Возрождение жанра. вступление к книге политической

Борис Ефремов
ВОЗРОЖДЕНИЕ ЖАНРА

Вступление к книге политической сатиры "НА ОСТРИЕ"

...Классическая форма умерла,
Но нынче, в век наш величавый,
Я вновь ей вздёрнул удила.

Сергей ЕСЕНИН.
“Поэтам Грузии”


Читатель, знающий творчество Есенина, не задумываясь скажет, о какой форме (а точнее – формах) говорил поэт в стихах, ставших эпиграфом к этому эссе. Говорил о ямбе и октаве. Они и потом, во времена послеесенинские, претерпевали такие изменения, которые без сомненья можно было считать смертью классических форм. Но я имею в виду другую поэтическую форму – жанр политической сатиры. Скажите откровенно, приходилось ли вам встречать в советской критике такие словосочетания: политическая лирика Есенина, политическая сатира Маяковского, Багрицкого, Кедрина, политические стихотворения Твардовского, Евтушенко, Смелякова? Мне такие термины не попадались. Правда, литературоведы той поры политические стихи находили (и в изрядном количестве!) в творчестве Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Так что же, с уходом царизма политический жанр приказал долго жить, поскольку в «нашей буче, боевой, кипучей» вчистую исчезли темы, которые веками служили почвой для политической сатиры?

Сейчас, пожалуй, любой школьник скажет, что это не так. После громко провозглашённого прихода к власти безграмотного народа, ушедшего от Бога и Его нравственных заповедей, а на  деле – после скрытого захвата власти безнравственно-атеистической кучки большевиков, – уродливых явлений в России стало в тысячу раз больше.

Ими переполнены все современные учебники истории, но мы для подтверждения своих слов обратимся только к литературе той «бучеобразной» поры. Социалистическая революция еще только поджидала момента, чтобы выплеснуть в жизнь свои смрадно-кровавые потоки, а Максим Горький уже бил тревогу в заметках «Несвоевременные мысли». Видя на каждом шагу звериную жестокость, ненасытную жадность, тупость, чванливость, невежество, жажду крушить всё и вся, писатель отмечает главное отличие закипающего бунта от провозглашённых теоретических  основ советского строя: «...всего больше меня и поражает, и пугает то, что революция не несёт в себе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее, прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда».

Полным, я бы даже сказал пророческим неприятием  Октября, с его бесчеловечностью и гордыней, с его небывалой наглостью, которые  растаптывали  в еще недавней православной стране многовековую нравственность Христову, – пронизана каждая строчка знаменитой бунинской хроники «Окаянные дни». Перечитайте этот блистательный политический памфлет, и вы согласитесь, что в нём бичуются не десятки, а сотни гадостей и пороков, наводнивших страну с началом переворота.   
Многочисленными доказательствами ухудшения послеоктябрьской жизни переполнено творчество Сергея Есенина. Всего на год-другой став попутчиком революции, поэт гениально быстро разобрался в сути  большевистской лжи. Он с такой силой разоблачил её в драматической поэме «Страна негодяев», что красные вожди решили избавиться от поэта. Но избавиться по-совестки подло – убить, нагло прикрыв преступление подстроенным самоубийством.

Что же так перепугало и разозлило кремлёвских царьков? Во-первых, разоблачение их скрытых замыслов. Один из героев, Чекистов, признаётся, что с «душой, которая хотела быть Гамлетом»,  приехал из Германии, чтобы прорвавшись к власти, «укрощать дураков и зверей» (то бишь русских людишек); чтобы «храмы Божие перестроить в места отхожие», чтобы по европейским меркам переделать «бездарного и лицемерного русского равнинного мужика».

Во-вторых, единомышленников Троцкого и Ленина, совершивших с помощью лживых обещаний переворот в России, явно  перепугала правда «Страны негодяев»  – открытым текстом она говорила, что крестьяне, замученные налогами и поборами, уходят в банды драться с советской властью, что нынешнее липовое равенство «для глупцов – хорошая приманка, подлецам – порядочный  улов», что республика, построенная на лжи и насилии – это «обман, блеф».

Впрочем,  сверхвеликую опасность для властей представлял не только Есенин. С поэтических эстрад с первых дней переворота гремел бас Маяковского. После поэмы «Владимир Ильич Ленин» хозяева соцдержавы ждали, что поэт напишет такую же величественную оду в честь Сталина. Но муза гения обратилась к сатире. Что ни день в печати появлялись стихи Маяковского,  разносящие в пух и прах пороки «самого справедливого на земле» строя. Отметим суть лишь некоторых пост революционных явлений, предохранительно названных тогдашними идеологами «родимыми пятнами капитализма» – «завшивевшее» мещанство; разрушенная до нищеты материальная база; «особые мнения» (оппозиционные); «Фоминая шатия» (неверящие в социализм); «канареечные» поэты (не прославляющие социализм); «поговорили и бросили»  (патриотизм на словах); «лакированные душки» (пролазы в партию); отсутствие деловой критики; беспробудное ; «обэстетился сатирик» (пошлость сатиры); «ходят, гордо выпятив груди» (советское зазнайство); упадок революционного энтузиазма; всплеск взяточничества и еще сотни советских мерзостей.

Думаю, сатира Маяковского безумно злила новых царьков. Но когда вышла его драма «Баня», с главным героем товарищем Победоносиковым, главначпупсом (главным начальником по управлению согласованием), так похожим на уже заражённого гордыней вождизма Сталина, – руководители кремлёвской банды решили как можно быстрее убрать очередного гения российской словесности. «Самоубийство» Есенина было уже совершено. Вскоре было подстроено и «самоубийство» Маяковского.

Надо сказать, что это лихое злодеяние – бороться с талантливыми писателями – преследовало все правительства мира, но советское – особенно упорно. Не было ни одного воспитанника муз, одарённого искрой Божьей, который бы не брал на себя пророческие обязанности клеймить власть за приносимое зло. Посмотрите на эту крепкую цепочку – Ахматова, Мандельштам, Багрицкий, Зощенко, Пантелеймон Романов, Кедрин, Платонов, Цветаева, Твардовский, Солженицын, Окуджава, Высоцкий, Евтушенко...

Постепенно «умнея», кремлёвцы рискованные для авторитета власти «самоубийства» заменили ссылками,  тюрьмами, запретами печататься, грозными ярлыками «антисоветской литературы». К этим многочисленным средствам идеологической борьбы было добавлено могучее оружие – разрешение печатать произведения пусть и слабые в художественном отношении, но горой стоящие за «народный строй». Им и название сходу придумали – «высокоидейные». Назовём лишь некоторых авторов, достигших подобной высоты. Фадеев (исключая его первый роман «Разгром»), Островский, Стальский, Долматовский, Исаев, Тихонов, Сельвинский, Прокофьев... Мало того, что им во все издания дорога была открыта, им и не хилые премии государственные присуждали щедро. Впрочем, мы говорим уже о плодах того густого пролетарского сада, сквозь ветки которого уже тогда пришлось продираться Маяковскому. Ладно, Бог недюжинной силы дал. Ладно, уже звание присвоили – «поэт революции».

Однако звание званием, а гражданская честность, человеческая порядочность заставляла поэта всей силой обрушиваться на пороки действительности,  которые основательно заваливали путь к «третьей революции духа», которая виделась ему за всеми трудностями новой жизни. И тут мы подошли к одной из главных проблем литературы, а в нашему случае – поэзии, почему талантливые авторы непременно  и непримиримо сталкиваются с властью.

Василий Великий (а это, действительно, мыслитель был величайший), разбирая свойства пророческого дара, отмечал острое видение некоторыми людьми  недостатков современной им жизни, то есть явных отклонений от заповедей Христовых. Для тех, кто слабо знает православные истины, поясним, что именно нарушения предостерегающих заповедей – идеальных основ человеческого сожительства – приводят к возникновению трудностей, перекосов и пороков, которые, множась и накапливаясь, превращают земное бытие в ад.

Так вот, некоторой разновидности пророков Бог даёт талант отчётливо видеть нарушения Божьих заповедей и постоянно напоминать об этом современникам.  Чаще всего – это деятели искусства, в том числе поэты. И, по воле Провидения, они знают о своём небесном даре. В двадцать семь лет Пушкин написал:
И Бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

В этом же возрасте Лермонтов поведал нам тайну своего пророчества:

С тех пор, как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.

Есенин, когда заходил разговор о его творчестве, любил отшучиваться: «Я Божья дудка». И в этой шутке была правда.

Понятно, что, имея пророческий дар, поэт не может пройти мимо отклонений жизни от Христовых основ бытия. Ну, а если отклонений таких не будет? Возможен такой вариант? Наверно, возможен. История знает несколько периодов в различных государствах мира, когда  правителей, бывших подлинными христианами, не расходилась с верой, – при царе Константине в Константинополе, при Владимире Солнышке в Киеве,  при Александре Невском, Дмитрии Донском, Михаиле Фёдоровиче Романове... Но такие идеальные царствования отнюдь не были обижены отсутствием великих пророков и в том числе поэтов-ясновидцев. Ведь и в идеальные эпохи выявлялись проблемы, которые предстояло решать и на которые нацеливали общее внимание избранники Божьи.

Мне кажется, в теме о поэтических пророчествах особый читательский интерес может вызвать «явление Маяковского», яростно отвергавшего Творца и в то же время беспощадно критиковавшего  недостатки, идущие вразрез, в общем-то, с православными традициями. В народе говорят: «Начинай от печки». То есть от самого главного. А главное, конечно же, Бог, который сотворил всё и вся. Человека, свой прообраз, – с особым пристрастием. Зная, что он пойдёт по скользкой дороге искушений и нарушения нравствености, Господь снабдил его мощным духовным органом – совестью. Она сравнивает человеческие дела с небесными идеалами, положенными в основу заповедей, и, находя нарушения, приносит согрешившему душевные мучения, ведущие к раскаянию. Часто бывает и так – телесные страсти и потребности заглушают совесть или до поры до времени, или навсегда. Но нередко человеческая гордыня превращает совесть в усечённый орган, воспринимающий житейское зло, но  умерший для Бога. Известны случаи возвращения атеистов к вере, однако в гораздо большем количестве известны примеры упорного, до остатка дней, богоборчества.

С Маяковким стряслась беда усечённой совести – видя зло в жизни, он не видел зла в революции и безбожии. Как показывает анализ семидесятилетней советской эпохи, беда эта стала чуть ли не поголовной для всех наших поколений. Фанатично веря в бредовый, неосуществимый строй, жители новой Вавилонии в подавляющем большинстве предали Бога отцов и дедов, отказались от Его Заповедей, заменив их заповедями коммунистов, которые Христовы Откровения приспособили к революционному быту, изменив их в корне. Скажем, братсво во Христе расширили до всеобщего братства уверовавших в коммунизм, а возвышенную любовь к ближним и врагам преобразовали так, что любовь досталась строителям Красной Державы и сочувствующим этому строительству, а враги (все категории противников социального абсурда) заносились в чёрный список в лучшем случае изгоняемых из страны и в худшем – уничтожаемых физически. Впрочем, ненависть к врагам была жестокой и неподдельной. С любовью же произошла  величайшая метаморфоза. Но об этом речь впереди.

Итак, ничего не найдя в жизни лучше правосланых истин, организаторы строительства нового Вавилона, яростно отрицая Бога, подвергли отрицанию и заповеди Христа, вывернув их наизнанку. Из этих кощунских вывертышей в последующие годы сложилась советская мораль, как небо от земли отличающаяся от нравственности православной.
Вера в вечную жизнь в Царствии Небесном, куда были вознесены души некоторых святых при их жизни, превратилась в слепую веру в счастливую жизнь при коммунизме, который никто никогда ни в каком обличии не видел. Понимая необоримую силу вечного бытия, создатели Красного Колеса взамен многотысячелетней истины придумали на деле неосуществимую байку о всемогуществе науки, о значительном продлении жизни при коммунизме, а то и полном изгнании смерти. Вот только одной убийственной мысли не придали значения – удастся ли хоть одному человеку дожить до абстрактного строя?
Сотни лет на Святой Руси люди с любовью и величайшей благодарностью относились к Отцу Небесному, ни за что, просто так, по хотению Своему, подарившему бытие и им, и необъятной Вселенной. Были, конечно, и тогда атеисты-бунтовщики, но они еще не могли разрушить традиции предков. Лишь с последними веками, особенно после вольтеровской эпохи, стало копиться и, наконец, накопилось в россиянах безверие, выплеснувшееся в гибельную революцию 17 года.

Вершители переворота подменили Бога земными  божками. И люди, не позабывшие старых традиций (в том числе и весьма живучих языческих) в массе своей охотно поддержали большевистский подлог. Начиная с Троцкого — Ленина — Сталина, сотни культов и культиков затопили безбожную Русь. Но это уже была не любовь, а безумное поклонение идолам. В жертву люди приносили себя и свои семьи, почти бесплатно трудясь на миллионах ударных строек коммунизма. Чем не языческие времена?
Из таких трухлявых кирпичиков складывалась новая российская мораль. Поскольку не было в ней Бога Отца, здесь даже вроде бы и положительные понятия с годами превращались в отрицательные.

Святая гордость за своё Отечество, Родину свою постепенно отравлялась непомерной и неоправданно-ложной гордыней за Советскую Державу как якобы самую передовую по общественному укладу. Помните, у Маяковского:

У советских собственная гордость —
На буржуев смотрим свысока?

Любовь к стране отцов вылилась в пренебрежение, а то и в ненависть к другим, не социалистическим странам.

Сейчас нет-нет да и услышишь: жили бедно, зато дружно, помогая друг другу. Да, дружно и помогали друг другу. Пока в людях ещё сквозь советские разлагающие наносы могли пробиваться к сердцам живительные струи закона Божьего – не убей, не укради, люби ближнего своего, как себя самого. Но посмотрите – куда  подевались дружелюбие и взаимопомощь уже в хрущёвские времена, когда, живя в многоэтажных домах на одних площадках, люди не знали друг друга. А потом пошли решётки на окнах и железные двери.

И даже известные на весь мир русские смирение, терпеливость, миролюбие всё больше и больше подменялись гневливостью, нетерпением и ярой агрессивностью. Подавление инакомыслия, высылки, гулаги, тюрьмы, введение воинских частей в братские республики, разгоны митингов и демонстраций, необъявленные войны.
Разве честные люди могли смириться с такой моралью, в которой словесно провозглашалось одно, а осуществлялось противоположное! И потому  – как закономерность – лучшие поэты и писатели уже в первые годы революции применили против попускающей подобные безобразия власти самое острое оружие – политическую сатиру.

Выше мы сказали, как на это отреагировали главначпупсы всех рангов и мастей. Первая, самая мощная сатирическая волна была сбита. Наверно, многих репрессии напугали, заставили откладывать неугодные стихи и прозу в . Но оставались смельчаки, которые пытались свои острые вещи публиковать (Платонов, Булгаков, Зощенко, Романов, Пастернак). Мощный цензурный заслон оборвал цепочку политической сатиры. Это стало главной причиной, почему критические произведения перестали появляться в печати, почему термин «политическая сатира» на многие годы исчез из литературоведения.

Постепенно в читательскую  внедрялась жёсткая доктрина, что при социализме, якобы уже построенном, нет неисправимых недостатков и что недостатки эти целенаправленно устраняются властями, и поэтому художникам слова не стоит подменять функции  и управленцев.

Запретительный пресс оказался настолько сильным и опасным, что и среди самих писателей укоренилось мнение, что критика не дело людей творческих, что опыт того же Маяковского увёл литературу от коренной задачи – поднимать чистые, вечные, общечеловеческие темы. И даже могучий талант Евтушенко, который правду ставил в своей поэзии превыше всего, не вдохновил пишущую братию  приняться за возрождение острейшего жанра русской словесности.

Правды ради надо сказать, что у самых талантливых представителей тогдашней литературы сатирические мотивы в произведениях не такая уж и редкость, но они не стали сердцевиной творчества, не проходили сквозь цензурные рогатки и увидели свет Божий только с развалом Страны Советов. И самое главное – несмотря на первоначальные надежды, что  свобода слова установится в России на долгое время,  не появились у нас талантливые трибуны, борцы за справедливость, за Христову истину, хотя уже и сам народ понял великую опасность бездуховной жизни и пусть медленно, но повернул-таки к основательно забытому  Богу. Да, народ повернул, но – редко такое бывает – поэзия сделала к Творцу чуть приметные шажки. Крепко отстала от прозы (Шукшин, Белов, Солженицын, Распутин, Астафьев). От требований века отстала.
Тут даже такой акробатический кульбит случился. Власти, почти что целый век яростно боровшиеся с православием, сами стали активно похаживать в церковь, усердно молиться на службах, охотно называть себя верующими, совершенно забывая о том, что люди верующие не только крестятся да иконы целуют, но – и это главное! – живут по Заповедям Хистовым, всё делают для того, чтобы и жизнь страны   подчинялась не светской морали, а морали  духовной, православной. А то ведь что получается? Выстоят службу наши руководители, а на другой день продолжают , совершенно далёкую от нужд подавляющего, простонародного большинства, но весьма желанную для управленцев. То есть политику, по существу своему, старую, советскую, бездуховную, тоталитарную.

Маркс, один из виновников революции в России, был безбожником до мозга костей, однако кое-какие объективные закономености видел отчётливо. Чуть ли не первым из философов тех лет написал, что любая новая власть, чтобы укрепить своё господство, без зазрения совести берёт на вооружение самые жёсткие приёмы правления декларативно отвергнутых предшественников. Иначе ей на троне не удержаться.
Конечно, поначалу, завоёвывая авторитет в народе,  новая элита вводит некоторые начинания, которые заметно расширяют гражданские права и свободы. Но вскоре эта щедрость оборачивается возвратом прежней морали, причем, в более худшем виде, поскольку в старых положениях управленцы находят более тонкие и более наглые возможности для своего безбедного существования.

Скажем, свойственное капитализму материальное обогащение, которому социализм решительно объявил непримиримую борьбу, советскими управленцами было переосмыслено так, что они, не занимаясь на деле бизнесом, получая скромные зарплаты, купались, как коты в масле. Нынешние руководители купаются в золоте и бриллиантах. Многие из них не отстают от известных миллиардеров, в том числе и любезный наш президент, аккуратно исповедующийся у духовника, вот только не знаю, в чём исповедующийся.

Выше мы говорили, что светская мораль в любой стране отличается от морали Христовой, как земля от неба. В постсоветской России, России с догнивающим советским бытиём, эта мораль вопиюще противоречит православной нравственности, которая вобрала в себя всё самое лучшее, чем должен жить человек – любовь к Отцу Небесному, ближним и врагам, честность, порядочность, скромность, доброта, щедрость, бескорыстие, смирение, когда тяготы касаются тебя лично и нетерпимость к злу, когда оно обрушивается на Церковь, Государство и Народ, – и еще множетво высоких человечских качеств.

Как-то я попытался найти в тепершних «деяниях» нашего государства такие, которые хоть как-то были  бы озарены светом Христовых истин, и представьте – не нашёл ни одного. Вот, казалось бы, подходящее! Наводнение на Дальнем Востоке оставило без жилья тысячи семей. Миллиарды направила Москва на строительство нового жилья. Уж, казалось бы, куда благороднее! Но, пользуясь привычной нашей бесхозяйственностью, тамошние власти приобщились к солидному кушу, как приобщаются везде и всюду, где только финансирование проводится.

Вот построили Олимпийский комплекс в Сочи, ухлопали на него и на строительное начальство огромные деньги, а миллионы стариков и людей среднего возраста с завистью поглядывают в магазинах, как «пузыри», то бишь новые русские, вывозят на тележках к иномаркам на парковке горы колбасы, мяса, фруктов и сладостей.

А вот – ничего не построили, а наоборот – возведённые в советские гнилые времена постройки развалили. Ну, не сами, понятно, развалили.  Развалили заброшенность, безденежье, безлюдье. Ездил я недавно с семьёй в Верхотурье, к мощам преподобного Симеона, так вдоль дороги тянулись непрерывной цепочкой останки бывших коровников, свинарников, брошенных домов, догнивающих колодцев, а вокруг – заросшие бурьяном тысячи гектаров (!!!) когда-то плодородных полей.

А вот уж и меч вынули из ножен, вопреки Христову предупреждению. Скрытно, по-подлому оттяпали подаренную Украине крымскую землю, заварили бучу на востоке братской республики, тоже его оттяпав. Ну, куда это годится, чье честное сердце не сожмётся от боли и возмущения! Я уж не говорю о людях, истинно православных, для которых жить по Христу – закон.

Словом,  в России сегодня богатырский простор, где могли бы разгуляться и писатели, и поэты, и мыслители всех сортов. В принципе, вся светская мораль требует серьёзного обличения. Не перестройки  и обновления, а постепенной и вдумчивой замене её святорусской нравственностью. Работы предстоит непочатый край. Надо основательно осознать, что, по словам Солженицына, так нам больше жить нельзя. Или как написал Евтушенко в одном из  стихотворений, очень близко подошедших к православной морали, но жалко не слившихся с ней:

Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай Бог ну хоть немного Бога!

По большому счёту, немного Бога нас не спасёт. Бога нам нужно всего. Ведь нельзя жить в частичке Христа, жить в нём можно только во всём и всею душою. И потому спасительное возродение так нелепо забытого жанра политической сатиры хочется сравнить с озоном после живительной грозы в атмосфере загрязнённого городского воздуха.

Понимаю, что этой моей книжкой великой задачи не выполнить. Но надо пробовать. Надо выжигать Божественной истиной гнилую светскую мораль.

Борис ЕФРЕМОВ,
2015 г.