ПОД ДВОЙНЫМ ПСЕВДОНИМОМ
В ноябрьском выпуске «Отечественных Записок» за 1856 год, в трёх номерах следующего года (январь, март, апрель) и в сентябре 1858 года были опубликованы обширные подборки лирических стихотворений, подписанных непонятным псевдонимом «З.В. Тур». Публикации вызвали интерес читателей, но ни критических разборов, ни благожелательных печатных отзывов на них не последовало. Единичные упоминания среди второстепенных поэтов в перечне – вот, по существу, и всё, что появилось из-под пера современников. Впрочем, остались отклики и в письмах, и в дневниках. Так, ценные для всех нас строки оставил в дневнике великий малороссийский поэт Тарас Григорьевич Шевченко. В записи от второго ноября 1857 года он заметил: «… раскрыл генварскую книжку «Отечественных Записок» и какая прелесть случайно попалася мне на глаза. Это стихотворение без названия З. Тур.
Во время сумерек, когда поля и лес
Стоят, окутаны полупрозрачной дымкой,
С воздушных ступеней темнеющих небес
Спускается на землю невидимкой
Богиня стройная с задумчивым лицом.
Для ней нет имени. Она пугливей грезы;
Печальный взор горит приветливым огнем,
А на щеках заметны слезы.
С корзиною цветов, с улыбкой на губах,
Она украдкою по улицам проходит,
И озирается на шумных площадях,
И около дворцов пугливо бродит.
Но, увидав под крышею окно,
Где одинокая свеча горит, мерцая,
Где юноша, себя и всех забыв давно,
Сидит, в мечтах стих жаркий повторяя,
Она порхнет туда и, просияв, войдет
В жилище бедное, как мать к родному сыну,
И сядет близ него, и счастье разольет,
И высыплет над ним цветов корзину».
Это стихотворение и вправду прелестно, как и многие другие того же автора.
В письме И.С. Тургенева к своему современнику, некоему Е.Я. Колбасину, читаем, что «в последней (ноябрьской) книжке «Отечественных Записок» самая капитальная вещь – стихотворения Тура, - есть превосходные вещи». В другом документе Иван Сергеевич упоминает, что З.В. Тур печатался в «Современнике». Пометка важная.
Разумеется, псевдоним «Тур» ни у кого сомнения не вызывал. Это графиня Салиас де Турнемир, урождённая Елизавета Васильевна Сухово-Кобылина (1815 – 1892). Но подпись «З.В. Тур» оказывалась двойной загадкой даже для исследователей: что за непонятное «З.В.», ведь гр. Салиас подписывалась «Евгения Тур»? Между тем, этот криптоним распознаётся просто: день рождения автора, Елизаветы Васильевны, приходится на 12/24 августа, а именин - на ближайшие дни церковных покровителей - Елисаветы и Захарии, 5/18 сентября. Так что собственное имя - в память матери пророка Иоанна Предтечи, праведной Елисаветы, а Захария – библейский пророк, отец Крестителя Господня. Криптоним «З.В.» можно прочесть так: «З» - Захария, а «В» - отчество самой писательницы – Васильевна. Таким образом, Захария Васильевич и есть та самая Евгения Тур, по-другому, Елизавета Васильевна Салиас, урождённая Сухово-Кобылина. Одно и то же литературное лицо, под двумя псевдонимами.
Надо сказать, поэзия романтическая, чистая лирика к этому времени считалась устарелой – из прежних лет. Востребованными стали стихи, проникнутые гражданскими чувствами. Канун великих реформ вызвал к жизни новые имена и новые жанры, и в манере романтической из известных поэтов писали разве что Аполлон Майков и Афанасий Фет. Новые имена либо не воспринимались критиками, либо упоминались между строк. Но читательский интерес к такому роду поэзии не угас. Стихотворения Захария Тур по уровню исполнения были на высоте достойной, и это замечалось. Недаром свою крупную вещь – поэму «Цветочница» («Отечественные Записки», октябрь 1859 года) Елизавета Васильевна посвятила Аполлону Майкову, чьи стихи были ей внутренне близки. Что касается упоминания И.С. Тургеневым журнала «Современник», то это прежде всего связано с литературным дебютом Евгении Тур – публикацией там первой её крупной вещи – повести «Ошибка» (осенний номер 1849 года). Иван Сергеевич неоднократно высказывал восторженный отзыв об этой ранней повести сочинительницы, увлекался ею. Более пространные сведения можно почерпнуть в нашей публикации: Евгения Тур. Материалы к библиографии, напечатанной в «Литературоведческом Журнале» 2015 года, № 36 (ИНИОН РАН).
Скорее всего, как зачастую бывает, стихи – дань молодости. Возможно, это относится и к Евгении Тур, чья поэтическая одарённость вне сомнения, и проявилась не только в стихотворениях, но и в прозе. И переводы иноязычных поэтов тоже соответствовали её умонастроению. Но трудные издательские начинания, в первую очередь выпуски газеты «Русская Речь» (1861 год), актуальная публицистика, переводы объёмных произведений прозы западных авторов, сказки и сказания для детей поглощали все, казалось бы, неистощимые силы писательницы, и прежние стихи, написанные в порывах сердечных и мечтательных, оставались без последствий. Так что почти четыре десятка стихотворений и поэма – посильное приношение её музы. Да это и не мало, в сочетании со всем остальным, исчисляемым томами. Какой бы фамилией и каким псевдонимом не подписывалась бы замечательная женщина, Елизавета Васильевна Сухово-Кобылина, всё написанное ею было глубоко русским по сути и мудрым – по вдохновению. Не стареющая письменность!
М.А. Бирюкова и А.Н. Стрижев.
СТИХОТВОРЕНИЯ З.В.ТУР – ЕВГЕНИИ ТУР
«Отечественные Записки», № 11, ноябрь 1856 г.:
***
I.
В белом платьице, с цветами
В шелковистых волосах,
С этим кротким, ясным взглядом,
И с улыбкой на губах –
Ты на лилию походишь,
Что средь звездной тишины
Аромат свой льет украдкой
Лишь для Бога и весны.
II.
Силою песни любовной смирно я
Дикую львицу покрою парчей,
Белые розы в парчу ей вплету я,
Взорами кликну ее за собой.
Смирно пойдет она следом за мною,
Ласково руки целуя мои…
Если ты любишь со всей полнотою,
Дева! И львица и розы твои.
III.
ШАРМАНКА (отрывок)
Пусть ты поэтами забыта
И модный свет бранит тебя –
Люблю я твой напев разбитый,
Шарманка бедная моя!
Люблю его, когда тоскливо
Он вдруг нежданно зазвучит
Среди столицы горделивой,
Одетой в бронзу и гранит.
Люблю его, когда дрожащий,
Подобно плачу бедняка,
Он грустно носится, просящий
Себе насущного куска,
И разрастается в раскаты,
И, заглушаемый ездой,
Поет про голод и утраты,
Про битву с жизнью и нуждой –
Поет несвязно, обрываясь…
В потемках сидя у окна,
Его я слушаю, теряясь
Под гнетом сказочного сна.
IV.
ТУЧКА
Нежася дремотно,
Обнимает землю
Голубое небо,
И ленивой грезой,
Усыпленьем, зноем
Дышит грудь земная!
Набежала тучка
И мешает небу
Любоваться ею.
Прослезилось небо,
Разроняло слезы
По полям и нивам
По холмам и рощам.
Жалко стало неба
Мимолетной тучке,
И она беспечно
Унеслася дальше,
С ветерком играя.
А с землей в то время
Диво совершилось:
Тяжкая дремота
Отлетела с ленью,
И еще прекрасней
И юнее – мирно,
Как ребенок, смотрит
В голубое небо
И, как он, лепечет.
V.
Я ее обнимал, обнимал
Под покровами трепетной ночи,
Я ее горячо целовал
И, целуя, смотрел в ее очи.
А она, потупляя глаза,
Говорила – зачем в ее очи
Я гляжу! И сверкала слеза
На реснице в сиянии ночи.
И сильней я ее обнимал,
И, стыдливые очи лобзая,
Я все высушить слезы желал,
Робким просьбам ее не внимая!..
VI.
Порывается наружу
Наше пламенное чувство,
Хоть его одело в стужу
Театральное искусство.
Мы с собой неловко носим
На себе чужие платья:
Что ж, давай скорей их сбросим –
И скорей в мои объятья!
VII.
ИДИЛЛИЯ
В трехэтажном мрачном доме
Есть одно окно,
Длинной шторою закрыто
Вечером оно.
Там цветет один цветочек:
То цветок живой!
Чернокудрая малютка
Смуглая собой.
Ах, она свежее утра!
И в груди у ней
Бьется маленькое сердце,
Пеночки резвей.
Вот приподняли ручонки
Штору у окна:
Точно звезды, смотрят глазки…
Всюду тишина!
Напротив, под самой крышей,
Светится окно;
Там живет один чиновник,
И живет давно.
Каждый раз он что-то пишет,
Сидя у стола;
Перед ним бумаг громада –
То дела, дела!
Ах, он также молод, молод
И с живой душой!
Не берет на службе взяток,
Хоть в нужде большой…
Вот на стол перо он бросил,
Подошел к окну –
Песнею малютка будит
Ночи тишину.
И поет, поет малютка
Тонким голоском,
С ним и флейта не сравнится:
Смех и слезы в нем.
«Сердце просит веры в счастье,
«Хочет чувством жить,
«А кругом чужие – не с кем
«Сердца разделить!
«И никто не улыбнется!
«Вечно в стороне!..
«Будь же ты хоть, призрак бледный,
«Милым братом мне».
Он заслушался, чиновник,
Песенки пустой.
Нагоняй получит завтра,
Да еще какой!
VIII.
ТРАКТИРЩИЦА
Солнце пышет… Вдоль дороги
Пыль одна столбом стоит.
Твой осёл волочит ноги,
Потом весь покрыт.
Доезжай до поворота
Поскорее, путник мой;
И припала же охота
Ехать в самый зной!
Если смысл в тебе есть здравый,
Лечь на дерне поспеши
В светло сумраке дубравы,
В освежающей тиши.
Листьев тихий, смутный шепот,
Трель кузнечиков в кустах,
И волны невнятный ропот
В тесных берегах –
На тебя дремотой вея,
Бодрость в грудь твою прольют!..
Посмотри: кругом, алея,
Розаны цветут.
Я искусными перстами
Их смешаю похитрей
С золотистыми цветами,
С серебром лилей,
И красивые узоры
Я сведу в венок один;
Для тебя налью в амфоры
Самых старых вин…
Нанесу тебе в корзинах
Хлеба, сыра и плодов,
Что растут у нас в долинах
Милостью богов…
Знаю плясок я немало;
Если хочешь, пред тобой
Я спляшу под звук кротала
Танец мой родной.
Стану петь я песни ваши…
Что же, странник? Путь далёк!..
Вот вместительные чаши,
Кости и венок.
Ты сойди с осла – цветами
Кудри пыльные обвей,
И ложись между гостями,
И играй, и пей!
Помни – вечны только боги!
Торопливо смерть идет…
Прочь, житейские тревоги,
Рой пустых забот!
IX.
Как сладко спишь ты, ангел мой,
Как ровно дышит грудь твоя,
Какой отрадной тишиной
Здесь веет все кругом тебя!
Икона Девы, слабый свет
Лампады, аромат цветов;
В окно несущийся привет
От засыпающих лесов,
И отдаленный шум волны,
И в небе миллионы звезд,
И тихий вздох средь тишины,
И на груды висящий крест –
Здесь все о небе говорит
И веет сердцу детским сном,
И что-то шепчет и твердит
О чем-то лучшем и святом!
X.
Он победил! Она в борьбе изнемогает,
Сопротивляется и снова уступает…
И точно лилия, спаленная грозой,
К нему склоняется в забвеньи головой.
Счастливец! Свежий пыл его – желанье счастья
Зажег в красавице. В истоме сладострастья
Смыкаются ее усталые глаза…
Вот развязалася волнистая коса
И вся рассыпалась, вкруг платья обвиваясь,
Ее одевши всю и до полу касаясь…
Цветы измятые летят к его ногам,
Одежды сорваны – помехи нет глазам.
Как лист дрожит она и молит – все напрасно!
Как тигр, он бросился и пламенно и страстно,
За гибкий стан руками обхватил,
И поцелуями насильно заглушил
Стыда девичьего упорный, долгий ропот
И побежденных просьб последний, тихий шепот.
XI.
Вот, вот сюда, под этот дуб ветвистый,
Сейчас придет она, мой ангел чистый –
Придет одна. Что ж это, сон?
Нет, нет, не сон! Так, верно, грезы – и не грезы!
Так это правда? Да! Скорей теките слезы –
Она придет! И вот, вот он,
Тот самый дуб. Здесь мне назначено свиданье.
Здесь я скажу ей первое признанье…
Потупив черные глаза,
Она головкою поникнет торопливо,
А личико ее вдруг вспыхнет все стыдливо,
Как перед утром небеса.
XII.
На тебе нет шляпки модной,
Нет искусственных цветов;
Птичкой резвой и свободной
Ты взросла среди лугов.
С звонкой песнью ты ходила
С мужиками на покос,
Возвратясь, коров доила,
Коням сыпала овёс.
День-деньской ты работала
И покойно ночь спала,
И потом с зарей вставала,
Щи варила, хлеб пекла.
Но в трудах, но на свободе
Ты роскошно расцвела!
Как умела, не по моде,
Косу в ленты убрала.
И охвачена ревниво
Роговым простым гребнем,
На затылке так красиво
Улеглась она венцом.
Что за брови – уголь черный,
Глянцевиты и тонки!
Луч и жаркий и упорный
След оставил вдоль щеки.
А полей, лесов раздолье,
Труд, и вёдро, и дожди
Дали силу и здоровье
Пышно-развитой груди.
Взглянешь ты – и пробегает
Дрожь, и рвется вон душа!
Засмеешься – сердце тает.
Хороша ты, хороша!
XIII.
Ты весела была и радостна, как птица,
Ты хороша была, как светлый божий день,
Ты в жизни мне на миг мелькнула, как зарница,
И унеслась, как звук, как тень.
Но ты наполнила сердечную пустыню;
И сердце пылкое с любовью и слезой
В себе заботливо, как лучшую святыню,
Похоронило образ твой.
XIV.
УТРО
Полно спать тебе, девица!
Отряхают сон поля,
По ветвям порхнула птица,
В речке тронулась струя.
Посмотри – трава одета
Жемчугом, проснулся лес;
Целые потоки света
Бьют с пылающих небес.
Шум растет – не умолкает…
Вот защелкал соловей!
На постель твою бросает
Солнце яркий сноп лучей.
И горят твои ланиты;
В сердце жар и в теле лень…
Грудь дрожит, а косы сбиты…
Улыбнулась? Добрый день!
XV.
КОЛОС
На бесплодной земле, по капризу природы,
Вырос колос, могущий украситься хлебом.
Одиноко ведет он минутные годы
Среди кочек, под мирно-сияющим небом.
С ним не шепчутся дружно колосья другие;
Его ветер качает и клонит жестоко;
Для него нет опоры – все травы чужие.
Его братья в полях зеленеют далеко.
Под палящим лучом и весь пылью покрытый,
Мучим жаждою пользы, он сохнет бесплодно…
Из улыбок и слез все причудливо слито
В небе облако бродит, как ветер, свободно.
Потешаяся волей и луч догоняя,
От подружек оно незаметно отстало
И, тоскливо теперь по лазури блуждая,
Увядающий колос в степи повстречало.
Его тронула колоса жесткая доля –
И прозрачное облако вдруг омрачилось,
И на колос, неправо забытый средь поля,
Состраданья слезинка, сверкая, скатилась.
Пробудилися в колосе жизнь, упованье,
В засыхающем стебле явилась вдруг сила,
И он к небу поднялся, почуяв призванье,
Благодарный, что облако нежно так было.
XVI.
Ты уезжала в дальний край,
Меня томило заключенье…
Тебя там ждал семейный рай
И шумной жизни обольщенье,
Любовь и новые друзья:
Я оставался сиротою.
Что в жизни тешило меня,
Ты уносила все с собою:
Роскошный сон моей любви,
И рано-прерванные грезы,
И муки сладкие мои,
И жизнь, и счастие, и слезы!
Я был убит. Я обливал
Слезами милую мне руку.
Тебе я радостей желал,
Себе просил на долю муку.
Ты тихо плакала со мной,
Меня ты долго утешала,
Моей любовницей, сестрой
И там, вдали, быть обещала.
«Не изменись ты только сам!»
Ты мне печально говорила –
«И верен будь прошедшим дням,
Чтобы не даром я любила».
И вот, где волны бурно плещут,
Где расстилается гранит;
Где золотом палаты блещут,
Где вечно музыка гремит
И заглушает крик и стоны
Людьми задавленных людей;
Где несчастливцев миллионы
Теряют веру в цвете дней,
И где, что час - то жизнь разбита,
Что шаг – и прячется разврат,
А хмурый день глядит сердито
На этот гнойный блеск и смрад –
Там через год, скиталец мира,
С тобою встретился я вновь,
И, дань обычную кумира,
Принес и сердце и любовь,
Принес и стих, огнём согретый…
Но ты была уже другой!
Ты говорила: «Вы, поэты,
Все ищете любви святой»…
XVII.
Когда за горы солнце ляжет
И ропотно земля заснет,
И василёк роса увлажит,
И ночь светильник свой зажжет;
Когда в торжественном молчаньи
Замрет листка последний вздох,
И, озирая все созданье,
Идет в звездистой ризе Бог –
Тогда, смирив страстей тревогу
И ропот в сердце укротя,
Я всепрощающему Богу
Молюся жарко, как дитя,
Молюсь о чувствах благородных,
Погрязших в тине мелочей,
О силах гордых и свободных,
Растраченных в борьбе страстей,
О миллионах жертв напрасных,
Погибших в жизни без следа,
Добычей дум своих прекрасных,
И начинаний, и труда.
И мнится мне, что Бог внимает
Моей мольбе, и над землёй
С любовью руку простирает,
И сыплет звезды за звездой.
XVIII.
Идут, идут полосами
Волны утреннего света,
Лес наполнен голосами,
Даль туманами одета.
Светлый праздник! Миг желанный!
Я прибавил лодке ходу…
Ветерок благоуханный
Вслед за лодкой гонит воду…
Берег скрыт прозрачным паром,
И одни мы над волнами…
Посмотри – горит пожаром
Все над нами и под нами.
Перестал я гресть, смолкая,
Ты поникла головою…
Только волны, руль качая,
Что-то шепчут меж собою…
XIX.
Какой-то дух меня влечет
Неудержимо все вперед,
И в ночь и в день – и каждый раз
Я вижу пару зорких глаз,
И слышу чей-то голос я,
Зовущий трепетно меня.
И что-то вслед мне грудь стеснит,
Заноет сердце, загрустит,
Забьется птичкой молодой –
И рвется с страстною тоской
Моя душа куда-то вдаль…
Я весь молитва и печаль!
Но кто же ты, бесплотный дух,
Во мне живущий – враг иль друг?
Кто ты? Глашатай ли борьбы
И громкой славы?.. Иль судьбы
Моей, бесцветной и пустой,
Ты только вестник роковой?
XX.
(Из Гейне)
Безбрежное море горело
Прощальным вечерним огнем.
Мы молча в рыбачьей избушке
С тобою сидели вдвоем.
Туман подымался, и чайки
Летали, шумели валы…
Из глаз твоих, полных любовью,
Жемчужные слезы текли.
Я видел, как падали слезы,
И стал на колени… Схватил
Я белую руку, и жадно
С руки твоей слезы я пил.
С тех пор обессилело тело,
Душа вся изныла моя:
Страдающей женщины слезы
Навек отравили меня.
XXI.
ЛОТОС
(Из Гейне)
Душистому лотосу жарки
Лобзания знойного дня;
Он ждет прохлаждающей ночи,
Головку в томленьи склоня.
Луна его сон прерывает
Сиянием бледных лучей –
И свежее личико лотос
Приподнял доверчиво к ней.
Цветет, и пылает, и рдеет,
И рвется в простор голубой,
И плачет, и чутко трепещет
Любовью и страстной тоской.
З. Туръ
«Отечественные Записки», № 1, январь 1857 г.:
***
Во время сумерек, когда поля и лес
Стоят, окутаны полупрозрачной дымкой,
С воздушных ступеней темнеющих небес
Спускается на землю невидимкой
Богиня стройная с задумчивым лицом.
Для ней нет имени. Она пугливей грезы;
Печальный взор горит приветливым огнем,
А на щеках слегка заметны слезы.
С корзиною цветов, с улыбкой на губах,
Она украдкою по улицам проходит,
И озирается на шумных площадях,
И около дворцов пугливо бродит.
Но, увидав вверху под крышею окно,
Где одинокая свеча горит, мерцая,
Где юноша, себя и всех забыв давно,
Сидит, в мечтах стих жаркий повторяя,
Она порхнет туда и, просияв, войдет
В жилище бедное, как мать к родному сыну,
И сядет близ него, и счастье разольет,
И высыплет над ним цветов корзину.
З. Туръ
«Отечественные Записки», № 3, март 1857 г.:
ЭСКИЗ
Вечер мирно догорает
Сосн верхушки золотя;
Как заблудшее дитя,
В небе грустно ночь блуждает
И роняет с высоты
Брильянтовые слёзы
На уснувшие берёзы,
На кленовые листы.
Опален дневным лобзаньем
Ландыш дышит веселей
В царстве влаги и теней
И дрожит благоуханьем…
***
Тебя узнать нельзя. Каштановый твой волос
Длинней и мягче стал, волнистее коса;
На щечках с каждым днем румянец ярче; голос
Все гибче и звучней; теплей глядят глаза,
И что-то светится порой в их томном взгляде.
Стал строже очерк плеч и округлилась грудь,
И больше думаешь ты о своем наряде,
Чем прежде думала… А если как-нибудь
В гостиной с ним, вдвоем, останешься случайно,
Ты птичкой не поешь и смехом не звенишь;
Но, севши к столику, с неловкостию тайной
К шитью склоняешься, краснеешь и молчишь.
И даже мне, дитя, сурово отвечаешь,
С которым прежде ты любила так играть,
И каждый раз, как лань, пугливо убегаешь,
Когда я вздумаю о прошлом вспоминать.
ПРОСТИ ЕМУ!
Прости ему! Рука с рукою
С тобой он долго вместе шел,
Борясь с любовью и нуждою,
И стал угрюм, ревнив и зол.
Но ты пред ним не виновата.
Все, все, что только ты могла,
Ему безропотно и свято,
Как ангел, в жертву принесла.
И пусть он знал одно страданье
И счастия не знал с тобой,
Но о тебе воспоминанье
Не сгладится в душе больной.
Не раз он вспомнит со слезами,
Как перед ним стояла ты
С сложенными крестом руками,
Вся побледнев от клеветы,
И как вдруг горько зарыдала,
И грустно голову склоня
И вся дрожа, ты простонала:
«О! Бог отплатит за меня!»
***
Я тебя не забыла, мой милый,
Хотя ты далеко от меня,
И с весною цветов насадила
Под окошком в саду у тебя.
Возвращайся же, друг мой, скорее:
Твой жасмин весь оделся в цветки,
И дрожащая детством лилея
Развернула свои лепестки.
Распустились махровые розы
И, головки от ветра клоня,
Проливают душистые слёзы,
Провожая сияние дня.
Плющ, обвившись вокруг винограда,
Обежал всю беседку кругом;
Смутный говор, и тень, и прохлада
В ней мечтательно царствуют днем.
Каждый вечер я в этой беседке –
О тебе вспоминая, сижу;
Соловей заливается в клетке,
Я на звездное небо гляжу…
Соловьиная песнь не смолкает,
Рассыпается трелью, звенит.
Мое сердце сильней замирает,
Мысль далеко, далеко бежит…
Снова слышу я нежные речи,
Снова вижу приветливый взгляд,
И, как в час ожидаемой встречи,
На губах поцелуи горят.
***
Ночь горит несметными звездами,
Тихо… только липы шепчут что-то…
Я один брожу между цветами
И как будто все ищу чего-то.
Роз листочки смочены росою
И покрыты позолотой бледной;
Соловей поёт там где-то за рекою;
Сверху смотрит месяц красномедный.
Я стою – а мысль далеко бродит.
За цветком цветок срывают руки…
Соловей все громче трель выводит:
Он и я – одной мы полны муки.
ИЗ ГЕЙНЕ
Покатилась звезда, покатилась,
И, по небу сверкнув полосой,
Вся рассыпалась в мелкие искры –
И стало звезды золотой.
Закачалися яблонь верхушки,
Пожелтелые листья взвились
И несутся, по прихоти ветра,
Во все стороны, падая вниз…
Вот по озеру плавает лебедь;
Он печальную песню поёт
Тише, тише… и вдруг погрузился
В глубину холодеющих вод.
Все в природе пустынно и тихо;
Не проглянет во мраке звезда,
И кругом – ни цветка, ни листочка…
Гордый лебедь замолк навсегда.
***
Из миртов цветущих и роз благовонных
И белых жасмина цветов,
Моими слезами в ночи орошенных,
Наплел я красивых венков
И утром над входом в жилище прекрасной
Повесил эмблемой любви,
Чтоб лили они аромат сладострастный
И негу будили в крови.
О розы и мирты! Не вяньте так скоро,
И только что выйдет она,
С кудрявой головкой, с сверкающим взором,
Цветущая, будто весна,
Ее окропите моими слезами,
Навейте минутную грусть –
И в смутном раздумьи тогда перед вами
Она остановится пусть.
И грудь заколышется грёзою страстной…
А вы все цветите, венки,
И тихо роняйте на кудри прекрасной
Душистые слезы мои.
З. Туръ
«Отечественные Записки», № 4, апрель 1857 г.:
***
Тоска и лень
И каждый день
Все новая утрата
А дни бегут,
Года идут,
И нет годам возврата!
Прошла любовь –
И стынет кровь,
Порывы все слабее…
Уж мы живем
Одним умом
Безвременно дряхлея.
В нас дух упал,
Наш идеал
Низвержен с пьедестала,
И без затей
В судьбе своей
Мы видим очень мало.
Едим и пьем,
Потом идем
Послушать итальянцев,
Сидим, молчим,
Порой браним
И Русь и иностранцев.
Наш путь уныл…
Остаток сил
Мы тратим на пустое…
Досадно нам,
Уж старикам,
На племя молодое.
Для нас чужда
Вся их вражда
С неправдой вековою.
Считаем их
Мы за пустых
И мстим им клеветою.
А дни бегут,
Года идут –
В душе сильнее злоба…
И всех браня
И все кляня,
Мы сходим в сумрак гроба.
Так на грядах,
В саду, в цветах,
Крапива вырастает –
Цветы глушит,
Людей язвит
И… засыхает.
ИЗ ГЕЙНЕ
В небе звезды неподвижно
Сотни тысяч лет стоят,
Смотрят грустно друг на друга
И друг с другом говорят.
И язык их так прекрасен
В тихом сумраке ночном…
Ни один филолог в мире
Ничего не смыслит в нем.
Я же звезды понимаю –
Я язык их изучил:
Образ женщины любимой
Мне грамматикою был.
ФЕНИКС
(Из Гейне)
С запада птица летит,
Летит на восток,
К отчизне волшебных садов,
Где душистые травы высоко растут
И пальмы шумят и студеные бьют родники.
Пролетая, чудесная птица поёт:
«Она любит его! Она любит его!
Она носит его образ
В своем маленьком сердце, и носит так скрытно,
Что даже не знает сама.
Но когда она спит, он пред нею стоит;
Она молит, и плачет, и руки целует его,
И зовет, и, зовя, просыпается вдруг,
И лежит, и дрожит, и дивясь
Протирает прекрасные очи:
Она любит его! Она любит его!»
На палубе, к мачте спиной прислонившись, стоял я,
Слушая пение птицы.
Как темные с серебряной гривой,
Прыгали белоголовые волны.
Как лебединое стадо, мимо скользили,
Парусами сверкая,
Ладьи гельголландцев.
Над моей головой в бесконечной лазури
Носились кой-где облачка,
И вечное солнце
Розами небо
Убирало, и розы, огнями пылая,
Весело в море гляделись –
И небо, и море, и сердце мое,
Как эхо, звучало:
Она любит его! Она любит его!
З. Туръ
«Отечественные Записки», № 9, сентябрь 1858 г.:
ВЕСНОЮ
I.
Взрывши мох, глядит пугливо
Ввысь подснежник голубой
И приветствует стыдливо
Облаков пурпурный рой.
Облака плывут, играя
С теплым солнечным лучом
И, друг друга обгоняя,
Разлетаются дождём.
Воздух, кустик каждый, травы –
Все поет, жужжит, звенит…
В отдаленьи величаво
Где-то благовест гудит.
И, проникнув весь весною,
За цветистым мотыльком
Мчится по полю стрелою
Мальчик с радостным лицом.
II.
Весна, весна! Пора лазури
И мимолетных облаков,
И улыбающейся бури,
И ландышей и соловьёв!
Весна, весна! Пора желаний,
Пора надежд, пора любви,
И упоительных мечтаний,
И жара смутного в крови.
Питомец стуж, питомец снега
Как рад я встретиться с тобой!
Твоя ласкающая нега
Нужна душе моей больной.
Все, что погибло без ответа,
Что позабылося давно,
С тобою рвется в область света
Умягчено, примирено.
Печальных детских лет забавы,
Года ученья и мечты,
Желанья, полные отравы,
Порывы бурной красоты;
Ряд бескорыстных заблуждений,
Святая первая любовь –
Волнуя сердце, словно тени,
Передо мной проходят вновь.
И долго, полон обаянья,
Внимаю с тихой грустью я
Шептанью листьев, вод журчанью
И песне громкой соловья…
III.
(Из Гейне)
На празднике блистательного мая,
Когда леса рядились в лист душистый,
В груди моей любовь, благоухая,
Вдруг расцвела, как цвет Эдема чистый.
На празднике блистательного мая,
Когда хор птиц кругом звучал, ликуя –
У ног ее, желаньем весь сгорая,
В моей любви признался я, тоскуя.
IV.
(Из Гейне)
Как в волнах пугливо-диких
Ночью диск луны трепещет,
А сама она спокойно
По небу плывет и блещет,
Так в моем дрожащем сердце
Образ твой дрожит прекрасный,
Между тем, как ты проходишь
Равнодушно и бесстрастно.
V.
Грома гул последний замер
В глубине небес;
За горящим солнцем
Позолочен лес.
С листьев, искрясь, упадают
Капли на траву…
По лесу блуждая,
Я тебя зову.
Мысль за мыслью грустно бродит
В голове моей…
Вот защелкал где-то
Громко соловей.
Затаенный вздох фиалок
Тих и так душист!
Чуткий лес недвижим,
Ухо – каждый лист.
С тихим вздохом я срываю
Нежные цветы…
Песня, замирая,
Льется с высоты.
Трель за трелью, свист и рокот,
Поцелуя звук,
Скорбный стон – и снова
Все замолкнет вдруг.
У меня от песни ходит,
Ходит звон в ушах…
Опустились руки,
Дрожь и жар в ногах.
Как со мною ты жестока –
Знает лес теперь!..
Рассказал все лесу
Соловей, поверь.
VI.
От злобы людской и порока,
От нужд и страданий людских
Тебя унесу я далёко
На крыльях песен моих –
Туда, где, столпившися, звезды
Друг с другом в ночи говорят,
Где грозно чернеются бездны
И духи на страже стоят;
И зыблются волны зефира,
И группы бегут облаков,
Пугаясь громадности мира
И шуму его голосов.
Светила в пути обгоняя,
Увидишь ты землю в ногах.
Как черная точка, мелькая,
Она пропадет в облаках.
И скоро тебе перед взоры
Предстанут из радуг мосты,
Из глыб бриллиантовых горы,
Цветущие вечно сады –
И, вместо проклятий и муки,
Со всех раздадутся сторон
Мелодий чуть-слышные звуки
И арфы серебряный звон.
И тихо тебя опущу я
На крылиях песен в тот сад,
Где, пламенный воздух целуя,
Высокие пальмы шумят,
А море безбрежно синеет
И холод и брызги струит,
Где сладкою грезой все веет,
И лань, не пугаясь, лежит.
Дитя! Там, в присутствии Бога,
На розах ты будешь дремать,
И с смутною в сердце тревогой
Сквозь сон о земле вспоминать
О бедной земле, где, тоскуя,
Страдая, любя и греша,
Томилась, о долге ревнуя,
Твоя молодая душа.
З. Туръ