Тосенька Глава 8

               
                Партизанские дети.

Наутро, пока Тося мылась в бане, Варвара потчевала ребятишек чаем. Как бы ненароком, спросила у Санечки:
          - А где батька-то ваш?
Санечка горячо выпалил:
         - Фрицев бьет. Бац! Бац!
Гена обиделся:
          - Тетя Варя, а почему вы у нас с Колей не спросили? Мы бы вам рассказали, что папа у нас офицер, что он на фронте.
          - А я, милок, знаю, что делаю. Вы большие и договориться могли. А малый не соврет.
          - Так вы что, нас проверяете? - еще больше обиделся Гена.
          - Дык как же? Я вас в свою хату впустила, - спокойно возразила Варвара.
Тут в дом вошла Тося. Она все слышала и успокоила сына:
          - Время, Геник, нынче темное. Кто только не бродит по дорогам! А ты, Санёк, не всем рассказывай, где твой папка. А то опять в конюшне окажешься за колючей проволокой. Хочешь туда?
Малыш отчаянно замотал головой:
          - Нет! Нет! Ни за что!
Все засмеялись. Варвара понятливо кивнула:
          - Так вот вы, оказывается, из каковских! В Лабинке, значит, были. А как же вырвались?
Мальчишкам не терпелось все рассказать, но Тося сухо ответила:
          - Сбежали. Не одни мы такие.
          - Ну вот что, - заявила Варвара,- оставайтесь на зиму у меня. Хата большая. Нас со Светланкой двое. Только... у меня разные люди бывают. Так что, языками не ляскать. А о тебе, Тосенька, тут прямо-таки, легенды ходят, о вашем побеге. Ну да ладно, как-нибудь расскажете.

      Варвара, несмотря на свой смурной вид оказалась очень общительной. К ней часто приходили женщины из станицы за советом, а по ночам в окошко условно стучал кто- то, и Варвара подолгу шепталась в закуте с пришедшими. В доме всегда стоял аромат свежего хлеба. Варвара пекла его часто и много. Хлеб забирали немцы в офицерскую столовую. Но мальчишки видели, что бОльшая часть хлеба остается. За ним приходят ночью. Тося, в силу своего характера, ни о чем не спрашивала. А вот Гена однажды спросил напрямик:
          - Тетя Варя, это партизанам?
 А Коля добавил:
          - Тетечка Варечка, вы от нас не скрывайте. Мы же офицерские дети. А что, если мы хлеб в лес носить будем? Им самим-то тут не надо так часто появляться.
          - Молчи уж, - оборвала Варвара, - носильщик тоже мне. Ты знаешь, что в лесу каждые два дня облава?
          - Так мы будем носить сразу после того, как они с облавы вернутся.
          - Тетя Варя, - горячо вступи в спор Гена, - мы же дети, на нас не подумают.
Его поддержала и Светланка:
          - Мам, и наши станичные ребята помогут. У них же почти у всех папы в лесу.

      Варвара ничего не ответила, весь день о чем-то думала, а вечером подозвала дочь:
          - Давай, Светланка, дуй в станицу, веди ко мне вашу вожатую.
    
      Ира пришла сразу же. Они с Варварой долго шептались в закуте. Решили, что родителям знать об этом не надо: кто-то да не выдержит, проболтается. Ира подобрала надежную команду, десяток ребятишек. На вопрос: Почему так много?", ответила: чтобы реже в лес мотаться, незаметнее будет.

      ... Всё шло хорошо, но вот как-то по весне на рассвете, когда сон так крепок и сладок, в дом ворвались каратели, похватали ребятишек и увели. Гена успел шепнуть маме:
          - Только не плач, не надо им наших слез видеть. Не дождутся!

      Увели и Варвару. К обеду пришли и за Тосей, повели на площадь. Там уже все было "обустроено": виселица, подобие топчана. В центре площади стояли совершенно голые ребятишки и Ира. Ее, так же нагую, фашисты поставили лицом к детям, похотливо ухмыляясь - унизить, морально уничтожить. Всю станицу согнали. У Тоси на миг мелькнула мысль: "малышки остались одни, поди изревелись", но то, что творилось тут, на площади, ранило ее материнское сердце гораздо сильнее. Мысли работали ясно и четко: "Виселица одна. Видимо, кому-то взрослому. Топчан. Значит, пороть будут. О Господи, дай силы!" А дети тихо перешептываются, бросая злые взгляды на карателей, отворачиваясь от Иры.

      Привели Варвару. Это для нее была приготовлена виселица. Тишина. Ни возгласа, ни стона. Только суровые взгляды. Варвара обвела всех прощальным взглядом и запела "Черного ворона".
                Ты добычи не дождешься,             
                Черный ворон, я не твой.
Так и пела до последнего мига. Светланка беззвучно плачет, уткнувшись Гене в затылок. У санечки, видимо от страха, подгибаются ножки. Его поддерживают под руки Коля и какая-то девочка.
      Фельдфебель подошел к детям:   
          - Вот теперь, когда ваш главнй Варвари тут висеть, может, вы отведет  нас к партизан? - В ответ суровые, с ненавистью взгляды.
          - Что ж, тогда смотрИт, чем мы вас угощайт, - и он показал детям, а потом, как фокусник в цирке, пронес по кругу для обозрения плеть: распущенный стальной трос, а на концах напаяны свинцовые шарики.
У Тоси потемнело в глазах. Она прошептала:
          - А Санечку-то за что? Ему ж пять годочков! Он же кроха!
А фельдфебель стращает:
          - Сколько лет, столько раз бить. Может, отведет нас кто к партизан?
В ответ - суровое молчание. Взбешенный фельдфебель что-то крикнул по-немецки.

          Первого секли Гену. Он только шептал в сторону матери:
          - Мать! Крепись! Не плачь! Молчи!
Коля молчал, только крепче старался вжать свой лоб в дерево топчана, как будто это могло уменьшить страдание. Дошла очередь и до Санечки. Он молча лег на топчан. С топчана его унесли без сознания, и, как мешок, бросили к ногам матери. Вожатую Иру запороли насмерть, не считая количество плетей, отведенных ими самими же на каждый прожитый год.

      Уже дома Тося рассмотрела, что у всех четверых искусаны губы, а под ногтями - дерево от топчана. Болели долго. Тяжелее всех - Светланка. Она ведь еще и маму потеряла, да еще и ТАК СТРАШНО! У Коли раны загноились. Лечила травами, промывала содой. С трудом, но все-таки, стали подниматься. Молодой организм крепкий. Санечка каждый день плакал:
          - Мамочка, я им своих слез не показал! Знаешь, как было больно? И страшно!
Тося утешала малыша:
          - Поплач, поплачь, мой хороший. Сейчас можно. Ночами слышала, как плакал Коля, но днем матери слез не показывал.

      Через две недели ночью кто-то тихонько постучал в окно. Тося уже слышала раньше этот условный стук.
         - Это ко мне, - Гена уже, хоть и с трудом, сполз с печи, вышел в сени. А через минуту вернулся с двумя парнями.
         - Мам, свечку не зажигай. Мы так поговорим.
      Говорили теперь , не таясь. Знали, что из этой хаты ничто никуда не уйдет. Гена рассказывал:
          - Сдал всех Клим. Он же не знал, что его сын с нами. Сам пошел и всех сдал. Зато нас хоть и выпороли, зато с родителями оставили, а Шурку куда-то увезли. Клим к ним ходил, а они ему сказали, чтоб он забыл, что у него сын есть. Больше он Шурку никогда не увидит. Вот так "отблагодарили" за преданность.
   
      Молодой партизан крепко выматерился:
          - ... мать! Мы ведь и отомстить не можем сейчас. Скоро наступление, мы армии нужны. Так что приказ: пока затаиться. Светик, тебя папа пока тоже не может забрать. Но он просил передать, что любит тебя больше всех на свете, и за маму отомстит обязательно. А с Климом мы разберемся.
И действителтно, через два дня Клим как-то свалился в бурлящую речку.
      А Тося и мальчишки узнали, что муж Варвары - командир партизанского отряда. Без хлеба партизан не оставили. Его теперь казАчки пекли по очереди и носили сами в лес до условленного места.

      С тех пор в хате у Тоси стали частенько собираться женщины, в складчину чаевничали, пряли, вязали. Часто обращались к Тосе за советом. Одна из женщин как-то весело сказала:
Варвары нет. Ты у нас теперь за председательшу. Говорили обо всем открыто. А она и здесь была Тосенькой: маленькая, приветливая, добрая. Только совсем-совсем седая.