— Входи, Айрин, — раздался чистый и звучный голос прабабушки.
Принцесса открыла дверь и заглянула в комнату. Но там было совершенно темно, и от прялки не доносилось жужжания. Поэтому принцессе вновь стало страшно, ведь хотя комната была на прежнем месте, прабабушка всё-таки могла оказаться сном. Каждая девочка знает, какое это расстройство — обнаружить комнату пустой, когда ты надеешься, что там кто-то есть; но в данном случае Айрин испугалась при мысли, что та, кого она ищет, не существует вообще нигде. Однако она вовремя вспомнила, что прабабушка прядёт по ночам, только если луна светит достаточно ярко, так что сейчас нечего ожидать мягкого пчелиного жужжания прялки: прабабушка сидит, наверно, где-то в темноте. Не успела принцесса ещё что-нибудь сообразить, как вновь послышался тот же голос:
— Входи, Айрин.
По звучанию этого голоса Айрин тотчас догадалась, что прабабушка не здесь, не в этой комнате. Она, скорее всего, у себя в спальне. Принцесса повернулась и, осторожно нащупывая дорогу, побрела к противоположной двери. Когда её рука коснулась дверной ручки, прабабушка произнесла вновь:
— Затвори, пожалуйста, Айрин, ту первую дверь. Я всегда закрываю дверь моей рабочей комнаты, когда покидаю её.
Айрин удивилась тому, что голос её прабабушки так ясно звучит сквозь закрытую дверь, но сделала, как её просили, и только после этого направилась в спальню. Наконец-то! Как здорово было оставить позади темноту и страхи! Комнату озарял мягкий свет, и благодаря ему девочке показалось, будто она попала в самую середину молочно-белой жемчужины, а вокруг голубели стены, усыпанные серебряными звёздами, которые в первую минуту показались принцессе и впрямь висящими среди неба, только уже свободного от дождевых туч.
— Я разожгла для тебя огонь, Айрин; ты ведь замёрзла и промокла, — сказала прабабушка.
Айрин присмотрелась — то, что она приняла поначалу за огромный букет красных роз на низенькой подставке у стены, на самом деле оказалось пламенем в камине, то и дело принимающим очертания самых чудесных на свете, красных-красных роз, ярко мерцавших между фигурками двух серебряных херувимов. А когда она подошла поближе, то поняла, что заполнявший комнату аромат также исходил от этих роз, пламенеющих в очаге. Прабабушка была в чудном бархатном платье нежно-голубого цвета, по которому водопадом струились её волосы, теперь уже не белые, но богатого золотого цвета. То опадая спутанной массой, то разбегаясь гладкими сияющими потоками, лились они из-под краёв сияющего серебряного обруча, усаженного жемчужинами и опалами через одного. Узора на прабабушкином платье не было никакого, колец на руках тоже, как и ожерелья на шее, зато её комнатные туфли сияли молочной белизной, так как были усыпаны мелким жемчугом и опаловой крошкой. А лицо прабабушки было словно у женщины двадцати трёх лет от роду.
Принцесса была настолько изумлена и очарована, что даже забыла поблагодарить прабабушку за разрешение войти, и лишь сделала несколько робких шагов: она почувствовала себя всего лишь простой замарашкой. Женщина сидела на низеньком стульчике у самого огня. Она протянула навстречу девочке руки, но принцесса остановилась с виноватой улыбкой.
— Ну же, чего ты боишься? — спросила прабабушка. — Ты всё делала правильно, я это вижу по твоим глазам, хоть у них такой несчастный вид. Так в чём же дело, моя радость?
— Дорогая прабабушка, — сказала Айрин, — мне кажется, что я всё-таки не всё делала правильно. Мне следовало сразу же побежать к вам, когда эта длинноногая кошка запрыгнула ко мне в комнату, а я вместо этого выбежала из дому и в темноте сама на себя нагнала страху.
— Но ты же поступила так от неожиданности, дитя моё, и в следующий раз уже не поддашься на испуг. Подойди ко мне. — И она вновь протянула руки.
— Но, прабабушка, ты такая красивая и величественная! А я вся перепачкана грязью и мокрая от дождя! Я испачкаю твоё прекрасное платье.
Весело рассмеявшись, женщина вскочила со своего стульчика (Айрин и то не смогла бы проделать это резвее), прижала девочку к груди, расцеловала её влажное от слёз личико, затем села вновь, а девочку усадила себе на колени.
— Ой, прабабушка! Ты совсем не жалеешь своего платья! — воскликнула Айрин, прильнув к ней.
— Ах ты, милашка! Думаешь, это платье заботит меня больше, чем моя дорогая деточка? К тому же — взгляни-ка!
С этими словами она спустила Айрин на пол, и девочка с испугом увидела, что прекрасное платье всё было вымазано грязью с горной дороги. Но женщина наклонилась к огню, вытащила из него за стебель одну из пылающих роз, трижды провела ею над запачканным местом своего платья, и пятна грязи пропали у Айрин на глазах.
— Ну, вот! — сказала прабабушка. — Теперь не будешь бояться подойти ко мне?
Но Айрин замерла на месте, с ужасом глядя на пылающую розу, которую прабабушка всё ещё держала за стебель.
— Ты же не боишься этой розы, правда? — спросила прабабушка, собираясь вновь бросить её в камин.
— Ой, пожалуйста, не бросайте! — воскликнула Айрин. — Нельзя ли проделать то же самое с моим платьицем, а потом так же очистить мне лицо и руки? Кажется, и моим коленкам это не помешало бы.
— Нет, — ответила прабабушка и немного печально улыбнулась, отправив розу назад в камин. — Она для тебя слишком горяча. Твоё платье может загореться. Кроме того, сегодня тебе мыться и не следует. Нужно, чтобы твоя няня и все остальные увидали тебя именно такой, потому что тебе придётся рассказать им, как ты убежала, испугавшись длинноногой кошки. Я с радостью почистила бы тебя, но тогда они тебе не поверят. Видишь вон там, позади себя, ванну?
Принцесса обернулась и увидела огромное овальное корыто из серебра, лучившееся в свете чудесной люстры.
— Пойди и загляни в неё, — сказала прабабушка.
Айрин подошла к ванне, а затем очень тихо вернулась. Её глаза сияли.
— Что ты видела? — спросила прабабушка.
— Небо, луну и звёзды, — ответила Айрин. — Словно в этой ванне не было дна.
Женщина улыбнулась с довольным видом. С минуту помолчав, она сказала:
— Всякий раз, как захочешь искупаться, приходи ко мне. Я знаю, ты каждое утро принимаешь ванну, но ведь иногда тебе хочется искупаться и вечером.
— Большое спасибо, прабабушка, я приду... обязательно приду, — ответила Айрин и снова замолчала, о чём-то задумавшись. Затем она произнесла: — Как это получилось, прабабушка, что я увидела вашу чудесную люстру, словно висящую саму по себе в огромном пустом пространстве? Ведь я именно её видела, правда?
— Да, моя девочка, это была моя люстра.
— Но как это могло быть? Я нигде не вижу здесь ни одного окна.
— Стоит мне захотеть, и моя люстра будет светить сквозь стены — её свет делается таким сильным, что стены как бы пропадают, а лампа светит сквозь них беспрепятственно. Но, как я уже говорила тебе, не каждый способен увидеть её свет.
— Как же я оказалась способна? Для меня это загадка.
— Этот дар у тебя с рождения. Придёт время, и он, я надеюсь, будет у каждого.
— Но как тебе удаётся заставить люстру светить сквозь стены?
— А вот этого ты ни за что не поймёшь, как ни старайся я объяснить. Не теперь ещё. Но присядь-ка на мой стульчик, — добавила прабабушка, поднимаясь, — а я принесу подарок, который для тебя приготовила. Помнишь, я говорила тебе, что пряду для тебя кое-что. Теперь моя работа завершена, и я сейчас принесу. Я храню его в тепле — подложила к яйцам, которые высиживает одна моя голубка.
Айрин присела на низенький стульчик, и прабабушка оставила её одну, прикрыв за собой дверь. Девочка с любопытством глядела то на пылающие розы, то на усыпанные звёздами стены, то на серебристую люстру, и её душа наполнилась покоем. Если бы длинноногие кошки со всего света разом кинулись на неё, она бы даже глазом не моргнула. Она не могла выразить этого словами — она просто знала, что всё вокруг настолько правильно и безопасно, что страху сюда пути нет.
Несколько мгновений принцесса не сводила взгляда с чудесной люстры, а потом, отведя глаза, обнаружила, что стена исчезла, ибо её взгляд проник в тёмную облачную ночь. Послышалось завывание ветра, хоть его дуновение ни разу не коснулось девочки. Прошло ещё несколько секунд, и вот тучи раздвинулись, исчезли все, как та стена, а взору принцессы предстали звёздные скопища, величественно сиявшие в тёмной синеве. Но это длилось не дольше секунды. Тучи сдвинулись вновь и скрыли звёзды, выросла стена и скрыла тучи, а рядом с Айрин стояла прабабушка с лучезарной улыбкой на лице, держа в руке мерцающий клубок размером с голубиное яйцо.
— Вот, Айрин; это то, что я для тебя приготовила, — сказала прабабушка, протягивая клубок принцессе.
Девочка взяла клубок, поднесла к глазам и повертела. Цветом он был серовато-белый, и, словно стеклянный, слегка искрился.
— Это и всё, что вы напряли, прабабушка? — изумилась принцесса.
— Всё — с тех пор, как ты поселилась в этом доме. На него пошло больше нити, чем ты думаешь.
— Какой он милый! А что мне с ним делать?
— А вот это я сейчас тебе объясню, — ответила прабабушка и направилась к своему шкафчику.
Вернулась она, неся маленькое колечко. Она взяла у Айрин клубок и что-то проделала с ним двумя пальцами, чего девочка не разглядела.
— Дай-ка свою руку, — сказала прабабушка.
Айрин протянула правую руку.
— Именно эта рука мне и нужна. — Тут прабабушка надела на указательный палец принцессе колечко.
— Какое замечательное колечко! — удивилась Айрин. — Как называется этот камешек?
— Это огненный опал.
— Можно мне оставить его себе?
— Оно твоё.
— Спасибо, прабабушка, спасибо! Это самое прекрасное украшение, которое я когда-либо видела, кроме этого... разноцветного... у вас на... Ой, прабабушка, а это ваша корона?
— Да, это моя корона. А камешек в твоём колечке тоже из тех, что у меня в короне, только он не так хорош. Он красного цвета и только, тогда как мои камешки блестят всеми цветами, видишь?
— Вижу, прабабушка. Я буду его сильно-сильно беречь. Только... — Девочка в нерешительности умолкла.
— Что, принцесса?
— Что я скажу, когда Лути спросит, где я его взяла?
— А ты сама спроси её, где ты его взяла, — с улыбкой ответила прабабушка.
— Как же я смогу её об этом спросить?
— Сможешь, если захочешь.
— Конечно, я захочу, раз вы так говорите. Но мне нелегко будет притвориться, будто я не знаю.
— О, разумеется. Но не беспокойся. Когда настанет время, у тебя получится.
Произнеся эти слова, женщина повернулась и бросила клубок прямо в пламя полыхающих роз.
— Что вы делаете, прабабушка! — вскрикнула Айрин. — Я думала, вы его для меня пряли.
— Верно, дитя моё. И ты его получила.
— Нет, ведь он сгорел!
Женщина сунула руку в пламя, вынула из него клубок, мерцающий как и прежде, и протянула его девочке. Айрин собиралась уже взять его, но женщина убрала руку, направилась к своему шкафу и убрала клубок в ящичек.
— Я чем-то огорчила вас, прабабушка? — жалобно проговорила Айрин.
— Нет-нет, дорогая моя. Но ты должна понять, что никто не отдаёт что-то другому решительно и навсегда, не оставив и себе самому. Этот шарик твой.
— Как же, ведь я не могу его забрать! Вы собираетесь хранить его для меня?
— Нет, ему предстоит быть с тобой. Конец нити я привязала к колечку, которое у тебя на пальце.
Айрин взглянула на колечко.
— Но я не вижу ниточки, — возразила она.
— А ты пощупай — на расстоянии от колечка. В направлении шкафчика, — посоветовала прабабушка.
— Ой! Я её чувствую! — воскликнула принцесса. — Но совсем не вижу, — добавила она, приглядываясь к своим щупающим пальчикам.
— Потому что ниточка слишком тонка, чтобы её можно было увидеть. Ты можешь только нащупать её. Представляешь теперь, сколько я должна была прясть, хоть клубок и кажется таким маленьким?
— Но какая мне от него польза, если он лежит в вашем шкафчике?
— Это я и хочу тебе объяснить. От него и впрямь не было бы пользы — то есть, он вовсе не был бы твоим, если бы не лежал в ящике моего шкафчика. Теперь слушай. Когда ты почувствуешь, что тебе угрожает какая-нибудь опасность, ну, например, вроде той, как сегодня вечером, ты должна будешь снять своё колечко и положить его себе под подушку. Затем положишь свой указательный палец, тот самый, на который было надето колечко, на нить и пойдёшь по нити, куда бы она тебя ни привела.
— Как здорово! Я знаю, прабабушка, она приведёт меня к тебе.
— Конечно. Но помни, путь может показаться тебе чересчур кружным, но ты не должна сомневаться в этой нити. Будь уверена в одном: пока ты держишься за нить, я держусь за неё тоже.
— Как это замечательно! — задумчиво проговорила Айрин. Внезапно всполошившись, она вскочила. — Ой, прабабушка! Я сижу всё время на твоём стульчике, а ты стоишь! Извини меня, пожалуйста!
Женщина опустила руку на её плечо и сказала:
— Сядь, Айрин. Ничего не доставляет мне большего удовольствия, чем видеть, как кто-то сидит на моём стульчике. Я с огромным удовольствием стою рядом, пока кто-нибудь желает на нём посидеть.
— Как ты добра! — сказала принцесса и снова села.
— В этом нахожу радость, — ответила женщина.
— Но, — сказала Айрин, всё ещё озадаченная, — разве не может случиться так, что кто-нибудь натолкнётся на ниточку и порвёт её, раз один её конец привязан к моему колечку, а другой к клубку в вашем шкафчике?
— Вот увидишь, всё само собой образуется. А сейчас тебе пора возвращаться.
— Нельзя ли мне остаться и переночевать у вас, прабабушка?
— Не сегодня. Будь у меня мысль оставить тебя здесь на ночь, я бы тебя искупала, но ты же знаешь, что все в доме с ног сбились, разыскивая тебя, и было бы жестоко заставлять их волноваться всю ночь. Тебе следует спуститься к себе.
— Я так рада, прабабушка, что ты не сказала «возвращаться домой», потому что это же мой дом. Можно мне называть этот дом моим?
— Можно, дитя моё. Верю, что ты всегда будешь чувствовать этот дом своим. Теперь пойдём. Проведу тебя назад так, чтобы никто этого не заметил.
— Можно мне ещё спросить? — не утерпела Айрин. — Это из-за того, что корона, ты такая молодая?
— Нет, дитя, — ответила прабабушка. — Наоборот, я надела свою корону, потому что чувствую себя сегодня такой молодой, и я подумала, что ты захочешь увидеть свою старенькую прабабушку во всей красе.
— Почему вы называете себя старенькой? Вы же не старенькая.
— И всё-таки я очень стара. Просто люди настолько глупы — я не хочу сказать этого про тебя, потому что ты ещё такая маленькая и многого не знаешь в жизни — но люди действительно настолько глупы, что полагают, будто старость означает седину, дряхлость, палочки, очёчки, ревматизм и постоянную забывчивость. Глупости! Старость не имеет со всем этим ничего общего. Настоящая старость — это сила, красота, веселье, храбрость, зоркий взгляд, крепкие руки и ноги, незнакомые с болью. Я гораздо старше, чем ты можешь себе представить, но...
— Но если на вас посмотреть, прабабушка!.. — воскликнула Айрин, вскочив и обхватывая руками женщину за шею. — Я больше не буду такой глупой, обещаю тебе. По крайней мере... даже боюсь обещать... если я буду, то обещаю, что мне станет стыдно. Честное слово. Вот бы и мне сделаться такой старой, как ты, прабабушка! Мне кажется, что ты никогда и ничего не боишься.
— Ну, уж и никогда! Вот к тому времени, как мне стукнет две тысячи лет, я, уж точно, ничего не буду бояться. А пока, должна признать, я иногда боюсь за своих детей и иногда за тебя тоже, Айрин.
— Мне так стыдно, прабабушка! Это ты, наверно, говоришь про сегодня.
— Да... немножко и про сегодня. Главным же образом — про те минуты, когда ты изо всех сил пытаешься себя убедить, что я просто сон, а не настоящая пра-пра-прабабушка. Но не огорчайся, я на тебя вовсе за это не в обиде. Я понимаю, это от тебя не зависит.
— Сама не знаю, прабабушка, — сказала принцесса и заплакала. — У меня не всегда получается поступать так, как лучше. И я даже не всегда стараюсь. Мне очень, очень стыдно.
Женщина наклонилась, подняла принцессу на руки и, прижимая её к груди, опустилась на свой стульчик. Прошло несколько минут — принцесса выплакалась всласть и заснула. Долго ли она спала, я не знаю. Но пробудилась принцесса на своём собственном высоком стуле в детской, за столом, на котором стоял её кукольный домик.