На опушке леса стояла избушка. Хоть и не на курьих ножках, а нам все равно приятно, что она там оказалась. Покосившаяся и в плесени с палец.
Увидел избушку, депутат Придавкин и обрадовался сильно, так как вышел из народа, любил всякую старину и связь с прошлым. Он по лесу бродил долго в задумчивости - искал выходы из проблем разных, подстерегающих на каждом шагу тех, кто не для себя живет, а для масс народных.
Почесал задумчиво затылок депутат, плюнул трижды на землю-матушку и вошел внутрь. А там старичок-боровичок сидит. Глазищами на него зыркает от дива такого.
- Ну как вы тут живете? - спрашивает Придавкин, - Всем ли довольны?
- Да как сказать? - отвечает боровичок, - Потихоньку живем. Не тужим, значит.
- А линию партии знаете? Курс поддерживаете? В будущее стремитесь? Туда, где никогда не вянут хризантемы. - опять строго спрашивает избранник от нерадивых тружеников полей, станков и самогона.
- А какой такой партии, мил человек? Красные, вроде как, уже окончательно перестроились. Стали жить по-человечески. В хоромах, значит. А других пока и не встречал. Другие, видать, по заграницам разным все бегают.
Посмотрел на него Придавкин взглядом осуждающим и молвил строго:
- Ну... ты, и заржавел в лесу этом, старик. На улице новая власть давно разгуливает. Людей нужными решениями радует. Скоро всю страну в Европу перетащит. А ты тут, в лесу древнем, и не знаешь, что уже в новом радостном мире живешь. Это ж надо, с каким темным человечеством приходится работать. Блага ему со всего полушария тащить. А он еще и "спасибо" не скажет в тугоумии своем, тянущемся еще из дикого царизма.
- Европа - дело хорошее, конечно, - отвечает старичок, - можно сказать даже прекрасное. Однако я вижу и так, что пока, благодаря вам, не в Африке живу. Бананы тут сроду не росли. Зато грибы натыканы и зверь привычный бегает. А не слон с жирафой этой, совсем нерусской.
- Э... да что с тобой говорить! Мрачный ты совсем. Вот мы скоро рывком экономику подымем. В передовые выйдем. Спилим лес твой. А тебя поселим в доме многоэтажном. В столице, к примеру. Хотя... скоро и в Лиссабоне разном сможешь запросто пожить. Голубей кормить тамошних. Мы над этим успешно и плодовито работаем.
Посмотрел старичок-боровичок на депутата задумчиво. На его костюмчик, достойный всякого слуги народного, на часы заморские и на галстучек, из самого Лондону доставленный, говорит:
- Я вот, мил человек, жизнь прожил. Всякого повидал. Но окромя лесу этого ничего мне не надо. Так как знаю, что жизнь быстро раскручивается да так же быстро к истоку возвращается. И скажу тебе я так. Хоть и вышел ты, видать по всему, из лесу отечественного, а чувство осмысления потерял. Езжай-ка ты сам в Лиссабон свой - мутить голову немцам тамошним. А я и тут проживу. При красных жил, при белых, желтых, синих. И дальше жить буду. Так как для вдыхания жизни лишь воздух нужен. А его здесь много. Чистого и не опоганенного разными людишками, возомнившими, будто идею правильную в головах имеют.
Махнул рукой депутат от непонимания такого обидного и вышел из избушки. Даже не перекрестился. И пошел дальше тянуть лямку народную. По мере сил и от избытка всякого. Чтобы приближать всех к Лиссабону этому. Дети его там учатся. Давно уже лиссабонцами стали. А он здесь пока мучается с народом неблагодарным, не хотящим раствориться в одобрении руководящей силе. Рвущейся туда, где никогда не вянут хризантемы.