«Этот мир - полная чаша боли. Тот, кто не
чувствует этой боли, не имеет права говорить,
что ее нет. Он не способен ее ощущать!
Его болевой порог выше определенной для
него границы, вне боли! Его чувства фальшивы,
подобно скверной игре актера в постановке хорошего театра.
Словно хамелеон, который никогда не станет тем,
подо что он маскируется, они уже не станут иными.
Мне кажется, можно разделить всех
людей на тех, кто родился до боли или
после нее и на тех, кто родился с ней
или, может быть, во время...
Чувствовать ее - значит жить по-настоящему,
значит, быть связанным с жизнью единой нитью или нитями,
чувствуя обрыв каждой. 9.02.01 г.».
И где только ни приходилось ночевать или просто спать. И на чем, в каких условиях, почему… Молчу уж с кем… Вероятно, это самая большая тайна. Но то, что многим кажется тайным, не стоит, как секрет, и выеденного яйца.
Первым, в кого я, уткнувшись, спал, была мама. Это самая нежная подушка, с которой не может сравниться ни одна на всем белом свете. Это тот покой, больше которого никто не может дать.
Были сны на коленях родных, сны во сне; прогулки будто наяву, но о которых, проснувшись, я не помнил. Только с утра, поднимая голову, видел в ногах смятую подушку. Случалось, я просыпался на ходу и, не веря тому, что видел, постепенно осознавал, что брожу по своему дивану туда-сюда. Что стою посреди ночи в кромешной тьме, которую изредка разрезает своими лучами луна, выходящая из-за туч. Просыпался у раскрытого окна и дрожал, как осиновый лист, лишь только окаменевшее сердце начинало, наконец, биться.
Помню, я летал во сне. Бесконечно долго летал и так ни разу не упал. Просто в какой-то момент не смог взлететь. Падения не понадобилось - не было взлета. И как я ни старался, больше уже не смог подняться. Хотел, мучительно представлял себе, как это происходит, но так и не смог - прикованный гирей осознания, что я человек с телом и обязательствами: перед родителями, школой, книжкой, которую так и не дочитал и задачей, которую не успел решить. Во сне - все кажется… и, кажется, все во сне…: не решенные упражнения по физике складывались в ответы, предстоящие экзамены утопали во сне и нечетных лепестках цветков сирени, тщательно пережеванных и проглоченных на удачу перед особыми, страшно-ответственными контрольными. Все это кружилось в детских мечтах и нежелании принять жизнь взрослую: грубую и чужеродную.
Позже, я стал подсознательно сравнивать каждый свой болевой шок из-за частых травм, со сном, в который осознанно уходил, чтобы остаться наедине. И произошло странное смешение, когда боль перестала быть самостоятельной, существующей по себе – гнетущей, довлеющей. Она стала какой-то моей неотложной частью, заглушающей происходящее вокруг - как дремлющему, легкий сон помогает переждать, или пережить тяготы пути, подготовиться к предстоящему. Боль перестала быть страшной - она стала спутницей сна: приносящего отдохновение, дающего силы ощутить, что жив. Она перестала быть неприятной, пугающей, отталкивающей - преобразилась в привычную компаньонку: старую, добрую знакомую. И если кому-то она напоминала о бренности человека, мне же она стала шептать, подбадривая: «Ты жив. Если тебе больно – значит, ты живешь».
Болезни тоже были сном. Это были долгие игры воображения в горячке – не перерывами, а в перерывах.… Так подсказывает память. Возможно, она обманывает, скрывая истину, по какой-то нелепой привычке подменяя жизнь грезами. Но я только следую ее поворотам, которые создают причудливые тени детских воспоминаний. Я лишь согласился признать, что она есть. Как жизнь, как привычка ощущая боль, считать ее доказательством того, что жив.
Каждый просыпается когда-нибудь. Я проснулся, когда получал высшее образование, и позже сравнил это пробуждение со сном во сне. Просыпаясь, и еще находясь в полудреме, уже ощущаешь, что вокруг все настоящее. Жестко реальное. Что можно пощупать - шершаво и колюче, а наткнувшись – можно пораниться. Понятно окружающее - студенческая жизнь. Но как мир устроен – это сгусток тумана за окружающим - дрема. Нечто другое, не из ткани бытия, а из каких-то ее ошибок. Тот период, кончившийся пробуждением, кажется сейчас временем сбывшихся желаний.
***
Хорошо крепкое забытье от усталости. Когда от утомления ничего не соображаешь и валишься с ног. Руки, ноги – как ватные. И все же бежишь во сне. Как собака, сорвавшись с места хочет оторваться от вцепившегося клеща и неосознанно подергивает во сне лапами, так и ты выбрасываешь вперед ноги. Только клещом – работа, от которой не убежать. Постелью - что попадется.
Попадалось всякое. Спал в электричках, на самодельных лежаках, сидя. Вот стоя, как боевая лошадь – не спал. Дремал, но помню, какое это было мучение, когда уже нет сил, ни на что, кроме сна. Помню, отец однокурсника рассказал о курсанте военного училища. Ходили они ротой в бассейн. Плавать он не умел и не любил, а любил при всякой возможности: удобной и не очень, - поспать. Так вот, рота оставила в гардеробе вещи и отправилась плавать. Позже хватились – одного курсанта нет. Начали искать. Оказалось, что этот изобретатель заранее сделал из тесьмы петлю, пришил ее к вороту шинели и, в гардеробе, подвесив шинель на крючок, спал в ней на весу.
Вот на батареях отопления спать неудобно. Я не о типовых, что в каждом доме - о самодельных, сваренных из труб покрупнее. Сидя на стуле, сложив на них руки и уткнув голову. Когда топят не экономя, долго не поспишь – не мудрено и обжечься.
Спал на стульях. Двух. На трех намного удобней. На столе тоже неплохо, только куртка выпадает из-под головы, если не упираешь ее в стену.
Как-то был в Архангельской области по работе и ночевал в гостинице небольшого поселка. В Илезе, что ли.… До меня панцирная сетка кровати уже испытала на себе тяжесть немалого количества тел, отчего прогибалась настолько, что казалось: перевернешься на другой бок слишком резво и мягким местом достанешь половицу. Запомнилось это. Но больше поразил теплый сортир в доме: входишь и понимаешь, что очко закрыто куском фанеры, на который набита длинная рукоятка, в роли которой выступает огромный, искусно вырезанный из дерева, отполированный до блеска, фаллос. Вот за него и надо схватиться, чтобы переставить «заглушку».
***
Вспоминается прошлое по-разному. Первой мыслью звучит то, что сон – это уход от боли. От которой боли? От материальной, что переросла в привычку, или от той, что не уйти: от душевной, переросшей в физическую? От боли, которая сопровождает повсеместно – вне зависимости от пореза пальца или крови из носа? Впрочем, кровь из носа – такое безболезненное состояние, что не стоит и вспоминать. Разве что удар кулаком – от него звездочки реальны. Не пятиконечные они, и отношения к Соломону не имеют – это вспышки: мелкие, частые и внезапные, даже тогда, когда боли уже нет. Конечно от душевной.
К чему эти воспоминания и размышления… Разговор с собой - словно поиск оправдания. Каждый, говорящий с собой – ловец. Он старается поймать то, что может никогда не взлететь. А то, что падает, свойственно всем. Взлеты, радость, - говорят, переживают вместе, а горе едино и принадлежит одному. Но взгляните с другой стороны - горе понятно для всех, а радость разъединяет. Радостью можно делиться, но оно не входит в душу, оно дает земное, обыденное, а горе оделяет сокровенным – тем, что не принадлежит всем разом, что каждому принадлежит потаенно.
***
Кто расстелет постель…, что даст успокоение.… Казалось поначалу, - мама, которая всегда в сердце, даже находясь далеко. Покой рождается легко: с теплом и уютом ладони, гладящей по голове, рукой, прижимающей к себе, тихим, мягким разговором. Верится в его постоянство и, кажется, оно будет вечным. Со временем ее рука слабеет, становится шершавой, все четче прорезаются морщинки, и маму уже гладишь сам. Утешая, успокаивая, убеждая, что у тебя все хорошо.
***
Привитые в детстве ребенку взгляды на жизнь, поддерживают его до поры до времени. Они на какое-то время дают ему устойчивость в жизненных перипетиях, но сталкиваясь с реальностью, они испытываются на прочность. И не всегда проходят это испытание. «Идеалы» рушатся; еще остаются вера и желание отстоять свое внутреннее мироощущение: отстоять несмотря ни на что, но, многие находясь перед этим выбором, не находят достаточно сил их защитить, потому и приходит на смену что-то другое.
В жизни трудно смириться с отсутствием постоянства. Это тяжелое смирение, долгое и непримиримое. Вера во что-то непоколебимое, вечное, устойчивое - корнями взрастает с детства. Но чем дальше уводит дорога жизни, тем менее устойчива вера в постоянство чего-либо.
Хватаешься за кажущуюся неизменность, а она рассыпается в прах. И понимаешь: во всем существуют переменные величины! Во всем постоянно существуют переменные. Постоянство в переменах – единственное постоянство, существующее в мире!
***
Многое меняется, если думаешь не о себе, не о своей судьбе, а в целом о коловращении жизни: прошлом, настоящем и будущем. Несовместимые в памяти лица приходят к единому соглашению и отмечают свое единство в точке, которую никто не хочет признавать, пока жив, пока верит в свою вечную существование. Нужно быть проникнутым этой точкой, чтобы говорить о ней, чтобы ее осознать и смириться с ее окончательным и бесповоротным правилом пунктуации.
Когда-то, давным-давно - думаю, мне было лет двенадцать - учительница русского языка и литературы отозвала меня после урока в сторону. Мы отошли в угол класса, к окну, где никто не мог помешать разговору и не мог нас услышать, и она стала меня расспрашивать. Она интересовалась: как дела дома, как я держусь? Пыталась утешить. Тщательно подбирала слова. Я никак не мог уяснить в чем дело и отчего такой интерес. А еще, почему она так обходительна и добра? И когда погодя она упомянула отца, у меня что-то задрожало внутри, и я начал догадываться, что-то понимать и, в конце концов, прозрел. Прозрение мое коснулось не причин ее желания со мной поговорить, а иного. Того, что видимо не хотелось осознавать, что пряталось и что не произносилось вслух. Того, почему мама иногда сидит на балконе до утра… Неотвратимой правды, что отец умрет. Неотвратимо. Того, что это произойдет. И что дело только во времени. Все дело во времени…
Чуть меньше, чем через год отец умер. Тогда я понял, что всему в мире есть исход. Всему есть начало и конец. И только непостижимая бесконечность космоса не вязалась с этим. Но и ее можно было толковать, как исход бесконечный.
Осознав неизбежность и конечность всего, осознав исход, пришло и понимание того, что любое дело можно довести до конца, что нет ничего невозможного. Понимание необходимости и силы, направленные на свершение, опрокинут все препятствия, свергнут все помехи, что мешают!
Живешь и, оглядываясь назад, причесываешь свою жизнь, приглаживаешь ее, делаешь правильной в воспоминаниях, будто готовишь ее ко сну, чтобы ее приняли и расстелили постель так, как хотелось тебе. Неважно, что все равно уснешь и проснешься в другом месте.
Все чаще случается, что просыпаясь, и еще не открыв глаза, пытаешься вспомнить, где ты. Что рядом с кроватью? Слева или справа? Потолок какого цвета, и обои с рисунками из детских мультфильмов или безликие серебристые полосы? Круговерть.
И может надо, чтобы жизнь, продолжаясь сном, им и завершалась…
13.03.2013 г. Питкяранта; 04.12.2014 г. Новодвинск; 01.2015 С.Б.; 09.2015 г. Новодвинск