Ночь была тихая и необычайно звёздная. Егор лежал, облокотившись на бруствер, и смотрел на небо. Спать совсем не хотелось. Было то странное состояние, когда в голове нет ни единой мысли. Порой по полю стелился уже осенний ветерок, но здесь, за укрытием, было не холодно. Егор чувствовал полную безмятежность. Крепко обхватив себя руками и собрав складки одежды так, чтобы было потеплее, он ощутил приятную свежесть чистого парадного белья. Последний раз он надевал его, когда выдавал замуж дочь. Егор не ощущал себя. Вокруг только редкий шёпот товарищей, далёкий топот кавалерийского разъезда и шелест листвы. И бесконечный небосвод до горизонта… Особые мгновенья. Егор понимал, что его жизнь ничего не значит. Ничтожность по сравнению с титанической глубиной.
И он был прав. В наступающем дне уже не было места жизни тысячам таких как он.
Забрезжил далёкий рассвет. Звёзды уже помутнели, где-то за лесом заалела тонкая розовая полоса. Егор потянулся, встал и выглянул из-за бруствера. Из сумерек уже проступали очертания далёких верхушек деревьев, освещенных блеклым светом. По полю стелился туман. Воздух был по осеннему чист и свеж. Егор глубоко вздохнул.
Глухие разрывы и удары послышались за перелеском слева. Позади уже суетились люди. Кто-то ещё крепко спал, кто-то, полуоблоктившись, протирал глаза, кто-то разминался и нервно проверял оружие. Метрах в пятидесяти в направлении деревеньки Бородино проскакал на резвом коне гусар в офицерской форме. Ротный командир прибежал из-за соседнего редута, прочистил охрипшее горло и громко поторопил всех. На ходу оправляясь и отряхиваясь, отряд построился для защиты позиций.
Небо уже было кроваво-красным. Лес впереди был наполовину охвачен золотым сиянием. Артиллерия всё грохотала, откуда-то справа послышались уже наши пушечные выстрелы. Всё вокруг шевелилось, двигалось, блестели лафеты пушек и наконечники знамён. Кто-то хрипло матерился, командиры спокойно зачитывали получаемые приказы, позади слышался топот десятков лошадей.
Противник появился из тумана, резко и неожиданно. Сине-бело-красные знамёна, броская синяя форма. Они бежали прямо на укрепления, уверенно и быстро. Впереди всех скакал с оголённой саблей и что-то кричащий по-французски молодой офицер. Послышались команды и хлопки выстрелов, обзор заволокло дымом. Все молча и сосредоточенно делали отработанные движения. Егор тоже выстрелил и начал перезаряжать ружьё. Послышалась трескотня впереди, и вдруг вокруг зажужжало, засвистело, справа послышался шлепок, вскрик, хрип, кто-то упал, полетела земля и щепки деревянного бруствера.. Егор уже ни о чём не думал, он судорожно забивал шомполом пулю. Пороховой дым вперед немного рассеялся, и он увидел, что французы уже ворвались на бруствер. Они были в двадцати шагах и неслись в рукопашную. Вскинув ружьё, он выстрелил прямо в грудь ближайшего к нему врага, которого, как куклу откинуло назад. Это было последнее, что он помнил. Потом начался ад. Французы ворвались в порядки русских войск, завязался штыковой бой. Кричащие от бешенства массы столкнулись с яростной ненавистью. Они напирали друг на друга, кололи, резали, забивали. Обычные люди, в обычной обстановке с улыбками пожавшие бы друг другу руки, что-нибудь обсудившие бы, даже не зная языка… На Егора нёсся мужчина лет тридцати, с сильным, волевым лицом. На шее болтался выпавший крест. Глаза были налиты кровью, рот искажён в яростном крике, штык занесён над головой… Они были примерно одного возраста. Наверное, у него тоже была дочь. Он был очень силён, похоже, и просто снёс бы не успевшего перехватить ружьё Егора, но в последний момент его задел полетевший кубарем товарищ, которого оттолкнули слева. Егор бросился на него и несколько раз воткнул штык, в плечо, в шею, в голову. Брызнула кровь, француз неуклюже остался лежать в позе, в которой пытался защититься. Одурев от произошедшего, слыша повсюду яростные крики, визг, он бросился на следующего врага. Рядом на траве лежал и неуклюже размазывал слёзы по лицу молодой солдат с распоротым животом. Где-то рядом разорвалось ядро, затем второе. Послышался звук трубы, и французы, прикрывая друг друга, побежали назад.
Странная одурь владела головой. Егор ошалело смотрел по сторонам, чувствуя, что сознание не поспевает за поворотом головы. Туман уже рассеялся, но его место занял пороховой дым, неравномерно застилающий поле. Слева всё ещё взрывались ядра, впереди, по отступающим французам била русская артиллерия. Ядра сносили людей как ветер бумагу, кровавые брызги разлетались во все стороны. Далеко на левом фланге, между двумя лесочками разворачивался для атаки французский эскадрон гусар. Он был ярко освещён поднимающимся солнцем. Вокруг кричали раненые. Никто ничего не говорил.
Скоро французы снова пошли в атаку на укрепления, уже с поддержкой кавалерии. Кони неслись, раздувая ноздри, прямо на русские ряды. Массивные, жилистые тела породистых животных врезались в людей, отбрасывая их далеко в стороны уже искалеченными, всадники рубили направо и налево, гарцуя среди взмытых вверх штыков. Пехота стреляла в упор, снова ворвавшись на флеши. Снова кровь, ярость, борьба. Снова всё словно в беспамятстве. Вокруг падают люди, кони, все громко кричат. И эта атака отбита.
Егор отошёл назад и сел на землю. Усталость сковывала тело. Над соседними укреплениями взмыл французский флаг. Южные флеши потеряны. Перед его взором – ковёр из мертвых. Осенний ветерок покачивает траву у их лиц. Кровь впитывается в землю.
Но нет страха. Нет отчаяния. Егор знал, что ни он, ни солдаты вокруг не уйдут, даже если этот кошмар будет длиться вечно. Все они решили это для себя ещё вчера, перед сном. Кто-то одел парадное бельё, кто-то помолился за семью. Москва, родная деревня, широкая степь… Потерять это страшнее смерти. Никто не сдастся.
Один полк пошёл в атаку по приказу из штаба, но его прямо у всех на виду расстреляли из пушек, спрятанных за лесом. Падали целыми рядами, кто-то легко раненный судорожно вскакивал на ноги, но его тут же убивало наповал следующим залпом.
Слева треск ружей, крики гусар. Атака. Флеши снова наши. Впереди из леса выходят ровные цепи французов, подводятся пушки, начинается контратака. Вспышки, взрывы, разлетающиеся конечности… Дым, французы бегут, стрельба, перезарядка, стрельба, штыковая… Егор почувствовал резкую боль в животе и рывок вверх. Штык вошёл прямо под рёбра. Ноги стали ватными и подкосились. Жгучая, невыносимая боль, будто в животе горит огонь. Вокруг шум, суета, бой. Кто наступил ему на руку, но Егор этого не почувствовал. В ушах странно зазвенело, так, что уже не было слышно ничего вокруг…
Егору тепло. Он сидит на печке, закутавшись в старую шубу. Печка греет ровно, по-домашнему. Избу заливает неровный свет лампады. Мать, ещё молодая, сидит за столом, чинит скатерть, сестрёнка в углу шепчется с куклой. За окном метель, ранний зимний вечер. В сенях шум, открывается дверь, и входит окутанный паром, раскрасневшийся от работы отец. Раздевается, что-то рассказывает, достаёт из печи еду. Течёт неторопливый разговор. Егор постепенно засыпает…
Ему холодно. Первый покос. Раннее утро, заря только занялась, ноги мокрые от росы. Холодное железо косы. Окраина поля, тишина… Егор смотрит вокруг. Насколько хватает взгляда – поля, перелески, рощицы. Безграничное чувство свободы охватывает его… Он парит над родной землей, охватывает её всей душой. И растворяется в ней.
На поле всё гремят барабаны. Поредевшие полки строятся, как ни в чём не бывало, под постоянным огнём. Они стоят, не отходя ни на шаг. Они будут стоять до конца.