переводе, – он прижал её сильнее, чтобы она не смогла ни вырваться, ни сказать ни слова. Лена молчала.
Когда Полина провожала дочь с внуком на самолёт, она плакала. Как будто предчувствуя, что может больше никогда их не увидеть. Это, как материнское сердце рвущееся за родными людьми. Лена плакала. Она никогда ещё так далеко не уезжала от дома. Не пойми куда за мечтой мужа. Но она любила Мишу, как любят только преданные жёны, согласные хоть на край света, только бы рядом. И он это ценил.
После работы – домой, никаких друзей и приятелей. У него была семья, которую он хотел с этой женщиной. Он мог смотреть на неё часами. Мог часами играться с Костей, только бы тот не плакал. Он был даже самым настоящим отцом с большой буквы «О».
Их поселили в Читинскую область, в военный городок Ареду. Лена не могла привыкнуть к бурятам и их жизни. Вообще военная атмосфера сразу била по голове, это как во время войны, в оккупацию. Сидишь в городке, а вокруг стены и одни мужчины в форме, кое-когда пробегают медсёстры или связистки.
В этом городе пахло порохом. Здесь была плохая весна, не та, которую любила Лена. Весна всегда была грязная. Бегало много собак, чаще овчарок, которые служили вместе с её мужем. Первое время она вообще старалась не выходить из дома, боясь людей. Не потому, что была нелюдимой, а потому, что была скованной, скромной девушкой, у которой маленький ребёнок, с которым ей никто не помогал, всё делала сама.
Когда у Кости выступила сыпь по всему телу, она от испуга побежала в мед. часть.
- Что мне делать? – спросила она со слезами на глазах у местной молоденькой медсестры. Та посмотрела на неё с высокомерием и ответила:
- Берёшь сухую череду, заливаешь стаканом холодной воды, доводишь до кипения и процеживаешь. Делаешь из этого ванночки для малыша, – она осмотрела Лену с ног до головы и добавила, - ты что не знаешь чем детей лечат?
- Нет, - ответила она. Даже её медицинские способности были сейчас неподходящим вариантом, - у меня первый ребёнок, - сказала она взволнованно.
- Ааа…ты ещё молодая, - протянула женщина и сменила взгляд на более одобряющий, - а я уже третьего воспитываю, - сказала она.
Лена сильно удивилась. Перед ней сидела высокая, стройная, молодая, красивая, без единой морщинки, без изъянов женщина с пухлыми красными губами и в белом медицинском халате. После родов Лена поправилась и даже представить не могла, что после рождения троих можно вот так выглядеть.
- У вас трое? – выпалила озадаченная Лена.
- Да, - засмеялась женщина. Реакция на количество её детей всегда была одинаковая.
- И вы… - не успела сказать Лена, как женщина её перебила.
- Да, я хорошо выгляжу, – улыбнулась она, - меня Света зовут, - протянула она руку, Лена ответила.
- Я – Лена, - она была очарована Светой и её внешностью, - а вы замужем? -спросила она.
- Можно на «ты», - одёрнула Света, - нет, мой муж погиб, в прошлом году, - она опустила глаза и тут же их подняла, чтобы не дать себе загрустить.
- Ой, - испугалась Лена своих слов.
- Всё нормально! - подбодрила Света, - главное, что я жива, - она улыбнулась, - а ты новенькая, да? – спросила она.
- Да, мы с мужем недавно приехали. Обживаемся. – Лене очень приятно было находиться в обществе этой женщины, она будто притягивала к себе.
- А мы с мужем семь лет назад сюда приехали. А теперь его нет, - не подала вида грусти Света. – а я осталась работать. - Лена промолчала. – ты малыша своего в ванночке искупай с чередой и всё пройдёт. Это меня так бабушка моя учила. С тех пор запомнила. Всё мне пора, - она оббежала Лену и вышла из кабинета мед. части. Лена поплелась следом.
Лена почему-то вспомнила свою учительницу Наину Петровну. Она попыталась повторить её жест, но поняла, что не умеет, не может, у неё не выходит так аристократично. Светлана чем-то напоминала учительницу. Она была такой же строгой красоты. Лене захотелось ещё раз увидеть её. Дома она искупала Костю в череде и уже на следующий день заметила, что краснота спала с его щёчек и животика. Она захотела отблагодарить Свету и пришла в мед.часть.
- Света, привет, - вошла в кабинет Лена.
- Привет, привет, - улыбнулась Света и пригласила к себе, – как малыш? - спросила она.
- Хорошо, уже не такой красный, - обрадованно рассказала Лена.
- Ты каждый день его обмывай и пройдёт. – Света раскладывала на столе какие-то бумажки.
- Я, просто, - растерялась Лена, - никого здесь не знаю. Мне бы очень хотелось с кем- то общаться, ну вдруг Костик снова заболеет, - Лена смутилась, - могу я к тебе приходить?
- Конечно, - улыбнулась Света, - я всегда рада, - она замолчала на секунду, а потом продолжила, - у меня же тоже здесь никого не было, когда я только приехала, - она взяла шариковую ручку со стола и стала перебирать её в руках, – да и сейчас никого не осталось. Я, когда муж умер, вообще перестала со всеми общаться, - она отвела глаза в сторону, – ты приходи, если вопросы будут, я только рада, - улыбнулась она и положила ручку обратно на стол.
Лена почувствовала, что нашла человека с которым можно просто поговорить. Ей было так одиноко в этом городке. Она выходила гулять с сыном, а за её спиной обсуждали старые бабушки и давно здесь засидевшиеся жёны военных. Кто она, чья она, с кем она, что делает? В, общем, всё как в деревне. Только она успела отвыкнуть от своей богом забытой деревушке, как вот оно снова всплывает. Снова слухи, снова разговоры, снова все друг друга знают.
- Миш, мне здесь плохо, - простонала Лена, подкатываясь к мужу в постели.
- Лен, ну что я сделаю? – возмутился он, - ты же знаешь, что это не вечно, что меня повысят и мы снова куда-нибудь уедем.
- И сколько мы так будем кататься? – спросила она с недовольством.
- А ты знала за кого замуж выходишь, знала, что за военным нужно ездить, - он повернулся к Лене и посмотрел с недовольным выражением лица, даже немного осуждая её взглядом за такие слова. Она испугалась его взгляда, но поняла, что спорить бесполезно.
Уже через полгода она почувствовала себя немного спокойнее. Она знала всех соседок, соседки знали всё про неё, а она ничего и не скрывала. По большей части общалась со Светой, им всегда было о чём поговорить. У молодых мамаш всегда одна тема-дети.
Приезжие женщины напоминали ей её, совсем недавнюю. Гулящую по улочкам и оглядывающуюся по сторонам. А те, кто видел этих новеньких, сразу начинали придумывать им свои биографии. Тем более мужья служившие вместе, могли рассказать кое-какую информацию.
Костя рос здоровым мальчиком, несмотря на то, что родился не так как ожидалось. Он рано пошёл, рано заговорил. Отец гордился сыном. Он всем рассказывал какой у него замечательный Костя. С «большой земли», так Лена называла «малую родину» приходили письма. Но от Лиды, этих писем она ждала больше всего, они были самые правдивые. От мамы и свекрови, письма были статичные, как по шаблону. «здравствуй, дочка, у нас всё хорошо. Как вы? Ну, всё пока дочка!». На этом всё и заканчивалось.
Лида же писала о том, как она уже доучивается в своём надоедливом ей уже за три года ГПТУ. Она называла его в шутку – «Господи, помоги тупому устроиться». Писала о том, что встречается с парнем из соседней деревни. Ванька – парень хороший, по рассказам Лиды, работящий. А ещё его все уважают за то, что он на тракторе самый лучший. Лена смотрела со своей «колокольни» и понимала, что она переросла тот возраст, когда хочется взрыва эмоций. Это у неё всё было. Сейчас ей хотелось спокойно жить и наслаждаться семьёй.
Зарплаты у военных всегда были небольшие, поэтому, чтобы хоть как-то прожить, Лена пошла устраиваться на работу.
- Свет, - пришла она к подруге,- мне очень нужна работа.
- Ну, медсестёр у нас много, - начала она, - есть одно место, но пойдёшь ли ты? – Света зажала нижнюю губу между зубами.
- Я уже куда угодно пойду, - сказала Лена, - что там?
- Там кочегары нужны. Мужиков не хватает, так женщин берут. Если согласишься, то надо будет сидеть в котельной и подбрасывать уголь периодически. Это, конечно тяжело, но что делать, жизнь такая.
- Я согласна! - махнула головой Лена.
Костю она оставляла в недельных яслях. Мужа провожала в наряды через день, а сама ходила в котельную и бросала уголь. Она не любила эту работу. Она ненавидела запах угля и сажи. Она выходила на свежий воздух и глубоко дышала, чтобы не задохнуться внутри. Платили не много, но поправить положение семьи хватало. Забирая Костю на выходные, она не отходила от сына. Он тоже очень скучал и ходил за ней хвостиком, как приклеенный.
Мальчику не хватало этой материнской любви, которую нужно дать ребёнку, хотя бы в первые три года, иначе он будет чувствовать себя всю жизнь обделённым.
Уже весной Лена поняла, что снова ждёт ребёнка. Она тогда сидела у разгорающегося котла и её стало страшно рвать. Она упала на пол и выворачивая всю себя наружу, и прослезясь от потугов тошноты, она лежала и думала, что - «Да, это счастье. Но не своевременное счастье». И так были проблемы с деньгами, да ещё и ребёнок. Но она его ждала. Долго боялась говорить об этом мужу, но когда решилась, то удивилась реакции. Он поднял её, ещё сильнее располневшую, на руки и стал кружить.
- Сына хочу! – крикнул он. Миша любил детей, именно своих детей. Ему хотелось больше и больше, как в счастливых семьях, как в больших счастливых семьях.
Лена понимала, что ребёнка нужно вырастить, для этого нужны деньги, чтобы были деньги нужно много работать. На своей работе кочегара много не заработаешь, а Мише пока не давали повышение по службе.
Как говорят в народе, с каждым днём время летит всё быстрее и быстрее. Его и в самом деле не замечаешь с годами, лишь иногда кружит, как в карусели. В тот самый год от Лиды пришло письмо.
«Привет, сестра, очень рада, что вы ждёте второго малыша, это же счастье, такое большое счастье. А мы с Ванькой решили пожениться. Я, правда, не хочу, но он говорит, что уже старый и что хочет детей. Я, как представлю, что мне тоже придётся рожать, так аж и замуж не хочется. А вообще, да, он уже старик (немного хихикая), ему уже 25 лет, скоро на пенсию. Мамка сначала против была, чтобы мы с Ванькой дружили, говорила, что он мне не пара, что он ревновать меня будет, ещё много чего придумывала. Но, ты же знаешь, что если я решила, то уже от своего не отступлю. Так, что 20 июня играем свадьбу. Я, понимаю, что ты не приедешь, но так бы хотелось, чтобы ты была рядом. Но мы обязательно встретимся, я верю в это. Ты даже не представляешь, как Ванька красиво «р» не выговаривает. Так забавно.
Отец спился. Окончательно. Мы с ним и не разговариваем, так если только что срочное. Мамка болела последние два месяца, врачи сказали, что воспалении, но что-то мне верится с трудом. На простую болезнь это не похоже, хотя тебе виднее, ты же у нас медсестра, а я всего-то оператор котельной.
Сейчас работаю на заводе втулки выпиливаем. Занятное дело. Главное – не скучное.
Ты обязательно отбей телеграмму, когда родишь, мы все будем ждать. Люблю тебя. Твоя сестра, Лида».
Лена скучала по дому. Ей хотелось хотя бы на недельку съездить, чтобы увидеть родных. Поболтать с Лидкой, обсудить все её переживания про жениха. Ведь только ей сестра и могла довериться. Даже матери она столько не расскажет, сколько Лене. Она очень хотела посмотреть, как выглядит Ванька, за что же она его полюбила.
Лена лежала дома со включенным телевизором и слушала голоса дикторов. Когда дверь в квартиру открылась, она быстро заморгала, ожидая, что сейчас войдёт муж. Её уже большой живот торчал кверху. Руки отекли и не двигались. Миша вошёл в спальню и прилёг рядом с женой не снимая формы.
- Я стала как бочка! – сказала она и тут же разревелась.
- Ну, ты чего, - стал он вытирать её слёзы, - ты моя любимая, - сказал Миша и прижался ухом к животу, - кто у нас там? – засмеялся он. Его уставшие глаза закрывались от недосыпа, а тяжёлые руки обхватывали живот и слегка сдавливали его.
- Не дави! – испуганно сказала Лена, когда почувствовала его руки.
- Бьётся? - спросил Миша и погладил те места, на которые только что надавливал.
- Бьётся, – ответила Лена и улыбнулась. Ей не хватало этой заботы. Ей в последнее время не хватало мужа. Беременным всегда чего-то не хватает.
- А знаешь, что? – спросил он и поднял голову, чтобы увидеть глаза жены.
- Что ? -спросила она и попыталась опереться на локти, чтобы приподнять поясницу.
- Теперь я… - он замедлил с ответом, - теперь я - повторил он, - старшина, – он набросился на жену и поцеловал. Лена попыталась вырваться из рук мужа, но уже не могла. Когда он выпустил из рук её голову, то увидел, как горят её глаза.
- Ты молодец! – сказала она и заплакала, - я так рада!
- Знаешь, что подумал! С каждым ребёнком меня повышают, значит до генералиссимуса осталось ещё 14 детей. Справишься? – улыбнулся он.
- Нет уж, - запротестовала жена, - с меня и двоих хватит, я больше не могу ходить беременная.
- Ну, ладно, - улыбнулся Миша и прижался к груди жены, - вот родишь сына и посмотрим. Он обнял Лену и прижал к себе, – скоро уже, скоро, - он чувствовал, что скоро у него появиться ещё один малыш, который будет кричать по ночам и пачкать пелёнки с ускоренной быстротой.
Когда в дом принесли малыша, Миши не было. Он дежурил. Даже с рождением ребёнка военных не отпускали домой. Лена сама разложила мальчика на кровати и присела рядом на колени перед кроватью.
- Привет, Пашка - прошептала она. Глаза новорождённого бегали по лицу матери, - я твоя мама, - прошептала она, – очень приятно познакомиться. Как ты себя чувствуешь? – спросил она и тут же ответила за сына, - холодно тебе, да мне тоже не тепло, – она укутала сына в пелёночку и привстала.
Теперь она не отправляла Костю на недельный садик, а оставляла дома. Она была образцовой матерью, воспитывающей двоих сыновей. Со вторым ребёнком приходит опыт в делах семейных. Теперь она знала, что диатез лечится – чередой, соцветием бархатцев лечится желтуха, подсолнечное масло от опрелости, мёд помогает при прорезание зубов, овсяная солома и душица от рахита. Она уже могла стать консультантом для молодых мамаш, а её консультант Света всегда была начеку. Она всегда давала советы и наказы по воспитанию ребёнка. Костя игрался с сыновьями Светы, они могли оставить их играть в песочнице, а сами сидеть на лавочке и обсуждать новых мамаш. Лена поняла, что обсуждать кого-то, это не так уж и плохо. Это даже забавно, когда других тем для обсуждения нет, то можно вспомнить недавно приехавшую молодую жену какого-нибудь военного.
Дети уже подрастали, а они всё жили в этой небольшой квартирке в центре Ареды. Вокруг царил порядок и покой. Лена уже привыкла, что живёт в резервуаре ограждённом стеной. В этом резервуаре были только военные разговоры, только военные одежды, только военные люди. Всегда было тихо, не смотря на время года и на дату в календаре.
В один из таких тихих вечеров в дом постучали. Миша открыл дверь и быстро её захлопнул. Он вошёл в комнату, где Лена сидела на полу с разложенными по кругу игрушками и рядом с ней ползали два сына.
- Лен, - отозвал он её. Он никогда не ругался и не говорил плохие новости в присутствии сыновей. Она быстро встала предчувствуя беду и подошла к мужу. Они вошли в кухню, - Лен, - продолжил он, - мама умерла. - Лена пока не могла понять чей мамы не стала, но в голове пронеслось «только не моя», – это Лида телеграмму отбила, - произнёс он, жена же резку упала на стул и замерла.
- Я должна ехать, - прошептала она, - мне надо там быть. - Она сидела неподвижна и почти беззвучно, только шевелила губами.
- Ты не можешь, - Миша сел на корточки перед женой и обнял её колени, - сейчас нельзя. В любой момент может случиться тревога и меня заберут, очень опасная ситуация на востоке.
- Ты, что не понимаешь, что моей мамочки не стало, - шептала она, - я хочу её проводить. Я же её больше никогда не увижу, – она заплакала и уткнулась в ладошки.
- Тихо, тихо, - прошептал он и погладил по голове, - только не плачь. Мы отправим деньги на похороны. Но ты сейчас не можешь никуда ехать.
- Да я и так никуда не езжу! В этом долбанном городке сижу уже семь лет, даже на свадьбе у сестры не была. У вас у военных постоянно какая-та опасность. Вы что не видите, что в стране всё хорошо, что никто не хочет нас захватить! – крикнула она, убрав руки от лица.
- Тихо, - громко, по-военному сказал он, - мальчиков напугаешь!
Лена быстро встала со стула и ушла в комнату, легла на постель и проплакала всю ночь. Миша понимал, что сейчас ей нужно побыть одной, что она потеряла близкого человека и пока никак не может к ней поехать. Она не имеет права покидать этот городок, пока муж ей не разрешит, а мужу не разрешат люди стоящие выше.
Лена ненавидела этот городок из-за того, что он отнял у неё возможность быть рядом с теми, кого она бесконечно любила. Она не видела, как вышла замуж сестра, как она родила сына, она не видела племянника. Она не увидит, как маму опустят в землю. Она видит только эти бесконечные стены и домики в два этажа на два подъезда по четыре квартиры в каждом.
Ей хотелось сейчас взять билет на самолёт и без ведома мужа улететь на пару дней. Но ни один выезд из этого городка не проходил незамеченным. Да и с кем она оставит детей? С мужем? Он постоянно в нарядах. Со Светой? У неё и своих троих хватает. Взять с собой? Она если бы и хотела, не смогла. Ей ничего не осталось делать, как смириться. Она выслала деньги сестре и стала ждать письма. Ей не хотелось знать, что было, когда хоронили мать, ей хотелось узнать, что чувствовала сестра, заплакал ли отец. Через два месяца Лена получила письмо.
«Привет, Лена. Начинать с печального не хочется, но это то, что не даёт мне спать уже несколько недель. Я закрываю глаза и вижу маму. Она, будто разговаривает со мной. Помнишь, на твоей свадьбе она говорила тебе, чтобы ты назвала свою свекровь - мамой. Я тогда подумала, что никогда не буду этого делать. Но после того, как мамы не стало, я назвала свою свекровь - мамой. Было безумно сложно, но на самом деле она осталась теперь у меня одна, моя мама.
Я часто думаю о том, чего не успела ей сказать при жизни. Знаешь, это такие обычные слова, которые забываются в обычных ситуациях. Надо людям говорить при жизни, что их любишь, а не на могиле, когда их закапывают. Как это сделал папа. Знаешь, он даже расплакался, никто не ожидал, ну, по крайней мере я. Она даже сказал, что – «Это была единственная женщина, которой он подарил бы жизнь снова». Он нёс такой бред, такую ересь, я никогда в это не поверю. Ты бы поверила, ты во всё веришь.
Очень жаль, что ты так и не приехала. Я, понимаю, этот восток никому покоя не даёт. Хотя мы-то не служивые и не знаем, что происходит, нам и так не плохо. Ванька мой сейчас поехал север осваивать, скоро и нас с Максом заберёт. Макс, у нас растёт, уже бегает во всю и говорит, правда обрывками, но мы и этому радуемся.
Тебя очень не хватает. Как вспомню, как мы в детстве болтали часами, так и слёзы наворачиваются на глаза. Мама в последнее время часто плакала, когда вспоминала нас маленькими. Говорила, что мол выросли и разлетелись по своим гнёздышкам, а она одна осталась. Так жалко её было. А теперь её нет. Даже не верится. Иногда хочется собраться, сесть на утрешний автобус и приехать к ней, но потом начинаешь понимать, что даже если приедешь, то в доме будет пусто, никто не встретит.
Сейчас там остался отец. Я к нему не езжу. Не могу. Он вызывает у меня отвращение. Он после похорон не пил три дня, ходил как неприкаянный, а потом мы уехали и я не знаю, что с ним сейчас. Была две недели назад, привезла ему еды и уехала.
Мы с Максом сейчас у свекрови живём. Там ещё Ванькина младшая сестра с мужем и сыном. Стараемся дружить, но ты же знаешь мой характер. Я своего не уступаю. Наверное, меня в детстве надо было пороть за мой язык, да поздно начали.
Люблю тебя очень. Не хватает тебя».
Лена перечитывала письмо раз за разом, пытаясь понять, что чувствовала в тот момент сестра, какие мысли ей ещё могли прийти в голову. Но ничего придумать она не могла. Слёзы катились по щекам и падали на листы с черничными буквами.
Уже весной Миша пришёл домой и сняв пальто присел на кухне. Он уставился в одну точку в стене и тихо прошептал.
- В Чернобыле взорвалась АЭС. Эвакуировали людей. Радиация. – Лена выключила газ, на котором варила еду и села напротив, она смотрела растерянными глазами на мужа.
- Что там? – она боялась за сестру и за отца, которые были там.
- Радиация везде. Облучение может вызывать инфекционные осложнения, нарушения обмена веществ, злокачественные опухоли. Любые болезни, никто не знает чего ждать от Чернобыля. Там люди просто умирают от радиации. Кого успели вывезли первыми, сейчас уж нельзя вывозить, люди заражены, дома заражены, там всё в радиации. Украина пострадала больше и часть нашей области, начиная с Навлинского района.
- Отец! – вскрикнула испуганно Лена.
- Не думаю, что с отцом что-то случиться. – прошептал он, - там страшное твориться. Через время люди, как зомби будут, город же вымрет, опустеет, его сотрут с карты. Это же трагедия, - он схватился за голову.
Лену всю затрясло. Она находилась в тысячи километров от дома, где совсем недавно умерла мать, а теперь и эта АЭС, которая может задеть её отца и Лиду с семьёй.
- Что делать? -спросила Лена и посмотрела на мужа.
- Ждать, - сказал он и вышел из кухни, а потом и вовсе из дома, - мне надо подумать, - сказал он и захлопнул дверь.
Лена замерла. Он – человек, которого она любила, сейчас больше переживал за судьбу страны, нежели за близких их семье людей. Ему было всё равно, что там с Лениным отцом или даже с его матерью и сестрой. Ему было страшно за то, как будут спасаться миллионы, ему хотелось туда, спасти всех и каждого. Но быть там он не мог. Порой Лене казалось, что начнись война, он первый встанет в её ряды. Ему бы что-то спасти или кого-то защитить.
Миша часто говорил, - «Почему я не родился в начале 20 века, тогда бы я фашистам бы показал. Стрелял бы их, как тараканов в кухне тапкам бью». Для него было очень важно быть «военным», чтобы к нему обращались по званию и по фамилии. Чтобы им гордились и им восхищались. Он не переживал так, когда у Кости было воспаление лёгких, как сейчас переживал за жителей Припяти.
Видимо судьба жены военного - ждать пока начнётся война, или пока весь мир не будет спасён, или пока муж, наконец не поймёт, что можно жить мирно. Хотя в России никогда нельзя было жить спокойно тем, кто знал, что происходит в мире военном. «Военный мир» звучит, как что-то космическое, что-то пугающее, что-то неизведанное. Военные и в самом деле живут, как в замкнутом пространстве, только им понятном.
Костя пошёл в школу. Он был непоседливым ребёнком, никогда не мог усидеть на месте. Для него важно было повернуться в сторону, где сидит какая-нибудь девочка с косичками и дёрнуть её за волосы, и даже не было для него важным, что он тут же получал по голове тяжеленым учебником, зато дёрнул, зато молодец. Его часто оставляли после уроков чинить раскрученные им парты, или стулья. Частенько стоял в углу для того, чтобы что-то понять. Хотя ничего не понимал выходя из уже изученного и изрисованного им же угла.
Но у Кости была страсть, самая настоящая страсть. Он любил рисовать. Сначала это были какие-то кругляшки и квадратики, но со временем он стал вырисовывать из них чудаковатых персонажей сказок и мультиков. Потом и вовсе стал придумывать своих героев, которые то шли у него куда-то, то бежали, то просто стояли и чего-то ждали.
Миша не одобрял эту привязанность его к рисованию. Он часто забирал у сына карандаш и выбрасывал его.
- Это всё ерунда, что ты делаешь! Надо делом заниматься, вон лучше запишись на каратэ, – говорил с упрёком он.
Но для Кости каратэ это было бесполезное занятие. Мальчишки махающие ногами и руками для него было не больше, чем объекты для рисунков. Он садился в зале для тренировок и рисовал мальчиков в кимоно.
- Это не дело! – кричал Миша выбрасывая все рисунки Кости в ведро. Лена доставала после каждой такой ссоры рисунки сына и возвращала обратно в полку.
- Ты не обижайся, на папку, -просила она Костю, - это он не со зла. Просто он военный и хочет из тебя тоже мужчину сделать. Не злись!
Костя плакал. Он ещё не понимал, что он делает плохого своими рисунками. Не мог же он заставить свою фантазию не работать. Если в его голове всплывали образы, то он шёл и рисовал их.
Пашу готовили в школу. Мальчик был слабый и запоминал алфавит неохотно. Он вообще не хотел никуда идти, ни в какую школу, для него было хорошо дома. Дома было спокойно, уютно и тепло, а в школе много детей и все кричат.
Лена проводила всё свободное время с младшим сыном. Она постоянно с ним гуляла, что-то учила, куда-то они вместе ходили. Она уже считала, что Костя слишком взрослый для прогулок с ними, но старший сын в глубине души так хотел, чтобы его взяли с собой. НО он молчал, так учил отец.
Оставалось полгода до того как Пашу отправят в школу. Он гулял с детьми в парке. Они качались то на качелях, то на скатывались с горки. Была лютая зима, но именно в тот день выглянуло солнышко.
Лена сидела дома и что-то мастерила на кухонно плите. Она оторвала взгляд от еды и посмотрела за окно. Как раз рядом с их домом росло огромное дерево, которое закрывало детскую площадку. В этот момент на нем сидело столько голубей, что Лена даже и подумать не могла, что они такими стаями могут сидеть зимой на дереве, а не греться где-нибудь на чердаке. Вдруг голуби резко вспорхнули и улетели, как испуганные чем-то.
- А давай кирпичи скидывать будем? – предложил мальчик постарше Паши.
- Нет, - ответил Паша, - так не делают.
Но не усел он скатиться с горки, как ему на голову покатился кирпич. Паша потерял сознание. Его не успели довезти до больницы, он скончался на месте.
Лена сидела у постели сына и молчала. Не двигалась. Даже боялась дышать. Ей казалась, что вот сейчас её Павлик откроет глаза и скажет:
- Мамочка, пойдём гулять!
Но этого бы не произошло уже никогда. Он уже не откроет глаза и не скажет о том, как он сильно её любит. Как хочет, чтобы она отвела его гулять. Как хочет обнять её. Он уже не дышал. На голове в волосах была окровавленная дырка на которой засохла и свернулась кровь. Лена не могла плакать. Она ждала сына. Пока её силой не оттащил Миша и не стал говорить, что их сына больше нет. Он ударил её по щеке, чтобы жена пришла в себя.
- Не верю! Не верю! Не верю! – кричала она. Она рвалась к нему в палату, но Миша держал её в своих крепких, но уже ослабевающих от горя руках.
Она перестала спать. Ей было всё равно, что происходит в жизни ещё не до конца всё осознающего Кости. Мальчик плакал и просился к маме, но отец его закрывал в своей комнате и заставлял учить уроки. После похорон Павлика Лена неделю не жила, а существовала, даже существованием это назвать нельзя. Это, как лихорадка, которая уничтожает изнутри не только все органы, но и мозг. Она разъедает мозг изнутри, а потом постепенно переходит на внешнюю часть человека. Она перестала разговаривать. Постоянно молчала. На вопросы Кости, она отвечала:
- Потом.
Она не могла произносить слово «сын», на глазах сразу наворачивались слёзы. Сейчас она поняла, что чувствовала её мать, когда каждый раз прощалась с ней и Лидой, она всегда плакала. А Лена плакала не потому, что прощалась, а потому, что уже не могла вернуть назад. Она никогда не увидит, как рос бы её сын, чему бы он смог научиться, что бы говорил, как бы говорил, на кого бы он был похож в подростковом возрасте, как бы он учился в школе. Она уже ничего не сможет о нём узнать. Ничего. От этого становилось страшно, что когда-нибудь сможет уйти и она сама.
Прошёл месяц после смерти Павлика. Лена уже ни на шаг не отходила от старшего сына. Она берегла его, как кусок золота от врагов. Она не разрешала ему кататься на горке, гулять с друзьями, даже в школу она его провожала сама, хотя даже в первый класс он ходил самостоятельно.
- Такого никогда не повториться, - говорила она Кости, - больше никто не обидит моего сына. – Она не могла сказать – «никто не убьёт моего сына», поэтому заменяла это слово «обидит». Для неё было самым страшным теперь потерять ещё кого-то из близких.
Похоронили Павлика на военном кладбище рядом с офицерами и капитанами. Он лежал в своей маленькой кроватке под землёй и каждый день ждал маму, которая каждый день, без выходных, не смотря на погоду приходила и разговаривала с сыном. Порой она засыпала на земле с цветами в руках. Она покупала и приносила ему конфеты и шоколад.
- Это Павлик любил, - говорила она продавщице в магазине, - это он будет есть.
Кто-то принимал её за сумасшедшую, но жёны и матери потерявшие своих близких, её понимали, они понимали, как ей было больно. Как она хотела вернуть своего человечка, но не могла. Прошёл год после смерти Пашеньки, но Лена до сих пор говорила о нём, как о живом человеке, который откроет входную дверь и придёт к ним в гости.
- Ты можешь так не говорить! – однажды за ужином крикнул Миша, - он умер, его нет, слышишь, его нет! – он ударил кулаком по столу и вышел из комнаты.
Лена села на стул и посмотрела на испуганного Костю сидевшего рядом.
- Что с папой ? -спросил он.
- Он не понимает, - ответила Лена и покачала головой в стороны. Она вышла за мужем в подъезд. Он стоял спиной к ней и курил в окно.
- Лен, прости, - прошептал он.
- Ничего, - она спустилась к нему в проход, - это ты прости, я…
- Нет, -повернулся он к ней, выдыхая дым в вверх, - ты мать, тебе больнее. – он замолчал, а потом перевёл разговор, - меня повысили. Я – прапорщик, - улыбнулся он.
- Я рада, - Лена прижалась к груди мужа. Она не была рада, просто сделала вид, она сейчас вообще перестала радоваться. Всё было в серых тонах.
- Мы должны от сюда уехать, - сказал он, гладя по голове жену. Она оттолкнулась от него и резко посмотрела.
- Я от сюда никуда не уеду! – громко сказала она.
- Мы должны ехать! -строго возразил Миша. Он держал её крепко за плечи, чтобы Лена не могла вырваться, - меня переводят в Висмарн. Там военная часть, будем жить, - убеждал он.
- Я никуда от сюда не уеду! – уже кричала взволнованная Лена, как будто от неё отрывали часть тела, - здесь мой сын!
- Леночка, мы должны уехать, - говорил он. Пытаясь успокоить, гладил по голове.
- Ты меня сюда привёз! Зачем? Чтобы потом увезти? - кричала Лена.
- Не кричи, соседи выйдут, - говорил он, пытаясь приглушить её крики. – Лена, никто из нас не знал, что так получится, это несчастный случай. Это случайность. А сейчас мы должны уехать. Мы бы уехали в любом случаем, был бы Павлик жив или нет.
Лена плакала навзрыд. Она понимала, что с этим переездом она потеряет сына ещё раз. Они же могут не вернуться или вообще этого городка может не стать, а вместе и с городом пропадёт кладбище, его сравняют с землёй. С землёй сравняют её сына, к которому она даже не сможет прийти, не сможет принести цветы и конфеты, которые он так любил.
Но, как бы не отпиралась Лена, они всё равно уехали. Но душой она осталась в Ареде. Она долго не могла привыкнуть к Висмару. Она могла часами гулять по площадям и улицам и не видеть ничего родного. Ничего русского. Не было тех берёз, которые росли у неё под домом в деревне. Не было сталинок и хрущёвок, ни русских разговоров в беседках, ни домино, ни водки, ни чего, что могла бы напомнить о доме.
Она гуляла по набережной города и рассматривала виднеющийся невдалеке остров Пёль. Гуляя однажды по порту "Хаффельд" она увидела мужчину, который сидел на берегу Балтийского моря и утирая слёзы, что-то шептал. Лена не знала немецкого, поэтому даже не решилась подойти. Но этот человек так запал в её душу, будто что-то он для неё значил, будто что-то в нём есть такое, что чувствует и она. Беда. Ей показалось, что их объединяет беда. Ей сейчас так нужна была поддержка в этом городе, так нужно было с кем-то поговорить, но не было никого. Даже если бы она подошла к этому мужчине на берегу, то они могли бы высказать всё друг другу глазами, но на словах друг друга бы не поняли.
Они жили в небольшом городке отделённом от Висмара. Он пах так, как пахла Ареда – сажей и порохом. Ей показалось, что все города военных так пахнут. Она ненавидела этот запах. Он напоминал ей об утрате, о потери сына.
Она гуляла по узеньким дорожкам и рассматривала высокие немецкие дома. Её муж не любил немцев, она знала, что ему противно жить в Германии. Ему было некомфортно. Вдоль дорог стояли невысокие четырёхэтажные дома, чем-то напоминавшие хрущёвки, но всё не оно, всё было не родное. Над водой красовались домики, в гавани можно было купить копчёную рыбу. Она шла по поросячьему мостику, а потом свернула на улицу, где параллельно проплывал канал, мощённые площади. Всё было такое, как в детских сказках Андерсена, которые она читала сыновьям.
Лена прикасалась к каждому домику и просила, чтобы город её принял. Но пока он был чужой. Улицы были настолько чистые, что хотелось их испачкать, не от того, что она чувствовала себя вандалом, а для того, чтобы город стал к ней ближе.
Костю устроили в школу. Военная школа находилась недалеко от их дома, там учились только дети русских военных. Костя учился плохо. Ему это не нравилось. А больше всего ему не нравилось выходить на улицу и слышать чужую речь. Он терпеть не мог, когда его не понимают, когда не понимает он. А тут всё было в комплекте, и если на улице его не понимали потому, что он не знал языка, то дома его не понимали, потому, что он любил что-то делать. Неужели это плохо, когда ты что-то любишь? Он этого пока не осознавал и втайне от отца рисовал картинки и прятал их под пол. Для этого он специально выбил доску в углу комнаты и складывал туда свои листики.
Лене нужна была работа. А без знания языка, даже хотя бы разговорного, её никуда не брали. Она садилась перед телевизором и включала сериалы на немецком языке, рядом сажала сына и по движениям и эмоциям героев пыталась понять, о чём они говорят. Запоминала слова, чаще стала посещать магазины, и бродить по улице слушая иностранную речь.
- Мне нужна работа! – кричала она дома на мужа. Они чаще стали ругаться. Он не слушал её, она не старалась услышать его – «Хватит, наслушалась!», - думала она.
- Есть место эколога в столовой, там не надо знать немецкий, там надо определить число блюд в сутки, количество воды в сутки, потраченное на приготовление этих блюд. Будешь техническим помощником, а там может, покажешь себя. – пришёл он как-то домой после смены с хорошими новостями.
- У меня нет образования эколога, - сопротивлялась она.
- Там ни у кого нет образования эколога. Главное – научиться, а там всё само собой получится, – убеждал Миша.
Лена долго не решалась пойти в столовую, но, понимала, что надо и, собрав все мысли и силы в кулак пошла к начальнику.
- Я, слышала, вам требуются экологи, - заявила она с ходу, - я могу им работать. Мужчина сидевший в мягком высоком кресле, уставился на Лену. Он накрутил на палец длинную бороду и произнёс вальяжно.
- Образование какое? – спросил он и стал наблюдать за Леной.
- Медицинское, - она врала, то, что она училась на медсестру ещё ничего не означало, но ей нужна была эта работа.
- Медик, значит… - он встал со своего кресла и указал ей присесть на стул напротив, - что умеем?
- Всё! А чего не умеем научимся, - громко сказала она. Сейчас ей было страшно, но она вспомнила слова своего преподавателя, который когда-то принёс ей диплом, что нужно быть хитрой. И она сейчас старалась ей быть. Пусть она сейчас уже не та Лена Туманова, та девочка добрая и чистая. Да и фамилия у неё была уже другая
- Хм, - улыбнулся мужчина, - мне нравится ваш настрой, - он подошёл из-за спины к ней и наклонился у её уха, - я тебе дам испытательный срок. Справишься –оставлю. Нет, то будешь сидеть без работы. Ясно? – он снова прошёл к своему креслу и уселся в него. Лена покачала головой, – а теперь иди. Завтра в столовой в шесть и не опаздывай, не люблю не пунктуальных особ.
Она быстро встала с кресла и вышла. Женщина поняла, что шутить с этим мужчиной нельзя, он слишком хитрый и умный, чтобы вестись на банальное «хочу» и «умею», ему надо ещё и показать, как ты справишься.
Первый день всегда страшен своей неизвестностью. Она вошла в столовую и почувствовала взгляды старых немок и русских кухарок.
- Русские очень вкусно готовить, - сказал на ломаном языке Алфихар Циммерманн. Это был невысокого роста мужчина лет сорока с узкими серыми глазами и большим ртом, - я когда приехать жить в России, много видеть женщин. Любить женщин. Но Россия не Германия, там трудно, трудиться надо. Я не привык, я повар. Меня мутер научила готовить русский борщ, очень вкусно. Вы ели русский борщ? – спросил он Лену.
- Я его ещё и готовить, - неожиданно она перешла на такой же ломанный русский, как и повар. – ну, в смысле, умею готовить.
- О, красивый женщина уметь готовить вкусный борщ – это счастье! – воскликнул он, как будто увидел, что-то очень красивое.
- Спасибо, - махнула головой Лена, - что мне нужно делать? – спросила она.
- Я вас отвести к нашим профессионал они вас научить брать пробы, – он провёл Лену в комнату за кухней и пропустил первую.
- Здравствуйте, - Лена вошла в кабинет и увидела двух светловолосых мужчин, - Елена Мармазинская, - представилась она в строгой форме.
- Бодлер Меркель, - протянул руку один из мужчин, Лена её охотно пожала. Он был альбинос. Со светлыми волосами, большими голубыми глазами и выбеленными ресницами. Говорил по-русски плохо, но хоть что-то говорил. Он работал главным экологом в этой русской столовой.
- Дмитрий Конев, -представился второй и не подал руки. «Типично и по-русски» -подумала Лена.
Она прошла в кабинет и присела за стол. Около стола стояло всего два стула, она заняла один из них.
- Конев, возьми себе стул, - скомандовал Меркель, - а вы присаживайтесь, присаживайтесь. Мы слышали у вас медицинское образование.
- Да, -ответила Лена и гордо подняла голову, - я медик.
- Хорошо, - сказал он, - значит вам это более или менее знакомо, - у Меркеля был не чистый русский, но если не прислушиваться, то можно даже не заподозрить, что мужчина немец. – от вас будет зависеть качество еды, - начал рассказывать её обязанности Бодлер, - вы должны будете оценивать качество подаваемой еды. Всё должно быть на высшем уровне. Военные должны питаться хорошо, - убеждал он и смотрел в глаза, - будете составлять отчёты и приносить мне, а я им найду применение. Понятно? – спросил он.
- Да, мне всё понятно, - кивнула головой Лена, но на самом деле она ещё ничего не понимала. Структуру работы она уяснила, а вот как это на практике ещё не попробовала.
Она приходила с самого раннего утра и отслеживала каждый прим пищи солдат. Поняв, что от неё требуется, она так увлеклась работой, что даже стало не интересно уходить из столовой. Она могла часами изучать продукты и ставить их на анализы. Брала пробы и несла в лаборатории, в которых Конев писал результат. Всё это Лена относила Меркелю и после этого составлялся отчёт.
Мужа постоянно не было дома, он то был на учениях, то на ночных сменах, то на заданиях. В общем, после смерти Павлика они стали жить не как семья, а больше как соседи, которые где-то в душе ненавидели друг друга, но всё равно ещё продолжали любить.
Костя получив свою личную комнату постоянно в ней закрывался и рисовал. Он рисовал небо, рисовал море, дома, мосты, крыши, потрясающие крыши домов, которых нет в России. Он закрылся от родителей и стал меньше с ними общаться. Хотя по большому счёт родители сами от него отдалились. Мама с головой ушла в работу. Это было единственное, что помогало ей отвлекаться от мыслей о скуке и о Павлике. Отец постоянно был на службе. Костю радовало, когда отец уходил и на долго, он тогда мог часами рисовать свои картинки, которых в его хранилище набралось уже больше сотни. В знак протеста, чтобы повысить внимание матери он стал прогуливать школу, за что её неоднократно вызывали к директору.
- Он так больше не будет, - убеждала она директора, но всё повторялось.
Отец его периодически лупил своим кожаным ремнём. Лена никогда не давала этого делать, когда видела, что муж замахивается вцеплялась ногтями в руку Миши и кричала нечеловеческим голосом. Только тогда он отпускал сына.
Миша периодически стал приходить домой пьяный. Лена закрывала на это глаза и говорила, - «ну он же немного». Когда же Миша стал уходить в запои, он становился как её отец. Агрессивным, злым, что-то кричал постоянно, ему нужно было обязательно всё разбить. Лена боялась его таким, поэтому просила не пить. Он держался неделю, другую, а потом снова срывался и пил.
- Курица – не птица, женщина – не человек, прапорщик- не офицер! – кричал он в полупьяном бреду, - так и дослужился до прапора, а ума нет! -кричал он.
Повзрослев Костя стал уходить из квартиры. Порой его не бывало дома по несколько дней. Сначала Лена вызывала милицию, искала его, а потом махнула рукой и сказала:
- Захочешь-вернёшься!
В восьмом классе. Костя влюбился в дочку немецкого офицера. Девочку звали Марте. Её мать была русской эмигранткой, после войны её родители остались в Германии, а она сама вышла замуж за офицера, так и появилась Марте.
Он мог часами сидеть за партой и не шевелиться наблюдая за девочкой. Вырисовывал её каждую линию. Она была настолько хрупка и белоснежна, что Кости казалось, коснись он её ластиком, она тут же исчезнет. Марте же его не замечала. Она не дружила с русскими мальчиками, она их побаивалась, хотя мать очень хотела, чтобы дочка говорила на двух языках. Поэтому и отдала в русскоязычную школу. Но Марте была хоть и маленькой, но очень самолюбивой девочкой, которая просто так к себе молодых людей не подпускала.
- Ты знаешь, Костя, - говорила она мальчику, - я не вижу смысла в нашем общении.
- Но, не обязательно должен быть смысл, - Костя не понимал её поведения, в этом возрасте вообще трудно понять девочек, они все какие-то странные и чем дальше, тем хуже.
- Костя, мы из разных семей, - говорила она. Никто, даже её мать Мария Анатольевна не могла понять от куда у девочки в 13 лет такие мысли, с чего она взяла, что они из разных семей. В общем, Марте не понимал не только Костя, но и домашние долго разгадывали от кого она слышит такие слова.
Будучи очень дерзким ребёнком, Костя недолго терпел эту напыщенную девчонку и уже при втором своём предложении ей дружбы заявил.
- Ты, хоть на себя смотрела, красотка! Ещё скажи спасибо, что я вообще к тебе подошёл. – Костя отвернулся от девочки и сердце его замерло от волнения. Ему казалось, что Марте сейчас возьмёт и разрыдается, что она будет плакать, пока все слёзы не выльются из неё. Он не остановился ни на шаг, а пошёл вперёд. А ему так хотелось обернуться и увидеть, что же делает эта прелестная девочка.
Он пришёл к морю, сел на землю и заплакал. Он опускал пальцы в мокрый песок и разрывал его, оставляя следы. У мальчика от злости оттопырилась нижняя губа и слёзы катившееся вниз падали в рот и он чувствовал соль. Эта соль была мягкая, не такая как из моря, или даже не такая, как из солонки дома. Он глубоко вдохнул морской балтийский воздух и задержал дыхание. Лёгкие расправились и тут же сжались, закружилась голова.
- Я больше никогда не полюблю тебя, немка! – крикнул он в уже прохладный осенний воздух, - ты ещё узнаешь, кто такой Костя Мармазинский. – Он сел на колени и стал рисовать на песке.
Сначала выходило плохо, отвратительно, как в первом классе, когда он нарисовал свой первый, как ему казалось, красивый рисунок. Он стирал одним махом руки нарисованное, и снова принимался за картинку. Мельчайшие песчинки собирались в комочки и рисунок скатывался и искажался.
Теперь он каждый день стал приходить на берег, чтобы практиковаться. Он хотел, чтобы у него получилось. Чтобы когда-нибудь Марте включила телевизор, а с экрана смотрел Костя. И не важно, что покажут его всего один раз и скажет журналисту он всего три слова, зато он докажет этой несносной девчонке, что он был достоин и её дружбы и семьи у них вовсе не разные.
Был январь. Одна из пятниц. Когда дверь резко распахнулась и в квартиру ввалился Миша. Лены выбежала из зала, где смотрела очередной сериал на немецком языке и увидела, как в её ногах, на пороге между квартирой и лестничной площадкой, даже не лежит, а валяется её муж.
- Что с тобой? – присела она на корточки и прикоснулась к его лбу.
- Нормально всё! – крикнул он спотыкаясь в буквах, – я хорошо, - говорил он.
- Ты пьян? – она почувствовала едкий запах, даже уже не пива, которое так любил Миша, а чего-то покрепче.
- Сегодня пятница, мне можно! – отмахнулся он от жены.
Лена стала поднимать мужа, чтобы хоть как-то занести в квартиру и закрыть дверь. Он сопротивлялся, отбрасывал её руки, опрокидываясь на стену, потом снова повисал на ней. Лена занесла его в квартиру и захлопнула дверь ногой, единственное, что было свободным сейчас.
- Где же ты так напился? – спросила она, отворачиваясь от его лица.
- Ich war in der Bar und trank den Wodka, den gegenw;rtigen russischen Wodka, den hier nur die Russen trinken. (Я был в баре и пил водку, настоящую русскую водку, которую тут пьют только русские.) – проговорил он на уже достаточно хорошем немецком.
- Водку он пил! Лучше бы ты гвоздь в прихожей прибил для одежды, - безнадёжно выдохнула Лена, зная, что он до этого не снизойдёт. Сейчас, как и всегда для Миши на первом месте была война. И даже когда её не было, она была у него самого, где-то в голове. Он всегда носил её с собой. Ему очень хотелось выпустить её наружу и начать стрелять, палить, как по врагам с 41 по 45 годы.
- Гвоздь? -переспросил он еле держа открытыми глаза, - а гвоздь сама прибей.
- Замечательно! – выдохнула Лена и перетащив мужа до постели, кинула его в одежде отсыпаться. Сама же ушла в другую комнату спать. Единственной отдушиной в её жизни была работа, уважение которой она занимала потом и кровью, как говорится. Она могла переругаться со всем коллективом, лишь бы к завтраку подали только самую свежую рыбу, но никак не вчерашнюю. Её и боялись и не любили и уважали одновременно. Человек, который за столь короткий срок заработал себе репутацию одного из лучших экологов города, это что-то значило. Немцы удивлялись работоспособности Лены.
- Русский человек, так не работать, - говорил их шеф-повар, - ты не русский, ты – китаец! – смеялся он.
- Да, если бы я не была русской, я бы стала китайцем, - улыбалась в ответ женщина.
В последнее время у неё уже не было сил возвращаться домой и видеть пьяного мужа. Она старалась задерживаться подольше.
- Ты – шлюха! – как то крикнул он ей с порога. Он был уже далеко не трезв и очень зол.
- Du bist vom Verstand ausgestiegen! (Ты с ума сошёл!) – крикнула она в ответ. Лена быстро разделась и вошла в спальню от куда кричал муж, - что случилось? - спросила она. Миша не открывая глаз, пошевелил одной рукой и приподнял её вверх.
- Ты мне изменяешь! – крикнул он.
- Миш, очнись, ты сам-то слышишь, что говоришь! – она стояла и не верила своим ушам, столько лет прожить вместе и тут он вдруг ей заявляет, что она ему изменяет.
- Ты поздно приходишь! – он открыл глаза и в голове у него закружили вертолёты.
- Я работаю, Миша, я не могу приходить раньше! – ответила она и присела рядом с мужем.
- Ты всё врёшь! – он резко сорвался с места и набросился на жену схватив её за шею, - убью! – кричал он.
Лена быстро отреагировав вырвалась из его рук и побежала к сыну в комнату. У Кости было закрыто.
- Костенька сынок, открой, пожалуйста, - умоляла она, слыша, как по паркету ступают тяжёлые шаги мужа. Она никогда его таким не видела, а чтобы он поднимал на неё руку тем более.
Парень открыл дверь, и она вбежала в комнату, спряталась за спиной уже высокого сына. Парень не мог понять, что происходит. Он смотрел на испуганную мать и ждал, пока тяжёлые шаги дойдут до него.
- Где она? – крикнул Миша подойдя к двери комнаты.
- Что ты от неё хочешь? - парень стал грудью в дверях не впуская отца. Он пока не знал, что произошло, но понял, что это что-то очень напугало мать.
- Пошёл вон! – Миша попытался оттолкнуть сына, но Костя стоял и крепко держался за косяк двери и ручку, чтобы не смог пошевелиться.
- Не пущу! – прорычал Костя. Ему самому было страшно, но он не мог сейчас показать эту слабость перед отцом, который всё его детство унижал из-за Костиного тощего телосложения и нежелания заниматься спортом.
- Ах, ты, щенок! – прикрикнул отец и оттолкнул со всей силы сына, что тот отлетел в сторону, - мало тебя в детстве ремнём порол, надо было сильнее!
Миша пошёл прямо на Лену. Костя ударился плечом, но закусывая боль нижней губой между зубов, он налетел на отца и отбросил его в сторону. Миша упал на диван сына и замер. Он смотрел на сына и ему стало даже не страшно, Миша мало чего боялся, он почувствовал силу сына и от этого испугался. Миша быстро встал с постели и вышел. Он закрылся в ванной и долго сидел со включенной водой.
Костя не мог оставаться дома. Он выбежал вслед за отцом и побежал по ночному городу. Ему не хотелось останавливаться, хотелось просто бежать, как будто кто-то позади кричал – «Беги, Костя, беги!». И он слушал этот голос. У него в голове проносилась картина с отцом. Именно сейчас ему стало страшно. Страшно не за себя, а за мать, которая стояла за его спиной и плакала. Видя такого отца впервые он будто отходил от электрошока, которым ударили по солнечному сплетению, по одному из уязвимых мест.
Когда силы были на исходе и вся энергия осталась в городе, он забежал в бухту и упал на колени в песок. Он опустил голову и стал засыпать её песчинками, которые попадали в рот, глаза, волосы, под ногти. Он стирал слёзы и размазывал песок по лицу, который действовал как скраб, который отдирает ороговевший слой кожи, но Кости было больнее, он тёр всё сильнее и сильнее.
Успокоившись, он упал на бок и замер. Парень положил ухо к земле и стал слушать прибой. Было холодно, очень. Его руки тут же превратились в десять сосулек, которые не ломались при сгибании, но уже и сгибались с трудом.
Он начал рисовать. Он нарисовал на песке лежа полу-боком свою комнату. Потом привстал и добавил к картине мать, отца лежащего на диване. Он плюнул в эту картину и тут же стёр её с земли.
Он на секунду замер и закрыл глаза. Он вспомнил маленького Павлика и как его не стало. Костя нарисовал высокую горку и маленького братика скатывающегося вниз. А на верху стояли много чудовищ, разных по размеру, но все были страшные. Костя снова упал лицом в песок и заплакал. Он надрывался и рыдал.
Невдалеке показались огоньки, Костя прищурился и стал ждать.
- Du machst dass hier? (ты что тут делаешь?) – услышал он немецкую речь. Это были полисмены, они осветили Костю - Ihr Name der junge Mann? (ваше имя молодой человек?) – спросил тот который был повыше, второй полицейский был поменьше ростом, но в темноте их было не рассмотреть.
- Мармазинский Константин, - ответил парень.
- ооо, so ist es Ihre Mutter der beste ;kologe der Stadt (ооо, так это ваша мама лучший эколог города?) -спросил, который был поменьше.
- Моя, - ответил парень по-русски.
- Bedeutet haben sich nicht geirrt. (значит не ошиблись) – тут же сказал высокий, - Wir suchen Sie die Stunde nach der Stadt schon (мы вас уже час ищем по городу) – добавил он и помог Кости встать с земли, - Ja, du bist erfroren (да, ты замёрз), - коснувшись руки парня понял полицейский.
- Wohin wir fahren? (куда мы едем?)- спросил Костя, вставая и отряхиваясь от песка.
- Ins Grundst;ck ( в участок) – сказал маленький и они пошли вдоль пляжа.
Костя вдохнул воздуха и сон, в который он погрузился от мороза и холодного морского ветра, тут же прошёл. Они приехали в участок, в мягком кресле холла подобравши под себя ноги спала Лена.
- Frau Jelena haben wir Ihren Sohn gefunden, bekommen Sie. (фрау Елена мы нашли вашего сына, получайте), - слегка коснулся плеча женщины тот который был поменьше. Женщина резко открыла глаза и посмотрела на мужчину, потом резко отвела от него взгляд на сына.
- Костя, - прошептала она и заплакала.
- Мам, прекрати! - прикрикнул он и сел рядом на стул.
Мужчины быстро ушли в кабинет. Лена закрыла лицо руками.
- Я думала, ты меня оставил, - прошептала сквозь слёзы она. Парень молчал. Он сейчас ничего не мог сказать, у него дрожал голос. Казалось он начнёт говорить и также как и мать разрыдается, - зачем ты ушёл? – спросила женщина растирая вчерашнюю тушь по глазам, оставляя на лице чёрные пятна.
- Я не хотел находиться с ним в одном доме, - прошептал он и опустил голову вниз, касаясь подбородком шеи. Он широко раздвинул ноги и поставил на колени локти, ладони свисали вниз.
- Он просто был пьян, - прошептала Лена. Она подняла голову и посмотрела прямо перед собой.
- Я знаю, - ответил парень и замолчал.
Миша пил теперь не только по пятницам, но и по субботам и по воскресениям. Понедельники стали теперь для него самыми страшными днями недели.
- Кто вообще придумал понедельник? – причитал он приходя на службу. Теперь его любимым занятием было дожидаться конца недели и пить – водку, пиво, вино, и всё это перемешивалось и вливалось в неравных пропорциях.
Лена терпела. Достаточно долго. Она думала, что муж одумается и всё пойдёт как и было. Но он напивался и обвинял её в связях со всеми мужчинами у неё на работе. Она по его словам спала со всеми. Иногда Лена закрывалась в спальне и плакала, иногда молча терпела его слова, а иногда с упрёками накидывалась на мужа.
- Я никогда тебе не изменял! – кричал он в ответ.
- От куда я могу знать? – она хваталась за сердце. В последнее время её давление было совсем ни к чёрту, оно постоянно скакало. А ещё и это сердце, которое при каждом скандале выпрыгивало изнутри.
Миша никогда не мог доказать, что он чист и верен был всю жизнь только одной женщине, также как и этого не могла сделать Лена. Как можно доказать свою невиновность, когда тебя ни разу в этом не заметили?
Во время сор Костя собирался и уходил из дома, его могло не быть часами, а то и ночами. Всю ночь он мог просидеть на песке и прорисовать всё что его тревожило. Ему становилось спокойно, что здесь его никто не ругает за его рисунки, что когда ему что-то не нравилось, он мог всё в один миг уничтожить. Но иногда ему так хотелось запечатлеть рисунок надолго, чтобы сложить его под пол, как и все те рисунки, которые он любил.
Однажды он ходил по пляжу во время того, как мать ругалась с отцом. Он сел на причал и стал рассматривать чёрное от времени дня море. Кто-то подошёл сзади.
- Ich bin m;glich ich werde mich nebenan setzen (можно я присяду рядом) - спросила темноволосая девушка.
- Aber ja. ( Да, конечно), - растерялся парень.
- Mich rufen Tanja (меня зовут Таня) – сказала она, - Eigentlich sitze ich diese meine Stelle, abends hier immer(вообще-то это моё место, я здесь сижу по вечерам), - сказала она и улыбнулась.
- Bei dir der russische Name ( у тебя русское имя), - заметил Костя и посмотрел на присаживающуюся рядом девушку. Она была очень красивая и высокая. Кости нравились высокие девочки. У Тани была длинная чёрная чёлка спадающая на глаза и большая родинка на левой щеке. Девушка была очень худой, её запястья помещались в кружочек, если Костя складывал указательный и большой палец. Груди у Тани почти не было, она была плоской, но высокой. У неё был острый нос и вздёрнутая кверху верхняя губа, а нижняя была пухленькая и оттопыренная как у капризного ребёнка.
- Ich bin Russin. Wir sind hierher mit den Eltern, mein Vater der Oberstleutnant vor drei Jahren gefahren. (я русская. мы три года назад переехали сюда с родителями, мой отец подполковник.), - произнесла девушка немного грубоватым голосом и неточным немецким. Костя глубоко выдохнул и улыбнулся.
- А я здесь побольше буду, - произнёс он по-русски, - меня Костя зовут, - сказал он и посмотрел на море. Девушка сперва не поняла, что только что ей сказали всё на её родном языке, а когда поняла, то громко и хрипло засмеялась.
- Так ты русский! – хлопнула она его по плечу.
- Да, я родился в Брянске, - ответил он и посмотрел на девушку. Её глаза заблестели.
- А я из Воронежа, - улыбнулась она. По её глазам было видно, что девушка безумно рада тому, что хоть с кем-то можно поговорить на родном языке, - мне отец не разрешает разговаривать на русском, - улыбнулась она, - поэтому и прихожу сюда, может кого встречу и поговорю. Обычно приходят старушки, я плохо их понимаю, но зато практика есть.
- А я учил по сериалам. Садился перед телевизором и зазубривал фразы. Оказалось не так сложно. Конечно сначала я мог задать вопрос и даже получить ответ, только не понять его, - засмеялся он- а сейчас русские слова многие не могу вспомнить.
- Можно я угадаю? - спросила она и подмигнула.
- Что? – растерялся Костя.
- Твой отец военный! – выпалила она, как будто что-то засекреченное.
- Да, он прапорщик. – Костя отвернулся от девушки и немного смутился. Ведь его отец по сути не много добился, а он сидел с дочерью подполковника. Это как быть ниже по статусу.
- Понятно… - протянула она. Костя резко вспрыгнул на ноги и спустился с пирса на песок.
- Не двигайся, - приказал он ей. Таня замерла. Костя стал вырисовывать на песке её глаза, потом обводить овал лица, рисовал заострённый нос и пухленькие губки. Девушка наблюдала за движениями его рук.
- Ты так рисуешь… - удивилась она.
- Ничего не говори, - попросил он, -молчи. - Таня замолчала. Через десять минут он откатился от рисунка на ногах и посмотрел на неё, чтобы увидеть реакцию. Девушка спрыгнула с пирса и подошла к своему портрету.
- Похожа? – спросил он у неё и улыбнулся.
- Невероятно! – она закрыла рот рукой и округлила и без того круглые глаза, – как ты это сделал?
- Это практика, - засмеялся он.
Девушка смотрела на рисунок и пыталась до него дотронуться, но побоялась.
- Не бойся. Я ещё нарисую, - сказал он. Девушка лишь удивлённо качала головой.
- Это же я, - прошептала она. Костя смеялся, ему нравилась реакция Тани, - ты…я…это невероятно. Как ты этому научился?
- Я рисую ещё…даже не вспомню, когда начал рисовать. А потом, как-то пошло поехало и вот попробовал нарисовать на песке и как видишь неплохо, - он засмеялся и подполз по земле к девушке. Он посмотрел на неё, на рисунок и быстро одним движением руки стёр картинку с песка.
- Что ты сделал? – крикнула она, - зачем?
- Я просто хочу, чтобы ты пришла сюда завтра и я тебя снова нарисовал, - прошептал он. Она смотрела на него и удивлялась каждому его слову.
- Проводи меня. – Попросила Таня.
Он чувствовал себя героем, который чем-то заинтересовал эту фройлен. Он боялся дышать рядом с ней, казалось он подует и она улетит. Такая худая и такая лёгкая. Она была ему почти вровень ростом. Он гордился, что идёт с такой высокой девушкой.
- Ты в детстве ела много морковки? – вдруг выпалил он.
- Почему? – удивилась она.
- Ну, ты такая высокая, -сказал он. Девушка немного смутилась.
- Нет, просто у меня отец очень высокий, а я на него похожа, - рассказала Таня.
- А мы с тобой завтра встретимся? – спросил он уже прощаясь у дверей её подъезда.
- Давай там же, в это же время, - назначила она встречу.
С того самого дня они больше не расставались. Он заходил за ней гулять и они шли вдоль берега моря. По вечерам ели копчёную рыбу и смотрели на звёзды. На выходных катались на яхтах и ловили рыбу. Он рисовал её портреты на песке, а потом тут же стирал. Она постоянно просила его так не делать, а дать ей насладиться рисунком, но он никогда не слушал.
- Ты должна сохранится в памяти, а не на песке, - говорил Костя.
Он меньше стал прогуливать школу, стал лучше учиться. Танины родители были не против их общения, но её отец заставлял их в его присутствии и даже в отсутствии говорить только на немецком. Костя стал исправлять Танин акцент и пополнять её словарный запас. Он никогда не приглашал девушку в гости. Он боялся, что она может увидеть его пьяного отца и перестать с ним общаться.
Они часто заходили к Лене на работу и она их кормила самой вкусной едой, так казалось Тани. Она не любила то, что готовит её мать, а мать предпочитала всё диетическое, от чего Тани не хватало в весе. Но приходя в столовую, она наедалась на несколько трапез вперёд.
Они провстречались год. Ему казалось, что вот это чувство, которое он испытывает к Танюше никогда не должно закончиться. Он готов был часами любоваться её тонкой шеей и хрупкой талией, которую он обнимал, и всем телом прижимался к девушке. Он чувствовал, что внизу живота, что-то наполняется и хочет эту молодую девушку, но она всегда была не преступна, а он не торопил, боясь спугнуть.
Однажды вечером Таня позвала к себе Костю. Родители в тот день уехали в Киль на Кильскую неделю известную тем, что там проходит важнейшие события по парусному спорту. Они как обычно сидели и разговаривали на русском. Когда отец Тани переступал порог дома, то в тот момент немецкая речь уходила из квартиры. Они сидели в зале и смотрели мультики. Таня медленно повернулась к Косте и замерла. Она смотрела своими круглыми глазами на него и хотела, что-то сказать, но не сделала этого. Вместо этого она крепко прижалась к парню и поцеловала. Она провела рукой по его голове, а потом положила эту же руку между ног парня.
- Тихо, тихо, - он убрал её руку, - ты что делаешь, - улыбнулся он.
- Не сопротивляйся, - попросила она, - Ich bin dich einfach ich will ( я просто тебя хочу) – произнесла она на немецком. У Кости округлились глаза и он тут же расслабился и позволил девушке продолжить.
Она стянула свитер с молодого человека и вдруг задрожала. Ни он ни она не знали, что делать дальше. Костя провёл по тонкой кожи шеи девушки и поцеловал. Он почувствовал как она всем телом трясётся от волнения. Она легла на спину и попросила его нагнуться. Он лёг сверху, опираясь на руки, чтобы не раздавить девушку и поцеловал.
- Сними с меня одежду, - попросила девушка, - только медленно, как в кино.
Костя дрожащими руками путаясь в пуговицах, расстегнул лёгкое платьице девушки и раскрыл его настежь. Перед ним лежала такая тоненькая и такая бледная Таня. Он поцеловал её вокруг пупка. Она почувствовала, как внутри всё сжимается. Таня потянулась к джинсам парня и стянула ремень. Он встал на ноги и быстро сбросил с себя всю оставшуюся одежду. Она целовала его ещё бледную худую груди и слёзы потекли по лицу.
- Ты плачешь, - спросил он и стал губами стирать её слезы с лица.
- Да, - прошептала Таня, - не останавливайся, - попросила она.
Он лёг сверху всем телом и медленно вошёл в неё. Она взвизгнула. Он приподнялся на руках и спросил:
- Тебе больно? – он боялся, чем-то ей навредить.
- Быстрей! – крикнула девушка и вцепилась ногтями в его волосы. Он продолжил движения, ускоряясь.
После первого раза в их жизни, общения их тел, Костя лёг рядом и прижался к крошечной груди Тани. Из её глаз не переставали литься слёзы.
- Тебе больно? -спросил он.
- Нет, - прошептала она и повернулась к нему и уткнулась в его грудь.
- Что с тобой, Танюш? – он испугался, что мог сделать что-то не так. Что ей может быть больно, а она просто не признаётся. Он привстал с дивана и облокотился на спинку, поднял её, чтобы видеть глаза и спросил:
- Расскажи мне, что с тобой? – он убрал с её лица ладошки закрывающие глаза.
- Кость, - прошептала она сквозь слёзы, - я уезжаю через месяц, - она разрыдалась. Она закрыла лицо руками и прижала худенькие ножки к голой груди. Он молчал, он замер от того, что пока ещё не мог понять, что это правда.
- Куда? -спросил он не смотря на девушку, а куда-то мимо, где висели шторы на окне.
- В Чехию, -прошептала она.
- Ну, это же не далеко, мы сможем друг к другу ездить, - попытался найти выход из ситуации парень.
- Много ты наездишься! – крикнула она через ладошки.
- Да, как же так! – он обхватил голову руками, - так же нельзя! – он качался в стороны и не мог поверить, что совсем скоро её не будет рядом. Что он больше никогда не прикоснётся к её бледным ладошкам и она больше никогда не увидит какая она красивая на песке.
Через месяц Таню увезли в Чехию. Он не плакал, как сделал бы это раньше. Он просто замкнулся. Перестал учиться, общаться с одноклассниками, ему стало трудно находить язык с людьми.
Как-то, когда отец в очередной раз пришёл пьяный Костя схватил нож со стола и крикнул:
- Я убью тебя! – он кинулся на отца, а потом быстро опомнился, - прости, - прошептал он и нож выпал из руки.
Костя, как и тогда, когда отец впервые бросился на мать побежал вдоль берега. Он упал на колени перед собором святой Марии, обнял руками голову. Нащупал под ногой кусок камня отвалившегося от брусчатки и бросил его в стекло. Высокое окно храма резко треснуло и посыпалось на мелкие кусочки. Парень стоял на коленях и наблюдал, как рассыпается часть этого храма, а ему было всё равно.
На следующее утро мать забрала его со слезами вымаливая у полицейских. Его отпустили. Лена обняла сына, но он её оттолкнул.
- Хватит мне нежностей! – крикнул он.
Женщина поняла, что потеряла сына. Своего второго сына. И это не переходный возраст с детской агрессией, это ненависть к тем, кто его любит больше жизни.
Через год Михаила перевели в Россию. Он радовался, что будет поближе ко всем военным действиям страны. Кости было всё равно. А Лена была рада тому, что она сможет увидеть сестру и ещё живого отца. Они переехали жить в Пензенскую область в военный городок Каменка.
Военные жили как раз в центре квадратного городка застроенного кирпичными высокими домами. Окружён этот городок был старыми деревнями и посёлками. В, общем жить можно было только в центре. С населением в 40 тысяч человек, центр был спасительной частью этого небольшого городка в 80 километрах от Пензы.
Недалеко от Каменки находится музей-заповедник «Тарханы», где Лермонтов провёл своё детство. Там же совсем недалеко находится городок Белинский, в честь того самого Виссариона Григорьевича, который и провёл в городке Чембар своё детство, а потом его и переименовали в честь критика.
Не удивительно, что семью Мармазинских поселили на центральной улице названной именем Белинского. Высокий дом в семь подъездов красовался ещё с самого заезда в город, ещё у поста ГАИ, который служил неким пропускным пунктом.
Местные поговаривали, что военная часть города была построена на татарском кладбище и от этого в домах происходят невероятные события.
Костю сразу устроили в школу, которую он посещал редко. Миша стал работать в части, а Лена снова осталась без дела. Она очень страдала, что не может себя нигде применить. Да и работы в этом городке не было. Сейчас она понимала, что всю свою замужнюю жизнь прожила ради карьеры мужа, который выше прапорщика уже никуда не поднимется. Это знал и сам Миша, но в сердцах где-то грел мечту, что всё может пойти таким путём, что его повысят. Но это было практически невероятно.
С бездельем и неприменимостью Лена стала чахнуть. На улице стояла весна, а ей хотелось выть, как загнанная в клетку волчица на луну. Она сидела в этой небольшой, но всё же трёхкомнатной квартире и смотрела с балкона своего последнего этажа и считала лестничные пролёты в соседнем доме. Она закрывалась в ванной и подолгу сидела на полу и плакала. Плакала не от того, что была бесконечно одинока в этом городе. Она в каждом новом городе была одинока, а как только находила хоть кого-то по душе, то тут же нужно было переезжать. Сейчас ей было плохо от того, что она всю жизнь отдала одному мужчине, и быть может даже не жалеет об этом, просто себя то она так и не нашла. Нет той Лены Тумановой, которая была примерной ученицей, хорошей дочкой и верной подругой, от той Лены Тумановой осталась лишь память и слёзы, которыми сейчас сама эта бывшая девочка обмывала свои годы.
Она сидела на кафельном полу и рассуждала про себя – «Ну, ведь я не больная, мой сын здоров, муж. Мы живём. То что мы с Мишей перестали общаться это не повод разводить мокроту на глазах. Костя…Костя очень замкнутый ребёнок, он всегда всё скрывает. Но ведь я в этом ни виновата. Это характер такой. А Миша, ну, да пьёт! Отец тоже пил, и я его продолжаю любить. Хорошо, что хоть не бьёт. Я не понимала раньше маму, которая говорила, что - «это мой крест и я должна его нести до конца». Может она была права? А может осознание этого приходит с возрастом. Может я стала старше, умнее, опытнее…А может просто – дура! Самая настоящая дура, которая следует за этим небритым уже три дня человеком незнамо куда. Непонятно в каких городах живёт, не известно, что будет завтра. Может случиться война и Миша первый сорвётся в самую гущу событий. А Костя… Костю, я люблю…это единственное, что у меня осталось в жизни». Она плакала. Вытирала слёзы, начинала разговор с собой и снова плакала.
В первые две недели их проживания в Каменке Костя познакомился с Агфаром. Агфар был известный человек в городе. Его называли «крышей», но сам он считал себя, просто хорошим человеком. Свое занятие он называл никак иначе, как – «целительство», когда милиция называла это «наркоторговлей».
Костя тогда, как и обычно сбежал из дома. Это уже стало похоже на болезнь. Он просто не мог сидеть в четырёх стенах. Но если раньше он знал, что может прибежать на пляж и начать рисовать, то сейчас он не знал даже города. Он шёл из центра в сторону частных домов. Он шёл, пока не наткнулся на старое разваленное здание. Фасад ещё кое- как держался, а вот стены уже посыпались и образовали вокруг себя кучки кирпичей. Костя залез на одну из куч и набрал в руки небольшие куски красного и белого кирпича. Отошёл к асфальту и присев на колени стал рисовать это самое разрушенное здание. Он вырисовывал давно посыпавшуюся крышу, тёмные зарешётчатые окна и огромные двери, ступени ведущие ко входу.
Боковым зрением Костя увидел, как загорелись фары. Он отошёл в сторону давая проехать машине. Машина остановилась с визгом и открылись задние двери. Из них вышла два высоких и крепких парня.
- Ты чего ночью шляешься! – крикнул один, - не спится?
- Не спится, - ответил также грубо Костя, как и ему задали вопрос.
- й;р;кле (смелый) – произнёс один по-татарски и стал наступать в сторону Кости. Парень понимал, что деваться ему не куда, что если будут бить то больно, но он был готов биться до конца. Бежать было некуда, да и стыдно.
- Что вам нужно? – крикнул Костя. Вдруг машина, которая стояла на рисунке отъехала в сторону и заглохла, с переднего водительского сидения вышел молодой, лет тридцати парень с раскосыми глазами и сильными руками и стал рассматривать рисунок.
- Ты рисовал? – спросил он, обращаясь к Кости.
- Я, - ответил он. Парень походил вдоль рисунка и поднял голову.
- Музих, Сулим, оставьте парня, - приказал он, - подойди ко мне, - попросил он. - Костя нерешительно, но подошёл. Молодой мужчина положил свою крепкую рук на плечо парня и тихо сказал, опустив голову к нему. - Если я тебе дам задание срисовать картину на стену моего дома, сможешь? – Костя чувствовал как рука тяжелеет на плече и ответить «нет» это значит проиграть, а Костя не хотел проигрывать.
- Смогу, - ответил он.
- Вот и хорошо! Поехали ко мне! – скомандовал он и открыл перед парнем дверь машины рядом с водителем. – Если ты, конечно не занят, - спросил снова мужчина.
- Нет, - Костя испуганно сел в машину и не пристегнулся, боясь, что если начнут бить, он сможет выпрыгнуть.
- Меня Агфар зовут, Алалыкин Агфар, - произнёс он и захлопнул за парнем дверь, когда тот уселся.
- Костя, - успел крикнуть парень, чтобы мужчина услышал.
- Вот, что Костя, - садясь за руль и включая зажигание стал говорить Агфар, - я долго искал хорошего художника, который сможет нарисовать на моей стене Аль-Харам. Ты знаешь что это? – спросил он, повернувшись к парню.
- Нет, - покачал головой тот.
- В Коране говорится, что в Мекке была построена Кааба это святыня в виде куба, в центре священной мечети. Она была построена ещё пророком Ибрахимом, и он был первым, кто призвал людей совершать паломничество. Хотя бы раз в жизни каждый мусульманин должен совершить хадж в Мекку и помолится в священной мечети Аль-Харам. Во время, когда с минаретов разносится призыв к очередной молитве, все магазины, супермаркеты, кафе Мекки закрываются, и все идут в мечеть для молитвы. После того, как Мекка стала религиозным центром Ислама на её территорию пускают только мусульман. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь совершить хадж, но мне очень хочется, чтобы в моём доме было светло, как в Аль-Хараме. – он на одном дыхании произнёс, видимо давно заученную фразу.
- Что от меня требуется? – спросил с волнением Костя.
- Ты должен сделать так, чтобы в своём доме я чувствовал себя, как в Мекке. Сможешь? – Провоцируя сказать «да» спросил мужчина за рулём.
- Смогу! – ответил Костя. Он не знал ни куда его везут, ни что с ним будет, только знал, что лучше с ним, чем домой. Дома был отец, как всегда пьяный, как всегда что-нибудь летит в стены и в двери, лучше уж с этими здоровыми мужиками, чем там.
- Да, ты не бойся, - ободрил он парня, - я не страшный, это ребята у меня на гамадрил похожи, а я хороший, - улыбнулся он и с правой стороны где должен был находиться клык, у него был золотой зуб.
- А я и не боюсь, - попытался убедительно сказать Костя.
- Ты, Костик, смелый, раз решил с моими ребятами поспорить или ты ничего про них не слышал? – мужчина посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы увидеть лица здоровых парней на заднем сидении.
- А что я должен был слышать? – удивился Костя и крепко сжал кулак от страха.
- Или ты хорошо претворяешься или правда ничего не знаешь. Ты не слышал про «татар»? – спросил Агфар.
- Нет, - ответил Костя не опуская взгляда, он смотрел в лобовое стекло запоминая дорогу.
- Странно, - прошептал Агфар и потянулся к бардачку, Костя вжался в сидение. Он увидел, как рядом с пачкой синего «LD» лежал чёрный, старый потрёпанный пистолет. Мужчина увидел удивление парня и улыбнулся, - не бойся, он не заряжен, это так, попугать, - улыбнулся он.
Группировка «татар» была самой влиятельной в этом городке. Все знали и Агфара и его друзей. А больше всего его знала милиция, которая также боялась его как и местные жители.
- Ааа… - протянул Костя.
Они подъехали к небольшому домику с двумя выходящими во двор окнами.
- Всё! – прошептал Агфар и заглушил двигатель, -выходи.
Костя послушно вышел и пошёл вслед за парнями. Они вошли в дом, где- то позади лаяла собака. Агфар что-то крикнул ей по-татарски и пригласил Костю в дом. Они вошли и сразу оказались в кухне, где пахло чем-то кислым. Костя снял обувь и проследовал дальше. Они вошли в комнату с белыми стенами. По середине комнаты стоял стол, а сразу за столом небольшой диванчик.
- Вот здесь я живу, - сказал хозяин дома, - вот тебе холст, - показал он на стены, - что нужно для рисования? -спросил он.
- Я никогда не рисовал на стенах, - промычал Костя.
- Значит, ты не сможешь? – Агфар внимательно посмотрел на парня и заострил на нём взгляд. Костя мялся, он засунул руки в карманы джинс и стал сжимать и разжимать ладошки, чтобы к ним прилила кровь.
- Что рисовать нужно? – парень пытался держать себя в руках. Агфар достал из под дивана фотографию и протянул Кости. В центре снимка стоял чёрный столб, углы которого смотрят во все стороны света. Он обтянут чёрным покрывалом и на нём золотом были выбиты какие-то слова из Карана, вокруг него было много людей, Костя понял, что это было в большой мусульманский праздник. Столб на фотографии был окружён огромной мечетью с двумя минаретами.
- Там вообще девять минарет, - сказал Агфар. – просто она фотографии все не поместились.
По кругу храма было множество входов.
- Сможешь? – спросил он ещё раз. Костя внимательно посмотрел на фотографию, приблизил к носу, чтобы лучше разглядеть, а потом сказал.
- Мне нужны акриловые краски, гуашь и много чёрной. – он присмотрелся к надписи на Каабе, - и золотая масляная краска, - добавил он и отдал фотографию.
- Она твоя, - сказал мужчина и отошёл от Кости, - ты можешь делать всё что угодно, главное повтори. Ты же повторишь? - Будто сомневаясь в способностях парня говорил хозяин. – Я найду завтра все краски. – он на секунду замолчал, - и тебя найду.
Уже под утро Костю отвезли на то место на котором взяли, у старого здания. Его рисунок уже был заезжен машинами и почти стёрся с асфальта. Костю трясло от страха. Он только сейчас понял, что с ним могло произойти всё что угодно. Что теперь ему нужно будет приезжать к этому татарину и рисовать мечеть. Его радовало только то, что он попробует себя в новом стиле, в новом жанре и с новой краской и никто ему не будет говорить под руку, что это бабское занятие – рисовать.
Каждый день он приходил в дом Агфара Алалыкина и рисовал. Он придумывал свой фасад, но не отходил от рисунка, смешивал белый и голубой цвет и вырисовывал тени. Прочерчивал простым карандашом головы паломников. Он впивался в стену, как будто в ней была жизнь.
Агфар мог сидеть за столом и пересчитывать деньги, мог продавать гашиш и тут же начинал курить сам. В комнате всегда пахло травой.
Лена всё чаще стала задумываться о смысле жизни и прибегать к вере. Она приходила в храм по воскресеньям и подолгу стояла у алтаря. Она всегда приходила с одними и теми же свечками, но никогда их не ставила ни за здравие, ни за упокой.
В один из таких воскресных вечеров Лена гуляла по городу и рассматривала дома. Они были обычные, такие же как и везде, по всей России. Лена подошла к одной из лавочек рядом с магазином и уставилась в тёмное небо. Она рассматривала созвездия и просто разбросанные по сторонам кометы.
Домой она пришла поздно вечером. Не спеша сняла верхнюю одежду и прошла в зал не включая свет.
- Ты где шлялась? – услышала она за спиной голос мужа.
- Гуляла, - беспечно ответила Лена. Она почувствовала, как опускается вниз от удара по спине. Она упала на пол и замерла, – ты что делаешь? - просто нала она от боли.
- Ты гулящая дрянь! – крикнул муж и нагнувшись схватил жену за волосы, - ты бегаешь от мужика к мужику! – кричал он ей на ухо.
- Отпусти, - просила сквозь слёзы Лена. Она не узнавала мужа. Не могла понять, что это её Мишенька.
- Ты ответишь мне за всё! – он ударил её лицом об пол, она почувствовала, как по подбородку потекла горячая и видимо это была кровь.
На крики отца из комнаты вышел Костя, увидев лежащую мать, у которой всё лицо было в крови. Он налетел на отца сзади и стал бить по голове, пока тот не упал на пол. Он не останавливаясь бил его ногами по телу, не выбирая места.
- Прекрати, - закричала Лена и попыталась оттолкнуть сына, - ты же его убьёшь, - она стирала с лица кровь о рукав кофты.
- Да ему давно пора уже сдохнуть! – крикнул Костя. Лена силой оттолкнула сына. Костя посмотрел на мать, на лежащего отца, а потом выпалил на одном дыхании.
- Дура ты и живёшь с дураком! Ты не видишь, как он тебя унижает, а ты, как маленькая с ним носишься! Когда-нибудь он тебя так ударит, что ты калекой останешься и никто тебе не поможет. – Он резко развернулся от матери и пошёл к выходу.
- Костенька, не уходи, - кинулась за ним мать, - останься, - попросила она. Лена боялась, что Миша может отойти от ударов и снова начать её бить, и что слова Кости станут явью.
- Я не могу смотреть, как он тебя бьёт! Уйди от него! – парень нагнулся лицом к матери и взял крепко за плечи. Лена опустила глаза и громко заплакала.
- Не могу! – через плачь говорила она, - я не могу от него уйти.
- Ты же его не любишь! – кричал Костя.
- Он мой муж! – Костя мягко оттолкнул мать от себя и схватив куртку с вешалки вышел из квартиры.
- Вернись! Вернись я тебе сказала! – кричала Лена в подъезде, и эхо раздавалось по всему дому.
На утро, когда Миша проспался он стал нервно искать по комнатам Костю.
- Где этот щенок? – кричал он на жену.
- Ушёл, - без эмоций ответила Лена.
- Куда? – он схватил женщину за плечи, как это делал вчера сын и стал трясти. – Куда он ушёл?
- Не знаю! – крикнула жена и вырвалась из рук мужа, - я не знаю, что ты сделал с нашим сыном! Ты – чудовище! – крикнула она. Миша сильно размахнулся и ударил Лену по лицу.
- Не смей на меня орать! – крикнул он. Лена отлетела в сторону и тут же схватилась за щёку, она затихла, – ты баба – крикнул он, - которая слова не имеет!
Это был уже не её муж, думала Лена. Она потеряла своего Мишеньку, где-то между Аредой и Висмаром. Лена не произнесла ни слова, она даже плакать не могла, а просто лежала в углу комнаты и молчала. Костя ни пришёл вечером и на следующий день он тоже не пришёл. Даже через месяц Лена теплила надежду, что сын вернётся. Она ходила в милицию каждый день прося, чтобы её сына нашли. Но все молчали, никто не мог найти.
Лена была самой несчастной женщиной на земле. Она потеряла двух самых близких ей людей. Двух своих сыновей, ради которых и строилась эта семья. Она лежала даже не днями и не неделями, а месяцами в постели и не вставала. Она не могла разговаривать, не могла думать ни о чём, как о своём сыне, который просто взял куртку и ушёл. Он ушёл и даже не попрощался, не сказал где он.
Миша с ней даже не пытался заговорить. Он то пропадал на службе, то пил с друзьями, а придя домой начинал капать на нервы женщины.
- Твой сын бросил тебя. Все люди, которых ты любишь – умирают. Это ты ведьма! – он мог часами сидеть в комнате и говорить, то что в тот момент Лену не трогало. Она не слушала никого. Она была не в себе, чтобы кого-то слушать.
Она вернулась в себя только через семь месяцев. За то время, которое она пролежала, она похудела на тридцать килограммов, она постарела на десять лет и поседела, как старуха. За то время, которое она лежала, она поняла, что так она жить больше не может. Она больше не хочет так жить и собрав самые необходимые вещи, она купила билет на поезд и уехала, ничего не говоря мужу.
Лена ехала и от стуков поезда, ей становилось страшно. Как будто что-то разрывается и хочет затянуть её к себе. Она вцепилась в поручень над головой и засыпала только тогда, когда чувствовала опору.
Через день она была в Брянске. Лена вышла на старенькой вокзале с неработающими часами на главном здании и вдохнула воздух. «Дом» - подумала она. Она не была в этом городе почти восемнадцать лет. Она смотрела на людей спешащих в переход и улыбалась. В её жизни уже ничего не осталось, кроме как её улыбки. Она потеряла всё.
Лена вышла из здания вокзала и увидела привычных цыганок, которые менялись из поколения в поколение.
- Милочка, дай позолочу ручку, - подбежала одна.
- Я всё знаю, - отмахнулась от неё Лена.
- Несчастная ты… - она на секунду замолчала – и счастливая, - добавила цыганка.
Лена лишь усмехнулась. Ей было всё равно, несчастная она или нет. Сейчас она была в своём городе. Она села в привычный троллейбус «№2» и поехала до конечной. За окном мелькали новостройки и магазины, которых раньше не было, да и не могло быть. Но неизменным был тот мост, та вода, те деревья, даже запах не изменился.
Лена доехала до конечной и стала изучать расписание автобусов. Оно не изменилось и уже через два часа она ехала в сторону родной деревни. Также, как и в детстве пошла вдоль дороги, которую даже асфальтировали, целых четыре километра, а когда асфальт заходил за лес, он тут же обрывался. «Видимо для начальства» - подумала про себя Лена и улыбнулась узнавая родную страну.
Пройдя до конца асфальта, она обернулась назад. Ехал автобус. Лена поняла, что для пешей прогулки она уже не такая резвая. И если раньше ей удавалось с лёгкостью пройти 11 километров, то сейчас ей с трудом дались эти четыре. Лена махнула рукой и автобус остановился. Она вошла. В автобусе было пусто, она ехала одна. Лена протянула водителю деньги и уселась подальше, чтобы он не видел её. Она рассматривала заросшие поля. Подъезжая к деревни, увидела, что та ферма на которой работала мама, уже развалена, колхоз вымер, он никому не нужен. Из глаза потекла слеза. Она вспомнила, как раньше было всё хорошо. Как они с сестрой бегали по этим дорогам и полям, которые никому уже не нужны. Они заросли полынью и сорняками.
Лена вышла на остановке и сбежав вниз с горки подошла к родной калитке. Она прикоснулась к деревянному забору и замерла. «А вдруг отец не узнает?», - засомневалась женщина. Она решительно, рывком открыла дверь и вошла на двор. Поднялась к веранде и постучала. Сердце её колотилось.
Дверь открылась. На пороге стоял седой мужчина с длинной бородой и красными от усталости глазами. Морщины заклеймили его лицо и сделали его полосатым и тёмным. Лена смотрела на мужчину и не могла в нем узнать отца.
- Папа, - прошептала она. Мужчина замер и бегая глазами по лицу взрослой женщины, вдруг заплакал. Слёзы потекли вниз и закапали на грязный от пота воротник рубашки.
- Ленка, - прошептала он, - Ленка! – сказал он громче, - Ленка! -уже кричал отец. Он налетел на женщину и обнял. – как ты? Как ты сюда приехала? – он плакал и не утирал слёзы, потому, что их уже не замечал.
- На автобусе, - улыбнулась дочь.
- Проходи же, проходи! – он потянул Лену за руку. Она пошла за ним. В доме ничего не изменилось за те годы, которые её не было, даже пахло также. Единственное, что она заметила, так это то, что русская печка в кухне была сломана и вынесена.
- А где печка? – спросила она, указывая на пустое место.
- А я, Ленка, газ провёл в дом, теперь даже не представляю, как я жил так раньше, – он плакал и тут же вытирал слёзы. Это были слёзы радости, - как же ты постарела, - сказал он. Лена села на постель отца, он присел рядом.
- А, Лида, она приезжает? – спросила Лена.
- Мы, Лен, мало общаемся, а с тех пор, как мамы не стало, так вообще почти не приезжает. Замуж выходила без меня. Я не поехал. Злой был на неё, ты же знаешь, какая она дерзкая, а теперь жалею. Я же отец, должен прощать, мало ли что она мне говорила. – он почесал всё ещё густые, но уже белые от старости волосы, - она когда в Брянск приезжает, то сразу к свекрови. Если заедет ко мне, то так мимо. На кладбище заедет к матери и обратно в город. Это я теперь понимаю, что дураком был не ценил, что есть. А когда Полинки не стало, так и жить не хотелось. Я даже пить бросил. Больше не пью. А твои где все? – вдруг опомнился он.
- А мои, - Лена замерла, чтобы не расплакаться. – пап, у меня горе, - протянула она, - младший сын погиб в детстве.
- Да, мне Лидка говорила, когда приезжала. Я плакал не меньше тебя. Я как представил, что ты пережила, так думал на тот свет отойду, – он махнул рукой и вытер слезу.
- Старший сын – пропал, - Лена подняла голову кверху, чтобы слёзы закатились назад, а мужа я бросила, - добавила она. И разрыдалась.
Отец крепко прижал к себе взрослую дочь и заплакал вместе с ней. Лене так давно этого всего не хватало. Она так давно хотела прижаться к рукам родителей и просто поплакать, ведь только они могут принять и простить всё, что у нас происходит в жизни.
Они проплакали несколько часов, пока не отошли оба. Пока слёзы не стали иссякать, хотя казалось, что они будут течь вечно. Уже к вечеру, они улыбались.
- А Лидка у нас хорошо живёт, - стал рассказывать отец, - на машине иностранной приезжает. Ванька-то её, хоть и картавил всю жизнь, но добился успеха. Богатые они, - улыбнулся он счастливо, – у них двое деток. Сын старший – Максимка и дочка Ксюшка малышкой её ещё видел, больше не показывала. Так и не понянчил я внуков, – он отвернулся, чтобы снова не заплакать.
Лена прожила у отца неделю. Она вспомнила, как поливать колорадских жуков, как рядить морковку, как собирать огурцы, как обрывать чёрную смородину в загородке. Эта неделя была самая счастливая из всех тех, которые она прожила до этого. Она так давно не чувствовала себя такой лёгкой, такой парящей над проблемами.
Деревня не менялась, старели только люди в ней, в которой остались одни старики. Лена приходила в магазин за хлебом и видела постаревших женщин, которых помнила ещё молодыми. Наины Петровны не стало, так она и умерла в одиночестве, её и похоронили рядом с одинокими людьми без крестов.
На могилу к матери она ходила каждый день и каждый день приносила свежие цветы. Она общалась с Полиной и рассказывала ей свои проблемы, беды и горе. Она делилась и просила совета, но человек, которого она бесконечно любила, сейчас не мог с ней говорить. Она была глубоко в земле. Но, сейчас Лена могла сказать то, что не говорила матери при жизни. Она уже взрослая женщина только сейчас могла свою мамочку, которая всю свою жизнь была несчастна и ничего с этим не делала. Но Лена смогла. Она смогла оставить всё в прошлом и приехать в родной город, чтобы начать новую жизнь.
Через неделю, она поцеловала отца и поехала в Брянск. Она знала, где живёт Ира и поехала сразу по адресу. Открыла золовка, они крепко обнялись и прошли в дом. Ира когда-то давно тоже вышла замуж за военного лётчика, который сейчас был уже уволен из армии и был на законном почётном отдыхе. Они жили в частом доме на берегу реки.
- Как ты? -спросила удивившаяся такому внезапному появлению жены своего брата, Ира.
- Хорошо, - улыбнулась Лена.
- Я разговаривала с Мишей. Он сказал, что ты уехала. – Ира посмотрела неодобрительно на Лену.
- Уехала, – резко ответила женщина, - знаешь, Ир, я больше не могла с ним быть.
- Это твой муж, - отрезала сестра мужа, - ты должна быть с ним всегда.
- Ир, он меня бил! – попыталась рассказать свои беды Лена.
- Ну и что, мой меня тоже поколачивает, но я же молчу! – ответила криком Ира.
- Да, неужели ты меня не понимаешь? – Лена была измождена. Эта нечастная женщина даже не хотела её слушать.
- Я не хочу тебя понимать! – крикнула Ира.
Лена больше всего боялась, что её не поймут, что она так и уйдёт непонятая. Так оно и вышло. Чем больше ты чего-то боишься, тем скорее оно тебя настигает. Ей ничего не оставалось, как начинать новую жизнь. Но страшно, когда в прошлое не закрыта дверь начинать что-то новое. Выхода не было. Лена зашла в первый попавшийся переговорный пункт и заказала связь с сестрой.
- Лидочка, здравствуй! – сказала она, услышав голос сестры и заплакала от счастья. От радости, что наконец-то услышала самый родной голос, голос который изливался в письмах, которые Лена оставила в Каменке вместе с мужем и вместе с тем, что её связывало с прошлым. Но каждое письмо Лиды было аккуратно запаковано в конверт, в котором оно шло и спрятано в отдельный шкафчик на верху шифоньера.
- Лена! – послышалось с той стороны линии.
- Да, Лидочка это я! - ответила вытирая слёзы сестра.
- Где ты? Что с тобой? -взволнованно стала расспрашивать сестра.
- Лида, у нас есть десять минут! Ты не знаешь у кого можно остановиться в Брянске? -спросила Лена.
- Ты в Брянске? Что ты там делаешь? – не унималась младшая сестра.
- Долго рассказывать, Лид, мне сейчас нужно начать новую жизнь, а для этого хотя бы где-то остановиться. – громко сказала Лена, чтобы её было слышно там на Севере, где жила Лида с семьёй.
- Конечно есть! У нас квартира в Брянске! – обрадовавшись сказала Лида, - иди в новый дом на мясокомбинате, в 144, поднимись в 435 квартиру, там тебе откроют наши соседи, они над нами живут, попроси у них ключи, скажи, что сестра моя. Живи у нас сколько хочешь, мы всё равно только летом туда приезжаем в отпуск. – Лена слушала сестру и понимала, что только этот человек без лишних вопросов найдёт выход из любой ситуации. Лена плакала от счастья.
- Можно я поживу? – спросила Лена.
- Конечно, Лен, даже вопросов никаких нет. Живи! - крикнула сестра. – Что у тебя случилось, почему ты в Брянске? – стала расспрашивать женщина на той стороне трубки.
- Лид, мой Костя пропал. Ушёл и пропал. Я больше не смогла жить с Мишей и ушла от него. Вернулась домой. Хочу начать всё заново, - прошептала на последнем дыхании она.
- Ты – умничка! – поддержала сестра, - я знала, что когда-нибудь ты на это решишься! – Лена в последних письмах сестре часто писала о том, как она сейчас с Мишей и что это было самым не выносимым в её жизни.
- Ваше время закончилось… - послышался чужой женский голос в трубке.
- Спасибо! – сказала Лена компьютеру и вышла из кабинки.
Она вытерла последние слёзы и пошла по указанному сестрой адресу. Поднялась по лестнице до квартиры, она просто не могла ждать лифта, у неё бы не хватило терпения. И постучалась в дверь. Открыла высокая крупная женщина в очках.
- Здравствуйте, - сказала Лена, - я сестра вашей соседки снизу Прокловой Лиды, - объяснила Лена.
- Ааа… - улыбнулась женщина, - проходите, - стала впускать её женщина.
- Нет, нет, нет, спасибо, - отказалась она, - я хотела взять у вас ключи от квартиры, сестра сказала, что они у вас.
- Да, у меня. Но вы всё равно проходите, не будете же вы стоять в дверях, -впустила её женщина, - меня Люда зовут, - прокричала уже из другой комнаты женщина ушедшая за ключами.
- Лена, - ответила она. Она прижалась к стене и стала ждать.
- Вот, - протянула она два ключа на железном кольце, - это от верхнего замка, это от нижнего, - указала она, – а вы в гости или как?
- Я пока поживу у них, - сказала Лена.
- А мне Лида рассказывала, что вы жили в Германии, а потом ещё куда-то уехали, - улыбнулась Люда.
- Да. А теперь я приехала в Брянск, -улыбнулась Лена и стала выходить из квартиры. – спасибо вам.
- Да, не за что, обращайтесь, - приветливо крикнула женщина.
Лена спустилась на этаж ниже и подошла к двери. Открыла оба замка и замерла перед входом. С секунду она не решалась войти. «Эту квартиру заработала моя сестра с мужем» - подумала она и прослезилась. Она гордилась Лидой, чтобы она не сделала.
Лена переступила порог и закрыла за собой дверь. Квартира была почти пустая, видно что новая. Прямо перед ней была длинная пустая прихожая, только в углу у двери стояла тумбочка. С лева сразу была кухня. Лена не разуваясь, прошла в неё. Висели старые шкафчики, стояла плита, ещё советский холодильник и небольшой потрёпанный стол. За которым не только ели, но видимо на него ещё и становились во время ремонта вместо лестницы.
Она вышла из кухни и прошла дальше. Не доходя до конца коридора тоже с левой стороны был зал. Большой и пустой, только небольшой диван-раскладушка стоял у стены и большое окно было завешено белым кружавчитым тюлем. Она пошла дальше не задерживаясь в комнате. Дойдя до конца прихожей перед ней было разветвление - справа была комната, видимо детская, с двумя деревянными кроватями и у окна стоял шкаф с книгами. С левой стороны была ещё одна комната с балконом, на полу лежал старый заляпанный пятнами матрац. В упёршей прямо перед ней стене было две двери – туалета и ванной комнаты.
Лена вернулась к входной двери и сняла обувь. Она кинула сумку с вещами в зал и пошла в кухню. Нашла в шкафах кастрюлю и налила туда воды, поставила на газ и стала ждать пока она закипит.
Теперь для Лены началась новая жизнь. Жизнь в новой квартире. Она понимала, что когда-нибудь она от сюда уедет, но пока думать об этом совсем не хотелось.
На следующий же день она вышла на улицу и наугад стала заходить в магазины.
- Вам нужны работники? - спрашивала она. Но в каждом магазине как будто все сговорившись отвечали – «нет». Уже к вечеру обойдя часть района, она села на лавочку у дома и задумалась. «Сегодня не нашла, значит найду завтра. Отчаиваться не нужно!». Она услышала, как в беседке разговаривают две женщины.
- Вчера была на работе, как собака устала, уйду я с этого мясокомбината. От туда бегут, как крысы все с тонущего корабля. Вот и я уйду!
Лена повернулась к женщинам.
- А где мясокомбинат? – неожиданно спросила она.
- Да, вон же через дорогу в деревьях, - показала другая, которая молчала. Лена резко встала с лавочки и пошла в сторону завода.
- Мне нужно к начальнику! – сказала она строгой женщине в синем халате сидевшей на проходной.
- Всем нужно к начальнику! – ответила не отрываясь от газеты женщина.
- Но мне очень нужно! – рвалась женщина.
- Всем очень нужно! – ответила также не обращая внимания охранник проходной.
- Вы меня слышите?! - Крикнула Лена, чтобы на неё обратили внимания. Женщина с неохотой подняла глаза и тихо так сказала.
- Не кричи ты, разоралась! Тебе зачем? -спросила она и поправила тонкую оправу очков на массивном лице.
- Мне на счёт работы! – ответила Лена.
- Работать, что ль хочешь? – усмехнулась женщина.
- Хочу! – твёрдо ответила Лена.
- Ну проходи! На пятый этаж! – строго сказала женщина в халате и пропустила Лену.
- Спасибо, - крикнула она и понеслась на вверх.
Она добежала до пятого этажа и глубоко, сбив дыхание, стала дышать. В длинном тёмном коридоре было пусто. Она прошла вдоль и рассматривая таблички на дверях, стала искать директора. На одной из табличек она увидела слово – «директор» и сразу же постучала в дверь.
- Можно! -спросила она и сразу вошла. Хмурый мужчина слегка за тридцать с тёмным ёжиком на голове сидел за большим массивным дубовым столом. Он неохотно поднял голову и ответил.
- Вы уже вошли, могли и не спрашивать! - он отложил бумаги от себя.
Лена быстро уселась в кресло напротив и выпалила.
- Мне нужна у вас работа. – Мужчина посмотрел на неё и тихо спросил.
- А что вы умеете? – он взял в руки ручку и стал её крутить для равновесия.
- Я работала кочегаром, экологом в столовой в Германии, знаю немецкий, а по профессии я медсестра, - сказала она быстро, чтобы набить себе цену, как работницы.
- Ну, я ничего не могу вам предложить, - начал медленно раскачиваться на стуле директор, - если только… - он помедлил с ответом.
- Я согласна на любую работу! – добавила она.
- Хорошо…тогда только уборщицы 12 цеха. Сойдёт? – улыбнулся мужчина и слегка наклонился к Лене.
- Сойдёт, - ответила она и опустила голову. Она никогда не видела себя в роли уборщицы, но выбор был не большой, да его вообще не было.
- Как вас зовут-то хоть? – насмешливо спросил директор.
- Елена Мармазинская, - ответила она, - а вас? – вдруг опомнилась женщина. Мужчина поднял брови, как большая звезда, которую не узнали и глубоко покашляв, ответил.
- Зайцев Леонид Тихонович, - ответил мужчина. Лена медленно встала со стула и уже стала подходить к выходу. Но тут её будто что-то одёрнуло. Она вспомнила редкое отчество парнишки с которым была знакома в детстве. Она резво повернулась и тыкнула пальцем в мужчину.
- Лёнька…Лёнька Зайцев, ты что ли? – она подошла к столу и упёрлась обеими руками о его край. Она бы никогда в жизни не узнала в этом взрослом мужчине в костюме и с галстуком, того маленького мальчика, который бегал за ней всё детство. Мужчина остолбенел и покосился на Лену.
- Мы знакомы? – спросил он от неожиданности.
- Да, ты что, Лёнь, это же я Ленка Туманова, - у неё заблестели глаз. Не зря когда-то говорила мама, что нужно было присмотреться к этому мальчику. Мужчина привстал со своего кресла и вылупился на женщину.
- Лена, - прошептал он, - Ты? – он вышел из-за стола и прошёл к женщине, осмотрел её с ног до головы и развёл руками, - тебя не узнать.
- Постарела, - улыбнулась Лена и на щеках появились ямочки.
- Ай, а ямочки всё те же, - засмеялся он, - как же я рад, как же неожиданно! – он обнял и прижал к своей широкой груди, - всё та же! - у него заплетался от радости язык, он не проговаривал фразы и проглатывал окончания, – какими судьбами, я слышал, что ты в Германии.
- Я уже давно вернулась от туда. Вот решила начать жить заново и приехала в Брянск. Работа нужна очень, - протянула она.
- Конечно! Конечно, будет работа! - он держал её за руку, – так, ты говоришь экологом работала! – опомнился он, - так, так, так, - он отошёл за свой стол и стал рыться в бумагах, – есть тёпленькое местечко зам. Вет. Врача. От тебя будет требоваться только проверять наличие бирок у животных и соответствие доставленного скота по количеству, отраженному в сопроводительных документах, проводить клинический осмотр и термометрию животных будет уже врач. Думаю, справишься! - он положил руку на плечо Лене, - думал место родственнику жены отдать, но раз уже ты появилась, грех не поделиться, тем более с едой ты уже была связана, раз в столовой работала. Не врёшь же? – он внимательно посмотрел в глаза женщине.
- Нет, это чистая правда, - ответила отшатнувшись Лена.
- Ну, вот и хорошо! – он обнял ещё раз Лену, - как же я рад тебя видеть Ленка!
- Я тоже, -улыбнулась она и позволила обнять себя.
- Так, ты что сейчас делаешь? – спросил он.
- Ничего…когда? – растерялась она.
- Ну, вот сейчас прямо, - засмеялся он, видя растерянность женщины.
- С тобой разговариваю, - улыбнулась Лена.
- Так, мы с тобой едем в ресторан! – констатировал он не спросив чего сейчас хочет сама Лена. А ей сейчас уже ничего не хотелось, за день она так устала, что ноги просто хотели дойти до дома.
- А как…я же не одета для ресторана… - растерялась она.
- Да, какая разница, как ты одета, главное, что ты со мной! – засмеялся мужчина.
Они приехали в ресторан на Набережной. По которой когда-то Лена ходила, гуляла ещё во времена учёбы.
- Ой, всё так изменилось, - сказала она, выходя из новенькой девятки Лёни, - этого ресторана здесь раньше не было.
- О, так ты много чего не видела, - протянул он. Я когда учился, тут всё застраивали.
- А где ты учился? – спросила Лена.
- Пошли внутрь всё расскажу, - позвал он с собой, закрывая двери машины.
Они вошли в ресторан и спустились по небольшой, но широкой лестнице вниз. Вкусно пахло мясом. По стенам были развешаны картины животных.
- Красиво! – заметила Лена.
- Да, это лучшее место в городе, - я когда учился его только строили, так я мечтал когда-нибудь сюда прийти. Видишь – мечты сбываются, – он улыбнулся и пропустил её вперёд выбирать столик.
- Давай вот сюда, -выбрала Лена, - здесь тихо.
- Девушка, нам меню, - сказал он громко официантке.
- Так, расскажи, как ты стал директором целого мясокомбината! – начала Лена.
- Ой, это так долго. Я когда учился, то сразу был замечен преподавателями, они на меня возлагали надежды, а потом как-то пошёл. Сначала простым работником был, потом зам-зам начальником, потом зам начальника, а когда директор ушёл в депутаты, то взяли меня на его место. Вот думаю тоже податься в думу, – похвастался он и закатал рукава пиджака.
- Такой важный, - улыбнулась Лена, - а так сразу и не сказала бы, что ты станешь начальником. – Лена улыбнулась. Девушка-официантка принесла меню.
- Выбирай всё что хочешь! – скомандовал Лёня. Лена посмотрела в меню и испугалась.
- Лень, ты видел цены, -прошептала она.
- Обижаешь! – махнул он рукой, - я угощаю, – он нагнулся к ней и дотронулся до руки.
- Ну, раз угощаешь, то мне… - подумала она, - что-нибудь самое вкусное, - и захлопнула меню.
- Тогда мне тоже самое, - хлопнул меню Лёня.
- Понятно! – недовольно пробормотала официантка.
- Ну, как ты, рассказывай! – восторженно сказал приятель детства, - уехала тогда и не попрощалась даже.
- Так замуж вышла, за мужем поехала, - улыбнулась она и опустила глаза.
- Ну, а муж где сейчас? -спросил он, всё также улыбчиво дожидаясь ответа.
- А муж в другом городе, - она растянула губы, пытаясь улыбнуться, но у неё плохо получилось.
- Что-то случилось? – он снова коснулся её ладошки, которая лежала на столе.
- Ушла от него, - прошептала она.
- Он тебя обижал? – уже серьёзнее спросил он.
- Да, так…дела житейские, - отмахнулась она.
- Может, тебе помощь нужна, защита, ты только скажи, мои ребята его сразу на место поставят, - с серьёзным выражением лица сказал Леонид.
- Нет, спасибо, - Лена чувствовала заботу приятеля и ей стало так спокойно, - я сама. Мне только вот работа нужна, – сказала она.
- Ну, работа у тебя уже есть! - он взял тряпичную салфетку и постелил на ноги. Лена повторила за ним.
- Спасибо тебе, Лёнь! – улыбнулась она, - ты-то как?
- Да, как я… женился, двое детей. Сын в пятый класс ходит, дочка во втором. – улыбнулся он и достал из внутреннего кармана пиджака фотографии детей, - вот посмотри. – Лена взяла фотографии и улыбнулась.
- Сын на тебя в детстве похож, - улыбнулась она. В центре фотографии сидела круглолицая женщина за тридцать с большими ясными глазами, - жена? – посмотрела она на Лёню.
- Жена, - ответил он и отвёл глаза.
- Красивая, - добавила Лена. Лёня промолчал. Он знал, что его жена красивая, но внутри что-то ёкало, когда он сидел рядом с женщиной, которую любил всё детство.
Они проговорили несколько часов. Он смотрел на Лену и искал в ней что-то детское, что он когда то в ней полюбил. Те ямочки, ту улыбку, те глаза, те гладкие длинные волосы, те руки, ту скромность. А теперь на лице этой взрослой девочки из детства были морщины, на голове седые волосы. Она сидела всё такая же худенькая и хрупкая и смотрела на него своими круглыми потухшими глазами, но улыбалась всё той же улыбкой.
- Мне уже пора, - сказала она, посмотрев на часы у него на руке.
- Я тебя отвезу, - ответил он и кинул деньки на стол, - девушка возьмите деньги, - позвал он официантку. Он был уже совсем взрослым мужчиной с мужскими замашками и с мужским взглядом.
Он довёз её до дома и остановился у подъезда.
- Завтра жду на работе, - улыбнулся он, не выключая зажигания.
- Я буду без опозданий, - улыбнулась Лена и вышла из машины.
Зайдя домой, она была счастлива. Счастлива от того, что всё так просто и легко стало налаживаться. Она поняла, что теперь она сможет выразиться как личность сама, не переезжая за мужем с места на место. Но её сердце всё равно было не там где должно было быть. Кости не было рядом, она чувствовала, что он где-то есть, что с ним всё хорошо, она чувствовала это как мать, но ничего не могла сделать. Милиция говорила, что его – «нет». Ну, как вот так прост может пропасть человек, которого она любит больше жизни. Если бы к ней сейчас пришли и сказали, что ей нужно умереть, чтобы Костик жил, то она бы не задумываясь отдала свою жизни.
Лена каждый день просыпалась и говорила «спасибо» Богу, за то, что у неё есть жизнь. У неё есть работа, которую она не до конца понимала, но знала, что это лучше, чем быть уборщицей в 12 цеху. Она приходила на работу и радовалась каждому лицу, которое встречала.
- Ты хорошо справляешься! – сказал Леонид, вызвав Лену к себе.
- Спасибо, - улыбнулась она.
- Помощь нужна? - спросил он и полез за чем-то в шкафчик своего дубового стола.
- Да, нет, всё хорошо, - ответила она, стоя на ковре у директора.
- Да, ты расслабься, присядь, - указал он на кресло. Лена послушно села. С момента, как она стала работать на мясокомбинате, она очень сильно изменилась. Стала приводить себя в порядок, сменила причёску, даже подводить глаза стала, как в молодости. Она замечала за собой, что с годами в её манеры входит элегантно плавать руками, как это делала Наина Петровна. Она вспоминала каждое движение женщины и повторяла его перед зеркалом, пытаясь преобразиться. Она медленно поворачивала голову, улыбалась глазами, а плакала теперь только душой.
- Что-то случилось? – спросила она у директора присаживаясь в кресло.
- Да! – чётко сказал он, - хотел тебе дать, - и он протянул ей конверт, который только что достал из стола.
- Что это? – удивилась Лена.
- Возьми, - упрямо отдавал он ей конверт. Лена взяла его в руки и раскрыла. В конверте лежали деньги.
- Зачем? – спросила она и положила конверт с деньгами на стол.
- Это премия! – засмеялся Леонид.
- Но я ещё ничего не заслужила, - оборвала она его.
- Так! – громко и строго сказал он, - если ты сейчас не возьмёшь, я обижусь! – Лена аккуратно стянула подаренный конверт и положила в карман пиджака.
- Спасибо! – искусственно улыбнулась она.
- Не благодари! – отмахнулся он, - ты что на выходных делаешь? – спросил он.
- Я ещё не думала, - смутилась Лена.
- Поехали гулять в Орёл? – подмигнул он.
- В Орёл? – удивилась она и привстала с кресла, собираясь уходить.
- Да, там очень красиво, - улыбнулся Леонид и тоже привстал с кресла.
- Но, зачем? – удивилась Лена.
- Просто, гулять. Я же тебе замуж не предлагаю! – засмеялся он и это её расслабило.
- Поехали! – она даже без задней мысли согласилась. Она не могла подумать, что у этого мужчины какие-то планы на неё.
- Вот и отлично! Я за тобой заеду! – обрадовался Зайцев.
Он заехал рано утром в субботу. Они весь весенний день гуляли по улочкам города и ели только в лучших ресторанах города. Заходили только в самые красивые магазины и лучший кинотеатр. Город расцветал - сирень, черёмуха, акация, яблоки.
- Я так давно всем этим не любовалась, - зачарованно рассматривала она поля.
- Да, я тоже! Как из деревни уехал, так и забыл, что такое весна. Настоящая весна, – он уже повернул машину назад, чтобы ехать в Брянск.
- Так скучала по всему этому, когда жила в Германии, - она повернулась к Лёне.
- Там, наверное, всё по-другому? - он переключил скорость и пошёл на обгон машины.
- Да, там всё другое. Там даже воздух другой. Тяжелее. Там море. Мы жили, почти на берегу, – рассказывала она.
- Завидую, - улыбнулся он.
- Не завидуй, это не самое лучшее, где можно жить, - ответила она и отвернулась к своему стеклу.
- А хочешь я покажу тебе счастье? – Лёня резко съехал на обочину и остановив машину, посмотрел на Лену.
- Что? – от неожиданности Лена растерялась.
- Лен, я ж тебя до сих пор люблю. – он накрыл соей ладонью её ладонь, - ты даже не представляешь, что я чувствую, когда вижу тебя, - он умолял глазами его понять, смотрел на женщину сидящую рядом.
- Ты с ума сошёл! – повысила она голос, - поехали домой.
- Я никуда не поеду, пока ты не скажешь, что любишь меня! – крикнул он.
- Лёня… - она растерянно бегала глазами по его лицу, - я не могу тебя любить…
- Тебе мешает, то что я твой директор, - оборвал он, - так давай я тебя повышу до зама, ты будешь почти на таком же уровне как и я. А если хочешь, можешь совсем не работать, я буду тебя обеспечивать! -просил он.
- Лёня, прекрати! – испугалась его слов она, - ты сам понимаешь, что говоришь?
- Я всё понимаю, поэтому и бегаю за тобой, как собачонка! – прикрикнул он и тут же оборвал свой бас, - я жить с тобой хочу, любить тебя хочу! – он потянулся к ней, чтобы обнять.
- Прекрати, - оттолкнула она его. – Хватит! Вези меня домой! – крикнула она. Лёня почувствовал, что он сейчас ничего от неё не добьётся, резко нажал на кнопку закрыть дверь у её плеча. Прижал к стеклу и надавал руками, чтобы она не смогла дёрнутся.
- Дура, да хочу я тебя! – крикнул он и попытался поцеловать. Лена собрала всю силу и как можно сильнее оттолкнула его. Он отлетел к рулю. Она быстро открыла дверцу и выскочила на улицу. Побежала вдоль дороги махая машинам. Остановилась большая фура. Она быстро залетела на сидение рядом с водителем.
- Куда едешь? – спросила она.
- В Брянск! – ответил мужчина с усами, заметив, что у женщины паника.
- Поехали! – скомандовала Лена. Она посмотрела в боковое зеркало дальнего вида, Лёня стоял у машины. Она глубоко выдохнула.
На следующий день он вызвал её в кабинет.
- Ты…это…прости за вчерашнее… - начал смущённо он, - я просто…погорячился, – он тёр лоб рукой и не поднимал глаза.
- Ничего! – ответила Лена. – мне пора работать, - вышла она тут же. Она не могла находиться с ним в одном кабинете.
В этот вечер она обошла те места, которые когда-то очень любила в этом городе. Она брела по паркам и аллеям, когда увидела здание университета. Она подошла к зданию и первое, что бросилось в глаза, на объявлениях для абитуриентов была надпись – «проводится набор по специальностям». Одна из специальностей зацепила Лену. Это был эколог.
Всю ночь она ворочалась на кровати в комнате племянников сестры, так и не смогла заснуть. В итоге на утро пошла обратно в университет. Она зашла в приёмную комиссию.
- Я хочу поступить к вам на эколога! – с порога сказала она.
- На очное? – осмотрела её молодая девица в синей футболке.
- Нет, на заочное! – ответила Лена.
- Ааа…ну тогда понятно, - протянула она. – вам в 112 аудиторию, - отправила её девушка. Лена вышла из кабинета и пошла в указанную аудиторию. За столом сидела женщина, примерно её возраста. Она был красивой и с бегающими живыми глазами. Эти глаза ей кого-то напомнили, но пока она не могла вспомнить кого.
- Я хочу поступить на заочное на эколога, - садясь на стул напротив женщины сказал Лена.
- Аха, - не обращая на неё внимания, ответила женщина, - экзамены в июле.
- Что нужно для экзаменов? – спросила любопытно Лена.
- Знания! – ответила та.
- А ещё? – продолжила Лена.
- Документы. Пишите заявление на имя ректора и на имя меня. Меня зовут Степанова Надежда Витальевна, - сказала женщина. Лена немного помолчала, а потом спросила.
- А вы случайно не учились в медицинском училище? - спросила она у женщины. Та самая женщина подняла глаза и посмотрела на Лену.
- Училась, - ответила она.
- Надя? – удивилась Лена.
- Лена? – узнала приятельница. Это была та самая девушка из училища, которой Лена, когда-то дала совет не делать аборт. – Туманова? – она внимательно смотрела на Лену.
- Да, - улыбнулась Лена.
- С ума сойти! – женщина закрыла рот обеими ладошками и отшатнулась на стуле назад. Она быстро встала в полный рост и подошла к Лене, - да, как же ты сюда попала? - спросила она всё ещё не веря глазам.
- Поступать, вот, пришла, - смутилась Лена и тоже встала.
- Очуметь! – добавила Надежда, – так, это нужно отметить! – добавила она. Так ты поступить к нам хочешь? – спросила она.
- Да, хочу экологом стать! – улыбнулась Лена и всё ещё рассматривала красивую бывшую одногруппницу.
- В твои-то годы! – удивилась Надя.
- Ну, я ещё не совсем стара, - улыбнулась женщина.
- Ой, прости, просто, такие как ты редкость в университете, – она подошла к Лене и нежно прижалась к ней, - прости, что не узнала сначала.
- Да, нет, всё хорошо. Столько лет прошло, – ответила Лена.
Уже вечером они сидели на кухне у Нади и пили вино из больших дорогих бокалов. Из огромной квартиры этой женщины виднелся весь центр.
- А я… - начала Надя, разливая остатки вина -не сделала тогда аборт, послушала тебя, наверное. Знаешь, я боялась, что родители убьют, но они меня поддержали. Для меня это так важно было. Закончила я и училище тогда, только позже, чем вы, когда мой Стёпка подрос немного. А потом в институт поступила на заочку, и работала. Ты себе не представляешь, какая жизнь была, хоть вешайся. Но ничего, выжила. Кстати, помнишь, кто отец-то. – улыбнулась Надя.
- Нет, - смутилась Лена.
- Да, куда тебе помнить. Он-то теперь зам. ректора стал. Как увидел меня на сессии первой, так чуть язык и не проглотил. Бегал всё за мной, просил, чтобы сына показала. Но я не сдалась. Сам отказался, вот и получай. А потом, как-то по карьерной лестнице понесло меня вверх. Вот квартиру себе купила, обставила. Стёпка в Москве учится. Отличник у меня. Я тебе все эти годы, Лен, спасибо хотела сказать, что отговорила меня от аборта. Это было бы самое страшное, если бы я тогда от Стёпки отказалась, убила бы его сама. Я как представлю, что с ним что-то случиться, так аж сердце колоть начинает.
- А я, - начала Лена, - двух сыновей потеряла, - она сползла со стула вниз и села на пол, чтобы было удобнее. Надя присела рядом, – младшенький умер, ещё совсем маленький, а старший без вести пропал, - она закрыла лицо руками, – муж спился, я от него и уехала. Даже и не знаю, как он там.
- А я так замуж и не вышла, - пожаловалась Надя, допивая одним глотком вино.
- Да, я иногда думаю, лучше бы я тоже никогда не выходила. – Лена закрыла лицо руками и из глаз ручьём потекли слёзы, – прости, не могу держаться.
- Ничего, - Надя обняла приятельницу и заплакала вместе с ней, – я тебя понимаю. Тоже мать!
Они просидели до утра обнявшись и плача.
- Я тебе помогу! – сказала Надя, - ты у меня поступишь, и будешь учиться! – отрезала она уже с утра, с жуткого похмелья.
- Спасибо тебе! – ответила, уходя Лена.
- Это я тебе должна спасибо говорить! – закрывая дверь, сказала Надя.
Как и обещала Надя, Лена поступила. Она могла приходить с работы и учить и учить, как в молодости, когда сидя за книгами она знала всё. Эта усердие помогло ей и сейчас. Хотя она уже не верила, что это помогает, как когда-то ей сказал преподаватель - «нужно быть хитрее и не важно, сколько ты знаешь!». Только сейчас с годами и опытом, она поняла, что он был совершенно прав. Но для того, чтобы вспомнить то, что она читала когда-то в училище ей нужно было это усердие.
В июле приехала Лида. В дверь постучали среди ночи. Лена сначала растерялась и даже испугалась. Она подошла к дверному глазку и увидела четырёх совершенно незнакомых ей людей. Но увидев женщину окружённую детьми она почему-то доверилась и открыла.
- Ленка, - набросилась на её шею женщина. Лена стояла в полном непонимании. Дети вошли и включили свет, низенький мужчина с сигаретой в зубах прошёл сразу в кухню. Лена отошла от набросившейся женщины и узнала в ней сестру. Всё та же невысокая, темноволосая девчушка с ветром в голове. Но уже поседевшая, с морщинами и с детьми.
- Лидка, - бросилась уже Лена на неё и заплакала.
Они просидели всю ночь с сестрой на кухне.
- Мы не виделись…ммм… - попыталась вспомнить Лида.
- Восемнадцать лет, - улыбнулась Лена.
- Это же с ума сойти как много! -удивлялась поседевшая на висках, но ещё молодая женщина.
- Это вся жизнь! – добавила Лена. Она рассказала сестре о всём том, что было за все эти долгие восемнадцать лет без родных. Как она переживала, когда умерла мать, а чуть ли не следом и погиб Павлик. Как она хотела рассказать всё сестре, выплакаться. Просто посидеть тёмной ночью в комнате с выключенным светом и болтать, как в детстве. Как она хотела попасть на свадьбу к Лиде с Ваней, но не смогла. Как она хотела приехать на похороны матери, но не пустил муж. Он не пускал её никуда. Как выросли Лидины дети, которых она видела только на фотографиях, которые присылала сестра. Как она скучала по отцу. Как сложно ей было с Мишей. Как она потеряла Костю. Сейчас она сидела на этой кухне с сестрой при приглушённом свете и плача, не стеснялась слёз, потому, что это всё пережито, всё не забыто, но пережито.
- Мама, медленно умирала, - рассказывала Лида, - она долго болела, врачи не могли определить, что с ней. Говорили, что воспаление лёгких, а выяснилось, что рак. Стадия рака была уже запущенная, но не женская, которая съедает моментально, а мужская, которая разъедает частично. Она очень хотела увидеть тебя. Бредила тобой. А потом умерла. Как-то беззвучно, в один момент. Просто закрыла глаза и перестала дышать. Я тогда сидела над ней всю ночь и не могла пошевелиться, это как паралич на меня напал. С того момента у меня какая-та боязнь терять людей, как фобия, – она замолчала, а потом продолжила, - я когда узнала, что Павлика не стало, почти месяц в церкви жила безвылазно, всё молилась о вас. А потом приспокоилась. Знаешь, я и отца боюсь потерять, поэтому и не езжу к нему. Я и ненавижу его всем сердцем и боюсь, что его не станет. Он же один у нас остался.- Лида вытерла с лица слезу, - я и детей к нему не вожу, чтобы не привыкали.
- Я знаю, - ответила Лена, - была у него. Он по тебе скучает. Хоть и говорит, что ты такая же не сносная. Но что сделаешь, вся в отца пошла, - улыбнулась Лена.
Утром они всей семьёй поехали в деревню.
- Ни дороги, ни фонарей, и школа деревянная, -Ваня ехал за рулём и что-то бурчал себе под нос. – всю подвеску побью с вашими дорогами.
- Едь уже! -скомандовала Лида.
- О, если бы я так Мише сказала, он бы меня прибил бы как моль, - вспомнила мужа Лена.
- И правильно сделал, - обиженно сказал Ваня, - а то на шею уже села. Лен, ты представь, всю колбасу дома съела, а говорит, что я. – обиженно, но с улыбкой сказал мужчина за рулём.
- А сало кто съел?! – возмутилась Лида, - колбасу я его поела, видите ли! Ты мне до свадьбы говорил, что всю жизнь колбасой кормить будешь. Вот и корми! – засмеялась Лида. Лена смотрела на этих ненормальных, но таких любимых и улыбалась.
- Давайте за отцом заедем, - предложила Лена.
- А может на обратном пути? – смутилась Лида.
- Нет! Он поедет с нами! – сказала, как отрезала Лена, - он сам уже не дойдёт до кладбища. А к матери он сходить хочет!
Они подъехали к дому и Лена вышла из машины, остальные остались сидеть. Владимир услышав звук подъехавшей машины вышел на порог. Увидев Лену из глаз у него потекли слёзы.
- Пап, мы за тобой, - сказала она, обнимая отца, - поехали на кладбище съездим.
- А кто там? – посмотрел он через Ленино плечо на машину.
- Там Лида с семьёй, - ответила она. Мужчина замешкался. Он потрепал свои волосы, набросил кепку с козырьком на голову и вышел.
- А она не будет против? – спросил он, боясь, что Лида его не примет.
- Нет, - Лена взяла отца за руку и помогла усесться в машину.
- Здравствуй, - сказала Лида не поворачиваясь к отцу.
- Привет, Лидочка, - ответил отец и вытер с лица слезу, - какие вы уже большие, - обратился он к детям, которые не узнали дедушку.
Они подъехали к заросшему травой кладбищу. Дети выбежали первые и пошли по знакомой тропке, по которой не раз их водила мать. Следом за ними пошёл Ваня. Лена помогла выйти отцу и взяла его под руку.
- Лид, - подозвала она сестру, - помоги отцу и отдала его руку сестре. Лида стояла растерянная и испуганная, но всё же вязала руку. Лена пошла вперёд.
Они подошли к могиле матери и Лена одним махом ладошки стёрла пыль с фотографии молодой матери. Она приклонилась перед могилой и тихо сказала.
- Ну, здравствуй, мама, давно у тебя не были, а тем более таким составом.
Лида и отец стояли в стороне и разговаривали не подходя к могиле Полины. Отец плакал и тут же утирал слёзы. Лида слушала не поднимая глаз и старалась сдерживать эмоции. Лида, так делала всегда. Она никогда не любила быть слабой, поэтому держалась до последнего. Они долго разговаривали. Лида так и не рассказала о чём.
Эту ночь они провели в доме детства. Лида ещё с трудом, но общалась с отцом. Она пыталась быть мягкой, но пока только училась этому в общении с тем человеком, с которым давно потеряла связь.
- Спасибо, - уже ложась спать, Лида подошла к Лене и сев на краешек её кровати, - спасибо, что ты дала возможность нам поговорить. Сама бы я этого не сделала никогда. – Она погладила сестру по волосам и поцеловала.
Через неделю Лида с семьёй уехала отдыхать на море, а потом и не заезжая в Брянск, снова домой на Север. Лена опять осталась одна. Но она знала .что всегда может набрать номер сестры и поговорить.
Уже к сентябрю, она снова принялась работать с усердием. Экзамены были позади, осталось только ждать первой сессии. С Надей они виделись всё чаще и чаще.
- Я ж Алеськой тогда не хотела ругаться, - сказала она как-то при встрече, - у меня ж и друзей то толком не было. Все считали, что я высокомерная стерва, а я ж общения хотела. Просто в Алеси я нашла, что-то такое, что-то на меня похожее. А получилось как-то всё по плохому, – говорила она, - я даже удивилась, что ты, подружка Алеси, помогла мне тогда. Осталась со мной ночевать. Отговаривала меня.
- Не могла же я бросить тебя в таком состоянии, - ответила Лена.
- А ты потом кому-нибудь сказала почему я ушла? – Надя внимательно посмотрела на Лену, пытаясь её расколоть на правду.
- Нет. Если бы я сказала, то я бы тебя предала. А это, как-то не по-моему, что ли - ответила Лена.
Они отметили вместе день рождения, который был как раз в один день. Они сидели у Нади, когда в дверь позвонили. Надя ушла открывать. Это был её сын Стёпа, он стоял в дверях с огромным букетом белых роз.
Лена прослезилась, она знала .что уже никогда в её жизни не появиться человек, её сын, которого она будет любить вечно и не подарит её ни цветов, ни даже своей улыбки.
Уже было холодная вечерняя осень, когда Лёня вызвал к себе Лену. Она пришла в кабинет и стала ждать какого-нибудь очередного задания от директора. Она прошла в кабинет и стояла лицом к столу. Но вместо нового задания, он плотно закрыл дверь на ключ и подошёл к женщине сзади.
- Прости, - прошептал он и силой сорвал с неё блузку. Он срывал с неё одежду, как зверь разрывающий жертву. Лена пыталась кричать, но понимала, что в это время в соседних кабинетах уже никого нет. Леонид силой прижал раздетую Лену к полу и быстро спустил штаны. Он прижимал её так сильно, что она не могла пошевелиться. Он раздвинул силой её ноги и вошёл. Она почувствовала неприятную боль в душе. Это, когда тебя бьют, а ты не можешь дать сдачи. Она лежала и чувствовала, как он входит и выходит из неё сильно придавливая все её внутренности. Она лежала и смотрела в потолок, уже не сопротивляясь. Это было бессмысленно.
Когда он закончил, то встал, кинул одежду на Лену и тихо прошептал, отходя к столу.
- Извини, я по-другому не мог. – он сел на кресло и не застёгивая брюки развалился, как царь на троне. – просто, пойми меня, я всю жизнь тебя любил, а когда ты появилась в моей жизни снова, то я понял что это знак. Жаль, что ты этого не поняла. А то была бы самой счастливой женщиной, я бы тебе мир подарил, а ты… - он ехидно улыбнулся, - я не привык проигрывать, - отрезал он.
Лена медленно встала, оделась и вышла из кабинета. Вся бледная она прошла через проходную, не издавая не единого звука. Она подошла к стоянке такси и попросила отвезти её до указанного адреса. Она вышла у дома Нади.
Она постучала в дверь квартиры подруги. На пороге стояла хозяйка с телефонном в руках. Увидев белую, как смерть Лену, она опустила трубку.
- Я перезвоню, - сказала она тому кто висел на той стороне линии. – что случилось? – спросила она испуганно.
- Можно я войду? - попросила Лена.
- Да, конечно, - пропустила её в квартиру Надя и захлопнула входную дверь за замок.
Лена села на пол в прихожей и разрыдалась. Она лежала на полу уткнувшись в ковёр и беззвучно, но с огромным количеством слёз плакать.
- Что с тобой? – опустилась перед ней Надя.
- Уйди! – попросила Лена. Женщина послушно вышла в другую комнату.
Через два часа своего неподвижного рыдания, Лена поднялась и вошла в зал, где сидела такая же неподвижная и испуганная Надя. Она молчала.
- Надь, - сказала Лена присаживаясь на диван, - мне нужна работа.
- Да… - быстро стала махать головой подруга, - найдём. – её глаза были потерянные и бегали по белым щекам Лены.
Лена уткнулась в колени Нади и снова зарыдала.
- Он меня изнасиловал, - простонала она.
- Кто? – испугалась Надя, она гладила по голове подругу.
- Зайцев, - она рыдала в ноги Нади, которая чувствовала, как по её коленям стекают горячие слёзы.
- Тише, тише, - попросила подруга, - это не Зайцев, это Козлов, - Надя мгновенно возненавидела Лениного начальника, - завтра иди увольняться. Я сделаю всё, чтобы у тебя была другая работа, ты там больше не появишься, - прошипела от злости Надя.
На следующий день Лена зашла в кабинет директора.
- Я увольняюсь, - сдерживая эмоции сказала Лена. Она потирала руку в руке и ждала ответа Леонида.
- Да, - ответил мужчина качая головой, но не поднимая на неё глаз, - так будет лучше, -сказал он. Мы не сможем больше работать вместе, - он поднял глаза, - ты же справишься?
Лена тут же вышла из кабинета ничего ему не ответив, и собрав на ходу свои вещи, ушла прочь с завода. Она больше никогда не хотела возвращаться в это место.
Через месяц она уже работала в новой фирме. Её устроили экологом. Работа заключалась в том, чтобы давать разрешение на постройку зданий.
- Мармазинская, - обратился к ней новый директор, - к тебе могут прийти и попросить разрешение на постройку торгового центра в сквере Проскурина. Если я узнаю, что ты дала добро – уволю! Это заповедник, который трогать нельзя, иначе нас закроют к чёртовой матери. Просто приехали какие-то москвичи и дают всем взятки. Наша компания взяток не берёт, так что думай сама. – он строго покачал головой.
Лена никогда не любила слово «взятка», а тем более чтобы ещё и брать её, так это было для неё, чем-то чужим и не реальны.
- Я всё поняла! – ответила она и улыбнулась.
Она сидела в кабинете и составляла отчёт, который не могла составить уже третий день. Она разрывалась между мыслями мучавшими её, и между новой работой, в которую она скорей хотела окунуться. В дверь постучали…
2
Ночной жаркий город пах виноградом. Воздух залетал в широкое распахнутое окно и оставлял сладковатый запах на шторах и простынях. Малика Мусина лежала на спине широкой койки. Всё тело уже затекло от одной позы. Она с нетерпением ждала утра, она хотела уйти домой. Дома были трое детей за которыми следила соседка и может быть муж.
Старшему Акраму только весной исполнилось восемь лет. Он был очень похож на отца в детстве, такой же непослушный и задиристый. Всегда куда-то спешащий и пытающийся всё узнать. Он не терпел, чтобы происходили события без его ведома. Во дворе мальчика уважали. Во-первых за то что телосложением он был крепкий и мог одним ударом завалить первоклассника, хотя сам был всего-то на всего во втором. Во-вторых, он учился очень хорошо, за это его ставили в пример другим ребятам. И наконец, в-третьих, Акрам был старшим сыном Акрама Мусина, а его отец был заметным человеком в Намангане.
Вторая была дочка Лейла, она родилась почти сразу после Акрама, никто и не заметил этот промежуток между беременностью Малики и родами второго ребёнка.
Третий ребёнок в семье Мусиных был тоже сын. Сухроб был ещё совсем малышом. Ему не исполнилось и трёх лет, когда маму срочно увезли в больницу.
В коридоре за деревянной полуоткрытой дверью. Кто-то смачно сморкнулся. Малика не обратила на это внимание. Ей было всё равно.
- Ты чего не спишь? – послышалось с другого края коридора, за дверью.
- Да роды только закончились, – ответила женщина стоящая как раз рядом с палатой.
Малика повернула голову и смотрела на свет, который тонкой и длинной полосой прополз в палату. Через несколько часов свет погас и она увидела, как красной полоской разрезало стену. Это вставало солнце. Малика улыбнулась, она знала, что совсем скоро сможет пойти домой. Медсёстры сменяли друг друга звонкими голосами будя рожениц.
- Мусина, сын нужен? – вошла в комнату сменившаяся сестра в белом халате.
- Да, куда уже деваться! – улыбнулась женщина и приоткрыла закрывшиеся на минуту глаза. Мальчика завёрнутого в покрывало положили к груди матери.
- Мне можно уже домой? - спросила женщина - У меня дети голодные.
- Если ничего не болит, то иди, никто не держит, – медсестра собирала с подоконника пыль потрёпанной тряпкой и смотрела на зелёный город, который с третьего этажа роддома не было видно из-за высоких деревьев.
Малика медленно встала с постели поддерживая больную поясницу. Накинула на сорочку халат и вставила голые ноги в резиновые тапки. Она взяла сына и вышла из палаты.
- Э, ты куда? Ещё документы оформить надо. – Женщина остановилась в дверях и прошла за медсестрой. Они вошли в маленький кабинет, и эта заместитель главного врача в белом халате протянула молодой, но уже опытной матери документы.
- Имя? – спросила медсестричка.
- Малика, - ответила женщина и не поняла, что от неё сейчас хотят. Она вообще с трудом понимала, что происходит. Буквально десять часов назад она родила третьего сына, а по очереди он был уже четвёртый. «Я больше не хочу детей», - подумала она и не озвучила, зная, что сколько Аллах даёт столько и нужно принимать.
- Да, не твоё! – прикрикнула медсестра – ты, что мамаша ещё ото сна не отошла? – спросила девушка.
- Ааа…Виталий…Мусин Виталий Акрамович. – спохватилась Малика, - сына зовут Виталиком. – Уточнила она, чтобы не ошибиться. Последнего, по её мнению сына она назвала в честь русского военного, который спас её мужа во время перестрелки.
Война была в самом разгаре, когда Акрама подстрелил какой-то фриц. Молодой парень лежал в поле истекая кровью. Еле шевеля губами уже приготовился умирать. Он хотел, чтобы хоть кто-нибудь подошёл и добил его, боль была невыносима. Он сжал губы и закрыл глаза. Кто-то подполз к нему и стал теребить за рукав.
- Ты жив? - спросил его солдат с оружием в руке. Акрам открыл глаза и яркий свет ударил по зрачкам, они мгновенно сузились.
- Жив, - прошептал раненный и ждал пока покажется лицо говорящего. Молодой солдат привстал на ноги и закинул Акрама на спину.
- Ну, пошли тогда, - сказал он и потащил парня. Он донёс его до ближайшего госпиталя и оставил.
- Как его звали? – спросил Акрам, когда пришёл в себя.
- Виталиком, кажется, - ответила полная женщина перебинтовывая рану парня, - скажи ему спасибо, что жив.
И с того самого дня Акрам ждал, когда скажет ему спасибо. Но он не запомнил лица героя, ни знал его ни имени ни отчества, и вот теперь вспомнив этот случай, он отдал честь тому солдату, что назвал сына этим именем.
Малика вышла из больницы и прошла вдоль аллеи. Пахло летом. Она несла мальчика, и еле волоча от усталости ноги что-то шептала ребёнку.
Дома было тихо. Дети спали. Она никогда их не будила в такую рань. Мужа как всегда не было дома. Акрам старший всегда где-то пропадал. Он был самым замечательным отцом, когда появлялся в их доме, он рассказывал сказки и игрался с детьми. Но после восьми лет прожитых с женой он от неё устал. Для него эта полная женщина с густыми чёрными волосами была ни чем иным, как женщиной приносящих в дом детей, один за одним. Сам же Акрам любил уезжать куда-нибудь подальше из дома и заводить очередной мимолётный роман. Он мог вернуться домой через неделю, через месяц и стать всё тем же любимым для Малики Акрамчиком за которого она в семнадцать лет вышла замуж.
В свою же очередь муж в разговоре мог проговориться о прекраснейшей Зарине, которая готовит чудеснейший балиш. Жена старалась не обращать на это внимания. Ну, была какая-та, ну и пусть, главное, что к ней возвращается, главное, что к детям хорошо относится. Малика безумно любила Акрама. Она могла часами смотреть на мужа и гладить по густым тёмным длинным волосам, целовать раскосые чёрные глаза и забывать в эти минуты, что он говорил ей о какой-то Зарине, о Мадине, о Карине.
Акрам же, считал, что это вполне нормально, когда жена ждёт дома, а муж развлекается с кем-то. Жена и должна создавать уют, а он приносил деньги. Пусть не много, но много в то время и нельзя было заработать. Республика была бедная и разрушенная после войны, поэтому он ездил по области и восстанавливал храмы.
Они жили в небольшом домике на окраине Намангана в старом городе. Там всегда было спокойно и пахло свежо, как впрочем, и по всему Узбекистану. Небольшой огородик за домом и много роз, Малика любила розы, особенно белые, у дома всегда цвели розы, только зимой их засыпало снегом и то, даже под снегом эти засохшие цветы были самыми красивыми. У окна спальни детей широко распластал свои ветки чинар. Малике это дерево было больше чем просто красивое растение. Эти листья и ветви скрывали солнце, которое по утрам пыталось проникнуть в сон детей.
В пяти метрах от их дома стелилась широкая песчаная дорога, кое-где засыпанная щебнем. Вдоль дороги шли такие же белые домики со светлой крышей. А в конце улицы красовался колодец, который жители этого райончика охраняли от нежданных гостей. Это был единственный водоём с пресной водой.
Малика вошла в дом и присела на стул в кухне, которая была первой комнатой с входа. Она держала маленького сына в руках. Мальчик захныкал, мать стала его качать в стороны и прижимать головой к сердцу, чтобы он слышал, как бьётся сердце этой женщины и успокоился, как успокаивался ещё в утробе.
Малика встала со стула и отнесла Виталика в свою спальню. Она положила его на мягкую перину и размотала покрывало в которое он был завёрнут.
- Как кукла, - услышала она у себя за спиной. Она повернула голову и увидела маленького сонного Акрамчика, который потирая глаза смотрел на брата.
- Будешь с ним играть? – спросила мать и улыбнулась, на щеках появились, как будто выпиленные из камня морщины.
- Он же ещё ребёнок, - прошептал Акрам, - я с ним не смогу играть, - пожаловался он, - он же сломается.
Малика погладила темные волосы сына и присела рядом с малышом, который внимательно рассматривал потолок комнаты.
- Мам, а ты теперь нас любить не будешь? – спросил Акрам и прижался к ногам матери.
- Что за глупости, - прошептала она, -я же вас люблю, - она прижала сына поближе к себе.
Акрам-старший вернулся уже поздно ночью, когда Малика закрыла дверь на железный засов от воров, и от мужа, которого сегодня уже не ждала. Она услышала, как в стекло кто-то легонько ударил. Женщина резко открыла глаза и боясь разбудить ребёнка, вышла в кухню, чтобы пройти к входной двери.
- Кто? – сонно спросила она и стала ждать ответа.
- Маль, это я, - услышала она голос мужа, - открой, - попросил он. Жена быстро открыла дверь и увидела, как в темноте появился силуэт знакомого и до боли в сердце любимого мужчины.
- Ты где был? – спросила она и пропустила мужа в кухню.
- Я строил, -устало выдохнул он и вошёл не касаясь её.
- Поздравь меня! – попросила шёпотом Малика. Мужчина повернулся к жене и нахмурил брови, что даже его глаза перестали быть видны в темноте.
- С чем? – спросил он и подошёл поближе к жене.
- С сыном, - радостно сказала Малика и приблизилась к мужу, чтобы тот её поцеловал.
- Поздравляю! - отрезал он и отошёл он неё. Малика закрыла дверь и пошла в спальню, где Акрам уже раздевался, чтобы лечь в постель.
- Я тебя тоже поздравляю! – шёпотом сказала Малика и прилегла на край, чтобы быстрее было бегать к малышу, когда он захочет есть среди ночи.
Женщина повернулась к отвёрнутому от неё мужу и прижалась к его спине. Она стала целовать его усталые плечи и гладить густые чёрные волосы, которые бесконечно любила.
- Устал? – спросила она шёпотом. Мужчина повернулся к жене и посмотрел на женщину, которую уже не любил.
- Немного…устал… - протянул он и громко зевнул во весь рот.
- Может голодный? – обратилась она к Акраму и поцеловала в руку, которая сейчас гладила её по лицу.
- Нет. Я ел, – ответил он и закрыл глаза. – может, поспим? – предложил он.
- Я люблю тебя… - протянула Малика и прижалась к широкой груди мужа. – Сильно люблю, как тогда, когда в первый раз увидела, - сказала она и вспомнила их первую встречу.
В тот день пахло свежим только что сорванным шалфеем. Заканчивалась война и по их домам уже не бомбили. Можно было жить спокойно, но среди людей всё ещё жил страх, который не давал им забыть кровавые дни. Малика в то время уже жила одна. Их дом сожгли в 41 фашисты, мать, отец и две сестры сгорели заживо, спаслась одна Малика. Она была самой младшей и по размерам самой маленькой, поэтому успела выскользнуть из окна, пока её никто не заметил и спрятаться в погреб за мешками с картошкой. Она просидела три дня в темноте и сырости боясь высунуться наружу. Боясь снова увидеть лица тех, кто убил её близких. Её забрала к себе двоюродная тётка по отцу.
В тот день Малика шла за водой на колодец. В спину грело солнце и она наслаждалась этими днями, до следующего прихода фрицев. Молодая девушка остановилась у воды и опустила ведро в колодец. Малика увидела, как ведро резко упало на поверхность воды и булькнуло. Она поняла, что оборвалась верёвка, и что теперь не только она, но и никто в этой деревушке не сможет напиться. А ближайший водоём был в нескольких километрах.
Малика вскарабкалась на каменный круг колодца и потянулась вниз. Но до воды было слишком далеко. Она зацепилась за верёвку и не удержавшись полетела в колодец. Она цеплялась за каменные края ногтями и уже подлетая к воде задержала дыхание и нырнула. Карабкаясь руками изо всей силы, она быстро всплыла и закричала, что было сил.
- Помогите! – кричала она, срывая горло и бултыхаясь в холодной воде. Ноги стало сводить, а зубы щёлкать о воздух, как орехи. Она подпрыгнула над водой и снова закричала изо всех сил, - Помогите!
На верху колодца появилась чья-та голова. Она не видела кто это, солнце слепило глаза. А лицо будущего спасителя оттенялось.
- Ты как сюда попала? – услышала она мужской голос и обрадовалась.
- Вытащи меня! – взмолилась Малика. Спаситель кинул вниз верёвку и приказал уцепиться покрепче. Малика что есть силы держалась за этот тяжёлый трос. Мужчина потащил вверх. Она карабкаясь по стене босыми ногами, кое-как добралась до верха и упала в руки молодому парню-спасителю. Она глубоко дышала и её трясло от страха.
- Ты как там оказалась? – спросил он и набросив на девушку свою рубашку, стал разогревать.
- Я…я… - заикалась девушка, а потом и вовсе разрыдалась от страха.
- Тише, тише, - он прижал её к себе. От парня пахло шалфеем и мятой. Этот запах был только его, так больше ни от кого не пахло. Малика глубоко вдохнула и замерла.
Уже после обряда "нон синдириш" *(буквально "ломать лепешку") Акрам больше не отходил от молодой невесты вплоть до того, пока имам не прочёл "Хутбаи никох" * (молитву о бракосочетании), назвав их мужем и женой. С того момента Малика стала жить с Акрамом под одной крышей и родила ему первого сына.
Маленький Виталик захныкал в комнате детей. Женщина отстранила от себя мужа и вышла к ребёнку.
- Мальчик мой, - шептала она, - ты чего расплакался, проголодался? – она нежно прижала его к себе.
Малика очень хотела, чтобы все сыновья были похожи на отца. Такие же решительные, такие же уверенные в себе и такие же любимые. Но то, что они навсегда будут любимы для неё она знала безоговорочно. Это даже не обсуждалось и не обдумывалось.
Дети росли, именно в те моменты, когда их мать была на работе. Она постоянно была на восстановившейся фабрике на которой они пряли пряжу. Целыми днями Малика вытаскивала хлопок из кип вручную и помещала в загрузочные устройства, скрепленными штифтами с остроконечными зубьями. Иногда их отсылали собирать на полях хлопок, чтобы потом загрузить в махины. Хлопок разрыхлялся под тяжёлыми напорами железа. Они могли с работницами часами, а то и днями вычёсывать вручную, чтобы потом машины делали свою работу легче. Не, чтобы им было легче, а машинам. Так хотело начальство, которое даже и не думало жалеть женщин на этой фабрике.
- Как же вы быстро растёте! – говорила мать, когда видела своих детей уже старающимися быть самостоятельными, - как же я вас долго не вижу.
Акрам-младший уже заканчивал школу, когда отец пришёл к матери. Он сел напротив жены и опустил виновато глаза.
- Я ухожу, - сказал он. Мужчина знал, что сейчас оправдывается ни перед кем, что этого он мог даже не делать. Малика или ничего не заметила бы, или простила со временем, но сейчас Акраму стало страшно. Он старался скрыть глаза, - я уезжаю из города.
Малика смотрела на мужа и не могла поверить, что это происходит с ней, она думала, сейчас он скажет, что снова едет на заработки и скоро вернётся. Её Акрамушка не мог уйти из семьи. Она посмотрела на него своими чёрными, как ночь глазами и тихо сказала:
- Надолго? – она смотрела на него так, как смотрят влюблённые женщины на своих мужчин. Она его любила всегда, начиная с того самого дня, когда они познакомились и знала, что будет любить даже тогда, когда он сможет безжалостно предать её, бросить, умереть и не попрощаться. Она будет всегда его любить.
- Навсегда, - он поднял глаза и застыл в молчаливом взгляде. Сейчас его глаза не говорили ничего.
- Куда? – Малика была с ним такой покорной, что даже подумать не могла, как можно проявлять к нему что-то больше, чем вот эту самую нежность, которая хранилась в её сердце, вот уже четырнадцать лет.
- Я уезжаю в другой город. Точка. – Утвердил он, чтобы ей стало понятно, что сейчас это всё серьёзно, что он не шутит, и что он сейчас встанет и выйдет из дома. Выйдет и больше никогда не вернётся. Малика смотрела на него и пока была где-то в себе.
- А дети? – прошептала она. Малика хотела прикоснуться к мужу, но он её оттолкнул.
- А детей воспитаешь! – сказал он и встал в полный рост. Он был не высоким, но крепким по телосложению. Сильные руки и крепкая спина. Его густые волосы спадали на плечи и застывали от недостатка ветра. Он поправил прядь прилипшую ко лбу от пота и вышел из дома. Малика быстро встала со стула, придерживая больную поясницу и быстрым шагом пошла за Акрамом.
- Ты же не можешь так! – сказала она ему уходящему. Она смотрела на его спину и понимала, что если не остановить его сейчас, то это будет их последняя встреча и последнее прощание. – хотя бы скажи где тебя искать? -попросила Малика.
- Не ищи меня! – буркнул он себе под нос.
- А мы… - Малика села на ступени перед порогом в дом и вцепилась в щёки, которые расплылись по всему лицу.
- А вы…проживёте, - махнул он не оборачиваясь. Из дома выбежал шестилетний Виталик и посмотрел своими тоненькими чёрными глазками на отца.
- Пап, ты работать? – спросил он. Акрам повернулся и присев на корточки, подозвал к себе сына. Малика смотрела и не могла понять, как вот этот человек может сейчас уйти навсегда.
- Виталька, - обнял он сына, - когда ты вырастишь, то станешь сильным и смелым. Только пожалуйста, никогда не позволяй себе быть зависимым от чего-то, - попросил он сына.
- От чего ты был зависим? – вдруг повысив голос спросила Малика.
- От тебя! – крикнул своим басом Акрам и отпустил сына, который ещё долго не сможет забыть эти слова.
- Я тебя любила…люблю – поправилась она в словах.
- А я тебя уже нет…дай мне жизни, какой я хочу. Просто отпусти, - он посмотрел на неё жалостливым, но всё тем же своим хитрым взглядом и замолчал.
- Уходи, - решившись, ответила Малика, - только знай, что никогда ты не сможешь вернуться назад, - предупредила она, - я никогда тебе этого не прощу, - она закрыла лицо руками и крикнула уходящему Акраму, - пошёл вон!
Она никогда за все четырнадцать лет их совместной жизни не позволяла себе кричать на мужа, даже просто повысить голос. Мужчина – всегда прав. А тут ей стало так больно в душе. Что она просто его прогнала, навсегда, чтобы больше не вернулся.
Акрам закрыл за собой дверь у забора и исчез. Исчез навсегда. Его больше никогда не будет в жизни этой женщины и её детей. От него осталась только фамилия, отчество, дом и запах. Запах его тела, которое пахло свежесобранным шалфеем и мятой, летом и мужчиной. Когда этот весь букет собирался вместе, получался один человек – Акрам Мусин, который больше никогда не оставит своего следа в этом доме.
Малика знала, что сейчас всё что она когда-то делила с мужем, стало только её одной. Её дом, её дети, её фамилия, её проблемы и её работа, на которую она должна, обязана ходить каждый день в пять утра и возвращаться к десяти вечера. Она должна быть сильной, не как восточная женщина, а как женщина, которой больше не от кого ждать помощи, а в соседней комнате спят дети, которые хотят есть. И если мать не заработает денег, то их животики скрутятся в комочек и будут гудеть от недоедания.
Старшие дети, понимали, что мать не справляется одна и вкладывали все силы, чтобы хоть как-то помочь. Акрам работал на полях с хлопком вместе с матерью. Лейла была дома и вела хозяйство. Сухроб таскал мешки с картошкой, чтобы заработать. Виталика пока жалели, ссылаясь на его ещё детский возраст. Мать его всегда жалела, это была самое большое воспоминание о муже. Младший сын был точь-в точь, как Акрам-старший, но Малика это скрывала от детей.
- Когда ни будь – говорил он, -я сделаю так, чтобы мать ни в чём не нуждалась. Я заберу её, хоть на край света, но она будет самой счастливой женщиной.
Старший сын понимал, что в Намангане им не выжить и собрав вещи уехал в Ташкент.
- Мам, я сделаю всё, чтобы наша семья была не бедной! – говорил он, уезжая в столицу.
Акрам знал, что пока ещё ничего не может сделать своими силами. Не может заработать достаточное количество денег, чтобы семья жила в достатке. Он был старшим и от этого чувствовал не только своё превосходство, но и ответственность, которая свалилась на его мужские, но ещё детские плечи. Он готов был строить, копать, ломать, воздвигать, лишь бы жить и платить за ту жизнь, которую видел где-то внутри себя, в мыслях, на картинках в мечтах. Это была цель, а к цели нужно было идти и неважно какими шагами и по каким улицам, на какие горы взбираться и в какие обрывы падать. Как говорят, - победителей не судят.
Младший сын Мусиных никогда не чувствовал себя ребёнком, он был немного старше по развитию своих сверстников. Видимо это чувствует каждый мальчик, который рано остаётся без отца. И даже не смотря на то, что Виталик был младшим сыном, он чувствовал, что на его плечиках сейчас мать сестра и брат. Пусть они все старше и сильнее, но он может позаботиться о них.
Ещё с раннего возраста Виталик стал заниматься спортом. И это было не просто возможность доказать соседским ребятам, что он сильнее и может постоять за себя. Он тем самым выбрасывал энергию, которая скапливалась в нем и не давала покоя. Он был непоседлив и очень энергичен. Казалась, что его энергии может хватить на пять лошадей, которые тянут тяжёлую повозку с грузом.
Вольная борьба любит только выносливых людей, которые идут до конца. Виталик всегда шёл до конца. Даже на тренировках, он мог завалить соперника и сдавить его на мате с такой силой, что под его напором противник начинал выть от боли. Сам Виталик никогда не подавал вида, что ему больно, никогда не жаловался.
На одних из соревнований время подходило к исходу, пятая минута уже досыпалась песком, как в стеклянном сосуде часов, когда соперник захватив Виталика повалил его на спину и стал прижимать к полу, он зажал его ногу между колен. Виталику хотелось взвыть от боли, ему показалась, что кость из голенища сейчас вырвется наружу и забрызгает кровью весь зал. Но он молчал. Он сжал крепко зубы и ждал нокаута. Но им добавили ещё три минуты. Виталик схватив соперника попытался вырваться и уложить того на лопатки, но ему не удалось. «Поражение» получил он за ту игру.
Мальчик пришёл домой и лёг на постель. Он широко открыл глаза и смотрел в потолок. Остро чувствуя боль в ноге, но сказать о ней было бы ещё одним поражением. Мать бы оставляла его дома и не давала ходить с собой на работу собирать хлопок. Он не мог позволить себе разбрасываться временем и лежать дома. Он прижал нижнюю губу верхней челюстью и клыками прокусил. Горячая и солёная кровь потекла по подбородку. Виталик быстро облизал её и закрыл глаза. Нога свисала с доски на которой она лежала и перетягивала его к земле. За окном шумел чинар. А в глазах плыли тёмные круги. Вдруг он услышал, как по кухне прошли шаги.
- Мам? – спросил он и стал прислушиваться к каждому шагу приближающемуся к нему. – Мам? – спросил он ещё раз, не услышав ответа. Он резко открыл глаза, понимая, что домашние подали бы голос. Виталик встал на здоровую ногу и услышал, что шаги совсем близко. Он спрятался за штору у двери в комнату и затаил дыхание. Шаги были всё отчётливее и чётче. Он сделал шаг в сторону и посмотрел в зеркало, которое висело над кроватью Лейлы, его отражение открывало вид на комнату матери и вход из кухни.
Всё ближе и ближе стал подходить высокий небритый мужчина с тёмной загорелой кожей. Он был босым, рукава рубашки были высоко задраны за локти, штаны подкатаны до колен. Он был сутулый. Нижняя челюсть неаккуратно торчала и губа была как бы оттопырена. Незнакомец подошёл к прикроватной тумбе у кровати матери и открыл её. Малика всегда хранила там деньги, казалось, что незнакомец об этом знал.
Из комнаты резко выскочил Виталик волоча за собой сломанную ногу, ударил вора по спине. Тот упал на колени. Тогда мальчик стал заламывать его теми же приёмами, которыми был повержен на соревнованиях. Он сдавливал ноги мужчины. Тот выл и стонал от боли, корчился и припадал лицом к деревянному покрытому красной краской полу.
- Пусти! – кричал мужчина – Пусти, сказал! – захлёбываясь в не набранном воздухе кричал он.
- Я тебе покажу по шкафам лазить! – кричал в ответ Виталик, и уже забыв о боли в ноге, прижимал бандита ею.
- Да, пусти же! – мужчина собрал оставшуюся в руках силу и с размаху ударил мальчика, тот отлетел в сторону и держась за ногу, что-то прошипел. – Стой, подожди, - подползая к нему кряхтел мужчина, - ты не так понял, - он зажал парнишку в углу и посмотрел на него своими чёрными, но уже бледнеющими от возраста глазами. – Я отец, - шептал он, - твой отец.
Виталик замер и отстранился к стене прижимаясь спиной. Он чувствовал руки незнакомца и уже забыл о боли. Сейчас он почувствовал, что глубоко в сердце, как будто кинжалом проткнуло его по центру.
- Я не желаю тебе зла, - сказал мужчина и медленно опустил руки, - я пришёл к матери. - Мальчик молчал. Он внимательно рассматривал черты лица мужчины, который только что назвался его отцом. У него сейчас переворачивалась вся жизнь, все образы и воспоминания связанные с этим человеком. Он вспомнил, как ещё совсем маленького отец уходя подозвал к себе и сказал, чтобы он был независимым. Виталик молчал. – Ты только не бойся, - говорил мужчина и приближался к сыну.
- Зачем ты пришёл? – спросил мальчик и отстранился от отца. Он не хотел, чтобы этот человек, который их когда-то оставил сейчас к нему прикасался.
- Я хотел вас увидеть, - прошептал, отдышавшись Акрам. Он видел, что сын ему не рад, - я хотел увидеть Акрама, Лейлу, Сухроба, тебя… Какой же ты стал взрослый, - он смотрел на сына и узнавал в нём свои черты.
- Врёшь! – крикнул мальчик, - ты нас бросил, а сейчас лез за деньгами, - глаза Виталика стали наполняться злом и ненавистью. Он не помнил отца, но он знал, как тяжело было матери всё то время, пока не было его. И то, что сейчас он снова вернулся Виталика не обрадовало.
- Нет же, - прошептал Акрам, - я говорю правду. – Он на мгновение замолчал, - мне и вправду нужны деньги, я должен много денег, - уже более грубым голосом сказал он и опустил стыдливо глаза.
- Я же говорю, что врёшь, ты не мог просто так прийти! – крикнул мальчик. Он замолчал, а потом снова продолжил на той же повышенной интонации, - ты должен уйти, мать не должна тебя видеть, - сказал он и посмотрел пристально на отца.
- Зачем ты так со мной? - Акрам поднял глаза и вопросительно посмотрел на сына.
- Уходи! – Виталик чувствовал себя сейчас сильнее его и не потому, что смог заломить этого мужчину, а потому, что знал, что Акрам должен больше, чем просто какие-то деньги этой семье. Он был должен время, которое провёл вдали от своих детей.
- Дай мне увидеть Малику, - Акрам откатился назад и упёрся руками о пол.
- Она не должна тебя видеть. Она тебя забыла. Ты ей не нужен, - отрезал предложения от своего спонтанного текста Виталик.
- Я только возьму, что мне надо и уйду, - Акрам встал на ноги и подошёл к тумбочке.
- Нет! – крикнул Виталик и вцепился сильными руками в ногу отца, - ты ничего не возьмёшь из этого дома. Ты ничего не заработал! – кричал мальчик, подползая к мужчине, волоча за собой больную ногу.
- Отстань, - отдёрнул его отец и отбросил от себя, - вы у матери три сына, а у меня никого нет, чтобы помочь. Мне нужны деньги! – зло сказал он.
- Ты ничего не возьмёшь, это всё не твоё! – кричал откинутый к стене Виталик.
- Замолчи, - Акрам наклонился к мальчику и схватил его за шиворот подтягивая к себе, - проживёте как-нибудь! – сказал отец и быстро отбросил мальчика обратно к стене.
Виталик сидел прижавшись к полу и чувствовал себя совсем беззащитным. Он понимал, что ничего не может сделать, он не может защитить сейчас свой дом, который был для него крепостью. Ему стало страшно, что мать узнает, что приходил отец, и будет кричать, ругаться, колотить его, упрекая в том, что сын не смог защититься. Он сидел без движения, только глубоко дышал, как будто разъярённый бык во время корриды.
- Будь ты проклят! – выкрикнул мальчик. Он с яростью в глазах смотрел на отца, который доставал из свёрнутого тряпичного кулёчка деньги. Он быстро пересчитал и забрал большую часть.
- А это вам, чтобы было на что лепёшек купить, - вырвалось у отца. Она свернул платок и положил обратно. Потом нагнулся к сыну и приблизился к его лицу, - ты помнишь, что я тебе говорил, тогда, в детстве? - спросил он, зная, что сын не мог этого забыть. Мальчик молчал, - так вот, деньги – это тоже зависимость и от них можно пострадать. Если когда-нибудь, ты будешь зависим от женщин и денег, бросай всё и беги, беги куда глядят твои глаза, не оборачиваясь. Иначе, будет плохо, - произнёс отец и встал в полный рост перед сыном, который медленно наблюдал за каждым движением Акрама.
Мужчина положил в карман затёртых от пыли и времени штанов деньги и вышел из комнаты, а затем и из дома. Виталик несколько минут сидел без движения, а потом почувствовал резкую боль в ноге. Он упал лицом на пол и громко взывал, как раненный зверь, как детёныш волчицы, которого больно ранил охотник. Он проматывал картину с отцом снова и снова, вспоминая, как тот смотрел на него, что говорил, какая у него была интонация в голосе, как он морщил лоб и впадшие щёки, от которых теперь остались только скулы, азиатские скулы, от которых лицо казалось широким, его запутавшиеся от ветра тёмные густые длинные волосы.
Виталик ничего не хотел говорить матери. Он не хотел, точнее не любил её слёз. Он считал, что дорогие ему женщины не должны плакать. Он сделал бы всё, чтобы мать всегда улыбалась. Отец их предал и теперь не заслуживал даже короткого упоминания о себе в присутствии Малики.
Но, знал бы сын, как сильно мать любила этого непутёвого мужчину. Как сильно она хотела хоть ещё разочек прикоснуться к его широкой груди, погладить его жесткие волосы, прикоснуться к губам и пусть это будет всего лишь на несколько минут, но это будет. В это время он будет только её Акрамчиком. Она бы отдала всё что угодно за то, чтобы он пришёл когда-нибудь, чтобы обнял, как обнимал раньше и не хотелось, чтобы отпускал. Она бы простила всё! Все его исчезновения из жизни, всех его любовниц, все его брошенные в её сторону слова. Всё! Лишь бы только ещё раз почувствовать его запах свежего шалфея и мяты.
Мальчик об этом не знал, и даже если бы узнал, то не поверил. Он не мог понять, как такое можно простить, он бы не простил, он бы не поверил, он ещё не знал, что такое любить всем сердцем. И что вот такое влюблённое сердце может простить всё- предательство, подлость, слова, даже удары. Он бы не позволил с собой так поступать. И пусть ему было всего тринадцать лет, он уже считал собственное достоинство превыше всего. И это достоинство сейчас было задето поражением на ринге и приходом отца.
Виталик решил, что скажет матери, будто это он украл деньги, что он проиграл их в ножички, а отдать это дело чести. Ребята бы приняли его за трепло, которое не держит слово. Мальчик ждал, когда откроется дверь и войдёт мать. Конечно, о пропаже денег она узнает не сразу, а только, когда полезет в тумбочку, но всё же узнает. Виталика начинало трусить. Он ходил сам не свой почти неделю. А ещё эта нога, которая постоянно болела. При матери он старался не хромать, чтобы она не заметила. А на тренировках сидел и наблюдал за боями.
Школу Виталик не любил, поэтому посещал её редко. Обычно после того, как директор вызывал мать. После хорошей взбучки он мог даже усидеть за партой почти неделю, а потом начиналось снова. Он гулял по берегу Ферганского залива, или по центру, где росли каштаны.
Через неделю мать «ахнула» и созвала детей в кухне. Старшие быстро пришли на голос Малики, Виталик же тянулся в хвосте, как будто идя на расстрел. Он старался тянуть время. Ему казалось, что если сейчас он замедлит шаг, то произойдёт чудо и он избежит наказания.
Дети сели только после того, когда мать присела на стул, они последовали её примеру. Она долго молчала опустив голову к полу, а потом громко сказала, осматривая каждого ребёнка подробно.
- Нет денег, кто-то украл, - сказала она, - кто? – Малика замерла в ожидании услышать, что это не они и что она зря думает на них, ведь они так не могли поступить с матерью. В комнате царило молчание, - кто, я спросила? – повторила она.
Сердце младшего сына бешено колотилось, он крепко схватился за раскачивающуюся табуретку обеими руками и смотрел в глаза матери. Он резво встал, и стул отступил в сторону.
- Я! – сказал он и не опуская головы смотрел поверх матери. Женщина медленно подошла к нему зажимая губы и размахнувшись со всей силы ударила мальчика по лицу. Он не стал отворачиваться, Виталик знал, что раз он решил покрывать отца, то нужно идти до конца. Щека сына быстро покраснела и даже под тёмным загаром стало видно, как она покрылась бледными пятнами. Женщина размахнулась ещё раз и ударила по другой щеке. Мальчик не произнёс ни слова.
Другие дети сидели за столом и низко склонив головы старались не смотреть на происходящее. Малика закрыла рот ладонью и ушла к себе в комнату. С минуту Виталик стоял неподвижно, а потом прислонился к холодной стене и скатился на пол.
- Лейла, иди к матери! – строго сказал Сухроб. Девушка покорно вышла из комнаты. Старший брат встал со стула и подал руку брату, - пойдем, выйдем, - позвал он. Виталик подал руку и встав на ноги, проследовал за Сухробом.
Они вышли на улицу. Была поздняя осень. Дул холодный ветер и обжигал щёки мальчика, которые были и так горячие от ударов. Он это заслужил, он знал, на что идёт. Сухроб вышел на задний двор, где лежали доски из которых отец когда-то хотел достраивать дом. Они были уже старые, тёмно-серого цвета с проевшимися дырками и прогнившими концами. Виталик стоял за спиной своего коренастого и пухлого брата. Сухроб резко повернулся и трясся своим животом в развороте, замахнулся рукой и ударил по младшему брату. Виталик отлетел в сторону. Сухроб подошёл ближе и ударил его по ногам, а потом ещё и ещё. Виталик не сопротивлялся, он знал, что брат прав, что он сделал бы тоже самое, что за воровство отрубают руки и правильно делают, но старший брат бы не решился оставить младшего без конечности.
Виталик чувствовал, как больная нога хрустнула, а потом ещё раз. Он испытал такую боль, что слёза слетела с левого глаза и упала прямо на землю. Но за всё время, что Сухроб бил его, он не издал ни стона. Он молчал. Сухроб знал, что если брат произнесёт хоть какой-то звук, то он будет бить ещё сильнее. У Виталика из носа потекла кровь. Он дотронулся рукой до лица и тут же размазал её, пытаясь остановить. Сухроб отошёл в сторону и плюнув в землю пошёл в сторону двери.
Мальчик лежал среди деревянных досок и старался не шевелить ногой. Он повернулся на спину и посмотрел в звёздное небо, которое закрывалось проплывающими тучами. Его обдувал холодный ветер, но Виталика трясло не от этого ветра, а от боли, которую он чувствовал.
- Ненавижу, - прошептал он, обращаясь к отцу. Он неподвижно лежал и чувствовал, как холодная земля морозит его спину. Он смотрел в небо. Мальчик услышал, как по дороге мимо их дома проехала машина и в тот момент, когда она с рёвом проносилась мимо их калитки он истошно закричал, смешивая свой нечеловеческий голос со звуком мотора.
Нога долго не заживала и тренер по борьбе попросил Виталика забыть о спорте. Он похлопал парнишку по плечу и не смотря ему в глаза сказал:
- Просто не судьба! Займись чем-нибудь другим.
Но Виталик не хотел ничем заниматься, кроме борьбы для него это было важно. Это было целью. А он не хотел, не любил, не привык отступать от цели. Если идти то до конца, если бить то до крови. Он старался не пропускать ни одной тренировки и уже после того как сошли последние кучки грязного снега, потому, что сугробами их сложно назвать, Виталик встал на ногу и смог принимать участие в боях. Правда, больше, чем в любительские бои его не принимали.
Он стал ходить в школу, это было как отдушина. В школе ничего не напоминало о спорте и на какое-то время он мог забывать о травме. Тогда к пришла молодая учительница по физкультуре.
- Меня зовут – Катерина Марковна, - представилась она. Она была невысокого роста с тёмными, как сажа волосами заколотыми назад шпильками. У неё были миндальной формы тёмно-зелёные глаза и пухленькая нижняя губа, которая была слегка оттопырена из-за неправильного прикуса. Фигура напоминала песочные часы. Вздёрнутая высокая грудь, тонкая точёная талия и крупные бёдра с полными ногами.
- А что вы вечером делаете? – спросил с ухмылкой Виталик в наглую не отводя глаз от груди учительницы. Весь класс засмеялся оценив смелость парнишки.
- А что ты предлагаешь? – не растерялась Катерина Марковна и подошла ближе к мальчику смотря в его тёмные раскосые глаза.
- Может мы вместе Наманган посмотрим? - предложил он и улыбнулся. Он не отрывал всё также глаз от высокой груди девушки-практикантки.
- А мамка домой не загонит рано? – засмеялась учительница. Виталик растерялся и резко замолчал. Он ещё никогда не получал такой ответ от женщины. Его бы Лейла засмущалась и убежала из спортивного зала, а Катерина Марковна была дерзкой и смелой, что ему в ней и понравилось. Он не мог ещё определиться с типом женщин которые ему нравятся, но сейчас он отметил ту черту, которую бы хотел видеть в своей женщине – «смелость».
Вообще, у Виталика к четырнадцати годам сложилось собственное мнение о женщинах. Он знал, что никогда не женится. Он никому не хотел причинить ту боль, которую чувствовала мать, когда ушёл отец. Это, как пуля летевшая через мозг и застрявшая там, а потом и вовсе заросшая. Так что теперь её нельзя вырвать из головы, если только начинать копаться и разрывать плотную ткань кожи. Но это обычно происходит с последствиями и остаются шрамы.
Он знал, что такие шрамы он не хочет оставлять на сердцах любимых женщин, хотя он и представить не мог, что такое любить. Он мог смотреть на красивую девушку и желать её, но что-то большее пока не ощущал, для него эрекция и была самым большим чувством к женщине.
Он не мог выбросить из головы слова отца. Хоть он и испытывал к нему отвращение, но знал, что тот был прав и чувствовать себя уязвимым в зависимости, это одно из самых страшных чувств. Поэтому он решил сразу, ещё с раннего юношества, что привыкать ни к кому не будет. От этого больно, лучше уходить сразу, чтобы запоминался навсегда, а в сердце не задерживался.
Уроки физкультуры стали для Виталика самым интересным занятием в школе. Сейчас он даже забыл про тренировки и посещал их намного реже. Его любимым предметом изучения стала Катерина Марковна.
Девушки было семнадцать, когда её направили на практику в эту школу. Она сильно тряслась и долго ходила по коридору, прежде чем войти в спорт зал и познакомиться с классом. А когда ещё она услышала речь наглого мальчишки из строя, то поняла, что всё будет не так гладко, как она думала.
Виталик не пропускал ни одного занятия. Он каждый раз старался показать Катерине, что он смелый, что он сильный, что он боец. Парень рассказывал о своей ноге, как о травме полученной во время кровавого боя, и он его выиграл. Катерина с упоением слушала сладкие речи этого, как ей казалось ещё ребёнка и понимала ещё с трудом, но уже понимала, что этот ребёнок ей нравится.
Она позволяла провожать себя после уроков до дома и Виталику было не важно, что Катеринины уроки-то закончились, а его ещё идут. Сейчас у него было влечение, которое он не хотел отпускать. Они часами гуляли по Намангану, а потом вечером она провожала его до калитки дома, чтобы он никуда больше не зашёл, а на следующий день пришёл в школу. Сначала его это дико раздражало. Он просил, чтобы девушка шла домой, или чтобы он её провожал, но она держалась до последнего. Однажды, когда Катерина довела Виталика до дома вышла Малика и осмотрев молодую учительницу спросила:
- А вы кто? – Малика заметила, что девушка уже ни школьница и что у них с её сыном, не простые дружеские отношения, а какие-то на расстоянии, она не разрешала ему подходить к себе очень близко.
- Это моя учительница по физкультуре, - ответил за девушку Виталик, - она проводила меня до дома.
- Спасибо, - сказала Малика и жестом указала сыну зайти в дом. Она подошла к Катерине и обратилась – Вы, знаете, Виталик очень переживает, что со спортом вышла беда. Он, наверное, вам рассказывал о ноге. Поэтому я боюсь, что он может что-то сделать не так. Он вообще неуправляемый ребёнок, - Малика почесала лоб, - мне сложно с ним, копия отец. Поэтому, вы последите за ним, пожалуйста, чтобы он занимался, ему надо больше заниматься, куда-то энергию девать, а то он зачахнет без дела, или все окна в городе перебьёт.
Катерина улыбнулась и ответила:
- Я прослежу, чтобы у Виталика всё было хорошо. – Девушка попрощалась с матерью мальчика и пошла до общежития, в котором она жила на время практики.
Однажды после уроков Катерина сидела в коморочке за спортивным залом и заполняла журнал. Она почувствовала чьё-то присутствие за спиной и обернулась. Это стоял Виталик. Он был весь мокрый после тренировки. Он иногда оставался в зале, чтобы побегать. Катерина улыбнулась.
- Набегался? – спросила она и повернулась снова к столу, чтобы продолжить своё дело.
- Ага, - ответил парень и плюхнулся всем телом на диван стоящий у окна. – Занята? – спросил он у учительницы-подруги.
- Немного. Вот надо заполнить тут кое-что – ответила она и повернула взгляд на Виталика, - а ты что-то хотел? – спросила девушка.
- Да… - он замешкался, а потом решился, - Кать… - замер он, смотря в её тёмные с зеленцой глаза, - Кать…я люблю тебя, кажется, - сказал он и замер от волнения. Девушка смотрела на парнишку и, приоткрыв губки замерла. Потом встала со стула и подошла к двери. Она крепко закрыла её на ключ и, смотря в глаза своему другу стала снимать бежевую майку, которая обтягивала её упругую грудь. Парень следил и не отрывался от того, что происходит перед ним. Катерина медленно расстегнула бюстгальтер и присела рядом.
- Можешь потрогать, - предложила она и улыбнулась всем лицом. Мальчик не мог посмотреть ей в глаза, потому, что руки уже тянулись к груди. Он аккуратно взял круглую грудь в одну руку и погладил её снизу. Катя наблюдала за каждым его движением. Для парня это было в первый раз, он боялся показаться смешным. Виталик стал нежно сжимать грудь. – Поцелуй, - попросила Катерина.
Он приблизился лицом к груди и поцеловал её пересохшими от волнения губами. Девушка захрипела от нежности. Он поцеловал ещё и ещё, он хотел слышать какие звуки произносит эта девушка. Катерина привстала и помогла ему снять мокрую от пота футболку. Ему казалось, что он сейчас вспотеет ещё раз и в этот раз сильнее. Он подумал, что можно даже не заниматься спортом и потеть точно также. Катя спустила свои спортивные штаны до колен присела рядом.
- Помоги, - попросила она и приподняла ноги, чтобы он стянул с неё эти штаны. Парень послушно выполнил просьбу. Он нагнулся ниже её груди и стал целовать ноги, касаясь головой трусиков. Ноги девушки были крупными и от этого поцелуев для них нужно было больше, чем для груди. Она убрала от себя его голову и легла на спину. Его глаза бегали по светлому телу девушки. Он хотел обеими руками сжимать его и месить, как тесто, чтобы она двигалась, чтобы она издавала звуки.
- Сними – указала она на его трусы. Он медленно, ещё боясь показаться смешным снял трусы и она улыбнулась. Он хотел её не только глазами, руками, он хотел её в мыслях, которые сейчас передавали импульсы в набухшем мужском органе. – Ляг рядом, - указала она на диван. Он лёг и замер. Он хотел, чтобы она хоть что-нибудь сделала с его телом, чтобы она его успокоила.
Катерина сняла оставшееся белье и села сверху парня. Она аккуратно погладила его голую грудь и замерла. Она медленно двигалась то назад, то вперёд, покачивая грудью, бёдрами и ягодицами. Парень закатил глаза вверх. Она ускорялась всё быстрее и быстрее, пока он не крикнул.
- Всё! – он откинул голову назад и затих. Девушка встала с него и вытерла свою шею от пота его футболкой.
- Хочу, тобой пахнуть, - сказала она. Виталик лежал без движения. Ему показалось, что это было одним из лучших моментов в его жизни. Он ещё никогда не думал, что вот так можно делать себе приятно и доставить удовольствие девушки, которая всё сделала сама. Он понял, только сейчас, что имел в виду отец, когда говорил о зависимости от женщин.
С того самого дня, его словно приклеило к этой молодой практикантке. Она могла зайти к нему среди урока и отпросить, что-нибудь помочь перенести. А вместо тяжёлого труда шли в ту же самую коморочку и занимались сексом. Для Виталика всегда с каждым разом становилось всё интереснее и интереснее, хотелось больше и больше, и чаще и чтобы глубже, и чтобы интенсивнее и чтобы с поцелуями и с её запахом и с её потом и с её нежной рукой. Он хотел её постоянно. Парень мог стоять в строю на уроке, невзначай посмотреть на Катерину и тут же попроситься выйти, потому, что терпеть это желание он не мог. Приходилось во время таких уроков справляться собственноручно в туалете.
Приближалось восьмое марта. Для Виталика это был тот праздник, который в их семье не отмечался, но подарить цветы матери и сестре было чем-то обязательным. В то утро он понял, что сейчас в его жизни есть ещё одна женщина, которой ему хочется подарить цветы, он хочет дарить цветы ей постоянно. Дарить только цветы той девушке, которая почти каждый день дарит всю себя ему, он не хотел, он хотел подарить что-то особенное, что-то, что она будет хранить.
Виталик зашёл в дом. Он знал, где мать прячет лоскуты ткани на платье сестре и себе. Самую красивую ткань она хранила на дне сундука в углу. Днём Малики не было дома, он был один. Виталик открыл сундук и застыл перед ним, как перед чем-то очень особенным, как перед ларцом с драгоценностями, что ли. Он не понимал, зачем столько ткани, но видел эти разноцветные куски и удивлялся. Просунув руку вовнутрь стал выбирать. Он аккуратно откладывал один лоскут от другого и ища что-то подходящее, что-то что подошло бы только Катерине. Когда дошёл почти до самого дна, то увидел ткань, которая слегка поблёскивала на солнечном свете. Он расправил её и стал присматриваться. Ткань была тёмно зелёного цвета и блестела, она переливалась и мерцала. Виталик быстро свернул кусок и отложил его. Собрал обратно всё как было, и закрыл сундук.
Уже после уроков он увидел, как Катерина выходит из школы. Он подбежал с горящими глазами к ней и замер.
- Это тебе, - протянул он, - с праздником. – Он стоял и наблюдал за реакцией девушки, которая развернув ткань быстро заморгала.
- Очень красиво, - сказала она, - я не могу тебя сейчас поцеловать. Нас могут увидеть, - сказала она и улыбнулась, - но мне очень хочется сейчас поцеловать тебя.
Парень замер в ожидании. Ему было приятно видеть, как она аккуратно складывает подарок и кладёт в сумку.
- Я тебя провожу? – спросил он.
- Я спешу очень, - прошептала она, - мне уже пора. Давай в следующий раз? – она подмигнула молодому любовнику и пошла вдоль дороги. Виталик смотрел ей вслед и провожал взглядом, пока она не скрылась за высокими каштанами. Он был счастлив. Счастлив от того, что эта молодая женщина хотела его поцеловать, хотела его отблагодарить. Но вокруг люди, а они скрывали это. Ему, как и любому мальчишке в этом возрасте хотелось рассказать всему миру, что у него есть именно такая девушка. Ему хотелось ходить с ней по улице под руку, чтобы она низенькая слегка касалась его плеча головой. Чтобы её тёмные волосы обвивали его шею, когда он её обнимает. Чтобы она смотрела своими удивлёнными глазами и восхищалась им, как мужчиной. Чтобы она называла его «мужчиной». Чтобы она облизывала губы, когда они у неё пересыхают. Чтобы для неё это было также важно, как и для него.
Он гулял по улицам и слушал, как поют птицы, как шумит город. Наблюдал за мужчинами, которые скупали первые цветы в палатках и дарили их женщинам. Уже под вечер стал капать дождь. Он моросил так неприятно, что мурашки собирались где-то около шеи и потом быстро разбегались по спине.
Придя домой он снял мокрые ботинки и скинул на ходу промокшую от мороси куртку. Зашёл в комнату матери, чтобы свернуть незаметно в свою. Но незамеченным ему быть не удалось.
- Где ты был? – спросила мать резким тоном и пристально посмотрела на сына.
- В школе. – Ответил парень.
- Тебя не было в школе! – прикрикнула она на него.
- Значит, гулял, - пытался закончить разговор он и быстрее скрыться за шторой висящей в проходе комнаты.
- Врёшь! Ты всё врёшь! – крикнула Малика, - ты взял лоскут зелёной ткани, который я готовила для Лейлы? – крикнула она и привстала со своей кровати. Мальчик молчал. Он не мог поверить, что его кражу так быстро раскрыли. Отпираться не было смысла, подумал он.
- Я – без зазрения совести ответил парень и пристально посмотрел на мать.
- Куда ты его дел? - она подходила всё ближе и ближе, от её широкого тела было уже не скрыться.
- Я подарил его. – Ответил честно он.
- Кому? – снова крикнула мать. Она стояла уже совсем близко и рассматривала сына. Парень молчал, - кому? – повторила женщина.
- Любимой девушке! – ответил зло он и уже собрался скрыться в комнате. Мать резко схватила его за руку и подтянула к себе.
- Да, какой девушке ты мог подарить? – с ехидством близкого человека сказала она, с такой интонацией говорят только матери, которые не верят в то, что их ребёнок вырос.
- Своей! – крикнул Виталик и выдернул руку из крепкой руки Малики. Женщина замолчала. Глаза сына и матери были на одном уровне. Она рассматривала его с особой тщательностью, потом резко отвернулась и пошла к выходу.
Парень знал, что мать никогда не сможет догадаться кому он подарил этот кусок ткани, поэтому не провожая её глазами до выхода, ушёл к себе в комнате. Лейла сидела на своей кровати и плакала.
- Что с тобой? – спросил Виталик и присел к сестре. Она утирала уже высыхающие слёзы и на неровном дыхании ответила.
- Ты – вор! – прошептала она, сбиваясь в словах, - из этого куска мне должны были сшить платье. Я хочу быть красивой и выйти замуж, а ты его украл. – Добавила она.
- Да, зачем он вам понадобился сейчас? – нервируясь спросил брат.
- Потому, что должны прийти сваты скоро, - она закрыла лицо руками и снова расплакалась. Парень сидел рядом и его переполняли чувства. Они смешивались, как мыло в тазу, заваривались, как чай в кипятке, растворялись, как соль в воде и кисли, как молоко на жарком солнце. Он понимал, что, на самом деле совершил преступление, что он отобрал у сестры мечту о новом платье, но он и с собой ничего не мог сделать. Ведь, Катерина тоже должна ходить в красиво наряде. Её глаза должны блестеть.
- Я куплю тебе новый кусок ткани, - сказал он и погладил сестру по тёмным волосам, - заработаю и куплю, - он пытался успокоить Лейлу, но у самого в душе творилось такое, что сейчас он хотел, чтобы кто-нибудь также погладил его по голове и успокоил. Но он мужчина, который не может позволить себе слабость. А Лейла маленькая девочка, хотя и старше, но она всё равно маленькая, которую нужно оберегать и о которой заботиться нужно, также как и о матери.
- Ты врёшь! – прошептала сквозь слёзы сестра, - ты всегда врёшь! – она посмотрела красными заплаканными глазами на него и Виталик увидел, как её чёрный цвет стал меркнуть. Они уже не блестели, как, к примеру, утром, они умирали от слёз. Глаза женщин меняются, когда они плачут, они теряют цвет и задыхаются от солёной воды.
- Лейла, поверь мне, - попросил он, - я правда сделал подарок девушке, которую люблю. Я может, хочу на ней жениться, - он попытался вызвать жалость в сестре.
- Ты и ей будешь врать, - охрипшим голосом протянула Лейла, - ты врёшь также как и Акрам матери. – Лейла давно перестала называть отца отцом, она называла его только по имени. Мать не разрешала ей этого делать, она всегда говорила, что какой бы отец не был, звание отца он заслуживает. Но Лейла не верила матери, она видела, как та страдает и называла его только по имени.
Виталик встал с кровати сестры и вышел в кухню. Налил себе горячей воды в белую с тёмно синим рисунком пиалу и смотря на её дно, просто смотрел. Ему хотелось, чтобы хоть одна женщина в семье его поддержала. Пусть она не такая мудрая, как мать, но она всё равно понимает свой женский пол лучше, чем Виталик. Он хотел, чтобы она его простила, чтобы Лейла сейчас зашла в кухню стерев все слёзы с лица, сказала:
- Извини, наверное, ты был прав. Это же твоя девушка.
Но этого бы не произошло. В сердце у Лейлы всё билось от того, что брат так подло поступил с её новым платьем, которого уже никогда не будет.
Он услышал, как входная дверь громко захлопнулась и он обернулся. На пороге стояла мать и держала в руке тот самый зелёный кусок ткани будущего платья Лейлы. Она не смотря на сына прошла в дом.
- Где ты взяла? – Виталик сорвался со стула и бросился за женщиной в спальню.
- Кому дарил у того и забрала! – отрезала она.
- Ты не имела права! – крикнул испугавшись Виталик. Он представил, как мать пришла в общежитие к Катерине и потребовала вернуть подарок, а той ничего не оставалось, как отдать. Ему стало так стыдно перед любимой девушкой.
- Я не имела права? – обернулась она к сыну, - а ты имел право воровать? – крикнул с упрёком в голосе она.
- Это был её кусок! – вырвалось надрывно изнутри.
- Этот кусок Лейлы и если ты не уважаешь свою семью, то ты не можешь называться моим сыном! – в порыве гнева вырвалось у Малики.
Виталик стоял перед ней и сжимая всю злость в сильном кулаке пытался, что-то из себя выдавить. Но мать была права, он не имел на это право. Парень быстро развернулся и выбежал из дома, одевая на ходу ботинки и всё ещё мокрую куртку.
Он бежал по улицам и сбивая прохожих спешил в общежитие к ней. Та, он был уверен, которая его поддержит. Успокоит. Скажет, что всё хорошо. Что ему не о чем волноваться, она всё поймёт и примет.
Виталик подбежал к дверям общежитию и глубоко выдыхая, оперся на колени, чтобы успокоить биение сердца. В многочисленных комнатах горел свет, который падал на землю в лужи отражаясь. Виталик знал, что Катерина живёт на втором этаже. Он ни раз садился на землю и просто смотрел в выключенное окно, мечтающий, чтобы она зажгла свет. Но он никогда не загорался. А сейчас горел. Она была в комнате.
Парень подошёл к входу и замер у дверной ручки. Он чувствовал, что в длинном коридоре помещения тепло и что там сухо, а он уже выжимал воду с тёмных волос, которые спускались до плеч. Он решительно распахнул дверь. Коменданта не было на месте. Он быстро не оборачиваясь пошёл к лестнице, поднялся на второй этаж и подошёл к её двери. Она была приоткрыта. Виталик знал, что эта девушка не прогонит его, если он придёт без стука.
Он открыл дверь нараспашку и вошёл. Растерянный парень замер. У окна, у того самого в которое этот мальчик заглядывал почти каждый вечер в кресле сидел сильно загорелый мужчина в форме. Это был участковый. Виталик его знал, когда попадал в неприятности этот человек, всегда появлялся в самый ненужный момент. На его коленях сидела Она. Она сидела на коленях у этого неприятного типа. Рука участкового плавно скользила по крупному бедру девушки. Она закрывала его своими чёрными волосами и целовала, целовала, целовала. Она целовала его так, как целовала Виталика в школьной коморке. Она обнимала его так, как обнимала Виталика. Она его хотела. Виталик знал, как выглядит Катерина, когда хочет его, и именно сейчас она выглядела именно так.
Для молодого парня это было самое сильное поражение за все четырнадцать лет его жизни. Даже то, что он когда-то потерпел поражение в бою и сейчас часто чувствовал боль в ноге, которая не утихала, это всё было ерунда, по сравнению с тем, как его предала эта девушка.
Глаза Виталика быстро наполнились кровью, и он подбежал к креслу. Одним махом он откинул предательницу и налетел на мужчину. Он со всей силы, которая могла только в нём быть, сорвал с участкового погоны и стоя в метре от него крепко зажимал их в обеих руках.
Мужчина сидевший в кресле растерялся, но потом быстро взял себя в руки, схватил парнишку за ухо и потащил в коридор. Катерина провожала испуганным взглядом мальчика и закрывала рот рукой.
Как же он её сейчас ненавидел. Любил и ненавидел. Это то чувство, которое разъедает изнутри, как щёлочь, которая с неимоверной болью въедается в ткань и жжёт, как яд, только не внутри, а снаружи. Ему хотелось, чтобы она умерла. Чтобы встала с постели на которую он её оттолкнул и умерла от страха за него. От боязни потерять мужчину, который её любит. Любит и ненавидит.
Участковый вывел парня в коридор и ударив подзатыльник наклонил свою голову к его лицу.
- Ты что делаешь, придурок? - спросил тот и стал крутить ухо сильнее, чтобы мальчик мучился.
- Ты тварь! – крикнул Виталик и попытался вырваться.
- Я тварь? – усмехнулся мужчина, - я тебе сейчас щенок, покажу, на кого ты запрыгнул! – он ударил парня в живот несильным ударом руки. – Ты что доказать захотел? – прошипел тот не убирая головы от Виталика.
- Это моя женщина! – закричал парень, чтобы только она его услышала.
- Что? – громко засмеялся мужчина и приподнял Виталика кверху всё также за ухо, которое уже было красным от сильного притока крови.
- Это моя женщина! - крикнул он снова, якобы не расслышавшему участковому. Тот медленно подтянул лицо парня к себе и прошептал.
- Мальчик, это женщина не твоя. Эта женщина общая! Если ты думаешь, что раз она с тобой общается, то ты можешь врываться к ней в комнату и выкидывать такие фокусы, то ты полный придурок! – участковый отпустил ухо мальчика и откинул его от себя. Виталик ударился спиной о стену. – Иди от сюда! – махнул он рукой, - и чем дальше, тем лучше! – добавил мужчина.
Виталик не мог поверить, что это всё с ним. Что женщина, которую он любит, даже не вышла из комнаты, чтобы защитить его. Он бы никогда в жизни не позволил ей вступиться за себя, он бы при ней дрался до последнего, но она его предала. Она была «общей», именно такой. Она не могла принадлежать полностью Виталику, она была для всех по чуть-чуть.
Он почувствовал такую сильную боль в районе солнечного сплетения, что закружилась голова. Мальчик проследил, как участковый зашёл в комнату Катерины и захлопнул её. На ключ, который щёлкнул два раза в замке. Два раза в голове преданного Виталика щёлкнуло что-то. Он скатился по стене вниз и сел на пол, обхватил голову руками и вцепился в длинные волосы.
- Идиот! Придурок! Кретин! – шептал он. Глаза уже не наполнялись злостью, они стали влажными от полного ощущения предательства. Такого чувства у него не было никогда. – Я больше никогда не полюблю! Никогда! – шептал он.
От только что захлопнувшейся двери послышался щелчок. Дверь открывалась. Виталик быстро поднялся на ноги и побежал к выходу. Он слетел на первый этаж по лестнице, не касаясь перил и уже через секунду пробегая через удивлённого пьяного от праздника коменданта, оказался на улице. Шёл дождь. Он даже уже не шёл, а поливал. Виталик накинул на голову куртку и побежал вдоль освещённой улицы, пытаясь скрыться среди высоких деревьев.
Он добежал до остановки и сел на лавку с ногами. Дождь не прекращался. Парень плакал. Слёзы сливались с холодной водой. Ему было стыдно, что он проявляет слабость. Он бы никогда себе такого не позволил. Если бы это увидели братья, то он бы умер от стыда. Его трусило от холода и ненависти к этой девушки. Сейчас он понимал частые слова матери – «От любви до ненависти один шаг». Но мама не могла чувствовать такую боль, какую чувствовал сейчас он. Она же взрослая и опытная женщина. Она же мать, а матери такого не чувствуют. Но эта боль, как щёлочь, которая капая на тело разъедает полностью, не оставляя ни единого места для шрамов. Она съедает всё, поглощает и уничтожает. Эта боль въедалась в сердце и топило его, топило в крови, которая приливала к сильно бьющемуся органу с левой стороны. Он должен был понять, что эту боль нельзя запить лекарствами или настоями, забинтовать или залить гипсом, её нужно пережить. Ей нужно время, которое не всегда до конца лечит. А часто оставляет шрамы и дыры.
Он знал, что пойди он сейчас домой, то это будет поражение. Он не хотел идти ни к Катерине, ни к матери. Он хотел лечь и умереть. Быть может, когда-то отец говорил именно об этом. Но неужели он чувствовал тоже самое к матери, или к другой женщине. Как бы ему сейчас хотелось, чтобы Акрам был рядом и сказал, что-нибудь мужское, что-нибудь поддерживающее. Но он был один.
Парень лёг на лавку и попытался заснуть. Он всегда засыпал, когда нужно было что-то пережить. Он решит всё завтра. Завтра настанет утро и будут новые мысли. А с этим переживанием нужно переспать.
Утро разбудило холодом. Его трусило от росы и ещё не подсохшей дороги. Виталик укутался в мокрую куртку и пошёл вдоль улицы. Так хоть как-то можно было согреться. Он шёл, обходя выцветшие зимой дома и лавки. Лужи блестели от яркого красного солнца и разрывались под ногами парня, который уничтожал их идиллию одним движением ноги.
Солнце уже пригревало к сырым растрёпанным волосам, когда Виталик дошёл до автовокзала. Он смотрел на стоящие ещё не живые без водителей автобусы и читал маршруты на табличках за стеклом. Он подошёл ближе к одному из автобусов и увидел надпись «Ташкент». Ему в тот же миг захотелось уехать. Просто сесть в автобус и исчезнуть из этого города. Катерина его предала. Он не хотел её больше видеть. Хотя, если бы увидел, то простил бы всё. Он это знал, поэтому и не хотел давать волю своей слабости. Мать отказалась от него. Он также знал, что это всё гнев и что совсем скоро она отойдёт от этого чувства и начнёт переживать, что сын не пришёл ночевать. Но ему было всё равно. Ему было больно. Он хотел отомстить всему миру за то, что провёл эту ночь на мокрой холодной остановке и что плакал. Никто не имеет права заставлять его плакать. Он больше никогда этого не хочет делать. Он не хочет, чтобы это чувство его разрывало.
Подойдя к билетным кассам, обратился к седой женщине:
- До Ташкента, - и протянул деньги, высыпанные из кармана. Это были последние деньги. Женщина подала ему билет.
Виталик вышел на улицу и направился к жёлтому автобусу. Водитель с густыми усами сидел за рулём и медленно и ещё сонно потягивал сигарету. Парень вошёл к транспорт и протянул курящему билет. Тот не смотря ни на парня, ни на билет, кинул его на панель рядом с рулём и затянулся.
Мальчик сел у окна, чтобы видеть и улицу и водителя. В транспорт зашли ещё три человека. Мужчина и женщина с огромными сумками и старик, который сел за Виталиком и тяжело дышал всю дорогу сбивал его с мыслей.
Водитель вставил ключ в зажигание и потянул длинный рычаг переключения передач, выровнял руль и поехал. Мальчик наблюдал за движением мужчины, ему когда-нибудь хотелось также сидеть за рулём такой же машины и ехать. Неважно куда, но ехать. В собственной машине можно чувствовать себя свободно. Можно пропасть куда угодно, видеть что угодно. Можно жить как угодно. Можно даже спать в этой машине, а не на холодной остановке.
За лобовым стеклом проносился город, сёла, дорога, не засаженные поля, деревья, степи. Виталик не знал, где живёт брат. Но знал точно, что где-то рядом с вокзалом. До вокзала ещё нужно было добраться. Денег не было даже на автобус, чтобы проехаться по городу, не то чтобы думать ещё о чём-то. А в животе начинало бурлить. Заглушал звук голодного желудка только мотор автобуса. Он закрыл глаза и заснул. Голова поддёргивалась на кочках, а руки крепко скрестились на груди. Видеть сны он не мог. Он не видел снов с того момента, когда в последний раз видел отца и был избит Сухробом. Тогда у него будто что-то отключилось в голове и сбило ритм жизни снов. Каждую ночь он ложился и мечтал, что бы ему приснилась Катерина, но она никогда не приходила к нему по ночам. По ночам он видел темноту.
Он не любил, когда темно. Ему становилось страшно, а страх это ещё одна слабость, за которую должно быть стыдно. А ни стыд, ни страх он себе позволить не может. Настоящий мужчина должен от этого защищать, а не иметь у себя в запасе такие чувства.
На очередной кочке, он подпрыгнул и сон сбился. Виталик вспомнил маму, которая наверное очень сильно переживает. Она, возможно, сидит на кухне и не притрагивается к завтраку, который сварила только что, для этого она поднялась в пять утра. Но сама она есть не будет, потому, что нет сына. А когда что-то шло не так, то Малика могла голодать днями, для неё это было вполне естественно. Как мать она не могла справиться с чувством переживания за детей. Тем более Виталик был самым дорогим для неё из детей. Хотя это и тщательно скрывалось. Не смотря на то, что она чаще всех его ругала, спорила с ним, секла розгами или первой попавшейся тряпкой под руки, его она любила больше всех. Малика пыталась исправить этого ребёнка, чтобы он никогда не стал похожим на отца. Чтобы он никогда не причинил боль женщине и её детям. Он вспомнил Катерину, которая, наверное, не спала всю ночь. Либо она переживала за него, либо проразвлекалась с участковым. Он хотел, чтобы было первое. Чтобы сейчас она пришла к его матери и они обе стали его разыскивать. Пусть мучаются. Пусть ищут. А он уехал. Виталик ещё не знал, когда вернётся, ему было всё равно, сейчас он хотел исчезнуть.
Подъезжая к столице он широко открыв глаза стал рассматривать дома и храмы. Таких не было в Намангане, казалось ему. Хотя такое было по всему Узбекистану. Просто, сейчас он на всё смотрел другими глазами. Глазами открытыми и широкими. Зачарованными городом.
Он вышел на станции и пошёл вдоль дороги. На встречу ехали машины и шли люди. Он не смотрел им в глаза. Виталик шёл и думал о том, что сейчас делает она. Ему было всё равно найдёт ли он сегодня Акрама или нет. Можно было ночевать на улице. В Ташкенте не было дождя, на дорогой не было ни луж, ни слякоти, только песок, пыль и песок. Он поднял голову и заметил темноволосую девушку. Она стояла к нему спиной, девушка была похожа на Катерину. Вдруг в голове промелькнуло – « а вдруг она меня ищет, и вот сейчас приехала в Ташкент и спрашивает у людей не видел ли его никто». Но такого не могло произойти. Он подошёл к девушке.
- А где здесь вокзал? – спросил он. Девушка повернулась к Виталику и он понял, что она не похожа на Катерину, только фигура песочных часов было основным сходством и всё.
- Тебе на автобус нужно… - начала она.
- А пешком? – перебил её парень, зная, что денег на билет у него нет.
- А пешком долго, - удивилась девушка.
- Сколько? – он мог сейчас только дойти пешком.
- Иди прямо, а там спросишь, - сказала девушка и пошла мимо Виталика в свою сторону.
Он шёл и спрашивал у прохожих дорогу. Кто-то верно указывал каждый поворот, а кто-то быстро бросая слова бежал по своим делам. Уже ближе к тёмному вечеру он дошёл до вокзала. Он не знал, как выглядит дом в котором живёт Акрам. Знал только, что в его дворе есть красная высокая горка для детей, про которую рассказывал Акрам, когда приезжал домой.
Он кружил по дворам и глазами искал детей и горку, или что-нибудь красное и высокое. Уже стемнело и на улице стало прохладно. Виталик одел куртку в которой приехал и которая весь день свисала с его согнутой руки. Она уже была сухая и не напоминала о вчерашнем дожде и ночи проведённой на лавке.
Зайдя в один из дворов он поднял голову и увидел ту самую красную горку. Он подбежал к ней и стал всматриваться в горящие окна квартир. Но так бы он никогда не нашёл брата. Он бы его не увидел. На скамейке сидели два высоких парня и тихо переговаривались друг с другом нагнувши туловища вперёд и оперившись руками о колени. Виталик подошёл к ним в надежде, что его брат известен в этом дворе. Ведь Акрам не мог делать ничего и не быть замеченным, у него была какая-та патологическая мания в том, чтобы о нём знали и говорили все.
- Вы здесь живёте? – спросил он, подойдя поближе к мужчинам. Один косо посмотрел на мальчика и тихо сказал.
- Ну… - он смотрел, не отрываясь своими огромными чёрными зрачками и такими же глазами.
- Вы не знаете Акрама Мусина, - гордо сказал парень, желая услышать, что знают.
- А ты кто такой? – спросил второй повернув голову к Виталику.
- Я – брат! – ответил он.
- Брат? – усмехнулись оба парня, – зачем он тебе? – спросил тот который сидел ближе.
- Я в гости к нему, - сказал он и посмотрел по сторонам. Во дворе было тихо.
- И всё? – засмеялся второй, - может он тебе что-то должен? - вдруг добавил он.
- Нет, - растерялся Виталик. – Не должен. – Он не понимал к чему ведут эти парни, - так знаете или нет? - повысив тон голоса спросил он ещё раз.
- А ты не из милиции? – улыбнулся первый.
- Нет, - Виталик уже чувствовал, что они знают Акрама, но задают какие-то ненужные вопросы, - так, где его найти?
- Постой, - сказал первый и встав с лавки. – Я сейчас, - пошёл вдоль подъездов, зашёл в один из них. Второй крепко сжал голову и ничего не говоря сидел и покачивался. Через десять минут тот, который ушел, вернулся, а за ним шёл Акрам. У Виталика загорелись глаза от счастья. Что в большом городе он сам нашёл брата, только по опознавательным знакам.
Акрам широким шагом подходил к нему перебирая в руке разноцветные чётки. Он подошёл к Виталику и взяв его за плечо повёл за собой.
- Больше так никогда не делай, - строго сказал старший брат, и они пошли к подъезду, от куда вышел Акрам. Парень растерялся и поднял глаза вверх, чтобы увидеть его. Только когда они вошли в тёмный подъезд Акрам повернулся к брату выпустив его из под своей руки, тихо сказал, - ты что тут делаешь?
- Я из дома ушёл, - прошептал Виталик. Он пытался в темноте рассмотреть небритого парня, который был его братом.
- Никогда не спрашивай на улице про меня, это закон, понял! – стукнул он его по плечу.
- Почему? – растерялся младший братец.
- Тебя могут загрести в милицию, - тихо сказал он и стал подниматься по лестнице, ведя за собой Виталика.
- Хорошо, - ответил парень и последовал вверх.
Они поднялись на второй этаж и Акрам открыл дверь, которая была не заперта. Он пропустил Виталика первым. Мальчик вошёл и увидел, что в полутёмной комнате они не одни.
- Это мой брат Виталик, - представил Акрам его присутствующим. Виталик рассматривал двоих сидящих на мягких подушках мужчин. Один был невысокого роста с ровной бородой и седыми висками. Он держал в одной руке тонкую трубку прикрученную к бутылке и медленно выпускал дым из полуоткрытого рта. Второй рукой он опирался на пол. Второй мужчина сидел ровно держа спину и перебирая разноцветные чётки, такие же были у Акрама.
- Здравствуй, - повернулся, который был с чётками. Он осмотрел парня и пригласил присесть к ним. Виталик подошёл ближе и, стянув подушку с дивана, присел рядом.
В комнате было накурено и пахло травами. Брат сел напротив и смотря на Виталика в упор спросил:
- Как ты меня нашёл?
- Ты же говорил, что живёшь где-то рядом с вокзалом и во дворе есть красная горка, - стал объяснять напуганный и ещё не до конца влившийся в ситуацию Виталик.
- Молодец, - поднял глаза, тот который лежал с трубкой в руках, - не растерялся.
- Что-то случилось? – спросил Акрам, подтягивая к себе вторую трубку, чтобы затянуться дыма.
- Меня мать из дома выгнала, - он опустил глаза и замер, ожидая ответа от Акрама.
- Мы с тобой потом поговорим! – отрезал старший брат и повернулся к мужчине с бородой, - мы же всё решили? – спросил он, - я завтра съезжу к Каримову и мы всё обсудим, - добавил он.
Виталик не понимал о чём идёт речь, но знал, что о чём-то очень серьёзном. Он решил молчать, чтобы не навредить брату. Он наблюдал за чужими мужчинами, особенно ему понравился тот, который был старше и который вальяжно разлёгся на подушках. Он был спокоен. Он смотрел на брата, как бы свысока и ему это бесконечно нравилось. Он брал трубку двумя руками и сильно затягивал дым в себя, а потом медленно выпускал струю над собой.
Когда мужчины ушли и Акрам запер дверь, то Виталик выдохнул. Старший брат подошёл к нему и крепко обнял.
- Ты ненормальный! – от радости сказал он, - но я рад тебя видеть. - Виталик крепко прижал брата и обхватил его крепкую спину. Акрам похлопал парня и отпусти. – Как мать? – спросил он и посмотрел на брата.
- Хорошо, - Виталик присел на мягкий диван и откинулся на спинку, - устал, - прошептал он.
- Устал? – засмеялся Акрам, -это ещё не устал, - продолжал смеяться брат, - когда стоять на ногах не сможешь, тогда и скажешь, что устал. – он присел напротив дивана и сложил ноги на подушке. – За что она тебя выгнала? – спросил Акрам сделав серьёзное выражение лица.
- Я… - Виталик боялся признаться брату, что он вор, что он из-за какой-то женщины поругался с матерью. Но раз уж он приехал в Ташкент, значит нужно говорить всё на чистоту, - я украл у матери кусок ткани, она собиралась из него сшить Лейле платье. А я его украл, - признался он и попытался не отводить глаз от брата. Тот слегка нахмурил тёмные густые брови и сильно сжав чётки в руках спросил:
- Зачем? – он сдерживал эмоции и это было видно по его сильно сжавшемуся от злости лицу.
- Я подарил его девушке, - признался он и сильно сжал руки, что на смуглых руках побелели костяшки.
- Зачем? – брат держался и задавал вопросы, чтобы понять смысл этой кражи.
- Я её любил…люблю… - поправил он себя.
- Так любил или любишь? – переспросил Акрам. Виталик всё-таки отвёл глаза в сторону.
- Я не знаю, - ответил он с безнадёгой, - она меня предала.
Акрам отпустил чётки и положил их на подушку. Встал и подошёл к открытому окну.
- Они все такие! – бросил он слова, не оборачиваясь к брату. – Только нового увидят и всё, побежала. Это не первая и не последняя. – Акрам говорил такими словами, как будто сам пережил то, что сейчас чувствовал Виталик. Он не отворачиваясь от окна стал говорить:
- Никогда не смей предавать мать! Ты можешь встретить кого угодно, с кем угодно трахаться, но не смей предавать мать! - он повернул голову, а затем и всё тело в сторону брата, - чтобы забыть любовь, нужно придумать новую, - он подходил к Виталику и к тому месту, где сидел минуту назад.
- Я-вор, я знаю, что ты меня презираешь, но она… - начал оправдываться Виталик.
- Никогда не оправдывайся! – оборвал его брат, - это ты мне можешь сказать, другие тебя не поймут, они скажут, что ты слабак! Ты же не слабак? - он смотрел не отрываясь в чёрные глаза Виталика.
- Нет! – чётко ответил брат.
- Тогда никогда не оправдывайся! Если хочешь, чтобы тебя уважали поступай так, как тебе хочется! Хотел украсть – кради! - он медленно говорил, чётко артикулируя губами, - ты не прав, что украл для кого-то ткань у матери, но тебе этого хотелось? – спросил Акрам.
- Да, - ответил также чётко Виталик принимая правила разговорной игры брата, - хотелось.
- Тогда ты поступил правильно! Если бы ты не был моим братом, я бы тебя убил! Я бы бил тебя до тех пор, пока ты не стал бы харкать кровью, но ты брат и я не могу этого сделать! – чётко сказал он. Он резко встал с подушек и подсел к брату, который напряжённо сжимал руки, - не бойся, здесь ты можешь быть спокойным, - убеждал Акрам.
Виталик расслабил руки и почувствовал, что брат его не даст в обиду, что он тот самый человек, который его любит и самое главное - понимает.
- Я позвоню в Наманган, скажу, что ты у меня! – предупредил строго брат.
- Нет, - Виталик не хотел, чтобы кто-то знал где он. Он хотел, чтобы все переживали.
- Если бы я тебя не предупредил это было бы предательство, - сказал Акрам, - а сейчас ты знаешь, что я хочу сделать. – Он сделал паузу, - мать должна знать где ты, не заставляй её страдать. – Брат закончил говорить и встал с дивана. Он подошёл к курительным трубкам и свернул их. Виталик молчал, он осознавал, что Акрам прав, но теперь его побег не имел никакого смысла.
- Почему ты сказал, чтобы я не спрашивал о тебе на улице? – вдруг вспомнил он слова брата.
- Потому, что… - начал Акрам, - тебе не надо знать почему, - вдруг оборвал он себя. Он аккуратно сложил трубки и бутылку и поставил на подоконник. – Ты пока не поймёшь, тебе рано, - закончил он.
Виталику хотелось знать всё. Он чувствовал себя взрослым, почему этого не понимал брат. Почему человек, который его поддерживает и даже не ударил, когда узнал, что он вор и из-за какой-то женщины, а сейчас он говорит, что он мал. Ему казалось, что брат ошибается. Что ему обязательно нужно доказать свою взрослость.
Он прожил у брата уже неделю. Каждый день в квартиру приходили какие-то люди. Он что-то им отдавал и забирал деньги.
- Что ты им продаёшь? – спросил Виталик перед тем как лечь спать.
- Счастье, - улыбнулся Акрам. Виталик нахмурился, он не оценил шутку брата.
- Ты продаёшь счастье в пакетах? – не отступал младший брат.
- Виталик, - брат напрягся, - когда-нибудь ты поймешь, чем я зарабатываю деньги. Это опасно. Это плохо. Но жить в этой стране и работать на стройке я не хочу. Я привожу матери деньги, и она счастлива, она ни разу не спросила чем я их зарабатываю, потому, что понимает, что честно я их не заработаю. А может даже не догадывается. Но ты уже взрослый парень, пойми, то что я делаю, я делаю для вас. Рассказать тебе всё я не могу, это опасно в первую очередь для тебя. Тебе вообще опасно появляться здесь, но раз уж ты приехал, то не спрашивай меня ни о чём, - Акрам закончил свою речь и погасил свет в комнате.
Виталик смотрел в тёмный потолок и хотел задать ещё кучу вопросов.
- Хочешь спать? – спросил Акрам, садясь на край разложенного дивана.
- Нет, - ответил Виталик, он надеялся, что брат ему сейчас всё расскажет. Поверит только ему, и расскажет.
- Ты ещё вспоминаешь свою женщину? – вдруг спросил он. Виталик думал о Катерине постоянно, она не выходила у него из головы. Он засыпал и просыпался только с мыслями о ней. Он хотел быстрее вернуться в Наманган и поговорить обо всём, а вдруг этот участковый заставил её быть с ним, вдруг она ни в чём не виновата? Но потом он обрывал себя на этой мысли и вспоминал, что нужно доводить дело до конца, и раз ушёл из дома, уехал из города, то нужно переждать это время.
- Да, - ответил Виталик, - почему ты спросил?
- Одевайся! – бросил брат и зажёг свет.
- Зачем? – младший брат растерялся и подтянул повыше к себе простынь.
- Одевайся, говорю, - скомандовал брат, - едем тебя лечить!
Виталик быстро встал. Натянул на себя штаны и майку и пошёл за братом.
- Акрам-ака, -обратился он к брату, как к взрослому и уважаемому мужчине, - куда мы?
- Всё узнаешь, - заверил брат и они вышли из квартиры. Спустились на улицу и зашли за угол дома. Акрам махнул машине стоящий неподалёку и она подъехала. – На Катаралу, - скомандовал он и открыл дверь, чтобы брат сел сзади.
Они ехали по ночному городу. Виталик смотрел на ярко освещённый Ташкент и замирал в сердце, каждый раз, когда они проезжали высокое здание. Он хотел там жить. Он хотел жить жизнью Акрама, ему нравилось, что брата все знают и уважают. Ему нравилось, что можно сорваться с места в час ночи и поехать непонятно куда.
Водитель остановил у невысокого здания. Первым вышел Акрам, а затем позвал с собой брата. Перед ними стояли три невысокие девушки. Одна была светловолосая с красивыми худыми ногами и тонкой талией. Она была в обтягивающей короткой футболке. Вторая темноволосая и чем-то напоминавшая Катерину, стояла напротив Виталика.
- Она - сказал парень и посмотрел на брата.
- Я тогда эту, - махнул рукой Акрам на третью, такую же темноволосую смуглую девушку. – мы забираем их, - сказал мужчина дистрофичной женщине в длинном платье и позвал девочек за собой.
Они снова сели в машину. Девушки сели по краям и зажали между собой Виталика. Он чувствовал, как его желание возрастает всё сильнее и сильнее и становится крепче. Это чувствовал не только он, но и девушки. Одна громко засмеялась и нагнулась к парню. Она быстро расстегнула штаны и погладила его по ноге. Он замер. Акрам повернулся и улыбнулся увидев растерянного брата.
- Расслабься, - сказал он и посмотрел прямо перед собой в лобовое стекло, чтобы не смущать брата.
Они приехали в квартиру и Акрам взяв за руку свою девушку ушёл на кухню, оставив брата наедине с той, которую он сам выбрал. Виталик сел на диван. Девушка сняла с себя одежду и присела сверху. Он решил, что хочет, чтобы она сама всё делала, её же купили. А то, что обычно покупают должно приносить удовольствие. Он смотрел на эту красивую девочку и понимал, что сам может выбирать с кем и когда ему спать. Он может спать с кем угодно. Любить кого угодно. Просто говорить, что любит и врать. Врать не только этим женщинам, но и себе. Хотя себе он не врал, он же прекрасно знал, что он не хочет любить эту женщину, он хочет, чтобы она сделала ему приятно. И она делала.
Когда девушка сползла с Виталика утирая пот с груди, он глубоко выдохнул и откинулся спиной на стену. Из кухни вышел Акрам. Он отдал девушкам деньги и шлёпнув свою по упругой попе сел рядом с братом.
- Ну, как? – спросил он. Виталик молчал, он сейчас не то что не мог, он не хотел говорить, - как ты думаешь, ты всё ещё любишь свою, которая предала? – спросил с ухмылкой Акрам. Виталик закрыл глаза и вспомнил Катерину, а потом представил на себе ту женщину, которая только что довела его до состояния блаженства и нехотения говорить. И понял, что любовь заканчивается тогда, когда новая, совсем чужая женщина доставляет тебе несказанное удовольствие в постели. И пусть он будет иногда вспоминать о той старой, только потому, что она была у него первой. Сейчас он понимал, что любовь – это миф.
Утром Виталик встал, пока Акрам храпел свисая головой с постели, и вышел на улицу. Весна уже грела в спину солнцем и его жаркими лучами. Он прошёл до палатки с фруктами и посмотрел на руки продавца. У него на правом запястье красовалась неровная татуировка с надписью из Корана - "Аллах творит, что желает." Парень долго рассматривал руку мужчины, пока не услышал слова.
- Тебе чего надо? – спросил тот, взвешивая хурму.
- Где вы написали это? – спросил он и поднял глаза на мужчину.
- Тоже хочешь? – спросил он и усмехнулся.
- Хочу! – ответил Виталик. Мужчина увидел его серьёзное лицо.
- Дойди до вон того высокого дома и зайди в палатку Ахмеда, там он тебе всё расскажет.
Парень быстро двинулся в направлении этой палатки. На месте никого не было. Мальчик стукнул кулаком по столу, чтобы привлечь внимание, но никто не вышел. На полу он увидел самодельную машинку на конце с торчащей иглой, а рядом стоящей баночкой с чернилами. Виталик раньше такое видел, поэтому справиться с этим ему ничего не стоило. Он осмотрелся по сторонам и вошёл в палатку. Присел на землю и запустил машину, она зашумела и игла быстро закрутилась. Парень задрал рукав рубашки по локоть и опустив иглу в чернила, подвёл к заросшей волосами руке. Игла едко впилась в руку, но Виталик не отступил. Он вкалывал иголку в руку сильнее и сильнее, пока не закончил писать. Потом положил обратно машинку и с острой болью в руке вышел из палатки в которую так никто и не пришёл.
«Любовь-это миф», - написал он на руке и был рад, что это именно та фраза, которую он чувствовал. Он опустил рукав и пошёл вдоль улицы. Пахло шашлыком и дымом. Вернулся домой он уже после обеда, когда Акрам собирал быстро вещи.
- Нам надо ехать от сюда! – крикнул он на брата.
- Куда? – испугался Виталик.
- Нас нашли, срочно надо ехать! – он схватил брата за руку и они выбежали из квартиры не закрывая дверь. Быстро сели в машину и куда-то поехали.
- Куда мы едем? – спросил всё ещё ничего не понимающий Виталик.
- Не спрашивай! – крикнул Акрам и перебирая чётки в руке, что-то шептал.
Виталик молчал. Он понял, что брат не просто не в духе, он даже не зол, он боится, он чего-то очень сильно боится. Они от кого-то бегут. Пока парень не мог понять от кого, но и ему становилось страшно. Они заехали далеко за город и только тогда старший брат позволил себе глубоко выдохнуть.
- Что случилось? – спросил Виталик и посмотрел в зеркало дальнего вида, чтобы увидеть глаза Акрама.
- Виталик, тебе сейчас опасно быть со мной. – Тихо сказал он, - мы должны какое-то время пожить здесь. А потом ты должен уехать обратно, - Акрам положил чётки на приборную панель водителю и повернулся к брату, - если со мной что-нибудь случиться, пообещай, что ты ничего не расскажешь матери, - он смотрел на брата и хотел увидеть поддержку, даже не смотря на то, что Виталик был младше. Он как будто умолял, но такой взгляд мог увидеть только брат, так сильно Акрам не раскрывался больше ни перед кем.
- Обещаю! – ответил Виталик и медленно опустил веки в знак согласия. Этого было достаточно, чтобы понять, что он не предаст.
Почти месяц Виталик прожил за городом вместе с Акрамом и его другом Абдурахманом, который всегда ходил злой и напряжённый. Он никогда не спал ночью, ложился только под утро. Как и в квартире Акрама в этом доме пахло травой, сеном, чем-то горелым, мужчины постоянно курили их это расслабляло. Они называли это «кайф». Им было хорошо. Когда Виталик попросил покурить, брат ударил ему подзатыльник и сказал, чтобы тот больше не спрашивал этого пока ему самому не предложат. Но никто не предлагал. Обычно, когда Абдурахман ложился спать, Акрам уезжал куда-то. Он ничего не рассказывал Виталику, а только повторял, что для него небезопасно находится в этом доме, в этом городе, да и вообще, опасно быть братом Акрама Мусина.
Когда Виталику становилось страшно, он, пока не видел брат, брал его чётки и перебирал их в руке, чтобы почувствовать себя, даже не взрослым, а сильным, смелым, как Акрам. А сейчас Акрам был для него тем, на кого можно ровняться.
В один из дней Акрам уехал ни утром, а вечером и не вернулся с поездк. Абдурахман занервничал. Он не проснулся и не обнаружив приятеля, стал ходить из стороны в сторону.
- Во сколько он уехал? – спросил хозяин дома у Виталика.
- Вечером. – он помнил, что солнце только начинало заходить за поле, - рано вечером, - уточнил он.
Абдурахман резко остановился и повернулся к Виталику.
- Собирайся! - крикнул он и побежал в свою комнату. Он схватил какие-то деньги и выбежал на улицу, за ним побежал и Виталик, который был безумно напуган происходящим. Абдурахман сел за руль коричневой Волги и открыв дверь пассажирского сидения, крикнул Виталику, чтобы тот прыгнул.
Они долго ехали молча. Абдурахман что-то шептал под нос невнятное. Виталик крепко вцепился руками в мягкое сидение и смотрел только перед собой.
- Где Акрам? – вдруг спросил он.
- Его повязали, - оторвался он от молитвы, - тебе нужно ехать домой. Опасно быть в городе. – Сказал он и повернул в сторону Ташкента по указателю. – Я сейчас отвезу тебя до автовокзала, а там ты уже сам. – Он нагнулся к бардачку и достал деньги, - возьми, это тебе на дорогу. – Виталик взял, ему ничего не оставалось, иначе бы он никак не уехал. Кто повязал Акрама и что с ним он не знал и не мог понять. Но ему стало страшно за брата, тот попал в беду, и он должен был ему помочь.
Абдурахман остановил около автовокзала и попросил Виталика быстро выйти. Тот послушал.
- Езжай домой и всё, никуда не сворачивай, иначе и тебя заберут! – сказал назидательно он и потряс перед парнем пальцем. Тот помахал головой в знак согласия, но вслух ничего не произнёс. А как считал он сам, если ничего не ответил, значит, эти слова не считаются, их никто не слышал.
Он отошёл от машины и проводил её глазами, пока Абдурахман не завернул за угол. Тогда Виталик повернул в обратную сторону и пошёл по окраине дороги. Было очень жарко. Солнце пригревало к голове. Хотелось пить. Невдалеке он увидел базар. Одна палатка стояла немного поодаль других. Виталик долго крутился около фруктов, а потом, когда продавец отвернулся, резко схватил что успел и побежал прочь, чтобы затеряться в толпе.
- Вор! – крикнул торговец и побежал за ним, но Виталик уже быстро скрылся за другие палатки. На базаре поднялась паника, кто-то хватался за свои сумки, чтобы Виталик и их не сумел схватить. Кто-то начинал бежать за вором, но пробегая пару метров бросал это занятие. Мальчик выбежал с базара и сел на траву. Глубоко дыша, он пытался привести дыхание в порядок. Отдышавшись, он достал из кармана то что успел украсть. Это был апельсин. Виталик улыбнулся. «Красть у чужих, не сложнее, чем у своих» - подумал он. Паренек впился в яркую кожуру ногтями и стал срывать её по частям, сок стекал по пальцам и капал на одежду, оставляя жёлтые следы. Он кусал его и утолял тем самым жажду. Он не мог сказать, что этот апельсин спас ему жизнь, но и умереть от жары тоже не дал.
Виталик встал с травы и пошёл через старые дворики и небольшие дома. Пахло весной. Розами пахло и травой, первой, которая к концу апреля уже вырастает по щиколотку. Он разулся и пошёл по траве газонов. Она щекотала ноги и он улыбнулся. Только в этом возрасте можно улыбаться траве, которая щекочет тебя по пяткам. Только в 14 лет можно страдать от неразделённой любви и тут же о ней забывать, находя другую любовь. Только в юности можно быть счастливым и не придумывать это счастье. Это счастье в нас.
Молодой человек гулял по городу и думал о брате. Это было, как ударом по сердцу. Он ушёл и не вернулся. Если сейчас он позволит себе уехать в Наманган, то не узнает, где брат. Ему придётся врать матери. Снова врать. Но он обещал Акраму, что никто ничего не узнает. Значит, брат знал, что может произойти такое, что его не станет. И где он сейчас? Что с ним? Быть может у него проблемы, но даже если это так, то Виталик ничего не мог сделать. Он ни знал, как помочь, чем, да и не знал к кому можно обратиться. Оставалось ждать. Ждать, когда Акрам сам вернётся.
Несколько дней Виталик провёл на улице не уезжая из города. Он надеялся, что встретит Акрама и узнает, что с ним, и вообще где он. Спал он на улице. Он даже стал привыкать. Каждый день он находил новую лавку и оставался на ней до утра. Он мог не спать всю ночь, а утром разлечься на тёплую землю и выспаться. Ему казалось, что это и есть свобода, которая ни чем не ограничивается. Не нужно беспокоиться о том мягко ему или твёрдо под головой. Еду он доставал на базаре, благо, что бегал быстро. Хотя нога и побаливала после каждой такой пробежки.
В то утро он заснул на очередной лавке. Вдруг всё затряслось. Он открыл глаза и увидел, как дома дают трещину. Как за несколько секунд город начинал разваливаться по частям. Парень быстро спрыгнул с лавки и от неожиданности побежал вдоль улицы. Люди выходили из домов и смотрели, как здания рассыпаются. Женщины плакали, держа на руках детей и вещи, которые успели схватить с собой. Это было землетрясение.
Виталик подбежал к одному из домов. Под широкими ветками дерева стояла кучка русских туристов. Он пристроился рядом. Дети прижимались к мамкам и с огромными глазами следили за бегающей толпой. После того, как приехал автобус, чтобы эвакуировать туристов, Виталик побежал к автовокзалу. На станции стояли автобусы в ряд. Люди спешили в них забраться. В один из таких автобусов заскочил и парень.
- В Наманган? – спросил он, прыгая на ходу.
- Да! – крикнула женщина, стоящая впереди автобуса с огромной сумкой.
Он забрался в толпу и сел на пол. Откинул голову на одну из сумок и закрыл глаза. Женщины, как трещотки вспоминали удары земли и делились эмоциями, в красках описывая сны, которые снились им за сутки до этого.
- Вещие значит, - сказала одна, - видишь, - обратилась она к соседке по сидению, - не даром я говорила, что что-то должно произойти.
Виталику так захотелось, что бы и ему приснился сон. Чтобы и он почувствовал, как это знать всё, как и эти женщины. Они ехали по той же дороге, что и больше месяца назад ехал Виталик в Ташкент. Маршрут автобуса был неизменен. Он почувствовал, как заложило уши от перепада давления. Набрал в рот воздуха и направил струю в уши. Стало свободнее слышать.
Через несколько часов они были дома. В Намангане. Сейчас он почувствовал, что вернулся туда, где всё ему знакомо. И парню так захотелось не выходить из автобуса. Ему хотелось ехать ещё и ещё, чтобы ещё дальше везли его. Но первыми пошли женщины с баулами, а за ними нужно было выходить и Виталику, чтобы не задерживать очередь.
Он стоял на светлой улице своего города и на него нахлынула волна обиды, которую он забыл живя в Ташкенте. Брат сделал так, чтобы Виталик чувствовал себя сильным. И это чувство парню захотелось ощутить ещё. Ему захотелось вернуться в автобус и поехать обратно, но водитель уже захлопнул дверь и вошёл в здание автовокзала.
Виталик поправил свои запутавшиеся густые волосы и направился в сторону дома. Он шёл по той же улице, по которой бежал под дождём, которую он ненавидел в ту ночь. А сейчас он успокоился что ли, но ему было спокойнее. Парень посмотрел в сторону и увидел то самое общежитие в котором живёт Катерина. Он остановился. С секунду постоял без движения, а потом быстрым шагом пошёл в сторону здания.
Вошёл в ту самую ту самую тяжёлую дверь и направился к коменданту.
- Ты куда? – спросила его высокая и мощная женщина в тюбитейке. Женщина была коренной узбечкой, даже голос её был тихим, что свойственно для женщин востока.
- Мне на второй к Катерине Марковне, - сказал Виталик и уже собирался подниматься.
- Тебе нельзя, - сказала она, не вставая со стула, - да и съехала она уже, - добавила она.
- Куда? – у него округлились от неожиданности глаза.
- Ну, она же практиканткой была. Вот и закончилась её практика. - Объяснила комендантша. Виталик сел на стул напротив женщины и запустил руку в свои волосы, чтобы поправить их назад. Он смотрел в пол.
- Уехала, - протянул он себе под нос. Он быстро опомнился, встал и вышел из здания.
Зайдя в дом, парень почувствовал, как пахнет наваристой шурпой. В кухне никого не было. Услышав его шаги выбежала Лейла. Она раскрыв от удивления глаза, тихо произнесла:
- Вернулся, - и подбежала к Виталику, чтобы обнять, - а мы думали, что ты там останешься. – Протянула сестра. – Как Акрам? – отпустив руки от него, спросила Лейла.
- Хорошо, - без эмоций сказал брат и найдя в шкафу чистые вещи, вышел в кухню взял ведро с холодной водой и кусок мыла пошёл на задний двор. Он мылился с такой силой, что кожа становилась красной. Его смуглое лицо кардинально отличалось от светлых незагорелых ног. Он почувствовал толчок в спину. Будто снова началось землетрясение. Парень быстро обернулся и увидел стоящего перед ним Сухроба, держащего в руке полотенце.
- Оботрись, - кинул брат. Виталик поймал и обмотал низ полотенцем. – К тебе твоя приходила, - он сел на доски, которые уже сыпались от гнили.
- Что говорила? – вдруг что-то щёлкнуло внутри.
- Спросила где ты, - Сухроб провёл рукой по лицу стирая пот.
- А вы? – Виталик стал надевать чистую одежду, которая пахла домом.
- Мать сказала, чтобы больше она не приходила, - Сухроб встал и подобрал грязные штаны Виталика, он закинул их на колышки забора. – постираешь потом, - указал он. Парень махнул головой.
- Правильно, - прошептал Виталик, - так ей и надо.
Сухроб ничего не ответил. Он смотрел на заросшего щетиной брата и щурился от солнца.
- Как Акрам? – спросил он.
- Хорошо, - Виталик замер где-то внутри. Ему нельзя было говорить, что у брата проблемы. Он обещал.
- Он до сих пор с квартиры на квартиру переезжает? – спросил Сухроб, уверенный в том, что брат знает, чем занимается Акрам.
- Да, - Виталик почувствовал неладное и решил узнать в чём дело у того кто в курсе. – Он продаёт счастье, - вспомнил он слова Акрама.
- Я не рад этому, - сказал громко брат, он облокотился плечом о косяк дома.
- Я тоже, - поддержал Виталик.
- Заберут его когда-нибудь. – Он опустил чёрные глаза в землю, - но всё равно к нему поеду. Вот сейчас всё решится у него и уеду.
- Что решится? – заволновался младший брат, будто бы чувствуя, что Сухроб знает, где сейчас Акрам.
- Решит все проблемы, и поеду, - отмахнулся тот, - пошли есть. Там шурпа, Лейла готовила. Вчера сваты были, скоро свадьба, - рассказывал он и улыбался.
- Заберут нашу невесту, - подхватил Виталик и тоже улыбнулся. Они вошли в дом, - а мать где? – спросил блудный сын.
- Она работает. Начала ковры ткать, так что она вся в заботах. – Сухроб налил брату тарелку и поставил на стол. Тот налетел на неё, как будто не ел никогда ничего вкуснее этого супа. А на самом-то деле, он и вправду ни ел ничего вкуснее того, что готовят дома.
Мать пришла поздно. Виталик сидел на улице и ждал её прихода. Она усталая вошла во двор и подняв глаза стала искать опору, чтобы не упасть.
- Сын, - прошептала она и слёзы покатились по лицу, - вернулся.
Она маленькими шажками дошла до Виталика, он пошёл ей на встречу. Она прижала его к своей огромной груди и уткнувшись в его волосы, которые пахли шалфеем, стала плакать сильнее.
- Прости меня, прости, - шептала она.
- Ты меня прости, - прошептал в ответ он и вытирая свободной рукой слезу из глаза его, чтобы не увидела мать. – Я не должен был уходить.
Малика сжимала его сильнее, боясь потерять снова.
- Я думала, ты как отец не вернёшься ко мне, - она захлёбывалась в слезах и вытирала их о плечо сына.
- Не плачь, - попросил он, - ты не должна плакать. – Он вырвался из её объятий и посмотрел на это уставшее, загорелое, морщинистое лицо и замер. Это была его мать, женщина, которую он любит больше жизни. Человек, подаривший ему возможность дышать. А он позволил себе уйти от неё. Уйти из её дома без спроса.
- Я виновата, - прошептала она, смотря в глаза сыну, - я выгнала тебя. Я не должна была так делать. Мне стыдно, - она прижала ещё раз к себе сына и сама уже отпустила.
- Я больше никогда тебя не предам! – прошептал он, а внутри себя, как булавкой заколол обещание на сердце.
Через месяц Лейлу отдали замуж за Турсуна. Сложно сказать, что девушка была бесконечно счастлива замужем, но теперь она была уверенна, что находится за мужем. Теперь она стала самостоятельной женой, которая может варить шурпу и кормить мужа. Турсуну было 29 лет. Он работал в Ташкенте уже семь лет. За это время построил дом в который и привёл жену, а теперь мечтал о детях.
Девушка была счастлива от того, что может гордо называться женой и что, теперь приходя домой к матери, она приходит «в гости». Что теперь никто её не может упрекнуть в несамостоятельности и безответственности.
Лейла мечтала о сыне, о двух, о трёх, в общем, чем больше, тем лучше. Чтобы они помогали достраивать дом, работали, как и отец. Чтобы в доме всегда пахло лавашем и бараниной. Сменив на свадьбе белое платье на красное, она чётко отложила в своей голове, что она теперь женщина, которая должна быть послушной, верной и преданной.
Шло время, а Акрам не приезжал в гости. Он писал письма без обратного адреса и писал в них, что всё хорошо, что он обязательно приедет и они сделают самый сочный шашлык во всём Узбекистане. Деньги от него приходили регулярно. Всё время одна и та же сумма, ни сумом больше, ни сумом меньше.
Мать постоянно спрашивала о нём, она переживала над каждым его словом и плакала над каждым письмом.
Через три года Акрам приехал. Как и обещал, привёз с собой барана и они тут же его зарубили. На ужин собрались все родственники, пришла и Лейла с мужем и сыном, которому вот только исполнилось два года. Акрам сильно изменился, постарел, хотя и было ему всего 25, выглядел он на все 35. Но он остался всё таким же весёлым и добрым для матери. Уже после ужина братья сидели на улице и курили кальян. По столу были разбросаны нарды и табак.
- Куда ты пропал? – спросил Виталик и посмотрел на старшего брата.
- Виталь, - начал он, - я не мог тебе тогда всё рассказать, ты бы не понял. Забрали меня за драку. А прятались мы из-за травы.
Младший брат смотрел на Акрама и не то, что не верил, для него это было неожиданно. Он посмотрел на Сухроба, но не успел задать вопрос, как тот продолжил за него.
- Да, я знал. Мы с Акрамом больше общались. Ты же знаешь, что ты младший, что мама тебя больше любит, ты мог рассказать. А она бы этого не пережила. Ей просто не нужно знать. Ты же понимаешь? – закончил Сухроб.
- Я сидел в тюрьме, - вдруг сказал Акрам не отрывая глаз от бурлящего кальяна. Братья молчали, -когда в тот вечер я поехал, то встретил одного человека, из-за которого меня и взяли- он поднял глаза на Виталика. – Абдурахману я доверял, он не мог обмануть. Это же он все эти годы вам деньги отсылал, да письма передавал. Это мой брат. Я его уважаю, - он вдруг замолчал, а потом перевёл взгляд на Сухроба, - ты готов со мной работать? – спросил он у брата. Тот без единого сомнения, ответил:
- Готов. – Он смотрел чёрным пристальным взглядом на брата. Он ждал этого предложения все три года, пока не было Акрама. Ему неважно, чем нужно будет заниматься, главное, что будут деньги, главное, что есть Акрам. Хотя торговлю наркотиками он не совсем одобрял, вернее не совсем понимал всё удовольствие.
Через неделю братья уехали в Ташкент. Виталик остался один у матери. Хотя как ему хотелось поехать за ними. Как ему хотелось увидеть всю жизнь, которую сейчас будут переживать братья. Он просто жаждал того дня, когда приедет Акрам и позовёт за собой. Когда он сочтёт, что младший брат вырос до конца, чтобы иметь общие дела с ним. Но пока никто не спешил делать ему предложения. И он устроился работать на вокзал грузчиком.
Каждое утро он вставал в пять утра, чтобы к шести уже пойти разгружать вагоны. В это время, он мог думать. Он думал о будущем, которое его ждёт. О счастье, которое ещё впереди. Это были те моменты, когда он был бесконечно счастлив благодаря своим мыслям.
- Что из тебя получится! – твердила мать, - вот братья в люди выбились, деньги присылают, а ты… - отмахивалась она рукой.
Но она же не знала, что её Акрам уже судимый, что они с братом экспортируют наркотики в Москву. Что жизнь то их не такая уж и сладкая и сказочная, как кажется матери, она даже никогда не спрашивала, что они там делают в Ташкенте. Да, сыновья в любом случае, придумали что-нибудь, что не огорчит Малику. А она им верила. Хотя ей и некому больше было верить только сыновьям. Лейла уже мать и ей всегда некогда, у неё семья, она вся в делах и заботах, вот уже ждала второго ребёнка. Старшие приезжали только по большим праздникам. А на Виталике она уже давно поставила крест. Ну, по крайней мере, она в него не верила. Она всё время повторяла:
- В Акрама пошёл, - имея в виду отца, - такой же балбес. Так из тебя толк и не выйдет.
Естественно сначала ему было обидно, но потом, смирившись, понял, что мать не переубедить словами, а делами пока он сделать ничего не мог. Но знал точно, что скоро поедет, к братьям и там будет настоящая взрослая жизнь. Вот тогда мать и скажет, что из Виталика вышел толк.
К тому времени, как братья позвали Виталика к себе, производство и поставка была налажена до такой точности, что никто не смог бы и придраться. Была подкуплена вся правоохранительная система, которая от фамилии Мусины настораживалась. Нельзя сказать, что за это можно было их уважать, но этих братьев уважали и знали. В то время трава, как таковая популярностью не пользовалась среди рядовых граждан, но были и такие .кто скупал пакетами, на этом и жили.
Когда Виталик переехал в Ташкент, то братья отказались брать его в свой налаженный бизнес. Новые люди это всегда подстава, даже не смотря на то, что брат и все в нём уверенны. Виталик долго не думал и устроился участвовать в боях без правил, на которые часто ходили братья.
Они постоянно рассказывали на кого они ставят деньги и кто выигрывает. А мечта осталась у парня с детства, и он решил, что нужно, попробовать ещё, а вдруг вернётся былая удаль и сила, тем более деньги, которые ставились на людей, были совсем не маленькие. В таких местах собирались только элитные криминальные авторитеты. Элитные, потому, что только они могли сделать так, что когда приезжала милиция, никто не вставал по крику «Всем на пол», а продолжали бой по крови. Да, и зарабатывал он намного больше, чем братья на марихуане.
Это были не те бои в которых когда-то участвовал Виталик. Без детского сада. Всё было намного серьёзней. И если раньше, для него было поражением с вывихнутой ногой, то сейчас он мог уйти без глаза или без конечностей вовсе. Это как русская рулетка – повезёт, не повезет.
Каждый раз, выходя на бой, он вспоминал, как когда-то его победили, как когда-то отец сделал так, что он обманул мать. Ему пришлось её тогда обмануть, чтобы не потревожить память. Но он это не забывал, он бился до первой крови, бился пока не заканчивались силы. А когда они заканчивались, то откуда то появлялось второе дыхание. Это как после сильно действующего наркотика. Сначала ты чувствуешь себя гением, богом, у тебя есть силы, чтобы повелевать миром, а потом действие проходит, и ты падаешь без каких либо ощущений. Но каждый день идёшь за новой дозой, чтобы испытать то чувство, которое вчера тебя делала выше вселенной.
И каждый раз, когда бой заканчивался Виталик закрывался в подвале здания и бил кулаками по стенам, по дверям, по стёклам, только бы выбросить всю энергию. Всю, которую он не выплёскивал в бою. А если бы выплёскивал прямо там, то соперник падал бы бездыханный. Но до этого доводить было нельзя. Это было правило. Правило, которое дико раздражало Виталика. Он ловил кайф от того, что дома стирал с белой футболки, а он всегда дрался только в белом, кровь, которая засыхала до того, как она попадала под сильный напор воды.
После одного из боя, к Виталику подошёл Сухроб.
- Тебе надо расслабиться, - похлопал он брата по плечу, - ты очень напряжённый.
- Я не напряжённый, я злой, - ответил он. Он знал, что ничего хорошего из этих боёв не выйдет. Он дрался, а потом чувствовал острую боль в ноге и спине. Они как иголкой его прокалывали.
Он не мог спать. А если засыпал, то никогда не мог расслабиться, просыпался среди ночи и разговаривал сам с собой. Это была не паранойя и даже не раздвоение личности, просто ему нежно было с кем-то разговаривать. А близкого человека не было. Акрам тогда познакомился с Оленькой и ему дел не было ни до чего. Оленька была очень дикой женщиной. Она работала в милиции и обращалась с мужчинами, как с вещами. Быть может для кого-то это нормально, но Акрама она выводила из себя. Он кричал на неё, они могли подраться, но со временем он всё-таки её приручил. Укротил строптивую. Она долго не поддавалась, но однажды пришла к нему сама и сказала, что больше не может без него. Это была страсть от которой они сгорали оба. Она знала, чем занимается Акрам, она давно уже была наслышана о братьях Мусиных, но никогда не думала, что сможет вот так влюбиться в одного из них. Они собирались пожениться. К тому времени Акрам решил за Олю, что она уйдёт из милиции и станет его женой, которая будет рожать ему детей, и на удивление даже самой себе она согласилась. Но, всё равно в семье она была главной, он шагу не мог ступить, пока Оленька не даст на это добро. Тщательно скрывая свою привязанность к этой женщине он отговаривался тем, что это образ у неё такой, на самом деле она тихая и домашняя. Хотя на самом деле она была ещё хуже, чем все себе представляли. И это нравилось Акраму, когда женщина может заставить его молчать, делать, то что хочет она и при этом соглашаться с ним во всём.
Сухроб был занят бизнесом. Поставка гашиша, кукнара, марихуаны были на потоке в Москву через Казахстан и в Москву. Сам он траву не возил, нанимал людей и тем самым зарабатывал на этом. Сухроб мечтал переехать в Москву. Он любил свой город, своих родственников, но было, что-то, что тянуло его к центру, где всё варилось.
Как и мечтал, а ни слов, ни дел он на ветер не бросал, Сухроб переехал в столицу. Теперь он занимался получением поставок. Налаживал связи и знакомства. Акрам женился на Оленьке и они купили дом на окраине Ташкента. Виталик же не знал куда себя применить. Со временем, поняв, что здоровье важнее, а деньги будут и так, не прилагая особых усилий, он просто сидел дома. Приходил домой и тупо рассматривал стены и окна. Это его успокаивало. Он курил кальян, забивая его всей той травой, которую они экспортировали . Играл в нарды и всё это сам с собой. Он даже не хотел, чтобы кто-то к нему приходил, что-то говорил, он просто так жил.
Почти полгода он вообще не выходил из дома. Он похудел и стал похож на глиста с которого сваливаются все брюки. Его длинные густые волосы постепенно стали редеть выпадая. Он не хотел видеть братьев, он их просто не впускал в дом. Кто-то это бы назвал затяжной депрессией, а это была та фаза, которую не надо лечить, её нужно пережить. В одну из своих бессонных ночей он собрал вещи и приехал в дом Акрама. Оленька его встретила неразборчивой, но громкой речью.
- Не кричи! – попросил её Виталик. И она тут же успокоилась, потому, что понимала, что ему очень плохо.
Два брата просидели до утра в кухне и прокурили кальян. Акрам внимательно слушал Виталика, который не унимаясь рассказывал всё, что было на душе.
- Ты только не подумай, что я жалуюсь или мне плохо. Просто я давно ни с кем не разговаривал. Я забыл что это. За те пол года, которые я не выходил из дома я понял одну вещь, пока ты не захочешь жить жизни не будет. Я знаю, что ты считаешь меня трусом, но я хочу почувствовать всё по-другому. Мне не хочется торговать наркотиками или биться за деньги. Когда я бью, мне хочется убить, а этого делать нельзя. У меня даже смысла нет в жизни. Ты женился. Сухроб в Москве, а я? А я, мне кажется, как всегда останусь вне удел. Как говорит мать, ничего хорошего из меня не выйдет. – Он замолчал и выдохнул оставшийся в лёгких последний воздух и снова набрал, но уже не для того, чтобы говорить, а для того, чтобы дышать.
- Ты не трус – начал Акрам, - ты просто не нашёл себя, - езжай в Москву. Там деньги, там хотя бы что-то новое для тебя. Только, пожалуйста, сделай так, чтобы тебя не посадили, - строго сказал он, - мы же всю жизнь с Сухробом делаем так, чтобы тебя сберечь, ты же у матери любимчик, - он улыбнулся, будто не обижаясь на брата, - поэтому ты и рос без проблем, и в наркоту мы тебя не втягивали.
В ту ночь Виталик решил, что ему нужно уехать. Пусть на время, но уехать, а может и на всегда.
Первое время он жил с Сухробом в съёмной однушке на одной из последних станций метро по синей ветке. Просыпался в пять, засыпал в час, и так каждый день. Его эмоциональное состояние так и не приходило в себя, он постоянно хотел что-то сделать, но никак не мог, у него всё валилось из рук. И уже будучи в Москве он всё также не выходит из дома.
- Мне плохо, - сказал он как-то брату, когда тот подсчитывал деньги за траву из Ташкента.
- Соберись ты уже и займись чем-нибудь, - брата его состояние дико раздражало, как будто он тянул за собой и Сухроба. Всё в доме было унылым. – Сними себе бабу что ли, - предложил старший брат.
- Я не хочу! – стонал он. За жизнь в Ташкенте у него было несколько женщин, которые не вызывали у него никаких эмоций, только секс и секс. На этом все отношения быстро заканчивались. Да, они и не нужны были ему. Он вообще не знал чего хотел.
- Есть дело! – вспомнил Сухроб, - нужно ехать в Брянск и забрать в Чернигове, под Украиной поставку травы. Если всё пройдёт хорошо, то будут хорошие бабки, если нет, то тебе нужно будет скрываться и как можно быстрее. Я дам тебе телефон человечка, который и расскажет там всё, отбашляешь ему, сколько скажет, но не больше чем обычно и обратно. Траву без тебя привезут. Понял! – скомандовал брат.
- Угу, - протянул Виталик и упёрся лбом в подушку.
На следующий день он уже был на Киевском вокзале и покупал билет в кассе. За двадцать минут до отправления он расстелил койку в плацкарте и уснул. Он заснул под стук колёс, как под колыбельную мамы. Мама часто пела одну и ту же песню – «Вот и всё только несколько слов. В какие теперь мне стучаться двери? Он не поверил в мою любовь, в сердце моё не поверил…». Впервые за долгое время Виталик смог закрыть глаза и почувствовать, что здесь ему никто не угрожает, что он может спать спокойно под стук поезда, который стремительно набирал скорость на Брянск.
Уже утром проводница распахнула дверь и выпустила всех из вагона. На улице было жарко. Он осмотрелся на перроне и повернулся к проводнице.
- А где здесь красиво? – вдруг спросил он. Ему так захотелось увидеть город, так захотелось посмотреть, что здесь есть. Проводница задумалась.
- У нас Набережная красивая, - она пожала плечами не вспомнив ничего выдающегося.
- Спасибо, - ответил Виталик и медленно пошёл на высокий железнодорожный мост.
Он спустился с моста и пошёл к первой увиденной им остановке. Пока он понятия не имел куда ему нужно, но раз уж самым красивым местом в этом городе была Набережная, он решил ехать туда. Он запрыгнул в первый троллейбус с маршрутом до «Набережной» и поехал. Солнце пригревало в его тёмные густые волосы, он прищурил глаза, а потом и вовсе закрыл. Он не знал на какой остановке выходить, да это по сути было и не важно, главное, чтобы куда-нибудь, чтобы не один. Он уже не мог находиться сам с собой наедине. Это состояние затягивает и не отпускает, его нужно отбрасывать, выбрасывать от себя, чтобы не запутаться, как в паутине.
Он открыл глаза и резко осознав, что проспал половину пути выбежал из троллейбуса не узнав, какая это остановка. Перед ним открылась площадь с вверх поднятой рукой вождя пролетариата. Он перебежал дорогу и оказался в тенистом сквере с большими каштанами. На лавке неподалёку сидела девушка, у неё были длинные, но редкие тёмные волосы. Она держала в обеих руках учебник и что-то монотонно повторяла себе под нос. Виталик подошёл к ней и остановился.
- Простите, - обратился он, опустив глаза на молодую девушку с учебником.
- Что? – обернулась она в сторону парня. Девушка слегка испугалась от неожиданности и от того, что никого не ожидала сейчас не увидеть, ни услышать. Она готовилась к какому-то сложному по всей видимости экзамену, раз так усердно корпела над книгой.
- Вы не пугайтесь, - улыбнулся он, - я просто хотел спросить, где здесь Набережная? – Виталик смотрел на тонкие ручки девушки и ему почему-то показалось, что она ничего не ест, ему захотелось её накормить. Это какой-то инстинкт при виде худого человека.
- - А… - девушка сначала растерялась, складывалось впечатление, что и она не знала город, но потом, вспоминая, прищурив глаза, повернулась в сторону широкой лестницы – Вы сейчас прямо пройдите и потом по лестнице спуститесь и там увидите Набережную, – указала она свободной рукой, во второй всё ещё держа учебник.
- Спасибо, - ответил Виталик и щурясь от солнца, которое проглядывало через каштаны, улыбнулся, - а ты поступаешь куда-то спросил он? – ему было в принципе всё равно, что с девушкой будет после того, как он сделает несколько шагов в сторону красивого места в городе, но говорить ему нужно было с кем-то, хоть даже с этой абитуриенткой.
- Да, на медсестру, здесь рядом, – посмотрела она прямо вдоль улицы и улыбнулась.
- Молодец! – ответил парень и посмотрел прямо, в сторону лестницы, которая вела к Набережной. - Ну, успехов тебе! – не то, чтобы он искренне желал ей поступить или хотя бы не провалить этот экзамен, но ему почему-то захотелось, чтобы у неё всё получилось. Недаром же она сидит на этой лавке в такую жаркую погоду и зубрит какой-то учебник.
Он широкими шагами пошёл к лестнице. Солнце припекало к голове, а внизу с этой высоты виднелся фонтан и лавки на которых он мог посидеть. Виталик закатал рукава своей белой рубашки в красную полоску к локтям и стал медленно спускаться вниз, наслаждаясь видом приближающейся Набережной.
Спрыгнув с последней ступеньки он подошёл к автомату с водой и бросив монетку забрал бумажный стакан с газированной водой. Перешёл дорогу и сел на самую дальнюю лавочку за фонтаном, чтобы ему никто не мешал. Он сел на спинку лавки, а ноги поставил на сидение. Закрыл глаза он стал ждать, когда капли из быстрых струй фонтана начнут долетать и до его лица. Капля за каплей падали, то на его глаза, то на лоб, на губы и подбородок. Мурашки разбегались по жаркому телу парня.
Он вспоминал последние полгода своей жизни и понимал, что за это время не произошло ничего. Ничего за этот период он ни сделал. Он не работал, не жил, спал плохо, женщины для него стали чем-то посредственными. Хотя он никогда не считал их чем-то важным в своей жизни. Даже секс стал похож на то как он приносил домой воды из колодца. Без неё не проживёшь, но и для того, чтобы достать воды, нужно немного потрудиться и хотя бы дойти до него.
Его охватил ужас. От того, что он и в самом деле ничего из себя не представляет. Он всегда был под чьей-то опекой, под защитой, под советом, под тяжёлой рукой-опорой, но сам-то кроме, как вымещать зло и ненависть на соперниках на ринге он не умел. Он даже не мог сам решать свои проблемы, по сути. То, что он когда-то прикрыл отца, жил один в Ташкенте на улице, по большому счёту ничего не значило. Это опыт. И чем больше таких ситуаций, тем богаче твоя жизнь.
Он встал с лавки и выбросив в урну пустой стаканчик, пошёл вдоль дороги. Он смотрел на старенькие улочки и двухэтажные дома, на людей, которые спасались от жары, на троллейбусы проносящиеся мимо и понимал, что они живут, а он существует. Что даже переезд в Москву ничего не изменил в его жизни и пока он не решит всё делать сам, жить сам, решать сам, думать сам, никто за него ничего делать не будет.
Виталик поднялся вверх по крутому склону дороги и увидел телефонную будку. Он достал из кармана своих новомодных брюк-клёш скомканный листик и набрал номер.
- Кто? – услышал он на той стороне линии мужской бас.
- Я от Сухроба Мусина, - также монотонно и со своим басом разъяснил Виталик.
- Ты где? – спросил он с осторожностью.
- На… - парень стал осматриваться по сторонам, чтобы понять что это за улица, - Фокина…да улица Фокина, -произнёс он, - я на каком-то склоне стою. – уточнил парень.
- Стой там, я не далеко живу, скоро тебя заберу. – Ответил мужчина и положил трубку. Виталик услышал продолжительный гудок. Он нажал на кнопку сброса и отошёл от телефона. Город как будто таял под солнцем, как мороженное в ларьках. Парень рассматривал незнакомых людей и они ничем не отличались от всех тех, которых он когда-то видел. Они также разговаривали, также размахивали руками и шли с такой же походкой, как и все те, кто шёл перед ним раньше. Девушки в ярких сарафанах кружили, как бабочки по полю и тут же рассаживались по лавкам, или улетали по своим делам.
Он присел на корточки и откинулся спиной на стену старого кирпичного дома. Поднял лицо и направил его к солнцу. Тёмные до плеч волосы касались шеи и становилось щекотно. Он улыбнулся. С закрытыми глазами все города одинаковые, что Наманган, что Ташкент, что Москва, что Брянск. В этих городах с одинаковой силой пригревает солнце, одинаково шумно на улицах, только есть одно различие, по которым он различал города, которые чередовались и проносились перед его глазами. Каждый город пахнет по-своему. В каждом городе есть такой неповторимый запах, который не спутаешь, даже если тебя с завязанными глазами привезут и попросят узнать. Он бы узнал. Он помнил каждый запах, каждого города с такой точностью, как помнил дату дня рождения матери.
К бордюру подъехала машина и посигналила. Виталик открыл глаза. Водитель снял тёмные очки с лица и посмотрел через стекло на парня сидевшего на корточках. Он открыл дверцу и не выходя полностью из машины, а оставляя одну ногу у педалей, обратился к парнишке с длинными волосами:
- Ты от Сухроба?
- Да, - Виталик встал на ноги и почувствовал, как одна, которая была выбита в бою сильно заныла. Он подошёл к машине и не спрашивая ничего сел на пассажирское сидение. Водитель тоже залез обратно и тут же тронулся с места.
- Партию привезут вечером, поедем вместе. Будет ехать грузовик с каким-то товаром, вместе с ним и наши ребята. Пересекут Украину и мы их с собой заберём, - разъяснил он ситуацию.
- А если остановят на посту? – спросил Виталик, не смотря на мужчину, а только вперёд на солнечный город, от которого уже резало в глазах.
- Ну, тогда… - он замолчал на секунду включая с трудом поворотник, - тогда и мы смываемся, чтобы не заметили. Тогда деньги такие пропадут, - вдруг опомнился водитель и представил, что будет, если товар попадёт к милиции. – ооо, что тогда будет! – покачал он головой.
Они приехали к дому этого мужчины и поднялись в квартиру. С порога в нос ударил едкий запах ацетона. Он въедался в нос и кожу. Виталик попросил открыть окно, и хозяин быстро распахнул форточку.
- Ты кто Сухробу? – спросил мужчина.
- Брат, - ответил Виталик и стал ходить по единственной комнате и рассматривать вещи, поднимая их поближе, а потом снова ставя на место.
- У тебя крутой брат, - засмеялся мужчина и вышел в кухню, он быстро помыл руки под сильным напором воды и вернулся назад.
- Да, он у меня такой, - улыбнулся Виталик.
На низком журнальном столе по центру был рассыпан белый порошок.
- Нюхаешь? – спросил Виталик.
- Балуюсь, - засмеялся тот и присел на пол, чтобы пробежаться по дорожке наркотика. – будешь? – предложил он парню.
- Нет, - помахал он головой и посмотрел в окно. Виталик перепробовал всё, чем торговали братья. Он курил, ел, втирал, но никогда не переходил на то что вкалывается. Хотя его братья и не привозили то, что можно вколоть, они не знали где это достать и как это делается. В медицине нет такого понятия, как «лёгкий» наркотик, поэтому и Виталика можно было с лёгкостью назвать наркоманом, но он переборол эту зависимость в тот период, когда сидел дома, когда ни ел и не спал. Ему, по сути просто на просто достать было не у кого, а братья никогда сами ему не давали ничего запрещённого. Единственной забавой для Виталика остался гашиш. Он мог посидеть перед окном и забив небольшой кусок пластилина в трубку, растягивал его вместе с глотком воздуха. А потом некоторое время мог чувствовать себя, по крайней мере, спокойным. Через короткие минуты спокойствие проходило, и он снова возвращался в мир без иллюзий.
- Меня Дима зовут, кстати, - представился он. Мужчине с виду было лет под сорок. С чёрными от нелёгкой дилерской работы руки, с толстым слоем щетины на щеках и подбородке, с блестящими голубыми глазищами, которые при каждой дозе превращались в чёрные ядра для метания. Он быстро начинал моргать и бессвязно говорить, порой повторяя одну фразу по несколько раз, для того, чтобы Виталик не просто услышал, а понял, осознал, что ли.
- Виталик, - ответил парень и присел на табуретку у окна. – Давно ты мажешься? – спросил Виталик косясь на нового приятеля.
- Давно, - с серьёзным выражением лица сказал он, - в России это пока не сильно развито, но когда волна пойдёт, то все узнают, как это классно. Ты только представь, что сейчас наркотики – это что-то нереальное, да мало кто о них знает, а годы то идут. Я когда молодым был, - начал он, - ну лет двадцать пять мне было, я попробовал травку, я тогда в средней Азии был, так и понесло меня. Сейчас достать трудно, не у кого, но я то знаю, что всё будет. Это мне сейчас тридцать пять, а когда будет хотя бы лет, ну сорок пять, - засмеялся он во весь голос, - то все узнают, кто такой Димка Роев. Тогда весь город ко мне за дозой побежит.
Виталик смотрел на мужчину и понимал, что действие рассыпчатого наркотика началось. Он был прав, говоря, что наркотики ещё не захватили страну, да они пока и не могли этого сделать. Что-то ввести в Россию, было практически невозможно, а тем более вывезти. Всё было настолько секретно и законспирировано, что любые разведчики позавидовали бы.
Дима был уже законченным наркоманом. Не раз Виталик встречал таких. Они были везде, только в то время это было стыдно и ещё до конца непонятно для окружающих. Если бы человек начал смеяться без причинно на улице, его забрали бы в психиатрическую клинику и, обнаружив ещё до конца неизученный препарат в крови, оставили бы у себя надолго. Виталик много раз видел, как люди приходили к его братьям за новой дозой и побыстрее, выкладывали любые деньги, чтобы только прожить один вечер, а утром начиналось новое испытание - на выживешь, не выживешь. И так каждый день. Жизнь законченных наркоманов была ещё хуже, чем та его полугодовая в съёмной квартире Ташкента. Он хотя бы мог здраво размышлять не зациклившись на одном, как бы достать понюшку, гаш, ганджи, ну или другой разновидности наркотика.
Ближе к вечеру, когда Диму под отпустило они сели в машину и поехали в сторону Украины. Проехав лес, красовался знак, который указывал на Киев.
- К вечеру приедем, - сказал Дима, свернув на Киев, - щас до Навли, там до Климова, а там уже и на Чернигов пойдёт дорога. Там будут ждать.
Они подъехали поздно ночью, на пересечении дорог стоял грузовик с выключенными фарами. Дима не заглушая двигатель вышел из машины и махнув Виталику, чтобы тот оставался на месте, подошёл ко второй машине. Тут же из грузовика выскочил молодой парнишка и пожал руку Диме. Виталик выдохнул, поняв, что всё нормально.
Парень открыл дверцу и подошёл к перевозчику. Дима и тот который привёз быстро договорились и стали перегружать всё в легковую машину. Виталик услышал за спиной, как Дима крикнул. Он обернулся и увидел, как его знакомый мгновенно упал на песок. Виталик не мог понять, что случилось, пока не увидел, как к нему подходит тот самый парень с ножом, который светился в свете фар от Диминой машины. Из грузовика выскочил второй и стал подходить к своему другу.
Виталик отпрыгнул от машины и первый пошёл на того, что с ножом. Он ударил бандита в живот, но тот быстро отреагировав, кинулся на него и стал бить. К тому времени подоспел и второй, который ударил его по ногам. Виталик взвыл от боли, как раненый зверёк. Он вспомнил тот бой, в котором когда-то проиграл и набросился на того, кто бил по ногам. Он бил его до того последнего удара, пока тот не упал без дыхания. Сверху на стоящего уже Виталика налетел тот, который был с ножом и сильно полоснул по спине. Парень обернулся и скаля зубы набросился на противника, но не успел он ударить его, как сам напоролся на нож. Он тут же отскочил и изо всех сил преодолевая боль ударил перевозчика по ногам сбив его. Тот упал, но попытался встать, тогда Виталик стал бить его ногами по лицу, по голове, пока тот не стал захлёбываться в своей крови. Он пытался что-то промычать, но при каждом его звуке, Виталик бил его ещё сильнее, пока тот не замолчал.
В грузовике резко включились фары, захлопнулись двери и он тронулся с места, поднимая пыль с обочины. Виталик смотрел вслед машине и крепко прижимал руку к груди из которой сочилась кровь. Он посмотрел на белую рубашку и увидел, что она уже не в красную полоску, а в большое красное пятно. Он ещё раз ударил по голове тяжёлой и больной ногой того, что был с ножом и пошёл к машине. Накрыл большим ватным одеялом товар в багажнике, и захлопнул его. Снял рубашку и перевязал ею раны. Они были не глубокие, но жгли, как будто в них засыпали соли.
Виталик сел в машину и повернул в сторону московской трассы. Он почувствовал себя довольным. Счастливым. Как будто исполнил давнюю мечту, довел дело до конца. Когда-то в боях ему запрещали добивать человека, а тут он отбросил все правила и освободился. Сейчас ему можно было всё.
Он остановился около реки и съехал на обочину. Вода была холодная, как-то по-утреннему холодная, а может от течения, которое двигало в сторону Чернигова. На траве собиралась роса. Виталик разулся и пошёл вдоль берега. Он намочил рубашку и кровь, как будто грязь стала выползать наружу, образуя на реке розовое пятно. Он приложил воду к груди и обтёр себя. Там где кровь засохла, ему пришлось оттирать сильнее.
Уже расцветало. Соловьи заливались на деревьях песнями. Затихали сверчки. Всходило розовое солнце, которое через несколько часов должно было начать жарить. Виталик сел в машину и поехал. Он останавливался в незнакомых ему до этого городах и из окна машины рассматривал дома и людей. Он смотрел в глаза прохожим, но они не отвечали ему тем же. Он покупал воды в бутылках и ехал дальше. Трасса пустовала и он с лёгкостью был в Москве уже к раннему вечеру.
Ввалившись в их квартиру с Сухробом, он упал на пол у двери. Брат подбежал и стал бить его по щекам.
- Что с тобой? – спроси он, не понимая, что происходит.
- Товар в машине, - он протянул ключи, - барыгу убили, тех двоих я вырубил. – На последнем дыхании шептал он.
- Ты с ума сошёл! – крикнул брат. Он повернул его лицо к себе и увидел, что на груди у Виталика засохшая кровь и рана, - что это? – крикнул он с ошалевшими глазами.
- Я тебе сказал, что там была драка! - шептал он, пытаясь достучаться до брата. Сухроб стоял растерянный. Он выхватил ключи и побежал к машине. Виталик из последних сил дополз до комнаты и упал у дивана на котором спал.
Он не хотел говорить Сухробу, что он убил двух человек. Для него это не был повод для гордости, это было, что-то вроде разрядки. Ему хотелось ещё, но он умел во время остановиться, это как с наркотиками. Попробовал и хватит, иначе затянет. Слабых людей затягивает с первого раза, но Виталик был другим. Он был сильнее, по крайней мере, мог бросить себе вызов и стать сильнее.
После того, как Сухроб уладил дела и поставка через Казахстан была налажена снова, он заявил Виталику, что тот больше не занимается наркотиками. Это для Виталика не было чем-то очень важным, но сейчас он просто не представлял чем ему заняться. Чем зарабатывать деньги. Хотя со знакомыми Сухроба уже можно было не работать, деньги сами шли в руки. Сухроб всегда повторял – «Главное ни сколько у тебя денег, а какие у тебя знакомые». И это было главным.
- У меня есть идея, - как-то сидя вечером за чаем сказал Сухроб, - хочу открыть ресторан с узбекской кухней, - он задумался, а потом посмотрел на Виталика, - в этой Москве даже нормально поесть не где.
Виталик смотрел на брата и в голове проносился план. Он представлял какую он хочет построить чайхану, с каким меню, с какими паласами и столами, что будет нарисовано на стенах и какой там будет запах.
- Дай мне этим заняться, - попросил он у брата. Тот внимательно посмотрел на Виталика.
- А ты сможешь? – спросил Сухроб.
- Смогу! – ответил младший брат и поправил тёмные волосы. Он был уверен, что с созданием, управлением чайханы он справится. Что это одно из немногого, чтобы он смог сделать. Смог сделать сам, без помощи.
Первый ресторан они открыли на Савёловской. Влиятельные знакомые помогали с документами, чтобы взять здание, чтобы что-то в нём организовать. Всё на тот момент было государственным и чтобы начать что-то своё, нужны были годы ожидания. А этих лет не было в запасе, никто не знал, что может случиться завтра. Инстанции не заканчивались, а бумаг требовали всё больше и больше и к концу 1977 года они открыли небольшое заведеньице, больше напоминающее подвал, чем узбекскую чаёвню. Но кухня была отменная. Для того, чтобы поесть настоящий плов люди ехали с одной части Москвы в другую.
Сухроб не завязывал с поставкой травы в Москву, а к 80-ым годам цены стали подниматься, скупщиков стало больше. Это был основной заработок, от которого отказываться никто не хотел. Не было бы травы, не было бы и тех заведений, которые они открывали один за одним.
Виталик давно не чувствовал что-то серьёзное к женщинам. После того как в 14 лет его обманула Катерина, шрам от которой остался в сердце и на руке в виде татуировки со словами «любовь-это миф», он вообще перестал воспринимать женщин, как что-то важное в своей жизни. Жениться он не собирался. Это было решением на всю жизнь. Он считал, что лучше женщина будет одна, чем, как его мать ждать всю жизнь. Он никого не хотел обманывать, поэтому надолго не задерживался ни в чьей судьбе. Это было бы подло, если бы он сказал, что женится, а потом исчез. Если кого-то не устраивали его условия, то эта особа могла идти на все четыре стороны. Женщина, которая не играет по его правилам, не сможет играть с ним ни по каких правилам.
Но, тогда они собирались открывать уже третий по счёту ресторан на Калужской. Виталик пришёл договариваться на счёт помещения. Хотя почти всё было решено Сухробом и его правительственными дружками, осталось только уточнить цену. Перед ним сидела невысокого девушка с огненно рыжими волосами заколотыми к верху. Она листала бумаги и расписывалась в них левой рукой.
- Здравствуйте, - вошёл он в кабинет.
- Добрый день, - ответила девушка не поднимая головы и не смотря на Виталика. Он вошёл в кабинет и сразу же присел на стул напротив девушки.
- Мы хотели бы взять выкупить ваше помещение под ресторан, - с ходу сказал он. Девушка медленно подняла свои удлинённые зелёные глаза и посмотрела, как кошка жаждущая напасть на мышку.
- Мы не отдаём помещение просто так. Вы можете его купить за указанную цену. Вы же уже встречались с Андреем Степановичем? - ответила она не отводя тяжёлого взгляда. Он никогда ещё не видел, чтобы женщина вот так смотрела, чтобы она сейчас была королевой, чтобы он робел перед ней, а не она.
- Да, мы всё уточнили, осталось только узнать цену. - Начал он.
- Вы моете выкупить это помещение за восемь тысяч. – оборвала она. – я не собираюсь с вами спорить или предлагать варианты. Их нет. Хотите что-то открыть, покупайте, - отрезала она. Виталий смотрел на неё и будто проглотил язык. Спорить с девушкой было бесполезно, уговаривать тоже. Он встал со стула и уже направился к выходу. Но, как человек, который не любил проигрывать, он не хотел отступать от своего.
- С кем я ещё могу обсудить этот вопрос? Андрей Степанович назвал мне сумму намного меньше, – уже у дверей спросил он.
- Вы услышите тот же ответ! – ответила она и смотрела на него, дожидаясь ухода.
- Хорошо, - ответил он и вышел.
Виталий знал, что найти помещение для своего ресторана он сможет, даже купить дешевле, но то, что какая-та женщина позволила ему отказать, он не мог простить этого не ей ни себе. Поэтому через два дня уже ждал её у выхода с работы. Она вышла уже поздно вечером и стала направляться в сторону метро. Он выбежал из машины и подошёл к ней.
- Добрый вечер, - он сровнялся с её шагом. Девушка была невысокого роста, ниже его. Её фигура напомнила песочные часы – тонкая талия и широкие бёдра.
- Мы знакомы? – смотря на ручные часы спросила она.
- Меня Виталик зовут, - сказал он, ожидав ответа от неё.
- Я спешу, - отрезала она, и её лицо тут же сменилось на серьёзное кабинетное выражение.
- Можно вас проводить? - предложил он.
- Нет, - девушка прибавила шаг и ушла вперёд, чтобы он за ней не успел. Виталик стоял посреди улицы и не мог понять, почему ему такому обаятельному и привлекательному отказывает вот эта рыжая девка, которая даже особой красотой не отличалась. Она была обычная, стандартная, но такой дерзости он пока не встречал.
Он приходил каждый вечер на одно и то же место, дожидаясь её выхода. Только бы она согласилась на то, чтобы он её проводил до метро. Уже не нужны были эти договоры и рестораны, тут был азарт по хлеще.
- Я не хочу чтобы вы меня провожали! – уже зло говорила она пытаясь отделаться от надоедливого мужчины.
- Да, я не могу понять, в чём дело? – не выдержал, крикнул он.
- Я не знакомлюсь на улице, - отрезала она и ушла, как и уходила все эти дни.
Он, сдерживая эмоции и всю гордость вернулся обратно в машину, но отступить от своего он не мог. Не привык проигрывать женщинам, он в принципе не привык проигрывать. Это привилегия неудачников, а он считал себя человеком, которому везёт. Если она не знакомиться на улице, то нужно было устроить знакомство в помещении.
Уже на следующий день он сидел у неё в кабинете с цветами.
- Меня Виталик зовут, - садясь на стул перед ней, напомнил он.
- Я помню, - ответила девушка и, не отрывая взгляда смотрела на него.
- А вас как? – пытался добиться хоть какого-то ответа от неё, хотя бы одного «да», хотя бы имени, которое дальше сгладит всё, и должно пойти, как по маслу. Как обычно.
- Какая разница, - ответила дерзко она, – у вас есть какие-то ко мне вопросы?
- Да! – он нагло рассматривал её, - как вас зовут?
- Если только это, то можете выйти из кабинета, не задерживайте очередь. – Ответила девушка. Он не отступал.
- Скажите, как вас зовут, и я уйду! – просил он. Ему ещё никогда не приходилось просить женщину о чём-то, но тут был другой случай, по-другому она бы никак не сдалась. А он хотел выиграть. Он хотел её. Когда мужчине отказывают, он готов идти до конца, только бы заполучить то о чём мечтаешь. Это был принцип.
Девушка внимательно смотрела на молодого мужчину и молчала. Сейчас ей хотелось, чтобы он вышел. Но почему-то ей так захотелось поиграть с ним и выиграть. Напор, которым он старался заполучить её завлекал в эту игру между мужчиной и женщиной. Ведь скажи ему своё имя, и он бы отстал, на немного, но отстал. Хотя такие мужчины идут до конца, но сейчас игра набирала такие обороты, которые останавливать она не желала.
- Я прошу вас выйти из кабинета! – строго сказала девушка. Виталик встал со стула и положив цветы на стол перед ней. – Это вы тоже можете забрать, я не люблю пионы, - отодвинула она цветы.
« Вот стерва, - подумал Виталик».
- Оставьте, это на память! – сказал он и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Давая понять, что он ни капельки не расстроен, хотя внутри всё кипело, как при сто градусной температуре чайник.
Идя по коридору, он вспомнил, что он такой глупый, и что её имя можно узнать зайдя в любой кабинет этого здания. Он зашёл в первый, который был по пути.
- Добрый день, - вошёл он, - мне нужна информация.
Он сел на стул перед полной женщиной с высокой причёской и положил руки на стол. Она осмотрела его с ног до головы и вопросительно подняла брови.
- Дело в том, что ваша сотрудница мне нагрубила, хочу написать на неё кляузу, - глаза женщины заблестели.
- Какая? – она опустила брови и посмотрела уже внимательней на парня.
- Из 127 кабинета. Молодая. Рыжая, – описал он.
- Ааа… - волнительно и с радостью начала говорить женщина, - это Алинка что ли.
«Так!» - смекнул Виталик, зовут её Алина.
- Она та ещё курва, - начала женщина. Ведь женщинам только повод дай, - она вам нагрубила? Ну, это не страшно, она всем грубит. Стерва ещё та. Молодая ещё, а строит из себя королеву английскую.
- Давно она у вас работает? – стал наводить её на рассказ вопросами Виталик.
- Два года. Она МГУ закончила, так теперь ходит и строит не весть что. Вы не обращайте внимания. Она не злая, просто молодая, - закончила женщина и выдохнула оставшийся воздух.
- А полное имя? – спросил парень.
- Кошкина Алина Павловна, - ответила коллега той самой стервы.
- Спасибо, - Виталик тут же спрыгнул с места и побежал обратно в кабинет той, которая не сдавалась в плен.
Он ворвался без стука и тут же сел на ещё неостывшее кресло от его последнего прихода.
- Ну, что Алина Павловна, увольнять вас будем? – посмотрел он на девушку. Она медленно подняла глаза и застыла.
- Что? – удивилась Алина.
- Я тут подумал, - он встал с кресла и подошёл к окну не оборачиваясь, - если вы не согласитесь сегодня со мной поужинать, я вас уволю.
- Вы? Меня? – девушка громко рассмеялась, но между тем и разозлилась. Она не ожидала такой наглости от этого мужчины.
- Именно! – ответил он, - вы же не знаете с кем разговариваете, так ведь? – улыбнулся Виталий и повернулся к ней. – А это значит, что вы не знаете, кем я работаю. Так вот, Алина Павловна, у вас есть один выход, - он подошёл к ней близко и почувствовал её запах. Она пахла корицей. Его передёрнуло от её аромата. Запах был как провокация на сумасшедший поступок.
- Выйдите! – тихо сказала она.
- Вы не согласны? - спросил он и отступил на один шаг назад.
- Нет, - ответила она – и закройте дверь с той стороны.
Девушка сидела растерянная. Она не знала этого человека, а поэтому он был прав. Но соглашаться она ни на что не хотела. Он посмотрел с секунду в её зелёные глаза, и вышел всё также тихо закрыв за собой дверь кабинета.
Уже вечером, когда она выходила из здания он ждал с цветами. Она увидела его сразу, потому, что искала глазами.
- Вы согласны? – спросил он, подходя ближе и даря розы.
- Я согласна только поужинать с вами. – Ответила резко она и приняла букет, вырвав его из рук молодого человека.
Они прошли до машины, и он открыл перед ней дверцу, она компактная быстро прыгнула на первое пассажирское сидение и пристегнулась ремнём безопасности. Виталик сел за руль. Они поехали в его ресторан. Он не мог просто упустить этот шанс, нужно было прилагать все усилия, чтобы она согласилась на вторую встречу. Всю дорогу девушка молчала. Он пытался чем-то её развеселить, рассказывал анекдоты, а она как мумия сидела уставившись в окно, не изображая ни одной эмоции на лице.
Они приехали в самую лучшую чайхану. В ту первую, которая когда-то напоминала подвал, а сейчас была гордостью Мусиных. Зайдя в неё можно было очутиться в маленьком Узбекистане.
- Что ты будешь? – спросил он присаживаясь на диван.
- А мы уже на «ты»? – удивилась девушка.
- Алиночка, да расслабься ты уже, - уговаривал он и робко заглядывал в глаза девушке. Он её боялся. Впервые в жизни он сам себе признался, что боялся этой молодой женщины с зелёными глазами. Он не знал чего от неё можно ожидать. Она могла запросто встать и уйти. Могла просто замолчать и больше ничего не сказать. Он боялся сейчас её спугнуть.
- Называйте меня Алиной, мне так спокойно. – Сказала она и пододвинула к себе меню.
- Без проблем, - ответил Виталий. – Так что ты будешь, Алина? – выделил он её имя.
- Воды! – она захлопнула меню и отдала подходящей официантке.
- Воды? – удивился мужчина.
- Да, воды, - повторила Алина.
- Замечательный выбор! – вдруг улыбнулся он, начиная включаться в её игру, - у нас в ресторане только самая лучшая вода по всей Москве.
- Вот и отлично! – впервые за всё это время улыбнулась она. Виталик смекнул и понял, что идёт в нужном направлении.
- Как тебе мой ресторан? – спросил он.
- Вы спрашиваете для того, чтобы я сказала вам, что мне очень нравится и чтобы я дала добро на покупку за те несчастные пять тысяч, которые вы предлагали Андрею Степановичу? – она хитрым взглядом осмотрела помещение и остановила взгляд на мужчине сидевшем напротив.
- Я буду покупать ваше помещение! – вдруг выпалил он и пока ещё не понимал, где он найдёт такие деньги, но они нужны были срочно. Раз сказал, значит должен сделать. Иначе он будет выглядеть глупо в глазах этой рыжеволосой бестии.
- А я знала, что вы согласитесь, - вдруг она облокотилась локтями на стол и приблизила лицо к Виталию, - вы не из тех, кто проигрывает.
Он растерялся. Он не ожидал, что эта девушка играет. Она придумала всё сама - все ходы, все выходы, все дороги и пути, спланировала все перекрёстки и тот серпантин по горам. Ему оставалось лишь только соглашаться на её правила. И он это сделал. Сам этого не хотел, но делал. Как примагниченный к её глазам, соглашался на всё.
Виталик широко раскрыл глаза и приблизился к ней.
- А ты мошенница. – Улыбнулся он и понял, что отступать нельзя.
- Авантюристка, - улыбнулась в ответ Алина.
- Только ты рано карты на стол выложила! – провокация за провокацию, как зуб за зуб.
- Просто ты уже не откажешься, - сказала она и встала. – Воду я смогу и дома попить, - она пошла к входу и уже у самой двери обернулась и подмигнула. Это подействовало как удар в спину, как крепкий удар чем-то тяжёлым. Да, хоть бы постеснялась. Но она же знала, что делает. С самого начала знала, и ушла. Просто встала и ушла. Да, так нельзя. Это безумно возмутило Виталика. Но он не встал и не пошёл за ней. Но правила игры он решил менять. Срочно.
Теперь каждый день он ждал её с работы и отвозил домой. Она уже не была такой несговорчивой, а соглашалась даже на чашку чая, хоть какой-то прогресс, уже не вода.
Целый месяц он не мог от неё добиться хотя бы какого-то проявления нежности, она как комок снега оттаивала только дома, но для того, чтобы пригласить её домой смелости у Виталика пока не хватало. Они гуляли по городу. Ели в его ресторанах. Ходили в кино. И всё ради того, чтобы потом он довёз её до дома и сказал «пока». Для Алины это было забавно, а для Виталика такое отношение к нему вызывало жжение. Как будто на кожу капнули щёлочь и она начала жечь, разъедать и впитываться в каждую клеточку. Что справиться с этим практически невозможно.
Хотя он был счастлив уже от того, что Алина проводила с ним время. Что в машине пахло её рыжими густыми длинными волосами. А волосы пахли корицей. Он был готов просто лежать уткнувшись носом в чехол сидения и думать о ней. Безумно хотелось её. Он ждал того дня, когда сможет снять с неё одним движением платье и положив на широкую постель начать целовать каждый миллиметрик её кожи. Он хотел, чтобы она заснула рядом и обвила его шею своими волосами. Чтобы вся комната пахла ей. А она пахла корицей.
Была осень. Холодно. Сухроб и Виталик уже давно жили по отдельности. В дверь квартиры Виталика раздался продолжительный звонок. Он не накидывая халата и не смотря в глазок открыл дверь. На пороге стоял Сухроб и нервно перебирал в руках чётки.
- Что-то случилось? – Виталик знал, что брат берёт в руки чётки только тогда, когда что-то очень серьёзное происходило.
- Мать умерла, - сказал он и отодвинув брата от двери, вошёл в квартиру.
- Когда? – Виталик закрыл дверь и пошёл за братом в спальню. Тот встал у окна и потёр переносицу, чтобы не позволить себе показаться слабым.
- Вчера. Ночью. Она болела. Акрам утром позвонил, - сказал Сухроб и повернулся к Виталику. – Мы должны ехать. – сказал он.
- Да, конечно, - Виталик тут же стал собирать вещи и запихивать их в пакет.
Когда Виталик и Сухроб прилетели в Ташкент, их встретил Акмар. В машине сидела Оленька и их сын Абдул. Они, не останавливаясь в этом городе, сразу же поехали в Наманган. Виталик смотрел в окно и видел всё те же пейзажи, которые были тогда, когда он в первый раз попал в Ташкент. Он вспомнил, как не хотел уезжать из этого города. Как мечтал туда вернуться. А вернувшись, снова хотел куда-нибудь исчезнуть. Раствориться.
Он вспомнил маму, которая так и не увидела его взрослого и самостоятельного. Ведь он теперь всё делал сам без помощи братьев. У него есть Алина, с которой он хочет быть. И он бы очень хотел, чтобы её увидела Малика. Она бы ей обязательно понравилась, как когда-то понравилась Оленька. Он вспомнил, как Акрам прежде чем привести будущею жену в дом сказал ей – «Для того, чтобы стать моей женой, ты должна понравиться моей матери». И она покорно выполнила этот наказ. Теперь Малика никогда не узнает, что в тот день, когда у неё пропали деньги из тумбочки это был не он. Что, когда он украл тот лоскут ткани, для той девушки которую безумно любил и он хотел рассказать об этой любви ей, но боялся. Даже когда он уезжал жить к братьям в Ташкент он хотел, чтобы мать поверила в него. Чтобы в первую очередь она узнала, что Виталик может всё.
Когда они зашли в дом, то на постели мамы сидела Лейла и шила саван одинарной ниткой в обратную сторону не завязывая узлов, таков был ритуал похоронного наряда. Увидев братьев, она быстро встала отложив одежду для умершей матери и заплакала. Она обняла Акрама и крепко прижалась к его широкой груди. Сухроб сам прижал сестру к себе и погладил по голове. Когда она подошла к Виталику, то сначала замерла, а потом обняла его и поцеловала.
- Она вспоминала только тебя, когда умирала, - прошептала она брату, - она тебя любила.
Посреди комнаты стоял гроб, в котором и лежала Малика. Она бледная ещё не наряженная с закрытыми глазами спала. Казалось она сейчас откроет глаза и встретит повзрослевших сыновей.
- Сегодня должны прийти ювгичи, обмыть мать. – предупредила Лейла о приходе мойщиц покойников, - Я вот дошиваю саван, - указала она на одежду. Братья стояли у прохода в комнату. Оленька быстро раздвинула крепость из мужчин и пробилась к Лейле, она обняла золовку и тут же спросила чем ей помочь.
В дом пришли две женщины и попросили всех уйти из дома. Они отломали доску в углу комнаты и вырыли небольшую ямку. Дав ведро Акраму попросили принести сухого песка. Он спустился в погреб и вернул женщинам. Они обмывали их мать. Использованную воду они слили в специально сделанную ямку и засыпали сухим песком. Малику снова уложили в гроб.
- Идёмте ко мне спать – позвала Лейла, - утром придут гуянды будут оплакивать. Завтра будем хоронить, - сказала Лейла. – Оленька мне поможет приготовить плов.
- Я в доме останусь, - тихо сказал Виталик и сел на край кровати матери.
- Уверен? – обратился к нему Акрам.
- Да, я уверен, - ответил он и дождался пока все выйдут из дома и дверь закроется за ними. Он лёг на кровать Малики и у него потекли слёзы. Как в детстве, когда он был не прав, когда он врал, когда ему было больно. Он плакал и не вытирал слёзы.
- Прости меня, - обратился он к мёртвой матери, - прости, что я не смог тебе сказать этого раньше. Я такой же как и отец. Я никто. Ничтожество. Я предатель. Я предавал тебя. В другой раз я бы этого не сказал, но сейчас ты простишь всё, ты не можешь не простить. Ты вспоминала меня до последнего дыхания. Я тебя тоже люблю. Это та любовь, которая не измеряется ни чем. Можно любить твою шурпу, любить женщину, но ты не сравнишься ни с одной из этих любовей. Ты единственная женщина, которую я любил искренне. Может и обижал, но я правда этого не хотел. Я не хотел, чтобы ты плакала. Не хотел. Для меня важно было, чтобы ты была счастлива, поэтому я тогда тебе не сказал, что приходил отец. Ты не должна была его видеть. Он тебя предал. Наверное, я такой же, но я хотя бы не вру ни кому, я не женюсь на женщине, чтобы потом её оставить. Мам, как же мне плохо теперь без тебя будет. Раньше я хоть знал, что могу приехать домой, если будет очень тяжело. И мне было очень плохо, но я всё равно к тебе не ехал. Боялся, что ты расстроишься. А этого я не хотел. Но я успокаивал себя тем, что ты есть и становилось легче, а теперь, когда тебя не стало, я один. У меня есть братья, Лейла, но я один. Без тебя, значит я один.
Виталик долго лежал и смотрел на гроб матери, пока глаза сами не закрылись и он не уснул от усталости. Он как и всегда, как и с того самого дня не видел снов, только иногда вздрагивал от страха, что это всё неправда. Что он в квартире в Москве, и что скоро всё пройдёт. Что он в любой момент может сорваться и прилететь в Наманган. Но открывал глаза и понимал, что это не так.
Утром пришли братья, Лейла и Оленька, с ними плакальщицы. Виталик быстро встал и взяв ковш воды вышел на задний двор умыться. Лейла подошла сзади.
- Больно? – спросила он. Он резко обернулся.
- Да, - ответил брат и долил последние капли воды на лицо, чтобы она не увидела слёз.
- При мне ты можешь плакать, я пойму. Я женщина. – Сказала она и обняла мокрого Виталика. Он крепко сжал сестру в руках. Её фигура ничуть не изменилась после родов. Она оставалась всё такой же хрупкой, только бёдра стали чуть шире. – Мне тоже больно, - прошептала она.- Когда она болела, я каждый день приходила домой. Готовила ей, убирала, злилась, что она стала такой неряшливой, она же такой раньше не была, - Лейла рассказывала брату, а сама не выпускала его из рук. Было слышно, как она шмыгает носом, как в тот раз, когда она осталась без лоскута ткани, - а когда она умерла, так тихо стало, так одиноко. Даже поругать некого. Она тебя любила, Виталь, тебя всё время вспоминала. Называла «непутёвым», но всё равно любила. Она же отца до последнего дня не могла забыть, говорила, что он был самым сильным чувством в её жизни. Что она никогда и никого бы так сильно не полюбила. Только тебя и отца.
Она оторвалась от брата и утирая слёзы позвала его в дом. Вокруг гроба образовался уже кружок из женщин, они медленно двигались вокруг покойницы и оплакивали её. Стала читаться Джаноза, без которой узбеки не отпускают в мир иной умершего. Лейла протянула каждому прибывшими лоскут ткани в знак уважения Малики.
После того, как отпели, гроб с телом стали выносить через окно. Это был ритуал символизирующий короткую жизни, заходящую в дверь и вылетающую в окно. Сыновья стояли по обе стороны стены и аккуратно вытаскивали её на улицу. Во дворе был привязана лошадь и рвалась бежать, но хозяин её удерживал. До кладбища все шли пешком. Гроб несли сыновья. Они ни разу не остановились на передохнуть, а как дань матери донесли её до конца и только потом отпустили.
Уже на кладбище за Маликой закрылась крышка и её предали земле. Держать боль в себе это подвиг, но видимо сыновья этой женщины были не героями, раз не смогли сдержать слёз. Они молча стояли в центре круга образовавшегося из плачущих женщин и чувствовали, как по лицам текут горячие слёзы. Они не поворачивались друг к другу, но все трое знали, что сейчас из их сердец вытекает боль и большая горячая любовь к матери.
- Останьтесь на уч, - уговаривала братьев Лейла, - хотя бы на три дня, на йигирму и кирк я сама всё устрою, только останьтесь, - просила она остаться на поминки.
Сухроб улетел в Москву. Поставка наркотиков не терпела опозданий или задержек, а тем более семейных обстоятельств. Акрам и Оленька остались жить у Лейлы, а Виталик все три дня провёл дома. Дом, который он бесконечно любил. Он мог просто ходить по двум давно провалившимся в землю комнатам и гладить стены. Перебирать чёрно-белые постановочные фотографии и трогать их, прикасаться к ним, смотреть на них.
Он вышел на задний двор и посмотрел на прогнившие от времени и сырости доски, которые лежали с того момента, когда отец решил расстраивать дом. Он присел на край и почувствовал, как под его весом проваливается дерево, Виталик быстро встал, кусок упал на землю. Мужчина схватил край одной доски и поднял вверх, он ударил её о землю и та разлетелась на трухлявые куски. Он бил каждую доску, будто выбивая память из головы. Это, как старые мысли, к которым возвращаешься только тогда, когда на глаза попадается, что-то до боли старое и родное. Эти доски были дороги их семье, это было единственное, что осталось от Акрама старшего. А сейчас Виталик разбивал о землю всю память, которая была аккуратно сложена на заднем дворе дома.
Он собрал все развалившиеся куски досок и сложил по мешкам, чтобы вынести в канаву и выбросить. Он собирал каждую щепочку, которая могла напомнить об отце. В этом доме должна была остаться только одна память, только один человек, который достоин, чтобы что-то о нём напоминало. И это была Малика. Женщина, которая бесконечно любила своих детей и никогда за всю свою жизнь они не чувствовали себя обделёнными, ни в чём. Наоборот вся окраина города говорила только о том, какие у Мусиной хорошие сыновья и завидная невеста-дочь.
Вычистив двор, Виталик присел на корточки и облокотился спиной о стену. Закрыл глаза. Пахло сырыми опилками. Этот запах был из детства. Когда он впервые почувствовал этот запах, Сухроб бил его по ногам. Именно тогда, когда кость в ноге хрустела и разбивалась на куски.
Через три дня он улетел в Москву. В городе был дождь, сильный, такой дождь называют ливнем, а у Виталика воде с неба было одно название – дождь. И хоть как бы он шёл, - лил, капал, моросил, для Виталика это был дождь. В Москве шёл дождь. Он доехал до дома и сняв мокрые туфли почувствовал запах пустоты. Самый ужасный запах. Даже, когда пахнет гарью, прогнившим луком, или застоявшимся кефиром, всё равно это не такой ужасный запах, как запах пустоты. В его многочисленных квартирах всегда был такой нечувствительный смрад. Но раньше он не обращал на это внимания, говоря, что пахнет холостым мужчиной, но именно сейчас он почувствовал, что это неизбежный запах пустоты.
Он прошёл в кухню и, вылив старую застоявшеюся воду из железного чайника, набрал новой и включил газ. Шторы были задвинуты на окна, как и тогда, когда он уезжал. Он всегда это проделывал с окном в кухне. Именно там он предпочитал темноту. Светло должно быть в спальне, в прихожей, даже в санузле, но только не в кухне. В кухне должно быть темно. Ведь только там он проводил свои бесконечные обряды готовки, которые никто не должен был видеть.
Виталик вышел в прихожую и скинул свитер, который нашёл у матери в сундуке, по всей видимости, когда то это носил отец. Свитер даже пах чем-то старым. Но по-доброму старым. В доме матери ничто не должно было нарушать её память, а в его квартире всё равно должна была быть частичка Акрама старшего. Это как дань уважения за жизнь. Свитер полетел в шкаф с одеждой. Он прошёл в спальню и упал всем телом на постель, пододвинул к себе телефон.
- Ало, - ответил сонный женский голос.
- Привет, - он улыбнулся, когда услышал её. Он всегда улыбался, когда мог услышать этот голос, - так хочется, чтобы телефоны были без проводов и соединений, чтобы ты всегда была на связи, - прошептал он.
- Ты в городе? – он услышал, как девушка улыбнулась.
- Да. Только прилетел. – Он ждал, он хотел, чтобы она что-нибудь говорила. Неважно что. Совсем не важно. Главное, чтобы он мог её слышать, каждую её интонацию, неточность фраз, неровность букв, проглатывания окончаний, дефекты речи, слышать её всю. Он закрыл глаза и представил Алину.
- Я… - девушка замерла, - рада тебя слышать, - прошептала всё также через сон она, - мне снился сон, - она улыбнулась, - ты мне снился. Так смешно было. Ты мне никогда раньше не снился.
- Что тебе снилось? – спросил Виталик и слушая её голос улавливал звук.
- Представляешь, мы с тобой были счастливы! Это, точно был сон. Такого быть не может, - её голос стал чуть выше и слова она произносила быстрее, - я сначала не поверила, что такое может быть, а потом подумала, что нельзя такой момент отпускать в эту ночь и была счастлива.
- Каждый человек счастлив на столько на сколько хочет быть счастлив, - сказал он. В кухне зашипела вода на плите. Мужчина поднялся с дивана и таща за собой длинный провод от телефона, пошёл выключать газ.
- А я была счастлива…очень, - сказала она и затихла.
- Чего молчишь? – спросил он и быстро выкрутил газ, огонь которого погас от выкипающей воды.
- Слушаю, - она шептала, старясь его не спугнуть.
- Что? – удивился Виталик.
- Как ты дышишь! – всё также тихо сказала она и снова замолчала.
Алина не любила много говорить. Она была из тех женщин, которые лучше промолчат нежели скажут лишнее. Для неё было подобно преступлению показаться глупой, по крайней мере среди мужчин. Она всегда хотела быть первой, это как игра, правила которой она предпочитала придумывать сама. Она находила жертву, расстилала перед ним полотно с игрой, ставила фишки на старт и кидала кости. Если сопернику везло, то она уходила с поля побеждённой, но не поражённой. Если же соперник сдавался раньше времени, то она ликовала и красила губы красной помадой. Это был ритуал. Когда мужчина проигрывал, она доставала из сумочки помаду и красила губы, облизывала их и уходила.
Она была очень хитрой, не всегда умной, но безусловно в хитрости ей уступали многие. Алина могла продумать каждый шаг до такой точности, что у противника не оставалось ничего, как поднять белый флаг. Недаром она работала в правительстве. Ей бы пошло к лицу быть шпионкой. И если бы ей когда-нибудь предложили ею стать, то она бы бросила всё и всех, лишь бы только бросать вызов чужой стране и играя на их поле по своим правилам, выигрывать.
Сумасшедшая, лиса, бестия, ненормальная, безумная, полоумная, неадекватная! Виталик каждый раз удивлялся её манере меняться. Ему-то и нравилось это в Алине, хотя смириться с её образом жизни он не мог. Она не была до конца его женщиной, она даже не спала с ним, что каждый раз при её отказе доводило его до сумасшествия.
Но между тем она была очень доброй и нежной. Она могла гладить его волосы и закручивать их на указательный палец приближаясь к его лицу так близко, что сил хватало только на то, чтобы сдержать небольшой комок эмоций подступивший к горлу. А дальше он просто крепко сжимал кулаки и не давал ей над собой издеваться.
- Что ты делаешь? – кричал он в такие моменты.
- Проверяю тебя на прочность, - говорила она и прикрывала свои зелёные глаза.
- Я ненавижу тебя, - шептал он, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик.
- Ты без меня не можешь! – утверждала она.
И это было правдой. Помимо того, что она была очень хитрой, она ещё и владела таким даром убеждать, что любой гипнотизёр бы позавидовал. Она могла с широко открытыми глазами смотреть на человека и говорить такой бред, в который люди начинали верить, когда она на ходу придумывала аргументы и факты.
- Как ты это делаешь? – удивлялся Виталик.
- Природное обаяние, - смеялась она.
И он был давно захвачен в плен её обаяния. Он её не любил, всем сердце желал, но не любил. То что он чувствовал называется «зависимостью», но не любовью. Он не готов был разделить с ней свой дом и кровать, свою тарелку и старый чайник, стоявший всё время на плите. Но он готов был видеть её, слушать её, узнавать её, касаться и целовать. Он знал, что, когда добьётся её тела, это ощущение неизбежной трогательности к этой рыжей женщине у него исчезнет. Надо только добраться до её чулок и глубокого выреза на кофте.
Сейчас он слушал её голос и хотел, чтобы она приехала. Просто полежала рядом неподвижно, чтобы молчала. Дома молчала, а по телефону говорила. Но если вдруг она оказалась бы сейчас в его постели, то он бы обязательно коснулся бы её запястья. Её тонкого запястья, которое пахнет корицей.
- Когда ты угостишь меня пловом? – спросила она.
- А когда ты хочешь? – он снял чайник с плиты и одной рукой достал кружку, второй наливал воду, а трубку держал между плечом и щекой.
- Сейчас хочу, - она умела манипулировать так, что мурашки начинали бегать на перегонки по спине.
Он положил трубку ничего не говоря и поставил чайник обратно на конфорку. Красный с круговым циферблатом телефон отставил на стол и пробираясь через шнур тянувшейся через две комнаты, вошёл в спальню. Он скинул носки и запихнул их скомканные под диван. Схватил полотенце лежащее на спинке дивана ещё с того дня, как он уехал в Наманган, и направился в ванную.
Включив горячую воду, он стал ждать когда зеркало висевшее на двери запотеет. Когда зеркало перестало отражать, он одним движением открыл кран с холодной водой и переступил через края ванны. Он направил душ на лицо и волосы. Вода тут же стекала с него по всему телу. Он чувствовал, как струйки затекают под мышки и щекочут его. Не открывая глаз, на ощупь он взял мыло из мыльницы и стал натирать тело. Положив обратно ароматный кусок в мыльницу и не выключая воды принялся за волосы. Он налил на руку шампунь и стал втирать её как можно сильнее. Виталик любил, чтобы волосы пахли. Он вообще любил, чтобы от него пахло так, чтобы оборачивались, чтобы нравилось.
Вытирая на ходу волосы, тут же одеваясь и натягивая новые носки он схватил ключи от машины и выбежал из квартиры. Захлопнул дверь и побежал по лестнице вниз. Уже темнело. Ещё не ночь, но близилось всё к этому. Дождь закончился, и тучи разбежались по небу друг за другом. Виталик поднял голову вверх и прищурил глаза. Капля с крыши слетела и упала на переносицу. Он улыбнулся.
Через час он стоял у дверей Алины. Он никогда не звонил заранее, он боялся того, что она может в это время куда-нибудь уйти. А когда не знает, то и сидит дома смирно никуда не торопясь. Она была не постоянная, а тем более, когда была предупреждена о чём-то. Ей как-будто всегда нужно было куда-то идти и что-то делать. Он постучал в дверь. Её старая кнопка звонка уже несколько лет была сорвана со стены хулиганами. А так как Алина жила с бабушкой, то ни у кого не доходили руки.
- Кто там? – услышал он за дверью.
- За тобой пришёл! - ответил Виталик и закрыл глазок пальцем, чтобы она узнала по голосу. Замок щёлкнул и дверь открылась.
- Ты так и не сказал, когда я буду есть плов? – возмутилась Алина.
- Пошли! – он подставил руку между проходом, а вторую запустил в задний карман брюк. Алина тут же захлопнула дверь. Она так часто делала. Они так часто делали. Он сбрасывал звонки, она захлопывала двери и всё не для того, чтобы позлить друг друга, а для того, чтобы не терять время на ненужные слова.
Алина вышла через двадцать минут в длинном сиреневом плаще до щиколоток. Он обтягивал её узкие плечи и круглые бёдра, покачивающиеся при ходьбе. Она закрыла дверь на ключ и спустилась с лестницы первая.
- Классно выглядишь! – вырвалось у него.
- Льстишь? – улыбнулась Алина, но не повернулась, чтобы он не увидел эту улыбку.
- Честно говорю! – он шёл за ней и следил, как её попа перекатывается под плащом.
- Обманщик! – кинула она ему. Они вышли на улицу. Уже стемнело. - Ну, что обманщик, накормишь меня? – повернулась она к нему лицом и подошла так близко, что он почувствовал, как её круглая грудь прижалась к его плоской мужской груди. Он вздрогнул.
- Всё что пожелаешь! – улыбнулся мужчина и сделал шаг назад.
- Я желаю – вкусный плов! – она засмеялась, почувствовав его растерянность.
Они приехали в один из его ресторанов и сели за стол в углу, над которым висели гроздья искусственного винограда. Листья из пластмассы закрывали эту часть, как будто от жаркого азиатского солнца. Алина села к стене.
- Маставу, шашлык из баранины, зелёный чай, а даме, - начал он.
- А дама сама выберет, - оборвала его Алина. Он косо посмотрел на спутницу и где-то внутри себя улыбнулся. – Мне плов самый вкусный, - улыбнулась девушка, - и…пакламу…и ещё чай…зелёный.
Алина никогда раньше не ела узбекскую кухню, после знакомства с Виталиком, её гастрономические предпочтения резко сменились в сторону востока. Бывало, что она одна приходила в его ресторан, пока Виталик где-то работает и заказывала чак-чак, быстренько перемалывала его и снова на работу. Но она никогда не признавалась в этом ему. Это был её секрет. Её и официанток, которые никогда не умели держать язык за зубами, и Виталик всё равно узнавал, что Алина приходила. Но всегда скрывал эту тайну. Он же не имел право знать этот секрет, поэтому и молчал.
Алина росла без родителей. Отец был работником МВД и в один из дней вышел за хлебом и не вернулся. Мать была партийной работницей, которая считала, что если партия сказала «Надо!», то она всегда должна отвечать «Есть!». В одно из таких «Надо», её и не стало. Как в воду канула. Была и нет. Алина осталась с матерью отца. Аксинья Дмитриевна была большой поклонницей Сталина и считала, что если люди пропадают, то не зря, а за дело. Значит и сын со снохой за дело пропали. Ещё в молодости, она чтобы сохранить тайные документы бежала через лес и ела бумаги, только бы о них никто не узнал, только бы спасти страну.
Училась Алина всегда хорошо. Статус бабушки не позволял давать внучке расслабиться. Получила четвёрку, - на горох в угол. А коленочки Алины были и так слабыми, чтобы ещё и стоять на горохе. Поэтому, кроме пятёрки у неё не было другой оценки. А потом МГУ юр.фак, работа в правительстве и мечты о будущем. О том, как она выйдет замуж, обзаведётся детьми и уедет за границу. Бабушка же яро протестовала, чтобы внучка даже и думать перестала о других странах. Родился в России, вот и живи до конца, свою страну поднимай.
Когда Аксинья Дмитриевна узнала, что внучка обзавелась таким знакомым, как Виталик, она ходила хмурая по квартире, а потом выпалила на одном дыхание:
- Не пара он тебе! Бандюга восточный. Увезёт тебя и будешь ты ему супы варить, да полы мыть, и всё твое образование пойдёт к чёрту. Не пара тебе, говорю! Хочешь загубить себя, губи, но только через мой труп!
Алина не предавала большого значения словам бабушки. Девушка знала, что та бесконечная любовь, которой она любит внучку никогда не позволит ей, что-то помешать сделать. Если Алина решит уехать жить за границу, она соберёт вещи и уедет. Если она решит сменить профессию, она пойдёт и займётся другим делом. Если она решит жить с Виталиком, она будет с ним жить. Но сама Алина этого не хотела. Она не хотела связать жизнь с человеком, который всегда появлялся, как праздник и точно также исчезал. Он мог приехать ночью и просто кататься с ней по Москве. Мог забрать с работы и поехать решать свои дела в её присутствии, чтобы она видела какой он умный, сильный, деловой, самостоятельный и главное при какой он женщине. Эти показательные выступления делались в первую очередь даже не для Алины, а для людей с которыми Виталик работал. Вот, мол, посмотрите, с какой женщиной я провожу время.
- Знаешь, - начала Алина, - а я скучала. Звучит странно, но я не шучу, - она смотрела прямо в его тёмные глаза, - я вчера сидела дома и думала о тебе. Я иногда думаю, а вот если бы тебя не было, узнала бы я когда-нибудь что такое лагман? – Алина положила ладошки на стол и застыла в молчании, а потом опомнилась, услышав знакомый мотив, - это хорошая песня. Старая.
- Как сильно ты по мне скучала? – он протянул свою руку по столу к ней. Рука как партизан через лес пробиралась через салфетки и перечницу. Он накрыл её ладони своей широкой рукой и нагнулся ближе кладя грудь на сто.
- Это не наваждение, это болезнь. Знаешь, как грипп. Когда просыпаешься с утра, а нос заложен, в горле хрипит и кашель, сухой такой кашель, откашляться не можешь. Выпиваешь воды горячей и к обеду уже всё проходит. – Она не убирала свои ладони из под его руки. Не хотела.
- А к вечеру обычно поднимается температура, - продолжил он её же игру в болезнь по скуке.
- И горло снова даёт о себе знать, - она улыбнулась.
- А можно я буду твоим доктором? – Виталик слегка придавил её руки к деревянному столу, чтобы она почувствовала силу. Когда мужчина показывает, что он сильнее, женщина начинает таять. Любая женщина. Даже самая строптивая.
- Но когда болезнь пройдёт, что мне тогда делать? – она оторвала одну руку от стола и поправила взъерошенные длинные волосы. От них повело запахом корицы. Вторую же руку, она всё также держала при нём.
- А я буду плохим доктором. Буду симулировать и выписывать неправильные рецепты. – Улыбнулся Виталик.
- Тогда вас придётся уволить! – рассмеялась Алина и повернулась к официантке, которая несла на подносе еду. – Мой плов, - ждала глазами еду. Виталик убрал руки со стола и выпрямился. Он не отрывал взгляд от своей девушки.
Где-то втайне друг от друга они называли друг друга «своими», но только в тайне. При встрече, она играла недотрогу, он бесстрашного рыцаря, который жаждет любви несравненной Брунгильды.
Для женщин любить - это, как играть в шахматы. Начинаешь с дебюта, выставляя, какую-нибудь крайнюю пешку, бросая вызов своим словом, жестом, мимикой, улыбкой, чулком проглядывающем из под задравшегося платья. Женщина ждёт ответного хода, с уверенностью в 100, зная, что противник ответит такой же пешкой, только с другой стороны 64 клеточного поля. Он же тоже не дурак и знает свои сильные стороны, которые показывает при каждом знакомстве с любой женщиной не только с этой, которая сейчас с ним в игре. Но между тем она понимает, что нужно любыми способами защитить своего короля, соединяя тяжёлые фигуры. Не поддаваться на сладкие заливающиеся, как клюквенный кисель в уши речи. Не замечать фраз, типа – «Такой, как ты больше нет». Есть! Есть лучше, красивее, мудрее и бесконечно загадочнее. Но думать нельзя и она уступает делая шаг под названием «гамбит», но он же может и принять эту слабость и тогда уже можно позабавиться и устроить «контргамбит» на вражеской территории. Он кидает жертвенную подачку, а она отвечаешь тем же. И куда ему деваться?
Ходов через так 15 уже нужно переходить на миттельшпиль, не затягивать, и вот женщина уже знает заранее, что без потерь в этом раунде не обойтись. Но для того, чтобы побеждать, обязательно нужно чем-то жертвовать. Она атакует и тут же защищаешься, отмахиваясь раскрытым жестом давая понять играющему, что он напал не на ту, от которой можно получить всё и сразу.
Иногда шахматная партия минует предыдущий раунд и переходит сразу к эндшпилю. И тут уже женщина начинает чувствовать, что практически безоружна. Король гуляет сам по себе по полю, как по улицам Марокко, и его пешки уже ушли в ферзи, И уже каждая фигура на вес золота. Когда понимаешь, что игра завершается и исход её надо придумывать обезоруженной жертве, то как и всегда начинаются поиски выхода, и тут как и в жизни, так и в шахматах, есть несколько вариантов. Например, «ферзь против лёгкой фигуры», один из самых элементарных финалов, в которой ферзь без пешки превосходит по силе лёгкую фигуру. Или «коневое окончание», когда конь есть только у неё, или у обоих, эта фигурка лежит в опущенных рукавах.
А иногда так хочется, поддастся, остановить время, и дать ему поставить себя в тупик, блокировать, парализовать «шахом», а уж потом и вовсе быть добитой «матом Анастазии» за три хода. И чтобы ворвался в крепость и разрушил все преграды.
Для мужчины же всё обыкновенно наоборот – «Veni, vidi, vici» *(пришёл, увидел, победил – латынь). Как Цезарь над Франком.
Алина промокнула губы розовой бумажной салфеткой и прошептала:
- Вкусно. Всё было очень вкусно. – Она посмотрела на своего мужчину и ждала от него слов благодарности.
- Ты завтра работаешь? – спросил он отодвигая тарелку и поднимая чашку с чаем.
- Нет, выходной, - улыбнулась Алина.
-Хочешь сходить на концерт? - предложил он.
- Уже поздно. Вечер. – Она помахала головой, отказав Виталику.
- Ты вообще любишь «Воскресенье»? – он осушил последними каплями чашку с чаем и стал рассматривать бледное, веснушчатое лицо Алины.
- Я люблю пятницу, - ответила она и улыбнулась, понимая, что он имел в виду.
- Я про группу. Ты любишь группу «Воскресенье»? - улыбнулся и немного растерялся Виталик.
- Я люблю библиотеку имени Ленина, - она тоже отставила от себя чай и вытерла руки о салфетку.
- Ну, ночью я тебя не повезу в библиотеку. – Улыбнулся мужчина.
- Тогда отвези меня к себе домой, - вдруг вырвалось у неё. Алина была очень смелым человеком, но между тем очень робкой женщиной, и когда дело доходило до чего-то совершенно серьёзного, она краснела, бледнела, потом снова краснела и чувствовала, что пульс замедляется и ей остаётся только лечь и умереть.
Виталик растерялся. Хоть он и ждал этого момента больше месяца, он не ожидал, что предложение поехать к нему поступит именно от неё. Он привстал, а потом тут же сел на место.
- Поехали. – Глаза мужчины загорелись. Он очень желал, чтобы она сейчас была его женщиной, он даже бы назвал её «своей», если бы она того попросила. Но она бы не попросила, она бы ждала этого хода от него.
Девушка встала первой и прошла к выходу. Официантки её уже узнавали, поэтому, когда она выходила всегда улыбались и ждали ещё, зная, что она вернётся. Виталик вышел за ней. У него внутри всё поднималось, ему хотелось взять её прямо на месте, пока запал не пропал, пока обойма заряжена.
Он открыл дверцу и жестом предложил сесть. Она запрыгнула на переднее сидение. Коленки трусились от страха, как от мороза или напряжения. Верхний зуб не сходился с зубом нижним и от этого получалось неровное постукивание. Она крепко вцепилась в ручку на двери и притихла. Алина не так часто волновалась, чтобы привыкнуть к этому состоянию, поэтому сейчас для неё открылось что-то новое, то что она хотела подавить в себе. Она хотела, чтобы этот мондраж прошёл и забрал с собой все признаки себя.
Она не знала, где он живёт, не знала, как он живёт. Она слишком мало знала о нём, чтобы сейчас провести с ним ночь. По крайней мере, она всегда придерживалась такого мнения, но сейчас решила, что в каждом правиле есть исключения. На каждый вес, найдётся противовес. И если уж играть, то играть так, чтобы было что вспомнить.
Темнота начиналась ещё с первого шага в подъезд, вплоть до двери, и за дверью тоже было темно. В квартире пахло проточной водой.
- Осторожно, - предупредил Виталик Алину придерживая за стройную талию одной рукой, а второй включая свет. Он мгновенно вспомнил, что - в кухне грязно, под диваном носки, в ванной разлита вода по кафелю и валяется полотенце, которым бы он ещё пару раз вытерся, в спальне разобрана кровать ещё с прошлой ночи, когда в квартире ночевала последняя женщина. Он остановил её жестом. – Подожди меня здесь, - попросил он и вбежал в комнату, не включая там свет. Комкая и забрасывая вещи в шкаф, закрывая его силой, чтобы ничего не выпало.
- Да, я не боюсь твоего беспорядка, - не послушно вошла она в комнату, - у тебя даже уютно, - улыбнулась Алина.
- Ты извини за бардак, - он провёл рукой по волосам и посмотрел на пол, - я не готовился.
- А и не просила, - сказала она и подошла ближе. Девушка не знала, что значит первый шаг, но, по всей видимости его она уже сделала, и вот сейчас делает второй. А он толи от робости, толи от страха жмётся и боится прижать её к себе. «Обними меня!», - кричал кто-то внутри, где то между солнечным сплетением и левой грудью.
Виталик поднял глаза и подошёл ближе, чтобы коснуться её волос. Он нежно спустил свои руки с плеч на талию и крепко стал её сжимать. Ей нравилось когда её берут силой, она ещё пока не знала, что это, но ей уже нравилось.
- От тебя пахнет… - прошептала она и закрыла глаза.
- Плохо? – он попытался принюхаться к запаху и смутился.
- Нет, -продолжила она, - тобой пахнет…шалфеем. – она обхватила его шею и прижалась. Он в полумраке на ощупь губ нашёл её губы и прикоснулся сильнее. – я до свадьбы не целуюсь, - засмеялась она.
- А мы и не целуемся, - оторвался он от неё на мгновение, - мы изучаем друг друга. Целоваться это по-другому, - и он нежно стал еле касаться уголков её губ.
Он прижимал к себе её маленькое тело и зажимал его руками между собой и воздухом. Он медленно, боясь спугнуть её настрой расстегнул молнию на спине платья и провёл рукой по идеально ровному позвоночнику. Она вздрогнула и мурашки побежали вокруг шеи. Она погладила через рубашку его грудь и замерла держа руку у сердца, которое бешено колотилось.
- Сними пожалуйста, - попросил он и оторвав лицо от её лица, посмотрел на неё и сдул волосы со лба. Алина медленно, путаясь в пальцах стала расстёгивать бесконечное количество, как ей показалось, пуговиц, которые шли всё ниже и ниже. Наконец, дойдя по последний она распахнула рубашку и стянула её с плеч на локти, а потом отбросила на диван.
Он мелкими шагами стал направлять её ближе к дивану, пока она не оказалась совсем рядом с ним, повёрнутая спиной. Виталик посадил её давлением руки и присел рядом на колени. Он стянул колготки и не прекращая гладить её нижнюю часть спины, целовал ноги выше колен. Алину трясло, но она не сдавалась, не могла же она показать, что ей страшно. Для неё это было впервые, а для него обычным, даже привычным делом. Она прекрасно понимала, что на этом вот самом диване побывало много разных и белых и чёрных и рыжих, с короткой стрижкой, с волосами до плеч и длинными до лопаток. Но сейчас ей хотелось, чтобы она была единственной, не такой как все.
Он впервые за долгое время, почувствовал, что вот так хочет женщину. Хочет так, что даже руки начинают трястись, но дать ей это заметить, значит проявить себя, как непрофессионала. А этого не должно было быть.
Она легла на спину и помогла ему снять с себя платье. Оно плавно легло на край дивана и замерло в ожидании снова быть одетым. Алина смотрела в потолок и чувствовала каждый его поцелую, каждый горячий выдох на её тонкую кожу, которая тут же покрывалась испариной, как в бане и начинала краснеть. Виталик лёг сверху и посмотрел в глаза.
- Не бойся, - прошептал он и вошёл в неё, - только не уходи, моя девочка, я тебя чувствую, - повторял он. Уже женщина Алина пискнула и заглушила свой болевой стон его дыханием.
- Дыши пожалуйста, - попросила она, - глубоко дыши.
Он целовал каждую родинку на её теле, каждый синичек полученный в метро от неловкого движения, каждый пальчик. Алина почувствовала, что он вышел из неё и увидела, как откинулся на спину. Она быстро заняла положение лидера и села сверху. Он улыбнулся, принимая её инициативу. Его глаза блестели.
Он крепко прижался к её попе животом, закинул ногу сверху и обнял грудь рукой. Она уже спала. Виталик уткнулся в её волосы носом и засопел. Разбудил его телефонный звонок. Он быстро подскочил, чтобы не разбудить Алину и побежал в кухню, где запутанный в провода стоял красный телефон.
- Ало? – прошептал он, пытаясь продрать сонные глаза.
- Виталик, я в милиции, на юго-западной, забери меня! – это был Сухроб. Внутри что-то ёкнуло, что-то случилось.
Мужчина быстро собрал вещи одеваясь на ходу, и выбежал из квартиры, стараясь не хлопать входной дверью. Алина спала крепко, даже хлопнувшая дверь её бы не потревожила.
Сухроба отпустили быстро. Старые знакомые – лучшие знакомые. Тем более, когда эти лучшие знакомые с частой периодичностью закупаются товаром. Сухроб пожал руку подполковнику и вышел на улицу.
- За что взяли? – спросил ещё сонный Виталик.
- Проводница сдала, которая перевозила! – отмахнулся зло брат.
- Казахстан опять закрыт? – Виталик вспомнил тот день, когда поставка была через Украину.
- Надо новые каналы искать, - задумался Сухроб, - трава денег не приносит. – Он сел в машину, - у тебя духами пахнет, бабу завёл? – засмеялся Сухроб.
- Ну, есть немного, - улыбнулся Виталик.
- Опять, как обычно на пару раз или что-то… - Сухроб достал из бардачка машины сигарету и высыпав из неё табак, засыпал туда своей сухой травы из внутреннего кармана куртки.
- Не знаю…- задумчиво он вёл машину и проезжая на красный свет, вёз старшего брата домой, - я не хочу серьёзно. Это надо будет забыть всех тех с кем мне хорошо. А я так не хочу. – Он резко свернул во дворы, - так ближе – объяснил он брату, - Да и она какая-та ненормальная, - улыбнулся Виталик вспомнив Алину.
- Красивая? – спросил Сухроб и поджёг сигарету спичкой. Отбросил коробок в бардачок и приоткрыл окно.
- Ну…обычная… - ответил брат.
- Спишь с ней? - он глубоко вдохнул дым и заглотнул сверху воздуха.
- Да… - ответил Виталик выезжая на шоссе.
- Значит не серьёзная. Серьёзная спать не станет, это не чистая уже, - он выдохнул дым в щель окна и дым потянулся за ходом машины по улице.
- Да, в том то и дело, что через-чур серьёзная, но что-то не моё, - ответил он и замолчал.
- Ну, не твоё, значит нечего тебе с ней делать. – Отговаривал брат.
- Может ты и прав, - задумался Виталик, проезжая мимо высоких домов, - но это нужно обдумать.
Довезя брата до дома, Виталик не поднимаясь к нему в квартиру поехал обратно. Ручные часы показывали половину девятого утра. Он вспомнил, что Алине не надо на работу, значит она спала, значит была дома.
Но в квартире было пусто. Она аккуратно заправила за собой постель и ушла. Оставив после себя пустую чашку на кухне со следами красной губной помады. Он дотронулся до отпечатка её губ своими губами и закрыл глаза. «А может всё не так плохо и я нашёл свою женщину? – думал он – может это именно она должна делить со мной горе и счастье? А может это просто затянувшаяся на месяц интересная история про любовь с финалом на сексе? А может она вообще не захочет меня видеть? А может она уже и забыла обо мне? Да, чёрт побери, этих «может» миллион, а узнать где она и что с ней можно только от неё».
Он тут же сел в машину и помчался в другую часть Москвы. Она вышла в тёмном халате завязанном на поясе. Ещё вся такая сонная и нежная.
- Что-то случилось? – спросила она выходя. Алина закрыла дверь и держа в руках связку ключей, нервно их теребила в руке.
- Ты куда пропала? - спросил он громко.
- Тише, бабушка спит, - прошептала она, поднося указательный палец к губам, - а что я должна была сидеть тебя и ждать? – вдруг выпалила недовольно она. Ей стало так неприятно, что он вот так ничего не сказав уехал. Хоть ей и было всё равно где он и что с ним, но было дико неприятно остаться одной в незнакомом месте. Он бы такого не понял с её стороны, он бы был зол если бы она вот так встала и ушла. Но она бы себе такого не позволила, хотя бы ради уважения. Она не стала подавать вида, что обижена, она не имела права на эту обиду, он же ей ничего не обещал, да и она не просила. И никогда бы не попросила, не в её это характере.
- Извини, мне в милицию нужно было. Брата забрали, - он, осторожно не смотря в её глубокие глаза, а смотрел в пол и говорил.
- Угу…очень жаль… - протянула она. А так хотелось всё высказать, сказать, что думает и о чём не думает тоже сказать.
- Но мы же сегодня встретимся? – он посмотрел на неё.
- Обязательно! – отрезала она и отвернувшись, открыла дверь ключом и вошла в дом, - до вечера, - сказала Алина заходя, и не оборачиваясь.
- Пока, - ответил он.
Виталик не чувствовал себя виноватым, он был прав. Брата нужно было доставать, а то что какая-то женщина попыталась что-то ему сказать, его это не должно сильно волновать, это же всего лишь на всего женщина. Хотя какая женщина. Он ехал в машине и вспоминал её глаза. Они блестели, когда были счастливы и были такими тусклыми вот только, что. Он резко остановился посреди улицы и повернул обратно.
Забежав снова в её подъезд, постучал. Дверь открыла Аксинья Дмитриевна.
- Вам кого? – аккуратно поправила она очки на носу и осмотрела мужчину.
- Мне Алину. – Ответил он, пытаясь отдышаться.
- Ну, проходите, - пригласила она его в квартиру. Виталик осторожно осматриваясь по сторонам вошёл в прихожую.
- Вы чаю или кофэ будете? – спросила старушка.
- Чай, - ответил он и стал снимать обувь, чтобы войти. Он впервые был в квартире Алины. Вокруг по стенам были развешаны чёрно-белые фотографии, по всей видимости родителей девушки, она была похожа на мать.
- Это родители Алиночки, - стала рассказывать Аксинья Дмитриевна, - а вас, кстати как зовут?- спросила она. Эта бабулька всегда всё знала, но умела так законспирировать всё, что ни одна разведка не догадается. Этим внучка пошла в неё.
- Виталик, - представился он и улыбнулся.
- Ну, что ж Виталик, проходите в кухню, будем пить чай, - позвала она его вдоль по коридору – Алина в ванной, скоро выйдет. А вы давно общаетесь с моей внучкой?
- Месяц…два…почти, - сказал Виталик путаясь в датах и числах.
- Понятно. – задумалась она, - моя внучка очень порядочная девушка непонятно с кем не общается, а чем вы занимаетесь? -спросила она наводяще.
- У меня свои рестораны, - ответил он, садясь за стол.
- Как это у вас свои рестораны? – удивилась старушка, - в нашей стране всё общее и государственное. А у него видите ли свой ресторан, - засмеялась Аксинья Дмитриевна.
- Ну, да, - вспомнил вдруг он, что всё не так гладко, как думает эта бабуля. – Просто я ими руковожу.
- Как говорил товарищ Сталин, - начала старушка, но не успела закончить.
- Бабушка, да хватит ты уже про своего Сталина, - в дверях кухни появилась Алина. Она смотрела на Виталика с удивлением, - ты что тут делаешь? - спросила она.
- Чай пришёл пить, - улыбнулся мужчина.
- Ненормальный, - Девушка высоко подняла брови и засмеялась.
- Пойдём в комнату? – позвала Алина Виталика.
- Мы ещё не пили чай, - запротестовала бабушка.
- Ба, потом! – отмахнулась Алина.
Они вошли в святая святых комнату Алины, и она указала ему на кресло у окна.
- Присаживайся.
Он покорно сел. Осмотрелся по сторонам.
- Ты что-то хотел? – спросила девушка и села напротив, на кровать.
- Да, хотел, - начал он, -хотел сказать, что хочу жить с тобой, -сказал он, всё также осматриваясь по сторонам. Девушка растерялась, и видя, что он не обращает на неё никакого внимания встала и подошла ближе.
- Ты это серьёзно? – она наклонилась над ним и прижалась спиной к стене.
- Да, - Виталик ещё сам до конца не понимал чего он хочет, но кто не рискует… Тем более, что это опыт. Опыт с женщиной, которая ему не безразлична, хоть он и говорит, что ему всё равно. Мужчины так всегда говорят, когда неуверенны в себе. В конце концов, если не получится, всегда можно разойтись. Для него так это вообще пустяк, а она справиться.
Алина присела на край дивана и смотря в одну сторону с Виталиком, но не друг на друга, сказала:
- Я не уверенна, что ты тот человек с которым я хочу связать свою судьбу. Но пока нет того человека, за которого я захочу замуж. И пока его нет, мы с лёгкостью можем обходиться друг другом. – она замолчала, - в конце концов, я всегда смогу уйти от тебя.
- Да, - решительно сказал он и встал с кресла, - собирай вещи! – улыбнулся он.
- Так быстро? – она даже немного растерялась.
- А чего ждать-то будем? – он подошёл к Алине и взялся за её плечи, - хочу, чтобы ты рядом была.
- Пошли хоть бабушке скажем, а то она не поймёт, если я соберу вещи и скажу, что переезжаю к тебе. Она подумает, что в квартире завелись мыши и я от неё это скрываю, - улыбнулась Алина и тоже встала с места на котором сидела.
Они вошли в кухню, где Аксинья Дмитриевна разливала чай.
- Бабушка, - начала Алина – мы решили жить вместе! – заявила повзрослевшая внучка. Из рук старушки выпала кружка и разбилась на три части о пол, из неё вытек чай и оставил на ковре желтоватую лужу. Бабушка добралась на ощупь до стула и присела.
- С ума сошла! – прошептала она внучке.
- Бабуль, ты не переживай, - Алина подошла ближе к бабушке и обняла за плечи, - Виталика ты уже знаешь. Мы будем приезжать.
- Стыдоба-то какая! – старушка схватилась за обе щеки и стала качать головой, - жить она собралась.
- Бабушка, - оборвала её Алина.
Женщина быстро встала и повернулась в мужчине стаявшему в дверях.
- Молодой человек, - обратилась она к нему, - вы можете оставить нас одних с внучкой нам надо обсудить этот вопрос, - она гордо подняла голову и посмотрела в проход между кухней и прихожей.
- Подожди меня в машине! – попросила Алина. Виталик вышел из дома. Выходя он поднял глаза перед входной дверью, над ним висел товарищ Сталин. Виталик улыбнулся. Он сел в машину и стал ждать Алину. Для него её переезд был чем-то вроде развлечения, ничего серьёзного. Она ведь согласна, так зачем думать о будущем, всё должно идти своим чередом.
Через полчаса Алина вышла из подъезда с огромной сумкой. Она открыла заднюю дверцу и кинула на сидение вещи. Быстро захлопнула и села вперёд.
- Всё нормально? – спросил Виталик заводя машину.
- Да, всё хорошо, - ответила девушка, и не смотря на него попросила, чтобы он быстрее поехал. Всю дорогу они молчали.
Уже в квартире, она скинув обувь в прихожей и зайдя в спальню, присела на ею же заправленную утром кровать и сказала:
- Я наверное сильно обидела бабушку, - сказала она и откинулась спиной, чтобы лечь во весь рост на диван, ноги свисали. Девушка смотрела в потолок широко раскрытыми глазами.
- Переживаешь? – Виталик присел рядом и взяв её руку, крепко сжал в своей.
- Я просто не могу понять, почему она против тебя. Она категорически против, чтобы между нами что-то было. Она против, - прошептала она.
- Ну не ей же со мной жить, - он повернулся к ней и лёг рядом, носом уткнувшись в её плечо.
- Так я ей и сказала, - девушка повернулась к лицу Виталика и до коснулась своим носов до него.
С того самого дня они стали жить вместе. Вместе спать, вместе просыпаться, вместе готовить и убирать, вместе мечтать и вместе думать, вместе жить. Для Алины жизнь с Виталиком была семьёй, которая у неё пропала ещё в детстве, вместе с пропажей родителей. Она не ждала, чтобы он пришёл с цветами и сказал, что хочет видеть её своей женой. Ей было достаточно, что он вообще приходит домой, что бывало редко. Он постоянно был занят. Она подолгу могла сидеть в кухне, в тёмной комнате по несколько раз кипятить чайник, но никогда не наливать воду его в кружку. Она ждала, что бы он выпил этот чай с ней. Она прекрасно знала, что у её мужчины есть ещё женщины, бесконечные женщины. Они выглядели по-разному, пахли по-разному, красились по-разному, одевались по-разному, у них у всех была самая разная походка и умение вести себя в обществе. Они читали разные книги, разных авторов, иногда и вовсе не читали, но тогда они задерживались ненадолго. Каждая женщина думала совершенно иначе предыдущей, и тем она была интереснее. Иногда они жили в разных городах и носили совершенно разные фамилии, но для Алины все эти бесконечные любовницы были – сёстрами, родственницами, подругами его друзей, коллегами, случайными звонившими или встретившимися. Алина ждала. Она ждала, когда этот непостоянный мужчина будет принадлежать только ей. Это как создать себе образ и искать его подобие.
Девушка знала, что лучше его она не найдёт. Она может встретить мужчину, который будет её оберегать сильнее, любить сильнее, заботиться сильнее, чаще приходить домой, давать ей свободу выбора, но это будет всё то, что даёт ей Виталик, только искреннее. В его словах и поступках, она была самой любимой, красивой, нежной, заботливой, хозяйственной, желанной и всё. На этом заканчивалось. Заканчивались не слова, а искренность.
Также она знала, что лучше неё он не найдет никого, но и с ней одной он быть не может. Это почти нереально. Это, что-то сверхъестественное. Не настоящее. Она же всегда рядом, а те, кто не с ним привлекали сильнее.
За те полгода, которые они прожили вместе, Алина ни разу не приехала к бабушке. Она могла вечером, зная, что та дома, набрать их домашний номер и слушать, пока бабуля кричит в трубку «Ало!». Она слышала голос, убеждалась, что бабушка жива и клала трубку.
Вообще Алину понять было трудно. Она не терпела игр с собой, но сама могла придумывать ходы и завязки событий. Не любила, когда её целуют в мочку уха, но сама обожала прикоснуться к уху Виталика и целовать его и целовать. На дух не переносила предательство, но мирилась со всеми женщинами человека с которым жила. Ей уже не нужны были рестораны и ухаживания, но между тем она обожала, когда Виталик дарит ей розы. Просто, не потому, что праздник, а потому, что вспомнил. За ним она могла пойти хоть на край света. Просто собрать вещи и рвануть куда-нибудь в Нарьян-Мар, но всегда молчала, когда он спрашивал - «Что ты сделаешь ради меня?». А что она могла сделать? Алина не переносила такие вопросы, тогда начинались ссоры и скандалы порой доходили до драк. Она могла впиться в волосы Виталика и начать его бить. Не больно. Как женщина. И это даже происходило побольше части не от того, что он задал ей этот вопрос. Вопрос был всего лишь поводом. А от того, что у неё тут же перед глазами всплывали женщины с которыми он спал.
Была ранняя весна, когда она пришла домой сонная и уставшая. Вечер был уже светлый, поэтому, она легла на диван и прищурилась от вечернего весеннего солнца не закрывая глаза. Он был дома. Из кухни проплывал запах чего-то сладкого.
- С тобой всё хорошо? – спросил он и присел рядом. Виталик положил руку на её голову и стал раскладывать по подушке рыжие блестящие от ярких лучей волосы.
- Нет, - ответила она без эмоционально. Алина посмотрела в его чёрные глаза. – У нас будет ребёнок, - выдавила она из себя и стала ждать ответ. Виталик ответил ей таким же пристальным взглядом и остановил руку на подушке у её плеча. В его голове творилось страшное. Как цунами обрушилось на спящий городок, который тут же смыло с лица земли. И этого никто не заметил.
- Когда? – вдруг спросил он.
- В воскресенье, - вырвалось у неё и она тут же отвернулась к стене лицом.
- Стоп, стоп, стоп, - он пытался прийти в себя. Мужчина встал с постели и пошёл мелкими шагами к окну. – Как? У нас ребёнок? - он замолчал и стал упорно думать, - Алин… - после пристального рассматривания машин за окном, он повернулся к девушке, которая всё также лежала спиной к нему. Он подошёл к дивану и присел на пол, коснувшись её рукой, - Пойми, что я не могу взять тебя в жёны, - вдруг сказал он. Видимо его городок не до конца уничтожило цунами.
Алина быстро повернулась к нему, не отрывая головы от подушки. Посмотрела на него покрасневшими глазами.
- Почему? – впервые за то время, которое они были вместе она задала такой вопрос, чисто женский, который сдавливает мгновенно всю мужскую логику в фигу и заставляет его думать быстро.
- Я мусульманин, - начал он, - у нас законы другие.
- Хочешь… - она застыла, понимая что сейчас не сможет остановиться. Как штиль перед штормом. – Хочешь я тоже стану мусульманкой? – спросила она и приподняла голову, - хочешь я изменюсь, хочешь? Хочешь я стану такой, какие у вас женщины – тихой, послушной, буду готовить тебе много и вкусно. Ты только скажи, что ты этого хочешь и я стану. Хочешь, я начну думать по-другому, молиться другому богу, верить начну только Аллаху, только ему. Хочешь я прочитаю Коран, выучу его, хочешь? – она на выдохе тянула всю фразу не замолкая, - я хочу этого ребёнка! Ты можешь даже не жениться на мне, мы можем не ставить штампы в паспортах, я и так проживу. Только мне надо знать, что ты будешь рядом, со мной. Что ты меня никогда не оставишь, - она поставила точку и из глаз потекла слеза, затем другая, а потом они бесконечными ручьями стали падать на его руки, которые он разложил на краю дивана. Виталик смотрел на неё и все его убеждения и мысли слились в один поток, как сейчас слёзы Алины и он не находил ни одного слова, которое бы её остановило.
- Ты же знаешь, что хочу, - прошептал он и опустил глаза, наблюдая, как слёзы разбиваются о его ладони, - но не могу я, понимаешь, не могу, - прошептал он.
- Скажи, что не хочешь! – прошептала она, - скажи, что не хочешь! – с хрипотцой в голосе простонала Алина, - скажи, что ты не хочешь этого ребёнка! – уже кричала девушка.
Он молчал, склонив голову. Если бы сейчас он сказал «да», то на этом закончилось его обещание – «никогда не делать больно женщине в браке», как это делал отец. Но он же был ни чем не обязан этой женщине, ни о чём её не просил, она сама всё решила, она сама решила с ним жить, не без его приглашения, но всё же, она могла и отказаться.
- Алиночка, - прошептал он, - я не хочу этого ребёнка. – Он поднял голову, он хотел видеть, как эта женщина, которая вот уже полгода спит с ним прижавшись попой к его животу, примет этот удар. Он ни в коем случае не хотел делать ей больно, никогда. Но для того, чтобы в их «якобы» семье рос ребёнок, то нужны были все условия - мама с папой, которые живут в браке, любовь, забота и деньги, на которые нужно будет поднимать этого малыша. Но тратить деньги на ребёнка он ещё не был готов, а тем более жениться на Алине.
- Это я и хотела услышать, - прошептала она через слёзы, которые уже проникли в её переносицу и тянули к горлу, - спасибо, - она отвернулась и притихла. Она уже не плакала, не просила, просто приняла его слова, как должное.
Мужчина встал с пола и вышел в кухню, где уже подгорала еда. Он стоял и на автопилоте мешал пустую воду в кастрюле, переворачивал подгоревшее, но не прожарившееся мясо и смотрел в одну точку, желая там что-то увидеть, но точка не двигалась с места, и не спешила ему что-то показывать.
Уже на следующий день Алина пришла домой и улыбнулась Виталику. Она держалась, он это видел. Сейчас она не играла, но держала эмоции и слова в кулаке, чтобы не рассыпались, как бисер по полу. Чтобы ни пришлось искать каждую крупинку в толстом ковре и не приклеивать к влажному пальцу, чтобы снова положить её в руку.
- У нас больше не будет ребёнка, - сказала она и посмотрела на реакцию своего мужчины. Он молчал. Ему ничего не оставалось делать, как покачать задумчиво головой, якобы он сожалеет о сделанном ей. Когда люди хотят завести ребёнка, они должны решать это вместе, но как только дело доходит до решения убить собственное дитя, решает это только женщина. А мужчина может только качать головой.
Почему-то в тот день она поняла, что жизнь без Виталика – это ад, а с ним ещё хуже. Но что может быть хуже ада? Этой огромной ямы кишащей бездушными обгорающими телами. Что может быть хуже видеть, как тебя разрывает на куски от боли и отчаяния и пока ты не искупишь все грехи, дальше ты никуда не пойдёшь. В православии есть такое поверие, что если женщина сделала аборт, она не должна есть яблоки до Спаса, иначе ребёнку на том свете не достанется яблочка. Но Алина могла отказаться от всего, что было на этой земле, только не от мужчины, которого безнадёжно любила.
Она уже понимала, что это зависимость, как от наркотиков, как от любимого лакомства. И чем дальше, тем страшнее. Когда он не приходил домой, то женщина ненавидела его всем сердцем, каждой своей клеточкой на ладошке, каждой мыслью растекающейся по подкорке головы, каждым словом и жестом, каждой его вещью. Но стоило ему переступить порог, как она сразу прощала всё. Не важно уже где он был и с кем, что он делал и зачем он это делал, главное, что он сейчас дома. Что он сейчас подойдёт со спины и обнимет, как в первый раз, как тогда, когда любил. Возможно, любил, а может и нет. Главное, что возвращается.
Для Виталика всё было намного сложнее. Он жил с этой женщиной и знал, что когда она уйдёт, а это обязательно случиться, то он не сможет жить без неё. Не сможет собирать с подушки её рыжие волосы и стряхивать их на пол. Не сможет нечаянно разливать её духи, которые он сам ей и подарил, купив у какого-то важного гостя в своем ресторане. Он не сможет засыпать не прикоснувшись животом к её мягкой и тёплой попе. Он просто не сможет.
Он жил с Алиной и считал, что так должно быть, что она та женщина, которая во всём его устраивает, но женись он на ней, всё пойдёт по-другому. Он же не сможет быть только с ней, а пока они ничем не обязаны друг другу, он делает, что ему нравится. А если её это не устраивает, она может уйти. Он никого не держит. Но и не сможет без неё.
Внутренние противоречия разрывали его на сто двадцать восемь частей, а то может и больше. Он чувствовал какой-то сердечной мышцей, что Алину любит, что она идеальна для него. Но, какая-та другая, подкожная жилка говорила, что он не хочет от неё детей. А раз не хочет детей, то зачем вообще создавать семью? Для семьи нужна опора, как для нового дома, или для каналов в Венеции опоры из еловых брёвен. А для их сожительства нужно было только терпение.
Наверное, если бы она стала для него чем-то большим, чем просто женщина с которой он живёт, всё бы изменилось. Но каждый раз Виталик вспоминал фразу отца- «Никогда не будь зависим от денег и женщин». Быть может Виталик себе и врал, что не любит Алину, быть может узнав, что ей, например, осталось жить несколько дней, то он бы прожил эти дни с ней так, чтобы потом и уйти за ней из этой жизни. Но такого выбора перед ним не стояло, а проблемы нужно решать по мере их поступления. Но он знал точно, что если когда-нибудь узнает, что она уже не принадлежит ему, то он убьёт её. Он душил бы её, пока у неё глаза не станут краснеть, шея синеть, а руки не перестанут двигаться. И только, когда он убедился бы, что эта женщина умерла, только тогда, он бы отпустил её тонкую шею с которой свисает голова с густыми рыжими волосами.
В одну из очередных ночей Виталик пришёл поздно. Когда он вошёл в спальню, то сквозь уличный фонарь светивший в окно увидел, как Алина сидит на полу облокотившись спиной на диван и закрывая лицо руками подёргивает телом.
- Что-то случилось? – он быстро присел перед ней на колени и прижал к себе.
- Я тебя ненавижу, - прошептала она, - я тебя так ненавижу, что убила бы, если бы могла.
- Тише, тише, тише, - успокаивал он её, - ты чего?
- Ты делаешь мне так больно, что даже смерть родителей не надломила меня, как твои поступки, действия, как твоя жизнь, - шептала она сквозь сухие слёзы, которые не текли, но оставались где-то под лёгкими, не заплывая дальше.
- Ты же знаешь, как ты мне дорога, - прошептал он и прижал её голову к себе посильнее, чтобы она замолчала, чтобы прекратила эту истерику. Он ненавидел, когда она такая, когда она плачет, но и поделать с этим ничего не мог, с этим нужно было мириться, она женщина, а женщины иногда плачут. Порой и без причины. Какая была причина на этот раз ему оставалось только догадываться.
- Я тебе не дорога. Я для тебя, как вещь с которой ты живёшь, как ящик в который можно складывать вещи, иногда их брать от туда, иногда выносить этот ящик в прихожую, чтобы его видели гости, а иногда ставить в дальний угол, чтобы обратиться к нему только по мере возможности и необходимости, - она трясла руками от нервоза и прижималась к его груди, которая пахла шалфеем.
- Тише, тише, - повторял он, - скажи кто тебя обидел, что с тобой? – спрашивал он. Алина резко вырвалась из его рук и подбежала к шкафу. Она стала выкидывать свои вещи на пол. – Куда ты? – Виталик сидел не двигаясь с места. Он знал, что она не сможет от него уйти.
- Я ухожу от тебя! – крикнула она. Девушка включила свет в комнате. Она достала из под дивана сумку с которой приехала к нему больше года назад и стала скидывать туда вещи кучами, не укладывая, а для того, чтобы побыстрее.
- Ты сошла с ума, - прошептал Виталик и прижав расставленные колени к груди. – Ты же понимаешь, что я не побегу за тобой, что я не стану просить, чтобы ты вернулась. Я не такой. Ты прекрасно понимаешь, что даже если я к тебе что-то и чувствую, то я не скажу об этом, потому, что это личное, интимное, об этом никто не должен знать.
- А привозить меня к друзьям и показывать, это не личное? – Алина вспомнила, как полгода назад он привёз Алину к своим друзьям и те жадно рассматривали её. – Они на меня как на мясо пялились, я что кукла? – крикнула она и слёзы хлынули на лицо, - ты теперь можешь жить как хочешь, я никого рядом с собой не держу! – Алина распихала вещи по сумкам и одним рывком застегнула молнию. Он молчал. А она ждала, что он сейчас схватит её силой, прижмёт к стенке и скажет – «Дура ты рыжая! Я не хочу, чтобы ты уходила». Ей бы этого хватило. Она бы осталась. Она осталась бы и так, но нервы были уже на пределе, уже не могла терпеть. Раньше не терпела и сейчас не должна.
Она ушла. Захлопнула дверь и ушла. А за окном была ночь, тёмная зимняя ночь, в которой она могла замёрзнуть, не дойти до дома, не найти себе места для ночлега. Он не вставая с пола смотрел на распахнутые шкафы без её вещей, на фотографии, которые она опустила на полку, чтобы лица были закрыты. Он остался один. Он не чувствовал, что ему одиноко или больно, даже не хотелось её вернуть. Хватит уже её истерик! «Не хочет жить со мной таким, пусть найдёт лучше», - думал он. Но в тот момент, когда дверь хлопнула и острые каблуки застучали по подъезду, он почувствовал потерю. Как будто шёл домой поздно и потерял ключи, а что делать дальше и куда идти не знает, даже позвонить не кому, чтобы сняли дверь с петель.
Он закрыл лицо руками и стал представлять, как ему будет хорошо без неё. Но не смог представить. Без неё будет уже не то. Уже не тот запах, не тот вкус и цвет, всё будет без неё. Утро без неё, вечера и ночи без неё, праздники без неё, даже её день рождения он будет отмечать теперь один.
- Привет, - он набрал номер телефона и услышал тяжёлое дыхание.
- С кем разговариваю? – спросил мягкий сонный женский голосок.
- С Виталиком, малыш, ты меня не узнала? – он улыбнулся.
- Ааа…извини, просто сплю, - голос проснулся и даже стал улыбаться, - как ты?
- Отлично! Когда мы уже с тобой встретимся? – спросил он у девушки.
- Когда захочешь, - ответила она.
- Сейчас хочу.
- Приезжай, - ответил голосок и положил трубку.
Виталик быстро встал на ноги, выключил в комнате свет, схватил ключи и выбежал на улицу. Девушка, которой он звонил жила не далеко, именно поэтому её и набрал. Это была старая знакомая Сухроба, которая скупала гашиш пакетами. И с которой Виталик периодически выходил в свет и спал. Карина безумно любила траву, водку и мужчин. Но в отличие от многих, она удачно справлялась и с тем, что работала в Третьяковке и была одним из лучших искусствоведов города. Она могла часами рассказывать о картине Пименова «Новая Москва» и твердить, что автор хотел показать «обыкновенность необыкновенного», или что Левитан мастер такого пейзажа, что никто себе даже представить не может. Вообще, Карина искренне любила две вещи – живопись и себя. Мужчины, мимолётный «кайф» и деньги занимали последнее место. Сама она была безнадёжный художник. Всю жизнь она мечтала занять место Клода Моне только на современной сцене. Чтобы её картины висели по всем галереям мира. Ей хотелось нарисовать «Сену утром в дождь», лучше, чем это сделал основатель импрессионизма. Чтобы «Пляж в Пурвиле» ставили ни во что по сравнению с её пляжем утром в Анапе. Чтобы «Вид на дом из розалия» был хуже, чем её вид на «Патриаршие». Но всё равно она подражала только этому художнику, только его картины считала гениальными. Иногда она хотела, чтобы Моне никогда не жил, а она родилась вместо него в 1840 году в Париже.
Но, когда она окончила художественное училище, ей сказали, что она обычный художник, которому только карикатуры рисовать, как в «Сатириконе» раньше печатали. Естественно, человек мнивший себя гениев, тут же низко упал и сильно разбился. И теперь смыслом её жизни стала картина, которую она мечтала нарисовать, но пока чувствовала, что к ней она не была готова. Карине хотелось возвратить в жизнь Якоба Рёйсдала «Еврейское кладбище», только в своём исполнении. Нарисованной её кистью и правой лёгкой рукой.
Приехать к ней, чтобы покурить кальян, или чтобы просто почувствовать женщину, можно было запросто. Она редко спала, в силу того, что наркотики были у неё постоянно. Мало жаловалась и много отдавала мужчине. Ей было не жалко, главное, что она сама получала бесконечное удовольствие от этого. Ей не хотелось замуж, ей хотелось быть гениальным художником, чтобы каждый, даже дилетант в искусстве повторял её имя. Это была как идея-фикс, но этим она жила.
Карина открыла дверь быстро, Виталику не пришлось долго звонить в звонок. Квартирка была очень маленькая и передвигалась она по ней очень быстро. Она стояла в коротеньком халатике, который её привез из Ташкента Сухроб. Он часто привозил ей вещи, ему нравилось делать ей подарки. Её большие серые глаза всегда были тёмные от широченных зрачков.
- Проходи, - впустила она мужчину, - что-то случилось?
- Нет, просто хотел тебя увидеть, - ответил Виталик и вошёл в прихожую, быстро снял обувь и куртку и вошёл в её единственную комнату. У окна стоял мольберт завещанный простыней. – Что-то рисуешь? – спросил он, указывая на картину.
- Так, - отмахнулась она, - работаю по не многу. – Она подошла сзади к нему и обняла за грудь. Её маленькие ручки обхватили его с силой. – ты напряжённый, - сказала она и обхватив его плечи стала их мять.
- Ты богиня. - Виталик закрыл глаза и стал наслаждаться массажем.
- Как твоя красавица? – спросила она про Алину. Девушка знала, что у Виталика всегда кто-то есть и между тем он всегда свободный.
- Никак, - ответил он и отошёл к заправленной постели, - не спрашивай! – попросил мужчина. Он сел на край кровати и провёл по волосам рукой.
- Хочешь чаю? – спросила она стоя на том же месте, от которого отошёл только он.
- Есть что покрепче? – Виталик поднял голову и посмотрел на девушку. Он знал, что у неё есть всегда.
- Давай кальян раскурим, давно я за него не бралась. – Она подошла к высокому платинному шкафу и открыла нижнюю полку, отложила стопку чистых полотенец за которыми и стоял кальян. Там же был и пакет с травой. Она быстро вышла и налила в него вина. Потом засыпала табак и подожгла. Затянувшись, тут же выдохнула, - идём ко мне, - подозвала она Виталика. Мужчина встал с постели и сел рядом, он взял из её рук трубку с мундштуком и затянулся.
- Давно Сухроба видела? – спросил он о брате.
- Давно, - ответила она и задумывавшись посмотрела на тёмный потолок. - Я вот думаю, может мне хватит уже с наркотиками, может пора завязать и выйти замуж, - она размышляла, как будто мужчины не было рядом.
- Замуж? – рассмеялся он и снова затянулся, - ты смеёшься! Это бред! – сказал он смеясь.
- А ты, - спокойно начала она, - когда ты женишься?
- Никогда, - он передал трубку ей и лёг на пол, - мне и одному не плохо. Ты только представь, что с одним человеком нужно будет жить всю жизнь?
- Ты просто боишься ответственности, - улыбнулась Карина, - это же ответственность, а ты её боишься…как огня. Ты же привык отвечать только за себя, а тут нужно будет иметь в виду ещё кого-то. Это не твоё! – девушка отложила трубку от кальяна и села на Виталика, - тебе же хорошо одному? – с улыбкой кошки она стала расстёгивать его ремень, - ты же не сможешь хотеть одну женщину всё время, - Карина выгнула спину и наклонилась к лицу мужчины. Она мягко касалась губами его груди, - ты же сам по себе, - она дотронулась до его губ пальцами и стала водить по ним, - ты же мужчина - Карина распахнула халатик и откинула его в сторону. Теперь она была без одежды, белья, она была такая какую он любил её видеть.
Когда девушка уснула, Виталик осторожно накрыл её одеялом и вышел из дома. Он пошёл вдоль улицы, на которой жила Карина. Высокие дома отбрасывали тень и закрывали его от города. Падал снег, который тут же таял под колёсами машин и превращался в месиво из грязи и воды. Фонари освещали проспекты и тянулись длинным млечным асфальтным путём. Он остановился у лавочек на Цветном бульваре и сел на одну из них. Город спал. Этому городу будто влили лишнюю дозу снотворного. Ни одного человека, ни одного. Виталик засунул руки в карманы и стал их согревать. Зима была холодной, а ветер задувал в уши, которые звенели внутри.
Ему стало так тоскливо. Сейчас он был один, ему даже не к кому было вернуться. Даже некому было рассказать как он провёл день. Позвонить брату? Но захочет ли он слушать его жалкие попытки успокоить себя? Да, Сухроб бы и не смог выслушать. Он считал, что нужно говорить только по делу. Алину он вообще не воспринимал, как женщину, он говорил, что она так мимо проходящая. Может она и правда была такой. Ведь всё в жизни заканчивается. Вот и сейчас закончился период их отношений. Она сама этого захотела. Она же могла не заводить этот разговор, могла просто лечь спать прижавшись к нему и всё. И всё бы пошло, как и было каждый день.
С Кариной он не мог долго разговаривать, да с этой женщиной и невозможно было говорить, с ней можно было только предаваться страсти. Сильной страсти, с которой их тянуло друг к другу.
А Алины сейчас нет. Она, возможно, поехала к бабушке в квартиру и сейчас они сидят на кухне. Она плачет, и просить её простить, а бабушка гладит по её рыжим волосам и прощает, она не может не простить внучку. И больше она не придёт. Больше её не будет. Полтора года можно было отмерить несколькими минутами, несколькими словами, несколькими шагами до входной двери и хлопком, резким, сдавливающим мозг. Не ему. Ей. Он же никогда не сможет сказать ей что любит. Это была бы неправда, а он обещал себе, что не будет врать. Он не приедет больше за ней и не попросит вернуться. Зачем? Как говорится, в одну реку не войти дважды. Именно так оно и есть. В одну воду не вступить, она утекает. Также как и отношения, которые никогда не изменяться, никогда не станут лучше, да и люди не меняются. А в чём смысл тогда начинать всё заново? Он уже не будет чувствовать к ней той страсти, которая была в его машине, когда она даже не позволяла себя поцеловать. Не будет того возбуждения, которое было в первый раз, когда он её раздел. Не будет ничего из того, что было. Так зачем что-то ворошить, если не будет того чего очень хочется.
А продолжать с того момента, на котором оборвалась связь, скучно. Это как сказка, которую читаешь на ночь, а потом обрываешь на самом интересном месте, а в следующий раз уже ни так забавно.
С каждым годом Виталик становился менее интересен себе и всё больше и больше интересен женщинам, с которыми он строил отношения по плану. Оригинальное знакомство, рестораны, концерты, поездки в другие города, цветы, секс пару недель остывания и точка. После того, как ставил точку, тут же искал себе новую жертву для игры. Как «кошки-мышки». Сначала безумно интересна жертва, а потом, когда она уже поймана и есть её уже не хочется, кажется не такой аппетитной.
В тот день Виталик спал. Ему казалось, что он проспал сутки. От бесконечных дней перетекающих в недели и месяцы он устал. Он мечтал просто приложить голову к подушке и уснуть. И этот день как раз был таким. Он пришёл домой вечером, ещё солнце не зашло за горизонт, а он приложил голову к подушке и уснул.
Помешал телефонный звонок. Всё тот же красный с круговым циферблатом телефон разрывался и просил поднять трубку. Он открыл глаза и протянул руку над головой, поднёс руку к трубке, а потом подставил к уху.
- Да? – ответил он и захотелось, чтобы ошиблись номером или вовсе ничего не говорили.
- Виталик, дело есть – он услышал голос брата. Сухроб был возбуждён и говорил на одном вдохе, выдыхая, снова набирал воздух и быстро продолжал, - я тебя ищу целый день, ты куда пропал? На работе тебя нет. Давай быстро приезжай ко мне.
- Я сплю, - ответил мужчина почти не размыкая губ.
- Спишь? – удивился Сухроб, - собрался и приехал! – скомандовал брат и положил трубку. Стали слышен только длинный гудок.
Виталик не кладя телефона на место, отбросил его. Перевернулся на спину и потёр глаза. В комнате было темно. Он посмотрел на ручные часы. Половину десятого показали они. Виталик быстро спрыгнул с кровати и накинув рубашку и обувшись вышел в подъезд. Старая соседка выглянув из квартиры махнула ему головой и тут же скрылась за дверью. Он вышел на улицу. Была осень. Руки тут же заморозило. Он подошёл к машине и быстро сел, захлопнув дверцу. Завёл и поехал в сторону дороги.
В квартире Сухроб был один. Он бегал из комнаты в комнату и что-то бурчал себе под нос.
- Что ты хотел? – спросил Виталик и лёг на диван в зале у брата. Он закрыл глаза и стал слушать.
- У меня сумасшедшие заказы. У меня скупили всё за три дня. Надо больше везти, надо быстро и много вести наркоты в Москву. Она нужна! – у него горели глаза. Он подсел в ноги к Виталику и откинулся на спинку дивана, - ты понимаешь, что люди стали ценить траву, она им нужна. Да я стану миллионером. Да, у меня будут покупать всё.
- Что я должен сделать? – спросил младший брат не открывая глаз.
- Мне нужно, чтобы ты стал распространять в своем ресторане. – Заявил он.
- Ты понимаешь, что если поймают, посадят, - он открыл глаза и посмотрел на Сухроба.
- Ты боишься? – взгляд его прожигал до кончиков пальцев, - ты боишься, что поймают? – спросил Сухроб и рассмеялся, - недаром Акрам запретил тебя вмешивать во все наши дела. Ты так, мелкая рыбёшка, - он встал с дивана и вышел в прихожую. Зайдя он уже курил растягивая сигарету.
- Я не боюсь, - ответил Виталик и привстал с дивана, - но ты…
- Замолчи! - крикнул брат, - если ты считаешь, что не сможешь, лучше не начинать.
Виталик встал и подойдя к брату выхватил из его зубов сигарету и сделав затяжку, вернул.
- Я не боюсь! – железно сказал он, - я всё устрою.
Он вышел из комнаты и выходя из квартиры хлопнул дверью. Он мог всё. Но ему на самом деле было страшно. Это чувство схоже с тем, как украсть конфету у малыша и ждать пока он расскажет маме. Но всё было намного серьёзнее. Но раз дело пошло спустя столько лет, то нужно было рисковать. Он тут же поехал в ресторан.
Уже неделю спустя гостям его заведения раздавались наркотики даром. Но тот, кто приходил за второй дозой, тут же становился постоянным клиентом и уже покупателем. Подсадить людей на чистый героин было несложно, сложнее было объяснить что им это надо. А надо ли им это они уже решали сами. И чем быстрее они решали, тем больше шло денег в карман, как Виталика, так и Сухроба, к которому поставлялись наркотики уже каждые три недели.
Несмотря на то, что дела с дилерством шли очень хорошо, ресторан процветал, а деньги лились рекой, Виталик был несчастлив. Рекой лились не только деньги, но и женщины. Разные, совершенно непохожие друг на друга, как листья на деревьях. Одни были шикарные резанные клиновые листы, другие длинные ивовые листочки, а тритии могли напоминать колючки с хвойной ели, но все они были такие привлекательные, такие невероятные.
- Как там твои женщины? – за ужином в ресторане спросил Сухроб, - видел тебя с тёмненькой такой, на каблучках, в платьишке светлом, красивая.
- Да, так, - ответил он, - какие-то они все разовые, как шприцы. Использовал и выбросил. Ведь второй раз уже не хочется бэушным пользоваться.
- Может жениться тебе надо? – рассмеялся Сухроб.
- Только после вас, молодой человек, - засмеялся в ответ Виталик, - нет, уж, не привлекает меня перспектива жены и детей.
- А, знаешь, хочу себе сына. У Акрама есть, а мы всё с тобой в девках ходим, - ещё громче рассмеялся старший брат. - Думаю, может жениться?
- На Карине если только, - предложил Виталик.
- Карина… - Сухроб улыбнулся, - Карина конченый человек. Через неё вся Москва прошла, да и спилась она уже, - у него потупился взгляд и в глазах пробежала грусть мелкими шажками, - если бы раньше, то может…а сейчас уже нет.
- Нравилась? – улыбнулся Виталик.
- Умная, - определил её Сухроб, но покачал головой, что не согласен бы был с ней создавать семью, - для того, чтобы жениться нужна девственница. Мне нужна уверенность, что она мне родит сына похожего на меня. – Он наколол на вилку кусок баранины и отправил её в рот. – Она должна быть мудрой, - прожевывая, говорил он.
- Нет, я туда не хочу! – запротестовал младший брат, - все женщины одинаковые, они на один раз. – Сказал он и тоже принялся за ужин, - надо было раньше думать, а когда тебе уже 37 лет, как-то смысла не вижу, - задел он брата его возрастом.
- Ну 37, не 57, ещё много чего можно сделать. Я дом себе покупаю за городом, в 30 километрах, так что буду ждать в гости, - улыбнулся брат.
- Я приеду! – ответил Виталик.
- А помнишь у тебя была, как её…Алина, -вспомнил Сухроб, - где она сейчас?
- Не знаю, - этот вопрос ударил по голове Виталика, он замер от волнения уже от одного её имени. – После того, как она ушла, больше не виделись.
- Нормальная была женщина, - вдруг сказал Сухроб. Который всегда считал Алину не чистой женщиной, не подходящей его брату.
- Раньше ты говорил по-другому, - заметил Виталик.
- Время идёт, взгляды меняются. Тем более какая разница, что я говорил, главное, что ты к ней чувствовал, - сказал он и не смотря на собеседника поедал то что было на тарелке.
- Она тогда ушла, - вспомнил тот день Виталик, она как картинка всплыла перед его глазами.
- Ушла? – переспросил Сухроб, - из-за чего ушла-то?
- Устала от меня, - он смотрел в одну точку и вспоминал каждое слово сказанное тогда ею.
- Никогда бы не позволил от себя уйти. Лучше бы сам выгнал, - засмеялся он хриплым голосом.
И тут Виталик понял, что когда он позволил ей уйти, это сделало его таким слабым перед ней. Какой он мужик, раз не смог её остановить? Раз в ту зимнюю ночь позволил ей уйти не понятно куда, не понятно к кому. Что по большому счёту Алина и была единственной женщиной, которая его устраивала во всём. Что только она могла заставить его искренне смеяться, потому, что у неё было потрясающее чувство юмора. Что она была бесконечно умной и что ещё важнее по-житейски мудрой женщиной. Он был для неё первым мужчиной. Только для него она хотела родить сына, сменить веру. Она даже замуж за него не хотела, только бы он был рядом, только бы с ней.
Он схватился за голову и потряс волосами. В его голове кружился рой мыслей, которые как снежный ком наваливались одна на другую и превращались в лавину, которая тут же обрушивалась.
- Что-то случилось? – спросил Сухроб видя, что брат не совсем в себе.
- Я просто думаю… - начал он и посмотрел на него, - я просто думаю, что она была единственная, кто меня любил. – Вдруг сказал он в слух.
- А ты любил ей? – вдруг спросил Сухроб. Они никогда в жизни не разговаривали на подобные темы. На темы, которые самому Виталику казались закрытыми, в силу слабости мужчины перед женщиной в такие моменты любви.
- Я не знаю… - покачал он головой, - наверное, да, только я не говорил ей об этом.
- Может поэтому и ушла? - подметил брат.
- Может. – Виталик отложил вилку. Аппетит резко пропал.
После позднего ужина, он закрыл ресторан и сел в машину. Ехать никуда не хотелось. Он откинул голову назад и стал вспоминать каждую деталь того вечера, когда Алина ушла от него навсегда. Когда она просто взяла и исчезла. Больше он её не слышал, не видел, не чувствовал её запаха, не трогал волосы. Она как будто умерла, только нигде нет её могилы, на которую можно прийти и положить цветы. Четыре года он ничего о ней не знал. Четыре года он был без неё. Четыре года он почти её не вспоминал. И вот с этим одним единственным разговором по душам с братом, он вспомнил всё. Как будто его кто-то заставлял всё собирать по частям, как мозаику и складывать общую картинку.
Виталик завёл машину и поехал к дому, где жила когда-то её бабушка. Было уже слишком поздно, чтобы позвонить в дверь. Его бы точно в это время никто не стал слушать. В её окне не горел свет, было темно. Ему стало страшно, что он ничего не сможет о ней узнать. А вдруг бабушки уже нет, а Алина куда-нибудь уехала? Его охватили сомнения, как будто толстым канатом стало сдавливать грудь. Он открыл окно, глубоко вдохнул холодный ночной воздух. Включил кассетный магнитофон и закрыл глаза. Играла незатейливая песня - «И снова вечер, И ты снова ждешь. И ты давно уже ее простил. Но та, которая уходит в дождь, Осталась той, которую любил». Виталик щёлкнул по приёмнику и выключил его одним нажатием. Он не любил песни, от которых хотелось плакать, а сейчас звучали именно те, от которых хотелось повеситься.
Он ждал утра, или хотя бы того момента, когда загорится свет в кухне, окно которой выходило как раз на ту сторону с которой стояла его машина. Но было темно. Только проезжавшие мимо машины на несколько секунд освещали двор, а потом снова темнота. Тогда ему казалось, что Алина во всем сама виновата, что только женщина может отвечать за то какие у неё отношения с мужчиной, но сейчас он понимал, как был не прав, как любовь к свободе уничтожает любовь к единственному правильному человеку в жизни. В его жизни это была Алина.
Утром, когда солнце только-только начинает всходить, а дворники приступают к работе, Виталик резко открыл глаза от шума метлы. Ему в лицо резко ударил луч солнца и мужчина прищурился. Он тут же вышел из машины и вошёл в подъезд, который разглядывал почти всю ночь. Поднялся на этаж, с которого когда-то и забирал Алину и нерешительно, но нажал на звонок. Дверь долго не открывали, тогда он позвонил ещё раз. Послышался голос Аксиньи Дмитриевны, она вышла на порог, открыв дверь.
- Что надо? – спросила она ещё не узнав мужчину.
- А Алина дома? – спросил Виталик и опустил глаза. Женщина поправила очки на переносице и стала вглядываться в знакомое лицо.
- Ты? – удивилась она, - Ты пришёл? – она подошла поближе, чтобы убедиться в том, что это именно он. – Пошёл вон от сюда! – резко сказала женщина и стала закрывать дверь скрываясь в прихожей своей квартиры. Виталик резко подставил руку и дверь не закрылась.
- Постойте! – попросил он.
- Я тебе сказала – пошёл вон! – крикнула женщина.
- Я уйду, если вы дадите повидаться мне с Алиной! – громко сказал мужчина.
- Алина не хочет тебя видеть! – крикнула она и попыталась убрать его руку.
- Пожалуйста, - он силой вошёл в квартиру и не разуваясь двинулся в комнату своей бывшей женщины. Старушка побежала за ним.
Виталик вошёл в спальню и увидел, что она пуста. Что не было ни одной вещи напоминающей о том, что Алина здесь когда-то жила. Он прошёл вглубь комнаты.
- Где она? – спросил Виталик и повернулся к старушке.
- Я милицию вызову! – кричала женщина и силой вытаскивала его из комнаты, - ты, что не понимаешь русских слов, бандит чёртов!
Он поддался силе женщины и вышел из комнаты. Над входной дверью всё также висел портрет Сталина. На стенах были всё те же обои и фотографии. Он резко повернулся к Аксинье Дмитриевне и взяв её за плечи сказал:
- Пожалуйста, мне очень она нужна! – он смотрел на старушку, как смотрят только несчастные люди, как смотрят голодные псы на улице или дети у которых отняли дорогую им игрушку.
- Ты, - тихо сказала женщина, - сделал мою внучку несчастной. Ты сначала украл у меня её, а потом выгнал, как выгоняют скот, ты не человек, нет. Ты чудовище! И ты хочешь, чтобы она опять была несчастна?
- Нет, вы не правы, поймите меня! – взмолился Виталик.
- Почему я должна тебя понимать? Почему я должна говорить тебе, где она и что с ней? – она пристально смотрела в глаза мужчине с презрением и ненавистью, как могла смотреть только на фашистов во время войны.
- Я знаю, что был не прав, но все ошибаются. Никто же никогда не задумывается о потере, пока на самом деле не переживёт это.
- А ты пережил? – она отошла от него вырвавшись из рук, - ты осознал, что потерял? Так сделай так, чтобы она больше никогда не плакала, не ищи её. – Она уже смотрела на него с искренней жалостью, как на безнадёжно безнадёжного человека. И это было на самом деле так. Ведь он сейчас на самом деле говорил то, что чувствует.
- Я – ничтожество – вырвалось из мужчины, - я подлый человек, который не заслуживает прощения. Но я только сейчас понял, что Алина была единственной женщиной, которую я любил. Которая любила меня. И это правда. Я не могу вам врать.
- Прошло четыре года, - прошептала она, - именно столько времени тебе хватило, чтобы осознать свою ничтожность? А она знала это всегда, только жила и верила, что люди меняются. А люди не меняются, - старушка присела на табуретку стоявшую позади неё. Она всегда стояла в этой прихожей, чтобы Аксинье Дмитриевне было удобнее одеваться, - Алина сейчас счастлива. Любима. Она живет. А с тобой она существовала. Если бы ты только знал, что нам пришлось пережить, когда она всё-таки решилась от тебя уйти. Именно решилась, по-другому я не могу это назвать. А я знала, - она подняла указательный палец в воздух и потрясла им, - знала, что ей с тобой не надо связываться, но вы же все молодые самые умные, сами решаете, как вам жить. Не послушалась она моего опыта, а что я могла ей сказать? Ни-че-го! Если бы я тогда не позволила ей уйти, она бы всю жизнь винила меня в этом. Ведь пока сам не обожжёшься, ничто тебя не научит жизни. Уходи, - она подняла голову на Виталика, - уходи и больше не возвращайся, я всё равно не скажу тебе ничего про неё. Всё равно ты ничего не изменишь. Она не дура. Молодая была, но не дура. Если ты думаешь, что она броситься к тебе в объятья и вернётся, то ошибаешься. Она многому научилась, она многое поняла. – Аксинья Дмитриевна встала со стула и выпрямила спину, которая в молодости была с ровной осанкой, - уходи сам, или я вызову милицию и тогда будет хуже! – она сказала так спокойно, что у него побежали мурашки по спине. Это как услышать приговор на расстрел. Только сейчас есть выбор – уйти или остаться. Но остаться это был не его вариант.
Виталик посмотрел на гордую старушку и быстро вышел из квартиры, побежав по лестнице вниз. Он бежал до машины и понимал, что она абсолютно права, что только она одна и знает, как Алине было больно. Ведь эту боль они делили вместе, напополам. На двоих боль не такая горькая.
Он сел в машину и посмотрел из бокового окна на кухню квартиры Аксиньи Дмитриевны. Она стояла и смотрела, как он уезжает. Она очень хотела, чтобы он уехал. Хотела, чтобы он пропал. А ещё больше она хотела, чтобы он вообще не появлялся в их жизни. Лучше бы Алина его тогда не встречала, тогда всё пошло бы совсем иначе.
Виталик вставил ключ, нажал на сцепление, и машина затряслась, загудела. Вывернул руль и дернулся с места. В голове гудело, как и в двигателе. Руки сводило и они начинали млеть мелкой колючей дрожью. Он выехал к повороту и стал ждать, пока проедут машины, чтобы свернуть в сторону центра. Машины проносились одна за другой, как пчёлы в поле с жутким жужжанием и рёвом. Проехал Москвич и Виталик пристроился за ним. Ехать ему было не куда. Точнее не зачем было куда-то ехать. Куда он мог сейчас свернуть, так это домой, но дома было пусто и по квартире разносилось эхо при каждом глубоком вдохе. Он не любил одиночество, оно его раздражало. Ему иногда самому казалось, что он болен неизлечимой демоманией, когда хочется раствориться в толпе. Слиться с ней. Быть неразрывной частью её.
Он вдруг резко нажал на тормоз перед светофором и сдал назад. Рядом стоящие машины загудели и кто-то даже высунулся из окон, чтобы что-нибудь крикнуть в след, а то и в лицо водителю. Но Виталик ни обращал на это внимания. Он свернул в сторону Тверской. Припарковавшись среди правительственных машин, быстро побежал к зданию. Поднялся на второй этаж и тут же забежал в кабинет, где раньше работала Алина. Но на её месте сидела высокая светловолосая женщина с круглой заколкой на затылке и с глубоким вырезом на белой блузке.
- Что вам надо? – возмутилась она на его внезапное появление.
- Я извиняюсь, - глубоко выдыхая воздух сказал он, - что я без стука, просто мне срочно, - сказал он и присел напротив женщины. Мне нужна Кошкина, - выдохнул ещё раз он и стал восстанавливать тяжёлое дыхание от пробежки по лестнице.
- Кто? – женщина нахмурила брови и скривила губы.
- Кошкина Алина, она здесь раньше вместо вас работала, - объяснял он.
- Никаких Алин, а тем более Кошкиных я не знаю! – грубым тоном сказала она и стала ждать, когда он выйдет из кабинета.
- Вы должны её знать, - он оперся руками на тот самый широкий тяжёлый стол и поднял голову к ней. – Она рыжая такая была, - описывал Виталик Алину.
- Рыжая? – вдруг задумалась женщина. Она на несколько секунд замерла, а потом сказала – никаких рыжих Алин Кошкин я не знаю. Будьте любезны покинуть кабинет, - и указала длинным пальцем с большим красным камнем в кольце на дверь. Ему ничего не оставалось делать, как покорно встать и выйти.
В коридорах было пусто, как будто правительство только и занималось, что выпроваживало каждого вошедшего, как только что это сделали с Виталиком. Он направился в сторону лестницы, но вдруг неожиданно, как и приехал сюда, сейчас свернул. Он дошёл до кабинета той женщины, которая пять лет назад рассказала кто такая Алина Кошкина. Такие женщины, как та и в том кабинете не меняются. Они уходят на пенсию только, когда уже не могут встать с постели. Потому, что дорога молодым у нас закрыта на засов. Он постучал в дверь боясь предыдущей реакции.
- Можно? – спросил он и заглянул в кабинет.
- Угу, - ответила женщина и подняла голову. Он увидел ту самую большую женщину с высокой причёской. За эти годы в ней не поменялось ничего. Всё тот же вес и всё та же причёска.
- Добрый день, - он вошёл в кабинет и стал ждать, когда на него обратят внимание.
- Вы что-то хотели? - спросила она. Женщина посмотрела на вошедшего мужчину. Единственное что изменилось в ней, так это были очки, тогда пять лет назад она была без них. Видимо за эти годы зрение её подупало.
- Я к вам по небольшому делу, я уверен, что только вы мне можете помочь! – он сел напротив женщины и широко улыбнулся, как Чеширский кот исчезающий в волшебном лесу, оставляя только голливудскую улыбку во все 32 зуба.
- Я вас слушаю, - ответила спокойно женщина и переложила бумаги из одной стопки в другую. По все видимости это была главная её обязанность, перекладывать бумажки.
- Дело, в том, что я потерял одну женщину, - начал он.
- Это вам не к нам, это в милицию, - оборвала его правительственная служащая.
- Нет, нет, нет, - замахал он головой, - мне именно к вам. – Она у вас раньше работала, - он пододвинул стул к столу поближе, - Алина Кошкина, - сказал он и стал ждать ответа.
- Алина? – переспросила женщина и посмотрела на него поверх очков, которые явно ей мешали.
- Да. Кошкина. - Повторил Виталик.
- С какой целью вы интересуетесь? – удивилась она.
- Дело в том, - нужно было что-то срочно придумывать и он стал врать. Но это занятие для него было делом привычным, поэтому краснеть или бледнеть было не в его манере во время разговора, - я когда-то оформлял у неё документы и сейчас мне нужна её консультация.
- Вы можете проконсультироваться у меня, или у Ольги Петровны, которая вместо Кошкиной. – Ответила женщина.
- Нет. Мне нужна именно она. – Запротестовал он, - только она может разобрать, что подписывала.
Женщина нахмурилась, но ничего не поняла. Была пятница и ей очень хотелось, чтобы день быстрее закончился, и она поспешила к своим внукам, которых ей привезли на выходные. Она тут же выпалила информацию.
- Кошкина два года назад уволилась по собственному желанию. Вышла замуж сменила фамилию и уехала жить в Германию, - быстро сказала она.
- Сменила фамилию? – удивился он, - замуж вышла? – Виталик сидел прижатый к стулу, как будто его сжимали в тисках.
- Да, она, кажется…не вспомню даже… - она почесала лоб указательным пальцем. Из копны волос вывалилась прядь и она тут же стала её поправлять.
- Вспомните, пожалуйста, - возбуждённо просил Виталик.
- Ой, что-то такое известное…как же она…
Вдруг дверь кабинета открылась и вошла старая, даже древняя женщина. Она была сгорбившаяся и с сухими руками, в которых была ещё одна куча бумаг. Она подошла к столу и кинула их перед сидевшей коллегой.
- Перечитай! – сухо сказала вошедшая.
- Инна Павловна, - обратилась она к ней, - помните, у нас Кошкина работала, рыжая такая.
- Помню, - ответила женщина уже стоящая в дверях, - выскочка. – Отрезала старушка.
- Не помните, какая у неё теперь фамилия? – спросила задумчиво она.
- Ой, как же её, - задумалась теперь и вторая служащая. Видимо фамилия была запоминающаяся, но не вспоминающаяся.
- Вспомнила! – крикнула сидевшая, - Маркина, как легкоатлет, - вспомнила женщина. Та которая стояла, вышла и закрыла за собой дверь, - Да, точно она Маркина стала. Муж у неё военный. – Добавила она. – красивый, здоровенный, - вдруг расхохоталась женщина. Виталик поблагодарил женщину и вышел из кабинета.
Выйдя на улицу он стал глазами искать телефонный автомат. Кабинка находилась на другой стороне дороги. Он оббегая машины быстро перебежал и растолкав стоящих в очереди с криками «Мне срочно», зашёл в кабинку. Набрал номер и стал ждать ответ. Трубку никто не брал. Виталик набрал номер ещё раз.
- Что? – услышал он голос брата.
- Сухроб, срочно! – сказал он громко, -узнай кто в течение двух лет выезжал жить в Германию под фамилией Маркин или Алина Маркина. Он должен быть военным. Она…в общем, найди кто они и в каком городе могут проживать. Срочно! – быстро сказал Виталик и нажал на сброс звонка. Он долго стоял прижав трубку к губам и повторял вслух – «Она вышла замуж…».
- Ты всё там? – крикнул кто-то за спиной. Виталик обернулся и увидев очередь быстро вышел из кабинки.
Уже через неделю Сухроб позвонил и отчитался по тому что узнал.
- Маркин Владислав Георгиевич, полковник. Сын одного очень важного человечка в правительстве. 44 года. Женат не был. Два года назад обзавёлся женой и сейчас воспитывает сына. Живут они в Висмаре, там городок есть для военных. Пока всё! – сказал брат.
- Спасибо, брат, буду должен, - улыбнулся Виталик услышанному.
- А зачем тебе этот дядька? – полюбопытствовал Сухроб.
- Помнишь Алину. Ну, мою Алину? – сказал мужчина, - так вот это его жена.
- А сейчас она тебе зачем? – строго спросил старший брат.
- Хочу увидеть, - поделился Виталик.
- Зря, - оборвал тот, - она не захочет тебя видеть. Я бы не захотел. – Сказал он.
- Мне просто увидеть, - засомневался вдруг Виталик.
- Не советую, как брат, - в голосе Сухроба появилась назидательность, - но, как мужчина я бы тоже хотел на неё посмотреть, - сказал он.
- Мне возможно выехать в Висмар? – спросил он.
- Вообще нет, но можно же найти людей, которые это устроят, - предложил Сухроб.
- Устроишь? – волнительно спросил Виталик.
- Устрою! – ответил мужчина на той стороне телефонной трубки.
Почти два месяца Виталик сидел в нервном напряжении и ждал звонка от Сухроба, а когда тот звонил то первым делом спрашивал, как ему можно выехать из страны. Разрешения не давали. Но ожидания закончились тем, что уже спустя несколько дней Виталик ступил на мощённую улицу Висмара.
Пахло морем и рыбой солёной, кое-где испорченной, кое-где копчёной. Он шёл вдоль берега. Языка он не знал, поэтому объяснялся с местными на пальцах. Было сложно, но сейчас двигало им одно чувство. Чувство желания побыстрее увидеть её.
В военной части через всё тех же знакомых, которые и отправили его в Висмар на свой страх и риск, он узнал, где она живёт и теперь стоя перед деревянной дверью дома из красного кирпича ждал. Ждал того, когда осмелиться нажать кнопку звонка. Что он ей скажет? А вдруг она закроет дверь перед его носом? Вообще стоила эта поездка того? Стоит ли эта женщина такой поездки?
Он поднял медленно руку и нажал на красную кнопку. Сердце билось с такой скоростью, что ещё несколько быстрых поворотов крови вокруг сердца и оно бы вырвалось наружу. Он прислушивался к шагам в доме, но слышал только сердце. Он сильно прижал руку к груди, чтобы заглушить биение, но это не помогло.
Дверь медленно открылась и вышла широко улыбающаяся рыжая женщина с маленьким ребёнком на руках. Это была она. Всё такая же красивая и рыжеволосая. Яркая. Её глаза блестели и смеялись. Такой она была в те первые дни, когда они познакомились и в те дни, когда они стали жить вместе.
Увидев Виталика она отшатнулась от двери и прижала ребёнка сильнее к себе.
- Зачем? – спросила она широко раскрывая глаза.
- Я к тебе, - Виталик зажал крепко губы вовнутрь и боялся произнести хоть что-то.
- Уходи! – она отходила всё дальше в дом.
- Стой, подожди! – он стал наступать на неё, двигаясь в прихожую.
- Не заходи! – крикнула она и прижала ребёнка так крепко, что он заплакал, - не плачь, Виталик, солнышко не плачь, - просила она ребёнка.
- Не прогоняй, пожалуйста, - попросил он. Алина не могла поверить, что он сейчас стоит перед ней, всё тот же мужчина, которого она бесконечно любила. Он даже не изменился. В те же длинные до плеч волосы, только сейчас они стали седыми на висках, те же сильные руки и та же улыбка.
- Я не хочу, чтобы ты возвращался в мою жизнь! – взмолилась она, и слёзы хлынули потоком, - уходи!
Она всё ещё прижимая сына к себе. Оттолкнула Виталика к улице и захлопнула за ним. Он прикоснулся к двери лбом стал глубоко дышать. Это была та женщина, которую он не смог удержать. Которую он не сможет вернуть. Никогда.
Он сел на лавку недалеко от её дома и просто смотрел на окна. Мужчина вдыхал запах моря и города. Незнакомого ему города. Не похожего на ту страну где он жил. Теперь в его голове остался ещё один запах. Запах Висмара.
Всю ночь он просидел на этой лавке. К нему пришли те мысли, которые были в 14 лет, когда он впервые узнал, что такое любить и что такое спать на улице. Но тогда обманули его ожидания, а сейчас он не оправдал чьи-то надежды. По внутренней боли это совершенно одинаковые чувства. Когда любишь и хочешь чтобы тебя любили, и когда не смог удержать, или уже отпустить ту, которая ради тебя была готова, только что не с крыши прыгнуть, а так на всё. Хотя, скажи Алине тогда, что ради своего счастья с ним нужно прыгнуть с крыши. Она бы не раздумываясь, прыгнула.
Солнце уже всходило. Совсем ещё красное и мокрое. Оно выходило из моря, из горизонта моря. Виталик прошёл вдоль Набережной и дождался, пока дом Алины заживёт своей жизнью. К восьми часам на работу уехал её муж. Виталик долго не решался позвонить ещё раз в её дверь, но набравшись смелости из ниоткуда, подошёл. Снова открыла она.
- Я тебе сказала, чтобы ты не подходил к моему дому! Хочешь, чтобы я… - взволнованно говорила она.
- Я не хочу! Милицией меня не испугаешь, твоя бабуля тоже всё об этом твердила, - сказал он.
- Тебе бабушка сказала где я живу? – удивилась Алина.
- Нет. Бабушка твоя – партизан, - улыбнулся Виталик.
- Что ты хочешь? – помолчав, спросила она.
- Я хочу поговорить, - он поднял голову и посмотрел в её зелёные блестящие глаза.
- О чем? – она держалась, как всегда очень гордо, не позволяя сорваться. То, что было вчера, те слёзы не считались. Это неожиданность. Женщинам можно плакать от неожиданности.
- Разреши мне с тобой поговорить, - попросил он, - и я уйду. Навсегда. – Виталик был уверен в своих словах, а Алина до сих пор помнила, как он выглядит, когда он не врёт. Это было редко, но когда было, то было на самом деле серьёзным аргументом. Ему даже не нужно было ничего доказывать, хватило бы и взгляда.
- Beata, schaue hinter Witalik an, ich werde bald kommen *(Беата, посмотри за Виталиком, я скоро приду). – Сказала она няне своего ребёнка и взяв тёплый свитер вышла на порог. – Ты сильно не обольщайся, просто мы тогда с тобой не договорили, я ушла, а ты не вернул. А недосказанного очень много. Поэтому я послушаю тебя и уйду. Это будет последний разговор. – Виталик понимал, что она серьёзна. Что это даже не заключительный, а именно последний их в жизни разговор. Что больше никогда, никогда они больше не встретятся. Что тот запах, который сейчас от неё исходил, той самой корицы это последний вдох, последняя возможность надышаться ей. Он хотел быть турбонадувным, чтобы поглотить всю её, чтобы всегда рядом пахло корицей.
Они прошли к Набережной и спустились на песок. Она стояла спиной к нему и смотрела на море, которое разрывалось волнами в стороны. Её волосы развивались по направлению ветра. Виталик встал позади ней.
- Прости, - прошептал он. Она молчала. - Прости, что я так и не смог тебя удержать. Прости за то, что я не понимал, что ты для меня значишь, - он подошёл к ней ближе, она закрыла глаза и просто вслушивалась в каждую его интонацию. Запоминала. – Прости, что тогда ты для меня была женщиной для проживания. Прости, что я не смог понять как ты для меня дорога.
Он замолчал. Она всё также не открывая глаз, обняла плечи руками и он увидел блестящее кольцо на безымянном пальце левой руки.
- Зачем ты приехал? – спросила Алина.
- Я хотел тебе сказать это, - он вдыхал её всю в себя, стоя у плеч, волос, спины. Ему хотелось обнять, но это было невозможно. Как же тяжело стоять с человеком жизнь без которого представляется ничтожной и не смочь к нему прикоснуться. А самое обидное то, что она думает точно также и также хочет обернуться, но она этого не сделает. Тогда она проиграет партию, которую закончила несколько лет назад. Она завязала с азартными играми и перешла на домино в уютном доме с мужем и сыном, а он всё также играет и выигрывает, но уже не с ней.
- Что ты сейчас чувствуешь? – спросила Алина. Виталик отстранился он неё и сел на песок, прижав колени к груди скрестив щиколотки.
- Мне больно, - ответил он хриплым, осипшим, надрывным голосом.
- И всё? – снова спросила она, не оборачиваясь.
- Я не представляю себя без тебя! – он закрыл лицо руками.
- Так обидно, что только сейчас ты это понял… - прошептала Алина и ветер заглушил её слова, - ты сможешь без меня…я же смогла. Думаешь, мне было легко уйти?
- Почему ты ушла? – он поднял голову и провёл рукой по распущенным волосам. Алина рассмеялась и открыв глаза вытерла слёзы от ветра.
- Потому что так не живут. Так не любят. Так не унижаются. – Она повернулась к Виталику и тут же села на песок рядом, - сейчас я счастлива. Очень. Меня любят и я счастлива.
- А я нет. – вдруг сказал Виталик и прикрыв глаза вдохнул её запах.
- Каждый человек счастлив на столько, на сколько хочет быть счастливым, не так ли? – она повернула голову в его сторону и положила её на свои колени, которые обняла обеими руками. – Ты меня не потерял. Ты меня отпустил. А я ушла. И правильно сделала. Если бы не ушла, то прыгнула бы под поезд, - вдруг она засмеялась, - хотя вряд ли, - Алина почесала нос о колени. Волосы легли широкими прядями на лицо и заблестели. – Я жалею только об одном, - вдруг лицо её стало серьёзным - что не родила тогда ребёнка. Что убила его. А я готова была делать все, что ты скажешь. Всё что ты захочешь. А ты ничего не хотел. – Она посмотрела на море и поправила волосы за уши, - это опыт. Жизнь. Как хочешь называй. Только ты всегда будешь таким. Никто и никогда не сделает тебя счастливым по-настоящему, потому, что ты сам этого не хочешь. Твоя жизнь-праздник! А есть ещё и будни. Только свои будни ты прогуливаешь, перескакивая сразу в выходные. – Она опустила голову на колени и посмотрела на песок. – Если бы ты знал, как мне было тяжело. Как меня бабушка вытаскивала из всего этого. Из всего этого дерьма, которого я наглоталась живши с тобой. Но сейчас у меня всё Aller ist gut *(всё хорошо). И я хочу, чтобы так было всегда. Думаешь, я хотела замуж? Нет уж, я бы и одна прожила. У меня бабушка очень мудрая, она сказала, лучше чтобы тебя любили, а ты позволяла себя любить, чем страдать, как это делала я с тобой. Вот и уехала из города, из страны, где всё напоминало о тебе. А тут даже пахнет иначе. Морем пахнет. – Она замолчала.
- Значит, ты его не любишь? – спросил Виталик.
- Я тебя любила. И точка. Закончилось. Любовь дважды не повторяется. Но я его уважаю, он для меня делает всё. Я ни в чём не нуждаюсь. У меня замечательный сын. Спасибо тебе за всё. – Она повернулась к Виталику и провела по его волосам рукой, - а ты всё также пахнешь…шалфеем. – Улыбнулась она, - не изменился. Только поседел. Стареешь, молодой человек, - улыбнулась она и встала с земли, - очень тебя прошу, - жалостливо посмотрела она на мужчину, которого до сих пор любила, - никогда больше не появляйся в моей жизни. Никогда. – Она повернулась спиной к нему и морю и поднялась на Набережную.
Он не провожал её взглядом, он даже не обернулся, когда она уходила. Вдруг из глаз, из сильных мужских глаз потекла слеза, потом вторая и они текли так быстро, как будто их кто-то лил из его души, из сердца, из всего что чувствуется внутри него. Он закрыл лицо и стал надрывно издавать звуки. Он что-то шептал. Что-то неразборчивое и понятное только ему одному. Вокруг проходили люди, но ни один, ни один немец не подошёл и не спросил что с ним. Вот это и есть одиночество смешанное с горем, которое ничем не лечиться, ни единым словом. Всем всё равно. Наверное, он сделал бы точно также. Он бы прошёл, посмотрел на плачущего мужчину и пошёл дальше, забыв его за первым поворотом. Балтийское море шумело и прибивало волны к берегу, которые тут же разбивались и таяли у ног плачущего мужчины. Его охватил страх. Ему стало страшно, что он уже никогда не станет таким каким был. Может он этого и не хотел, но сейчас было страшно.
Виталик упал лицом в землю и стал подбирать под себя мокрый песок. Он брал его в руку и размельчал, как муку, как сахар, как снег. Больно было только несколько минут, а потом страшно. Слёзы заполняли его всего, как яму в которую заливают пресную воду, но вода в нём была солёной. Солёной от злости и ненависти к самому себе. Что именно он слабый. Нет, не она, а он. Что он никогда не умел ценить то что у него есть, ни мать, ни Алину, ни жизнь, за которую он не держался. Она шла своими шагами, иногда мелкими, а иногда неслась, как будто опаздывала на очень важное событие, сбивая прохожих. Его жизнь сбивала всё на своём пути, иногда даже его самого. Но ему непростительно было лежать и плакать. Он вставал и шёл дальше. А те, кто остался позади продолжали свою жизнь, только уже без него. А он не оборачивался. Не любил.
Он не знал, сколько по времени пролежал на холодном осенним морском песке, но знал точно, что сюда он больше никогда не вернётся. Этот момент можно было оставить в памяти, но не нести его за собой, как чемодан, в который нельзя заглянуть. Он встал с земли, и пошёл вдоль берега, пряча глаза от прохожих. Боль всё ещё сжимала жизненно важные органы в своих сильных, грязных и толстых руках. Эти руки больше напоминали рабочие, огородные пальцы с грязью под ногтями, но только не тоненькие нежные нетронутые пальчики с ровным маникюром. Красивые руки бывают только у любви, которая держит сердце перевязывая его шёлковыми лентами разных цветов. Но Виталик знал точно, что такие ленты уже никогда не будут виться вокруг его разбитого, ничтожно растоптанного сердца.
В Москве всё шло, как и шло раньше – проплывающие мимо минуты затекающие в дни, деньги, которые сами стремились в руки и женщины, которые помогали залатать дыры на сердце своим телом. Его квартира после приезда из Висмара превратилась в сарай, в котором не хватало только наложить кучу посреди комнаты. Что такое «чисто» он забыл напрочь. Да, и зачем ему это «чисто», когда и «грязно» ничуть не мешает.
Был конец календарного октября. Сырой и грязный финал месяца. Он сидел на подоконнике в спальне и курил забитый в пустую сигарету гашиш, запивая каждую глубокую затяжку зелёным чаем. Вечерело. Звёзды, которые блестели на тёмном небе можно было пересчитать по одной, не то, что в августе, который он так любил. Не только потому, что родился в этом месяце, а потому, что только в августе лето подводит итоги. Виталик любил подводить итоги. Вот и сейчас сидя на широком белом подоконнике своей квартиры, которую снимал уже который десяток лет. Эта квартира была его старого приятеля из МВД, тому она досталась даром от государства, которое раздавало дома за заслуги, но он в ней не жил. Он уже давно жил только на свою пенсию и на то что платил Виталик за эту комнату. Он жил где-то недалеко от Москвы и приезжал каждое первое число месяца, чтобы забрать деньги. Иногда Виталик платил за несколько месяцев вперёд, тогда хозяин начинал рассказывать, куда он потратит эти сбережения, что купит внучке и сыну, что подарит жене и куда они поедут летом. Заканчивалось всё тем, когда Виталик говорил, что очень спешит и выпроваживал гостя-хозяина из квартиры.
Мужчина откинул голову назад и стал вспоминать все, что у него есть в этой жизни. Оказалось-ничего. Жизнь измеряется запомнившимися днями, недвижимостью и количеством детей. Но у него ничего этого не было. Хотя были дни, которые он уже никогда, даже при большом желании, не выкинет из головы. Была машина, этот старенький Москвич. И всё. Перечислять больше нечего было. Ему было уже 34 года. Жизнь только набирает обороты, но ему сейчас хотелось поставить на руку горячий утюг, потому, что было скучно. От скуки некуда было деваться. Он даже не знал, чем заняться, куда пойти, кому позвонить. Удивительно, но даже работать ему сейчас было лень. Его мысли оборвал телефонный звонок. Он нащупал трубку и поднёс к виску.
- Я слушаю, - сказал он не открывая глаз.
- Виталик, я хочу сказать, что у меня всё хорошо. Правда, всё хорошо. Только плохо. – Он узнал голос Карины. Она надрывно и в полубреду что-то неразборчиво шептала. – Когда меня не станет, не вините никого.
- Карин, у тебя всё хорошо? – взволнованно спросил он и спустил ноги на пол.
- Я, знаешь, тебе только верила. С тобой спала и искренне верила. – Не отвечая продолжала женщина, - а мне-то уже 32 года, а я всё какая-та ненужная. Не нашла я себя, - шептала она.
- Ты что-то нюхала, ела, пила, колола? – спросил Виталик и волнительно стал ходить по комнате, тянув за собой длинный чёрный провод от телефона.
- И ела и пила, - засмеялась Карина, - только всё как-то недейственно.
- Открой дверь и жди меня, ничего не делай. Я сейчас приеду. – Виталик кинул трубку на постель, перешагивая вещи и коробки дошёл до прихожей и на спех обув туфли вышел из квартиры.
Машина не заводилась. Руки у мужчины тряслись от холода и боязни за эту сумасшедшую женщину, которая могла сделать всё что угодно. Она была настолько непредсказуема, что в этом её никто не мог перещеголять.
- Заведись пожалуйста, моя хорошая! – погладил он по рулю. Машина дёргалась, но не спешила работать, - Да, чтобы ты на части развалилась, кусок железа! – крикнул он со злости. – Машина затряслась и тут же издала звук включённого двигателя.
Виталик даже этому не удивился. На удивление нужно было время, а его у него не было. Карина жила не далеко, поэтому через три поворота он уже припарковал Москвич и выбежал на улицу. Он быстро поднялся на этаж и распахнул дверь. Квартира была не заперта, видимо она послушалась его. Он залетел в комнату, но Карины там не было. Тут же свернул в кухню и увидел, как на балконе стоит эта ненормальная хозяйка и машет руками. Она была в нескольких шагах, чтобы сорваться вниз. Одно движение и она бы полетела на асфальт.
Виталик вбежал к ней и схватив её крошечное тельце затащил в кухню. Закрыл дверь на балкон на верхний замок, чтобы она не смогла достать, и бросил женщину на пол.
- Ты с ума сошла? – крикнул он ей.
- Я сошла с ума. Я сошла с ума. Я сошла с ума. – Повторяла Карина и лёжа на спине на холодно полу размахивала ногами и руками.
- Что ты жрала? – он схватил её за лицо одной рукой и крепко сдавил челюсть.
- Там – указала она под стол на баночку, пытаясь вырваться из рук мужчины. Виталик подполз под стол и взял в руки небольшой тюбик с «Хлороформом», снотворным, которое порой доводит до уничтожения организма. Он тут же выбросил его в мусорное ведро. Поверх ведра лежали две бутылки водки, таблетки, шприцы.
- Ты дышала им? – закричал Виталик, чтобы достучаться до её мозга.
- Да. Спать не хотела и дышала - ответила Карина и рассмеялась.
- Идиотка – крикнул Виталик и схватил её за руки. Он потащил её в ванную. – Два пальца в рот! – крикнул он. Женщина лишь продолжала смеяться. Виталик со всей злостью схватил её за волосы и поднёс голову к себе, - хочу чтобы тебя рвало! – крикнул он.
Карина даже через все лекарства и алкоголь с наркотиками поняла, что будет хуже, если она его не послушается. Женщина засунула два пальца в рот и началось. Её рвало с такой силой, что она не успевала даже вдохнуть. Она упала на пол спиной и фонтанами выпускала из себя водку. Виталик не брезгуя запахами и жидкостью схватил её под рёбра и опустил над ванной. Она не могла держаться самостоятельно и от этого ныряла руками в то что из неё выходило. Он держал её крепко прижавшись сзади и ждал пока она опустошит организм. Стояла жуткая вонь сильного перегара, как будто она уже несколько месяцев ничего не ела, а только пила водку. Сам Виталик и его братья даже на дух не переносили алкоголь, считая, что это всё от шайтана.
Ему сейчас так стало жалко эту молодую женщину, которая была такой же одинокой как и он. У неё не было ничего, кроме её картин и мужчин. И то все эти мужчины никогда бы не дали бы ей ощущение спокойного семейного уюта. Даже не потому, что этого не хотела она, а потому, что этого не хотели они. Ведь нереализованной женщине в жизни намного проще, чем мужчине. Вышла замуж, родила и живи ради детей. Мечта всегда останется мечтой, но есть ещё то ради чего стоит жить. Мужчине во сто крат сложнее. Ему обязательно нужно доказать своё превосходство, иначе он станет закомплексованным ничтожеством с кучей неразрешённых проблем.
Карина постепенно приходила в себя и начинала плакать. Ей стало противно от своего вида.
- Уйди! – крикнула она Виталику, всё ещё свисая над ванной, - пошёл вон!
Он понял, что она сама справиться, не утонет, и вышел из комнаты не закрывая двери, чтобы слушать её потуги к рвоте. Он вошёл в спальню и стал искать телефон. Среди кучи разорванных картин и простыней он нашёл телефонную трубку. Набрал скорую помощь.
Скорая приехала быстро. В квартиру вошёл высокий светловолосый мужчина в белом халате, а за ним вбежала ещё моложе девочка медсестра. Виталик провёл их в ванную.
- Она отравилась, - объяснил он врачу.
- Грибочков не тех скушала, - усмехнулся мужчина, - надо её забирать и чистить, иначе она так и проблюёт всю ночь, а потом скончается на ваших глазах. Много-то она таблеток съела? – спросил он повернувшись к Виталику.
- Много. – Ответил тот и потёр лоб рукой.
Карину увезли сразу же. Виталик поехал за ними на своей машине. Всю ночь он просидел в коридоре у её палаты. При каждом выходе из её комнаты с белыми стенами какого-нибудь человека в белом халате он вздрагивал и спрашивал как она, но все разводили руками. Уже под утро, когда Виталик уснул, его кто-то потряс за плечо.
- Пришла в себя, - сказал ему мужчина, - вы родственник? – спросил он.
- У неё нет родственников, - ответил он сонно и потряс волосами.
- Её полное имя знаете? – спросил врач и достал бумагу и ручку из широкого кармана.
- Ямженская Карина Остаповна, - вспомнил Виталик.
- А вы спаситель, да? – спросил врач.
- Ну, наверно, да, - ответил он нерешительно.
- Ну, войдите, пока она не заснула, - он указал рукой на дверь комнаты, в которой находилась Карина.
Мужчина-спаситель открыл дверь и осмотрел полуосвещённую палату. Карина лежала на боку с открытыми глазами, увидев Виталика она попыталась улыбнуться.
- Привет, - прохрипела женщина.
- Ну, что, самоубийца, решила уйти и не попрощаться? – улыбнулся в ответ Виталик и присел на стул рядом с кроватью.
- Я ничего не помню, - ответила она и потёрла глаза одной рукой.
- Что же ты пила и ела, рассказывай? – он как-то по-доброму разговаривал с ней, как с ребёнком, который нашкодил.
- Не спрашивай, - всё тем же хриплым голосом говорила она, - я всю неделю пила. Много пила. Всего пила. Таблетки ела. Курила. Кололась. Думала, умру.
- Ни этого ли хотела? – с ехидством спросил Виталик и поправил одеяло на её плечах. Женщину трусило, она отходила от своего полу умирающего состояния.
- Хотела. – Она замерла и замолчала, - только не хотела чтобы спасли. Хотела быстро, а быстро не получилось, - сказала она вдруг – я же бездарная, да? – она посмотрела вопросительно на мужчину сидевшего рядом.
- Почему? - удивился он.
- Я никчёмный художник возомнивший себя художником, а на самом-то деле обычная рисовальщица. – Ответила она, - у меня же никого из близких даже нет, чтобы отговорили от уничтожения себя. А я пила, пила…я же конченый человек, - сказала она с таким утверждением в голосе, что не поверить ей было нельзя.
- Надо бороться, - ободрил её Виталик и дотронулся до её свисающей с кровати руки.
- За что бороться? – удивилась она, - за жизнь? Так она меня кидает из стороны в сторону, я даже не успеваю рассмотреть пейзажи. Меня так крутит по ночам, хочется выть на луну, как собака. Да, я и есть собака, которая умрёт где-нибудь под забором. – Она опустила глаза и по щеке потекла слеза. – Ты не обращай внимания. Это слабость, - она смахнула с лица слезу, - я иногда бываю слабой. Только иногда. Этого никто не видит. – Оправдалась она, - я, когда почувствовала, что ухожу из себя, что отделяюсь от тела, то вспомнила почему-то тебя, ты же тоже одинокий. Мы с тобой странники, Виталик, - улыбнулась она, - думала, что если и ты меня оставишь, то это сама судьба говорит мне, что нужно уходить. Но ты не оставил. – Простонала она, - больно, - указала она на живот, - меня всю вычистили. Из меня выскребали эту дрянь, как из закутки со свиньями гавно. – она пристально посмотрела в глаза Виталику, - Наверно, я должна сказать тебе спасибо. Но мне не хочется.
- Тогда не говори, - оборвал он её монолог.
- Да, пожалуй я не скажу тебе спасибо. – Она на секунду замолчала. – А меня в дурку заберут теперь. Буду с жёлтым билетом ходить, предоставляешь? - улыбнулась она, - говорят же, что все гении сумасшедшие. Но я не сумасшедшая, а значит и не гений.
- Хочешь, я буду тебя навещать? – спросил Виталик.
- Нет уж, - возмутилась она, - ты и так видел как я блюю через край, а чтобы ты ещё видел как меня в смирительной рубахе по территории сумасшедшего дома водят, этого я точно не хочу. Давай сразу договоримся, - предложила она, - ты сейчас уйдёшь и забудешь меня. Нет, я тебя не прогоняю, - вдруг начала она оправдываться, - просто мне неприятно, что ты видишь меня такой. Я же в конце концов женщина. Просто, если ты запомнишь меня такой, то это будет ужасно. Это будет конец света. – Она попыталась поднять руку для выражения эмоций, но сил совсем не было, - Лучше, ты запомнишь меня красивой.
- Ну, красивой я тебя уже не запомню, - улыбнулся он.
- Хотя бы вменяемой, - ответила она и тоже улыбнулась, - я, когда выйду, если выйду из психушки нарисую картину. Красивую картину.
- Обещай, что этого больше не повториться. Что ты не станешь повторять эту ночь. – Попросил Виталик.
- Даже если повторю, то ты о ней не узнаешь, - сказала Карина и опустила глаза, - просто вспоминай обо мне иногда, хорошо? – она уже не смотрела на него, веки сами опускались на глаза и она засыпала.
- Хорошо. – Виталик ещё несколько минут посидел с ней, потом погладил по голове, укрыл почти с головой одеялом и вышел из палаты.
В коридоре стояли несколько врачей и что-то обсуждали перебивая друг друга. Он подошёл к тому, кто был у Карины в палате и подозвал к себе.
- Скажите, с ней всё будет хорошо?
- Ну, хорошо не будет, но жить сможет. – Бездушно ответил врач.
- Нужны деньги? – он пристально посмотрел на доктора. Глаза того загорелись, а руки зачесались.
- Ну, вы же понимаете…
- Понимаю, - понял Виталик и достал из кармана тысячу рублей и протянул, тот осмотрелся по сторонам и спрятал в халат деньги - на первое время хватит, а потом я найду её. Где её можно будет найти?
- В Кащенко, наверное, предположил врач.
- Хорошо, - Виталик посмотрел по сторонам и тихо сказал – вы только смотрите за ней, а то она слабенькая.
- Будет исполнено. – Ответил с улыбкой мужчина, радостный от увиденных денег. – В лучшем виде.
Виталик засунул руки в карманы новых джинс, купивших у перекупщиков и пошёл вдоль коридора. Было уже полноценное утро, но всё того же октября. Он вышел на улицу. Лобове стекло машины покрылось инеем. Он провёл рукой, но следа не осталось, как от мокрых стёкол. Он сел в замёрзшую машину и стал её прогревать. Москвич подёргивался и шумел. Разогрев машину мужчина выехал на трассу и рванул на красный свет. Он ехал не по пути и не по знакам. Заехав за город, он повернул обратно и снова вернулся в столицу и так несколько раз пока бензин не закончился. Он вышел из машины и достав из багажника канистру с бензином заправил Москвич и снова поехал, но уже домой.
Он ни разу, как и обещал, не пришёл к Карине. Но каждый месяц он отправлял деньги на её лечение. Он приходил к врачам и интересовался здоровьем. Она была в порядке, не здорова, но в порядке. У неё отказала одна почка и она стала тощей. Если раньше она была просто худой, то сейчас тощей, как скелет в медицинских заведениях.
Был конец восьмидесятых годов, когда Виталик познакомился с Машей. Она была слишком молодой для него. Ей было двадцать лет. Она устроилась работать официанткой в его ресторан.
Маша ни чем не выделялась из толпы, не слушала рок и не употребляла наркотики. Её родители жили в Химках, а она рвалась в Москву. Ей хотелось очень красиво жить. Причём «очень» это было мягко сказано. В тот день она мыла столы и стулья, когда на работу пришёл Виталик.
- А почему такая красавица моет тут всё? - спросил он и улыбнулся ей.
- А что вы хотите за меня? – она не знала, как выглядит в лицо её начальник, поэтому могла говорить все, что взбредёт голову. Тем более за весь день она устала так, что ноги уже просились домой.
- Какая смелая, - улыбнулся начальник и сел напротив стола, который она убирала.
- Ну, посмелее вас буду, - ответила Маша и отошла подальше.
- Может чаю? – предложил Виталик, заинтересованный молодей девочкой.
- А может вам домой пора? – отрезала она. Виталик замолчал и улыбнувшись посмотрел на стол, который она мыла. Ему очень хотелось сказать, что она, эта высокомерная девка может поплатиться работай за такой разговор, но сейчас у него была другая цель.
- Я угощаю! – он поднял глаза и посмотрел на Машу.
- Я вас и сама могу угостить. – Грубо сказала она. Виталик встал со стула и вышел из обеденного зала. У кассы ютились официантки он подошёл к ним.
- Что это за новенькая? – спросил он у них.
- Новенькая Маша, она недавно у нас, - ответила тёмненькая официантка. Виталик никогда не запоминал их имена, они часто менялись.
- Так вот объясните ей кто я! – жестко сказал он и пошёл в сторону своего кабинета. В здании было холодно и Ташкентом даже и не пахло. Стены промерзали от снега и ветра и покрывались инеем. Он сел в свое кресло и поднял ноги на стол.
- Маша, Маша – повторил он, - какая же ты дерзкая.
В дверь постучали. Виталик быстро опустил ноги, и сел выпрямив спину.
- Войдите! – громко сказал он. В дверях появилась невысокая светловолосая девушка с большими голубыми глазищами. Она была одета в народный узбекский костюм и с двумя косичками лежащими на плечах.
- Можно? – спросила девушка и вошла, не дожидаясь ответа.
- Здравствуйте! – ответил он ей и стал ждать её объяснений, оправданий, чего-нибудь такого, что потешит его самолюбие.
- Вы меня извините, Виталий Акрамович, я погорячилась! – произнесла девушка.
- А ты со всеми посетителями так? – спросил Виталик.
- Просто я сегодня устала, вот и сорвалась. Но я больше так не буду, - пообещала девушка Маша.
- Может, тебе нужен выходной? – спросил он заботливо.
- Нет, нет, спасибо, - она улыбнулась тоненькими губами, - Я пойду, а то метро скоро закроется, - поспешила она.
- Может подвезти? – спросил начальник.
- Нет, нет, спасибо, за мной молодой человек должен зайти. – Ответила она.
Виталик смотрел на неё и не видел пока никаких преград на пути к этому молодому телу. Какие-то парни, господи, сколько их таких парней он перевидал. Маша вышла и закрыла за собой дверь, а он принял ту же позу с ногами на столе.
Почти два месяца Виталик обхаживал её со всех сторон. Как напыщенный индюк молодую самку. Он пил с ней чай после работы, довозил до дома. Но разговоры о её молодом человеке никогда не заканчивались. Его это раздражало. Его раздражало то, что помимо них в его ресторане, машине присутствовал ещё один мужчина без имени. Его имя она никогда не произносила вслух, просто молодой человек.
Однажды он всё-таки увидел этого героя Машиных рассказов. Парень ждал её у ресторана вечером, после смены, и ходил в стороны докуривая сигарету. Виталик шёл к машине, но тут же свернул в сторону парня заметив его.
- Привет, - сказал Виталик подходя, - ты Машу ждёшь? – спросил он.
- Да, а вы кто будете? – лицо парня стало серьёзным.
- Я её директор, - тщеславно ответил Виталик.
- Так это вы её домой возите? – оскалился парень.
- Хм, ну если я, - усмехнулся мужчина.
- А то, что не смейте вообще к Маше подходить. Она моя девушка! – озлобившись сказал молодой человек.
- Хм, смешной, - засмеялся Виталик, - что ты мне сделаешь?
- А потом узнаете сами! – переходя на крик сказал парнишка.
Из-за спины Виталика подошла Маша, она смотрела по очереди то на своего парня, то на Виталика.
- Что-то случилось? – обратилась она к начальнику.
- У парня у твоего проблемы, - улыбаясь сказал он отходя от них к машине.
- Это у кого ещё проблемы будут! – крикнул вслед парнишка. Маша прижалась к нему и попросила молчать.
В отношениях с Машей у Виталика ничего не менялось. Только сейчас он не подвозил её, так как продал машину и ждал новую. Машину гнали из-за границы поэтому около месяца Виталик ходил пешком, осваивал заново подземку. Ему подвезли прямо к дому новенькую красную «Тайоту селику». Он пока не понимал, как с Москвича перейти на это произведение искусства, как ему казалось, но сесть за руль очень хотелось. Он разгонялся и тут же отпускал руки с криками «Ехууу».
Маша не отказывалась от его внимания, а что нужно ещё мужчине, чтобы ему ответили согласием. Он же не виноват в том, что она согласна проводить с ним время.
Через месяц Виталик возвращался домой поздно. Он вышел из новенькой машины и вошёл в тёмный подъезд. Уже третий день никто не мог вкрутить лампочку. Он выругался и тут же обомлел от боли в спине. Кто-то сильно ударил его. Потом удар по голове и он совсем обмяк. Упав на холодный бетон, открыв глаза посмотрел на бьющего из-за спины. В глазах застыл образ того самого парнишки, который дружил с Машей. Дальше он ничего не помнил. Было больно. Что было дальше рассказывали соседи и врачи. Оказалось, что только утром Виталика нашли скрученного в калачик лежащего в углу подъезда у входа залитого кровью. На животе был не глубокий надрез и сильно разбито лицо. Били ногами, чем-то тяжёлым.
Первым в больницу пришёл Сухроб. Он с красными от бессонницы глазами вошёл в палату и испуганно смотрел на брата.
- Кто? – спросил он. Виталик с трудом говорил. Губы уже были обтёрты от крови, но всё ещё разбиты, говорить он пока не мог. – Ты знаешь их? – спросил Сухроб и ждал пока брат ответит. Виталик махнул головой в знак согласия. Старший брат сел на край кровати и взял брата за руку. – Я их всех перестреляю! Они у меня землю грызть будут! На таблетки работать всю жизнь! Закатаю! – прошипел он. Потом посмотрел в красные глаза младшего брата и тихо сказал – ты можешь рассказать кто они? – Сухроб нагнулся к лицу Виталика и стал прислушиваться к словам.
- В ресторане девочка Маша… - он сильно закашлял. Откашлявшись продолжил, - её парень. Высокий. Белобрысый. Урод. – Виталик откинулся на подушку и замер. Говорить ему было больно.
Сухроб поцеловал младшего брата в волосы и вышел из палаты. Виталик услышал, как захлопнулась дверь. Он стал чётко слышать каждый шорох, звук, движение, боль. Болело внизу живота. Болели руки, ноги, лицо. Его явно били лицом о бетонный пол. Он чувствовал, как каждая косточка шевелиться в его теле. А сильнее всего он ощущал, как ломит кость в ноге, которую он ломал в детстве и не лечил. В палату постоянно кто-то заходил. То медсёстры со шприцами, то врачи, то просто ошибались дверью.
Через неделю его перевели на Сухаревскую, где он пролежал почти месяц под наблюдением. Иногда он задумывался, что если бы не знакомства и связи, лежал бы он сейчас где-нибудь в Восточном Бирюлёво и ждал бы пока придёт медсестра и что-нибудь вколет, от этой невыносимой боли. Ему не то, что двигаться, ему дышать было тяжело. Но уже через две недели в Склифосовского он смог сидеть. Даже говорил более разборчиво. Сухроб приходил каждый день, а когда не мог прийти то засылал своих ребят, чтобы те узнавали как брат. Виталик всегда отмахивался и говорил – «Главное, что жив». В один из дней приехал старший брат и тихо сказал:
- Теперь можешь не переживать, - похлопал он по плечу Виталика, - я его сильно наказал.
Виталик повернул голову к стоящему напротив окна брату и ничего не стал спрашивать. Наказа и наказал. Он был уверен, что брат за брата ответит так, что никто и никогда не забудет.
С годами Сухроб стал широким мужчиной. С висящим вперёд животом и с широким лицом с узкими полосками глазами. Он всегда носил чёрный пиджак и лакированные туфли. Таких не было ни у кого в Советском Союзе, он отличался. Он всегда любил отличаться, хоть как-то, но ему это было необходимо. Между тем он был всегда спокойным. Чтобы не случилось Сухроб принимал это с невозмутимым лицом. Казалось, что если на него будет ехать танк ни один мускул на его широком лице не пошевелиться, не дёрнется. На указательном пальце левой руки он носил кольцо с изображением полумесяца и пятиконечной звезды. У него всегда были толстые ногти и пальцы. В своих кругах ему дали прозвище «снежок», он знал об этом, но не считал нужным запрещать, хотя запретить он не мог, при нем так его не называли. А за глаза, пусть, считал Сухроб.
Он был очень властным человеком. Сказал – сделал! И никак иначе. Брат за брата горло перегрызёт, говорил он. Поэтому обидчикам Виталика больно пришлось. Но после этого того парнишку никто не видел. Даже сама Маша.
Больше двух месяцев Виталик провёл в больнице и немного придя в себя, сразу же приступил к работе. Маша в тот день была на смене. Он вызвал в кабинет девушку.
- Здравствуйте, - вошла она и сразу присела напротив Виталика, - я слышала, вы лежали в больнице, что с вами случилось? – взволнованно спросила девочка.
- Так. Ерунда. – Ответил мужчина, - как твои дела, никто не обижал? – спросил он.
- Нет. Всё хорошо. – Улыбнулась она чувствуя искренний интерес со стороны этого влиятельного мужчины.
- Как твой жених? – спросил он с ехидной ухмылкой.
- Я его не вижу, - её глаза мгновенно стали грустными, - он пропал. Не звонит, не приходит, даже дома его нет.
- Значит, не нужна ему, - убеждал мужчина, - была бы нужна, из под земли достал.
- Может вы и правы. – Сказала она и опустила грустно глаза в пол. Виталик встал из своего кресла и подошёл к девушке.
- Тебя подвезти сегодня? – он наклонился со спины к её волосам. Она не пахла ничем. У неё не было своего запаха. Его это сильно удивило. Каждая женщина чем-то пахнет, а она нет.
- Если вам не сложно. – Она глубоко вдыхала воздух боясь повернуться.
- Мне только в радость. – Он улыбнулся и отошёл от девушки, - я тебя буду ждать в машине, - сказал он. Маша как под гипнозом встала со стула и вышла из кабинета.
Уже через месяц они стали жить вместе. Для юной девушки это было чем-то важным, чем-то серьёзным и ответственным. Для Виталика это было очередной попыткой, что-то изменить в жизни. Он выводил её в компании к друзьям показывая, что, посмотрите, мне почти сорок, а со мной живёт такая молодая и привлекательная девушка. Но в Маше не было искры, не было спички, которая бы его зажигала. Ему было с ней скучно. Разговоры о том, что сейчас модно слушать и что лучше одеть раздражали его.
Он мог уезжать на несколько недель из города или к брату и проводить время один.
- Кто эта твоя молодая? – как-то спросил Сухроб.
- Так, девочка, - отвечал он не стараясь завести разговор дальше.
- Она тебе нужна? – смеялся брат.
- С ней весело, - Виталик врал. С Машей было весело только первые два месяца, когда она неумело готовила ему еду сжигая её напрочь, потому, что в это время занималась сексом с ним. Или когда трепалась по телефону с подружкой, а он наблюдал за ней и она казалась такой милой.
- Ты ещё скажи, что хочешь жениться! – подколол старший брат. Они сидели в большом загородном доме Сухроба и раскуривали кальян. Сухроб жил один, но всегда поддерживал дом в идеальной чистоте. Он был ужасно педантичным, всё должно было лежать на своих местах. Если ложки лежат в верхнем ящике на кухне, то и класть их нужно обязательно только в верхний ящик. Если носки он складывал отдельно от трусов, то так должно и быть. Каждую свою женщину он проверял на чистоплотность. Перед приходом раскидывал вещи по дому и наблюдал, что она будет делать. Те, которые старалась навести порядок или застыдить его, с ними он задерживался подольше чем с теми, которые не обращали на грязь внимания.
- Я не хочу на ней жениться, - ответил он, - я с ней как с ребёнком.
- Заботишься? – спросил брат, передавая трубку с мундштуком.
- Боюсь за неё. Она такая глупенькая, - он улыбнулся и затянулся. – Что эта за трава такая? – вдруг закашлял он.
- Новый гашиш. Акрам сказал, что они нашли что-то по едрёнее. Вот это он, - делился брат.
- Убийственная. – Отдав шланг, сказал Виталик.
- Зато знаешь, как раскупается. – Он скривил губы уголками вниз. – Не нужна тебе эта девка, - покачал головой Сухроб, - она ещё ребёнок, малышка.
- Зато она делает всё, что я хочу! – радостно поделился Виталик.
- И всё. Ну, скажи, что кроме, как хорошего секса у вас ничего нет? – он внимательно, как бы изучая поведения брата рассматривал его.
- А что ещё нужно? Жениться я на ней не буду, а так, пожить, можно. – Он лёг на подушку, подняв глаза вверх.
- Не боишься, что затянет? – спросил старший брат.
- Не затянет! – ответил он и закрыл глаза.
Возвращаясь домой, Маша постоянно устраивала ему допросы.
- С кем был? Что ел? Что пил? Почему не позвонил? В каком морге тебя можно было найти? Да, я все больницы обзвонила! - кричала она.
- Со мной всё хорошо. Отстань! – просил он.
- Поему ты со мной не разговариваешь? - обиженно она ходила по комнате, - ты меня вообще забыл! Я что кукла с которой живёшь?
- Что ты от меня хочешь? – его злило каждое её слово. Каждая её интонация.
- Ну, прости, - прижималась она к нему, - ну я правда волновалась, - и вот только в такие моменты он таял. Он отбрасывал мысли о том, что она молодая и надоедливая и ему хотелось её целовать.
В одну из таких пропащих недель он пришёл злой. Маша давно не работала и сидела дома. Она могла уйти к подружкам и не приходить на ночь, якобы назло Виталику. Но ему было всё равно. Главное, чтобы её никто не обидел, считал он, иначе разорвал бы. В этот вечер она пришла позже его и очень весёлая. От неё пахло спиртным.
- Ты пила? – спросил он и стал принюхиваться.
- Ну, немножко, совсем капельку, с подружками для веселия, - растеклась она в улыбке.
- Не смей больше пить! – крикнул он.
- Почему? – удивилась Маша и посмотрела своими светлыми глазищами на Виталика.
- Мне это не нравится! – он встал с кровати и подошёл к окну.
- А мне тоже много не нравится! – крикнула в ответ она, - мне не нравится, что ты пропадаешь где-то и не предупреждаешь. Что ты не даёшь мне денег. Что ты не разговариваешь со мной! – она кричала и всё ближе подходила к нему со спины. Виталик повернулся к ней.
- Может тебя что-то ещё не устраивает? - спокойным без эмоциональным голосом сказал он.
- Да! – крикнула девушка, но не нашла больше аргументов, которые её не устраивали.
- Тогда собирай вещи и пошла вон от сюда! – он взял с окна в руки чётки и стал их перебирать. Сейчас он понимал, почему братья спокойные в напряжённые ситуации, когда перебирают камушки. Что в эти моменты, когда они отсчитывают бусины, они не считают сколько молитв прочитали, а это их успокоительное.
Маша стояла в ступоре. Она не ожидала, что мужчина, который позвал её жить к себе, вот сейчас просто хочет выгнать. Она побледнела и слёзы потекли по щекам.
- Зачем ты со мной так? – спросила она, обращаясь к своему мужчине.
- Если тебе что-то не нравится, то ты можешь собрать вещи и уйти от меня. Я никого не держу. – Он вышел из комнаты и пошёл на кухню. В холодильнике было пусто, на плите стояли пустые кастрюли. Он сильно ударил по столу рукой и крикнул матом. Она притихла. Её не стало слышно в комнате.
Она бы не ушла. Никогда бы не ушла сама. Ей было удобно быть с ним. Он её кормит, одевает, выводит в круг влиятельных и сильных мужчин, которые ей восхищаются. Не потому, что она красавица или умница, а потому, что она с Виталиком. С ним она чувствовала себя королевой на троне. Только сейчас корону сбил он сам, она упала и закатилась за диван, а она за ней не полезет, а будет ждать, когда он сам её достанет. Но ему это было бы невыгодно, ведь женщина должна уважать мужчину, а эта распоясалась, её нужно было поставить на место. Тем более, что какая-та девка, даже пусть та которая с ним живёт, будет ему указывать что делать и что ей давать.
Через месяц раздался звонок. Виталик и Маша смотрели какой-то фильм от которого вся молодёжь в Москве сходила с ума, а Маша подверженная влиянию со всех сторон смотрела его с ещё большей увлечённостью.
- Да? – взял трубку Виталик.
- Брат! – это звонил Сухроб, - собирайся и уезжай, куда хочешь, главное, чтобы тебя не нашли. Нас кто-то сдал. К тебе могут прийти менты в любой момент, а если придут, то ты никуда не денешься! - он говорил ровным тоном, но слышно было, что он волнуется. – Уезжай сегодня же, пока не стали искать, - и он положил трубку.
Виталик понял, что дело совсем плохо, просто бы так Сухроб не стал звонить и поднимать панику, значит всё было серьёзнее, чем он сейчас думал. Старший брат всегда решал проблемы сам, а тут не смог.
Виталик стоял и смотрел на Машу. Он понимал, что брать с собой её бессмысленно, что она ему нигде не нужна. Но и оставлять её не безопасно, она же ни в чём не замешена. Что лишние проблемы ни ей ни ему не нужны.
- Собирайся быстро и поезжай к родителям в Химки! - скомандовал он.
- Что-то случилось? – она испуганно посмотрела на него и привстала с дивана.
- Да! Я тебе говорю, собирай вещи и уезжай! Никогда больше не возвращайся в эту квартиру. Я тебя сам найду. – Он знал, что искать её не будет, что это тот самый удачный случай, когда можно от неё избавиться.
- Я? – она растерялась, и щёки её покрылись румянцем.
- Маша, уезжай! – крикнул Виталик наклонив к ней голову, что волосы стали свисать с плеч.
Девушка быстро достала из шкафа чемодан и стала скидывать туда всё что он ей купил, что она купила на его деньги, что-то из старого. Через двадцать минут она стояла на пороге. Виталик ничего не взял, только деньги и документы. Они вышли из дома и сели в машину. Виталик молча повернул в сторону Химок. Через полтора часа он припарковался у подъезда её родителей и попросил уйти. Он даже не стал её целовать на прощание, не обнял и ничего не объяснил.
Приехав в аэропорт рядом с Химками. Он бросил машину на стоянке и зашёл в зал. Купил билет на Ташкент и в тот же вечер улетел.
В городе было лето. В этом городе всегда лето, даже когда морозно, всё равно Ташкент город летний. Он сел в такси и поехал к Акраму. Брат жил за городом в большом доме. Проезжая мимо четырёхэтажных жёлтых жилых домов, мимо скверов и парков, по длинным улицам и закоулкам. Всё было таким родным. Сердце уже не так сильно билось при виде этого города, но оно замирало при каждом знакомом месте. Так, видимо происходит всегда, когда приезжаешь в места, которые тебе до боли знакомы. Виталик вытащил из кармана джинс сигарету забитую гашишем и закурил.
- Знакомый запах, - засмеялся водитель. Виталик улыбнулся, но ничего не ответил.
Через час они были у высокого дома Акрама. Мужчина отдал деньги водителю и вошёл за высокий забор дома. На встречу выбежала огромных размеров овчарка и громко залаяла. На её рёв вышла хозяйка дома Оленька. Она сильно изменилась с последней их встречи. Постарела, стала плотней, лицо как-то съёжилось от морщин.
- Тамерлан, Замолчи! - крикнула она. Спустившись с лестницы в три ступени она подошла ближе к нему, - Виталик? – нерешительно спросила она, но потом узнала и снова повторила – Виталик!
- Здравствуй, Оленька! – обнял невестку Виталик. Эта женщина совсем не была похожа на ту Оленьку, которую он знал много лет назад, что теперь он даже и не смог бы вспомнить, когда брат женился. Возможно, он и сам постарел, но для себя он оставался всё тем же человеком без возраста. Ведь для себя мы всегда одинаковые. Оленька ввела младшего брата своего мужа в дом.
- Акрам, где-то как всегда в разъездах, - смеялась она и заходила в кухню большого двухэтажного коттеджа.
Дом и вправду был огромен. С того момента, когда он был здесь в последний раз много изменилось, он расстроился и стал выше. На полу главной комнаты лежал огромный ковёр. Это ковёр, когда-то соткала мать. Низкий длинный стол и подушки, много подушек. Они все были разноцветные, как сахарное драже, которое рассыпали по полу. Виталик осмотрелся по сторонам и увидел в широкой рамке фотографию матери. Это была самая старая фотография из альбома. Мама была ещё тогда совсем молодой, с густыми чёрными волосами, чёрными азиатскими глазами и тонкими плечами. Такой Виталик её никогда не видел. Он помнил её только уже после четвёртого ребёнка, когда она стала широкой и круглой женщиной забегавшейся, как белка в колесе.
- Не знали, что приедешь, - волнительно накрывала на стол Оленька, - ты, прости. Хотя бы позвонил. – Она разогревала еду и ставила её в большой комнате. – Мы же Акрама ждать не будем. – улыбнулась она, - а то пока дождёмся, ты и с голоду умрёшь. Вчера Акрам готовил плов, ты обязательно должен его попробовать.
- Спасибо, - улыбнулся в ответ Виталик. Сейчас он был дома. Пусть это был дом старшего брата, но здесь он мог чувствовать себя свободно, спокойно, зная, что всегда ждут и любят. У него никогда не было такого уюта, какой был у Акрама и он отчасти завидовал, хотя понимал, что сам виноват в своём одиночестве. Для того, чтобы стать чьим-то мужем, нужно быть бесконечно отважным человеком.
Виталик смотрел на еду на столе и у него заблестели глаза. Это была настоящая еда его матери и его родины. И пусть где-то в Москве на кухне в его ресторанах готовили еду с точно таким же названием, это всё было не то. Это всё было не такое родное, оно даже пахло не так. Он присел у стола и пригласил Оленьку за стол, та села рядом, но есть не стала. Он взял косу с шурпой и стал дуть, чтобы суп остыл. Потом небольшими порциями на ложке влил в себя. Виталик пододвинул к себе лагман с пловом. Он руками стал брать небольшие горсти риса и есть. Для узбеков не характерно есть вилками, да их и не любил он. Он чувствовал, как только эта еда может заставить его улыбнуться.
- Нравится? – спросила Оленька.
- Очень. – Он расплылся в улыбке.
Дверь в дом открылась и вошёл высокий парнишка, с виду очень напоминающий Акрама. Он с удивлением посмотрел на Виталика и даже озлобился сперва.
- Абдул, это твой дядя Виталик. – Объяснила Оленька, мать этого высокого парнишки. Виталик привстал и стоя на месте ждал, пока Абдул сам подойдёт. Абдул крепко обнял Виталика перекинув руку через его плечо. Племянник знал о существовании и Виталика и Сухроба, но если старшего дядю он видел чаще, потому, что Сухроб хоть изредка, но навещал малую родину, то Виталик после похорон матери ни разу не приехал. Акрам всегда рассказывал сыновьям, а у него их было двое, что его братья самые лучшие и самые надёжные. И сыновья уважали их.
В дом вбежал маленький мальчишка. Он был весь грязный и на носу была длинная царапина, как от ногтей.
- Фархад, где ты опять вымазался? - привстала Оленька с пола и подошла к младшему сыну. – иди, поздоровайся, - отправила она младшего к дяди.
Для Виталика это всё было настолько необычным, что он дядя, что его уважают дети его брата, что они ещё не знакомясь с ним, наслышаны сполна. У него увлажнились глаза, но он сдержался. У этого закоренелого холостяка не было детей, и он не представлял что с ними делать, но ему почему-то так захотелось, чтобы кто-нибудь когда-нибудь назвал его «отцом».
Виталик обнял племянников. И они пошли в свои комнаты. Оленька снова пригласила его за стол. Он присел и продолжил трапезу.
- Как ты вообще поживаешь? Пропал. Ничего про тебя не слышно! - улыбнулась женщина.
- Хорошо, - улыбнулся он в ответ, но ему так стало грустно, что он понимал, что ничего хорошего по большому счёту у него и не происходит. Всё идет, как-то так, через непонятно что. Ему даже нечем похвалиться. У него были деньги, какая-ни-какая власть, но у Акрама были дети. Вот именно он и был богат и властен.
Уже был поздний вечер. Над Ташкентом было такое небо, как в сказках про Шахиризаду, когда поднимаешь голову вверх и видишь блёстки. Их много. Они похожи на фонари в коком-то чужом городе. Город, в котором никто не живёт, только фонари. Там всегда светло и свежо. Там хорошо. И каждый хочет попасть в этот город, но никому никогда не удастся высадиться ни на каком космическом корабле. Туда не ходят поезда и не летают самолёты. Каждый таксист знает о существовании этого безымянного мегаполиса, но ни за какие деньги не повезёт, сочтя тебя странным и даже чудаковатым. Даже сев на конечной станции самой длинной ветки метро ты не найдёшь название остановки этого города. Им можно только любоваться издалека. Из Ташкента, да из любого другого города, где есть такое небо. Москва нищенствовала именно по той причине, что никогда не имела возможности заглянуть в этот город, в это небо, в эти звёзды.
Виталик вышел на улицу и присел на верхнюю ступеньку лестницы. Он достал из кармана рубашки самокрутку и закурил. Пахло весной. Как в детстве. Этот воздух окутывал и возвращал в то прошлое в которое никто не вернётся, но никогда не забудет. Он смотрел на небо. Дверь в доме отворилась и мелкими шагами подошла Оленька и села рядом. Он не оборачивался.
- Как Акрам? – спросил Виталик.
- Да, знаешь, - задумалась она, - наверное, хорошо. Он никогда не жалуется, главное, чтобы у нас всё было говорит он. Но я же так не считаю. – Женщина сидела, рядом сложив руки на колени.
- Он прав, - Виталик повернул лицо к Оленьке и выдохнул в небо дым, чтобы тот не задел невестку, - я иногда ему завидую, - тихо сказал мужчина. У него есть вы. Семья.
- А тебе что мешало…или мешает? – Оленька склонила голову на плечо.
- Да, даже не знаю. – Виталик задумался на секунду, а потом продолжил, - наверное, поздно уже. Я не смогу ужиться с женщиной. Я не смогу быть с ней одной. А этих женщин всегда что-то не устраивает, - улыбнулся он, показав зубы, которые моргнули от огней с незнакомого города.
- Просто ты никогда не хотел. Да, и не хочешь! – Оленька не стала его оправдывать, она всегда говорила, так как есть. – Акрам же тоже не святой, - она грустно улыбнулась, - просто он умеет сделать так, чтобы я была самой любимой. Молчит всегда. Я же всё знаю. Всё. Только тоже молчу. Я его люблю сильно.
- Я, наверное, просто никого не любил. Не встретил ту, с которой готов был прожить всю жизнь.
- Нет. – Помахала она головой, не соглашаясь, - не в этом дело. Жить можно с кем угодно, и даже не чувствовать к этому человеку любви, просто нужно суметь смириться с его недостатками. Мы же не идеальные. У нас у всех есть грехи. Мы грешники. Аллах нам всё вспомнит. – она подняла голову вверх и посмотрела в небо, - но я очень люблю Акрама. Знаешь, ты можешь меня не понять, но я этого никому не говорила. Я люблю его даже больше, чем детей. Странно, да? – она улыбнулась, не отрывала глаз от звёзд, - если бы когда-нибудь передо мной поставили выбор – он или дети, я бы выбрала его. Это ужасно неправильно. Меня могут за это осуждать и тыкать пальцем. Но я жить без него не могу. Наверно, поэтому всё и прощаю. – Она широко растянулась в улыбке.
К дому подъехала машина. Громко работал двигатель. Потом захлопнулась дверца автомобиля и во двор вошёл Акрам. Он постарел. Высокий, тощий, тёмный и старый. Как отец. Он ужасно напоминал отца. Когда Виталик увидел его, то даже вздрогнул от воспоминаний, которые мгновенно напали на него из-за спины. Акрам быстрым шагом подходил к порогу. Виталик встал и широко улыбнулся.
- Брат! – крикнул Виталик и обнял крепко Акрама. Тот сначала растерялся, но потом быстро опомнился и оторвал брата от земли, крепко прижимая к себе.
- От куда ты тут? – смеясь, говорил счастливый Акрам.
- Беда, брат, - ответил основательно Виталик.
- Ну, пошли в дом, расскажешь! – Акрам прижал младшего брата к себе, и они вошли в дом, за ними вошла Оленька и закрыла дверь за замок.
Они просидели всю ночь в главной комнате и раскуривая кальян, играя в нарды, разговаривали. Дети и жена Акрама уже крепко спали. Бывают такие люди, которых можно не видеть сто лет, но встречая ты не чувствуешь себя чужаком, а общаешься с ним, как будто только вчера виделись. Таких людей мало, но для Виталика таким человеком был Акрам.
Главный доход этой семьи был под угрозой. Акрам рассказал, что степи с анашой НИИ Ташкента собирается поливать каким-то химико-биологическим раствором для уничтожения всех посевов и плодов. Это несколько километров во все четыре стороны. Это тысячи и сотни тысяч рублей. Это заработок не только верхушки этого бизнеса, таких, как Акрам и Сухроб, но и тех гонцов, которые приезжали на поля и через товарники провозили рюкзаки, а в рюкзаках по несколько десятков килограммов наркотической травы.
Но сейчас ученые и борцы за здоровье нации не были уверены, что это поможет, по большей части от того, что этот раствор-убийца больших денег уничтожал не только кайф-траву, но и почву, которая после подобной обработки перестанет приносить плоды несколько сотен лет. И тут уже учёные задавались вопросом – «что лучше?».
- Ты представь, сколько ребятушек пострадает, некоторые только на этом и живут, - встревожено рассказывал Акрам. – Мы-то проживём, если не посадят, хотя кто его посадит, он же памятник – процитировал Акрам и рассмеялся, потом вспомнил о спящих детях и притих. Он бросил зары и выпала кошка, удваивая очки, он сделал четыре перемещения по доске.
- А мы? – спросил Виталик следя за руками брата.
- Мы? – Акрам поднял одну бровь и задумался над последним ходом, - мы – не пропадём! – утвердительно сказал он, - Пропадёт трава – пропадут деньги! Ты только представь, сколько полей уничтожат?! – в его глазах бегал незаметно страх. Акрам и в самом деле очень боялся, что его деньги растают под каким-то раствором не имеющим точного названия. Что бизнес, налаженный десятилетиями уйдёт в трубу, причём в прямом смысле. Он боялся жить бедно. Акрам боялся этого всю свою жизнь, именно поэтому так рано уехал из Намангана и стал работать, как раб где придётся. В наркотики его затянула случайность, но этой случайности он теперь говорит спасибо. Его тогда забрали в милицию за кражу, там он познакомился с Абдурахманом, который и стал для него крёстным отцом и защитником. Который впервые угостил его косячком и дал понять, что это нужно людям. Что людям нужно отрываться от земли, парить, видеть сны с открытыми глазами. Жить. Тогда только-только Европа стала узнавать об анаше, о том как её достать и как сделать и Абдурахман во всю экспортировал наркотики. Естественно всё шло медленно и со страхом залететь в тюрьму не только за рецидив, но и за социализм, который поглотил всё и вся в СССР.
Со временем налаживалась линия перевозки и кое-какие деньги покапали в карманы. Мало, но уже свои, с чего-то нужно было начинать. Потом они провернули эксперимент с Москвой, и понеслось. Молодые парнишки приезжали из разных городов, чтобы заработать на свою несчастную жизнь. Ведь у каждого, кто совался в круги анашистов жизнь была не просто неграмотно построена, а неграмотно закончена. Это была игра на выживание.
Парни приезжали на отдалённые станции области Ташкента, Казахстана и близ лежащих районов и несколько дней купались в долинах с высокими кустарниками, которые дурманили не только мозг, но и тело к которому прилипала пыльца. Она же и собиралась в пластилин.
Потом эти ребята с тяжелеными рюкзаками шли пешком несколько десятков километров, садились на пассажирские поезда, по пути пересаживались на товарники. Так доезжали до какой-нибудь станции и операция снова повторялась вплоть до конечной остановки – Москва. На Казанском вокзале происходил их триумф. И через какое-то время снова повторялось на свой страх и риск. Хотя страха уже не было, а риск был обоснован желанием заработать. Страшно было только от того, что ты можешь в любой момент исчезнуть, либо от рук своих, либо от милиции, либо от конкурентов. В то время конкурентов было совсем мало, но с годами и с усложнением железнодорожных путей становилось всё больше и больше.
И вот сейчас Акрам понимал, что вся эта система может в миг рухнуть и рассыпаться на множество городков в которых живут эти люди. Живёт его рабочая сила. Он лёг на подушку и запрокинул голову вверх.
- Ты же понимаешь, брат, что всё не так просто? – спросил Акрам, - потом меня посадили, - сказал он, помнишь, я рассказывал? – спросил он не поворачивая головы.
- Помню. Ты не говорил за что? – Виталик внимательно наблюдал за каждым движением брата.
- Я встретил Акрама, - сказал он, имея в виду отца. Он замолчал и потёр переносицу. – Не знаю, что было с ним дальше, но когда я его встретил, то он узнал всё что я о нём думаю. Всё что думает о нём вся наша семья. – Он снова затих, а потом стал вспоминать, - Я тогда только-только начинал барыжить травой. Весь крутой, всегда под кайфом, - улыбнулся он, - был праздник, не помню какой, но точно был праздник. Помнишь, мы тогда у Абдурахмана скрывались дома, под Ташкентом. Меня искали тогда за траву, но я от вас вечером уехал. Я пришёл в ресторан, даже какую-то забегаловку, - уточнил он, - а там был Акрам. Он был с женщиной. Красивой женщиной. Я даже потом с ней переспал, пару раз, -улыбнулся он, - я выследил его после этого вечера. Естественно он меня не узнал, он не понял, что я его сын. Только, когда на суде объявляли приговор, он весь побледнел и чуть еле держась, чтобы не сорваться вышел из здания. – Он закрыл глаза и с особой злостью начал говорить, - я бил его в тот вечер так сильно, что потом два дня болели ноги. Я не знаю, куда попадал в тот момент ему, по лицу, по ногам, не знаю, я тогда об этом не думал, но бил. Бил его так сильно на сколько было злости за всю жизнь. За вас. Которые ютились в этом бараке, который называли домом и спали на полу. За ваше бедное детство. Даже не за себя, а за вас. За вас. – Повторил он. – Если бы я вернул всё назад, то сделал бы всё точно также и не пожалел. Я своё отсидел. Мне хватило. Я сделал так, чтобы вы никогда не были голодными.
Братья молчали. Сначала Виталику хотелось всё рассказать Акраму. Всё то, что он хранил столько лет. Ту самую встречу с отцом, но он промолчал. Отец своё получил. Ему было не только больно от того, что тело ныло от ударов, а ещё от того, что руку на него поднял собственный сын, два сына, в разные годы, но они своеобразно мстили за детство без него. Уже не было важно жив этот человек, фамилию которого они носили, или его уже нет, но они знали оба, что он получил всё то, что они считали, заслуживает именно он.
Виталик стал жить у Акрама. Как выяснилось потом, по одному звонку Сухроба, милиция давно копала под их промысел. Кто-то из гонцов с полей сдал их фамилию и пошло-поехало по знакомым, конкурентам и по постоянным скупщикам на них завели целое дело, под которое попадала вся диаспора Мусиных. Сухроб уехал в Анапу, там скрывался первое время, а за Виталика теперь можно было не переживать, он находился под крылом старшего брата, который всегда знал, что делать и с кем нужно договориться, чтобы всё уладить.
И снова Виталик остался один. Он был в семье окружённой заботой и вниманием, но не было того человека к которому он каждый день мог прийти и сказать, что любит. Любит той любовью, которой любят только очень близкие люди, с заботой и пониманием. В один из вечеров он поехал в город. Дома он уже находиться не мог. Жить в четырёх стенах было совсем не его ежедневным занятием. В Москве осталось всё что у него было – ресторан, квартира за которую он заплатил на несколько месяцев вперёд, даже машина, которую он так любил осталась на стоянке аэропорта.
Каштаны падали под ноги и иногда пролетая мимо глаз пугали прохожих своей навязчивостью. Виталик шёл по городу и дышал воздухом детства. Воздухом воспоминаний. Не всегда родных для сердца, но всегда таких волнующих столько лет прошло, а он не чувствовал, что стареет, что годы, как в субтропиках в сезон дождей жизнь также утекает по склонам и крышам туземских домов. Он вошёл в кафе и присел за столик, заказал чай и стал просто рассматривать людей. В каждом новом городе люди отличались и жили какой-то своей жизнью, в каких-то своих мирах и это было интересно, знать и видеть, что все такие разные. Иногда не понимать ход мыслей человека, но всегда пытаться докопаться до его души, даже пусть это делается на расстоянии с соседнего столика.
Напротив сидела девушка с мужчиной и что-то пыталась ему доказать. Она махала руками и громко говорила по-узбекски. Из-за музыки её не было слышно. Девушка была невысокого роста с тоненькими ручками и ножками, и пухленькими пальцами, как у новорождённых. На ней было платьице чуть ниже колен голубого цвета, а за головой металась в стороны длинная чёрная коса. Но не смотря на то, что она была очень худой, её бёдра выделялись и было видно, что ноги у неё полноватые по сравнению со всем телом.
Мужчина сидевший с ней рядом нервно курил сигарету за сигаретой тушив их в пепельнице одним нажатием толстого пальца. Он был в светлой рубашке с двумя расстёгнутыми сверху пуговицами. Он не слушал девушку, это было видно по отвлечённому взгляду. Потом он быстро встал и вышел из кафе. Девушка опустила только что раскрытые от эмоций руки на колени и проводила мужчину взглядом. Она одним глотком допила уже остывший чай в пиале и встала, чтобы уйти.
Виталик быстро среагировал на её движения и поспешил за девушкой. Она широкими шажками шла по асфальту цепляясь каблучками за бордюры.
- Девушка! – окликнул её мужчина бежавший за ней. Она резко остановилась, повернула голову, коса легла на плечо. – Простите, что я вас остановил, - извинился Виталик, - можно я вас провожу? – спросил он. Девушка ничего не отвечая повернула голову вперёд и пошла в своём направлении. – Ну постойте же! – крикнул он ей и сравнялся в шаге. – Я же просто хочу проводить.
- Меня не надо провожать, - отрезала она.
- А меня Виталик зовут, - улыбнулся он. С близи девушке было не больше двадцати пяти лет. Её бёдра перекачивались из стороны в сторону, что заставляло обратить внимание на её походку, если идёшь позади неё.
- Я очень рада, что вас так зовут! – ответила зло она.
- А куда вы идёте? – спросил он.
- В поле, вешаться! – отрезала всё также грубо девушка.
- В поле вы не повеситесь, там нет деревьев, - пошутил мужчина.
- Слушайте! – она резко остановилась и повернулась к Виталику, - что вам от меня надо?
- Проводить, - он виновато улыбнулся и замер. Девушка слегка улыбнулась.
- Я не нуждаюсь в провожатых, - уже тихо и даже без эмоций сказала она.
- А как вас зовут? – пытаясь отвлечь её спросил Виталик. Девушка слегка растерялась, но не подала виду.
- Я сама прихожу, меня не зовут, - сообразила она остроту на ходу.
- Ну, в этом я не сомневаюсь, таких девушек, как вы звать не нужно. – Он пытался её обаять.
- Слушайте, Виталий, - начала она, - я не хочу с вами знакомиться, у меня нет на это желания. Я хочу дойти до дома и лечь спать. Я устала. А вы мне надоедаете. – Она прибавила шаг.
- А если завтра? – спросил он.
- Что завтра? – девушка остановилась и подняла слегка носочек ноги, чтобы сбавить напряжение от туфель.
- Если мы завтра с вами встретимся? – он улыбался и ждал ответа. Девушка посмотрела за плечо незнакомца и увидела того самого мужчину с которым ругалась в кафе. Она резко изменилась в лице и стала серьёзнее, злость резко ушла в сторону.
- Проводите меня! – сказала она достаточно громко, чтобы её покинутый мужчина смог услышать, и он услышал и нахмурил лоб, - Виталий, проводите меня! – повторила она.
- Без проблем, - ответил он не оборачиваясь и не видя того мужчину.
- Меня Ситора зовут, если что. - Сказала она уже тише, чтобы услышал только Виталик.
Ситора была с ужасным характером, но это и нравилось ему в ней. И этот характер отличался от всех ранее им встречаемых. Не тем, что она была какой-то односторонней, она была крайняя, её всегда кидало из крайности в крайность. Она могла громко хохотать без повода, а потом резко замолчать и уйти в молчание, порой это молчание затягивалось на несколько дней. Он её не понимал. Она могла сказать – «я люблю тебя», а на следующий день объявить «что с таким человеком как ты не хочу вообще иметь ничего общего». И в этом была её загадка. Загадка востока, что ли.
Ситора была единственной женщиной в его жизни, которая после месяца из общения сказала что любит. И сказала это не ради того, чтобы просто сказать и забыть, она и вправду его полюбила. Она полюбила его так нежно и искренне, что сама предложила переехать к себе. Она предложила ему жениться на ней и подарить ей сына. Хоть эта странность в ней и нравилась Виталику, иногда она его просто пугала. Он не мог долго находиться с ней в одной комнате, она как будто пожирала его своей нескончаемой энергией. Она была первой, кто открыто заявлял о своих желания и возможностях. Саитора говорила, что хочет стать его женой, а взамен сможет дать ему семью.
Конечно, Виталик задумывался об этом. Он помнил слова Оленьки, которая говорила, что можно жить с кем угодно, главное принять все его недостатки, но ему даже страшно было представить, что просыпаясь с этой женщиной он будет бояться, что она выкинет сегодня какую-нибудь вещь, которая его не обрадует.
Они прожили вместе два года. И все эти два года Ситора давила на Виталика, чтобы он на ней женился. Она могла кричать, угрожать ему самоубийством, могла бить его, за что нередко летела отшвырянная на кровать, чтобы не сильно больно. Он боялся её ранить, но и находиться с ней уже не мог.
Когда девушка была рядом, он её просто ненавидел. Он готов был её задушить. Но, как только она уходила на работу, или по своим каким-то бесконечно важным делам, то он тут же сходил с ума, не находил себе места, ему так хотелось прижать её маленькую к себе и снова начать ненавидеть.
После очередного безповодного скандала, он хлопнул дверью и ушёл. Он решил, что никогда не вернётся к той чьи достоинства в его глазах превращаются в недостатки и их с каждым днём становилось всё больше и больше. Он слышал, как Ситора что-то кричит ему в след, но уже не оборачивался. Решил уйти, значит ушёл навсегда.
Был август 1991, когда по телевизору объявили о независимости республики. Кто-то бесконечно радовался наступившей свободе и отделению от России, а Акрам ходил из стороны в сторону и что-то причитал держа в руках чётки и перекатывая бусины одну за другой.
- Вы только представьте, - говорил он сам себе, но также обращался к Виталику и Оленьке, которые сидели в большой комнате, - мы отделимся и начнутся проблемы с перевозами. Это же границы. Контроль. Да, что ещё это правительство придумает, чтобы помешать мне работать? – он размахивал руками и смотрел в пол. Оленька никогда не лезла в дела мужа, поэтому сразу после того, как разговор был начат, вышла.
- Ты думаешь что-то измениться? – спросил Виталик.
- Я не думаю! Я знаю! - он прошёл от одной стены к другой и остановился, потом резко повернулся и посмотрел на Виталика, - ты должен ехать в Анапу, - он указал пальцем на брата- если сейчас упустить момент, то все каналы закроются. Наши денежки, как мука через ситечко, - Акрам поднял ладонь вверх и пошевелил пальцами. Он прошёл по комнате ещё раз по тому же маршруту и остановился снова перед братом, - ты должен ехать!
Уже через неделю Виталик был в Анапе. Границы, о которых говорил Акрам ещё не были расчерчены, но то, что ты въезжаешь в другую страну, почему-то чувствовалось. Сухроб жил в своём доме, который купил на те деньги, которые успел спасти, когда уезжал. Высокий двухэтажный дом на станции Благовещенская напоминал греческое бунгало только по стоимости, да и по размерам далеко превышало эллинских крохотный уголок у Эгейского моря. За окном красовался Чёрное по названию и сине-зелёное по красоте кусочек морской воды.
Сухроб жил не один. Он ещё никому не рассказывал, но с ним жила женщина, она была чуть моложе его, но не на много. Она была разведена и помимо этой женщины с ними жил ещё и сын её.
- Это Таня, - представил Сухроб свою сожительницу. Виталик махнул головой в знак приветствия, но пробежала мысль, что «не старовата ли она для него?».
- Виталик, - ответил брат. Женщина тоже махнула головой в ответ и даже улыбнулась. Её улыбка сопровождалась полуоткрытыми тонкими розовыми губами. Она была высокая, как раз вровень Сухробу и очень смуглая. Виталику показалось, что ни один час эта дама провела на пляжах между Кизилташским и Витязевским лиманами. У неё были большие чёрные глаза и короткие светлые волосы, выгоревшие на солнце. Но, не смотря на то, что ей уже давно было далеко за тридцать, она была красивой, очень красивой. Ровная осанка, большая грудь и длинные ногти, это сразу бросалось в глаза. Она понравилась Виталику. Ему достаточно было, чтобы она просто сидела и молчала, если бы она заговорила, то развеяла бы все только что сложившиеся мифы о ней, но Таня заговорила.
- Мы рады, что ты приехал! – улыбнулась она Виталику.
- А я рад приехать, - ответил он и тоже показал свои белые зубы.
Танин сын был уже взрослый и отношения с Сухробом у них по всей видимости были не самые близкие. Хотя, как человек, который никогда не имел своих детей мог подружиться со взрослым ребёнком своей женщины?
Пути, по которым перевозилась трава не менялись. Сухроб отправлял людей из Краснодарского края в Узбекситан, там они ехали по наводке Акрама, который сам никогда не показывал своего лица и мало из приезжавших кто знал его имя. Потом рюкзаки с людьми, именно в таком порядке они были нужны, возвращались на Кубань и только после этого Виталик мог продавать траву по близ находящимся городам. Ничего не изменилось с того дня, как он покинул Москву. Теперь он занимался тем же самым, только немного южнее по карте России. Границы образовывались между государствами, но гонцы находили такие возможности, что любой бы разведчик позавидовал. С такой тягой к работе, они напоминали китайцев у которых отпуск составляет четыре дня, но зато за один такой заезд на поле марихуаны эти ребята могли не работать ещё полгода, как минимум.
Таня была хозяйка в этом доме, как бы странно это не звучало. Сейчас Сухроб отдал всё в руки своей женщины. У неё был подозрительно стойкий характер. Как потом рассказал ему Сухроб, Таня почти семь лет прожила в Турции, там вышла замуж и родила сына. Муж не редко её бил до такого состояния, что она могла неделями лежать в больнице. Сын любил отца несмотря ни на что, но когда Таня решила уехать обратно в Россию, то тот долго сопротивлялся и ещё до сих пор был против. А тем более он был против, что его мать живёт с Сухробом. Хотя мальчик и нередко находил сходства нового папы и родного отца.
Зимой они расписались в местом ЗАГСе. Виталик стал свидетелем. Всё по европейским стандартам. Никаких обрядов и свадебных церемоний, всё скромно, но обязательно с праздничным пловом из джугары и баранины, а ещё с сухофруктами.
Братья сидели на берегу моря в закутанные в пледы. Волны прибивали к берегу и брызги разлетались в стороны. Они падали на лицо и оставляли холодный след.
- Я думал, ты никогда не женишься, - вдруг улыбнулся Виталик и посмотрел на брата.
- Знаешь, я тоже так думал. Наверно и не женился бы, если бы это не было так важно для Тани. Но я и сам понимаю, что у меня-то никого и нет в этой жизни. А она меня понимает. Принимает любого. Наверное, это важно. Я бы пропал, если бы не она. Мы же познакомились сразу же, когда я переехал в Анапу. Скрывался тут по деревням, чтобы спасти шкуру, так и Таньку встретил. Она же даже не спрашивает, чем я занимаюсь, говорит, что это не её дело. Если бы она когда-нибудь спросила, я бы разозлился, но она не спрашивает, - Сухроб смотрел своими заплывшими от жира тонкими глазами на море и глубоко вдыхал, так что всё тело вздрагивало.
- А сын? – спросил Виталик.
- А Тоша, хороший парень, правда, запуганный, но сильный. Духом сильный. Он меня конечно ненавидит, но я ничего с этим поделать не могу. Я же не отец ему. Хотя если бы Тони был бы моим сыном, то я бы гордился им. Он отважный, всё время в бой рвётся, - захохотал Сухроб.
На долго в Анапе Виталик не задержался, не мог он находится в этом небольшом городке, хотя море его и тянуло. Он мог часами смотреть, как оно перекатывается по камням и песчаному берегу. Уже летом он был в Москве. В этот город ему не хотелось возвращаться, но он понимал, что только там сможет сделать что-то своё. Что поставку наркотиков в Москву он не сможет возобновить, сил маловато, но с теми деньгами, которые у него были, он смог открыть что-то своё. Возможно, даже вернуть ресторан, который точно уже кто-то подобрал под себя. То что когда-то было его и якобы государственное, теперь находилось в руках какого-нибудь дядьки с широкой цепью на шее.
В стране тогда творился хаос, именно хаос, а не бардак, как принято говорить об этом отрезке времени девяностых годов. Люди, как оглашенные решили, что власть это единственное зло в стране и если она не будет мешать, то всё сразу станут богатыми и довольными. Республики одна за другой объявляли о суверенитетах. Уже никто не реагировал на центральную власть, властью стала улица и чувачки из качалок в борцовках и кросах от «Адидаса», естественно такого же подпольного, как и они сами.
Вообще, некогда спокойная Москва разделилась на районные штаты имея свои группировки и центровых парней. Город превратился в яму с отбросами. Смотришь и боишься. Теперь этимология сленгового арабского слова «мафия» перекочевала и в Россию, бахвалились все кому не лень. Существовала целая иерархия красной мафии. Обычно главным был какой-нибудь спортивный тренер или хотя бы тот, кто имел подвал и возможность купить парочку железных тренажёров. Потом шли правые и левые руки главарей, а дальше армия солдат, как в бойцовских клубах. Ореховские, Солнцевские, Курганские, Комсомольские, Казанские, Измайловские, Коптевские, и так по всему многомиллионнику. Двор на двор, район на район. К середине девяностых никто уже не стеснялся разбросанных братишек и дневных уличных перестрелок, это было также нормально, как выпить палёного польского «Рояля».
Для того, чтобы жить нужно было уметь выбивать деньги. А они выбивались ото всюду, из первых официальных предпринимателей открывающих свои клубы, магазины, рестораны. Рэкет был, как герпес на губе, только вылечить его было очень дорого, порой от выручки отдавалось до 30 и 40 процентов. Кто-то жил теми деньгами, которые отобрал, а кто-то теми, что остались после прихода «крыши». Как говорили сами братки – «Не буду накрывать тебя я, накроет другой, но тогда ты будешь платить и ему и мне». А если посчитать это составляло почти 100% выручку. Не выгодно. Иногда выбивались зубы проституткам, так чтобы запугать. Но это было на первых этапах становления авторитета.
Выживали сильнейшие группировки, слабые уходили в Лету под музыку Поля Мориа из любимого фильма про Итальянскую мафию. Кто-то соединялся для пущего страха наводящего на окружающих. Понеслась первая партия олигархов, при чём деньги можно было заработать на всём что только было, главное шевелить хотя бы одной извилинкой и иметь сильных покровителей в авторитетных кругах.
По всей видимости у красной мафии в малиновых пиджаках были свои заповеди, как и у «Коза Ностры», после чего главы заштатных группировок дохли, как мухи, а их семьи-армии рассыпались, как песочное печенье с добавлением мелка от насекомых «Машенька».
Первое орудие братишек были костеты, ножи-выкидухи, и чем старше они становились тем серьёзнее было их оружие. «ТТ-шки», «Вальтеры», «Калашников» был для избранных. А потом мода сменилась на взрывания, и первые московские «Ягуары» и «Понтиаки» полетели в воздух со свистом.
Виталик приехал как раз в тот момент, когда всё только начиналось. Естественно ресторан был уже занят под склад. Те, кто когда-то сидели в правительстве плавно перешли в тех, кто наводит на объекты, которые можно «крышевать». Виталик нашёл старых знакомых и вернул помещение. Он тут же залёг под крыло только развивающейся Солнцевской группировки и продолжил своё существование спокойно.
Москва гремела от между районных войн. Молодые ребята резали друг друга на смерть. Летели головы и зубы, иногда отдельные части тела. Город утонул в пороках, грехах и грязи.
Виталик тогда купил себе новую «Ауди» и вспомнил ту свою первую, которых не было в Москве, которую бы и не разрешили, а сейчас можно всё. Главное ночью не ходить одному, иначе можешь не дойти.
Тогда тремя выстрелами в висок убили Квантришвили. Через время взорвали Сильвестра. Два авторитета деливших Москву на две части, подобрав под себя армии бритоголовых отчаянных головорезов.
Бизнес Виталика стал расти и вместе с тем, он открывал склады и помещения и отдавал их в аренду в разных городах – Подольск, Железногорск, Фрязино, Волоколамск, Орёл, Пермь. Теперь он мог гордо сказать, то, что сделал сам без помощи братьев. По большому счёту он за этим и ехал, чтобы не зависеть от доходов Мусиных старших, а самому начать заниматься делом. Рестораны были возвращены почти все, которые были у него до распада союза, теперь он жил с деньгами, в своём доме в тридцати километрах от Москвы и со славой своей фамилии, которая была одной из популярных среди Солнцевских.
К середине 90-ых в столицу перебрался и Сухроб с Таней. У них родился сын Тимур и купив большой дом в пригороде, он также продолжал поставку травы в Россию. Теперь всё шло самым лучшим образом. Всё курящее и нюхающееся сметалось, как колбаса с прилавков ЦУМа. Привозились просто сумасшедшие партии, которые не помещались в подвале дома Сухроба, приходилось везти к Виталику.
Тогда в их компанию попал Агфар, татарин с сумасшедшими амбициями. Он хотел всего и сразу. Его долго проверяли, ставили перед ним задачи на «расколется»-«не расколется», а потом он пробивая криминальный гранит быстро ворвался в бизнес Сухроба. Сначала ездил на плантации собирал пластилин, потом открыл свою точку в Пензе и по области, а потом и вовсе перебрался в Москву поближе к центру всего дела. Сухроб нередко называл Агфара «братом». Он никогда не был уверен в людях на сто процентов, но сейчас этот парнишка вызывал у него доверие. Поэтому почти всю работу с распространением выполнял Агфар Алалыкин.
- Скупай доллар, - как-то сказал Сухроб за ужином у них дома Виталику. Он был прав. Уже в августе случился дефолд. Сначала доллар падал в цене, а потом резко возрос. Виталик с трудом верил в этот совет и вообще, что доллар может кого-то спасти, но всё же отложил часть сбережений и не пожалел. Теперь он мог продать и удвоить капитал. В общем, жизнь в 90-ых дала возможность превысить свои сбережения на столько, что их бы хватило ещё на первое десятилетие 21 века.
Банды рушились и уходили в небытие или просто прятались на время. Бывшие головорезы ходили по храмам и отмаливали грехи за прошедший век. Они собирались небольшими группками и просили батюшку о прощении. Естественно спасали их ещё и огромные кресты на раскаченных и разъевшихся животах. И видно было, что это не семинаристы пришедшие на учение, а люди, которые ещё неделю назад отрезали кому-то голову, а сейчас, как невинные овечки прикладывались к иконам. И им всё прощалось. Теперь они могли уходить в мир следующий со светлой душой.
Заработанные деньги на кризисе нужно было куда-то вкладывать, либо в стеклянную банку и прятать в подвал под землю, либо в дело, которое принесёт доход. Виталик выбрал второй вариант, он всегда выбирал, то что приносит деньги. Это уже стало привычкой – рисковать и получать за свой риск деньги, причем всегда не малые. Одним из первых он стал открывать торговые центры в Москве. Он застраивал огромные территории и устраивал в зданиях праздник души для людей, которые давно уже ничего не видели и не покупали. Сначала это было страшно, могло всё полететь в тартарары не оправдав надежд и вложений, но, всё пошло лучшим образом.
Он уничтожал детские сады и парки, чтобы построить новый центр. Уже в первые года двухтысячных у него было всё. Неимоверное количество денег, дома и квартиры в разных районах, магазины и рестораны. Москву захлестнули открытия салонов красоты и фитнесс-центров. Он владел всем. Теперь его имя было не только на языках у конкурентов, но и в прессе, которая обмывала его каждый шаг, как покойника с особой тщательностью.
- Устал! – как-то лёжа на мягком ковре перед раскуренным кальяном сказал он брату, - есть всё!
- Так от чего же ты устал? – засмеялся Сухроб.
- Да, от того и устал, что получил всё что хочу, а всё мало и мало.
- Может тебе жениться? – подмигнул брат.
- Может и жениться, - вполне серьёзно отреагировал Виталик.
- Ты знаешь, что Каринка открыла свою галерею, - вдруг вспомнил старший мужчина.
- Кто? – Виталик привстал с ковра и внимательно посмотрел на Сухроба.
- Ну, помнишь ту, как её, Ямженская, вот точно! – стукнул он себя по колену.
- Как? – удивился Виталик. Он помнил её, он не мог её забыть, ведь все эти годы, не смотря ни на что, ни на своих бесконечных любовниц и их капризы, на кризисы и тяжёлые времена, почти каждый месяц он отсылал деньги на её лечение. Она, конечно об этом не знала. Но, сейчас, когда она напомнила о себе, тем более такой невероятной случайностью, он растерялся.
- Говорят, она в психушке лежала, после попытки убить себя, лет пять её продержали. Потом долго ещё лечилась, а вот сейчас, да, уже как два года она работает в галереи открывает новые таланты. Так смешно, - засмеялся Сухроб, - бездарная художница ищет таланты. Но, сейчас о ней говорят, как о выдающемся человеке. – Он улыбнулся. – Мы с Агфаром к ней заезжали, он показывал какие-то рисунки молодого художника из Пензы. Кстати, парень неплохо рисует. Агфар рассказал, как он у него на стене дома рисовал Мекку. Представь, Мекку нарисовал? – захохотал Сухроб и встал чтобы принести нарды, -будешь? – спросил он у брата показывая на игру.
- Нет, - помахал головой Виталик, - подожди, а где её найти? – вдруг спросил он.
- На Большой Гнездниковской, там где-то, я в этом ничего не понимаю. Для меня и картины Карины всегда были непонятны, хотя они были красивые, но я-то так олух, в этом не разбираюсь. – Отмахнулся он рукой. – А зачем тебе?
- Хочу увидеть! – ответил Виталик. Он загорелся этой встречей, он хотел увидеть ту, которая когда-то запретила ему видеться с ней, но которую он никогда не забывал. И это было даже не из чувства благодарности, жалости, сочувствие, это был его искренний поступок, один из немногих, который он хотел, именно хотел сделать для человека, который иногда доставлял ему удовольствие. Просто поддерживал.
На следующий же день он подъехал к галереи. Перед ним стояло высокое белое здание, обвешенное разноцветными афишами. Он вошёл вовнутрь и увидел, что по всем стенам развешены картины, которые он до конца не мог понять. В картинах этого художника было намешено всё – абстрактный лучизм, перекатывал цвета спектра. На другой картине в стиле ташизма Пьера Алешинского сумасшедшие рисунки кругами и пятнами. Подкатывая под творения Пикассо художник творил кубами, кубизмом, квадратами. Все эти картины напоминали сбор ненужной миру информации из под кисти автора.
У одного, по всей видимости, главного полотна стояла крошечная, совсем истощённая, но очень привлекательная женщина с чёрными волосами и длинными пальцами. Она стояла спиной. Виталик подошёл и сразу узнал в ней Карину.
- Скажите, - обратился он к ней, - как зовут художника всех этих картин?
- Мармазинский Константин, - ответила женщина быстро и повернулась к Виталику, - вы что-то хотите купить?
- Да, вот подумываю. – Стало ясно, что Карина его не узнала. Неужели он так постарел. Хотя дело близилось к пятидесяти и по всей видимости он уже был не тот молодой мальчик, которым до сих пор себя ощущал.
- Вы, знаете, - начала женщина, - есть прекрасная картина… - на мгновение она замерла и посмотрела на Виталика. Она всматривалась в его глаза. – Я видела такие глаза только у одного человека, - вдруг оборвала она себя и отошла от темы искусства.
- Хороший был человек? – улыбнулся Виталик. Женщина набросилась на Виталика и обняла его с такой силой, с которой только могла скучать по этому мужчине.
- Виталичка, - прошептала она.
Он дождался, пока она насладиться объятиями и взяв за руку тихо сказал:
- Как ты? – у неё увлажнились глаза от слышанного, виденного ей сейчас.
- Я так скучала, - прошептала она, - подожди меня здесь, - она забрала свою руку из его ладони и вышла из комнаты. Вернувшись через несколько минут, снова взяла его за руку, будто чувствуя поддержку, - пошли от сюда, - предложила она.
Они сидели в небольшом ресторанчике и пили чай. Карина не отводила глаз от мужчины, а он часто отводил взгляд в сторону.
- Ты постарел, - улыбалась она и гладила волосы Виталика, - но всё такой же вкусно пахнущий.
- Ты тоже изменилась, - он прикоснулся к её ладони, которая гладила его волосы. – Как ты вообще решила открыть галерею?
- Так странно всё получилось. Впрочем, у меня так всегда. – Улыбнулась Карина, - Когда я вышла из больницы, то на моё имя ещё долго кто-то переводил деньги, на лечение. И мне их, как не странно отдавали. Я накопила и уже к концу 90-ых смогла арендовать помещение. Дважды приходила братва с криками что убьёт. Но, ты же знаешь, что мне это не страшно. - Она вспомнила тот день, когда хотела уйти из жизни и так странно улыбнулась, как будто даже радуясь. – А вот два года назад, как-то закрутилась во всём этом. Своих картин не выставляю, честно, - она опустила глаза, - мне стыдно, я же бездарная. Зато помогаю молодым. Вот сейчас у меня просто сумасшедший художник из Пензы. Он бы тебе понравился, такой весь не от мира сего, - засмеялась Карина и взяла в руки чашку с чаем, чтобы согреть руки. – я даже, кажется, схожу по нему с ума.
- Только давай без этого, - улыбнулся Виталик, - хватит нам одного похода в психушку.
Она ответила звонким мехом. На щеках и лбу отпечатались морщины.
- Нет, правда, такой чудной парень. Как ты в молодости, - она поставила чашку и положила свои руки в его ладони.
- С ним наверное хороший секс? – решил подколоть её Виталик.
- С ног сшибающий! – засмеялась она. Улыбка не сходила с её губ. А глаза горели.
- Сколько же ему лет? – с серьёзным выражением лица задал вопрос он.
- Ну… - ты будешь ругаться, - она отмахнулась рукой.
- Признавайся!
- Двадцать лет. – Она засмущалась.
- Ну, и отлично! Я вот тоже подумываю завести себе какую-нибудь девочку и жениться на ней, - засмеялся мужчина.
- Собачку ты себе лучше заведи!
- На самом деле, Карин, хочу что-нибудь спокойное, - он сделался совсем серьёзным.
- В смысле? – удивилась она.
- Хочу, чтобы женщина любила меня не ради денег, каких-то связей, а просто, чтобы была. Чтобы семья была полной. Чтобы я мог проснуться и знать, что на расстоянии ладошки лежит она. Пусть ей будет не двадцать, а сорок, но зато моя, родная. Только ты же знаешь, всех этих сорокалетних, как бабки старые. А мне нужно соответствовать, не зря же я ношу туфли от «Louis Vuitton» за пятнадцать тысяч, - он поднял ногу и показал чёрно-белые в полосочку туфли.
- Ну, ты мажор, - рассмеялась Карина, - может, ты ещё и детей хочешь?
- Детей? – он задумался, - детей уже, наверное нет. А жену хочу. Хочу дома, чтобы было тепло от присутствия женщины. Я всё в жизни потерял самое важное. Всегда считал, что нельзя быть зависимым от денег и женщин.
- Ну, тогда тебе надо было сразу идти в монастырь, - она подтолкнула его плечом.
- Наверно, - улыбнулся Виталик и показал светлые зубы, - если бы знал, что одиночество – самое страшное наказание, то женился бы ещё в тридцать лет.
- Ты страшные вещи говоришь, - посерьёзнела женщина, - но, ты, наверное прав. Хотя я счастлива и без мужа и детей.
- У тебя любовник, как ребёнок, - подколол он.
- Ой, кто бы говорил, сам-то небось девок, как туфли от «Louis Vuitton» меняешь.
- Да, даже бы сказал, - как носки с Черкизона, - засмеялся он.
- Вооот! А мне тут говоришь!
Теперь они встречали очень часто. Он приходил на выставки Мармазинского и скупал картины, чтобы хоть как-то поддержать современное искусство, хотя потом их складывал в подвал с марихуаной и забывал об их существовании. У него появился друг, которого теперь он не хотел терять. Как женщина, она его уже не привлекала, она была права, кода говорила про девок, которых он менял. Постоянно. Разновкусные и разноцветные, какую хочешь. А чего он на самом деле хотел он так и не узнал за эти годы.
Москву окутывал первый снежок и затаптывал широкие клиновые листья раскиданные по аллеям. Раздался звонок.
- Виталь, есть вариант замутить магазинчик в Брянске, - позвонил ему как-то помощник Витя, - там, в центре отличное место, дома богатых и вообще с расположением удобно.
- Что стоит? – спросил Виталик и задумался. В Брянске он ещё ничего не делал, надо было расширять географию. Хотя у него с этим городом и были связаны не лучшие воспоминания, но ему так захотелось туда вернуться, посмотреть.
- Там, нужно с экологами договориться, там какой-то парк особенный. Надо перетереть с их фирмой.
- Так вот и займись этим.
- Пробовал. Отказывают. – Уверенно сказал Витя.
- Хорошо, я сам этим займусь.
Он положил трубку и тут же зашёл в интернет и забронировал место на поезд. Он сел на ночной на Киевском и ровно без пяти двенадцать поезд тронулся в сторону Украины.
Уже утром он стоял на старом вокзале «Брянск1» и смотрел на неработающие часы висевшие на здании. Вокруг бегали цыганки и напрашивались на «позолотить ручку», он отмахивался от них и шёл к такси.
- Мне на площадь Партизан, - скомандовал он. Адрес ему скинул Витя и даже сказал к кому лучше подойти, чтобы решить все дела и проблемы. Хотя Виталик не видел проблемы в том, чтобы договориться со службой экологии. За то чтобы построить свой торговый центр он мог дать любую сумму на взятку, только бы центр стоял. Это был некий принцип. Сказал-сделал.
Он прошёл по длинному коридору старого здания и свернул в сторону государственной компании. На двери висела табличка- Мармазинская Елена Владимировна. Виталик улыбнулся вспомнив нерадивого художника, картины которого он покупал. Он постучал в дверь…
3
Дверь в кабинет распахнулась и невысокий уже седой, с длинными волосами, аккуратно связанные в хвостик, но всё ещё выглядевший хорошо мужчина, вошёл в кабинет. Лена подняла глаза от бумаг разложенных на столе и с любопытством осмотрела его с ног до головы. Она никогда его раньше не видела. Телефон Виталика нежно замурлыкал во внутреннем кармане что-то из Синатры. Он достал телефон-раскладушку и сбросил вызов.
- Вы что-то хотели? – спросила женщина.
- Вы Елена Владимировна? – спросил мужчина и тут же присел в кресло напротив неё.
- Да. – Она сложила пальцы шалашом и наклонив голову к плечу ожидала ответа.
- Меня зовут Виталий Акрамович Мусин, - представился мужчина и положив ногу на ногу, продолжил. - Дело в том, Елена Владимировна, - начал он, - что наша фирма собирается построить торговый центр по улице Красноармейской в пределах площади Партизан.
- Нет, - тут же оборвала его Лена. – С чего вы взяли, что наша компания вам даст на это разрешение? – она тут же вспомнила разговор с директором и беспрекословно выполняла указания.
- А что может не дать? – он удивился поднимая слегка поседевшие брови вверх.
- Сквер Проскурина, где вы собираетесь строить, это природоохранная зона. Как наша компания, так и я лично, против, чтобы эта часть города была застроена очередной железной коробкой с многочисленными и ненужными магазинами. – Женщина не отрывая взгляда от Виталика и не меняя позы за рабочим столом говорила так уверенно, на сколько только могла. Подпишет документы – её уволят. Она это знала и тут же стала отрицать все его предложения. Тем более она не имела такого влияния на высшие палаты, чтобы и те отказались от своих подписей. Это же деньги и не малые. Приехал какой-то Москвич с кучей денег и собирается что-то строить. Ему естественно это нужно и это выгодно, для чиновников этого города тоже не плохо. Но, как же люди? О них и так никто не думает, а сейчас заберут ещё и парк в центре города.
- Елена Владимировна, а может, мы сможем с вами договориться? – он улыбнулся и исподлобья посмотрел на стройную, но уже далеко не молодую женщину с зелёными глазами.
- Виталий, - она попыталась вспомнить его отчество и от этого немного смутилась.
- Акрамович, - напомнил мужчина.
- Так вот, Виталий Акрамович, может у вас всё так легко и решается, но поверьте, с нами таких дел не пройдёт. Мы не решаем проблемы застройщиков с помощью взяток. – Она говорила мягко и монотонно, стараясь дать ему понять, что её слова это не «я может быть подумаю» или «смотря сколько вы заплатите», а её слова это - «Я вас предупредила».
- Уважаемая, Елена Владимировна, - он фамильярничал называя её по отчеству. Сложил руки на стол и подвинулся ближе, - вам никто и не предлагает взяток. Я же не давал вам денег. Или вы так привыкли к коррупции, и думаете, что я приехал за тем же?
- Вы что! – смутилась Лена и взяв в руки карандаш, чтобы сдержать волнение, попыталась взять себя в руки, так же как и проделывала это с карандашом, - вы что такое говорите!
- Я не прав? – улыбнулся мужчина, - а мне кажется, что я иду в нужном направлении, не так ли? – он продолжал смотреть ей в глаза и пытаться сделать так, чтобы она испугалась, сдалась, подписала. Как так Виталий Мусин и не подпишет разрешение? Такого быть не могло, считал он. Столько лет подписывал, всучивал килограммы денег и всё решалось, как нужно было ему, а сейчас какая-та офисная крыса не даст ему разрешение. Бред!
- Что вы себе позволяете? – оборвала она его, - я, думаю, нам не о чем разговаривать, Виталий Акрамович. – она держала себя в тех границах, за которые выходить было нельзя, а если бы вышла, то тут же расстрел, тут же удар в спину. – Вы можете выйти из кабинета, потому, что от меня вы никаких подписей не получите. – Она собрала всю волю в кулак, как и чувство достоинства и, не отрывая взгляда от его чёрных азиатских глаз, ждала пока он выйдет. Этот мужчина не вызвал в ней чувство гнева или ненависти, ничего не приятного не было, даже наоборот он ей понравился. От таких мужчина пахнет силой. Только сейчас он разговаривал с ней так, как говорят следователи на допросе, не отрывая глаз и провоцируя на признание любыми уловками.
- С кем я могу ещё обсудить этот вопрос? – он откинулся на мягкое кресло спиной и приоткрыв рот стал ждать ответа.
- Боюсь, что вы услышите тоже самое от всех вышестоящих надо мной людей. - Виталику вдруг показалось, что эти слова он уже когда-то слышал, как дежавю. Это чувство не относилось к какому-то определённому моменту его жизни, а относилось к прошлому в целом. - И всё равно последнюю подпись вам придётся ставить у меня, а я её не поставлю.
- От куда столько спеси? - удивился он, - мы взрослые люди и понимаем, что каждому из нас нужны деньги. Вам не нужны деньги?
- Не таким способом, - отрезала она.
- Я что вам предлагаю кого-то убить? – он был растерян и зол. Он не понимал, почему эта женщина так сопротивляется. Так могла говорить только та, которая каждое воскресенье ходит в храм и ставит свечки за здравие, упокой, на удачу, на здоровье и далее по списку святых.
- Побойтесь бога, - она сконфузилась – вы предлагаете вырубить деревья! Если мы вырубаем редкий вид елей в центре, нам обязательно нужно посадить где-то ещё такое же число растений. А эти ёлки стоят уже более сорока лет. Вы представьте, какой скандал начнётся среди местных жителей? Это вам всё равно приехал - уехал. А нам потом разгребай жалобы, да звонки журналистов. Вы думаете всё так легко и просто? Может вам и не жалко там в Москве природы, а мы за свою боремся. – Она попыталась поставить точку в разговоре, говоря строгим, даже назидательным тоном, как учителя в школе.
- Елена Владимировна, вы сами слышите, что говорите? - он был в бешенстве от речей этой дамы за столом, - Вам, что леса мало? В ваших ельниках немцы терялись во время войны, а вы мне говорите о какой-то охране природы. Самой не смешно?
- Не смешно, Виталий Акрамович! Если вы думаете, что я что-то подпишу, то не ждите. Ступайте с миром от куда пришли, я не собираюсь с вами играть и ждать каких-то подачек. – Она уже плохо сдерживала эмоции, но от своего не отступала.
- Леночка, - он встал с кресла и облокотился руками на стол, - Я же всё равно построю этот центр, вы же меня не знаете! – он мягко улыбнулся.
- Виталий Акрамович, вам лучше уйти, - она не вставала из кресла и уже не смотрела на мужчину, скрестив руки на груди.
Виталик резко отвернулся от стола и от женщины и направился к двери. Его как будто всего сдавило внутри. От этого наглого отказа, по его мнению. Он был в бешенстве. Как будто забрали конфету у ребёнка. Он-то думал, что его помощник Витя, просто никчёмный дипломат, а оказывается, что он сейчас остался в таких же дураках и с таким же ответом. Такого он допустить не мог. Он не привык проигрывать. Виталик тут же повернулся к Лене.
- Сколько вы хотите? Назовите любую сумму и она у вас будет. Все проблемы с местными и прессой я возьму на себя. У вас не будет проблем ни с правозащитниками, ни с начальством, ни с кем. – Он смотрел в одну точку, в её глаза и давил на её силу воли с такой сильной интонацией напористого желания в голосе, что она резко сжалась в кресло.
- Выйдете! – вдруг крикнула она. Мужчина не заставил ждать, тут же открыл дверь и закрывая, сильно хлопнул ей, Лена даже подпрыгнула.
Он вышел, а в комнате остался еле уловимый запах свежесобранного шалфея. Она закрыла глаза и попыталась понять от куда пахнет, принюхиваясь к воздуху. Запах был настолько знаком, но Лена так и не смогла вспомнить, кто мог ещё так пахнуть.
Хлопнув дверью Виталик выскочил из здания с силой захлопывая все двери. Внутри всё жгло, как от пореза бумагой на самом уязвимом и тонком месте коже между пальцев. Он вышел на площадь и прошёл по серым плитам к памятнику Партизан.
- И вот этого им жалко? – сказал он вслух. Он повернулся к голубым елям и туям засаженных вдоль дороги, - да, я ещё полгорода им засажу такими же деревьями.
Ему стало так обидно, как ребёнку, за то, что ему запрещают. Что нужно просить, унижаться у этого Ростехнадзора, чтобы построить свой магазин. Он обернулся к людям проходящим мимо.
- Скажите, как мне доехать до Набережной? – спросил он у девушки в сиреневом пальто, ещё не перешедшей на зимнее время, проходящей мимо.
- А, вот сейчас сядете на троллейбус единичку и вниз. Через две остановки выйдете. – Ответила она и поспешила по своим делам.
Виталик вспомнил, как когда-то, когда он был в этом городе, проводница сказала, что самое красивое место в этом городе - Набережная, а не эта площадь, которую почему-то всем вдруг так стало жаль. Как будто сговорились. Вспомнил, как шёл совсем другой дорогой и встречал совершенно других людей. Было лето. Жарко. Солнечно. Вода падала на лицо из фонтана и тут же высыхала.
В троллейбусе была давка. Всем видимо срочно понадобилось именно в ту сторону, в которую сейчас решил поехать Виталик. Он давно не ездил на общественном транспорте. Тут же вспомнил свою машинку, которая осталась в гараже ждать пока приедет хозяин. Он вышел на остановке и прошёл вдоль киосков. Свернул к лавкам и оказался около того самого фонтана. Почти ничего не изменилось с тех пор, только постарело немного. Дорога была полностью покрыта выбоинами и неровностями. Мужчина глазами нашёл ту лавку в кустах, на которой когда-то сидел и направился в её сторону. Была зима, и вода не лилась струями из фонтана. Там было сухо, лишь кое-где лежал снежок. Он закутался в шарф посильнее. Ветер дух со стороны реки за высокими деревьями.
К 50 годам его жизнь превратилась в бесконечный поток звонков и встреч. Кому-то постоянно, что-то было нужно. Кто-то, что-то хотел сделать и звонили ему, чтобы он устроил. И ему было не жалко своих знакомых и приятелей, которые решали всё «запросто». Он рассматривал асфальт и думал – «Лучше бы дорогу сделали в этом городе, чем переживали за какие-то ёлки. Ненормальный народ». Во внутреннем кармане куртки завибрировал телефон.
- Да! – ответил он. Это был Витя. – Привет, молодой человек, - улыбнулся он, - я тут ещё не всё до конца решил, но всё будет. Мужик сказал – мужик сделал! – улыбнулся он. – Ты найди мне что-нибудь эдакое про этот сквер Проскурина. И обязательно, что-нибудь интересное. Ну, всё, молодой человек, не болеть вам там.
Он положил трубку и улыбнулся. От этих бесконечных звонков он не чувствовал себя одиноким. «Как же люди раньше жили без мобильной связи?», - подумал он. Не интернета, ни звонков, вот почему раньше одиночество было таким невыносимым, вот почему рожали по десять детей в деревнях. Сейчас все были одинокие в сети. Но, зато знали, что зайдя на какой-нибудь сайт, они могут – поругаться, поболтать, пофлиртовать и кому-нибудь соврать, чего в жизни не сделают никогда, только потому, что двуличный народ. Но в этом были виноваты не люди, а условия в которых они живут.
- Извините, а где у вас тут есть хороший отель? – спросил он у женщины сидящей напротив.
- Там, - указала она рукой и замолчала не обращая на мужчину никакого внимания. Виталик посмотрел вверх на лестницу ведущую на склон. Он ничего больше не спрашивая встал с лавки и пошёл вверх.
Лена сидела вжатая в кресло и крепко зажав карандаш в руке, стараясь успокоиться, тупо смотрела в угол комнаты.
- Чего грустная? - спросил директор входя в кабинет без стука.
- Приходил, этот, из Москвы, который хочет построить торговый центр. – Медленно не отрывая взгляд от угла, ответила женщина.
- И что? – директор быстро прыгнул в кресло напротив и приблизился по столу руками к ней.
- Что? – задала она себе вопрос, - выгнала.
- Молодец! Молодец Мармазинская, знал, не подведёшь! – задорно крикнул начальник и захлопал по-детски в ладоши. Он тут же встал из кресла и приступил ходить из стороны в сторону задумчиво потирая подбородок, - что он ещё говорил?
- Взятку предлагал.
- А ты? – он не унимался и блестящими глазами посматривал на Лену.
- Выгнала. – Ответила она всё на той же интонации.
- Значит, не придёт больше! – констатировал он и резко остановился, повернувшись к ней лицом.
- Придёт. – Ответила она и ответила на взгляд директора отвлечённым мнением.
- Ты же выгнала? – удивился мужчина.
- Такие как он всегда возвращаются. Будет рыть до конца. – Она положила карандаш со стуком на стол, прижав ладонью.
- Вот гнида! – вырвалось у директора и он снова стал ходить от стены к стене.
- Вы точно уверены, что мы не имеем право им запрещать? – она встала со своего места и подошла к подоконнику, на котором красовалась белая нераскрывшаяся фиалка в горшке. Лена потрогала пальцем землю и почувствовала, что цветок живёт на последнем вдохе, по прогнозам её, как эколога, фиалку не поливали уже лет так сто.
- Вообще нет… - смутился мужчина и стал ногтями стучать по зубам, которые ровным строем высаживались по верхней челюсти.
- Что не так? – Лена не волновалась, она вспомнила того мужчину и ждала, что он вернётся. Она была уверенна с точностью в сто процентов, даже в двести, что он что-нибудь да накопает.
- Сквер фактически является сквером. – Он замолчал, - посмотрел на Лену, которая стояла к нему спиной, - вообще, он не входит в кадастровый учёт.
- Значит, фактически… - Лена повернулась к директору и задумалась – то есть, он может использовать это в своих целях, да?
- Да, Леночка, может. – Он говорил так осторожно, так виновато.
- Кукиш ему с маслом, - вдруг вырвалось у Лены, - я ему ничего не подпишу.
Директор с любопытством наблюдал за новой сотрудницей и ему нравилось её решительность. «Таких бы побольше сотрудников» - подумал он.
Уже утром следующего дня Виталик стоял на пороге Ростехнадзора и поднимался в кабинет к Мармазинской.
- Доброе утро, Елена Владимировна, - вошел он без стука, - я, конечно, понимаю, что вы очень умная женщина, но и я не дурак, - выпалил он, не давая ей сказать ни слова. - Знаете, Леночка, - он подошёл к столу и нагнулся поближе, чтобы пристально посмотреть в её глаза, - вы меня не кинете с этим делом. Этот ваш сквер Петра Проскурина не является государственной частью в этом городе. Не входит в кадастровый список. От сюда следует, что ваша администрация не платит налоги за эту землю. Так чего же вы упираетесь? – он резко отвернулся он женщины и сел в кресло. – Елена Владимировна, подпишите! – он кинул перед ней бумаги запакованные в прозрачный файл. – Или вы не согласны?
- Виталий Акрамович, если даже подпишу эти все бумаги я, вам всё равно не будет покоя. – Женщина пыталась его убедить.
- Вы за мой покой не переживайте, я сам знаю, что мне лучше! – он с нетерпением ждал, когда она возьмёт ручку и подпишет документы.
Лена сомневалась. Она смотрела на стопку бумаг и ей ужасно не хотелось отступать от своего.
- Я ничего не буду подписывать! – резко сказала она и отодвинула от себя файл.
- Смотрите сами! Я предупреждал! – он встал с кресла, взял бумаги, цепляясь за липкий полиэтилен файла, и вышел из кабинета. Только теперь он уже не хлопал дверью, а закрыл её как можно тише.
Лена резко встала из-за стола и подошла к окну. Она проводила мужчину глазами, пока он не скрылся за широкими деревьями, которые были покрыты лёгким слоем снежка.
За одну ночь вся площадь и сквер были оккупированы железным забором, как когда-то окопами от немцев. Лена ещё не доехав до остановки, заметила изменения и мгновенную за ночь выросшую крепость. Она тут же попросила водителя остановиться. Выбежав из маршрутки, на последних секундах зелёного светофора перебежала улицу и подошла к забору. По оккупированной территории ходили строители и громко кричали. Их слова заглушал рёв бензопилы.
- Что здесь происходит? – крикнула она прорабу, стоящему поодаль, у стены .
- Чего трёмся, дамочка? – не услышав её, но всё же подошёл к ней высокий мужчина в каске.
- Что происходит, спрашиваю?! – крикнула Лена.
- Деревья рубим, как видишь! – ответил главный срубщик.
- Кто вам разрешение дал? – запротестовала Лена, протискиваясь через железный забор.
- Начальник! – гордо крикнул мужчина в спецовке.
- Какой ещё такой начальник? – Лена была в шоке и следила, как высокие голубые ели летят на землю и рубятся пополам.
- Ты вообще кто такая? – спросил прораб, не желая выдавать имени начальника.
- Я эколог! – крикнула Лена. Её щёки покраснели даже не от мороза, а от бесконечной злости к человеку, который рубил деревья, который дал распоряжения на вырубку. – Где документы подписанные в Ростехнадзором? - крикнула женщина.
- У начальника, - смутился ни в чём не повинный прораб. Его дело и состояло только в том, чтобы отслеживать, как падают деревья.
- Кто твой начальник? – кричала на него эколог, пытаясь добиться результатов, или хотя бы фамилии. Прораб сконфузился и ничего не смог произнести. – Дай мне его телефон! – попросила уже спокойнее Лена. Мужчина залез в карман и достал из него старенький потёртый мобильный. Продиктовал Лене номер и быстро постарался отойти, чтобы больше не было вопросов.
Женщина замёрзшими пальцами набрала номер и нажала на кнопку вызова. Трубку поднял начальник этой стройки.
- Виталий Акрамович? – спросила она.
- Да. Я вас слушаю! – ответил мужчина на той стороне беспроводного телефона.
- Кто вам дал право срубать деревья? – крикнула она в трубку.
- А, Леночка, - узнал он её. – Ждал, что позвоните, но не думал, что так скоро. Значит, работа уже кипит? - он улыбнулся.
- Да, я вас посажу! - крикнула она в порыве бешенства.
- Лена, возьмите себя в руки. Вы ничего не сделаете. – Сказал он спокойным тоном. - Я был бы рад вас увидеть, но, к сожалению, я сейчас в Москве. Но, как только появлюсь в городе, то наберу вас. Договорились? – спросил он ехидничая.
-Ну, я вам устрою! – шептала женщина в трубку.
- До встречи, Елена Владимировна.
Виталик положил трубку и широко улыбнулся. Ему доставило колоссальное удовольствие позлить этого борца за справедливость. Он же выиграл и без её подписей. И без её помощи, а она сомневалась, угрожала. Вот и прогорели все её деньги, которые могла заработать на нём. «Жалкая женщина», - подумал Виталик.
В это утро он собирался посетить галерею Карины. Машина с трудом завелась от того, что долго не прогревалось в холодном гараже. Он тут же набрал службу, которая не позаботилась о согревании дома для его «Тайоты».
- У меня машина промёрзла! Вы что там все думаете о себе? - крикнул он со злости в трубку. Сначала эта несговорчивая Лена, теперь эти трубы.
- У нас всё работает! – ответил мужчина в динамик телефона.
- А у меня, почему не работает? – протестовал он.
- Мы отправим к вам сантехника после обеда! – ответил мужчина.
- Мне сейчас надо. – Крикнул Виталик.
- Всем сейчас надо, а сантехник один! – и служащий кинул трубку.
- Вот урод! – прошипел вслух Виталик.
Он ходил из стороны в сторону, поглаживая машину и успокаивая самого себя. Он тут же повернул к себе телефон и щурясь от неяркого света в гараже набрал номер Карины.
- Карин, я опоздаю, жду сантехника! – сказал он в трубку.
- Это важнее чем картины Мармазинского? – удивилась женщина.
- Не говори мне эту фамилию! – вдруг сорвался он, - она у меня уже в печёнках сидит.
- С тобой всё нормально? – спросила Карина волнительно.
- Да, извини, - успокаивался он, - просто проблемы кой-какие, но это ерунда, - он попытался прийти в себя.
Положив трубку Лена быстрым шагом направилась в сторону офисов. Она, не здороваясь с работниками, быстро поднялась к себе в кабинет и закрылась. Скинув шубу на стол, набрала номер телефона.
- Вы подписывали что-нибудь по Проскурину? – крикнула Лена, набрав директора.
- Нет, - удивился тот и даже растерялся.
- Кто дал добро на вырубку деревьев? - она взяла в руку карандаш и стала перекатывать его из пальца в палец, успокаиваясь.
- Могла дать только администрация. - Протянул тот.
- Администрация, говорите, - прошептала она, - хорошо.
Лена положила трубку и, склонив голову на руки замерла. Потом резко открыла ящик стола и вытащила телефонный справочник. Открыв его на нужной ей странице, взяла в руки рабочий телефон и набрала номер.
- Телекомпания, главный редактор Ольга Лашко, слушает, - ответил спокойный голос.
- Добрый день, - обратилась Лена, - вы знаете, что в сквере Проскурина незаконно вырубают деревья? – спросила Лена у журналиста.
- От куда известно, что незаконно? – спросила женщина на той стороне линии.
- Это не согласованно с экологами города, - Лена должна была остановить игру мужчины, который решил, что ему можно всё.
- Мы отправим туда своего корреспондента, - ответила редактор и положила трубку.
Лена обзвонила ещё несколько телекомпаний и газет. Потом быстро набрала на мобильном Надю.
- Моя хорошая, твои студенты смогут организовать митинг против вырубки сквера Проскурина? – спросила она.
- Если ты их накормишь, то смогут! – улыбнулась подруга.
- За пирожки с котятами будут работать? – улыбнулась Лена. Эта была первая улыбка за этот день.
- Да, устрою я всё! – поддержала Надя, - всё будет добровольно-принудительно организовано.
- Вот и отлично. Спасибо. – Лена положила трубку и посмотрела на умирающую фиалку. Жить ей оставалось несколько дней. Лена тут же встала и полила её отстоявшейся водой, отстаивающейся под батареей. Она подумала, что фиалке тоже хочется жить, также как и деревьям в сквере.
Уже на следующее утро у проспекта стояли студенты с плакатами. Толпились журналисты с операторами и блокнотами. Громче всех протестовали пенсионеры, которые когда-то сажали эти деревья и которых Лена не звала. Надя стояла в первом ряду замкнутого круга из толпы. Лена подошла к подруге.
- Спасибо, - сказала она подойдя со спины.
- Да не за что, - обернулась Надя, - мои ребята только «за» были, чтобы не сидеть на парах. – Улыбнулась она.
- Кто придумал плакаты нарисовать? - Лена любовалась разрисованными ватманами с надписями «Спасём туи и ели!», «За красивый город!», «Проскурин должен жить!».
- О, таких активистов кучами бегают по этажам, - рассмеялась Надя.
В сумочке у Лены завибрировало и она стала копошиться, отбрасывая ненужные вещи со дна сумки.
- Да? – ответила она не смотря чей номер звонит.
- Вы молодец, Елена Владимировна, -услышала она знакомый голос Виталика, - постарались.
- Я же сказала, что у вас ничего не получится! - заявила с ходу Лена.
- Зря, зря, конечно. Но раз это вас так развлекает, то развлекайтесь. Я завтра приеду в Брянск и всё решится мирным путём. Вы же не пойдёте против городской администрации?
- Почему бы и нет? – Лена хотела доказать этому напыщенному мужчине, что не боится его. А у самой под коленками бился мелкой дрожью страх.
- Ну, смотрите сами, Леночка, я предупредил, - жёстко ответил Виталик и положил трубку. Лена слушала гудки.
«Ну и пусть он мне угрожает, ничего у него не выйдет», - думала она, - «Пусть только попробует». Она стала слушать заливистые речи пенсионеров, которые толпились у самодельной сцены из срубленных деревьев.
Виталик положил трубку и сильно выругался. Он ударил по рулю. Город стоял в пробке. Ему хотелось сейчас переехать все эти машины, как в кассовых боевиках делают супер-мэны Америки.
- Думаешь, на понт меня возьмёшь? – громко говорил он сам с собой - на-кась выкуси, я построю этот центр. Светофор загорелся зелёным и Виталик быстро миновал столпотворение машин.
Он приехал в галерею и тут же забежал в кабинет Карины. Она сидела на стуле и спокойно раскачивалась, подписывая чеки, которые выручила за картины Мармазинского.
- Что-то случилось? – спросила женщина, увидев разъярённого Виталика.
- Да, я её убью! В войнушку она вздумала со мной играть! – кричал он. Карина отложила бумаги и стала вслушиваться в его слова пытаясь понять смысл.
- Кто тебе помешал? – спросила она.
- Да, эта сумасшедшая баба! – крикнул он, - ты представь, какой-то эколог думает меня остановить в постройке торгового центра!
- Почему? – удивилась Карина не видя преград в основании нового магазина.
- Видите ли, там туи редкие и ёлки синие! Сумасшедшая! – он не мог успокоиться и кривлял каждое своё слово.
- Может выпить? – спросила Карина.
- Нет! – отрезал он и сел на стул у окна. – Ну, я ей покажу! Играть она вздумала со мной. Не знает на кого напала! – Виталик прислонился лбом к стеклу и стал считать вслух машины за окном, чтобы успокоиться. Карина растеряно смотрела на него и пока не знала, чем может помочь.
Уже утром он приехал в Брянск и первым делом помчался к Мармазинской в кабинет. Он расплатился с таксистом и широким шагом рванул в здание. Лена тихо сидела за столом и пила только что заваренный чай.
- Ты что творишь? – ворвался Виталик в кабинет.
- Защищаю город, - преспокойно ответила Лена, ожидавшая появления этого мужчины.
- Да, у меня такие деньги срываются! – крикнул он.
- Может чаю? – улыбнулась женщина и указала на заварник.
- Да, пей ты свой чай сама! – он не унимался и кричал всё громче и громче.
- Нельзя же всё мерить деньгами, -Лена встала с кресла и взяла с подоконника кружку. Медленно, старясь не разлить, налила заварку и залила её кипятком. – Возьмите, - протянула она уже сидевшему мужчине.
- Да, убери ты! – отодвинул он чашку, - ты мне только скажи, тебе, зачем это?
- Принцип! - Призналась женщина-эколог.
- Кому ты хуже делаешь? – он опёрся на стол руками. Говорил он уже не так громко, но всё ещё был зол.
- Я, лучше делаю! – тихо ответила Лена, - вы же не видели, что вчера творилось на площади, а я видела. Там пенсионеры бы вас разорвали, как во время революции. Мне спокойствие города дороже, чем какая-та коробка с тряпками посреди центральной улицы.
- Вот ты дура! – он ударил себя по щеке, как бы хватаясь за неё.
- Почему вам так принципиально строить этот магазин посреди города. Постройте его где-нибудь ещё, площадь районов же большая. Я вам даже выпишу разрешение. – Лена медленно пила чай и смотрела на Виталика.
- Неужели ты не понимаешь, что расположение в центре лучшая возможность заработать? – он уже немного успокоился и даже пододвинул кружку с чаем.
- Понимаю. Только не одобряю!
- Леночка, - он пододвинул кресло ближе к столу, - вы хотите здесь работать? – спросил он.
- Я, слава богу, ещё работаю, - ответила она и даже не удивилась его вопросу.
- Я же могу сделать так, чтобы не работала. – Стал угрожать Виталик.
- Можете. – Сказала она, - Если уволят, значит судьба. – Констатировала Лена.
- Ты ненормальная! – он схватился за голову и встал с кресла. Начал ходить из стороны в сторону. – Хорошая моя, мне мэр дал разрешение, а с ним ты спорить не будешь.
- От чего же так, можно и с мэром поспорить, - она была непробиваема, тянулась. Как жгут на руке останавливающий кровотечение.
Виталик не выдержал такого спокойствия и, хлопнув дверью вышел на улицу. Он глубоко вдыхал холодный воздух и приходил в своё спокойное привычное состояние. Успокоившись. Взяв себя в руки. Набрал номер уже знакомого ему мэра.
- Игорь Иванович, - сказал он, - нужен ваш совет.
Лена сидела в кресле и вдруг выйдя из привычного равновесия сильно ударила по столу кулаком. Стало так больно, что она прижала руку к груди. Она вдруг испугалась того, что её могут уволить. Что она потеряет только, что новую, только что нашедшую и хорошую работу. Но она же права, она же борется за правду. За город. За его деревья. Не может же этот незнакомец сделать так, чтобы она была уволена. Не может.
Но он мог. Какая ему разница, что чувствует и как живёт эта женщина. Его не интересовало по большому счету, почему она не играет по его правилам, его больше волновало, почему она такая вся честная и правильная всё это делает. Чего она добивается?
Уже к обеду, когда Лена собиралась уйти с работы, чтобы поесть в недалеко стоящей столовой в кабинет вошёл директор. Он нерешительно открыл дверь и Лена замерла.
- Лена, - начал он, - я очень дорожу таким сотрудником как ты, - он замялся и ломая пальцы в руке присел в кресло. – Но ты же понимаешь, что я ничего не могу сделать с тем, как на меня давят. Мне звонил мэр. – Он остановился и ждал её незамедлительной реакции, но Лена продолжала слушать не прерывая, - мне нужно отстранить тебя от работы. – Он покраснел и не смотрел в глаза женщины. Она подошла к окну и внимательно всматриваясь в проезжавшие мимо по дороге машины молчала.
- Но я же права! – через минуту она осмелилась подать голос.
- Я знаю, Леночка, но я же не могу спорить с главой города. Могут и меня уволить, - оправдывался директор, - а мне хотя бы до пенсии доработать. А то выгонят.
Лена ничего не ответила.
- Я обязательно тебя возьму снова на работу, когда всё приспокоится, - продолжил директор, - только не сейчас.
- Вы меня возьмёте на работу, когда посреди города будет стоять новый торговый центр, а вы дадите на его постройку разрешение? Вы же сами говорили, чтобы я не смела, давать «добро» - она была сейчас так разочарована в этом человеке, - не только власть коррумпирована, но и экологи. С ума сойти, экологи и коррупция! Смех, да и только! – она громко рассмеялась.
- Лен, я честно, денег никогда не брал, - он повернулся к женщине всем телом и приложил руку к груди.
- Зато подстраиваетесь под каждого! – отрезала Лена. Она одела не спеша шубу, взяла сумочку и вышла из кабинета. Директор не произнёс ни одного слова вслед.
Лена шла до остановки и понимала, что не оправдала чьих-то надежд и ожиданий. Хотя чьих? Она не сделал ничего плохого. Она защищала этот чёртов сквер, а её уволили. Уволили за то, что говорит и делает правильно. За то, что она настоящая, а не подкупная. За то, что какой-то богатый дядька имеет не власть, а деньги. Неужели сегодня деньги решают всё? Неужели, те, кто хоть чуть-чуть богаче, имеет власть у него нет законов и хоть каких-нибудь моральных убеждений. Неужели она вся такая правильная одна? Ну, а если бы она сразу взяла взятку и не разворачивала эту игрушечную войну, что бы было тогда? Её бы всё равно уволили, по той же статье, что и сейчас – «за невыполнение служебных обязанностей». Так, может не было и разницы никакой в этом во всем. Для неё бы это дело закончилось одним – проигрышем.
На глазах у Лены наворачивались слёзы. Она присела на лавочку в полуразрушенном сквере и заплакала. Женщина закрыла лицо руками, чтобы никого не видеть, чтобы не её не видели, а чтобы она. Пахло ёлкой. Лена обернулась на сильный запах. Позади лавки валялся ствол одного из деревьев и с него капала смола. От этой смолы шёл такой запах, что сразу пробирался до горла, которое сейчас у Лены хрипело из-за мороза и слёз. Она почему-то вспомнила запах Виталика, только он пах шалфеем, но также свежо. Она достала со дна сумки телефон и нажала вызвать последний номер в списке принятых.
- Здравствуйте, - ответил мужчина, узнав Ленин номер телефона.
- Вы выиграли! Не честно, но выиграли! – утирая слезы, говорила она.
- Леночка, не всегда надо быть честным. Честность не цениться. – Он разговаривал с ней таким тоном, как говорил бы только с ребёнком, которому бы объяснял, что такое хорошо и что такое плохо.
- У вас вообще ничего не цениться! – выпалила она.
- Вы не правы. Вы же меня совсем не знаете. – Сказал он тихо.
- Вы меня тоже не знаете. Не знаете, как я живу. – Она пыталась, что-то доказать ему. Но потом остановилась, - «Какая ему разница как я живу?» - подумала она.
- Наверное, это к лучшему. – Он говорил всё тише и тише. Лена нажала на кнопку сброса звонка и кинула телефон обратно в сумку.
«Какая ему разница, как я живу? – повторяла она у себя в голове, - он-то живёт совсем по-другому. У него, наверное, молодая жена, которая ходит по их огромному пентхаусу и варит крепкий кофе по утрам. Дети от первой жены учатся, где-нибудь в Англии. Обязательно не удачно, потому, что дети богатых родителей не хотят к чему-то стремиться. Они уже разбили пятую папкину машину, а он до сих пор, говорит, что они хорошие. Он летает летом на острова, а зимой катается на лыжах и пьёт глинтвейн сидя у камина. Общается только с богатыми и успешными, такими же, как и он сам. Читает только инструкции к кредитным картам, слушает только Эдит Пиаф в дорогом лимузине, говорит с московским акцентом и никогда не думает о таких, как я. Он привык, что всё и вся стекается к нему в руки, и он не голодает. Он не думает, как это отложить денег, чтобы купить себе что-то важное. Он вообще не знает, что такое отложить денег. И вообще, свой капитал он заработал незаконно. Он обязательно где-то его украл, или уже где-то сидел. В какой ни будь Карелии, хотя нет, там бы он не выжил. От туда не возвращаются. Он думает, что ему всё можно! Можно купить новую машину, новый дом, новое платье для жены за тысячи долларов, купить милицию и закон с порядком. Ведь сейчас продаётся всё, у каждого человека есть своя цена. Только не у меня! Пусть выгоняют! Пусть! Зато, знаю я, что это всё во имя блага».
Лена встала с лавочки и пошла вниз по проспекту на остановку, чтобы уехать домой. Был час пик, когда почему-то весь город едет на обед. Неужели они не могут пообедать на работе? Налить себе в баночку борща и заесть это всё вкусной булкой? Неужели, всем обязательно нужно потратить час, чтобы доехать до дома по пробкам. Лена была зла не только на то, что её уволили из-за несправедливости, но ещё от того, что так много машин на дорогах.
Она пришла домой и, разувшись, вошла в зал, плашмя упала на диван не снимая шубы. Она заплакала. Ей хотелось плакать. Всё в её жизни шло не так. Всё было, как фильме ужасов. Или в документальной картине про людей и животных, где животные смотрели на хомосапиенсов свысока. И правильно делали, ведь только животные живут по своим законам, а люди всегда всё нарушают и не замечая, что твориться вокруг рушат и чужие жизни в придачу. У неё снова не было работы. Снова она осталась одна в этом городе. Хотя она и была одна, точнее одинока. Всё, что она нажила за свои годы исчезло куда-то, как будто и не было. Лучше бы она не выходила замуж, а прожила всю жизнь одна со своими проблемами и со своим одиночеством один на один. Так бы было легче. Так бы её никто не смог ранить с такой силой бить по сердцу и памяти.
Из прихожей раздался телефонный звонок. Она нехотя подошла к трубке стягивая с себя шубу, от которой уже стало слишком жарко.
- Да? – ответила Лена и присела на пол.
- Лен, привет, это Ира, - представилась сестра её мужа. Лена напряглась и тут же вытерла слёзы. Столько лет ей никто не звонил и не напоминал о себе, а теперь вспомнили. Значит, им что-то обязательно понадобилось, или что-то с Мишей.
- Да, Ира, здравствуй, - ответила Лена и стала ждать ответ на вопрос, зачем она звонит.
- Лен, у меня Миша уже три недели живёт. Он продал квартиру в Каменке и собирается переезжать в Брянск. – Монотонно говорила золовка, - Лен, может у вас, что-то получится снова? – спросила она осторожно.
- Ира, я уже давно с ним не живу, а то, что из паспорта не вырван штамп о нашем браке это ещё ничего не значит. – Ответила она резко, - это он тебя попросил? – спросила жена.
- Нет. – Она замолчала на секунду, - я сама.
- Зачем? – она была настолько взволнованна, что руки затряслись и чуть не выронили трубку. – Я не хочу с ним больше общаться, нас ничего не связывает.
- Лен, вы столько лет прожили вместе. У вас два сына. – Убеждала женщина.
- У меня нет от него детей. Это были только мои дети, а мои дети погибли. – Резко говорила Лена.
- Лен, он спивается. – Вдруг выдохнула Ира.
- А что я сделаю? – удивилась она.
- Забери его, иначе он пропьёт все деньги. Он каждый день пьёт. Он буйный. Он кричит. – Казалось, что Ира сейчас заплачет, но она держалась. - Я больше не могу так. Он пьёт и с моим мужем. У меня больше нет сил!
- Ирочка, - оборвала её причитания Лена, - я не хочу больше ничего иметь общего с твоим братом, у нас нет этого общего. У нас есть прошлое и всё.
- Это твой муж – закричала в трубку Ира, - чёрт подери, твоя эта ноша или моя?
Лена молчала. Он больше не хотела видеть Мишу. Не хотела его больше знать. Всё бы повторилось опять. Всё опять. Она не хотела возвращаться к прошлому, это всё прошло. Пусть ей сейчас плохо, но с ним будет ещё хуже. Ей сразу стало противно его пьяное лицо, когда она попыталась представить. Его глаза и его запах. В последнее время от него исходил кислый запах пропавшей водки. Этот человек не смог бы её защитить, не смог бы ей ничем помочь. Он бы снова стал её бить, и теперь уже с удвоенной силой, потому, что не смог простить, что она от него уехала. Собрала вещи и уехала. Лена положила трубку.
После разговора с Леной Виталику стало так грустно. Так неприятно. Как будто его самого обманули. Да, он был не прав, да поступил неправильно, но он поступает именно так, как хочется ему. И никто не имеет право мешать его делам. Его делу, которое он строил годами. И пусть не всегда честно и не всегда по каким-то законам и правилам, но зато строил. Зато ему есть чем гордиться. Он бесконечно гордился собой.
Виталик посмотрел на свой ровный маникюр и улыбнулся. В гостинице было холодно. Он накрылся одеялом и набрал номер Вити.
- Привет, молодой человек, я всё решил, да. Будет у нас и центр и торговый. Присмотри за делами, я пока в Брянске побуду, а то вдруг ещё какая-нибудь революция нагрянет. А-то и вовсе бунт устроят.
Он нажал сброс, а потом снова позвонил.
- Да? – ответила через нос женщина, её голос был не такой как утром или в жизни.
- Лена, это снова я. – он попытался улыбнуться, - я хочу загладить свою вину и пригласить вас в ресторан. Согласитесь ли вы со мной поужинать? – он почему-то заволновался.
- Вы? – удивилась женщина. – Зачем вам заглаживать вину, если вы считаете, что не виноваты?
- Я виноват. Я же не честный. – Признался мужчина, но не ради того, чтобы принизить себя, а ради того, чтобы она согласилась.
- Виталий Акрамович, - начала она.
- Лена, вы согласитесь или нет? – не дожидаясь её разглагольствований на тему хорошо и плохо, он её оборвал. Женщина долго молчала, - Лена, вы ещё здесь? – спросил Виталик.
- Я согласна! – ответила она.
- Вот и замечательно! – ответил его голос и даже обрадовался – где у вас тут можно поесть нормально? – спросил он.
- А где вы живёте? – Лене в тот момент захотелось с ним встретиться. Не потому, что этот негодяй разрушал в её жизни всё – и работу, и убеждения о правде, а потому, что ей было так плохо, что если бы она осталась одна, то не выдержала этого одиночества.
- Над Набережной, - сказал он, вспоминая, где находится его отель, - тут лавки, почта, библиотека Тютчева. – Он закрыл глаза и мысленно стал перечислять, что видел за те дни, которые находился в городе.
- Давайте через час на Набережной, там есть ресторан, в подвале находится. Вы его сразу увидите, только не переходите дорогу. – Предупредила Лена, - я приеду.
- Давайте я пошлю за вами такси? – предложил мужчина.
- Нет, спасибо, я сама. – Она положила трубку.
Он почему-то заволновался. Как будто встречался с самой лютой революционеркой 21 века. Которая раскусит его, как орешек кешью. Он собрался с духом и подумал, что ничего не должно разрушить этот вечер. Хотя, по сути, ему было не важно, что там произойдёт. Он просто хотел загладить вину, даже не вену, а просто свою несправедливость, из-за которой её выгнали с работы. Она же ни в чём не была виновата. Тем более, пусть женщина порадуется, что её такой мужчина, как он пригласил в ресторан. Может она вообще никогда не ужинала с мужчинами в красивых и дорогих местах. А постоянно с мужем перед телевизором. А потом, собирала крошки с ковра, которые они накидали, когда ели.
Виталик стоял у ресторана и перепрыгивал с ноги на ногу, потому, что было очень холодно. Он тёр руку об руку и пытался согреться, задувая воздух в воротник куртки. Лена всё не шла и не шла. Ему даже на мгновение показалось, что она решила его обмануть и не прейти, сделать мелкую пакость. Хотя такая женщина, как Лена не могла делать мелкие пакости, она, по всей видимости, вообще не умела делать пакости, это же не честно.
Он увидел, как с другой стороны дороги идёт невысокая женщина в длинной шубе. Из далека она была даже симпатичной. Подойдя поближе, он узнал в ней Лену.
- Добрый вечер, - он дотронулся до плеча, но Лена слегка отшатнулась.
- Здравствуйте, - ответила она.
- Пройдёмте. – Виталик открыл дверь и Лена вошла, спустилась по ступеням и прошла в зал. Это был тот ресторан в котором они отдыхали с Лёней. Ей сначала стало жутко и даже неприятно, но потом она опомнилась и села за столик у окна.
Виталик присел напротив и пододвинул к ней меню.
- Вы о чём-то хотели поговорить? – спросила вдруг она.
- Я просто хотел вас увидеть. – Сказал он.
- Зачем? – Лена удивилась.
- Я, наверное, неправильно поступил, - вдруг начал он. Хотя внутри себя не чувствовал ничего. Это, как попасть под приговор ничего не совершая.
- Вы так думаете? – женщина стала перелистывать страницы.
- Ну, наверное. – Он не знал, что сказать. Его как в тупик припёрли десять бритоголовых братков.
- А если вы так не думаете, так зачем говорите? – она подняла глаза и удивлённо посмотрела. Её зелёные яблочки блеснули от яркого софита в углу ресторана.
- Девушка, - обратился он к официантке, - у вас есть узбекская кухня?
- У нас только европейская, - ответила официантка.
Они сделали заказ и девушка с фартуком и меню зашла в кухню. Виталик проводил девушку глазами, а потом перевёл взгляд на Лену.
- Лена, вы знаете, мне-то не особо хочется перед вами извиняться. Моя работа-строить, ваша работа-запрещать. Только сейчас вы попытались помешать мне, а я убрал вас. Это закон жизни. Вы, поймите, Лена, что мне очень-то хотелось, чтобы вас увольняли. Вы сами спровоцировали. Я, конечно, извиняюсь, вам, наверное, семью надо кормить, а я вот так всё расстроил. Но я могу взять вас на работу к себе в торговый центр. – Без капли сожаления в глазах и в словах говорил Виталик.
- Нет, спасибо, я сама. – Она отказалась от помощи. А он же хотел как лучше.
- Лена, а кем работает ваш муж? – вдруг спросил мужчина.
- Я не замужем, - Лена недолго думая ответила.
- Как? – удивился Виталик.
- Вот так! – глубоко выдохнула она, но на более близкий разговор была не готова.
- Очень жаль… - протянул он.
- Для кого? – удивилась и даже улыбнулась женщина.
- Ну, для кого-нибудь. – Он вдруг подумал о другом, и пропустил её слова мимо ушей, а так как выкручиваться надо было, ответил это.
Им принесли заказанное и поставили в не правильном расположении. Когда официантка ушла, они поменялись тарелками и улыбнулись.
- Так зачем вы меня позвали? – спросила уже серьёзнее Лена.
- Честно? – он отломил кусок хлеба и стал макать в салат из помидор.
- Ну, что нам скрывать, давайте честно! – она наблюдала за его движениями и тем, как он с удовольствием поглощал намокший в помидорном рассоле хлеб.
- Мне просто было скучно! – ответил он.
- Ммм, - протянула Лена, - именно так я и подумала. Лучше бы с мэром отдохнули, от него хоть выгода есть, - улыбнулась, ехидничая женщина.
- Почему вы такая дерзкая? – он вдруг разозлился, но виду не стал подавать.
- Странный вопрос, Виталий Акрамович.
- Можно просто Виталик, - оборвал он её на полу предложении.
- Хорошо, Виталик. Так вот, из-за вас я потеряла работу, на которую устроилась месяц назад, а вы спрашиваете…
- Можно и на «ты» - поправил он. Лена занервничала от того, что он её перебивает не давая сказать до конца.
- Ты – выделила она, - сделал так, чтобы меня уволили.
- Мне очень жаль! – он поднял глаза и посмотрел пристально на женщину.
- Прекрати, ничего тебе не жаль. Тебе жаль разбить новую машину, а то что человека выгнали с работы тебе не жаль. – Она стала заводиться.
- Ну, почему же ты так плохо обо мне думаешь? - он даже попытался удивиться.
- Да, у тебя на лбу написано – «Я Бог, а вы все ничтожество». – Она провела по своему лбу указательным пальцем, чтобы указать, где именно это написано у него.
- Никогда не замечал этой надписи, - попытался пошутить он. Женщина промолчала, нахмурив лоб.
- Виталик, скажите только честно, вам же не жаль, что меня уволили, да? – она прищурила глаза и указала рукой на себя. Мужчина замер на её лице глазами, перевёл взгляд на губы, а потом ответил.
- Нет.
- Так зачем весь этот цирк с рестораном? – она нахмурила лоб и между глаз на переносице появилась морщинка.
- Может вы мне понравились.
Лена резко встала из-за стола, отложила лежащую на коленях салфетку, открыла сумку и достала пятьсот рублей.
- Это вам, чтобы не думали, что я пришла на халяву поесть! – сказала она резко и вышла из ресторана.
Виталик откинулся спиной на стул и замер в напряжении. Эта дамочка, мало того, попыталась остановить постройку ресторана, она ещё и строить из себя королеву заморскую вздумала, деньгами кидается. Он откинул приборы в тарелку, также резко бросил на стол салфетку и расплатившись по счёту вышел из здания, оставив её пятьсот рублей на чай.
Уже лёжа на кровати в отеле, он не мог выбросить эту строптивую женщину из головы. В ней не было ничего особенного. Ни длинных ног, или насиликоненой груди, как это было модно, ей даже было уже далеко за сорок, а она строит из себя невесть кого. Ладно, он красавец мужчина, но она, что она себе позволяет? Он смотрел в потолок и не мог закрыть глаза. Появлялась самопроизвольно эта женщина с зелёными глазами и забранными вверх тёмными волосами.
Отдав с психу последние деньги Виталику, она быстро помчалась на троллейбус. Заскочив, стала искать по карманам мелочь, чтобы расплатиться с кондуктором. Лена села у окна и стала думать о том, какой он несносный. Какой у него сумасшедший характер. Какой он честный, даже когда врёт. Ведь это тоже своего рода талант. Он врал красиво, но когда она задавала прямые вопросы, он отвечал правду. Ну, не наглец ли?
Лена подошла к дому и быстро забежала в подъезд, руки тряслись от холода. Она поднялась на третий этаж и вошла на площадку. У её двери кто-то спал. Этот человек распластался у порога не давая пройти. Лена со страхом в сердце подошла к человеку и толкнула его ногой по плечу, она побоялась коснуться рукой, а вдруг схватит.
- Эй, эээй! – толкала она, - что вы тут делаете?
Человек медленно повернулся и посмотрел на неё через опустившуюся на глаза шапку. Он привстал с пола, она отошла назад.
- Ленка! – крикнул мужчина. Когда он заговорил стало понятно, что он мужчина.
- Мы знакомы? – удивилась она.
- Ты что мужа не узнала?! – он резким движением снял шапку и отбросил в сторону. – Ленка, жена моя! – крикнул он.
- Тише! – попросила женщина, боясь разбудить соседей. – Миша? – она смотрела на этого бомжеватого вида мужчину и глаза стали увлажняться от жалости.
Она быстро открыла квартиру и впустила его первым. Она прижалась к стене и наблюдала за его движениями. Этот мужчина причинил ей столько боли, но она до сих пор что-то к нему чувствовала. Она его жалела. Сняла шубу быстро повесила её в шкаф.
- Раздевайся! - сказала она ему и он отдал ей куртку на синтепоне. – уже бы что-нибудь поприличнее купил бы, а то ходишь, как бомж. – Сказала она заботливо. – Уже ж и квартиру продал.
- Продал, - он резко повернулся ко всё ещё жене и осторожно, боясь, что она его ограбит, посмотрел на неё.
- Не бойся, - заметила она этот взгляд, - мне твои деньги не нужны. Это ты всю жизнь карьеру военную делал, а я так всего лишь женой была. Есть будешь? – спросила Лена.
- Нет. Выпить есть чё? – он потёр голову, которая во всей видимости болела.
- Нет. Я не пью. И ты знаешь. И тебе не советую, а то уже сестра звонит, ей надоел. – Попыталась застыдить его жена.
- Да, она истеричка! – отмахнулся он от разговора.
- Я у тебя тоже была истеричкой! – сорвалось у Лены. Она была обижена на него, она его ещё не простила.
- Да и ты истеричка! – он сел в зале на диван вытянув ноги на пол.
- Видимо тебе все плохие, один ты хороший. – Лена стояла в дверях и наблюдала за падшим существом, за которого выходила замуж чуть больше двадцати лет назад.
Миша осматривал Лену с ног до головы, пытаясь вспомнить, какая она на ощупь.
- Ты похудела. – Он замер глазами на её животе.
- Я похудела ещё тогда, когда Кости не стало. – Напомнила жена.
- Красивая какая. – Сказал Миша и встал с дивана. Он подходил всё ближе и ближе. И чем ближе он подходил, тем острее она чувствовала запах вчерашней, а может и утрешней водки. Он подошёл совсем близко и обнял за талию. – Как же я давно тебя не хотел. – Сказал он и уткнулся носом в её грудь.
- Отойди от меня! – попросила Лена, вспоминая недавнюю связь с Лёней. Ей стало противно.
- Как же я от тебя отойду, когда от тебя так вкусно пахнет. – Сказал он и стал кусать через платье её грудь.
- Пожалуйста, отойди, - попросила Лена.
- Неа, - он не собирался отходить.
Женщина резко оттолкнула от себя мужа и отошла на несколько шагов назад.
- Ах, ты дрянь! – крикнул Миша и, сделав один широкий шаг ударил её по лицу. Женщина отлетела на пол.
- Пожалуйста, не надо, - попросила Лена. Но ему уже было бесполезно что-то говорить. Он прижал её к полу и стал сдёргивать платье. Он силой раздвинул её ноги, сорвал бельё и вошёл. Она визгнула. Это делал человек, которому она родила двух сыновей. Она стиснула губы и зажала их зубами, чтобы не прорвался ни один писк из горла. Она его уже не любила. Она его перестала любить, когда умер Павлик и они уехали жить в Висмар. Он тогда говорил, что военный чин важнее её душевного спокойствия. Может быть, он был прав, но он не согласовал это с ней.
От Миши пахло грязью. Не той, которая на улице, а та, которая в душе, которую даже железной лопатой не выгрести. Её так много накопилось за все эти годы. По сути, он был единственный человек, которого она должна любить. Но ей было так противно, так не в могату терпеть это грязное холодное тело на себе. Лена крепко сжала кулаки и стала бить мужа по голове, по рукам, куда попадала. Она громко кричала и просила уйти. Он прижал её голову к полу и приблизившись к уху яростно зашипел:
- Закрой рот!
Слёзы скатывались по лицу. Она даже не могла их стереть, а только глотала. Она думала сейчас о том, что этот человек сегодня же уйдёт из этой квартиры и никогда не вернётся в её жизнь. Никогда. Она ждала, пока он насладиться тем, что насилует собственную жену. Он яростно кряхтел и глубоко вдыхал. По всей видимости, последний секс был с ней, давно.
Он резко вышел из неё и встал на ноги, застёгивая ширинку. Лена лежала на полу вся заплаканная и с растёкшейся косметикой на лице. Она поджала ноги под себя и застонала.
- Ну, что теперь можно и поесть? – захохотал он, подавая руку жене.
Женщина медленно поправила одежду. Опираясь на стену встала на ноги и, подняв красные от слёз глаза, крикнула:
- Убирайся! Я тебя ненавижу! Я знать тебя не хочу! – она разрывалась в ненависти. Её руки тряслись от страха, что он может её ударить, а она может ответить. – Я не хочу никогда о тебе знать! Последнее, что ты обо мне увидишь, так это документы о разводе!
- Глупая, - он почесал небрежно ширинку и стал подходить ближе, - у тебя же никого нет, кроме меня. – Потом резко остановился и посмотрел на неё заплаканную. – Или нашла себе мужика? – тихо спросил он.
- Убирайся! – крикнула ещё раз Лена, прижимаясь к стене.
- Ты не ответила? – Миша подошёл так близко, что женщина почувствовала, как он дышит и как начинает гореть шея от его выдохов горячим воздухом.
- Я ничего тебе не обязана отвечать! – прошептала Лена и отвернула голову в сторону, чтобы не чувствовать этот едкий алкогольный запах.
- Обязана, моя милая, - он говорил таким тихим и монотонным голосом, казалось, что он сейчас её убьёт.
- Уходи. – Она шептала, только бы не сорваться на крик.
- Значит, есть какой-то… - он с упрёком посмотрел на шею и одним резким движением схватился за подбородок, - нашла. То-то я смотрю платье напялила, губы намазала. Трахалась небось с кем-то?!
- Я с тобой не живу и оправдываться тоже не буду, - ответила она, пытаясь двигать челюстью, которую сильно сжимали толстые мужские пальцы.
- Пока в моём паспорте стоит штамп о браке, ты будешь отчитываться! – крикнул он на ухо жене.
- Не буду! – в ответ она тоже закричала и попыталась оттолкнуть мужчину от себя.
Он от неожиданности отлетел в сторону. Лена быстро среагировав побежала на кухню и схватила нож их выдвижного шкафчика.
- Не подходи! – кричала Лена, сбиваясь и в мыслях и в словах и в эмоциях. Её как будто накрыло огромной волной, под которой нечем дышать, а для того, чтобы спастись нужно держаться любыми способами за воздух. Нужно выкарабкиваться.
- Ты ничего не сделаешь! Ты трусиха! – расхохотался мужчина увидев в её руках нож, но ближе подходить не рискнул. Ведь и палка стреляет раз в год.
- Я тебя убью! Я убью тебя! – надрывалась она на связках.
- Посадят. – Тихо сказал он, - Лен, ты ж не идиотка полная, чтобы убивать меня? – он поднял на женщину глаза и посмотрел с ехидством.
- Мне не чего терять! Сказала-сделаю! – крикнула Лена.
Миша отошёл спиной к входной двери и закусив губу вышел из квартиры. Лена ждала, пока шаги утихнут на площадке и только после того, как убедилась окончательно, что муж ушёл села на пол и громко заплакала. Она рыдала. В последний раз такие слёзы были тогда, когда не стало Кости. Когда она поняла, что он больше не вернётся. А раз не вернётся, то его и нет уже. А теперь с этими слезами, как будто не стало и её самой. Её только что растоптал мужчина, которого она бесконечно любила и которому отдала свою жизнь под защиту. Так казалось ей. Но она же не была виновата в том, что он стал таким. Она его таким не делала. И пусть говорят, что мужчину делает женщина, она его таким не делала, по крайней мере, не хотела сделать.
Лена припала лицом к полу и положив рядом с глазами нож наблюдала, как лезвие блестит при комнатном свете. Волосы растрепались и спадали на лоб, губы. Женщина не могла их убрать. Ей было тяжело поднять руку. Всё тело как будто было приклеено к полу и сопротивлялось с каждым её потугом на движением. Слёзы уже не лились, а стали высыхать и от этого жгло всё лицо. Лена лежала неподвижно.
Когда в квартире зазвонил телефон, она тупо смотрела в одну точку на стене и ждала пока он замолчит. Ей не хотелось ни с кем говорить. Не хотелось отвечать и даже слушать. Она просто хотела умереть. Она представила, как остриё ножа поднимается вверх и размахнувшись влетает в её сердце. Сердце разрывается на куски и всё заливает кровью. Ей так хотелось, чтобы это произошло сейчас и мгновенно. Но нож лежал неподвижно. Телефон не останавливался и трезвонил, отдаваясь едкими, впивающимися звуками в перепонках, а потом быстро добирающиеся до головы, которая раскалывалась, как глиняная посуда от неловкого движения руки.
Когда телефон прекратил бессмысленные потуги к разговору. Лена прикрыла глаза. Она не могла спать. Перед глазами вставал Миша чесавший ширинку на старых потёртых брюках. Как же сильно она его ненавидела. Как же ей захотелось, чтобы его не было вовсе. Чтобы он пропал. Чтобы он шёл сейчас по дороге и его сбила машина. На смерть. И чтобы ему было больно, так же как и ей. Если мужчина думает, что когда женщина говорит «нет», а он хочет от неё всего и сразу, и берёт от неё это не обращая внимания на её слова, то это нормально. Почему, мужчины думают, что женщине в этот момент не больно? Она может отключиться от физической боли, но когда он скатиться с её тела, она почувствует отвращение и ненависть, а потом такую боль, что ни одно болеутоляющее не поможет. Не спасёт.
Утро началось с ночи. Зимой не успеваешь найти тот самый промежуток, который можно назвать днём. Лена опираясь на стулья в кухне медленно встала на ноги и сбрасывая по пути одежду прошла в ванную. Включила холодную воду и встала под душ. Ледяные струи резким напором разлетались на её теле, она почувствовала, что начинает приходить в себя. Что ей становится холодно и от этого холодно ещё и больно внизу живота. Она подняла душ кверху, и вода стала стекать с волос и лица. Лена провела по глазам свободной рукой и стёрла размазанную с вечера косметику.
Выпрыгнув из ванной, закуталась в махровое тёплое полотенце и прошла в спальню. Укрылась пледом и трясясь от холода попыталась уснуть. Сон не приходил, а только мучал своими попытками погрузиться в состояние забывания. Когда в глазах темно и также становится в голове. Мысли начинают метаться по стенкам черепа и забываться, путаться. А потом и вовсе уходить, чтобы уступить место сну. Желательно крепкому. Так ей хотелось сейчас.
Почти до двух часов ночи Виталик с периодичностью в несколько минут набирал один и тот же номер. Он звонил и звонил, ожидая, когда женщина, которая попыталась выставить из него дурака, снимет трубку. Но она не отвечала. Это начинало бесить его ещё сильнее. Он откидывал мобильный телефон, но через мгновение снова за него хватался и нажимал на зелёную кнопку вызова.
Как он мог теперь забыть ту, которая въелась в его голову, как серная кислота. Она уже успела оставить ожог на коже, слизистой облачке и в дыхательном пути. Вызвала затруднение дыхания при одном воспоминание её действий и поступков. От неё начался кашель, как от инфекции, как от холодного воздуха. Она раздражала всю нервную систему. Виталик давно не чувствовал такого, ему давно не бросали в лицо подобный вызов. Никто ещё не отказывался от его помощи. Как она так может? Как она может быть такой спокойной? Неужели она думает, что ей можно разговаривать с ним в подобном тоне и на подобные темы?
Не дозвонившись, Виталик аккуратно положил телефон на прикроватную тумбочку и выключил в комнате свет. За окном завывала метель. Оконное стекло на которое падал свет было всё выкрашено узорами и рисунками. Будто кто-то приехала Карина и одним взмахом кисти разрисовала стеклянный холст. Он улыбнулся. Вот такую бы картину он купил бы, а то, что рисует Мармазинский его не интересовало, только складывалось и пылилось в подвале. О, Боже, опять этот Мармазинский. Они, как будто окружали. Но въелись в голову с силой мгновенного клея, который приклеил стельки к сапогу, и от этого стало теплее.
Проснулся он благодаря каблукам какой-то мимо проходящей его номера женщины. Он дёрнулся и резко открыл глаза. Он давно так долго не спал. Всегда спал отрывками. Он не видел смысла в том, что не приносит удовольствие. Ему не нравилось приходить туда, где темно. Виталик почувствовал, как стянуло ногу, которая была повреждена. Он, лёжа на постели, нагнулся к ней и потёр, она стала отходить от приступа, который напоминал затягивание жгута. Он поправил волосы, разбросанные по подушке и собрал их всех рядом, чтобы не разлетались и не мешались.
Мужчина протянул руку к прикроватной тумбочке и нащупал двумя пальцами телефон. Поднёс к лицу и, прищурившись, рассмотрел время обеда.
- С ума сойти! – протянул он и провёл внутренней стороной ладони по лицу.
Он нажал на кнопку вызова и набрал Лену. Гудки давили на только что проснувшиеся уши и как будто плевали и оставляли в перепонках неприятное ощущение неслышанья.
- Ну, давай же Мармазинская, возьми трубку! – говорил он, шёпотом прислушиваясь к гудкам.
Лена резко открыла глаза, когда услышала первый звук телефона. Он разрывался и верещал, как будто, его били. Она тут же вспомнила Мишу и сжала губы. Отбросив плед, и на собравшейся после сна силе подошла к трубке.
- Да?! – ответила женщина.
- Лена, я вам звоню, а вы не «алё»! – Виталик откинул голову на подушку и выдохнул «Наконец-то».
- Виталий Акрамович? – протянула она, - что вы хотите?
- Хотел сказать «извините». – Он тут же перевёл разговор, чтобы не зацикливаться на извинениях, - я вчера вам весь вечер звонил, думал, вас похитили.
- Лучше бы похитили. – Тихо сказала она.
- Что? – он не услышал её слов.
- Ничего. Вы что-то ещё хотели? - голова раскалывалась на несколько тысяч частей и очень хотела вернуться к мягкой подушке.
- У вас что-то случилось? – спросил мужчина.
- Всё отлично! – Лена прижалась лбом к холодной стене.
- Точно? – он слышал её голос, и он был не такой, как во все те дни, которые они были знакомы.
- Точно. – Ответила она, - Всего вам доброго, Виталий Акрамович, - попрощалась Лена и положила трубку.
Виталик дослушал до конца последнее её слово и вместе с ней нажал на сброс. Ему почему-то показалось, что эта женщина несчастна. Она была красивая. По-своему красивая. Видимо, это к ней пришло с возрастом, в юности она такой не была. Но что-то в её жизни было не так, что точно он не знал. Ещё не знал.
Мужчина до конца убедился, что строительство его торгового центра находится на той стадии, которую ещё никто не может разрушить, но и помешать тоже не имеет право. Даже не смотря на то, что все эти жалкие люди приходили на пикеты и сходки для того, чтобы запретить ему начать строительство и закончить вырубку этих несчастных туй, да ёлок. Ему было всё равно. Было всё равно на столько, что даже выступать на этих несанкционированных демонстрациях ему было лень. Просто лень.
Этим же вечером он выехал в Москву. Он ехал в свободном, только для него одного купленном купе и смотрел в окно. Пахло поездом – сырой холодной водой, чем с лимоном и людьми, чужими людьми. Окно на улицу было заморожено и он, подставляя ладошку, отогрел небольшой кружок для того, чтобы видеть темноту и фонари мимо мелькавшие. Сейчас ему не хотелось думать, ему хотелось мечтать, как в детстве. Но если в детстве это происходит самопроизвольно, в силу того, что есть куда смотреть вперёд, то с годами эта самопроизвольность куда-то уходит. Он, конечно мог представить новый торговый центр по среди Брянска, постройкой которого он докажет всем жителям, что за деньги покупается всё. Или мечтать о новой машине, или о том, как летом он поедет куда-нибудь где потеплее. Можно даже в Анапу, там его никто искать не станет. Он отключит телефон и просто будет валяться на горячем песке. Но об этом можно было и не мечтать, всё бы само собой получилось. Странно выходит, когда у тебя есть деньги, лишние, которые можно тратить направо и налево, ты забываешь, что такое мечтать по-настоящему. Хотеть чего-то с неистовой силою. Думать об этом постоянно. Возможно, самое лучшее время, это когда ты только-только начинаешь воплощать всё то о чём мечтал. Когда с горящими глазами мчишься на край света, только потому, что всё получается, как мечталось в детстве.
Поезд резко дёрнулся и остановился. За окном показались головы мягких разноцветных животных. От неожиданности мужчина отстранился от окна, но потом резко встал и вышел из купе.
- Мы где?- спросил он у мимо пробегающей проводницы.
- В Сухиничах! – громко сказала она, чтобы услышали все те, кто сейчас покинул свои места.
Виталик вышел на заметённый снегом перрон не одевая куртки. Ветер подул из под поезда и пролетел по рассыпанным на плечах волосам. Мужчина одним движением откинул их в сторону за спину и засунул руки в карманы джинс.
Мимо проходили закутанные в шарфы женщины и мужчины разносившие мягкие игрушки.
- Сколько? – спросил Виталик у женщины, указывая на большого лежащего белого тигра .
- Семьсот, - перепрыгивая с ноги на ногу, ответила продавец. Виталик вытащил из кармана деньги и отсчитал нужную сумму.
Он затащил редкого белого Сухинического тигра в купе и накинул на себя колючее одеяло. Залез с ногами на место и стал ждать, пока поезд тронется. В кармане куртки замурлыкал телефон. Он быстро повернулся к стене и вытащил его из внутреннего кармана.
- Да? – он не рассмотрел на панели телефона кто звонит, и тут же ответил.
- Привет, красавчик. – Ответила ему женщина, которую он тут же узнал.
- Привет, моя хорошая, - он улыбнулся. Это была Карина. – Я тебе тут подарок купил, встретишь меня на Киевском ночью?
- А где ты опять был? – удивилась женщина.
- В Брянске. Всё не как не могу разделаться с этой стройкой. Так встретишь?
- Встречу, конечно. – Женщина улыбнулась. – там же подарок.
- Какая ты циничная, - засмеялся он.
- Кто бы говорил!
И опять тишина. Опять только стук рельс и завывание ветра за окном.
- Ты опоздал! – крикнула ещё из далека подбегающая Карина, укутанная в широкий яркий оранжевый шарф. Она вся была засыпана снегом, который продолжал валить и засыпать город, чтобы уже к утру стать грязью.
- Это не я, это поезд, - улыбнулся Виталик, тащивший за собой мягкого тигра, - тебе, - протянул он. Маленькая женщина схватила игрушку и обняла, рук не хватало, чтобы сцепить кольцом.
- Какой он страшненький! – засмеялась женщина.
- Ты очень искренняя, - расхохотался мужчина.
- Ну, ты же знаешь, что я люблю всё страшненькое, - подмигнула Карина и пошла в сторону машины. Виталик пошёл за ней.
Они сели в чёрную «тойоту авенсис» и Карина рванула с места.
- Ты чего так газуешь? – испугался Виталик.
- Да, чтобы знали кто едет! – улыбнулась женщина за рулём. – Я тебя за город не повезу, хорошо? У меня переночуешь? – спросила она.
Они приехали домой к Карине. Она уже давно съехала с той однушки в которой чуть не умерла, в просторную двухкомнатную квартиру в центре. Кухня была соединена с гостиной.
- Чай, что покрепче? – спросила хозяйка и стала наливать в чайник воду.
- Чай и покрепче. – Ответил он и присел на широкий мягкий диван с бежевой обивкой.
- Тише! – попросила она и приставила к губам указательный палец.
- Ты не одна? – удивился Виталик.
- Костя спит. – Мужчина сначала растерялся, но когда вспомнил, что в этой квартире живёт любовник-ребёнок Карины то улыбнулся и закрыв рот ладонью пообещал, что будет молчать.
Женщина подала чай и присела рядом. Она рассматривала лицо друга и гладила по руке. За спиной захлопнулась дверь.
- Костя? – обернулась Карина и увидела своего сонного любовника.
- Здравствуйте, - Костя подошёл к Виталику и пожал ему руку. Они были давно знакомы, ещё с самой первой выставки. Костя знал, что именно он скупает его картины.
- Привет! – ответил Виталик на рукопожатие.
Костя подошёл к холодильнику и вытащив от туда бутылку с минеральной водой стал пить из горла.
- Простудишься, - испугалась Карина за горло парня.
- Всё нормально, - улыбнулся он.
Виталик внимательно смотрел на молодого человека и пытался понять, почему Карина выбрала именно его. Может это своеобразный комплекс неполноценности. Ведь сама она была художником не «ахти», так и он же не Кандинский.
- Кость, а у тебя, где родители живут? – вдруг спросил Виталик.
- В Пензе, в военном городке. – Ответил парень, - а что?
- Да, так! – отмахнулся седой мужчина, - просто узнать.
- Я ушёл из дома, почти три года назад с тех пор не видел родителей. – Вдруг парень вспомнил мать. Он грустно посмотрел на мужчину и женщину, сидевших напротив и попытался улыбнуться, но ничего не вышло.
- У тебя завтра интервью, - увидев грустные глаза любовника, сказала Карина, - тебе надо выспаться.
- Да, я лучше пойду, - он вошёл обратно в комнату из которой вышел.
Карина была бы замечательной матерью, если бы хоть кто-нибудь захотел разделить с ней эту радость в те годы, когда она ещё могла родить. Она бы даже смирилась с тем, что карьерный рост упал ниже плинтуса. Когда она жила, наблюдалась в клинике, то ночами часто позволяла себе плакать, чего не разрешала себе раньше. Она могла уткнуться носом в подушку и представить маленького человечка вытекшего из большой истории любви. Она позволяла себе грустить и даже надеяться. Клиники для душевнобольных убивают мозг, но не лишают надежды. Карина выжила. Её ни сломал, ни один курс лечения, ни одна капельница и ни одна стопка съеденных, как конфет таблеток.
Если бы, она когда-нибудь стала матерью, то никогда бы не позволила себе найти такого молодого любовника. Не потому, что ей было бы стыдно, или неприятно, а потому, что ей было бы о ком заботиться. Она бы не смогла тратить время и деньги на кого-то кроме своего ребёнка. Она бы была сумасшедшей матерью, которая ненавидит всех невест своего сына и отвергает любую попытку его наладить личную жизнь.
Но, сейчас, если бы у неё не было Кости, то она либо нашла себе Костюзаменитель или сошла бы с ума окончательно. А мужчинам своего возраста она нравилась до сих пор.
Виталик так и не уснул. Утром, с первым криком сумасшедшей кукушки в часах у входной двери, которая кричала, что на часах семь утра, он набрал Витю.
- Забери меня, я на Пушкинской.
Через час он уже сидел в машине у Вити. Мужчина лет тридцати пяти, лысый, с пробитым левым ухом, в который был вставлен дорогой камень, так же как и в один из верхних зубов, тоже был ввинчен камушек. «Это на случай кризиса», - смеялся Витя. Когда-то Витя был простым служащим в метро, но со временем перекочевал в правую руку генерального директора фирмы, которой как раз и руководил Виталик.
- Давай к Сухробу! – скомандовал он и шины машины заскрипели на грязном асфальте.
Сухроб дома был один. Тони сына Тани они отправили учиться в Англию. А на каникулы он летал в Турцию к отцу. Это решение принял Сухроб, когда понял, что сын должен расти с отцом. За что Тони был благодарен и каждый раз уезжая из их дома крепко пожимал руку Сухробу. А сама Таня с младшим сыном Тимуром бегали по больницам ставя сумасшедшее количество прививок в маленькую ручку ребёнка.
Виталик вошёл без стука, а там где надо было стучать на КПП у дома, он проехал без вопросов. Ему можно было всё. На встречу вышел старший брат, который каждый раз становился всё шире и шире.
- Ты не меняешься! – засмеялся Виталик, обнимая брата.
- Меня хотели посадить на диету, но я не дался, - ответил глубоким смехом Сухроб.
- Тебе бы не пошло! – Виталик вошёл в дом, где пахло домом и женщиной, которая следит за этим домом.
- Слышал, открываешь новый центр? – Сухроб нажал на кнопку электрического чайника в кухне и вернулся в комнату, где сидел младший брат.
- Да, в Брянске. Только, что-то как-то все люди решили, что мне это не нужно. – Виталик улыбнулся и, подложив под голову подушку лёг с ногами на диван.
- Кто так решил? – Сухроб стал серьёзным и со скептическим выражением лица спросил. Он сел в мягкое кресло и раскинул руки на подлокотники.
- Люди. – Улыбнулся брат и прикрыл глаза.
- Что это ещё за люди? Они вообще знают кто ты такой? – Сухроб начинал злиться, но всё ещё держал дистанцию между «спокойно» и «страшно громко».
- Да, жители местные устроили протест против вырубки деревьев в сквере, а во главе всей этой шайки- эколог, который считает, что я бесчестный человек.
- Так надо убрать этого эколога и чем раньше, тем лучше. Куда-нибудь подальше. У тебя, что в Брянске ещё нет знакомых?
- Есть. Убрал. Она баба. – Неразборчиво, но точно ответил Виталик.
- Баба? – засмеялся Сухроб, - и какая-та баба решила испортить тебе репутацию, бизнес и стройку! Ха! – Сухроб залился в смехе.
- Да, нет. Уже всё нормально. Ели рубятся. Баба сидит дома без работы. – Он вдруг замолчал, - у тебя было когда-нибудь такое, что чувство стыда смешивается с чувством тревоги и думаешь, что сделал, что-то не так? – Виталик сел на диван и сложил ноги в позе лотоса.
- Тебя на философию потянуло, брат? – Сухроб удивился откровениям брата.
- Да, причём тут философия, мне кажется, что я сделал что-то не так. Нет, мне не стыдно за то, что я делаю, я не боюсь реакции на мои действия, мне всё равно кто-там где работает, но что-то во мне живёт. Как будто червь, который разъедает всё изнутри. – Он замолчал и посмотрел в стену напротив.
- Может тебе баба понравилась? – улыбнулся ехидно Сухроб.
- Да, она обычная. В ней нет ничего особенного. Как все в этих городках. – Он как будто оправдывался сам перед собой. Ему надо было оправдаться. Иначе бы он сам в это поверил.
- Так не обязательно же женщина должна быть особенной. У тебя вообще, все твои были стандартные, как будто их на заводе штамповали. Задница большая, талия тонкая, характер строптивый. – Услышав щелчок вскипевшего чайника, Сухроб встал и вышел в кухню. Виталик остался один в комнате. Перед глазами стояла Лена.
«Ведь он прав, - подумал Виталик, - у меня все мои женщины были одинаковыми. Те, кто жил со мной, те, кто мне был не безразличен, они все были стандартные, типичные, обычные, шаблонные, трафаретные, стереотипные, штампованные, простые, ординарные. И между тем в них было то, что отличало этих женщин от той кучки в которой толпились остальные. Они были необыкновенные. Каждая по-своему, но в них была изюминка. В них был характер. Он бы никогда не стал жить с женщиной, которая не смогла бы сказать ему слова против, не смогла бы не согласиться с ним и не высказать своё мнение. Ему было бы просто на просто скучно. А может и Лена была особенной? Может в ней тоже есть этот характер?».
Всю неделю Лена сидела дома не выходя. Она не включала телевизор и радио, не отвечала на телефонные звонки, не читала газет. Женщина, как конвейер выпускающий макароны выполняла одни и те же операции. Проснувшись утром, смотрела в окно, включала чайник, ложилась на пол спиной и слушала тишину. Она могла лежать с открытыми глазами или закрыть их, ей было всё равно. Картинка не менялась. Она разговаривала с Павликом, который должен был быть уже совсем взрослым. Просила Костю чаще ей сниться. Рассказывала матери, как ей тяжело. Страшнее всего общаться с людьми, которых не видишь, которых уже нет в живых, да и в мёртвых, наверное, тоже. Земля их уже растворила.
В один из дней, который ей показался самым солнечным, она умылась за всю эту неделю впервые и, взяв часть накопившихся денег, уехала к отцу. Она решила, что доехав до трассы пойдёт до деревни пешком.
Пахло зимой. Руки мёрзли. Лена рассматривала каждую веточку на деревьях, каждую иголочку. Она останавливалась и трогала замёрзшие кусты кончиками пальцев. Вдруг она замерла увидев свою руку. Жилистую сухую руку. Она уже не та пятнадцатилетняя девочка, которая приезжала на выходные к родителям в деревню. Она уже никогда не станет той, которой была. С теми же горящими глазами и с теми надеждами, которые теплились в сердце. Даже та правда, которой её учили, никому не нужна. Совершенно ни кому. Все стали жить по своим только, что написанным законам. А она не имела права писать свои законы, потому что не имела столько денег, чтобы суметь заполучить печать под названием «сама все решу». Всё решают деньги. А у Лены их не было.
Она стала жить у отца. Ей было спокойней там, где все живут общиной, как в советские годы. Только в деревнях так жили и будут жить всегда. Сосед поможет соседу, не потому, что знает, что придёт только к нему за помощью, а потому, что ему так хочется. Можно прийти в магазин и набрать продуктов в долг, до пенсии или до зарплаты, и тебе дадут, потому, что знают, кто ты и где живёшь. А самое главное, что ты отдашь.
У отца была корова, о которой он говорил с гордостью. Владимир рассказал, как кормил эту корову солью, чтобы она пила больше, чтобы якобы прибавляла в весе, а потом сдал её Лёньке Зайцеву на мясокомбинат. Никто даже и проверять не стал, что что-то не так. Лена заливалась смехом. Ведь только русский человек может придумать такую вещь, на которую другой никогда не решиться.
Лене было хорошо здесь, где вокруг поле и лес, где пахнет свежо, а не бензином и гарью. Она каждый день вставала рано утром, чтобы просто пройтись по бездорожью. В такие прогулки казалось, что проблем не существует, что их кто-то специально придумывает, чтобы позлить. Но, как только Лена представляла, что нужно будет вернуться в город, то тут же хваталась за голову.
Виталик проснулся от звонка. Это был один из основных чиновников Брянска. Который ему дотошно стал объяснять, что народ в городе занял оборонительную позицию и не отдаст свой сквер. Что эта группка оппозиции уже написала жалобы на мера и всю администрацию, которая не следит за памятниками культуры. Кляузы стали писать уже самому президенту, на которого возлагалась последняя надежда. И так как мэр не собирается уходить с поста, он тут же прекратил вырубку и застройку.
Виталик был в бешенстве. Он ходил из стороны в сторону по спальне и громко кричал. Слышал, к счастью все крики только он сам, поэтому не стеснялся в выражениях. Он набрал номер телефона Мармазинской и услышал в ответ «Абонент выключен или находится не в зоне действия сети». Мужчина бросил телефон на кровать и ударил кулаком по стене.
Он сел в свою машину и уже вечером был в Брянске.
Вернувшись в город, Лена чувствовала себя отдохнувшей и тех сил, которые наросли в ней за время пребывания у отца, хватило бы на то, чтобы найти новую работу. Она подошла к квартире и увидела до боли знакомым подчерком надпись на дереве двери – «Лена-шлюха». Она улыбнулась и спокойно вошла в квартиру. Ей стало интересно, все соседи уже успели насладиться новой информацией о ней? О чём вообще думал Миша, когда это писал. Зачем? Если он считал, что тем самым обидит ей, то глубоко заблуждался. Если думал, что она станет мстить ему, названивать и просить стереть, то он был полным идиотом, мозги которого пропитались спиртом, как губка моющимся средством.
Первым делом Лена воткнула мобильный телефон в зарядное устройство. Экран загорелся и тут же стали приходить бесконечные смски о пропущенных звонках. Она, не раздеваясь до конца, стала по очереди набирать звонивших. Первым по списку был Виталик.
- Виталий Акрамович, - услышала она знакомое «алё».
- Елена Владимировна, - его голос тут же изменился на тон человека, который при возможности оторвал бы ей голову.
- Что-то случилось? – удивилась она.
- Если вы думаете, что выиграли, то ошибаетесь, я сделаю так, что вас даже уборщицей работать не возьмут. – Кричал он.
- Да, что я сделала? – Лена не понимала о чём сейчас говорит этот мужчина.
- Что вы сделали, да вы ещё спрашиваете!!! Чё ты дуру из себя строишь, Мармазинская! – Виталик был в гневе.
- Да, прекрати ты орать! – крикнула не до конца понимающая всё Лена, - объясни, в чём ты меня обвиняешь?
- Ааа…ты меня с ума сведёшь! – он хватался за голову и кричал в трубку, - на хрена ты устроила эту всю политику. Президентам, губернаторам письма пишешь, тебе это надо?
- С ума сошёл что ли? – Лене на секунду показалось, что люди вокруг которых крутятся деньги, сумасшедшие люди. – Я никому ничего не писала!
- Нет, я писал, наверное! – Виталик громко крикнул матом и кинул трубку. Лене лишь осталось слушать длинный гудок.
Не успела она приехать в город, как проблемы снова посыпались на её голову, как мука из ситечка, от которой хочется чихать и помыться с хозяйственным мылом. Лена тут же набрала Надю.
- Привет, дорогая, звонила? – дозвонилась она.
- Ты себе не представляешь, что твориться! – начала подруга, - я тебя две недели не могла найти, ты где была?
- У отца.
- Слушай внимательно! Мои студенты-уники устроили пикет против городской администрации. Написали письмо губернатору, но ничего не дождались. Тогда они написали президенту, скоро будет суд против того застройщика, и возможно мэра, он же помогал. Короче, тут твориться полный дурдом. Каждый день на площадь приходят пенсионеры и требуют всё восстановить!
Лена схватилась за голову, и только сейчас стала понимать, о чём говорил Виталик. Она начала войну против него, но она не думала, что всё зайдёт так далеко. Что иногда честность прихлопывает предпринимателей, как мухобойка. На смерть.
Она тут же набрала Виталика, но его телефон был занят. Лена где-то внутри себя улыбнулась. Всё-таки добилась чего хотела. Правда, почему-то стало так страшно за эту победу. За себя в этой победе.
Женщина выбежала на улицу и поехала на площадь. Она надеялась, что встретит там Виталика и сможет всё объяснить. Что, хоть она и виновата в зачине этого скандала, но продолжение пошло своим ходом, без её участия.
Забора в сквере уже не было, видны были только плакаты и люди, которые окружали спиленные деревья. Лена подбежала к толпе и увидела, как какой-то чиновник вещает на эту группку собравшихся. Она не стала прислушиваться, а только глазами искала Виталика. Он стоял в центре рядом с другими административными мужчинами в костюмах. Лена стала протискиваться через толпу, отодвигая старушек и операторов с камерами. Наконец, добравшись почти до центра, она подошла с боку и позвала его.
- Виталий Акрамович, - крикнула она, чтобы услышал её только он. Но он не слышал, - Виталик! – крикнула уже громче женщина. Мужчина резко обернулся и завидев Лену, подошёл к толпе.
- Что вы здесь делаете, пришли ещё какой-то скандал устроить? – он зло бросил слова в её сторону.
- Да нет же, вы всё не так поняли. Это не я писала письма и собирала людей. Меня вообще не было в городе! – доказывала она. Виталик смотрел на неё и не верил. Он мало кому верил, а тем более тому, кто помешал ему строить новый торговый центр.
Его окликнул один из приглашённых чиновников и он отошёл от Лены, но подал ей знак рукой, что разговор ещё не окончен. Лена достояла в толпе до конца собрания протестующих. Ей было стыдно, что она развернула всю эту заварушку и пострадал не только Виталик, но и вся администрация. А с другой стороны, подумала она, почему бы и нет? Почему бы не побороться за правду? Обычно, таких, как она быстро убирают, но это того стоит. Стоит ради одной статьи в газете побороться за честное строительство.
Когда люди стали уже расходиться, стало ясно, что виновата во всём администрация и застройщик, которые вернут деревья на место, где они и росли, а там где восстановить не удастся, посадят новые. По стоимости засадить выходило меньше, чем вырубить. Значит, жизнь стоит дороже смерти, даже если это касается деревьев.
Виталик так и не подошёл к Лене. Он сел в служебную машину и уехал. Женщина смотрела уезжающей вдоль проспекта машине и чувство победы смешивалось с чувством стыда.
Он позвонил вечером. Лена как раз оттёрла от двери плотно въевшуюся надпись-подарок от мужа и только захлопнула дверь. Она подошла к звонившему телефону.
- Да? – ответила Лена.
- Елена Владимировна, это…
- Я узнала, - оборвала Лена. Она услышала Виталика и сразу же занервничала.
- Вы хотели что-то сказать? – он говорил строго, как на экзамене, на проверке. Как будто Сталин перед расстрелом.
- Я хотела сказать, что это всё не я. – она стала оправдываться, - я ничего не писала, и не устраивала. Меня не было в городе почти две недели. Я просто не могла это устроить.
- Не оправдывайтесь, Лена, всё уже сделано. – Его голос стал мягче, - я потеряю не много. Хотя этих денег мне тоже жалко.
- Я бы вам, конечно, всё вернула, но вы сказали, что меня даже уборщицей работать не возьмут. – Она прикусила указательный палец зубами и зажмурилась.
- Лена! – оборвал он её, - вы боретесь за свой город, кажется. Не оправдывайтесь.
- Ну, вы всё равно меня извините, что я это всё затеяла. – она искренне была удивлена его лёгкому разговору. Ей казалось, что он будет кричать, угрожать, топать ногами. Но это всё как-то обошло стороной.
- Лена, покажите мне город! – неожиданно для женщины сказал Виталик.
- Вам? Город? – растерялась она.
- Да, мне, город! – повторил он. Лене стало страшно от того, что она вспомнила все фильмы ужасов одновременно вместе с боевиками. А вдруг он её решит убить? Но потом опомнилась и ответила.
- Давайте. Покажу. – Она даже улыбнулась.
- Скажите адрес, я заеду.
- Подъезжайте к мясокомбинату. Я выйду, наберите меня.
Лена положила трубку и широко улыбнулась. Ей почему-то нравился этот мужчина не смотря на то, что между ними и были натянутые отношения. Но это же только работа. Его запах притягивал с такой силой, что казалось оторваться от этого каната, который натянут между ними, нельзя. Но строить планы на этого мужчину - запрещено. Она не знала кто он, что он, и вообще, что это за человек. Хотя, то, что он бесчестный и циничный это уже поняла. Но она так давно не чувствовала вот такого лёгкого предчувствия свободы, который испытывает каждая женщина, когда хочет влюбится. Но этого делать было нельзя.
Он позвонил и попросил выходить. Лена уже стояла у порога в том самом платье, в котором ужинала в ресторане. Она зачесала волосы кверху, закрепила невидимками и выпустила пару прядей для придания ей шарма. За ней никто и никогда не заезжал поздним вечером с предлогом показать город. И ей это нравилось. Что-то новое. Женщина накинула шубу и вышла к его машине.
Виталик подъехал к остановке и стал ждать женщину с которой договорился встретиться. Он повернул голову в сторону и увидел, как из подъезда выходит стройная невысокая женщина в длинной шубе. Она шла плавно, будто по волнам. Она была до того обычна, что он даже улыбнулся, как же он банален всё-таки в выборе женщин. Лена села в машину и поздоровалась.
- Куда едем? – спросил Виталик.
- Разворачиваемся и едем на площадь Ленина. – Ответила она.
- Это та…
- Нет, это не та, на которой вас судили вместе со всеми чиновниками, - улыбнулась Лена, но попыталась скрыть улыбку, чтобы не обидеть его.
- Нет. Ленина я видел. Партизан видел. Набережную видел. – Он стал перечислять все, что запомнил в этом городе. Он развернул машину и поехал прямо. – Помню, когда я был в Брянске в первый раз, то очень хотел посмотреть что-нибудь красивое. Тогда у меня был тяжёлый период в жизни, - стал рассказывать Виталик. – Доехал я, значит, до площади Ленина, а мне проводница сказала, что у вас тут Набережная красивая. Вот я и пошёл через площадь на Набережную. Помню, на лавочке тогда студентка сидела, поступала она в медицинский, кажется. Интересно, поступила?- он улыбнулся, вспомнив тот жаркий летний день.
- Как интересно, а я тоже в медицинском училась – улыбнулась Лена, - нам сейчас направо и прямо. Покажу вам Покровскую гору, раз Ленина вы уже видели.
Они проехали вдоль Набережной и поднялись по склону вверх до храмов.
- Это Новопокровский собор, - рассказывала Лена указывая на храмы, - а это Покровский собор, - сказала она, когда они поднялись вверх по горке.
- Чем они отличаются? – улыбнулся Виталик.
- Да, кто их знает! – отмахнулась Лена. – вот здесь поставь машину, дальше не проедем, - сказала Лена и стала ждать, когда остановится машина.
Они вышли, и женщина повела его на мемориальный комплекс с памятниками и стелой.
- А от сюда почти весь город видно. Там 2-ой Брянск, там Новостройка, там Советский район, - стала указывать на стороны города Лена.
- Красиво. – Ответил Виталик и вошёл на возвышение.
Город переливался и тонул в жёлтых фонарях. Снег был уже не белый, как из близи, а жёлтый, оранжевый. Снег падал хлопьями и таял на тёплых лицах людей. Деревья не двигались, даже когда задувал ветер и стряхивал снежок. Они, как партизаны стояли по стойке «смирно».
- Почему ты не замужем? – вдруг спросил Виталик, остановив её экскурсию.
- Я… - задумалась Лена, - не люблю его.
- А дети? – ему захотелось узнать, почему она такая несчастная, даже когда улыбается.
- Я их потеряла. – Она сдерживалась в эмоциях.
- Как? В смысле?
- Они погибли. Младший в детстве. Старший пропал без вести. – Она отвернулась от мужчины и прошла к заграждению, за которым была глубокая яма.
- Извини. – Ему стало неловко. Виталик никогда не думал, что помимо его жизни, есть ещё и другие судьбы, которым иногда приходилось намного тяжелее, чем ему. Но, этому мужчине всегда казалось, будто только он может переживать сильные эмоции. Но сейчас узнав, что эта женщина потеряла двух сыновей и ушла от мужа, он удивился.
- Ничего, - она повернулась, и он увидел её улыбку, - я уже пережила. – Она тут же перевела тему, - а где твоя жена?
- У меня нет жены, - он улыбнулся, как Чеширский кот и попытался этим обаять Лену.
- Как? Почему? – так же как и он удивилась она. Лена даже не могла подумать, что у этого «мачо» нет красавицы-жены. Он один. Хотя, тут уж без сомнений у него было куча любовниц, поимённо которых он даже не вспомнит.
- Как говорят, в своё время не женился, а теперь поздно. – Он посмотрел на город свысока.
- Никогда не был женат? – удивилась ещё сильнее Лена.
- Никогда!
- С ума сойти, - протянула она, - Хотя, знаешь, лучше никогда не жениться, чем вот так, как я.
- Ты была несчастна в браке? – он говорил, не поворачиваясь к ней. Лена встала рядом и тоже наблюдала за городом. За его машинами, которые изредка появлялись на дороге.
- Ну, как сказать. Каждый счастлив по-своему. – Она разрывала фразы – и я, наверное, была счастлива. Но всё пошло не так, как хотелось в детстве. Всё из того, о чём я мечтала маленькой девочкой, не сбылось. Может потому, что я поставила слишком нереальные цели. Хотя хотела я не много – семью, любимую работу, мужа и детей. Мне бы этого хватило.
Виталик молчал. Ему достаточно было этого узнать, чтобы понять, что Лена -настоящая. Что в ней есть те качества, которые должны быть в каждой, которая называет себя женщиной. Та, которая не спит ночами, когда болеют дети. Нервничает, когда муж не возвращается с работы вовремя. И никогда не спрашивает про мужские дела. Это не её дело. Он никогда не встречал такую женщину, а может быть просто не мог разглядеть во всех тех, кто у него был такую вот, как Лена. Может потому, что все его женщины были без прошлого, только с будущим. А эта женщина прошла всё, и прошлое и настоящее, а в будущее уже не так хочется идти.
Он посмотрел на неё и увидел, как по щеке скатывается слеза от снежинки, которая тут же упав растаяла и покатилась. Лена нежным движением убрала слёзы снега с себя, чтобы самой не расплакаться.
Они просидели всю ночь в машине. Если бы кто-нибудь посмотрел на них со стороны, то сложилось впечатление, что они знакомы целую вечность. Хотя были бесконечно разными людьми. Из разных кругов общения. Из разного прошлого. Из разного детства. Даже глаза у них были разного цвета.
Виталик не любил говорить о прошлом, это была закрытая тема, как он говорил сам – «Это моя жизнь, а не учебник биологии». Но сейчас, с этой женщиной, совершенно чужой для него, он был спокоен. Даже, если они никогда с ней больше не увидятся, она сохранит историю его жизни в тайне. В этом он был уверен.
Лена рассказывала, что такое потерять ребёнка. Для него это совершенно незнакомое чувство, в которое он никогда не смог бы вжиться. Он не понимал, что такое дети, как их любят и как им всё прощают. Но Лена говорила так, что по спине Виталика пробегали мурашки. Он не умел понимать женщин до конца, хотя и был потрясающим психологом. Но, чтобы понять эту женщину ему бы понадобилось много лет. Как она жила с тем, что падало на её голову он даже представить не мог. Всё-таки эти женщины сильные. Задача же мужчин, не дать им просто сорваться с троса на котором они висят, рискуя жизнью.
Он не хотел, чтобы она уходила. Ему хотелось говорить с ней. Но он был настолько чёрств на чувства, что даже она не смогла зацепить его к своему платью, как брошку. У неё и не было такой цели. Она просто не знала силу своего обаяния, чтобы заставить его вспоминать её глаза. Она впервые за долгое время смогла пообщаться с мужчиной, который её понимал. Может, конечно, и не понимал, но слушал и слышал. А для неё это было намного важнее.
Уже на следующий день он уехал в Москву, не попрощавшись. Она и не ждала этого звонка. Просто, что-то тёплое осталось в сердце. Как будто огонёк, который успел заискриться, но не разгорелся.
Среди недели в квартире Лены раздался телефонный звонок.
- Да? – ответила она, никого не ожидая услышать.
- Леночка, здравствуй, - она узнала начальника, - ты извини, что поздно, ну ты поняла, - на часах было половина пятого вечера. Лена смекнула на что намекает начальник, что вся запоздалость заключается не во времени. – Мы хотим, чтобы ты вернулась. – Директор говорил таким виноватым голосом, как будто он топил только что родившихся котят.
- Чтобы потом снова выгнать, по первому звонку? – она начала с дерзости. Ей уже надоело быть девочкой, которая бегает за всеми и которая всегда проигрывает.
- Лен, я лично от себя приношу извинения и хочу, чтобы ты вернулась к нам в отдел. Нам нужны такие работники, как ты. А то, что случилось, просто ошибка.
- Ошибка, это когда «жи-ши» пишешь не с «и», а то что выгнали меня за честность и за безвзяточность, за это вам должно быть стыдно. – Она упрекнула его.
- Мне стыдно! – он не просто говорил, чтобы отделаться от этого совсем для него несвойственного разговора, ему на самом деле была неприятна вся эта ситуация.
- Знаете, - она замолчала, и уже хотела продолжить, но директор её оборвал.
- Хватит прелюдий, возвращайся.
Ей ничего не оставалось делать, как сказать «да». Ей нужна была эта работа, а фирме нужен был такой сотрудник, как Лена.
Когда Виталик вернулся в Москву, то всё пошло, как по накатанной – работа, дом, работа. По большому счёту, с каждой новой удачной сделкой ничего не менялось. Увеличивался капитал, забот становилось больше и уменьшалось время на сон. А остальное всё шло, как и шло раньше.
- Мусин, поехали на новый год в Анапу! – пригласил Сухроб.
- На машине, не хочу! – отговаривался Виталик по телефону.
- Какой машине, ты что, я сам не поеду на машине. На самолёте полетим! – уговаривал брат, - приедет Акрам с семьёй. Чтобы по-семейному, хоть раз в жизни.
- Тогда уже пусть и Лейла приезжает. – Их семья никогда не собиралась вместе, после того, как умерла мать. И раз уж братья решили собраться, то сестра тоже обязательно должна была присутствовать.
Близился новый год. Снегом замело всю центральную часть страны. Виталик уже собрал вещи, чтобы лететь в Анапу. Сухроб уже неделю отдыхал на море, в которое не то что зимой, он даже летом не заходил. В этот же день должны были прилететь ещё две семьи Мусиных старших.
Виталика встретил Сухроб. Он, обнимая брата стал рассказывать, как изменились их племянники и сестра. Как же давно они не виделись. Для Виталика это было что-то такое далёкое. Дом – это, когда все вместе. Видимо сейчас его и везут в дом. Он вспоминал детство, по которому иногда скучал. Оно было такое наивное, со своими мечтами и планами, а вышло всё не так как хотелось. Он почему-то вспомнил Лену, которая говорила, что для счастья ей достаточно было бы просто обзавестись полноценной семьёй. Может именно это и делает человека человеком - семья.
Сейчас в этом доме, в котором они встречали европейский новый год творился хаос. Дети бегали и кричали, все громко смеялись и вкусно пахло из кухни. Женщины что-то варили и жарили. Мужчины сидели в гостиной и курили кальян. В комнате пахло вишней. За всё то время, что они прожили порознь, их взгляды поменялись. Они сами очень постарели. И пусть для себя они остались всё теми же молодыми парнишками, но боль в спинах, ногах, руках, в шрамах от побоев, давала знать о себе и о возрасте.
До полуночи оставалось пятнадцать минут. Шумный дом переворачивал всё вверх дном. Виталик устал за весь день этой суматохи и вышел на террасу, чтобы просто подышать морским холодным зимним солёным воздухом. Он понял, что такое счастье по-настоящему. По-настоящему это когда есть куда вернуться, кого обнять и есть, кому сказать «я люблю тебя». Без всего этого близкого и семейного, весь тот эгоцентрический антураж в его жизни не имел никакого смысла. Вся его жизнь была праздником, своеобразным новым годом, в который всегда шумно и весело. Всегда есть люди, которым можно сказать «Я тебя люблю», но не всегда этого хочется.
Он закрыл глаза и вспомнил Лену. Ему не хотелось о ней думать, но она была такой домашней, такой уютной. К таким женщинам притягивает. С такими хочется создавать семью. Все его женщины были снегурочками на этом новом году жизни, а Лена была снежинкой, которая мгновенно тает на тёплом лице и превращается в слезу. В слезу снега. Небо плачет даже зимой, только прячет слёзы под белым пухом, который несёт слезинки до земли.
Виталик вытащил телефон из кармана и нашёл в записной книжке номер Лены. Ему хотелось позвонить, но он вдруг представил, что сможет помешать. Вдруг она сейчас сидит в компании друзей или родственников и поднимает бокал шампанского вместе со словами президента. Он стал набирать смс сообщение.
Лена сидела на диване укрытая тёплым пледом у окна, и наблюдала, как снег падает на город, как он засыпает все, что стоит без движения. Ей нравилось, чтобы вот так. Чтобы, когда идёшь по дороге тебя не видно, только силуэт, только часть тебя, та которая в принципе не нужна.
По всем телевизионным каналам шли голубые огоньки, она щёлкала на пульт и не могла найти ничего, чтобы её обрадовало. Дом встречал новый год, а в её квартире было тихо и темно, только яркий свет от экрана телевизора отражался в стекле за которым был уже почти не декабрь и ещё совсем не январь. Она налила в бокал шампанского и поднимала его каждый раз, когда развесёлые звёзды экранов пили за что-нибудь. Ей не за что было пить, да и не с кем. Она не была одинокой, просто сейчас было не её время. Этот праздник был не её.
Телефон издал звук и тут же отключился. Она быстро встала и подошла к сумке в прихожей на которой лежал телефон. Лена быстро включила его в розетку для зарядки и увидела, как на цветном экранчике мигает конверт. Она тут же его распаковала. Это сообщение было от Виталика, она улыбнулась. Это был третий человек, который её сегодня поздравил. Но Надю и Лиду она не считала, эти люди могли и не поздравлять, она всё равно знала, что они её любят. «Сейчас очень хорошо подумай над тем, какое желание загадаешь в полночь. Потому что я загадаю, чтобы оно у тебя сбылось». Лена широко улыбнулась. Это было самое нужное поздравление в эту ночь. Она тут же ответила – «Хочу, чтобы ты был счастлив». Она сама ещё не понимала зачем пишет именно эту фразу, но именно в этот момент она хотела, чтобы у него всё было хорошо.
Уснула она не поздно, ближе к двум часам. Доела салат, который был единственным праздничным блюдом в этот день, и допила бутылку с шампанским.
Утро началось со стука в дверь. Лена ещё в полусонном состоянии дошла и несмотря в глазок открыла. Она подняла глаза и тут же её затрясло. Если бы в руках у неё было бы что-нибудь бьющееся, то оно обязательно бы разбилось. Женщина смотрела на стоящего у её двери, как на новогодний подарок и вместе с тем, как на приведение. Это был Костя. Лена тут же скатилась по стенке на пол и потеряла сознание.
Очнулась она от того, что всё тот же Костя поливает её водой по лицу и гладит по волосам. Её глаза тут же наполнились слезами.
- Где ты был? – спросила женщина и разревелась, как будто от сильного удара.
- Поезд задержали из-за снегопада. Вот и опоздал на новый год. – Произнёс Костя и улыбнулся.
Лена подтянула к себе сына и прижалась так крепко, казалось она хотела его задушить. Но это было только от счастья. Ведь убить можно только от нескончаемой злости и наисильнейшей любви. Она не видела сына почти три года. Почти три года она думала, что его нет в живых. Для матери похоронить своего ребёнка это тоже самое, что самой лечь в гроб заживо и ждать, когда смерть придёт сама. Она прижимала его к себе и целовала – лицо, волосы, руки. Она его не могла больше отпустить. Лена до сих пор не верила, что он жив. Что он с ней. Что он больше никогда от неё не уйдёт.
- Хватит, мам! – пытался оттолкнуть её уже задыхающийся сын, - мне больно.
- Я думала, ты умер, - шептала она через слёзы, которые также душили, как и её руки сейчас обхватывали сына.
- Я жив. Кто тебе такое сказал? – Костя удивился. Он вырвался из объятий и посмотрел в красные от слёз глаза матери.
- Все. – Она рыдала, - милиция, люди. И я сама в это поверила. Прости меня. – мать прижалась к рукам сына и целовала их.
- Мамочка, - из глаз Кости потекли слёзы. Он вытирал их, но не мог остановить. Они стекали самопроизвольно.
- Ты же больше не уйдёшь? Пожалуйста, не уходи больше! – Лена умоляла сына.
- Никогда я тебя больше оставлю, - прошептал он и прижал женщину к груди.
Он стал взрослым. На молодых щеках выросла щетина, которая была аккуратно выстрижена в бородку. Его руки стали жилистей и сильнее. Он был выше, чем когда уезжал. Как же он изменился. Стал мужчиной. Лена не могла налюбоваться сыном. Она его потеряла. Она его похоронила. Но он вернулся. С кем же она разговаривала все эти годы в тишине? К кому обращалась? Кто ей отвечал? Она слышала много раз его голос, она общалась с ним.
- Ты одна? – спросил он, входя в зал.
- Одна, сынок, - сейчас одно из главных слов стало «сынок», «сын», «сынулся», все те склонения этого слова. Как «отче наш», она повторяла с каждой фразой.
- А отец? – спросил он.
- Сынок, мы не живём вместе уже три года. После того, как тебя не стало, - она тут же оборвалась, - когда ты уехал, я от него ушла.
Костя молча наблюдал за матерью. Он уже забыл, как выглядит эта бесконечно дорогая ему женщина. Как ему не хватало порой, просто её важных слов, которые были наполнены любовью и заботой. Ведь по сути это единственный человек, который никогда не пожелал бы плохого. Не сделал бы ничего. Чтобы было только ему на пользу. Она его любила сумасшедшей любовью, как ни полюбит, ни одна женщина. Могут быть бывшие любовницы и жёны, а мать одна. И чтобы ни случилось, она бы всегда простила. Всё.
Мать сильно похудела. Она стала старше, и морщины скрывали красоту, которая была раньше. Сейчас она казалась такой чужой, но была всё же родной. Самой родной.
Костя подошёл к матери, которая сидела на диване и припал к её ногам. Он уткнулся в колени и заплакал. Этих слёз никто бы никогда не увидел, никто бы не узнал об этих слезах, потому, что они предназначались только Лене.
- Мне тебя так не хватало, - прошептал он, - я был так далеко от тебя. Я даже тебе не звонил, а ты думала, я умер. А я жив. – Он обнял голые голени матери и прижал их крепче в груди. – Я тебя так люблю. Так. Что ты даже представить не можешь, как это.
Но только она и могла представить, как им обоим не хватало этой связи, которая есть только между матерью и детьми. Лена гладила сына по голове и не стирая слёз с лица позволяла им капать на его волосы.
- Меня тогда Агфар позвал в Москву, - стал рассказывать он, - сказал, что я талантливый, и что мой талант не должен прозябать в этом военном городке. Меня же никто не понимал. Даже ты не считала, что я могу чего-то добиться. Ты не хотела, чтобы я уехал. А я не видел другого выхода. Я ненавижу отца. До сих пор. Он делал больно тебе…и мне. Ты страдала, а я не понимал, почему ты всё терпишь, а теперь понимаю. Ради меня. Ради меня ты терпела все унижения. В ту ночь, когда ушёл, я наговорил тебе столько всего плохого. Я очень жалею об этом. Мне, казалось, что твоё сердце разорвётся. – Он на секунду замолчал и шмыгнул громко носом, как маленький. Как в детстве. – Я думал. Ты меня никогда не простишь. А ты простила. Ты глупая! Такое не прощают.
Мать замерла от его слов, она плакала, но беззвучно, стараясь не потерять ни одного слова из его рассказа.
- Будут свои дети, поймёшь, - прошептала Лена и поцеловала сына в волосы.
- Я поехал. Я не такой, как Агфар, он смелее. У него там были знакомые, друзья какие-то, он сразу нашёл себя. А я искал работу. Кем я только не работал. Убирал улицы, мыл машины, разгружал товарные поезда. А потом появилась Карина. Я люблю её, только странной любовью. Я никогда в жизни не думал, что есть такие, как она. Эта женщина меня понимает. Она понимает мои картины. Она их ценит и продаёт. Я никогда не думал, что мои картины могут продаваться, я же всегда рисовал только для себя. Карина предложила сделать выставку, я не отказался. И не поверишь, людям понравилось. Они наверное странные, но им нравилось. Самое смешное было видеть афиши по городу с моим именем. – Он засмеялся и сразу же продолжил, - мам, теперь я могу купить всё что ты захочешь. Карина мне разрешает делать всё. Она меня не держит, но я знаю, что я ей нужен. Не знаю зачем, но нужен. Ты когда её увидишь, то поймёшь, за что я её полюбил.
- Как ты меня нашёл, ты же не мог знать, что я переехала? – Лена до сих пор не могла поверить, что бывает чудо. Что те, кого потерял навсегда, как казалось, возвращаются.
- Я приехал в Каменку. Соседка сказала, что вы уехали с отцом. Что, сначала ты, а потом и он, продал квартиру и уехал. Он до сих пор пьёт? – Костя отпустил Ленины ноги и вытер слёзы с лица.
- Пьёт, - прошептала Лена.
- Я нашёл номер тёть Лиды и она сказала, что ты здесь. Она так удивилась, - он улыбнулся и посмотрел на мать.
- Я люблю тебя, сынок, - прошептала Лена. Сын крепче прижался к ногам матери.
После праздников Виталик вернулся в Москву. Город был грязный от снега, который совсем недавно стелился по улицам, как мука по паркету. Этот мужчина уже не мог без столицы. Он любил приезжать в Ташкент, любил бывать в Анапе, даже когда удавалось приехать в Наманган, он гулял по улочкам и вспоминал всё, что с ним происходило. Всё что он так любил.
Москва городом настоящего. В белокаменной нет будущего, его просто не предугадаешь, время летит так быстро, что уже и не знаешь, каким оно будет, это будущее. Но в этом городе он жил. Жил один. И был вполне счастлив от того, что у него было всё. Он мог щёлкнуть двумя пальцами и люди бы стали бегать, чтобы работа закипела. Но у него никогда не хватало времени на настоящую жизнь.
Когда ты молодой, то у тебя создаётся впечатление, что никто тебя не может понять, что ты никому не нужен и никогда ничего не сможешь сделать. Время идёт, а ты бездейственен. Но, как только твои годы делают широкий шаг и ты смотря в зеркало понимаешь, что всё что было когда-то, всё то детство и есть самое счастливое время. Тогда можно было часами бродить и думать. Дышать свежим воздухом и наслаждаться городом и его людьми. А сейчас время на вес золота. И свежим воздухом можно дышать только стоя в пробке, где нибудь за МКАДом. Жизнь была тогда, а сейчас осталась только память, которой доживаешь.
Виталик приехал с работы поздно и тут же лёг спать. Он так устал от этих праздников и от шума, что сейчас хотелось, просто спать. Без сна, без расслабления, но спать. Или лежать с закрытыми глазами.
Спящее состояние оборвалось мгновенно. Он открыл глаза и увидел перед собой ночь, которая заполнила всю комнату. Мужчина провёл ладонью по лицу и проснулся. Встал с постели и уже в кухне налил стакан воды. Выпив залпом, почесал живот и одёрнул рубашку. В доме было холодно.
Уже у входа он брызнул на волосы духи, которые заканчивались. От него тут же повеял запах шоколада, мускуса, сандала и амбры, которые смешивались в этом прозрачном тюбике и заглушали его особенный запах шалфея. Виталик схватил ключи от машины и вышел на улицу. Дул ветер. Холодный и северный. Ещё пару дней таких ветров и город стал бы замерзать и превращаться в хрустальный ледяной центр России, по которому непременно должны были пойти бурые медведи и мужики в шапках-ушанках. Виталик представил подобную картину и улыбнулся.
Тропинка к дому была заметена и вокруг был один сплошной сугроб. Такого не было, когда он приехал днём. Он, протаптывая дорожку до спасения, кое-как с мокрыми ногами прополз и очутился у машины, которая по колёса замелась снегом. Даже его шикарные литые диски уже не были видны. Он ударил по колесу.
В машине было холодней, чем на улице. Он включил зажигание и она завелась. Печка стала нагреваться. Виталик потёр руки. Вытащил из кармана джинс телефон и стал перелистывать имена в справочнике, прищуриваясь. Зрение было уже совсем не то.
- Вика? - он дозвонился до девушки.
- Алё? – ответил недовольно приятный тихий женский голос.
- Спишь, что ли? – он удивился. Как можно спать ночью? Он спал редко, поэтому иногда будил тех, кто ему был срочно нужен.
- Кто это? – спросони спросила девушка.
- Виталик. Ты что меня не узнала? Сладкая моя, ты со мной так не играй. – Он говорил на привычном ему тоне, который покарал женщин, но дико раздражал его самого.
- Витаалик! – протянул голос и тут же проснулся. – Тебе не спиться, наверное? – она даже улыбнулась.
- А кому спиться в час ночи? – он засмеялся.
- Вообще-то мне!
- Ой, я тебя разбудил, прости. Думал, сможем встретиться. – Он точно знал, что она ему не откажет ни во встрече ни в близости. Такие, как Вика всегда были готовы, как пионеры.
- Да, ничего. Я уже не сплю. – Ответила Вика, - так что можешь заехать.
- Ну, жди!
Машина уже прогрелась и Виталик медленно поехал по гололёду. Он свернул из дачного посёлка на трассу и помчался вдоль дороги. Везде была зима. Январь был настолько холодным, что ему так захотелось вернуться в Анапу, где тепло и пахнет морем. Сейчас ему было скучно, а такие минуты он не любил, он их просто вычёркивал, превращая будни в праздник. Так он привык жить.
Он постучал в дверь квартиры и на пороге появилась высокая, темноволосая женщина лет тридцати. На среднем пальце правой руки красовался большой красный камень. Её ровное тело было загорелым и пахло нежностью. Она стояла в тонком коротком белом халате и босая. Виталик тут же вошёл в квартиру, и не спрашивая чего она хочет и взял её на письменном столике в прихожей. Она сладко постанывала и иногда вскрикивала. В такие минуты вскриков, он чувствовал себя мужчиной, который ещё «огого» что может. Он не знал, искренни её эмоции или она это делает от скуки. Но он знал точно, что сейчас хорошо ему.
- Я в душ. – Девушка вырвалась из рук мужчины и вошла в ванную.
Виталик сел на тот самый столик и подтянул джинсы, которые он стянул с себя, когда спешил налететь на Вику. Достал из кармана самокрутку с гашишем и зажигалку. Он медленно закурил и вдохнул в себя едкий запах анаши. Из ванной доносился ровный звук льющихся струй воды. А за окном завывал ветер.
Вика была одна из тех, кто считает свободные отношения, лучшим, что только могли придумать мужчина и женщина. Она всегда повторяла, что у успешной женщины должно быть несколько мужчин. Виталика такие женские мысли бесили. Он выходил из себя. Но с ней было хорошо. Она была тёплая, она отдавалась вся. В его постели бывали и такие женщины, которые были холодными. Ты можешь делать с ней всё что угодно, но ни она ни ты удовольствия не получите.
Он не стал дожидаться, когда Вика выйдет из ванной, и наспех одевшись, вышел из квартиры. Он пошёл вдоль улицы засыпанной снегом. Город был пустой. Ни одного человека, только снег и ветер. Он вспомнил Лену. В телефоне оставалась последняя батарейка в аккумуляторе на экране. Он вошёл в ближайший подъезд набрал её.
- Извини, что поздно. – Ему стало безумно неловко, что он потревожил эту женщину так поздно.
- Ничего. Я не спала. – Ответила Лена.
- Знаешь, - он вдруг задумался, - а ты загадала совсем не то желание, о котором написала мне.
- Почему? – удивилась женщина.
- Оно не сбылось. Как-то всё не так, как хочется. – Он откровенничал сидя на корточкам в тёмном холодном подъезде.
- Может это ты не так сильно хотел, чтобы оно исполнилось? – Лена улыбнулась. Виталик молчал. – Ты где? – спросила женщина, подумавшая, что он уже её не слышит.
- А у нас снег, - прошептал он.
- А ты ещё и романтик, - Лена не знала этого человека, да, по всей видимости он и сам себя не знал. Он не мог понять, чего хочет от жизни, но сейчас в этом подъезде и с этим голосом у уха он был счастлив. Ему было хорошо.
- Наверное, - усмехнулся мужчина. – Приезжай в Москву, - вдруг вырвалось у него, то что было на уме.
- С ума сошёл что ли? На тебя снегопад неблагоприятно действует, - Лене были непонятны его попытки. Она не могла, да, даже не хотела верить, что может понравиться такому мужчине, как он.
- Лен, ты веришь, что параллельные пересекаются? – его сердце забилось сильнее. Руки мёрзли. Он не успел услышать ответ. Батарейка нервно запиликала и телефон разрядился.
- Да, что б тебя! – крикнул он в темноту.
Лена услышала резкий длинный гудок. Она тут же набрала смс сообщение и отправила ему. На её светлом лице мелькнула улыбка. Костя спал на диване в зале. Она всю ночь сидела у его ног и стараясь не потревожить этот, как ей казалось, детский сон, просто любовалась им. Она вспоминала, как первый раз он пошёл в школу, как влюбился в эту девочку, имени которого она уже и не вспомнит. Ей только и запомнилось, что она любила приходить в столовую и много кушать. Лена всегда удивлялась, почему она такая худая. А Костя её любил, по-детски, но любил. Он любил море. Рисовать. Рисовать море. Песок. Он рисовал на всём. Это она точно помнит. Они вместе прятали от Миши его рисунки. А теперь он – художник. Правда, сама Лена о нём ещё ничего не слышала, но была уверенна, что он известен, это просто она невежда.
Он всегда её любил, только в силу своего юного возраста не мог всё сказать. Да, он и не любил разговаривать. Он её всегда защищал. Учил, как правильно жить. Но, если родители учат детей, то это считается нормальным. А если дети родителей – это смешно. Но это не было бы так смешно, если бы не было бы так грустно. Ведь он был прав. Он видел всё со стороны, а она жила с мужем ради Кости, а ему это и ненужно было вовсе.
Через два дня сын уехал в Москву. Она обнимала его и прижимала к груди не желая отпускать.
- Мамочка, ты же ко мне приедешь на выставку 25 января, вот там и увидимся. Я буду звонить. Каждый день. Обещаю. Ты меня уже никогда не потеряешь. Правда. – Он целовал Лену в волосы и стирал с лица материнские слёзы.
Лена снова осталась одна в квартире. Но теперь она знала, что не одна. Что есть человек, который её любит, которого она уже никому не отдаст, и это её сын. Её взрослый сын.
После праздников она пришла в ЗАГС и подала заявление на развод. Она поставила свою подпись внизу бумаги и замерла. Восемнадцать лет их совместной с мужем жизни можно закончить, поставив подпись. Неужели это так просто, так просто взять и подписаться? В их совместной жизни было много хорошего. Много того, что она вспоминала и улыбалась. Он был первым мужчиной, с которым она по-настоящему поцеловалась, к которому вообще впервые почувствовала сильные эмоции, которые назвала любовью. Она подарила ему двух сыновей, которых он также любил, как и Лена, только нить между детьми и отцом потерялась где-то по пути. Она оборвалась в тот момент, когда Костя смог ударить Мишу.
Лена любила своего мужа так сильно, что дарила себя всю. Она отдавалась полностью. Она жертвовала своими интересами и взглядами, главное было, чтобы муж был счастлив, а вместе с ним будет счастлива и она. Таковы, наверное все женщины, которые умеют любить. Но не всякая может сохранить брак. Лена не смогла. Может быть, она не смогла терпеть всё то, от чего наворачивались слёзы на глазах. Не смогла до конца понять мужа. Не смогла принять его таким, каким он стал. Не был, а стал.
Из глаз Лены покатилась слеза. Но, осознание того, что жить с ним она уже никогда не сможет, заставило закончить подпись в конце заявления.
Уже неделю Виталик мотался по Москве в поисках строительной компании, которая согласиться начать строить новый торговый центр на Щукинской. Ни одна из тех компаний, которые соглашались не подходили его представлениям и проектам. Он тут же хлопал дверью и уходил. Он ждал выходных. Смска, которую прислала Лена грела сердце, он даже не стал удалят одно единственное, но такое огромное для его сердца слово – «Верю».
Он сомневался в себе и в чувствах, которые, когда либо мог испытывать к женщинам. Вспомнил Катерину. И улыбнулся. Первая любовь никогда не забывается. Вспомнил Алину. Она была первая и единственная, кто заставил его сердце так сильно биться и жечь. Как будто горячее олово вливали в глотку и этими пытками пытались что-то из него вытащить. Но он ничего не знал. Да, даже если бы знал, то в то время, всё равно бы ничего не рассказал. Вспомнил Машу. Какая глупенькая, всё-таки была эта Маша. Как ребёнок. Вспомнил Ситору. Она его любила. Даже сильнее, чем ему хотелось. И под этим напором любви уже он не смог устоять.
Виталик даже представить себе не мог, что когда-нибудь сможет почувствовать к женщине не страсть, похоть, даже не любовь, а искреннюю тягу к семейному очагу. Ему почему-то так захотелось, чтобы она сейчас оказалась в его доме. А вместе с ней запахло едой и теплом. Без женщины дом - не дом, а богадельня.
В первый раз в жизни. В первый. За все эти годы, впервые ему не захотелось слушать советов и указаний по поводу того, как лучше поступить. Он сел в машину и поехал по киевской трассе в сторону Брянска.
Ей показалось, что в комнате пахнет сыростью от бесконечно пролитых слёз счастья. Лена открыла форточку и впустила морозец. Ветра не было. Хлопья снега крошились на снежинки и разлетались по подоконнику. Она взяла горстку снега и приложила к лицу, щёки горели. В дверь громко постучали. Лена тут же отбросила снег обратно за окно и вытерла мокрые руки о халат.
- Привет, - она открыла дверь и увидела его. Огромный букет белых роз без обвёртки закрывал лицо гостя. – Я не знал, какие ты любишь цветы, поэтому решил подарить белые розы. Их любила моя мама.
- Спасибо, - Лена растеряно взяла букет и тут же укололась о шипы.
- Укололась? – он увидел, как по мизинцу побежала тонкой струйкой кровь. – Прости. Просто розы должны быть без пакета, так они красивее. – Он выхватил букет и вошёл в квартиру.
- Как ты узнал мой адрес? – она приложила палец к губам и облизала кровь
- Также, как и твой номер телефона. – Он улыбнулся и быстро скинув обувь, прошёл, как у себя дома в кухню. – Где у тебя вазы? – он обернулся к Лене. Женщина стояла в проходе двери и наблюдала за этим ненормальным, на её взгляд мужчиной.
- У меня нет ваз. – Тихо сказала она, не отпуская палец от губ.
- Тебе никто не дарит цветов? – удивился Виталик. Лена покачала головой: нет.
- Ты ненормальный. – Она улыбнулась и прошла в кухню. Достала из под кухонного стола трёхлитровую банку и стала набирать в неё под сильным напором холодную воду.
- Ненормальная была ты, когда ответила мне смской. – он взял банку и поставил цветы.
- Зачем ты приехал? – она замерла в ожидании ответа.
- Мне захотелось тебя увидеть. – Он подошёл близко-близко к Лене и нагнул шею, чтобы видеть зелёные глаза.
- И всё? – она не поднимала головы. Внутри тело всё зашевелилось и сердце забилось с такой скоростью, что если бы сейчас ей выдали лист с её кардиограммой, то полоски убегали куда-нибудь вверх и терялись за полями широкого листа.
- Не спрашивай меня, почему я приехал. Я и сам не знаю. Просто ты смогла сделать то, что ни сделала ни одна женщина. Ты смогла разбудить во мне мужчину, который по-другому стал смотреть на семейные отношения.
Лена подняла голову и неведомая сила, а может быть это была та сила, которая всю жизнь жила в ней, но никогда не выходила наружу, отреагировала. Женщина приподнялась на носочки и поцеловала Виталика.
- Зачем ты это сделала? - улыбнулся он.
- Не спрашивай меня, почему я тебя поцеловала, - прошептала она, - просто ты смог разбудить во мне ту женщину, которая долго во мне спала. – Лена широко улыбнулась.
Только Бог мог знать, как ей было с ним хорошо. Как ей хотелось прижиматься к его телу в постели. Телу, которое было всё исполосовано шрамами и пахло шалфеем.
- От тебя пахнет…необычно. – Протянула она, перекатываясь со своей подушки поближе к нему.
- Чем? – он улыбнулся и погладил по тёмным волосам Лены, которые на подушке слились с его цветом седых волос.
- Шалфеем, что ли. Не знаю, травкой вкусной. – Она улыбнулась.
Наверное, именно этого ей не хватало долгие годы, которые она прожила в одиночестве. Даже, когда Лена ещё жила с Мишей, то не чувствовала того, как ей хорошо сейчас с Виталиком. С ним было спокойно. С ним крепче спалось. С ним проще просыпалось. Без слёз. Без боли в солнечном сплетении. С ним хотелось жить.
Они прожили все выходные в празднике. Он привык к этому празднику, у него этот праздник был каждый день. А для неё праздник наступал только в очень редкие часы. И если он никогда не следил за временем, то она всегда пыталась растянуть своё счастье, хотя бы на ещё пару минут.
Воскресенье закончилось в пять часов вечера. Когда Лена вышла из душа, то увидела, как Виталик нервно ходит по комнате и что-то кричит в трубку мобильного телефона. Она присела рядом на диван и стала ждать, когда он закончит разговор.
- Собирайся! – скомандовал он, как на параде военным, только Лене.
- Куда? – она растерялась, не ожидая от него таких требований.
- Ты едешь со мной! – он стоял напротив и крутил в руке трубку телефона.
- Я с тобой никуда не поеду, - прошептала она, смотря в его чёрные глаза.
- Почему? – он не ожидал такого поворота событий. Вроде бы всё, что нужно было решить, они решили. Им хорошо друг с другом, а она заявляет вдруг, что никуда не едет.
- Куда я с тобой поеду, Виталик? – она смотрела жалостно и даже прося, чтобы он не настаивал, - мы с тобой разные. У нас всё разное. Разные судьбы, разные жизни. Мы из разных слоёв общества.
- Какого общества? – удивился он, - ты о чём, Лен? Собирайся!
- Я не поеду! – протянула она на одном дыхании.
- У тебя будет всё, что ты захочешь. Хочешь, я куплю тебе отдельно дом, квартиру. Будет всё, как захочешь ты!
- Виталик, - ей были неприятны эти слова о деньгах, она не привыкла, чтобы ей покупали, а тем более её, - хочешь купить любовь, заведи себе собачку. А меня покупать не надо!
- Лен, нам же хорошо вместе? – он выходил из терпения.
- Как ты не можешь понять, что мы разные, и что разные люди никогда не сживаются вместе. Что я буду с тобой делать? Борщ тебе варить? – она переходила на громкий голос. Но она мыслила рационально и это была правда, все, что говорила на эмоциях.
- Ты же сама говорила, что параллельные пересекаются, так почему же ты сейчас отказываешься ехать со мной? – он присел на корточки перед Леной и положил руки на её худые колени.
- Ты сейчас думаешь по-другому. Тебе сейчас всё кажется сказочным, а это скоро пройдёт. Мы приедем в твою жизнь и я в неё просто не впишусь. Там другие женщина. Твои женщины. А я тебе не нужна. Это, так, мания.
- Ле-на! – он очень хотел до неё достучаться, но пока получалось с трудом, - мне никто не нужен. Мне с тобой хорошо. Если бы я не был уверен в себе, я бы никогда сюда не приехал. Ты меня меняешь. Я не становлюсь другим, но я думаю теперь по-другому. По-твоему. – Он резко встал выпрямив ноги и отошёл к окну. – В такую погоду нужно жить вместе, - за окном тихо-тихо падал снег и приклеивался снежинками к стеклу.
- Хватит! – оборвала она его, - уезжай, пожалуйста! Очень тебя прошу, уезжай! Спасибо тебе за эти два дня, мне было хорошо. Очень. Я никогда так сильно не чувствовала, но сейчас не тот возраст. Не то время. Если бы ты появился, лет двадцать назад в моей жизни…
- Двадцать лет назад было совсем всё по-другому. Я был другой. Мне нужно было другое. Я бы не нашёл тебя. Не стал бы с тобой жить. Такое приходит только с годами, со временем. Поехали? – он отвернулся от окна и посмотрел ей прямо в глаза. Лена покачала головой в знак несогласия. Виталик вышел из комнаты, оделся и захлопнул дверь.
Она закрыло лицо руками, но плакать не стала. Слёзы были выплаканы за всю жизнь, за всё то, что она пережила. Сейчас наступило время чувствовать. Время жить. И она жила. Не с ним. Но и без него это тоже жизнь. Хотя ей так хотелось, чтобы в квартире пахло шалфеем.
Виталик злой выбежал на площадку и уже хотел повернуть назад, чтобы снова попросить её быть с ним, но дверь захлопнулось. Назад дороги не было. Он махнул рукой и пошёл к машине.
Как же долго он искал её. Как же долго их жизни не пересекались. Они жили в разных городах, даже странах и были такие далёкие друг для друга. Но стоило один раз столкнуться на плоскости, которая не имеет общих точек, то тут же их линии стали сближаться. Но, почему она не захотела быть с ним? Почему эта невероятно странная и нужная ему женщина, просто взяла и выгнала его. Ему не хотелось сейчас играть. Это был тот момент, когда правила отменили, следовать не чему. Когда даже злиться не хочется на неё, а хочется просто отпустить, пусть живёт, как жила. Главное, чтобы ей было хорошо. Даже, если бы он начал придумывать заново игру, ничего бы не вышло, была бы ничья. А этого он раньше не принимал, а сейчас готов был смириться. Не проиграть, а смириться.
- Ты приедешь на наш вернисаж? – позвонила Карина.
- Приеду, - вяло ответил Виталик. Он уже две недели не находил себе места. Удалил её номер телефона из списка, старался забывать её глаза, но, чёрт побери, это не выходило. – Я не надолго, картинки обсмотрю и уеду. У меня билет в Ташкент. Устал. – Он глубоко выдохнул.
- Понимаю. Я тоже, вот выставку открою и с Костиком куда-нибудь полечу. Сегодня у меня ответственный момент, - прошептала Карина, ты меня должен поддержать. Сегодня я знакомлюсь с Костиной мамой.
- О, дорогая, сегодня будет что-то феерическое. Какая-нибудь толстая тётка будет говорить, что ты стара для её юнца сынка, - засмеялся Виталик.
- Не порть картину! Я верю в лучшее! – улыбнулась она, и это даже стало слышно через километры невидимой сотовой связи.
- Ладно, удачи тебе! Я приеду! – он положил трубку и стал собираться на открытие выставки этих сумасшедших картин Мармазинского я Ямженской.
Костя встретил мать на вокзале и сразу же повёз в квартиру Карины. Хозяйки дома не было, она весь день была в галереи. Лена прошла в просторную гостиную и удивилась.
- Очень красиво! – она изумилась тонкому вкусу Карины, которая сама разрисовывала стены. Вокруг стояли старинные вазы с цветами, висели репродукции известных художников, мягкие диваны были в один тон с полом и потолком. Всё сливалось в одно бежевое пятно.
- Это Карина всё придумала! – радостно рассказывал Костя.
- А это кто? – Лена подошла к фотографии стоявшей на подоконнике.
- Это Карина, - представил заочно сын свою женщину.
- Кость, - удивилась Лена, - а сколько ей лет?
- Мам, только не начинай! – отмахнулся он, - да, она старше тебя, но её это ничуть не портит. Нам хорошо вместе.
- Костя… - начала Лена, а потом резко оборвала себя на полуслове. Это было не её дело, а жизнь её взрослого сына, который сам выбирал с кем ему быть. И раз уж он решил, что эта женщина его женщина, то он прав. Она не хотела потерять его ещё раз. Он ей был очень дорог, чтобы ругаться ещё из-за этой Карины.
Карина бегала по залу отдавая поручения. Она подошла к одной из картин Кости. Стояла и рассматривала темноволосую худую девушку с длинным носом нарисованную тонкой кистью маслом. Дверь в галерею открылась и она почувствовала, как по спине пробежали январские мурашки. Карина обернулась и увидела, как вошёл Кости и достаточно привлекательная невысокая темноволосая женщина. Хозяйка галереи сначала растерялась, для неё это было первое знакомство с родителями в её жизни. Но потом, собравшись с духом, она пошла на встречу вошедшим.
- Добрый вечер, - Карина смотрела в глаза Лене, она хотела видеть реакцию на неё этой женщины. Почему-то ей это стало так важно. Так волнительно.
- Здравствуйте, - протянула руку Лена.
- Это моя мама Елена Владимировна, - представил Костя.
- Можно просто Лена, - улыбнулась мать.
- Мам, а это Карина я тебе рассказывал о ней. – Улыбнулся Костя и стал ждать реакции двух взрослых и важных для него женщин.
- Очень приятно! – растянулась в широкой улыбке Карина.
- Взаимно! – Лена пыталась привыкнуть к тому, что женщина её сына, старше её.
- Давайте, я покажу вам картины Кости. Вы когда-нибудь их видели? Это-новые! – стала рассказывать Карина и уводить Лену в сторону.
- В детстве видела, - улыбнулась Лена, - мы с Костей долго не жили вместе.
- О, тогда вам нужно посмотреть на вот эту картину! Это он нарисовал недавно, - Карина подвела Лену к той самой темноволосой девушке на полотне. Лена узнала в ней, ту самую первую любовь Кости, с которой они встречались в Висмаре. Она даже улыбнулась и пошла вдоль полотен развешенных по стенам.
- Я вас оставлю, - Карина коснулась Лениного плеча и отошла.
Гости наполняли зал. На белых стенах бликовали фотовспышки. Высокие дамы с вечерних платьях расхаживали по территории галереи и ни черта не понимая в искусстве, делали вид, что очень поражены творениями авторов. Лене же откровенно не нравились все картины Кости, но она решила, что это ранит его, и вообще, она сама не разбиралась во всех этих художественных тонкостях, чтобы предъявлять что-то сыну.
Виталик немного опоздал на открытие из-за пробок. Взвизгнув тормозами припарковался и входа и вбежал в зал. Вокруг бродили сонные люди и горящие глаза журналистов-эстетов. Увидев Карину, тут же подбежал к ней.
- Прости, опоздал! – оправдывался он, - пробки. Меня по этому кольцу со скоростью света крутило.
- Отдышись! – попросила спокойно Карина, - сейчас я тебя познакомлю с матерью своего Костеньки. Только будь вежливым, как ты умеешь, хорошо? – попросила Карина.
- А ты уже познакомилась? – Виталик улыбнулся, предвещая долгий рассказ, какой она не хороший человек эта мама Кости.
- Да. Кстати, она не толстая и не глупая. Вроде, даже милая, по крайней мере, на первый взгляд.
- Ну, пошли! – Виталик взял Карину за руку и ждал пока она его поведёт. Ему на мгновение показалось, что он увидел со спины Лену, но он тут же опомнился. Такого быть не могло. Это просто было бы невероятно.
- Елена, - окликнула подходя Карина мать Кости. Женщина повернулась и тут же замерла уставившись на лицо мужчины. У неё резко перехватило дыхание, - Это Виталий, он очень любит картины вашего сына. Постоянно, что-нибудь, да покупает, - улыбнулась Карина не замечая ступора в их взглядах. – А это Елена, мама Кости, - представила Карина и тут же убежала за журналистом.
Их чёрно-зелёные глаза смешались в одно полотно написанное маслом. Свежими красками. Не возможно было оторвать взгляда. Казалось, что отведёшь глаза, и всё исчезнет, как в кино, как во сне, как в галлюцинации.
- Ты? – прошептал Виталик.
- Я. – Лена смотрела уже не на этого мужчину а вовнутрь его, как будто под рентгеном изучая каждую его мысль. Каждую его новую фразу, которую он хотел сказать, она уже знала наперёд.
Виталик быстро заморгал и потёр переносицу. Он не мог верить глазам, которые устали, он хотел её увидеть новым взглядом, только что моргнувшим. Хотел убедиться, что это правда, а не действие гашиша.
Он поднял глаза и понял, что это, правда, что перед ним стоит она. Женщина, которая ему нужна. Которую он даже готов отпустить, но без неё будет уже не то. Уже не та зима будет без неё, не тот город и не тот запах. Он коснулся её запястья и почувствовал, что её сердце бьётся, что она живая, что она настоящая.
- Как ты сюда попала? – он стоял совсем растерянный.
- Сын пригласил. – Она не шевелила губами, звуки сами выходили из неё.
- Тебе правда нравятся картины? – вдруг вырвалось с его губ.
- Нет. Они ужасны. – Ответила Лена и улыбнулась.
Ей показалось, что если он сейчас уйдёт, то земля разорвётся. Она вспомнила землетрясение в Ташкенте, когда была совсем маленькой. Когда мама вбежала в их гостиничный номер вместе с гидом и забрала их с Лидой на улицу. Тогда земля тряслась. И ей стало страшно, что это всё может повториться. А если земля разломается и станет крошиться, как шоколад, то Лена упадёт в яму и её не станет. Её не смогут от туда достать МЧСники. Ей так хотелось, чтобы Виталик вот так держал её руку, и не дал сорваться вниз, в эту бесконечную бездну, в которой темно и пусто. Там все умирают, а она хотела жить.
- У меня самолёт через три часа в Ташкент. – Произнёс Виталик и сжал крепче её руку, - если ты согласишься поехать со мной, то ты сделаешь меня счастливым. Ты же это загадала на новый год? – он улыбнулся своей широкой улыбкой. Лена молчала. Ей очень хотелось, чтобы он говорил. Неважно что, главное слышать вибрации его голоса. Она помахала головой.
- Я согласна. – Её щёки тут же стали розовыми и яркими, как после мороза.
- Я жду тебя на улице, - сказал он и отпустил руку. Лена почувствовала, как на внутренней стороне ладошки стало холодно, без его вмешательства в её жизнь. Он вышел на улицу.
Лена ещё несколько секунд стояла у картины и не могла сдвинуться с места, как скульптура Венеры Милосской без рук.
Костя подошёл неожиданно.
- Мам, всё хорошо? – спросил он. Лена резко повернула голову в сторону на сына.
- Да, сынок. Я счастлива. – Ответила она на автопилоте.
- Спасибо. Я рад, что тебе нравится, - улыбнулся счастливый Костя.
- Костенька, сынок, - начала Лена, взяв за руки сына, - разреши мне уйти сейчас. Если я не останусь с этим человеком, я буду очень несчастной женщиной.
- С кем? Мам, ты о чём? – удивился Костя не понимая слов.
- Я никогда, никогда не чувствовала себя такой нужной. Никто никогда мне не говорил, что нашёл во мне ту самую женщину. А он говорит. Для меня это важно, понимаешь?
- Мам, объясни, в чём дело? – Костя стоял в растерянности разводя руками.
- Просто дай мне уйти. Я вернусь. Скоро вернусь. Мне, кажется, я люблю его. – Глаза Лены заблестели и увлажнились.
- Иди, конечно! – Костя не мог понять мать, но и отказать он тоже не мог, в надежде, что скоро всё проясниться.
Лена вышла на улицу и подошла к выпускающей выхлопные газы машине Виталика. Дым от бензина закрывал все позади стоящие машины. Он стоял на улице и улыбался. Лена подняла голову на небо и почувствовала, как рой снежинок стал слетаться на её румяное лицо.
- Что с тобой? – Виталик подошёл со спины и обнял за плечи.
- Зима, - прошептала Лена.
- И что, она же не первая, - мужчина удивился, но не стал предавать большое значение.
- В новой жизни – первая.