Запыхавшись, взлетаю по широким ступеням. У лифта выстроились по росту три соседа. Как и мой папа, они работают в Академии, в это время приходят обедать. Все в строгих костюмах, белых рубашках, при галстуках. Еле сдерживаю смех, вспомнив сказку о трех медведях. Невысокий и самый молодой медвежонок причесан идеально, как звезда немого кино. Средний по возрасту и росту - добрая медведица. Особенно солидно смотрится старший - высокий импозантный старец, ходят слухи, что он учился в духовной семинарии, а сейчас трудится на ниве марксизма-ленинизма.
Веселюсь недолго, смешливость иссякает под их взглядами. После оголтелой беготни с друзьями во дворе вид у меня, мягко говоря, непрезентабельный. Правый гольф спустился до пятки, колени ободраны, бант норовит выползти из волос, руки грязные. Подозреваю, что и платье не блещет чистотой, если еще не зияет прорехами. Спасение ищу за панорамным остеклением подъезда, где всеми цветами радуги буйствует наш осенний сад.
Три медведя перемещают свой интерес на природу, уже легче.
Старший хорошо поставленным голосом изрекает: «Уж небо осенью дышало…». Открылись двери лифта, загружаемся, средний медведь подхватывает: «Уж реже солнышко блистало…». Мне делается по-настоящему дурно. Это вам не ободранные колени и распущенный бант. Маленький медвежонок завершает: «Короче становился день…». Все упираются взглядами в мою распаренную рожу. С надеждой вспоминаю, что лифты иногда обрываются и падают.
Добросердечная медведица отворачивается, на первой остановке выходит маленький, на второй – средний, до седьмого этажа еду с суровым семинаристом-ленинцем. В его взгляде отражается вся моя сущность – раздавленная лягушка с ободранными коленями и некультяпистым бантом. Уходя, старший медведь рычит: «Классику надо знать!».