Фанфик (с немыми этюдами и тизерной рекламой)
— Ну уж против этого ты ничего не сможешь возразить, — сказал он гордо и повел меня на балкон, на котором стояла баллиста — машина предназначенная для метания камней. — Видишь ли ты стаю дворняг, там, на лугу? Слоняясь без дела, они умудряются принять за Господа Всевышнего простого, но изобретательного человека. Этот инструмент я сделал для них. — И он взял камень и метнул его в одну из собак, которая в ужасе вскочила и стала оглядываться по сторонам, пытаясь понять, откуда прилетел камень. Наконец в недоумении она уставилась в небо. Поглядев туда и немного повертевшись снова, она легла. По ее растерянному виду я заключил, что подобное с ней уже случалось неоднократно.
— Эта машина предназначена для милосердного пробуждения в собачьих сердцах (…) зародыша религиозного чувства, — сказал мой отец и ударил меня в грудь. — Не смейся, дерзкий мальчишка! Попробуй выдумать профессию, которая была бы важнее! Неужели ты думаешь, что провидение обращается с нами иначе, чем я с дворнягами?
Густав Майринк, «Белый доминиканец»
Действующие лица:
Альбина Грудай - судья, альбиноска
Арчелла – присяжная суда
Заболдоев - присяжный суда
Куманёк - присяжный суда
Питомников – мертвый детский писатель, эксперт суда
Добчинский – частный детектив-консультант. Мертв, как Сталин.
Бобчинский – бывший военврач, жизнеописатель Добчинского. Мертв, как Сталин.
Гай Секунда Перекрасс Младший – прокуратор суда
Вера Вдобро – адвокатор суда. Мертва, как Фурцева.
Кокобле – негр-качок, аниматор (пол третий)
Зритель взыскующий – в белых маске и халате с капюшоном (исполняется коллективно)
Женя Дайарку -- освободительница Оренбурга. Мертва, как Фурцева.
Синебородько (Маршал Жила) – чекист-тамплиер. Мертв, как Сталин.
Сладкопахнущий – невидимый призрак, надушенный духами «Кендзо»
Ну и всякое другое.
ПРОЛОГ
Россия. Начало 20-х годов. Рассвет: Солнце медленно поднимается с колен (мультипликация).
У самого края сцены Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. Остальные герои немой сцены из «Ревизора» Гоголя представлены тенями на теневом же экране в глубине сцены. На экране так же показывают фильмы.
У кулисы сидит Зритель взыскующий.
Тени исчезают.
Бобчинский:
В соснах ветер немолчный,
светел облик луны в воде.
Здесь отсутствие тени,
да и вещи самой здесь нет.
Так и мы…
не отличны от тех других:
Мы в пустотных пустотах
ищем отзвука в лад себе.
Добчинский: Оставьте, мой дорогой друг!
Бобчинский: Согласно преданию, после декламации своего стихотворения наставник принял правильную позу и склеил ласты.
Добчинский: Элементарно, Бобчинский. В каждом из нас обитает некая результирующая мысль. Иногда идти к ней бесконечно долго. Иногда рукой подать… Итог всегда один…
Бобчинский: Вы бог индукции, Добчинский! Ваш метод!.. Я первый это понял!
Добчинский: Допустим, первым был я… (Устремляет взор в потолок. Бобчинский исподтишка злобно смотрит на него).
Добчинский: Я все вижу, Бобчинский. И благодаря своему индуктивному методу, могу пояснить вам, о чем вы думаете. Леди Арчелла…
Бобчинский: Вы соорудили треугольник терзаний, боли и сомнений! Зачем?
Добчинский: Напротив, соблазнив вашу невесту, я свершил совершенство.
Бобчинский: Поверьте, мне больно это говорить, но иногда начинает казаться, что вы социопат. Злобный.
Добчинский: Искажение кажущегося -- удел ревнивцев. Говорю вам это, как врачу. Благодаря разработанному мною арифметическому графику поочередных свиданий, нам обеспечен сугубо равный, братский, можно сказать, доступ к телу леди. Такое внимание к мелочам чревато совершенством, а совершенство – это не мелочь. Даже не помню, кого из великих и мертвых сейчас переврал.
Бобчинский: Но есть еще и любовь, Добчинский!
Добчинский: Вы во власти суеверия. В наличии имеется одна лишь жизнь, пока она не заканчивается. Но, между тем, жизнь – это книжка-раскраска.
Входит Лупонин.
Лупонин: Ах, простите! Кажется, я занят в другом действе! (Выходит.)
Бобчинский: В каком смысле книжка? В каком смысле раскраска?
Добчинский: Предположу, что вы до сих пор задаетесь вопросом, зачем этот асексуальный любитель лауданума… Допустим, ваша жизнь потекла по тривиальному руслу. Вы женились бы, и наша дружба постепенно, но неотвратимо расстраивалась бы. И что же взамен? Вы старше Арчелл, у вас за плечами колониальная война, малярия и ранения. Рано или поздно ваша жена начала бы подумывать о ком-то еще. А вы как доктор, прекрасно понимали бы, что необходимо цветущей женщине, и не подумали бы бороться. В таких случаях возникает щемящая неловкость, непреходящее чувство унижения. Причем, у обоих супругов.
На экране возникает компьютерный дисплей с фото сильно накрашенных женских глаз. Под ними текст: «Вам изменяет жена? Поквитайтесь! Вам СЮДА!»
Курсор перемещается на гиперссылку «СЮДА». На дисплее возникает новый текст.
«Вибровагина «Хмурая мстительница». Конверсионное изделие российского ВПК.
Материал, из которого сделана «Хмурая мстительница», максимально реалистичный, он очень похож на нежную кожу юного человека. В комплекте с попкой идет вибро-яйцо, которое имеет 10 различных режимов вибрации (включая режим «Ультра+»). С данной моделью товара рекомендуется использовать смазку на водной основе».
Экран гаснет.
Бобчинский (сардонически): Да?
Добчинский: Увы и ах, мой друг. Однако напомню вам, что жизнь – это книжка-раскраска. Благодаря индуктивному методу, я быстро нашел выход. И, заметьте, не ущербный выход, хотя в столь деликатной ситуации полностью избежать потерь, конечно же, нельзя. Наша дружба ослабла, но не прекратилась. Ваша невозможная теперь жена стала той, каковой должна была стать почти неизбежно – женщиной с историей, история которой недосказана.
Бобчинский: Иногда мне кажется, что вы, Добчинский, воплощенный антоним слову «счастье». Как врач, я ставлю вам диагноз – «телесная дисморфия». Вам ненавистно в вас всё, кроме, пожалуй, непревзойденного мозга. И это более чем странно в нашем положении. Ненавидеть в себе неопределенную особенность… Ваш недуг сопровождается высоким риском самоубийства, откуда вы черпаете феноменальные энергию и работоспособность. В вашей книге – неживые цветы.
Добчинский: Вы снова упражняетесь в критике чистого разума? Браво! Но боюсь, что в казусе Добчинского вы смешали явления мозговой активности с тем, каков мой разум сам по себе. Я, между тем…
Бобчинский: Вы весь в себе? Оставьте, дружище! Вы сотворили гадость. Я присоединился. У нас с вами теперь сотворчество во имя мира.
Зритель взыскующий: Вы опять орете друг на друга шепотом… И, вообще, вы понимаете, что происходит на сцене? Я нет.
Добчинский: Ну да, мы ссоримся.
Бобчинский: Причина как будто очевидна.
Зритель взыскующий: Тогда я предпочитаю содержательную немоту… А почему Бобчинский и Добчинский?
Добчинский: Так у автора. Для национального колорита, наверное.
Пауза.
Бобчинский: А может это намек на события в Украине… Конспирология…
Зритель взыскующий: Боже правый!.. О чем действо вообще?
Добчинский: На читке режиссер сказал, что мы теперь свидетельский театр.
Зритель взыскующий: Боже. Я надеюсь, это не заразно…
Добчинский: Пьеса о суде потомков. В Роиссии такого отродясь не было и, верно, никогда не будет. Поэтому потомки, которые судят преступников, это несостоявшиеся переродки.
Зритель взыскующий: Кто?!
Бобчинский: Переродки – это те, кто должен был родиться, но не родился потому, что их прародителей убили изверги. Предосуществленным потомкам некуда воплощаться. Предосуществленные потомки в претензии.
Добчинский: Действие разворачивается в Басманном суде, но ночью. Предстоящие сущности вызывают на процесс проклятые души.
Зритель взыскующий: Кто подсудимый?
Добчинский: Подсудимая. Женя Дайарку. Она ураганила в Оренбурге в 30-е годы. Она там перебила миллионы английских шпионов и миллиарды примкнувших к ним троцкистов и уклонистов.
Бобчинский: Позже японская военщина сожгла ее в паровозной топке, как Сергея нашего Лазо. И сделала селфи. М-да.
Пауза.
Зритель взыскующий сбрасывает маску и халат. Это Женя Дайарку.
Женя: Ну вот, вы мне все и рассказали! Лохи забубенные!
У самого края сцены Бобчинский и Добчинский замирают с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. На экране возникает трек из фильма «Ревизор» с Бобчинским и Добчинским, и звучит бессмертное: «Э! Сказали мы с Петром Ивановичем».
Свет на сцене гаснет. В луче света – Дайарку.
Женя: Свершилось!.. Мне предстоит смертельная схватка после смерти… Чудовищная, непоправимая несправедливость. Ни коммунизма, ни рая… Я – замершая секундная стрелка часов. Часов, которые никогда не знали времени. Они знали только пространство и обстоятельства… И я вновь в луче вашего внимания перед неминуемым костром… Иногда я размышляю о медитирующем самурае в вишневом саду Чехова…
КОНЕЦ ПРО(КТО)ЛОГА.
АКТ 1
На сцене все участники суда-карнавала.
Куманек: Итак, наш Комитет по формированию добровольческого отряда из увечных воинов в полном составе! Превалирующее настроение на сегодня – детский наив на расслабоне. Совместно давим лыбу.
Грудай: Прекратите кривляться, Куманек! Берите пример с Заболдоева.
Заболдоев: Да, сегодня я намеренно грустен. Намеренно рассеян как-то. А в голове крутится стихотворная строфа: «Не раздвигать мне ног прекрасных». Это вирши о пользе утренней физкультуры и лени…
Арчелла (читает газету): Ха! Британские ученые обнаружили новый элемент таблицы Менделеева. Назвали его «распадумчик». Он радиоактивен, он все время распадается.
Перекрасс: А почему не «распадунчик»? От слова «распадун»?
Вдобро: Мне кажется, британцы делают непристойные намеки в сторону Государственной Думы… Конспирология…
Арчелла (читает газету): Тем не менее, пишут, что нас в Якутии нашли месторождение «распадумчика». Скоро будем поставлять его в Китай по новому продуктопроводу.
Кокобле: Ну, позитивная, экспортная новость. У нас теперь все такие.
Перекрасс: А почему в Якутии?
Вдобро: Там у нас «бюро находок», наверное… Ты, конечно, все выдумала, Арчелла?
Перекрасс: А… Давим лыбу…
Грудай (стучит молоточком): К порядку, господа!
Куманек: Иначе у всех нас обнаружится общий диагноз – «контактная шизофрения».
Добчинский: Что противоречит нашему кредо: больше болезней – хороших и разных.
Входит Лупонин.
Лупонин: Нет, я все-таки занят в вашем действе!
Грудай: А вы кто?
Лупонин: Лупонин, энтузиаст. Писатель Питомников знал меня когда-то …
Арчелла: И вы – живой?
Лупонин: Согласно недавнему заключению проктолога, да.
Кокобле: Но как вы можете нас видеть?
Арчелла: Какой вы меня видите?
Лупонин: Брюнеткой с правильными чертами лица и голубыми глазами. Угадал? Видите ли, некоторое время я провел в Лимбе. Писатель Питомников в курсе… Затем я возвратился и вот…
Питомников: Но здесь-то ты как?
Лупонин: Подвизался в турбизнесе. «Маршруты выходного дня». Мой крест в шоу «Ночные суды Первопрестольной» как раз здесь. Я буду изображать призрака Гоги Кабавадзе, серийного эксгибициониста. Он был расстрелян по приговору Басманного суда.
Грудай: Вы, живой человек, будете изображать призрака? Поразительно!
Лупонин: Ну да, буду распахиваться перед туристками.
Куманек: Но как вышло, что вас расстреляли всего лишь за эксгибиционизм?
Лупонин: Мой альтер эго выбрал неправильное время для своих уличных перфомансов. То было время социальной вивисекции. Другие извращения не котировались. Неискушенные пионерки пугались настолько, что даже беременели потом. Поэтому Кабавадзе признали тайным бухаринцем и по-быстрому расстреляли. Несмотря на заслуги, а ведь он ночью работал теломехаником в чекистской пыточной.
Пауза.
Лупонин: Я так понимаю, что невольно помешал чему-то важному? Не обращайте на меня ни малейшего внимания.
Заболдоев: Полагаю, вы должны оставить нас, незнакомец!
Арчелла: Не согласна. Он должен остаться. Нам необходим независимый наблюдатель при существах Шрёдингера.
Кокобле: Чего?
Добчинский: Кажется, я понимаю тебя, Арчелла… Арчелла говорит о квантовом парадоксе физика Шрёдингера. В черный ящик сажают черного кота и суют туда радиоактивное ядро, которое, распадаясь, выступает в качестве детонатора для газовой душегубки. Если наблюдателя нет, тогда и смерть, и жизнь кота - не реальность, а только потенции. Согласно квантовой механике, если над ядром не производится наблюдения, то его состояние описывается суперпозицией, то есть, смешением двух состояний - распавшегося ядра и не распавшегося ядра. Следовательно, кот, сидящий в ящике, и жив, и мертв одновременно.
Бобчинский (сардонически): Как же вы умны, мой друг!
Арчелла (к Добчинскому): Ты быстро схватываешь, Доб.
Куманек: Я ничего не понял! А должен?
Арчелла: Мы и есть, этот черный кот. Наша суперпозиция – мы и существуем, и не существуем одновременно.
Вдобро: Без наблюдателя мы неизвестная залежь «распадумчика», о котором ты толковала?
Грудай: А-а-а, я поняла. Вы можете остаться, как вас там…
Лупонин: Лупонин.
Грудай: Лупонин. Оставайтесь, так нам спокойнее… Заседание продолжается! Что там у нас? (Смотрит в бумаги). Допрос анонимного свидетеля. Прошу вас, Вдобро.
Подсвечивается теневой экран, возникает человеческая тень. Во время допроса она то увеличивается, то уменьшается.
Вдобро: Свидетель, что вы можете сказать по существу дела?
Свидетель: Обвиняемая говорила, что часто слышит в своей голове голоса партайгеноссе Маркса и партайгеноссе Энгельса. А немецкого языка она не знала. От этого она еще больше сатанела. Революционная лютость обвиняемой устрашала даже самых закаленных чекистов!
Куманек: Заклинило заклинание!
Заболдоев: Марочный фекалий!
Грудай: Мммм… Тут у нас пробел. Питомников, не поясните нам, что означает сей душевный феномен подсудимой?
Питомников: Охотно. Об этом я пишу в своей новой книге. (С жаром). Представьте, немцы у порога Москвы! Существа из сна, руководствуясь патриотическими соображениями, решают вступить в войну. Они создают диверсионно-агентурные группы. И вот Варавва невидимой пленкой растягивается над водоемами. Она приклеивается к губам захватчиков и не позволяет агрессорам испить нашей родниковой водицы! Братцы-звездОчки в молненосных рейдах режут чужие грезы на слои, которые потом перемешивают. Даже Лямпа, невиннейшая и зеленая, прячется в траве и смущает вражеских сновидцев своими фирменными высказываниями: «Ну вот!», «Так и знала!»…
Добчинский: Сновиденные солдаты Сталина…
Питомников (с жаром): В центре повествования – юный боевик по имени Красный Рукосуй! Его жизнь полна приключений и тревог. Он забирает из снов советских солдат «танкобоязнь» и прочую «небобоязнь», и засовывает их в ночные видения фашистов. Поэтому свежие подкрепления противника прибывают на передовую уже изрядно потрепанными. Гитлеровская психиатрия истерит, гестапо – по колено в пене изо рта. И никто ничего не понимает. Наконец, Кальтенбруннер лично выслеживает отважного патриота. Красного Рукосуя заключают в тюрьму Моабит, где бесчеловечно мучают музыкой Вагнера. Герой даже не догадывается, что рядом в узилище творит Мусса Джалиль… Так и не узнав этого, легендарное Существо из сна мученически погибает. Сталин, узнав о смерти Красного Рукосуя, приказал не брать моабитских палачей в плен!
Пауза.
Грудай: Мда…
Питомников (с жаром): Что вы! Значение великой Победы с годами будет только возрастать! Говорят, в предстоящем юбилейном параде примут участие северокорейские солдаты! Союзники наши по антигитлеровской коалиции!
Добчинский: Как пишут в электронных кошельках – здесь пусто.
Вдобро: А для чего вы нам рассказали это?
Питомников (торжественно): Господа предстоящие! Случись вам воплотиться, покорнейше прошу поспособствовать публикации. Мол, найдена неизвестная рукопись для юношества покойного писателя Питомникова. Наша молодежь должна гордиться советскими Существами из сна!
Пауза.
Добчинский: Иллюзии воплощенной осознаваемости — это ощущение, что рядом якобы кто-то находится. Данный подвид иллюзий выделен Ясперсом. По мнению автора, ИО являются признаком формирования галлюцинаций и бреда. Говорю вам это, как врач.
Пауза.
Грудай (зловеще): Питомников, мы вас, о чем спрашивали?
Вдобро: Нет, в целом, как раз, все понятно. Наш уважаемый эксперт в пространной и где-то поэтической форме рассказал, что упомянутые Маркс и Энгельс, скорее всего, Существа из сна…
Перекрасс: Я протестую! Напомню вам именной ряд Существ из сна, я тут записал: Варавва, Лямпа, Братцы-зведочки, Чика, Сруль, Красный Рукосуй. Разве возможны в этом ряду упомянутые Маркс и Энгельс? Они существовали в реале, во всяком случае, современная наука уверена в этом на весомые 80 процентов.
Арчелла: Варавва, кажется, тоже существовал разбойником, а, между тем…
Перекрасс: Нет, позвольте! Своими предумышленными трактовками экспертного заключения госпожа адвокатор в очередной раз, я подчеркиваю, в очередной раз, подводит присяжных заседателей к вопросу о психиатрической вменяемости подсудимой. В этой связи я прошу выслушать эксперта обвиняющей стороны.
Грудай: Если не так же длинно.
На экране – компьютерный дисплей с фото нескольких женских левых ног. Внизу надпись: «Пальцы ваших ног всё растопыриваются и растопыриваются? Нанесите ответный удар! Вам СЮДА!»
Курсор перемещается на гиперссылку «СЮДА». На дисплее возникает новый текст.
«Антирастопыр «Русланобад». Конверсионное изделие российского ВПК.
Материал, из которого сделан «Русланобад», максимально реалистичный, он очень похож на нежную кожу юного дарования. В комплекте с двумя антирастопырами идет третий антирастопыр («Премиум»), который имеет 10 различных режимов вибрации (включая режим «Ультра+»). С данной моделью товара рекомендуется использовать смазку на водной основе».
Экран гаснет.
Перекрасс: Прошу вас, Добчинский.
Добчинский: Я коротко, но в стиле Питомникова. Небольшая предыстория. Теперь общеизвестно, что подвиг 28 панфиловцев – это военный фейк, выношенный в мутном чреве газеты «Красная звезда». Некоторых якобы погибших Героев Советского Союза потом находили на службе у фашистов, что намекает.
Бобчинский (кивая): Зиги металл…
Вдобро: Это такой музыкальный стиль?
Добчинский: Можно, метал зиги.
Перекрасс: Это сокровенное желание православного человека отмыться до полной белокурости. Сделаться бестией с мытой выей.
Добчинский: Это побудило меня написать небольшую повесть, своего рода, походную элегию «28 паладинов». Действие разворачивается между третьим и пятым крестовыми походами в степях Палестины. Да-да, не удивляйтесь, тогда Палестина была степью. Отряд отважных русских крестоносцев из Смоленского княжества ищет апокрифическое евангелие малоизвестного апостола Маркина, второго любимого ученика Христа. Как вы хорошо знаете, Христос был славянским князем из могущественного рода Кривичей. Маркин, по слухам, был его дальним родственником. И тоже, наряду с Иоанном, оставил кучу предсказаний.
Вдобро (иронично): Христос был кривичем? Ужель?
Добчинский: Для экономии времени я не буду описывать ураганные сражения, ужасающие недуги и разные козни дьявола, перенесенные пилигримами. Короче, Ад и Израиль, как в фильмах Никиты Михалкова: танки с парусами, «покажи титьки» и всякое такое… Не знающие женской ласки, пятеро оставшихся в живых искателей, наконец-то, раскрывают заветный фолиант… Там начертаны только два слова… «Вас нет»...
Пауза.
Добчинский: А я думал, Бобчинский, что вы пишите только занимательные рассказы обо мне.
Бобчинский: Как видите, нет, мой дорогой друг. После известных вам событий, не при дамах будь сказано…
Арчелла (торопливо): Но как эта миссионерская элегия, этот гекзаметр-пентаметр свидетельствует против обвиняемой, Боб?
Перекрасс (веско): Modus vivendi!
Вдобро: Что за чепуха?! Причем здесь образ жизни обвиняемой?
Перекрасс: Modus vivendi!
Грудай: Суд принимает экспертное заключение обвинения! (Ударяет молотком). У господ присяжных заседателей есть еще вопросы?
Дайарку: Это ты что ли, Синебородько?
Безымянный свидетель выходит из-за экрана. Он в костюме Зрителя взыскующего, который немедленно сбрасывает. И точно, это Маршал Жила.
Синебородько: Здравствуй, обвиняемая Женя!
Дайарку: Это тебя-то «штормило» от моей революционной лютости? А сколько мальчуганов ты замучил в своих прогностических экспериментах? Сколько детских голов ты завялил?
Синебородько: На то была воля пролетариата!
Куманек: Не обращайте на нас внимания. Продолжайте, пожалуйста, продолжайте!
Дайарку: Пролетариата! Да если б, пролетариат узнал, что вытворяют чекисты-тамплиеры, как вы каждую ночь… (Дальнейшая гневная филиппика «запиликивается».)
Пауза. Свет на сцене гаснет.
На экране появляются титры: «1-й немой этюд».
В луче света Дайарку неловко перелазит через перила места для обвиняемых и подбегает к Синебородько. Они молитвенно складывают руки, и некоторое время смотрят друг на друга. Затем начинают менуэтировать без музыки.
Дайарку целует Синебородько в рот. Тот, ошеломленный, прижимает руки к губам, потом глаза его закатываются. Он падает, словно срубленный колос.
Дайарку садится на пол, молитвенно складывает руки и не шевелится в отчаянии.
Загорается экран. В видеоклипе - Бобчинский и Добчинский, они смотрят на сидящую на сцене Дайарку.
Бобчинский (с экрана): Но как это возможно?
Добчинский (с экрана): Я чувствую запах контактного яда. Антиматериального… Для убийства предметов… Синебородько отравили…
Бобчинский (с экрана): Но как это в нашем положении возможно?
Добчинский (с экрана): Возможно, метемпсихоз с такими телесными иллюзиями… Понимаете, Бобчинский?
Бобчинский (с экрана): Но мы сейчас в телах Воскрешения! Их каждый примерит в час Страшного Суда. Причем здесь какой-то жалкий контактный яд?
Добчинский (с экрана): По крайней мере, очевиден мотив преступления. Бытовая неприязнь.
Фильм становится нецветным, рванным, как бы начала позапрошлого века. Под музыку рояля появляются световые пятна, царапины, субтитры на иранском языке.
На экране появляются титры: «Конец 1-го немого этюда».
Экран гаснет, свет на сцене загорается.
Грудай: Кокобле, уведите обвиняемую!
Заболдоев: Как же ты не доглядел, голубчик?
Кокобле уводит Дайарку.
ПРОЛОГ
Россия. Начало 20-х годов. Рассвет: Солнце медленно поднимается с колен (мультипликация).
У самого края сцены Заболдоев и Куманёк с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. Остальные герои немой сцены из «Ревизора» Гоголя представлены тенями на теневом же экране в глубине сцены. На экране так же иногда показывают фильмы.
У кулисы сидит Зритель взыскующий.
Тени на экране исчезают.
Заболдоев (словно спохватившись): … И вот русские патриоты выхватывают пистолеты и с криком «Да здравствует товарищ Путин», стреляют друг в друга!
Куманек: Марочный фекалий!
Заболдоев: Резоны меча, конструктивы безумия! Как у Дайарку…
Куманек: Да. Дайарку, пожалуй, сейчас бы тоже воевала в Украине. Под надувными знаменами.
Входит Лупонин.
Лупонин: Вы должны мне помочь, господа присяжные заседатели. Я готов предоставить потомочью экспертизу. Рабочее название «Холокостотерминатор». Суть в двух словах: чтобы убить 5-летнего Гитлера, засылается группа израильского спецназа из будущего. Но упыреныша охраняет присланный «Скайнетом» киборг… Потом продам сценарий иранским кинематографистам.
Заболдоев: И что дальше?
Лупонин: А дальше тишина.
Куманек: Нет, я к тому, что и как это определит на процессе?
Лупонин: В период великого переворачивания стилоса чекисты, наверное, уничтожили еще более страшного людоеда. Юного альфа-людоеда. Короче, драма «Царь Ирод и жена ево».
Пауза.
Куманек: То есть, вы считаете суд постфактум бессмысленным?
Лупонин: Типа того. При всем богатстве выбора православные грабли у нас одни. Иное дело – упреждающий суд. До свершения преступления. Быть может, смысл репрессий при царе социальной вивисекции был как раз в этом.
Заболдоев: Но как же, без вины реально совершённого…
Лупонин: О, товарищи чекисты прекрасно знали, кто перед ними. Потом многих из них тоже расстреляли. Другие знающие люди.
Заболдоев: Вот это поворот! Круто! Звиздец, как хорошо! Дай, я обниму тебя, брателло!
Лупонин отшатывается.
Лупонин: Лупонин, ты тоже их любишь? Женщин? Да. Когда переворачиваю подзорную трубу, нацеленную на нудистский пляж.
Куманек: Так ты весь наш?!
Лупонин отшатывается.
На экране появляются титры: «2-й немой этюд».
Вбегает Кокобле с распростертыми объятиями. Лупонин крестит его. Кокобле обхватывает себя руками и горестно уходит.
На экране появляются титры: «Конец 2-го немого этюда».
Входит Арчелла.
Арчелла: Всё языками трётесь?
Лупонин: Божию искру высекаем… (Выходит.)
Арчелла: Меня сейчас стошнит.
Заболдоев: Арчелла, ты тоже женщина, вот скажи, зачем она так.
Арчелла: Ты об отравлении?
Куманек: О нем, родимом.
Арчелла: Как практикующий журналист, я представляю заголовки в «желтой прессе». «Серийная убийца снова серийно убивает», «Закономерное злодейство в храме закона» и, этот мне нравится больше других, «Опять за свое. Тпру, Дайарку!». Как практикующую женщину, меня интересует смысловой ряд: Дайарку – арка – свод – сводничество.
Пауза.
Куманек: Образец женской логики!
Заболдоев: Образец связанной речи!
Арчелла: Зря иронизируете. Вы ищете мотив убийства, совершенно упуская из виду тайну женской души. Вот послушайте историю Метафизической Вдовы. Муж изменил ей и словно бы умер в ее голове. До конца жизни она воспринимала его как призрака. Они имели общих детей… Метафизическая Вдова рассказывала детям, что их папа летит к Юпитеру. 12-ть лет туда, 12-ть обратно. Два года вокруг Красного пятна.
Заболдоев: А еще Метафизическая Вдова говорила детям, что у нее имеется личный банк замороженного семени героя-космонавта… Я вспомнил эту притчу…
Куманек: Типа шекспировской драмы… Космос, осмос…
Заболдоев: Отсос…
Входит Кокобле.
Кокобле: Я послан пересказать слова Грудай. Сегодня у нас обвиняемая допрашивает суд.
Арчелла: Как мило! Пересказано новое слово в судопроизводстве.
Заболдоев: Как богиня смолвила!
Куманек: А мне такое симпатично. Во мне сидит оптимист. Пессимист давно собрал свои манатки и ушел.
Заболдоев: Не знаю, не знаю. Было бы неплохо заранее сговориться, чтобы не путаться в показаниях.
Куманек: Как революционные матросы с «Титаника».
Кокобле: Как ты, однако…
Куманек: Доходчивость – мое второе имя! Наталий Доходчивость Куманек.
Арчелла: Будет проще, если мы будем говорить правду.
Заболдоев: Не, так неинтересно. Нам нужно вступить в сговор.
Зритель взыскующий: Постойте-ка, я не понял, а что там про сводничество?
Арчелла: После оренбургского чуда Женя возглавила сеть чекистских борделей, которая по своим масштабам была сравнима с ГУЛАГом. Сквозь сито сети прогоняли чиновников и военных, что повышало результативность чисток и, вообще, способствовало.
Кокобле: Кто рассказал?
Арчелла: Маршал Жила.
Пауза.
Входит Бобчинский
Бобчинский (к Зрителю взыскующему): А, вот вы где, старина.
Зритель взыскующий разоблачается и оказывается Добчинским.
Добчинский: Вы искали меня, мой дорогой друг?
Бобчинский: Я к вам с поручением от Жени Дайарку. Для допроса суда ей нужны кое-какие справки. Прошу вас.
Бобчинский и Добчинский выходят.
Заболдоев: Эти двое – не разлей вода. Во всём. Верно, Арчелла?
Арчелла пожимает плечами.
Куманек: Походу, Дайарку даст жару. Задолбоев, нам надо сговориться!
Кокобле: Могу достать заключение военно-медицинской комиссии о вашем частичном помешательстве.
Голос Дайарку (свыше): А разве без бумаг это не очевидно? Я все слышу, лохи вы забубённые!
У самого края сцены Куманек, Арчелла, Кокобле и Заболдоев замирают с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. На экране возникает трек из фильма «Ревизор» с Бобчинским и Добчинским, и звучит бессмертное: «Э! Сказали мы с Петром Ивановичем».
Свет на сцене гаснет. В луче света – никого нет.
Голос Дайарку (свыше): Реальный гуманизм (real humanism) начинается с такого вот говна. Причем это непросто человеческие говны, это еще и сами люди… Для меня интеллектуальный герой не Христос с его залипающими афоризмами, а Александр Борджия со своим бесстыдным семейством. Нужно удариться о дно бесхвостой обезьяной, чтобы начать всплывать… Тогда наступает протестантство, возрождение и прочие ништяки… Ура Александру Борджия, истинному учителю цивилизации! Не будьте, как лилии, ****ь! Бейтесь мордами о дно! Оно ниже не опускается…
Пауза.
Голос Дайарку (свыше): Иногда чувствую себя раненой чайкой Чехова по имени Джонатан Ливингстон… Не создание, а созданность…
КОНЕЦ ПРО(КТО)ЛОГА.
АКТ 2
На сцене все участники суда-карнавала.
Дайарку: Мой первый вопрос: кто вы такие, чтобы судить меня?
Грудай: Некоторые из нас мертвы, как и вы. Другие – черви, зародившиеся у подводных гейзеров. Это случилось давно. Немерянно давно. До динозавров.
Дайарку: Черви?
Арчелла: Да. Мы с вами разной природы изначально. Когда на Земле появились люди, мы научились встраиваться в вас. Мы только наблюдаем. Для нас это аттракцион такой. Мы – черви-вуаеристы…
Дайарку: То есть, человек рождается со встроенными могильными червями?
Задолбоев: Ну, не только могильными… А судим мы вас потому, что вы заперли всех нас. Вы убили многих невинных людей, и они не родили тела, в которые наши мертвецы должны были перевоплотиться. Поэтому черви тоже не при делах.
Куманек: И это не суд – мистерия! Мертвые и черви… Эта мистерия старше самых старых, изначальных ваших богов… И еще это немножко карнавал. Продолжение кроваво-кумачового карнавала революции… Ну там, Бахтин и танцполы. Карнавальная сущность зикра.
Дайарку: Я проклята… На моей фотографии распяли черную лягушку.
Перекрасс: Не так мрачно, таинственная маска! Так не по карнавальному! Мы называем вас анаморфозы. Это уродливые лики людей, созданные таким образом, что при рассматривании их с определенного места, они кажутся правильными и не искривленными.
Дайарку: А зачем это все вам нужно? Ну, все это?
Грудай: Здесь склероз рассеянный с улицы Бассейной.
Вдобро: Для нас важно самосохранение. Поэтому каждый придумывает тысячу деталей своего образа, тысячу черт характера и неукоснительно их придерживается. Помните «распадумчик»?
Пауза.
Дайарку: Я поняла. Лечим проказу гипнозом.
Вдобро: Я тебе феромонами говорю, не парься. Расслабься.
Дайарку: А почему вы выглядите как люди?
Добчинский: Хотите я преосуществлюсь алебастровой вазой по прозвищу Дикий Гуль?
Бобчинский: О-ооо! Этого не надо! Одного раза хватило!
На сцену выходит группа толстых туристок.
Зритель взыскующий (поднимаясь, голосом Лупонина): Ооо! Это ко мне!
Он распахивает свой халат.
Тетки фотографируют его, делают с ним селфи, смеются и уходят.
Зритель взыскующий: У меня, как у Зрителя взыскующего, два предложения. Первое: поменять местами духовный верх и телесный низ. На карнавалах выбирали из черни короля и королеву, которым поклонялись в течение празднества. Это, типа, смешно. Иногда недурственно изменить хронотоп.
Куманек: О, я готов пострадать за правду, как Евсеич. С правдой мне и в Сибири будет хорошо.
Дайарку: Ах, какой же ты миляга, Лупонин! Так бы и расцеловала твои телесные скрепы!
Грудай: А что это?
Питомников: Я думаю, это межножье. Подмышки всякие.
Зритель взыскующий: Второе предложение. У нас должен быть свинг-суд.
Дайарку: Ах, какой же ты миляга, Лупонин!
Зритель взыскующий: Налицо четыре любительских коллектива. Добчинский, Бобчинский, Арчелла. Куманек, Заболдоев, Грудай. Питомников, Перекрасс, Вдобро. Кокобле, я, Дайарку. Технически это возможно. Если закрыть глаза руками, о каждого из вас можно споткнуться. Проверено.
Дайарку: Лупоооонин! Милый! Расцеловать бы твои душевные скрепы!
Грудай: А это что?
Питомников: Я думаю, это межножье. Подмышки всякие.
Заболдоев: А Кокобле, он за кого?
Зритель взыскующий: За того, кого нам будет не хватать в данном конкретном случае.
Перекрасс: О-бл! Наша свингирующая молодежь!
Вдобро: Мы можем сделаться радостными в своем безнадежном загробье?
Зритель взыскующий: Да! Это будет просто иное, не былинное, небывалое счастье… Оооо! Это ко мне!
На сцену выходит давешняя группа толстых туристок.
Зритель взыскующий распахивает свой халат.
Тетки фотографируют его, делают с ним селфи, смеются и уходят.
Пауза.
Дайарку: Сладкопахнущий прошел. Как всегда, вовремя… Что вы молчите?!
Арчелла (глядя в планшет): А мы не молчим. В блогосфере бурление говн после сообщения норвежских рыбаков. У льдистых фьордов они нашли российский ядерный ракетоносец. Без команды. Рыбаловы проникли в подлодку через открытые люки и в течение трех часов искали военных моряков. Затем раздалась сирена, рыбаки «слились», люки автоматически закрылись. И лодка ушла под воду. Наши флотоводцы криком кричат, все это инсинуации гейропы и всякой пиндосии. В блогосфере атомарину назвали «Новая «Мария Целеста»». То есть, «Мария Небесная», да.
Зритель взыскующий: Ракетоносных призраков нам только не хватало! Не иначе на неделе случится Конец Света!
Грудай: Какой еще Конец Света? Вы, молодой человек, своими концами тут не разбрасывайтесь! Не в очереди!
Питомников: Вот-вот! Здесь присутственное место! Намоленное!
Дайарку: Что вы молчите о предложениях Лупонина?!
Перекрасс: Вы о Конце Света или о свинг-суде под вашим председательством?
Вдобро: Червям все это неинтересно. Они размножаются иначе. Сплетаются и рвут друг друга на половинки.
Грудай: Дело даже не в этом. Очевидно, что время – орудие пытки. И безвременье тоже. Дайарку, вы освободили нас беспредельно. И этого мы должны были ждать от старого партийца и работника ЧК?
Дайарку: Вы чувствуете себя потерпевшими? Тогда вас тем более надо судить. Вопрос вне этики: есть хищники и есть жвачные. В природе нет нравственности и выдуманных законов.
Куманек: Намекаете, что вы хищник? Хищница?
Дайарку: Мой отец, видный боевик Коминтерна, рассказывал, что среди моих прародителей был князь Дракула.
Зритель взыскующий: А что у евреев был свой князь Валахии?
Заболдоев: Судя по Библии их было до хрена. А ты думал, там одни английские бароны?
Зритель взыскующий: Тогда вас надо оцифровать! Ну чтобы затормозить распад дум!
Грудай: Что-что?!
Зритель взыскующий: Нужна оцифровка как спасение против распада. Есть знакомый программист по фамилии Быдлин. Он, наверное, в жизни ни одной книжки не прочитал. Кроме специальных, не читаемых. Но программер от бога.
Кокобле: От Яхве?
Зритель взыскующий: От него. Оооо! Это ко мне!
На сцену выходит давешняя группа толстых туристок.
Зритель взыскующий распахивает свой халат.
Тетки фотографируют его, делают с ним селфи, смеются и уходят.
Зритель взыскующий: Повадились… Там есть одна проблема. Перенос сознания. Происходит полная отключка, после которой непонятно, вы это или уже нет… Хорошая копия…
Пауза.
Вдобро: Вы полагаете, мы теперь это хорошо знаем?
Пауза.
Лупонин (снимая маску):
Я горький шут…
Разбитым ликом
Клонюсь на сцену
Под пудом пудры.
Питомников: Упадничество. Декаданс.
Лупонин:
Лицом я прост и неподвижен
Душа моя возликовала.
Это начало гимна партии «Единороги России». Моей партии.
Арчелла: Вы развеселить нас хотите, Лупонин?
Добчинский: Попытка не пытка…
Арчелла: Расскажите что-нибудь поэтическое, Лупонин.
Лупонин: Вот взять хотя бы меня. Или нет – его. Он как-то прочитал, что глаза – зеркало души. Случилось это во время психитрического обострения. Поэтому он взял пилку для ногтей и выколол глаз совершенно незнакомому прохожему. Потом другому прохожему. Так он уродовал их уродливые души. Пока пострадавшие оглашали пространства благим матом, он задумался о том, что делать дальше. И вспомнил обо мне. Я не знал его вовсе, он знал меня. И точно знал, что я хочу отравить свою жену. И, собственно, начал это делать, подмешивая в чай микроскопические дозы полония-210. Несколько раз он шел за женой с радиоактивным сканером в ладони. Она его тоже не знала совершенно, поэтому слежки не замечала… Итак, в приступе острой психопатии он вспомнил обо мне…
Пауза.
Бобчинский: И что же дальше?
Лупонин: В продолжении нет ничего поучительного, поэтому рассказывать этого я не буду. Меня поразило другое. В моей жизни имелся незнакомец, тайно ненавидящий, с которым я был связан теснее, чем с женой или родственниками. И я ничего не знал про это. У меня не было возможности обезопасить себя, защитится, потому что не было повода… Божий промысел без бога, нет?
Кокобле: Драма Лермонтова «Маскарад». Реально без бога.
Питомников: А я не доверяю крашеным блондинкам. Возможно, у них были родственники на оккупированной территории.
Вдобро: «Моментов море», как заметил Юрий Никулин.
На экране – компьютерный дисплей с фото погребального обелиска с газоном. Внизу надпись: «Вашему газону некомфортно? Протяните ему руку помощи! Вам СЮДА!»
Курсор перемещается на гиперссылку «СЮДА». На дисплее возникает новый текст.
«Газонный асфальт «Одеялко»! Конверсионное изделие российского ВПК.
Материал, из которого сделано «Одеялко», максимально реалистичный, он очень похож на нежную кожу юного юноши. В комплекте с асфальтом идет бесплатный ручной скребок «Парус», который имеет 10 различных режимов вибрации (включая режим «Ультра+»). С данной моделью товара рекомендуется использовать смазку на водной основе».
Экран гаснет.
Пауза. Свет на сцене гаснет.
На экране появляются титры: «3-й немой этюд».
В луче света Дайарку неловко перелазит через перила места для обвиняемых и подбегает к Лупонину. Они молитвенно складывают руки, и некоторое время смотрят друг на друга. Затем начинают менуэтировать без музыки.
Дайарку целует Лупонина в рот. Тот, ошеломленный, прижимает руки к губам, потом глаза его закатываются. Он падает, словно срубленный колос.
Дайарку садится на пол, молитвенно складывает руки и не шевелится в отчаянии.
Загорается экран. В видеоклипе - Грудай и Вдобро, они смотрят на сидящую на сцене Дайарку.
Грудай (с экрана): Отсюда это выглядит нелогично.
Вдобро (с экрана): Я чувствую запах контактного яда. Антиматериального… Для убийства предметов…
Грудай (с экрана): Но зачем? Он, кажется, хотел помочь ей. Свинг-суд, оцифровка и все такое.
Вдобро (с экрана): Надо думать, победа любви ее не устраивала… Слишком пошло. Без привычного мессианства.
Грудай (с экрана): И она сожгла все мосты утешения?
Вдобро (с экрана): По крайней мере, очевиден мотив преступления. Мессианская неприязнь.
Фильм становится нецветным, рванным, как бы начала позапрошлого века. Под музыку рояля появляются световые пятна, царапины, субтитры на иранском языке.
На экране появляются титры: «Конец 3-го немого этюда».
Экран гаснет, свет на сцене загорается.
Грудай (со сцены): Кокобле, уведите обвиняемую!
Заболдоев: Как же ты опять не доглядел, голубчик?
Кокобле уводит Дайарку.
ЭПИЛОГ
На сцене все участники суда-карнавала, кроме Дайарку, Лупонина и Маршала Жилы.
Входят Дайарку и Маршал Жила.
Дайарку: Заждались? Снова знакомиться будем?
Грудай (пристально смотря на Жилу): Лупонин, это вы что ли?
Жила (голосом Лупонина): Ага. Сподобился примерить тело Воскрешения.
Арчелла: Вы у нас мужчина видный.
Жила (голосом Лупонина): Это да. И справа – видный. И слева. И со спины, нагнувшись.
Вдобро: Ну, если учесть, что у нас «Мария Небесная» под водой… Это предусмотрительно, Дайарку. Да, предусмотрительно.
Добчинский: Галимая правда.
Бобчинский (указывая на Зрителя взыскующего): Погодите-ка, а это кто у нас?
Зритель взыскующий (снимая маску): Я командир подводной лодки, которую вы называете «Новая «Мария Небесная»»…
Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении.
Немая сцена
Грудай посередине в виде столба, с распростертыми руками и закинутою назад головою. По правую сторону Куманек и Заболдоев с устремившимся к ней движеньем всего тела; за ними Питомников, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Арчелла, потерявшаяся самым невинным образом; за ней, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выраженьем лица, относящимся прямо к председателю суда. По левую сторону Грудай: Маршал Жила, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним Дайарку с растопыренными руками, присевшая почти до земли и сделавшая движенье губами, как бы хотела посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»; за ней, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. Почти полторы минуты окаменевшая группа сохраняет такое положение. Занавес опускается.
КОНЕЦ.