Мои бывшие одноклассники: Стасик Кувшинорылов, Собакин и мой единоутробный брат-близнец Павлик Башмаков в прошлое воскресенье напились как свиньи. Естественно пили без закуски, потому что Павлик считает, что есть каждый день унизительно и пошло. Так и говорит, мол, постоянно жрать надоело. Собакин добавляет, – а так же мыться, бриться и спать. Ну и не спите, отвечает, в таких случаях, соседка Розочка, и уходит в музыкальную школу. А эта несвятая троица думает, как сгоношить на бутылку, в плане быстренько опохмелиться.
Обычно все срастается, и они, удачно поправившись, разбредаются по делам, чтобы продолжить, в меру сил, трудовую и прочую деятельности. Стасик работает слесарем в автосервисе, Собакин сторожем на стройке (через агентство), а мой единоутробный брат-близнец Павлик Башмаков – учителем труда в средней школе номер четыре дробь шестнадцать. Павлик, бывший рядовой почтовой службы и гипотетический участник событий в горячих точках планеты. То есть, его присутствие делает любую точку горячей. Буквально на прошлой неделе, пивная точка у моста, стала просто раскаленной, едва там появился Павлик.
А Розочка ходит в музыкальную школу за углом. Она нравится Павлику и Собакину. А ей нравится Стасик Кувшинорылов. Так бывает. А если еще точнее, то, только так и бывает. Постоянно и везде. А вот по-другому – очень редко. Любовь вообще… Розочка, кстати, в музыкальной школе преподает. Они с Павликом, в определенном смысле, – коллеги. У Розочки черные волосы и короткая стрижка. В ушах золотые маленькие сережки в виде скрипичных ключей, а там, где кругляшки (овалы) нот – красные камешки – рубины. На лице крупные поры или, может быть, это отметины от оспин.
Розочка симпатичная.
А у меня есть машина времени и специальный прибор, предсказывающий будущее. Вернее, его показывающий. Фанерный ящик с мутным экраном и набором белых костяных крутящихся ручек. Стоит повертеть эти ручки, выставить нужный год и даже число, ввести фамилию человека, как тут же можно лицезреть его через требуемое количество лет.
Так вот.
Я посмотрел.
Они все умрут.
Все.
И Стасик Кувшинорылов и Собакин и даже мой единоутробный брат-близнец Павлик Башмаков. Плюс Розочка, болезненная пенсионерка Мария Ивановна со второго этажа и алкоголик со стажем Григорий Августович Поканидзе-Андронников.
И я, конечно, чего ж.
Но не это главное.
Главное то, что теперь я живу болью. Будущая смерть моих друзей, не дает мне наслаждаться перспективой, а только отчаяньем. Пока они живы, не важно какие, мир устроен более-менее нормально, и есть на что (кого) опереться, хотя бы в мыслях. Как только они умрут – опоры не будет. Сейчас-то я думаю – фигня, прорвемся, нас же вон сколько. Одна Розочка чего стоит. А потом я останусь как перст. Друзья, которые никогда не продадут и всегда поддержат. Друзья надежны, как седая скала в бурлящем океане жизни. Но разрушится и она. И тогда можно будет рассчитывать только на себя.
А одни в поле не воин, а путник.
Вот я и ухожу.
Иду, как и полагается, на грозу. В эпицентре попадаю, тоже как полагается, в затишье, и тогда, не менее традиционно для русской литературы, понимаю, что Кувшинорылов, Собакин, Башмаков – это все я. Один и тот же ухарь в трех лицах и измерениях на просторах бесконечно ледяной вселенной, имени Федора Иммануиловича Канта. А вот Розочка, Мария Ивановна и Григорий Августович Поканидзе-Андронников – сами по себе.
И еще.
Во всем есть свои плюсы, и иногда они огромны.
Например, мои 165 лет – это возраст абсолютной свободы, тем более для мужчины, у которого один взрослый ребенок и две аквариумных рыбки. Плюс четыре компакт-диска. Ну и клюшка для игры в настольный хоккей на траве.
Так что выбор, все-таки, есть.
Точнее, он есть всегда (это штамп).
Да и бог с ним.